VI Помните о человеческой натуре
Я упоминал обширное пространство в сорок четыре часа между завершением дел в 2 часа дня в субботу и возвращением к делам в 10 утра в понедельник. И здесь я должен коснуться вопроса, должна ли неделя состоять из шести дней или из семи. Многие годы — фактически, пока я не приблизился к сорокалетию — моя неделя состояла из семи дней. Старшие и более мудрые люди постоянно говорили, что из шести дней можно извлечь больше работы, больше подлинной жизни, чем из семи.
И несомненно, что теперь, когда один из семи дней я не следую программе и не совершаю никаких усилий кроме тех, что диктует минутная прихоть, я чрезвычайно ценю внутреннее значение еженедельного отдыха. Тем не менее, если бы я мог прожить жизнь заново, я бы вновь делал то, что сделал. Только те, кто живет с полной отдачей семь дней в неделю в течение длительного времени, могут оценить всю прелесть регулярного повторяющегося безделья. Более того, я старею. И это вопрос возраста. В случае избытка юности, исключительной энергии и желания усилий я скажу без колебаний: продолжайте так, изо дня в день.
Однако в среднем случае я должен сказать: ограничьте свою формальную программу (сверх-программу, я имею в виду) шестью днями в неделю. Если обнаружите в себе желание расширить ее, расширьте, но только на долю от желаемого; и рассматривайте дополнительное время как случайный, а не регулярный доход, так что вы сможете вернуться к шестидневной программе без ощущения, что стали беднее, что откатились назад.
Теперь посмотрим, что у нас есть. Во избежание растраты дней мы нашли по полчаса утром по крайней мере шесть раз в неделю и по полтора часа три вечера в неделю. В сумме семь с половиной часов.
Я предлагаю на сегодня удовлетвориться этими семью с половиной часами. «Что? — вскричите вы. — Вы взялись показать нам, как жить, и обходитесь всего семью с половиной часами из ста шестидесяти восьми! Не собираетесь ли вы сотворить чудо со своими семью с половиной часами?» Ну, говоря без обиняков, собираюсь — если вы мне любезно позволите! То есть, я попрошу вас попытаться в порядке опыта, совершенно естественного и объяснимого, но с полной видимостью чуда. Я утверждаю, что полноценное использование этих семи с половиной часов ускорит все течение недели, придаст жизни изюминку и увеличит ваш интерес даже к самым банальным занятиям. Вы делаете физические упражнения всего лишь десять минут утром и вечером, и все же не удивляетесь, когда ваше физическое здоровье и сила благотворно влияют на каждый час дня и весь ваш физический облик меняется. Почему же вас удивляет, что более часа, ежедневно посвящаемых уму, надолго и всецело оживят всю деятельность ума?
Несомненно, саморазвитию можно уделить больше времени. И чем больше, тем весомее будут результаты. Но я бы предпочел начать с внешне пустячного усилия.
Это не совсем пустячное усилие, как обнаружат те, кто попробует. «Расчистить» в джунглях хотя бы семь с половиной часов весьма трудно. Кому-то придется пойти на жертвы. Этот человек, возможно, потратил время плохо, но потратил; он что-то с ним сделал, однако неблагоразумно. Поступать иначе означает переменить привычки.
А менять привычки чертовски трудно! Кроме того, любая перемена, даже перемена к лучшему, всегда сопряжена с помехами и дискомфортом. Если вам кажется, что вы сможете посвятить семь с половиной часов в неделю серьезным, продолжительным усилиям, продолжая жить по-старому, вы ошибаетесь. Повторю, что потребуются некоторые жертвы и огромное количество волевых усилий. И поскольку я знаю трудность, поскольку мне известен почти катастрофический эффект фиаско в таком начинании, я настоятельно советую начинать очень помалу. Вам нужно защитить свое самоуважение. Чувство собственного достоинства лежит в основе всякой целеустремленности, и провал тщательно спланированного предприятия страшно ранит самоуважение. Поэтому я твержу: начинайте потихоньку, скромно.
Когда вы сознательно отдали семь с половиной часов в неделю развитию своей жизненности на протяжении трех месяцев, тогда вы можете начать петь громче и сказать себе, что способны на удивительные вещи.
Прежде чем перейти к способу использования указанных часов, я должен сделать заключительное замечание. Именно, по вечерам отводить намного больше полутора часов для полуторачасовой работы. Вспомните о возможных случайностях. Вспомните о человеческой натуре. И дайте себе время, скажем, с 9 до 11:30 на ваше девяностоминутное задание.
VII Управление умом
Люди говорят: «Нельзя обуздать собственные мысли». На самом деле можно. Управление мыслительной машиной вполне возможно. А поскольку ничто из происходящего с нами не происходит вне мозга, поскольку ничто не причиняет нам боли и не доставляет удовольствия иначе как через мозг, очевидна высочайшая важность способности управлять происходящим в этом загадочном мозгу. Это одна из старейших банальностей, но большинство людей живут и умирают, не сознавая ее глубокой истинности и злободневности. Люди жалуются на нехватку способности сосредоточиться, не понимая, что могут обрести эту способность, если захотят.
А без сосредоточения — то есть, без способности диктовать мозгу свою задачу и добиться послушания — истинная жизнь невозможна. Управление умом есть первый элемент полноценного бытия.
Поэтому, как мне кажется, первым делом дня должно быть испытание ума. Вы следите за своим телом изнутри и снаружи, вы подвергаете себя серьезной опасности, удаляя волосы с кожи, вы используете целую армию людей, от молочника до мясника, чтобы убедить свой желудок вести себя пристойно. Почему бы не посвятить немного внимания куда более тонкому механизму ума, тем более что это не требует посторонней помощи? Для этой части искусства и ремесла жизни я отвожу время от момента выхода из дома до момента прибытия в контору.
«Что? Развивать ум на улице, на перроне, в поезде и вновь на людной улице?» Именно так. Нет ничего проще! Не нужно никаких принадлежностей! Даже книги. Тем не менее, это будет нелегко.
Выходя из дома, сосредоточьте свой ум на предмете (для начала безразлично, каком). Вы не пройдете и десяти ярдов, как ваш ум ускачет у вас из-под носу и будет резвиться за углом с другим предметом.
Притащите его назад за шкирку. Пока вы дойдете до станции, вы успеете вернуть его раз сорок. Не отчаивайтесь. Продолжайте. Не останавливайтесь. Вы добьетесь успеха. Вы не можете потерпеть неудачу, если будете упорны. Напрасно притворяться, что ваш ум не способен сосредоточиться. Помните то утро, когда вы получили тревожное письмо, требующее тщательно сформулированного ответа? Как нерушимо вы удерживали ум на теме письма, не прерываясь ни на секунду, пока не добрались в контору, где немедленно сели и написали ответ? В том случае обстоятельства пробудили вас к такой степени жизненности, что вы обрели деспотическую власть над умом. Вы не теряли времени на пустяки. Вы настаивали, чтобы его работа была сделана, и она была сделана.
Путем регулярной практики сосредоточения (в которой нет никакого секрета, кроме секрета упорства) вы можете повелевать умом (который не является наивысшей частью вас ) каждый час и в любом месте. Упражнение очень удобное. Если вы сядете в утренний поезд с парой гантелей для своих мускулов или десятитомной энциклопедией для самообразования, вы, вероятно, сделаетесь объектом замечаний. Но когда вы идете по улице или сидите в углу вагона, или повисли на поручне в подземке, кто может знать, что вы заняты важнейшим из повседневных дел? Какой глупый невежа может смеяться над вами?
Безразлично, на чем вы сосредоточиваетесь, пока вы сосредоточены. Имеет значение только тренировка мыслительной машины. Но все же вы можете убить одним выстрелом двух зайцев, и сосредоточиваться на чем-то полезном. Я предлагаю — это лишь предложение — маленькую главу из Марка Аврелия или Эпиктета.
Не смущайтесь, прошу вас, этих имен. Что до меня, то я не знаю ничего более «злободневного», преисполненного простого здравого смысла, приложимого к обыденной жизни обычного человека вроде вас и меня (кто ненавидит напыщенность, позу и бессмыслицу), чем Марк Аврелий или Эпиктет. Прочтите главу — как они коротки, эти главы! — на ночь и сосредоточьтесь на ней следующим утром. Увидите сами.
Да, мой друг, вы напрасно пытаетесь утаить правду. Я слышу ваш мозг, как телефон у собственного уха. Вы говорите себе: «Этот парень неплохо справлялся до седьмой главы. Он слегка заинтересовал меня. Но то, что он говорит о раздумьях в поезде, сосредоточении и прочем, не для меня. Возможно, это подходит кому-то, но это не по моей части».
Это для вас, я горячо повторяю, это для вас. Правда, вы тот самый человек, которого я имею в виду.
Откажитесь, и вы отвергнете ценнейшее предложение, когда-либо вам сделанное. Это не мое предложение. Это предложение разумнейших, практичнейших, трезвейших людей, когда либо ступавших по земле. Я лишь передаю вам из вторых рук. Попробуйте. Возьмите свой ум в руки. И увидите, как этот процесс исцеляет половину житейских зол — особенно тревогу, этот непростительный, не неизбежный, постыдный недуг — тревогу!
VIII Рефлексивный настрой
Упражнение в сосредоточении ума (которому следует отдавать хотя бы полчаса в день) лишь подготовительное, как гаммы в музыке. Обретя власть над самым непокорным членом вашего сложного организма, вы, само собой, должны запрячь его. Никчему обладать послушным умом, если не извлекать максимальную пользу из его послушания. Рекомендуется продолжительный вводный курс обучения.
Необходимость такого курса бесспорна. Все разумные люди всех времен в этом согласны. Речь не о литературе и не о каком-то ином искусстве, не об истории, не о какой-либо науке. Это изучение самого себя. Человек, познай себя. Эти слова так избиты, что я краснею, выводя их на бумаге. Тем не менее они должны быть написаны, поскольку необходимы. (Пристыженно беру назад свое смущение.) Человек, познай себя. Говорю это вслух. Это одно из тех изречений, что знакомы каждому, ценность которых общепризнана, и которые применяют на практике лишь самые проницательные. Не знаю, почему. Я совершенно убежден, что более всего в жизни среднего благонамеренного человека современности недостает рефлексивного настроя.
Мы не размышляем. Я имею в виду, мы не размышляем над подлинно важными вещами; над проблемой нашего счастья, над главным направлением нашего движения, над тем, что жизнь дает нам, над тем, в какой мере разум определяет (или не определяет) наши действия, и над связью между нашими принципами и нашим поведением.
И все же вы ищете счастья, не так ли? Вы уже нашли его?
Вероятно, еще нет. Вероятно, вы уже пришли к убеждению, что счастье недостижимо. Но люди достигали его. И достигали путем понимания, что счастье не происходит из погони за физическим или умственным наслаждением, но из развития разума и согласования поведения с принципами.
Полагаю, у вас не хватит смелости отрицать это. А если вы это признаете и все же не уделяете часть дня сознательному рассмотрению собственного разума, принципов и поведения, вы заодно признаете, что, стремясь к определенной вещи, постоянно оставляете несделанным единственное действие, необходимое для достижения этой вещи.
Итак, мне ли краснеть, или вам?
Не опасайтесь, что я намерен навязать вам какие-то принципы. Мне безразлично (в данном случае), каковы ваши принципы. Ваши принципы могут побуждать вас верить в добродетельность кражи со взломом. Не имею возражений. Все, на чем я настаиваю, — что жизнь, где поведение плохо согласуется с принципами, — нелепая жизнь; и что поведение может быть согласовано с принципами только путем ежедневного исследования, размышления и принятия решения. К постоянному унынию грабителей приводит то, что их принципы идут вразрез с воровством. Если они искренне верят в моральное превосходство воровства, каторга будет означать для них только множество счастливых лет; все мученики счастливы, ибо их поведение согласно с принципами.
Что касается разума (определяющего поведение и не вовсе непричастного к формированию принципов), то в нашей жизни он играет куда меньшую роль, чем нам кажется. Нам следует быть разумными, но мы уж скорее инстинктивны, нежели разумны. И чем меньше мы размышляем, тем менее мы разумны. В следующий раз, когда будете препираться с официантом по поводу пережаренного стейка, пригласите разум в кабинет вашего ума и посоветуйтесь. Вероятно, он скажет вам, что официант не готовил стейк и не руководил готовкой; и даже будь он единственным, кого следует винить, вы ничего не добьетесь ссорой; вы лишь уроните достоинство, представ глупцом в глазах разумных людей, и озлобите официанта, нимало не улучшив стейк.
В итоге этой консультации с разумом (за которую с вас не возьмут платы), когда ваш стейк вновь окажется пережарен, вы отнесетесь к официанту дружески, сохраняя полное спокойствие и доброе расположение духа, и вежливо настоите на свежем стейке. Выигрыш будет очевидным и весомым.
В формировании или изменении принципов и поведения большую помощь могут оказать книги (от шести пенсов и выше). В предыдущей главе я упоминал Марка Аврелия и Эпиктета. На ум сразу приходят даже более известные работы. Могу отметить Паскаля, Лабрюйера и Эмерсона. Меня же вы не заставите отправиться в путешествие без моего Марка Аврелия. Да, книги ценны. Но не чтение книг происходит в ежедневном откровенном, честном исследовании того, что мы недавно сделали и что собираемся делать — спокойном взгляде себе в лицо (хотя зрелище может смутить).
Когда может быть сделано это важное дело? Вечернее уединение по дороге домой мне представляется подходящим. Рефлексирующий настрой естественно следует за усилием прожитого дня. Конечно, если вместо исполнения элементарной и глубоко важной обязанности вы предпочитаете читать газету (которую с тем же успехом можно читать в ожидании ужина), мне нечего сказать. Но посвящать этому некоторое время в течение дня вы должны. Теперь переходим к вечерним часам.
IX Интерес к искусству
Многие люди по вечерам неуклонно соблюдают безделье, поскольку не видят иной альтернативы, кроме чтения; а им не повезло иметь вкус к литературе. Это большая ошибка.
Разумеется, невозможно, или, во всяком случае, весьма затруднительно что-либо изучать должным образом без помощи книг. Но если вы хотите постичь глубины глубин бриджа или парусного спорта, отсутствие интереса к литературе не удержит вас от чтения лучших книг о бридже или парусном спорте. Мы должны, следовательно, различать литературу и книги нелитературной тематики. Я подойду к литературе в свой черед.
Теперь позвольте заметить никогда не читавшим Мередита и безучастным к дискуссии о том, является ли мистер Стивен Филипс истинным поэтом, что это их право. Не любить литературу — не преступление. Это не признак слабоумия. Мандарины от литературы приговорят к немедленной казни несчастного, не понимающего, скажем, влияния Вордсворта или Теннисона. Но это лишь их наглость. Где бы они оказались, хочется знать, попроси их объяснить влияния, побудившие Чайковского к написанию «Патетической симфонии»?
Огромные области знания вне литературы дадут великолепные результаты труженикам. К примеру (раз уж я упомянул самую популярную в сегодняшней Англии высококлассную музыкальную вещь), мне напомнили, что Променад-концерты начинаются в августе. Вы идете туда. Вы курите свою сигару или сигарету (и, я с сожалением должен сказать, чиркаете спичками во время нежных тактов увертюры к «Лоэнгрину») и наслаждаетесь музыкой. Но вы говорите, что не умеете играть на фортепиано или скрипке или хотя бы банджо; и, стало быть, ничего не знаете о музыке.
Какое это имеет значение? Наличие у вас подлинного вкуса к музыке доказывается тем, что для привлечения вас и подобных вам в зал дирижер обязан представлять программы, из которых плохая музыка исключена почти полностью (в отличие от стародавних дней Ковент-Гарден!).
Разумеется, неумение исполнить на фортепиано «Молитву девы» не должно удерживать вас от знакомства с устройством оркестра, который вы слушаете два вечера в неделю в течение двух месяцев! Дела обстоят так, что, вероятно, оркестр представляется вам разнородной массой инструментов, производящих странно приятную мешанину звуков. Вы не вслушиваетесь в детали, поскольку никогда не упражняли для этого слух.
Если вас попросят назвать инструменты, играющие большую тему в начале симфонии до-минор, вы не сможете ответить даже ради спасения собственной жизни. Тем не менее, вы восхищаетесь симфонией до-минор. Она взволновала вас. Она будет волновать вас снова. Вы даже говорите о ней в приподнятом настроении с той дамой — вы знаете, о ком я. И все, что вы можете положительно утверждать о симфонии до-минор — это что ее сочинил Бетховен и что это «радостная прекрасная вещь».
Если же вы прочли, скажем, «Как слушать музыку» мистера Крегбиля (есть в любой книжной лавке по цене меньше места в Альгамбре и содержит фотографии всех инструментов и схемы рассадки оркестра), то на очередной променад-концерт вы пойдете с удивительно возросшим интересом. Оркестр предстанет перед вами не как запутанная мешанина, но как изумительно гармоничный организм, чьи различные группы участников имеют каждая свою необходимую функцию. Вы будете следить за инструментами и вслушиваться в их звуки. Вы будете знать, какая пропасть отделяет валторну от английского рожка, и будете понимать, почему жалованье гобоиста выше, чем у скрипача, хотя скрипка гораздо более трудный инструмент. Вы будете жить во время концерта, тогда как прежде лишь существовали в состоянии блаженной вялости, как младенец, глядящий на блестящий предмет.
Можно заложить основы подлинных, систематических знаний о музыке. Вы можете сосредоточить свои изыскания на определенной музыкальной форме (такой как симфония) или на работах определенного композитора. По прошествии сорока восьми недель по три коротких вечера каждая, в сочетании с изучением программ и посещением концертов, избранных на основании ваших возросших знаний, вы действительно будете что-то знать о музыке, хотя бы вы были все так же далеки от исполнения «Молитвы девы» на фортепиано.
«Но я ненавижу музыку!» — скажете вы. Мой дорогой сэр, я уважаю вас.
Сказанное о музыке относится и к прочим искусствам. Я мог бы упомянуть «Как рассматривать картины» мистера Клермона Витта или «Как разбираться в архитектуре» мистера Рассела Стергиса для начала (только начала) систематического оживления знаний в других искусствах, материал для изучения которых изобилует в Лондоне.
«Я ненавижу всякие искусства!» — скажете вы. Мой дорогой сэр, я уважаю вас все больше и больше.
Я разберу ваш случай далее, прежде чем перейти к литературе.