ЧЕРНОВОЕ, НЕОПУБЛИКОВАННОЕ, НЕОКОНЧЕННОЕ
[ПИСЬМО В ИНОСТРАННЫЕ ГАЗЕТЫ ПО ПОВОДУ ГОНЕНИЙ НА КАВКАЗСКИХ ДУХОБОРОВ]
Дорогой друг.
В настоящую минуту на Кавказе происходит гонение нахристиан духоборцев. И, право, кажется, что мучители, хотяи в другом роде, но не менее жестоки и глухи к страданиямсвоих жертв и жертвы не менее тверды и мужественны, чеммучители и мученики времен Диоклетиана. Нельзя оставатьсяспокойным, зная об этих совершающихся делах, а я невольноблизко знаю про них и не могу не попытаться сделать то, чтомогу, для того, чтобы облегчить положение жертв и, главное,грех мучителей, всегда не знающих, что творят.
Средств помочь и тем и другим не только у нас в России,но нигде в мире нет других, кроме света истины и увещаниятех, которые в заблуждении своем, преследуя и обижая последователей Христа, думают, что они делают этим угодное богу.Обратиться прямо к лицам, творящим зло, я не могу и потому,что их слишком много, начиная от царя, которого уверили,что гонение на духоборцев есть необходимое дело, до последнего казака, воображающего, что, разоряя, оскорбляя, побивая своего брата духоборца, он [не] только не делает зло,но поступает хорошо, исполняя присягу, и потому, что онине захотят слушать меня; сделать это через русскую печатья тоже не могу, (1) потому что то, что я напишу об этом, не пропустит цензура и ни одна бесцензурная газета не напечатает,и потому мне остается одно: говорить через иностраннуюпечать, что я и делаю, обращаясь к вам и прося васотдать это мое письмо для напечатают в какую-нибудьиз самых распространенных газет: Times, Daily News, Daily Chronicle или другие, (2) те, в которых вы найдете возможным напечатать это известие.
(1) Зачеркнуто: вследствие того молчания обо всех злых делах правительства, которое наложено на русскую прессу.
(2) Зач.: с тем, чтобы гонители увидали то зло, которое они делают, и, устыдясь, прекратили его.
Дело вот в чем.
В Закавказье в начале нынешнего столетия были выселены из южных губерний (1) более строгие, чем церковные христиане, последователи учения Христа, получившие название духоборцев. Верования духоборцев не какие-нибудь особенные, как это любят представлять люди, враждебные учению Христа, а всё те же верования -- исполнения в жизни учения Христа, которые исповедывали с древнейших времен все так называемые секты: павликиане, богомилы, альбигойцы и в позднейшее время квакеры, менониты, штундисты, назарены, верования, одна из выдающихся черт которых состоит в том, что христианин не может совершать насилия и участвовать в них. Так веровали и духоборцы и отказывались от присяги и военной службы (2) и за это были преследуемы, гонимы и под конец сосланы на Кавказ. Здесь, на Кавказе, несмотря на то, что духоборцы поселены были на нагорных, менее плодородных местах и что они были разорены переселением и не находили помощи в правительстве, они очень скоро, благодаря своему трудолюбию, взаимной помощи и трезвой общинной жизни, они очень скорей размножились и разбогатели. Теперь их всех на Кавказе до 20 тысяч, и все они отличаются от других кавказских жителей не только благосостоянием, грамотностью, но даже и внешним видом: все они замечательно рослые, сильные, красивые люди.
С духоборцами случилось то, что обыкновенно случается с замыкающимися в самих себя и вследствие того процветающими религиозными общинами: материальное благосостояние их увеличивается, но религиозное сознание понижается. То же сделалось и с духоборцами на Кавказе. Они постепенно богатели и по мере обогащения делали разные всё большие и большие уступки против своих первоначальных верований и дошли до того, что уже судом и насилием стали защищать свою собственность, присягали и поступали в военную службу. Так продолжалось несколько десятков лет. Но в последнее время, лет 8 тому назад, после смерти предпоследнего их руководителя Калмыкова и потом его вдовы, бывшей одно время их руководительницей, Лукерьи Калмыковой, среди них произошли внутренние раздоры преимущественно по поводу управления и употребления их больших, в несколько сот тысяч собравшихся общинных капиталов. После смерти Лукерьи Калмыковой руководители и управители сиротским домом и капиталом выбрали молодого глубоко религиозного человека Петра Веригина, который хотел прекратить злоупотребления, вкравшиеся в управление капиталами. Старики,
(1) Зачеркнуто: христиане, т. е. так называемые духоборцы, за их образ мыслей, основанный на учении Христа, и за вытекающее из него поведение.
(2) Зач.: безропотно переносили за это всякие гонения, иногда очень жестокие.
заведывавшие капиталом, хотели подкупить Веригина, но, получив отказ, выставили Веригина бунтовщиком, человеком, желавшим основать отдельное царство, и, подкупив русское начальство, добились того, что Веригина, как всегда делается в России, без суда и тайно сослали сначала в Архангельскую губернию, а потом, за то что он при вступлении нового царя на престол отказался от присяги и, кроме того, вследствие своей христианской жизни имел влияние и на тамошних жителей из Архангельской губ., выслали в дальний край Сибири -- в Березов.
В нынешнем 95 году, в то время как его пересылали из Архангельска в Березов, мне удалось войти в сношение с ним и видеть его брата и друга, приехавших в Москву, чтобы видеться с ним и другим его другом, который добровольно жил с ним уже 2 года в изгнании в Архангельской губернии и ехал теперь в Березов. И этого друга я видел, но самого Веригина мне не удалось видеть, так как [он] очень строго содержался, как преступник, в тюрьме. Люди эти имеют внешность обыкновенных образованных людей. Они одеты в европейские платья, сюртуки, пальто, бреют бороды, оставляя усы, очень по внешности опрятны и необыкновенно кротко вежливы и несколько торжественны в приемах. Все они за исключением друга, жившего с Веригиным, чрезвычайно рослые, сильные люди. Один из них -- старик, необыкновенно сохранившийся, как это бывает только с людьми, ведущими трудовую, нравственную жизнь. В беседах с этими людьми я убедился, что верования духоборцев были верования всех тех людей, которые со времени проповеди христианства исповедывали его, а не подделанное вместо Христова церковное учение: верования эти состоят в том, что человек есть сын божий, обязанный исполнять волю отца, воля же отца состоит в том, чтобы содействовать установлению царства божия. Средство же установления царства божия есть признание братства всех людей и уничтожение вражды и насилия, а установление любви и согласия. Так что, исполняя волю бога, человек вместе с тем и достигает и своего спасения и своего высшего блага. И потому духоборцы, как и все истинные христиане, не признают ни насилия, ни наказаний, ни войны, ни убийства животных, ни даже права защиты насилием. Веригина сослали и отвезли в Березов, но движение, поднятое им среди духоборцев, не только не ослабевало, но всё усиливалось. Очень многие из духоборцев отказались присягать новому царю и в нынешнем же году 11-ть человек солдат духоборцев, уже служивших в полках, отказались от военной службы. Вслед за этими солдатами и запасные и рядовые из духоборцев принесли начальству свои билеты, объявив, что они служить не будут. После этого, 28 июня 1895 года, духоборцы, живущие в Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии, снесли в одну кучу в поле, около села Спасского, всё свое имевшееся у них оружие и, обложив его дровами и углем и облив керосином, сожгли, показав этим, что не только некоторые лица из их общины, но все они отказываются от защиты своей собственности п самих себя оружием, что имеет особенно значение на Кавказе, где ношение оружия составляет не только обычай, но считается необходимостью для защиты от диких горцев, часто нападающих на жителей на дорогах и даже в селениях.
К костру собралось много народа, были мужчины, женщины и дети. В то время как оружие горело, духоборцы пели духовные псалмы. Костер горел всю ночь, и народ не расходился. (1) Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга, человека в высшей степени правдивого и религиозного, который поэтому не стал бы утверждать того, в чем не был бы уверен. Он пишет мне, что это сожжение было выставлено в глазах начальства бунтом, и туда были посланы казаки, которые атаковали безоружную толпу духоборцев, налетев на них лошадьми. Духоборцы мужчины, как пишет Х[илков], поставив в середину женщин и детей, а сами взявшись рука с рукой, так встретили нападение казаков. Несколько человек было ранено лошадьми, и четыре человека убиты до смерти. После этого губернатор потребовал к себе духоборцев и стал спрашивать стариков, будут ли они служить в военной службе. Старики отвечали, что они уже стары и что их, вероятно, не потребуют. Тогда губернатор потребовал трех запасных рядовых и спросил их, будут ли они служить. Они ответили, что не будут, потому что это противно учению Христа, и, вынув свои билеты, отдали их губернатору. Тогда этих людей стали бить и, как это делалось с древнехристианскими мучениками, спрашивать их после истязаний, отрекаются ли они от Христа и соглашаются ли стать человекоубийцами, и мучимые духоборцы, как древние мученики, отвечали, что не отрекаются и служить не будут. Тогда их били еще и еще, как пишет Х[илков], несколько дней, и духоборцы, как древние мученики, остались верны Христу. После этого в дома непокорных духоборцев были поставлены постоем казаки, где, само собой разумеется, они предались всякого рода насилиям над жителями. Но и казаки, как пишет Х[илков], были покорены мужеством и кротостью
(1) Зачеркнуто: Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга кн. Хилкова, человека в высшей степени правдивого и религиозного и потому не решившего бы утверждать то, что не могло бы быть доказано. Князь Хилков этот -- тот человек, которого за то. что он, бросив службу, где его ожидала блест[яшая] карье[ра], отдав большое свое имение крестьянам. поселился среди них работал, как и они, и не скрывал от них своих мыслей, которого за это сослали на 6 лет в одну из самых худших местностей Кавказа и у которого отняли по высочайшему повелению его двух детей (6-м[есячного] мальчика и 4-х л[етнюю] девочку) и отдали их бабке, враждебно расположенной к сыну, под тем предлогом, что дети не крещены по православному обряду. Кн. Хилков пишет следующе:
духоборцев и, как передавали ему, "заскучали", т. е. им стало совестно, и они поняли, что дело, которое их заставляют делать, дурное. И тогда на место казаков была вызвана лезгинская милиция, состоящая из людей совершенно диких и чуждых христианству.
В другом же месте, именно в Карсе, как пишет Х[илков], происходило следующее:
Там тоже солдаты духоборцы отдали свои ружья начальству, объявили, что они без надобности, так как они их употреблять уже не будут. Там начальство объявило отказавшимся духоборцам, что их повесят, если они не возьмут ружей. Духоборы ружей не взяли. Тогда начальство построило виселицу, сшило саваны и со всею торжественностью, употребляющейся в казнях, вывело отказавшихся духоборов к казни. Перед виселицей начальство в последний раз обратилось к духоборам с вопросом, будут ли они служить. Они отвечали, что не будут, и попросили только позволения помолиться. Когда они кончили молитву, на них надели саваны, но, увидав их непреклонность и не имея еще разрешения свыше о предании их смертной казни, должны были снять с них саваны и признать себя побежденными.
В настоящее время духоборческие селения продолжают быть заняты войсками, в них никого не впускают и из них, и духоборцы целыми семьями выгоняются из своих домов и куда-то увозятся. Всё это -- атака казаков, поранение многих и убийство четырех человек, истязания, производившиеся над запасными солдатами, отказавшимися от службы, угрозы и нравственные пытки, производившиеся в Карее, насилия, производившиеся сначала казаками, поселенными в духоборческих селениях, а потом лезгинской милицией, всё это известно мне по письму Хилкова. И сведения эти, несмотря на всё желание Хилкова быть точным, могут быть преувеличены, могут быть и неполны, так как Хилков сам находится в ссылке под присмотром полиции и не может свободно переезжать с места на место и, кроме того, начальством, как всегда, принимаются все меры для того, чтобы скрыть то, что делается им. Но почти в то же время, как я получил письмо Хилкова, в газете Биржевые Ведомости от 24 июня (1) появилось следующее известие, и известие это, подтверждающее самое существенное из того, что сказано в письме Хилкова и не получившее со стороны правительства опровержения, может быть признано совершенно достоверным. (2)
Вот это известие, представляющее в самом мягком и минимальном виде то, что совершилось и совершается. 11 человек
(1) Описка. Следует: 24 июля.
(2) В этом месте в рукописи поперек текста рукою Толстого написано: Тут известие.
приговорены к самому ужасному наказанию и побоям за то, что они хотят исполнять, как они понимают его, учение Христа, подвергаясь всем угрожающим за это бедствиям. Люди, переведенные в разряд штрафованных, подлежат телесному наказанию розгами и потому находятся в полной власти всякого своего начальника, который может их истязать их, как ему вздумается.
И 400 семейств, жены, дети, старики разоряются, повергаются в нищету и лишаются своей родины только за то, что они -- отцы, жены и дети тех люден, которые, исповедуя учение Христа, хотят исполнять его.
Я надеюсь скоро получить более точные сведения обо всем этом деле от нашего друга, поехавшего на место, и сообщу вам или той газете, которая напечатает это мое письмо, то, что узнаю. Если же бы газета, которой вы передадите это письмо, послала туда своего корреспондента для исследования совершающегося, то я думаю, что она сделала бы то, что должно, потому что дело это, по моему мнению, огромной, исключительной важности. Не говоря уже о том, что исследование этого дела и оглашение его может избавить тысячи людей от страданий за свои христианские, признаваемые нами высшими, верования, может, что еще важнее, избавить правительственных людей, от царя до казака, от участия и ответственности в совершении этих жестоких дел, может содействовать разрешению того назревшего в наше время вопроса, который нельзя уже обходить, но который так или иначе подлежит разрешению людей именно нашего времени, главная важность этого дела состоит в том, что в этом случае повторяется то, что уже проявлялось несколько раз в последнее время: неизбежное столкновение насильнического склада жизни, признающего себя христианским, с теми истинно христианскими поступками людей, которые никакими ухищрениями мысли признать нельзя нехристианскими и которых нельзя не только не одобрять, но которыми нельзя не восхищаться, потому что нельзя не признать, что люди, поступающие так, поступают так во имя самых высших свойств души челове[че]ской, без признания высоты которых человечество падает на степень животного существования. Такие столкновения проявляются в последнее время везде и всё чаще и чаще, начиная от отказа от присяги на подданство, присяги в суде, участия в суде и до отказа от военной службы как отдельных лиц в России и в других государствах, где введена воинская повинность, так и отказа целыми общинами, как назарены в Австрии и духоборы и штундисты в России. И христианским правительствам уже пора перестать, как страус, прятать голову перед поднимающимся их обличителем -- христианским духом, которым проникаются люди нашего времени, и дать ясный и прямой ответ на требования этого духа: или отречься от насилия, т. е. от себя как правительства, или отречься от Христа, т. е. от добра и истины, служащих (Написано: служащим) единственным оправданием существования правительства. И потому исследование того дела, о котором я пишу и в котором с особенной яркостью выразилось это столкновение отживающего насильственного порядка с зарождающимся христианским поведением, кроме того практического добра, которое оно принесет, избавив мучеников от страданий, а мучителей от их заблуждения, особенно важно. И чем больше прольется света на это дело, тем лучше.
Лев Толстой.
2/14 августа 1895.
* CARTHAGO DELENDA EST (1896)
С каждым годом более и более учреждается обществ мира, чаще и чаще следуют один за другим конгрессы мира, на которых собираются лучшие люди Европы, обсуживая стоящий поперек дороги всякого движения человечества к осуществлению своих целей вопрос вооружения и приготовления к войне, произносятся речи, пишутся книги, статьи, брошюры, со всех сторон разъясняющие и освещающие этот вопрос. Нет уже теперь образованного и разумного человека, который бы не видел того ужасного, вопиющего зла, которое производят безумные приготовления к войне дружественно связанных между собой народов, не имеющих никаких причин для того, чтобы воевать друг с другом, и не думал бы о средствах уничтожения этого ужасного, безумного зла.
Все аргументы, начиная с Мольтке и кончая г-ном Вогюэ, которыми люди, отстаивающие старый порядок, хотели бы защищать войну, давно уже безнадежно опровергнуты; давно уже разъяснено и доказано, что война поддерживает в людях не высшие, а самые низшие, зверские чувства; что для разрешения столкновений, возникающих между цивилизованными государствами, могут быть учреждены международные судилища, а для защита от воображаемого нападения варваров цивилизованным народам достаточно одной сотой тех войск, которые теперь содержатся государствами; несомненно доказано, что войны и приготовления к ним производятся только теми властвующими людьми, которым выгодны войны, и что для всех народов они только пагубны и бессмысленны.
Но, удивительное дело, тут же рядом с этим сознанием бесполезности, преступности и бессмысленности войны между образованными народами, к которой они все усиленно готовятся, в последнее время с особенной самоуверенностью, если не сказать наглостью, проявляются среди военного сословия самые противоположные чувства этому сознанию и выражаются так, как 40, 50 лет тому назад они не смели выражаться.
Почти в одно и то же время в двух самых военных государствах -- в Германии и в России -- совершены офицерами возмутительные преступления: в Германии пьяный офицер убил беззащитного человека под предлогом оскорбления мундира. В России компания пьяных офицеров тоже под этим предлогом с помощью солдат, врываясь в дома, грабила и секла беззащитных жителей. Убийство, совершенное немецким офицером, произошло при следующих обстоятельствах:
"11-го октября, вечером, в кафе-ресторане "Тангейзер", который был переполнен народом, сидели два молодых лейтенанта местного гренадерского полка фон-Брюзевиц и фон-Юнг-Штиллинг. Около 12 часов ночи в залу вошли два штатских с двумя дамами и сели за столик около лейтенантов. Один из штатских, механик Зипман, задел своим стулом стул, на котором сидел лейтенант фон-Брюзевиц. Лейтенант счел себя оскорбленным и потребовал, чтобы Зипман перед ним извинился, на что тот возразил, что и не думал оскорблять лейтенанта. Тогда фон-Брюзевиц выхватил шпагу и хотел ударить ею Зипмана, но был остановлен хозяином ресторана и кельнером, что дало возможность Зипману скрыться.
-- Теперь моей чести капут. Я должен подать в отставку! -- воскликнул лейтенант, выходя из кафе, но, узнав от полицейского, что господин, похожий на Зипмана, не выходил на улицу, снова вернулся в кафе, надеясь там найти своего обидчика и вернуть свою честь. Действительно, он увидел там Зипмана и бросился на него с обнаженной шпагой, несмотря на то, что безоружный механик, убегая от офицера, усиленно просил у него извинения.
Произошла отвратительная сцена: среди оцепеневших мужчин и кричавших в ужасе женщин храбрый лейтенант гонялся за убегавшим механиком и, наконец, нагнав его в углу двора, уложил на месте ударом шпаги. Опуская окровавленную шпагу в ножны, офицер с чувством удовлетворения произнес: "Чу, теперь моя честь спасена!"
Поступок русских офицеров еще отвратительнее: пьянствующие офицеры вывели из терпенья толпу, над которой они издевались, и одного из этих пьяных офицеров прибили и сорвали с него погоны. Офицер собрал товарищей и солдат и с этой командой пошел по домам евреев, врываясь в них, грабя жителей и отыскивая несчастные погоны. Погоны найдены были на мельнице, и тут начались истязания хозяев мельницы, истязания, кончившиеся смертью, как говорят некоторые. То, что сущность дела такова, -- в этом не может быть сомнения; подробности же могут быть неверны, и поправить их нельзя, потому что все это дело старательно было скрыто от всего русского общества. В газетах было только известие о том, что разжалуются в солдаты неизвестно за что двенадцать офицеров.
Казалось бы, что поступки как немецкого, так и русских офицеров таковы, что правительства как того, так и другого народа должны были бы принять все зависящие от них меры для того, чтобы поступить с этими одичавшими людьми так же, как оно поступает с гораздо менее развращенными и дикими уголовными преступниками, и позаботиться о том, чтобы искоренить тот дух, который воспитывает таких извергов. Ничуть не бывало. Как то, так и другое правительство, очевидно, сочувствует такому роду поступкам и поощряетих.
Вильгельм II -- qui laisse toujours passer l'occasion de se taire et ne laisse jamais passer l'occasion de dire une betise (который всегда пропускает случай смолчать и никогда не пропускает случая сказать глупость), сказал по случаю поступка убийцы Брюзевица, что если оскорблена честь мундира, то военный должен помнить, что оскорблен этим сам император, и они, офицеры, должны немедленно и основательно пустить в ход свое оружие.
Точно то же было и в России. Хотя при системе молчания и требования всеобщего молчания о всем том, что важно и интересно обществу, мы не знаем, что именно было сказано властями по этому случаю, мы знаем, что сочувствие высших властей на стороне этих защитников мундира и что поэтому-то и не были судимы эти преступники, и наказаниеим назначено то, которое обыкновенно очень скоро прекращается прощением и возвращением прежнего звания. Мы знаем это еще и потому, что такие случаи, как случай Брюзевица в Германии, за время царствования Александра III повторялись и в России несколько раз: было несколько убийств офицерами беззащитных граждан, и убийц не судили, или судили, ни к чему не присуживая. Мм знаем это еще и потому, что тот самого Александр III, которому присвояется почему-то эпитет миротворца и христианина, не только не воспрещал дуэлей, против которых боролись и борются все христианские императоры и короли, но прямо предписал их законом, для того чтобы поддержать в войсках пропадающий принцип чести военного звания.
50, 40 лет тому назад всего этого не могло быть: не было таких офицеров, которые бы убивали беззащитных людей за воображаемую честь мундира, и не было таких государей, которые одобряли бы убийство беззащитных граждан и узаконивали бы убийство на дуэли.
Случилось нечто подобное химическому разложению. Поваренная соль, пока она не разложена, не представляет ничего неприятного. Но, подвергшись разложению, она дает отвратительный удушливый газ хлор, который прежде, в соединении своем, был незаметен. То же сделалось в нашем обществе с военными людьми.
В прежнее время военный человек 30-х, 40-х, 50-х, даже 60-х годов, составляя нераздельную и необходимую часть тогдашнего общества, не представлял из себя не только ничего неприятного, но, как это было у нас, да и везде, я полагаю, представлял из себя, особенно в гвардии, цвет тогдашнего образованного сословия. Таковы были наши декабристы 20-х годов (Далее отчеркнуто место с пометой пропустить: Тогдашние военные не только не сомневались в справедливости своего звания, но гордились им, часто избирая это звание из чувства самоотвержения.).
Не то уже представляют теперешние военные. В обществе совершилось разделение: лучшие элементы выделились из военного сословия и избрали другие профессии; военное же сословие пополнялось все худшим и худшим в нравственном отношении элементом и дошло до того отсталого, грубого и отвратительного сословия, в котором оно находится теперь. Так что на сколько более человечны, и разумны, и просвещенны стали взгляды на войну лучших не военных людей европейского общества и на все жизненные вопросы, на столько более грубы и нелепы стали взгляды военных людей нашего времени как на вопросы жизни, так и на свое дело и звание.
Оно и не могло быть иначе: военные люди за 30, 40 лет тому назад, никогда не слыхавшие сомнения о достоинстве военного звания, наивно гордились им и могли быть добрыми, честными и, главное, вполне христиански просвещенными людьми, продолжая быть военными; теперь же это уже невозможно. Теперь для того, чтобы быть военным, человеку нужно быть или грубым, или непросвещенным в истинном смысле этого слова человеком, т.е. прямо не знать всего того, что сделано человеческой мыслью для того, чтобы разъяснить безумие, бесполезность и безнравственность войны и потому всякого участия в ней, или нечестным и грубым, т.е. притворяться, что не знаешь того, чего нельзя не знать,и,пользуясь авторитетом сильных мира сего и инерцией общественного мнения, продолжающего по старой привычке уважать военных, -- делать вид, что веришь в высокое и важное значение военного звания.
Так оно и есть.
За 40 лет тому назад военные писатели, следя за всем тем, что делалось в Европе, писали о том, как уничтожить войну, или как по крайней мере сделать ее менее жестокой. Теперь же генерал, считающийся ученым и просвещенным военным, в ответ на статью об уничтожении войны, смело пишет:
"Вы усиливаетесь доказать, -- пишет он, -- будто протест против милитаризма мало-помалу доведет до полного устранения боевых столкновений; я же полагаю, что такое устранение немыслимо, ибо противоречит основному закону природы, которой равно дорого (и равно безразлично) разрушение, как и созидание; ведь ничего не разрушать и ничего не созидать -- одно и то же. Что бы вы ни созидали, вы неминуемо должны нечто и разрушать. Ах, господа, господа! Да неужели вам не приходит в голову, что превращение права "грубой" силы" в силу "деликатного" права не уничтожает первого права, а только переводит его в скрытое состояние? Неужели вы не замечаете, что сила права была бы очень не сильна, если бы у него за спиною не стоял полицейский, а за полицейским -- солдат, т.е. право силы? Что дает обязательную силу деликатным приговорам, вроде многих лет каторги, пусканья семьи по миру, для удовлетворения "законной" претензии какого-нибудь Шейлока? Должно быть, убеждение в праведности судьи, в нерушимости писанного закона, не правда ли?"
И, очевидно, воображая, что он открыл новость о том, что право держится насилием,иэтим доказал необходимость войны, генерал этот спокойно проповедует то, что ему хочется и нужно, именно зверство диких животных, которые зубами раздирают добычу.
"Редкость столкновений на холодном оружии, -- говорит он, -- доказывает ничтожество не его, а тех, кто неспособен сойтись на дистанцию штыка или шашки; с военной точки зрения проповедь о ничтожестве холодного оружия есть отрицание самоотвержения и оправдание самосохранения, т.е., попросту говоря: апофеоза тру-сости" ("Новое время", 6-го ноября 1896 г., N 7434.).
30, 40, 50 лет тому назад такие статьи были невозможны. Еще менее возможны были такие руководства для солдат, сочинения того же автора, которые теперь распространяются между ними.
Во всех солдатских казармах для поучения тех миллионов людей, которые проходят солдатство, висит наставление под заглавием "памятка". В памятке этой сказано (она вся ужасна, но выписываю некоторые места):
"Сломится штык -- бей прикладом; приклад отказался -- бей кулаками; попортил кулаки -- вцепись зубами. Только тот бьет, кто отчаянно, до смерти бьется.
Трое наскочат: первого заколи, второго застрели, третьему штыком карачун. Храброго Бог бережет.
Умирай за веру православную, за царя батюшку, за святую Русь. Церковь Бога молит. Погубящий душу свою, обрящет ее". (Мало ему свое -- он Евангелием хочет подтвердить свое зверство). "Кто остался жив, тому честь и слава".
И, наконец, заключение:
"Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву. Молись Богу! От него победа! Чудо-богатыри! Бог вас водит, он вам генерал!"
И это кощунственное бешеное сочинение, которое мог произвести только мерзкий и пьяный человек, развешено во всех казармах, и все молодые люди во всей христианской России, поступившие на службу, должны изучать это сочинение и верить ему.
30, 40, 50 лет тому назад ничего подобного не могло быть. Да, разложение вещества совершилось, с одной стороны, натром, с другой стороны -- удушливым паром, который прежде не был заметен.
С одной стороны, конгрессы мира, солидарность всех просвещенных людей мира, ненавидящих войну и ищущих средств предотвратить и уничтожить ее; с другой стороны -- убийства и истязания беззащитных людей за честь мундира, памятки и статьи храброго генерала, отечески внушающего необходимость и пользу пожирания друг друга. Сопоставляя то и другое, мне вспоминается рассказ путешественника, присутствовавшего на празднестве дагомейцев, во время которого должны были быть убиты 300 пленных. Путешественник, стараясь говорить так, чтобы быть понятным, употребил все силы своего красноречия. для того, чтобы внушить дагомейским вождям о том, что убийство противно их же верованиям, о власти душ умерших над живыми, о том, что это против их выгоды, так как они могли бы заставить этих диких работать или воевать, о том, что это невыгодно, так как вызывает врагов делать то же сих пленными.
Дагомейские вожди, опустив головы, украшенные перьями, с кольцами в носах, сидели молча, -- как говорил путешественник, -- передавая друг другу чашу с пьяным напитком. Но когда он кончил, они вскочили и, оскалив зубы, подали знак воинам к убийству, и началась резня. А вожди, кривляясь своими обнаженными коричневыми телами, плясали вокруг, издавая хриплые, нечленораздельные звуки.
Такими представляются ввиду сложной, умной, утонченной, гуманной работы, которая идет среди лучших представителей европейского общества по вопросу войны, те грубые речи в рейхстагах, статьи газет, речь Вильгельма, и особенно эти самоуверенно отеческие наставления нашего генерала, товарища Богу по генеральству.
Очевидно, разложение совершилось, и то, что оно совершилось и вонючий пар не дает дышать нам, уже есть важный шаг вперед. Вонючий газ должен быть уничтожен. Точно так же и военное сословие, выделившись из общей жизни, стало отвратительно и должно быть уничтожено. Но как же уничтожить его? Средство для этого есть только одно: общественное мнение, уяснение общественного мнения, значения и свойств военного сословия.
Люди эти, очевидно, составили вокруг себя удушливую, вонючую атмосферу, в которой живут и в которую не проникает тот свежий воздух, которым дышит уже большинство людей. Очевидно, люди не допускают до себя этот свежий воздух и, по мере распространения его, сгущают вокруг себя свою вонючую атмосферу. До них никак не доберешься: вы будете, как тот путешественник, усиливать свои доводы, доводить их до последней степени ясности, и в ответ на это вы ничего не услышите, кроме нечленораздельных звуков пляшущего дикого, потрясающего своим томагавком: услышите призывы к убийству для чести мундира и отеческие увещания: "Ах, господа, господа!.. не в этом дело, а надо выучиться грызть людей зубами" и т.п.
И что ужаснее всего, это то, что эти самые люди имеют власть, силу над другими людьми... Как же быть? Какое средство для того, чтобы уничтожить это? А средство есть только одно:уничтожение той атмосферы уважения, восхваления своего сословия, своего мундира, своих знамен и т.д., за которыми скрываются эти люди от действия истины.
КОММЕНТАРИИ
"РЕЛИГИЯ И НРАВСТВЕННОСТЬ"
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ И ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ
В начале августа 1893 г. Толстой получил письмо профессора философии Берлинского университета, буржуазного пацифиста Георга фон Гижицкого (G. von Gizicki, 1851--1895) от 6 августа н. с. 1893 г., в котором Гижицкий, сообщая Толстому об основанном им "Этическом обществе" и журнале "Fur Ethische Kultur", просил от имени редакции журнала ответить на два вопроса: 1) что Толстой понимает под словом "религия" и 2) считает ли он возможным существование не зависимой от религии морали.
Толстой, как он писал Гижицкому в письме от 5 октября 1893 г. (см. т. 66, стр. 401), "имел намерение немедленно ответить" на его "достойное письмо", но "так хорошо поставленные вопросы" его захватили, и он старался ответить "насколько возможно обстоятельнее", и это отняло у него больше времени, чем он думал.
К работе над ответом на письмо Гижицкого Толстой приступил, очевидно, вскоре по получении его письма. Первый автограф, представляющий собой начало ответа, не датирован. С этого автографа была сделана копия. Толстой просмотрел ее, исправил, несколько дополнив текст. С этой исправленной копии был сделан новый список, в который Толстой внес свои поправки и дописал конец ответа, проставив дату: "14 августа 1893" (см. рук. N 3). Это была первая черновая редакция статьи, которую Толстой вскоре принялся перерабатывать.
Во второй половине августа работа над статьей, по-видимому, подвигалась медленно. В Дневнике Толстого 23 августа 1893 г. записано: "Пытаюсь писать о религии, но не идет" (т. 52, стр. 99). Более интенсивно Толстой продолжал работу в сентябре (см. письма Толстого: к В. Г. Черткову от 4 сентября 1893 г., т. 87, стр. 218; к С. А. Толстой от 9, 18 и 21 сентября 1893 г., т. 84, стр. 192, 195 и 197). 18 сентября он закончил вторую редакцию статьи и вновь подписал статью (см. рук. N 16), а 5 октября 1893 г. записал в Дневнике:"Всё время писал статью о религии. Как будто кончил" (т. 52, стр. 100--101). Об этом же он сообщил и Гижицкому в упомянутом выше письме от 5 октября 1893 г, (см. т. 66, стр. 401).
Однако работа над статьей продолжалась, о чем Толстой писал жене 20 октября 1893 г. (см. т. 84, стр. 199), а 26 октября 1893 г. М. Л. Толстая сообщала В. Г. Черткову: "Отец усиленно занят "Религией", думает, что кончает, но каждый день по начисто переписанному опять и опять поправляет. Тоже работает над "Тулоном". (1) Он давно так много не работал" (т. 87, стр. 231).
30 октября 1893 г. Толстой известил В. Г. Черткова, что он "кончил, кажется, о религии" (т. 87, стр. 232), а С. А. Толстой в тот же день писал: "О религии я совсем кончил" (т. 84, стр. 202). Об этом же 30 октября он извещал и Д. А. Хилкова (см. т. 66, стр. 415). По-видимому, около 30 октября 1893 г. и была закончена работа над статьей. 2 ноября 1893 г. Толстой уже сообщал жене: "Буланже списал о религии и свезет в Москву, а я жду переводчика и ответ от переводчицы" (т. 84, стр. 204), и 3 ноября отметил в Дневнике: "Я кончил о религии" (т. 52, стр. 103).
Среди рукописей этой статьи, относящихся к октябрю 1893 г., сохранились следующие датированные рукописи: 1) полная копия, исправленная Толстым и подписанная им 17 октября 1893 г. (рук. N 18), 2) разрозненные листы копии, также исправленной Толстым и подписанной им 21 октября (рук. N 19), и полная рукопись с его исправлениями и с датой, скопированной переписчицей с рук. N 19. Эта рукопись (N 23) является последней из сохранившихся, так как следующие за ней (NN 24--30) представляют собой лишь отдельные отрывки статьи в их дальнейшей обработке. Между тем, сравнивая текст этой рукописи с печатными, можно видеть, что была несомненно еще рукопись, которая послужила основой как для наборной рукописи в русском (журнальном) издании, так и для копии, посланной для перевода. Кроме того, П. И. Бирюков, печатая эту статью в т. XV Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого (М. 1913), поместил в конце текста дату: "28 октября 1898 г.". (2) Текст статьи в публикации Бирюкова намного полнее текста рук. "N 23.
Следовательно, в его распоряжении была более поздняя рукопись, которую Толстой и подписал 28 октября.
Очевидно, вскоре копия этой рукописи была послана переводчице на немецкий язык С. Ю. Бер, взявшейся переводить статью "Религия и нравственность" для журнала "Fur Ethische Kultur". Письма Толстого к Бер не сохранились. Между тем в списке писем, написанных Толстым в 1893 г., который вела М. Л. Толстая, отмечено в конце октября письмо к С. Ю. Бер. Возможно, что это и было сопроводительное письмо к рукописи статьи, посланной ей (см. т. 66, стр. 466).
17 декабря Толстой уже известил В. Г. Черткова: "Вчера я получил первый номер газеты Ethische Kultur с началом перевода, к сожалению, не исправленным. Я послал поправки, а он напечатал" (т. 87, стр. 247). Когда были посланы поправки к статье, неизвестно; но в том же списке писем Толстого отмечены два письма к С. Ю. Бер: от 18--25? ноября и 10 декабря 1893 г. и одно письмо к Гижицкому от 10 декабря 1893 г. (см. т. 66, стр. 466). Можно предположить, что поправки были посланы в одном из этих писем.
(1) "Христианство и патриотизм".
(2) Год напечатан ошибочно вместо: "1893".
В начале января 1894 г. Толстой получил уже всю статью, напечатанную в NN 52 и 53 за 1893 г. и в NN 1 и 3 за 1894 г. журнала "Fur Ethische Kultur", о чем он сообщил Гижицкому 5 января 1894 г.: "Я получил 4 .N, в которых появилась моя статья "Религия и нравственность".... Мне очень жаль, что необходимые изменения не были произведены в первых номерах" (подлинник по-немецки, см. т. 67, стр. 15).
Со всеми исправлениями Толстого статья была напечатана по-немецки отдельным изданием: Graf Leo Tolstoy, "Religion und Moral". Antwort auf eine in der "Fur Ethische Kultur" gestellte Frage, Berlin 1894.
В том же году статья появилась в Англии в переводе В. Г. Черткова и Баттерсби под заглавием: "Religion and Morality". A reply to two questions put by the German Ethical Society ("Contemporary Review", March 1894)
По-русски статья "Религия и нравственность" впервые была опубликована в журнале "Северный вестник" (1894, январь) с большими цензурными пропусками и искажениями и с измененным редакцией заглавием: "Противоречия эмпирической нравственности".
В отдельном издании статья была запрещена циркуляром Главного управления по делам печати от 19 сентября 1894 г. за N 5412 ("Архив Гл. упр. по делам печати", дело N 78, 1894 г.). Впервые статья отдельным изданием вышла в "Посреднике" в 1908 г. Текст был перепечатан журнальный, но под заглавием: "Религия и нравственность".
В собраниях сочинений (изд. 1895 г., ч. XIV; изд. 1897, ч. XIV: изд. 1903, ч. XIII; изд. 1911, ч. XIV), вплоть до издания 1913 г., также перепечатывался журнальный текст, хотя всюду было восстановлено авторское заглавие. В изд. 1913 г., т. XV, П. И. Бирюков дал полный нецензурованный текст по рукописи, помеченной 28 октября 1898 г. (год указан ошибочно), которая не сохранилась.
К истории писания статьи "Религия и нравственность" следует еще упомянуть о поправках к тексту этой статьи, предложенных В. Г. Чертковым в связи с его переводом статьи на английский язык.
В середине ноября 1893 г. Черткову был послан "черновой список", а в начале декабря 1893 г. "окончательный список" статьи. Благодаря Толстого за присылку рукописей, Чертков 10 декабря писал Толстому: "В статье вашей я решился предложить вам вставку двух слов в начале и конце. Мотивы этого я приложу, когда верну Марье Львовне ее список,. на котором и будут карандашом обозначены предлагаемые мною вставки" (т. 87, стр. 248).
Среди рукописей сохранился список предложенных Чертковым поправок, вверху которого он надписал: "Лев Николаевич, пожалуйста, просмотрите эти поправки с тем, чтобы обозначить, с какими вы согласны".. И далее следовал самый список, составленный из двенадцати пунктов. Толстой, просмотрев этот список, 17 декабря 1893 г. написал Черткову: "Отсылаю ваши поправки, с которыми, как вы увидите, со всеми согласен, кроме скобок" (т. 87, стр. 247). Однако Толстой здесь ошибся, так как, помимо пунктов, в которых Чертков предлагал ввести в текст скобки,
-- См. Н. Н. Апостолов, "Лев Толстой и русское самодержавие", Гиз, 1930, стр, 120.
Толстой не принял еще одно введенное Чертковым слово и зачеркнул его в списке.
При публикации статьи в т. XV Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, изд. 1913 г., П. И. Бирюков ввел эти поправки в текст:
Стр. 4, строки 29--30. (1)
В рукописи: во что справедливо исправлено Чертковым: во что, по его убеждению, справедливо
Стр. 7, строки 13--14.
В рукописи: возобновляясь, не умирая исправлено Чертковым: возобновляясь не уничтожаясь
Стр. 19, строки 28--31.
В рукописи: противоречия между христианскою нравственностью и языческою философией исправлено Чертковым: противоречия христианской нравственности с философиею личного блага или освобождения от личных страданий и общественною.
В настоящем издании статья "Религия и нравственность" печатается по тексту издания 1913 г. с исправлением опечаток и ошибок переписчиков по рукописям. Предложенные В. Г. Чертковым поправки также вводятся в текст статьи как одобренные Толстым. В последней поправке перед словом "общественною" вставляются слова "с философиею". Эти слова вписаны Толстым в списке В. Г. Черткова (рук. N31) и опущены Бирюковым.
Общее количество рукописного материала, относящегося к статье "Религия и нравственность", исчисляется в 476 лл. разного формата (в том числе и отрезки).
Рукописи расположены хронологически под NN 1--31. В переписке рукописей принимали участие: М. Л. Толстая, Е. И. Попов, М. А. Шмидт, В. С. Толстая, А. П. Иванов, С. Э. Мамонова и неизвестные переписчики.
Рук. N 1 -- первый автограф начала статьи; рук. ,N 2--копия с автографа, правленная Толстым; рук, N 3-- правленная копия рук. N 2 и автограф; первая редакция статьи с авторской датой: "14 августа 1893"; рук. NN 4--17--неполные последовательные копии с авторскими поправками; в конце рук. N 16 подпись и дата Толстого: "18 сентября 1893"; рук. N 18 -- полная копия всей статьи с поправками, подписью и датой Толстого: "17 октября 1893"; рук. N 19 -- разрозненная копия с датой Толстого: "21 октября"; рук. NN 20--22-- рукописный материал, оставшийся от дальнейшей переработки статьи; рук. N 23 -- полная копия статьи с поправками Толстого; дата скопирована рукой М. А. Шмидт с рук. N 19; рук. NN 24--30 -- копии отдельных частей статьи и разрозненные листы с поправками Толстого; рук. N 31 -- список поправок, предложенных В. Г. Чертковым, с отметками Толстого.
-- Страницы и строки указываются по настоящему изданию.
"ХРИСТИАНСТВО И ПАТРИОТИЗМ"
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ И ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ
Поводом к писанию статьи "Христианство и патриотизм" послужила квазипатриотическая шумиха, поднятая русскими и французскими газетами в связи с заключением франко-русского союза и торжествами по случаю прибытия в начале октября 1893 г. русской эскадры под командованием випе-адмирала Авелана в Тулон.
Толстой приступил к работе над статьей 8 октября 1893 г. Первую редакцию статьи, подписанную этим числом (см. рук. N 1), Толстой начал непосредственно с изложения опубликованной в газетах телеграммы из Парижа от 5 октября с описанием торжеств по случаю заключения союза, но тут же перешел к изложению содержания прочитанной им "недавно" статьи "ученого психиатра" (И. А. Сикорского) о психопатической эпидемии малеванщины, напечатанной в "Киевских университетских известиях". Сравнивая эту эпидемию с эпидемией, "появившейся в Париже", Толстой находит вторую несравненно опаснее первой, потому что последствиями ее будут "неисчислимые бедствия". Если распространителями эпидемии малеванщины являются совсем ничтожные и безвредные люди, то распространители парижской эпидемии -- могущественные люди, "обладающие и властью и громадными средствами". Эти люди, пишет Толстой, "не их Паскали, Руссо, Дидероты, Вольтеры.... а самые пошлые и жалкие представители правительственного патриотизма" (рук. N 1).
Начав обработку статьи, Толстой постепенно расширил первую часть, посвященную описанию празднеств в Тулоне и Париже, введя в нее в качестве иллюстраций ряд цитат из газет и "Сельского вестника", и отодвинул изложение статьи Сикорского. (1)
Вся статья была начата в резко обличительных тонах, описание торжеств давалось в саркастическом тоне.
Толстой знал, что напечатать эту статью по тогдашним цензурным условиям в России было невозможно, и первоначально предполагал послать ее в немецкие газеты. Об этом Толстой сообщил бывшей у него в начале
-- В печатном тексте этой статье посвящена гл. III.
октября 1893 г. Л. И. Веселитской, которая в свою очередь по приезде в Петербург передала об этом Н. С. Лескову. Лесков живо откликнулся на это сообщение и в письме от 16 октября писал Толстому: "Океан глупости", (1) говорят, вывел Вас из терпения, и Вы хотите противопоставить этому отрезвление в немецком издании. Правда ли это? "Океан глупости" противен чрезвычайно, но благоразумно ли ставить свою ладонь против обезумевшего быка?.. в каком фасоне это будет написано и в какое немецкое издание будет направлено? И почему именно в немецкое, а не в английское? Немецкое приводит целую ассоциацию идей, которые совсем неудобны у нас теперь". (2)
20 октября Толстой ответил Н. С. Лескову: "Вы правы, что если посылать, то в английские газеты. Я так и сделаю, если пошлю, и в английские и в немецкие. Говорю: если пошлю, потому что всё не кончил еще. Я не умею написать сразу, а всё поправляю. Теперь и опоздал. И сам не знаю, что сделаю.... если следует послать, то это напишется хорошо. До сих пор этого нет, поэтому еще медлю" (т. 66, стр. 405--406), а 22 октября писал дочери Т. Л. Толстой: "Мама подала очень хорошую мысль послать Тулон, (3) если посылать, к Сутнер" (4) (т. 66, стр. 408).
Между тем Толстой продолжал работать над статьей, расширяя и дополняя ее новыми материалами.
29 октября И. И. Горбунов-Посадов послал Толстому вырезку из газеты "Русские ведомости" (1893, N 291 от 22 октября) со статьей "Русская эскадра в Тулоне (От нашего корреспондента)", прося обратить внимание на приведенную в статье речь тулонского епископа при спуске броненосца "Жоригибери". 31 октября Толстой, сообщая дочери Татьяне Львовне о получении от Горбунова этой вырезки, писал, что она ему "пригодилась" (т. 66, стр. 416). Речь тулонского епископа была почти целиком помещена в гл. II статьи.
По-видимому, к началу ноября 1893 г. статья в черновом виде была закончена. 30 октября Толстой писал Д. А. Хилкову: "Написал статью протест против франко-русских празднеств.... Эту статью пошлю в английские газеты" (т. 66, стр. 415); и в тот же день сообщил В. Г. Черткову: "Я кончил, кажется, о религии 6 и теперь хочу кончить о франко-русских празднествах и пошлю в "Daily Chronicle" и к Suttner в ее журнал "Die Waffen nieder" т. 87, стр. 232).
Этой редакцией Толстой остался недоволен. 3 ноября он записал в Дневнике: "Написал Тулон и не посылаю" (6) (т. 52, стр. 103); и в тот же день сообщил В. Г. Черткову: "С Тулоном сделалось то, что он мне опротивел" (т. 87, стр. 234). Однако 5 ноября он писал Черткову же: "Я вам написал, что статья о Тулоне оттолкнула меня, и я принял это за внутренний голос. Это было очень глупо с моей стороны. Я опять ею занят, хотя хорошего в ней очень мало" (т. 87, стр. 236).
(1)Лесков имеет в виду франко-русские торжества.
(2) "Письма Толстого и к Толстому", Гиз, 1928, стр. 152.
(3) Так Толстой называл сокращенно статью "Христианство и патриотизм".
(4) Берта фон Зуттнер (1843--1914) -- немецкая писательница, пацифистка, издательница журнала "Die Waffen nieder" ("Долой оружие").
(5) "Религия и нравственность".
(6) Переводчикам.
Работа над статьей продолжалась интенсивно весь ноябрь, и 1 декабря Толстой подписал статью, что обычно означало окончание какой-то редакции статьи. 3 декабря он сообщил Г. А. Русанову: "Теперь пишу о Тулоне, гипнотизации патриотизма, кажется кончил" (т. 66, стр. 436); однако М. Л. Толстая в тот же день уведомляла В. Г. Черткова: "Тулон всё это время усиленно работается. Сегодня отец подписался под ним и говорит, что кончил, но я не верю, так как он давно уже говорит это, и сейчас буду очищать ему для его работы завтра" (т. 87, стр. 237).
Так это в действительности и было. И декабрь 1893 г. и январь и почти весь февраль 1894 г. Толстой продолжает исправлять статью и уже ни разу не упоминает об окончании ее (см. письма к Н. С. Лескову от 10 декабря 1893 г., Н. Н. Ге (отцу) от 24 декабря 1893г., Ж. Легра от 5 января 1894 г., Ш. Саломону от 30 января 1894 г., В. Г. Черткову от 8 февраля 1894 г. и С. А. Толстой от 3 февраля 1894 г. -- т. 66, стр. 445 и 452, т. 67, стр. 17 и 24, т. 87, стр. 255, и т. 84, стр. 209); а в Дневнике он отмечает 22 декабря 1893 г.: "Тяжелая, некончающаяся работа над Тулоном, которую я не могу бросить"; 24 января 1894 г.: "Писал всё только Тулон. Немного подвинулся. Но вообще плохо"; 9 февраля 1894 г.: "Работа Тулона идет всё так же плохо. Много есть концов средних, но нет настоящего сильного. Может быть, оттого, что начало легкомысленно" (т. 52, стр. 105, 108 и 111). (1)
22 февраля 1894 г. Толстой окончил новую редакцию статьи (см. рук. N 38) и 26 февраля сообщил Л. Л. и Т. Л. Толстым: "Тулон кончил" (т. 67, стр. 56), но уже 2 марта им же писал: "Бросил Тулон, который мне очень не нравится неопределенностью тона -- то газетного игривого, то рассудительного-скучного, и не знаю, пошлю ли" (т. 67, стр. 59). Между тем, очевидно вскоре, Толстой возобновил работу, исправляя статью как по рукописи, датированной 22 февраля 1894 г. (N 38), так и по предшествующей ей (N 37). Последние исправления он внес в рук. N 37. В эту рукопись были перенесены переписчиками также исправления, сделанные Толстым в рук. N 38, и, кроме того, исправления, сделанные в несохранившейся рукописи, которая, вероятно, была послана одному из переводчиков. В рук. N 37 эти исправления вписаны рукой М. А. Шмидт (см. описание рукописей). После внесения всех исправлений Толстой подписал эту рукопись 17 марта 1894 г. и пометил: "Совсем, совсем, совсем кончено".
В Дневнике под 23 марта 1894 г., после полуторамесячного перерыва, Толстой записал: "За всё это время писал Тулон и дней пять тому назад кончил и решил не переводить и не печатать. И это облегчило меня" (т. 52, стр. 112).
Однако 21 апреля 1894 г. он записал в Дневнике: "Тулон решил послать переводчикам. Все одобряют" (т. 52, стр. 115).
Статья "Христианство и патриотизм" была послана для перевода на французский язык Жюлю Легра, (2) на английский -- К. И. Тёрнеру и на немецкий -- С. Ю. Бер.
(1) В Записной книжке Толстой среди записей от конца декабря 1893 г. и начала февраля 1894 г. имеется ряд мыслей к статье (см. т. 52, стр. 252--253).
(2) См. по атому поводу письмо Толстого к нему от 5 января 1894 г., т. 67, стр. 16.
На французском языке статья в переводе Ж. Легра впервые появилась в "Journal des Debats" в мае 1894 г. и затем отдельным изданием в том же переводе под заглавием "L'esprit chretie et le patriotism", edit. Perrin, Paris, 1894.
К. И. Тёрнер по просьбе Толстого (1) вернул статью, не доведя перевод до конца, так как статью эту взялся переводить В. Г. Чертков, договорившийся с Баттерсби о публикации ее в Англии. (2) На английском языке статья впервые была опубликована в "Daily Chronicle" в июне 1894 г.
Перевод С. Ю. Бер не был напечатан ввиду того, что ее издатель отказался печатать статью после опубликования ее на французском языке.
По-немецки статья впервые опубликована в переводе В. Е. Генкеля в издании Г. Мюллера в Берлине в августе 1894 г.
По-русски статья "Христианство и патриотизм" впервые опубликована в изд. М. К. Элпидина в Женеве в 1895 г. (Carouge - Geneve, M. Elpidine, Libraire-editeur).
В России статья эта была запрещена цензурой и распространялась в подпольных гектографированных изданиях. Кроме того, печатные экземпляры ввозились контрабандно из-за границы. Особенно большое распространение статья получила в прибалтийских губерниях и Польше. 31 мая 1901 г. лифляндское жандармское управление в связи с этим запросило письмом за N 1753 Главное управление по делам печати, что делать с этими изданиями. 18 июня 1901 г. Главное управление известило, что ввоз означенных изданий запрещен, и предложило "неукоснительно следить о прекращении всякого доступа им за-за границы" ("Архив Петербургского цензурного комитета", дело 78, ч. IV).3
Впервые в России статья в числе других запрещенных статей Толстого ("Не убий", "Письмо к либералам", "Письмо к фельдфебелю" и пр.) была напечатана в 1906 г. отдельной брошюрой в изд. "Обновление". Издатель Н. Е. Фельтев был привлечен к судебной ответственности за издание этих брошюр.
В 1911 г. статья была включена С. А. Толстой в т. XVIII Собрания сочинений Л. Н. Толстого с большими цензурными искажениями и пропусками. И в той же редакции в 1913 г. была напечатана в т. XVIII Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого под ред. П. И. Бирюкова, издт-ва И. Д. Сытина.
В настоящем издании статья "Христианство и патриотизм" печатается по изданию М. К. Элпидина (Женева, 1895). Опечатки и ошибки исправляются по рукописям.
Общее количество рукописного материала, относящегося к статье "Христианство и патриотизм", исчисляется в 1384 лл. разного формата (в том числе и обрезки).
(1) Письмо Толстого к Тёрнеру неизвестно.
(2) См. письма Толстого к Черткову от 17 марта, 7 и 12 мая 1894 г. и Черткова к Толстому от 3 мая 1894 г. (т. 87, стр. 263, 275, 276 и 277).
(3) См. Н. Н. Апостолов, "Лев Толстой и русское самодержавие", Гиз, стр. 121-122.
Рукописи располагаются хронологически под NЛ" 1--39. В переписке рукописей принимали участие: М. Л. Толстая, П. А. Буланже, Е. И. Попов, И. И. Горбунов-Посадов, П. П. Кандидов, М. А. Шмидт и неизвестные переписчики.
Рук. N 1 -- первый автограф статьи, подписанный Толстым и датированный им "1893. 8 октября, Я. П.".
Рук. NN 2--27 -- последовательные копии, в подавляющем большинстве своем неполные, с большим количеством обрезков.
Рук. N 28 -- копия, датированная Толстым "20 ноября".
Рук. N 29 -- копия, датированная Толстым "21 ноября. Москва".
Рук. N,N 30--32 -- разрозненные копии. В конце рук. N 32 подпись Толстого и его дата: "1 декабря 1893".
Рук. N 33 -- почти полная копия всей статьи. На первой странице заглавия, последовательно исправлявшиеся Толстым: "<Психопатическая эпидемия>, <Наваждение>, <Не лгать>, <Гипнотизация и обеспечение мира>, <Обеспечение мира>, <Психо[па]тическая эпидемия>, <Гипнотизация и патриотизм>, Гипнотизация патриотизма.
(Рук. NN 34--36 -- последовательные копии.
В рук. N 35 заглавие: "Патриотизм и христианство".
Рук. N 37 -- полная копия всей статьи. Исправлялась Толстым несколько раз, после чего была подписана и датирована "17 марта 1894". В эту рукопись переписчиками перенесены поправки, сделанные Толстым в следующей рукописи (из которой перенесено и заглавие статьи), а также из рукописи неизвестной. Эти последние поправки сделаны М. А. Шмидт красными чернилами. Толстой, внося эти исправления, несомненно стремился местами смягчить текст и зашифровать упоминавшиеся в статье имена. Важнейшие из них следующие:
Стр. 29, строка 20. (2)
После слов: да здравствует Франция! вычеркнуто: Французский министр утверждает, что Кронштадт и Тулон почему-то свидетельствуют о дружбе народов, и дает русскому народу аттестацию "благородного". Г-н Авелан не хочет расстаться, не произнеся тех слов, которые начертаны в сердцах русского народа. И восторг охватывает всех присутствующих.
Стр. 31, строки 2--5.
Вместо: капитан Лавров вписано: который-нибудь из русских капитанов
Вместо: г-н Авелан вписано: русский адмирал и дальше, после слов: за прекрасную Францию! вычеркнуто: как научился он этому выражению у опытного оратора г-на Моренгейма. Далее повсюду заменяются: Авелан -- начальником русской эскадры; г-н Карно --президентом республики; Делянов -- министром просвещения.
Стр. 33, строка 13.
Вместо: епископ Миньо в Тулоне вписано: епископ в Тулоне
(1) Часть этих заглавий была, очевидно, вписана в предшествующих рукописях, так как первый лист неоднократно перекладывался.
-- Страницы и строки настоящего издания.
Стр. 33, строки 38--39.
Вместо: Генерал Богданович благодарил г-жу Адан вписано: Генерал такой-то благодарил г-жу такую-то
Стр. 39, строки 19 и 26.
Вместо: г-н Суворин вписано: сторонники войны
Вместо: посол Моренгейм вписано: русский посол
Стр. 41, строка 16.
Вместо: сказать этому наглецу вписано: ему сказать
Стр. 46, строка 32.
После слов: нелепое провозглашение вычеркнуто: "Божьей милостью, мы и т. д. (точно дело это так ужасно, что и нельзя человеческим языком написать про него). Явится нелепое провозглашение".
Стр. 46, строка 34.
После слова: финляндский вычеркнуто: и еще какой-то обдорский и кондийский
Стр. 49, строка 3.
Вместо: г-н Дерулед вписано: один известный.... с Германией и далее везде вычеркнуто: Дерулед и заменено: наш гость
Рук. N 38 -- копия рук. N 37 после первой правки ее Толстым. Вторичные исправления Толстого, сделанные в рук. N 37, в настоящую рукопись не попали. Заглавие надписано Толстым: "Христианство и патриотизм". В конце рукописи дата переписчика: "1894 г. 22 февраля".
Рук. N 39 -- рукописный материал, относящийся ко всем стадиям работы Толстого над статьей.
"ПОСЛЕСЛОВИЕ К КНИГЕ Е. И. ПОПОВА "ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ЕВДОКИМА НИКИТИЧА ДРОЖЖИНА. 1866--1894"
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ И ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ
27 января 1894 г. в воронежской тюремной больнице умер заключенный за отказ от военной службы сельский учитель Евдоким Никитич Дрожжин, в судьбе которого Толстой принимал близкое участие. Получив известие о его смерти, Толстой записал в Дневнике: "Дрожжин умер, замученный правительством" (т. 52, стр. 111).
В. Г. Чертков и Е. И. Попов решили написать биографию Дрожжина, о чем и сообщили Толстому. Толстой одобрительно отнесся к их намерению и в письме к Е. И. Попову от 7 февраля 1894 г. писал: "Это дело радостное и вам по силам. Я уверен, что вы сделаете его хорошо" (т. 67, стр. 31) и то же подтверждал в письме к В. Г. Черткову от 8 февраля 1894 г.: "Непременно надо написать его житие" (т. 87, стр. 254).
Биография Дрожжина была написана Е. И. Поповым и в конце октября 1894 г. отправлена к Толстому на просмотр. 2 ноября 1894 г. Толстой сообщил Попову; "Получил сейчас.... Дрожжина. Очень рад этому. Я не читал еще. Прочел только предисловие. Предисловие это очень хорошо.... Буду читать внимательно и с карандашом, отмечая, что придется, и всё вам сообщу" (т. 67, стр. 265).
В конце 1894 г. Толстой был занят исправлением биографии Дрожжина (см. запись в Дневнике 20 ноября 1894 г., т. 52, стр. 154), а вероятно, 29 января 1895 г. начал писать предисловие к ней. Первый автограф не датирован; копия же с него, исправленная Толстым, датирована 30 января 1895 г. 2 февраля 1895 г. Толстой сообщил В. Г. Черткову: "Я эти два последние дня писал предисловие к Дрожжину. Хотелось написать коротко, но стало разрастаться. И это дурно" (т. 87, стр. 313); а в Дневнике 7 февраля, вспоминая события за неделю, записал: "За это время написал маленькое предисловие к биографии Дрожжина" (т. 53, стр. 4). Однако работа продолжалась с перерывами весь февраль и была закончена, судя по дате под первопечатным текстом, 4 марта 1895 г.
Статья впервые была опубликована в 1895 г. в Берлине, как предисловие к книге Е. И. Попова "Жизнь и смерть Евдокима Никитича Дрожжина. 1866--1894" (в изд. "Библиографического бюро" и в изд. Фридриха Готгейнера).
Во время печатания книги В. Г. Чертков обратился к Толстому с письмом от 20 марта 1895 г., в котором советовал Толстому поместить его статью не как предисловие к книге Попова, а как послесловие к ней, основываясь на характере статьи Толстого. Толстой согласился с этим предложением и 23? марта ответил: "С вашим планом издания Дрожжина я согласен. В той же книге, в конце, поместим статью Жени (1) под заглавием: "Общественное значение поступка Дрожжина" (т. 87, стр. 324). Очевидно, тогда же Е. И. Попов по поручению Толстого обратился в "Библиографическое бюро" в Берлине с предложением изменить план книги. Однако издательство в письме от 27 апреля н. с. 1895 г. отклонило такое предложение, не желая увеличивать размер книги включением в нее упомянутой статьи Попова.
Книга вышла без статьи Попова, а статья Толстого была напечатана в виде предисловия. Впервые как послесловие она напечатана в изд. В. Г. Черткова (Purleigh 1898).
В настоящем издании статья Толстого печатается как послесловие согласно выраженной им воле по первопечатному тексту. Опечатки и ошибки, вкравшиеся по вине переписчиков, исправляются по рукописям.
Общее количество рукописного материала, относящегося к послесловию к книге Е. И. Попова "Жизнь и смерть Е. Н. Дрожжина" исчисляется в 179 лл. разного формата (в том числе и обрезки). Рукописи разложены хронологически под NN 1-- 11. В переписке рукописей принимали участие: М. Л. Толстая, Е. И. Попов и Ф. А. Страхов.