Книговедческая полемика начала 30-х гг.
Возрастающая роль книги в советском социалистическом обществе предопределила основное направление развития общей теории книговедения. Главное внимание уделялось выявлению сущности книги, ее социальной природы и классовой роли в классовом обществе, интерпретации этих проблем с позиций исторического и диалектического материализма. И это было качественным сдвигом в развитии общей теории книговедения второй половины 20-х и начала 30-х гг.
Основным содержанием процесса развития советского книговедения было сосредоточение усилий именно на идеологических вопросах методологии науки. Однако реально процесс этот протекал в форме резкой, уничтожающей критики «старого» книговедения и критики этой критики, доведенной до вульгарного социологизирования, до формализма, до полного ниспровержения прежних теоретических достижений.
В начале 30-х гг. были закрыты Библиографическое и Библиологическое общества, Научно-исследовательские институты книговедения (Ленинград, Киев).
В 1930 г. на базе Музея палеографии Академии наук был создан Музеи книги, документа и письма (вскоре переименованный в Институт книги, документа и письма), ставший в эти годы ведущим научным книговедческим центром. В 1935 г. Институт был преобразован в сектор вспомогательных исторических дисциплин Института истории АН СССР.
Наиболее значительные теоретические работы института опубликованы в пяти выпусках «Трудов Института книги, документа и письма» и принадлежат П.Н. Беркову и И.В. Новосадскому - сотрудникам Комиссии по теории книговедения и истории книги.
Интересные мысли содержатся в докладах и публикациях одного из самых активных критиков той поры И.В. Новосадского. Не утратила не только исторического, но в каком-то отношении и теоретического значения его статья «Теория книговедения и марксизм».
И.В. Новосадский высказал (хотя не развил ни здесь, ни в последующих работах) плодотворную и принципиально новую идею о книге как способе организации произведения в «издание». Отмечая недостатки в теоретической позиции М.И. Щелкунова относительно интерпретации содержания понятия «книга», И.В. Новосадский утверждает: «Книга есть не простая, механическая, точная и непосредственная передача фактов и мыслей автора, как думает Щелкунов, а определенная организация произведений того или иного писателя, определяемая социальным и классовым характером книги» (с. 7). И далее продолжает: «Главное отличие книги не в непосредственной и точной передаче мыслей автора, а в определенной организации содержания книги, в ее внутреннем идеологическом оформлении с целью воздействовать на читателя в определенном направлении - возможно в обратном, чем этого желает автор» (с. 7). К сожалению, эта идея потерялась в пылу полемики тех лет, и только в современных историографических работах появились единичные упоминания этой идеи и ссылки на статью.
И.В. Новосадский одним из первых в советском книговедении начал развивать функциональную концепцию науки о книге.
Функциональная концепция возродилась в работах современных ученых, а функциональный метод в 70-е гг. обосновывался как универсальный и основной книговедческий метод.
Однако ни в этой статье, ни в других работах И.В. Новосадский не предложил хоть сколько-нибудь стройной системы. В попытках сконструировать состав книговедения И.В. Новосадский еще более эклектичен, чем критикуемые им авторы.
Во многом сходные позиции занимал и писавший в те годы по вопросам методологии истории книги, впоследствии известный более как литературовед, профессор, член-корр. АН СССР П.Н. Берков, утверждавший с ещё большей прямолинейностью: «Основным в книге является то, что она представляет известным образом материализованную, овеществленную (в виде каменной доски, папируса, пергамента или бумажной рукописной или печатной книги) общественную идеологию, и - более точно - классовую идеологию определенного класса в определенный момент его социального бытия. Эта идеология материально закрепляется через условное обозначение - письмена, которые выработались в практике социальной жизни данной классовой группировки».
Хронологически статья П.Н. Беркова «Предмет и объем истории книги как науки» была последней в 20- 30-е гг., в которой затрагивались вопросы общей теории книговедения. В ней практически впервые делается попытка обосновать историю книги как книговедческую дисциплину, имеющую объект, предмет, границы, метод исследования, формулируются исходные, основополагающие позиции в подходе к историческому изучению книги. Опираясь на ленинские высказывания, на ряд партийных документов, П.Н. Берков справедливо утверждает, что «руководящим принципом при изучении прошлого книги должно быть установление того, что в руках господствующих классов книга была орудием угнетения, а в руках борющегося с господствующим классом класса угнетенного - средством борьбы, просвещения, организации и т.д.» (с. 15). В связи с этим П.Н. Берков впервые в советском книговедении затрагивает такую важную и необходимую проблему, как периодизация истории книги, показав, что методологической основой ее является периодизация гражданской истории, конкретизированная спецификой книги как объекта историко-книговедческих исследований. Однако заблуждение П.Н. Беркова, ставившего знак равенства между книгой и идеологией, делает тезис о периодизации голословным, потому что «специфика» при таком определении книги исчезает, равно как и специфика самой книговедческой дисциплины «история книги».
Несмотря на абсолютизацию идеологического фактора, работы И.В. Новосадского и П.Н. Беркова имели и имеют положительное значение для науки о книге, потому что сам подход к выявлению сущности книги, к конструированию объекта, предмета, методов, состава и структуры книговедения в них был правильным, марксистско-ленинским. Ошибочность конкретных решений явилась следствием имевшего место в 30-е гг. вульгарного социологизирования, что привело в конечном счете к свертыванию во второй половине 30-х гг. теоретических книговедческих исследований.