Скрытое стремление к зависимости

Если вы скрываете внутри себя ребенка, все еще испы­тывающего депривацию, все еще стремящегося к той люб­ви, которой мать обеспечивает беззащитного младенца, важно выпустить этого ребенка на свободу. Продолжая скрывать это желание, вы можете сформировать один из двух типичных паттернов провального поведения: 1) вы дей­ствуете в соответствии со своим желанием, не осознавая этого, либо 2) бросаетесь в другую крайность: притворяе­тесь совершенно независимым. Любой из двух паттернов опасен по-своему.

1) Например, женщина, вынуждающая подругу в соот­ветствии с этим желанием уделять ей больше време­ни, заботы и внимания, чем это разумно, проявляет все большую ненасытность в своих иррациональных тре­бованиях и в результате неизбежно становится в ее глазах паразитом. В конце концов подруга вынужде­на отказаться от нее. Бедной женщине и невдомек, что ее внутренний ребенок ожидает от подруги отно­шения, аналогичного отношению любящей матери. Она не замечает, что ее поведение провально, и не может понять, что произошло. Трагедия в том, что при потере очередной подруги (поскольку это повторяется снова и снова) ее внутренний ребенок страдает от мук: скрытая жажда зависимости растет и усиливается.

2) Теперь рассмотрим противоположный вариант: че­ловек идет по жизни, без устали доказывая самому себе и окружающим свою независимость. Очень ве­роятно, что после рождения первенца у него разовь­ются симптомы желудочной язвы. Его внутренний ребенок почувствует себя брошенным, когда внима­ние жены полностью переключится на новорож­денного. Однако осознание того, что он жаждет мате­ринской заботы, признание существования внутрен­него ребенка способно настолько подорвать его само­оценку (построенную на внутренней картине сильно­го, уверенного в себе мужчины), что он упорно это скрывает. Причиной симптома язвы является конф­ликт между двумя внутренними потребностями: стрем­лением к зависимости и идеализированным образом себя независимого. Первичные признаки язвы могут принять завершенную форму, если он не снимет вне­шний слой и не откроет подлинное желание — скры­тую зависимость.

В нашей культуре подросток сталкивается с задачей взросления и ухода от своих родителей, формирования соб­ственной идентичности. Одной ногой он остается в детстве: старается делать что-то безопасное, продолжает быть ма­менькиным сынком, цепляется за состояние безмятежнос­ти детского периода. Но он чувствует, что это опасная тен­денция и ему нужно двигаться вперед, к зрелости — отсюда непрерывная внутренняя борьба между потребностью к самостоятельности и острым желанием зависимости. Со сто­роны можно подумать, что он ненавидит родителей («Вы не даете мне и шагу ступить! Дайте мне жить собственной жиз­нью! Я сам разберусь, что мне нужно»), в действительности его ненависть направлена на собственное стремление к за­висимости. Но он не может позволить себе признать нена­висть к себе: намного легче проецировать ее на взрослых.

Однажды я побывала на лекции Фрица Редла (автор книг «Children Who Hate» и «Controls From Within»). По его сло­вам, мы преуспели в деле освобождения детей от зависи­мости от авторитетных фигур. Это новое поколение боль­ше не испытывает благоговейного трепета перед учителя­ми и пр., и для них вряд ли с той же легкостью нашелся бы новый фюрер. К несчастью, мы переусердствовали в этом деле, внушив им важность приобретения друзей и популяр­ности. Они оказались в такой отчаянной зависимости от признания сверстников, что теперь перед нами встала све­жеиспеченная проблема. К бандам мальчишек с антисо­циальным вожаком всегда примыкает несколько подрост­ков, которым, в сущности, не свойственны деструктивные наклонности. До недавнего времени они были способны покидать группу, когда ее деятельность приобретала пра- вонарушительный характер. Сегодня мы наблюдаем совер­шенно новый феномен, который Редл называет «низкий порог заражения». Этих по сути невраждебных, но находя­щихся на грани юнцов захватывает настроение толпы, и они идут за другими только для того, чтобы не заработать зва­ние слабака. В главе «Стыд и вина» я упомянула анализ, сделанный Дэвидом Райсманом в отношении современно­го американца, зависимость которого от признания других приобретает такие размеры, что он отказывается от своей подлинной идентичности отдельного индивида.

Я также упоминала исследование, проведенное в Дании, которое изначально было нацелено на изучение высокого уровня суицидальности в этой стране. По его результатам было обнаружено, что датчане поощряют зависимость. Маленький ребенок в Дании не получает, в отличие от на­шей культуры, похвалы за новые достижения. Напротив, его приучают к тому, что он хороший мальчик, когда дер­жится рядом с мамой и не отстаивает право на самостоя­тельность. Молодые люди там, как правило, вступают в брак ради полной зависимости от партнера или (отожде­ствляя себя с матерью) для того, чтобы поддержать жела­ние зависимости у другого.

Хелене Дойч в книге «Психология женщины» пишет, что женщине предстоят трудности с дочерью, особенно в под­ростковый период, в той степени, в которой ей самой не удалось разрешить зависимость от матери. Под «разреше­нием своей зависимости» она, главным образом, подразу­мевает осознание скрытого стремления к зависимости, примирение с этим чувством. Мы можем расширить ее ут­верждение, включив сюда же отцов и сыновей. Взрослый, который не в состоянии позволить себе осознать собствен­ную скрытую потребность в зависимости, не сможет при­нять аналогичных устремлений у своего ребенка и будет путать роли взрослого и ребенка. Вообще, чем меньше вы знаете о своем внутреннем ребенке, тем меньше вы спо­собны к взрослым действиям.

В главе «Тревога и страх» я вкратце обрисовала теорию Карен Хорни о базовом конфликте между зависимостью и враждебностью. Ролло Мэй сформулировал родственную концепцию — борьба против зависимости как неотъем­лемая часть любого творческого акта.

Примерно двенадцать лет назад у меня появился один необычный симптом. Каждый два часа возникала ноющая боль в желудке, которую удавалось унять определенны­ми продуктами, предпочтительно молоком. Сырые фрук­ты или салат усиливали боль. До этого мы полтора года про­вели на Среднем Западе, где Берни проходил дополнитель­ное обучение в колледже. Потом мы снова вернулись домой, в Нью-Йорк, где он продолжал работать, и все было хорошо. И вот меня стали донимать эти двухчасовые боли. Когда я сказала об этом Берни, он поинтересовался, как долго это продолжается. Я напрягла память и вспомнила, что около года. «Целый год! И ты все время об этом молча­ла! Почему ты не сказала мне раньше?» Я и сама не знала. Я просто никогда не думала об этом. (У Фрейда есть опи­сание синдрома «1а belle indifference»* к физической боли, замеченного у некоторых пациентов, которые использо­вали физические симптомы, чтобы скрыть эмоциональ­ную боль.) По мнению Берни, мои боли напоминали язву. Ну конечно! Почему мне самой это не пришло в голову? Ясно как день: язва желудка. Странно, что я не распозна­ла ее раньше.

Он, не откладывая, потащил меня к доктору, который быстро поставил диагноз: симптом пептической язвы и про­писал в качестве первого средства мягкую диету. С робос­тью в голосе я позволила себе спросить, не являются ли обычно язвы следствием психологических факторов. «Да,

Великолепное безразличие (фр.). — Прим. ред.

да, напряжение. Расслабьтесь!» — бросил он мимоходом, поспешно выпроваживая меня из своего кабинета, чтобы освободить место для следующего объекта на своем кон­вейере. Всю дорогу домой я изо всех сил старалась рассла­биться. Когда же дело дошло до мягкой диеты, я заартачи­лась. Во-первых, слишком много калорий. Вдобавок была задета моя гордость. Как могла я, с моими обширными поз­наниями в психологии, заполучить такой конфуз, как пси­хосоматическое заболевание? Мне необходимо было от этого избавиться, и как можно скорее. Если и существова­ли где-нибудь недорогие психиатрические клиники, то я о них никогда не слышала, поэтому единственным выходом оставалась самотерапия. Я признала симптомы язвы за Шаг 1, неадекватную реакцию.

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я стала раз­мышлять вслух, а Берни слушал. Чтобы выйти на внешнее чувство, пришлось проследить источник симптома. Когда впервые возникли двухчасовые боли? Год назад. Это слу­чилось, когда мы вернулись со Среднего Запада в Нью- Йорк на короткие каникулы между семестрами. Что про­исходило во время этого недельного визита? Я наслажда­лась встречей со старыми друзьями, повидала обоих родителей... И были некоторые проблемы. Папа придирал­ся ко мне по каждому пустяку, диктовал свои правила, пытаясь принимать за меня решения, на которые не имел права. Каждый раз я уходила от него в слезах. «Когда я росла, он был таким любящим отцом, — с горечью говори­ла я Берни, — а теперь он смотрит на меня с ненавистью. Это просто невыносимо! И я не могу больше терпеть того, как он со мной разговаривает».

Берни недоумевал, почему я с этим до сих пор мирюсь. «Ты уже давно не маленькая девочка. Почему бы тебе не поступить, как взрослой?» Тогда, заручившись его мораль­ной поддержкой, я подготовила смелую речь и на следую­щий день высказала своему отцу все, что о нем думала. Я потребовала, чтобы он проявил ко мне уважение, что я уже не прежний изголодавшийся по любви ребенок, что пора ему взглянуть фактам в лицо — он теперь нуждается во мне больше, чем я в нем; и если он будет заставлять меня страдать и дальше, то я перестану к нему ездить. Бедный папа, совершенно потрясенный такой голой правдой, весь остаток недели был сама любезность и очарование.

Мы с Берни так гордились моей победой, что я набра­лась дерзости и стала позволять колкости в адрес своей матери. На следующий день, когда между нами разгорелась одна из псевдоинтеллектуальных дискуссий, свойственных нашим отношениям в тот период, я, не подумав, обошлась с ней довольно безжалостно. Надев на себя маску искренно­сти и невинности, я проинтерпретировала ее поведение в подражание тому, что я тогда читала: бойко рассказала ей о бессознательном значении (согласно книгам) одного из ее паттернов. Она отмахнулась от моих слов, и мы расста­лись друзьями. Однако неделей позже, когда Берни вер­нулся в колледж, я осознала свой дурной поступок, и мне захотелось попросить прощения. Я отправила ей полное извинений письмо в наивно «искренней» манере, на кото­рое получила от матери язвительный ответ, в котором она обвиняла меня в жестокости и холодности и называла «бес­сердечной» дочерью. После этого я написала ей, горячо за­щищаясь и вытащив на свет свои болезненные воспомина­ния, которые мы обе дипломатично обходили стороной не один десяток лет. Обвинив ее в своих невротических склон­ностях, я закончила пылкой мольбой о новых и честных от­ношениях как между двумя взрослыми людьми. Я написа­ла, что мне было необходимо понять ее, чтобы понять себя. Ответа не последовало.

Что я почувствовала тогда, год назад, во время этой пере­писки и после нее, когда не получила ответа? Я помню, что много плакала. Тогда это были слезы ярости: я была серди­та на мать. «Да кому она нужна? — твердила я. — Я уже давно выросла, у меня своя собственная семья!» Разгова­ривая теперь об этом с Берни, я почувствовала, что старый гнев поднимается снова. Это был Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Прямо перед тем, как ра­зозлиться, когда впервые поняла, что больше не получу от нее письма, мне было ужасно горько и досадно за потерпев­шую крах попытку установить с ней честные отношения.

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Сначала ничего су­щественного в голову не приходило. Потом я спросила себя, что мне известно про тип людей, страдающих язвенной бо­лезнью. Может быть, мне стоило вспомнить подробности из изученных когда-то историй болезней? Язва, как прави­ло, развивается у амбициозного агрессивного человека, который не может принять своих бессознательных стрем­лений к зависимости. «Ну уж нет, — уныло протянула я, — это совсем не обо мне. Я не мужчина, не агрессивна и не амбициозна (как мало я знала себя в те дни!), и я всегда от­даю себе отчет, что нахожусь от тебя в зависимости». Ког­да Берни приходилось уезжать по делам из города, я сквер­но спала по ночам. «Может, я скрываю какую-то другую зависимость? Какое впечатление со стороны производи­ло мое поведение? Я чувствовала, что уже выросла из по­требности в родителях, и открыто им об этом сказала. По­том появился этот симптом язвы. А как же мои слезы, когда мать прекратила писать? И когда отец сердился, я всегда сильно огорчалась. «Могло ли быть, — начала я нереши­тельно, — что я плакала, потому... нет, это просто нелепо. Это звучит так глупо, но может быть, я плакала из-за чего- то еще? Не только из-за гнева? Уж не почувствовала ли я себя пятилетней девочкой, которой была, когда родители бросили меня и вынудили жить с чужими людьми?» Я на­чала задавать себе эти вопросы чисто из научного любо­пытства, посмеиваясь над абсурдностью идеи. Но еще не договорив, я уже всхлипывала. Взрослый во мне продолжал протестовать: «Чушь все это. Я уже взрослая». А внутрен­ний ребенок снова переживал то время, жалобно оплаки­вая потерю любимых родителей.

Этот процесс поиска скрытого чувства занял гораздо больше времени, чем выглядит па бумаге. Когда наконец слезы высохли, и я захотела узнать, сколько времени, ока­залось, что прошло целых четыре часа. Впервые в этом году я четыре часа смогла прожить без болей в желудке. Все это происходило двенадцать лет назад, и боль больше не воз­вращалась.

Я осмелилась почувствовать свою скрытую зависимость, позволила внугреннему ребенку поплакать по своим роди­телям, и больше моему когда-то покинутому ребенку не тре­бовалось строгого двухчасового кормления. А как же моя инфантильная зависимость от родителей? Вырастет ли ког­да-нибудь мой внутренний ребенок? Я не знаю. Я не психо­аналитик себе. Вспомните мое скрытое чувство из приме­ра о «Лебедином озере» в главе «Как подкрасться к скры­тому чувству» и опыт с учителем в главе «Ваш внутренний ребенок». Возможно, мне предстоит жить с этим ребенком до остатка своих дней. Все, что в моих силах, — время от времени давать волю малышке в себе и избавляться по мере возможности от симптомов-прикрытий. Я способна действовать как разумный, полагающийся на себя взрос­лый, несмотря на это иррациональное инфантильное стрем­ление, прорывающееся изнутри.

В главе «Тревога и страх» я описывала историю своего страха перед посещением медицинской библиотеки. Я бо­ялась брать материалы, пользуясь именем врача (студен­та, который хотел мне помочь), из боязни быть разоблачен­ной как самозванка. Вот продолжение этой истории.

Я уже посетила библиотеку не один раз и после первого визита больше не страдала от страха или напряжения. И все же дома, думая обо всем этом, я испытывала некоторый дис­комфорт. На самом ли деле библиотекарь поверила, что я занимаюсь исследованием для доктора Л.? Конечно, убеж­дала я себя, в качестве моего студента доктору Л. принесет пользу любая информация, которую я почерпну из этих жур­налов. И все же это не приносило мне спокойствия, я знала, что хожу туда под фальшивым предлогом. Тогда я решила узнать цену библиотечной карточки для неработающих в больнице, и оказалось, что она составляет двадцать пять дол­ларов в год. Двадцать пять долларов! Вот это потрясение!

Я не могла потратить столько денег на какую-то библиотеч­ную карточку. Я переваривала новость в течение несколь­ких дней, пытаясь привыкнуть к необходимости продолжать пользоваться именем доктора Л. В конце концов я решила поговорить с Берни. Он прекрасно понимал, как я себя чув­ствую, обманом посещая библиотеку.

— Лучше заплати и получи эту карточку, — таков был его совет.

— Да, но двадцать пять долларов! — продолжала твер­дить я. — Столько денег, и всего за один год. Как я могу тра­тить такую сумму ради собственного удовольствия?

В ответ Берни привел довод, что это специальная лите­ратура, а не романы, что у меня есть право на некоторые профессиональные расходы. Ведь он сам тратит деньги на книги по машиностроению и подписывается на техничес­кие журналы.

— С твоей скоростью чтения ты окупишь свои двадцать пять долларов еще до конца года.

Это звучало вполне логично, и я была благодарна, что он разрешил купить карточку, но мне по-прежнему казалось, что сама я не могу себе этого позволить. Я думала и взвеши­вала доводы несколько дней, не в состоянии принять реше­ние. Как мне поступить, продолжать этот обман и попытать­ся забыть о своей щепетильности, или взять и израсходо­вать целых двадцать пять долларов в угоду самой себе?

Наконец, меня осенило: неспособность принять реше­ние плюс навязчивые мысли — все эти признаки указыва­ют на то, что я скрываю что-то от самой себя. (Шаг 1. Рас­познать неадекватную реакцию.) Поэтому я позвонила под­руге-библиотекарю и рассказала ей о своих чувствах. Она выслушала меня и рассмеялась в ответ.

— Ну и в чем же твоя проблема? — поинтересовалась она. — Если тебе так не хочется использовать доктора Д., тогда приобрети карточку.

—Ты не считаешь, что это было бы слишком расточитель­но? Я единственная в семье, кто будет пользоваться этим формуляром. Двадцать пять долларов за один только год!

— Но не разоришься же ты от этого. Что с тобой такое? Никогда не думала, что ты можешь так волноваться из-за денег.

Я приступила к исследованию своих чувств. (Шаг 2. По­чувствовать внешнюю эмоцию.) Что меня беспокоило? Я считала себя не вправе тратить такие суммы денег на кни­ги: чрезмерное расточительство вызывало у меня чувство вины. Шаг 3. Что еще я чувствовала до того, как появилась вина? Впервые услышав о цене карточки, я была крайне удивлена, даже шокирована. Почему? У Берни это не выз­вало такого сильного удивления. Моей первой реакцией было: «Не могут же они всерьез рассчитывать, что я буду столько платить!»

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Чувство вины из-за расходов на книги... Мысль о других тратах не заставляет меня так переживать. Что значат для меня книги? Я чита­тель с зависимостью. В свои тяжелые детские годы я с го­ловой окуналась в книги. Однажды мачеха в наказание от­няла у меня библиотечную карточку. Это воспоминание до сих пор вызывает у меня бурную эмоциональную реакцию: два года, проведенных без книг, два года книжного голода­ния и именно тогда, когда я больше всего в них нуждалась! Мне кажется, я до сих пор пытаюсь возместить потери тех двух лет: жадность в библиотеках и книжных магазинах, паника, когда мне нечего читать.

Библиотеки. Какие чувства вызывают у меня библиоте­ки? Где бы я ни жила, местная библиотека всегда станови­лась моим вторым домом. Я обожала бродить вдоль стелла­жей, пока не обживала их так, как мебель в собственном доме. Обычно я лучший посетитель для библиотекаря. Ка­кие чувства я испытываю к библиотекарю? Он всегда иг­рает важную роль в моей жизни. Когда случается, что это степенная старая леди, строго смотрящая на меня поверх очков, я осторожно добиваюсь ее расположения до тех пор, пока не получаю первые проблески редкой, как зимнее солнце, улыбки. В основном библиотекари меня любят, мне всегда рекомендуют самые последние и лучшие новинки.

Что я испытывала к хозяйке медицинской библиотеки? Было чувство почтительного страха, и одновременно меня тянуло к ней, я жаждала получить ее признание.

И вдруг при мысли об этом скрытое чувство стремитель­но вырвалось наружу: разочарование, невыносимое разо­чарование отвергнутого ребенка! Я так хотела понравить­ся этому библиотекарю, чтобы она полюбила меня, открыла для меня свой книжный сезам. Не принадлежа к больнично­му штату, я была для нее чужой, как была уже однажды чу­жим ребенком. Я хотела от этой приемной матери больше любви, чем она давала собственным детям. Я не хотела пла­тить за библиотечные услуги: я хотела получить их как дар любви. Ребенок во мне жаждал особенного признания: по­любите меня, я так отличаюсь от других.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь было ясно, что я пыталась переделать прошлое: как по взмаху волшебной палочки исправить годы нелюбви, годы неприятия. Вот по­чему мне так не хотелось тратить эти двадцать пять долла­ров, экономия здесь ни при чем. Вина, связанная с денеж­ными тратами, на самом деле прикрывала детское разоча­рование. Я обнаружила это скрытое чувство, и теперь раздражающая нерешительность прошла. Меня продол­жал беспокоить дискомфорт в связи с использованием име­ни доктора Д., и вряд ли я узнала бы, имело это чувство под собой разумное основание или нет (я не психотерапевт себе). Я знала одно: самое правильное и естественное в моем положении — заплатить в конце концов двадцать пять дол­ларов за библиотечную карточку, что я и сделала. Все мои тревоги в связи с посещением медицинской библиотеки исчезли без следа, и в тот год я с лихвой окупила своим чте­нием эти двадцать пять долларов. Я с удовольствием чита­ла свежие журналы, которые прежде брала домой без кар­точки, в читальном зале. У меня отличная скорость чтения, так что это меня полностью устраивало.

Как изменились мои чувства к библиотекарю после того, как удалось обнаружить, что я скрываю от самой себя? Ощущение трепетного страха прошло, и я увидела перед собой прекрасной души человека, всегда готового прийти на помощь. Оказалось, что она меня хорошо знала, слуша­ла лекции и интересовалась моими работами. Именно та­кого признания и жаждал мой внутренний ребенок. Каж­дый раз, разговаривая с ней, я ловила себя на том, что сияю от удовольствия. Но осознание скрытой тенденции видеть в ней приемную мать и требовать от нее особого отноше­ния вынуждает меня быть бдительной и следить за собой. Теперь, после принятия внутреннего ребенка мое взрос­лое «я» получило контроль над ситуацией: я способна не требовать слишком много внимания от других, способна «превзойти свой невроз».

Значение самопринятия

Психоаналитики Карен Хорни и Эрих Фромм — авто­ры полезных книг для неспециалистов, но у меня с ними свои счеты. Они описывают самопринятие как себялю­бие. «Вы должны полюбить себя, прежде чем суметь по­любить кого-то другого», — учат они нас. Это задание мо­жет оказаться не под силу тому, кто начинает смотреть внутрь себя и обнаруживает там совсем не лицеприятную картину. Так можно вообще отпугнуть человека от болез­ненного процесса работы со слоями, когда под внешним чувством он обнаруживает и переживает все новые опас­ные для себя чувства.

Семнадцать лет практики самотерапии помогли мне сформировать другое определение самопринятия. Прини­мать себя означает узнавать себя, становиться более осоз­нанным и осмеливаться переживать любые возникающие чувства. Это значит признать абсурдными чрезмерно уп­рощенные, идеализированные образы себя и принять сложность своей многослойной личности со всеми прису­щими ей противоречиями. Принимая себя, вы позволяете себе переживать архаичные, скрытые чувства, даже если они смущают вас тем, что не уместны для вашего взрослого «я». Принять себя значит привыкнуть к факту, что именно ваш внутренний ребенок продолжает чувствовать себя по- детски, учиться новым способам действий, чтобы приспо­собиться к этому ребенку, прекратить его мучить. Помни­те случай, когда я забыла про обед Берни?* Мой внутрен­ний ребенок мучился виной, несмотря на то, что Берни прекрасно обошелся и без этого сэндвича. Я приучила себя мириться со своими иррациональными чувствами, связан-

Приложение II, «Как прекратить играть в опасные игры», с. 221.

ными с едой: я знаю, что не могу позволить себе морить го­лодом собственную семью.

Конечно, каждый, кто занимается самотерапией (или любым другим видом психотерапии), надеется, что через некоторое время его скрытые иррациональные чувства начнут проходить, что все больше и больше детских аспек­тов его личности постепенно повзрослеют и откажутся от глупых унизительных требований. Однако он не в силах предсказать, в какой степени или как скоро это произой­дет. Самый мудрый подход здесь — принимать каждый вновь раскрытый аспект себя. Вам не обязательно все в себе любить, вам просто нужно мириться с существовани­ем того, что есть. Конечно, можно надеяться на изменения, но нельзя на это рассчитывать. Допустите на некоторое время, что изменений не будет, что данный аспект вашего внутреннего ребенка будет продолжать предъявлять свои непомерные требования. Затем используйте полученное знание, новое понимание собственного паттерна, чтобы изменить свое поведение и избавить внутреннего ребенка от мучений. Помните, как я узнала, что мой внутренний ре­бенок жаждет особого признания от отцовской фигуры (гла­ва «Ваш внутренний ребенок»)? Потребовалось много вре­мени, пока внутренний ребенок постепенно стал ослаблять эти свои требования. Каждый раз, вспоминая свой паттерн, я избавляла его от ненужных страданий. Я снова и снова избегала ловушек в ситуациях, где должна была заставить отцовскую фигуру отвергнуть меня. Я спасала внутренне­го ребенка от дальнейших лишений и унижения.

Когда вы переживаете скрытую эмоцию, явно глупую и смущающую вас, не говорите себе: «Я больше никогда не должна этого чувствовать». Вместо этого лучше напомните себе, что, скорее всего, вы снова окажетесь перед искуше­нием пережить это чувство и прикрыть той же самой псев­доэмоцией, внешним чувством, которое обманом может снова затянуть вас в провальное поведение. В распозна­нии этого паттерна и понимании того, как себя от него в будущем защищать, и есть истинный смысл самоприня­тия. Вы принимаете скрытое чувство и обходитесь без отыгрывания паттерна, благодаря тому что вспоминаете его, избегаете стереотипного прикрытия и компульсивно- го поведения. Вы предпринимаете новые действия осно­вываясь на знании и опыте, а не на иррациональных же­ланиях внутреннего ребенка.

Самопринятие включает также ваше внимание к вашим телесным сообщениям. Какие физические симптомы обыч­но возникают у вас при угрозе «опасного» или запрещен­ного чувства? Научитесь распознавать эти симптомы и уде­лять им должное внимание вместо того, чтобы бездумно глу­шить их лекарствами или игнорировать.

В течение нескольких месяцев я аккуратно записывала приступы своей мигрени в период, когда они особенно учас­тились. (Эти записи сами по себе были немалым прогрессом для меня, поскольку раньше я всегда игнорировала голов­ную боль, пока она не становилась невыносимой.) С самого первого момента замеченного появления боли я записыва­ла дату и точное время. Затем я пыталась вспомнить, что случилось в этот день раньше, что могло послужить нача­лом, какой эмоции я пыталась избежать. Через некоторое время мне удалось отследить определенную последователь­ность в механизме возникновения головной боли. В каждом случае мне угрожали конфликтующие чувства, одно из ко­торых исключило бы другое, если бы я осмелилась его по­чувствовать. Например: я в гостях, мне весело, и вдруг про­исходит какая-то неприятность, но разочарование в дан­ный момент невыносимо, поскольку испортило бы мне настроение. Или: мне очень нравится какой-то человек, я раскрываю ему свою душу, но он совершает поступок, ко­торый способен вызвать во мне ненависть, если я уделю этому свое внимание. Поэтому я душу в себе гнев, чтобы не испортить своих светлых чувств к нему и т.д.

Одним из результатов моей привычки ведения этих запи­сей стала новая способность замечать головную боль сразу же, вместо того чтобы игнорировать ее в тщетной надежде, что приступ пройдет сам по себе. При этом вы получаете большую выгоду, так как можете, не откладывая, спросить себя: «Что я боюсь почувствовать?» В этом случае, рискнув пережить «опасную» эмоцию, вы избегаете обострения.

Но если ваш характер похож на мой, то вам, возможно, придется свыкнуться с фактом: вы человек, иногда сам де­лающий выбор (бессознательный) в пользу головной боли вместо мучительной эмоции. В этом знании отчасти и со­стоит ваше самопринятие. И если вы все же решили избе­жать эмоции или мысли и испытываете взамен этого физи­ческую боль, нельзя ее игнорировать. Вместо этого пора­ботайте над самопринятием телесных сообщений: позвольте себе почувствовать головную боль. (Подробное описание этого подхода можно найти в книге Перлза «Геш- тальт-терапия».) Головная боль не берется из ниоткуда, не возникает как гром среди ясного неба. Вы, и никто другой, причиняете боль своей голове, вы напрягаете мышцы, что­бы избежать какой-то эмоции. Сосредоточьтесь на проис­ходящем. Внимательно наблюдая за болью в самом ее за­чатке, вы сможете ответить на вопрос: «Что я боюсь почув­ствовать? Что я скрываю за этой головной болью?» Этот способ позволяет мне избавиться от многих приступов до того, как они становятся невыносимыми.

Я также заметила вот что: даже если я не могу ответить на свой вопрос и не в состоянии почувствовать «опасную» или запрещенную эмоцию, то головная боль нередко про­ходит просто за счет того, что я позволяю себе почувство­вать физическую боль, сосредоточиться на ней.

Помните, что обнажая скрытое чувство при помощи са­мотерапии, вы переживете, возможно, несколько мучитель­ных минут, но они быстро пройдут, тогда как фальшивое чув- ство-прикрытие будет жить и жить. Аналогичным образом, замечено, что если пренебречь головной болью, то приступ затягивается, если же вы сосредотачиваетесь на ней с само­го начала, если готовы оплатить ценой физической боли не­прожитую эмоцию, головная боль быстро проходит.

Неотъемлемой частью самопринятия является мужество страдания.

Скрытая вера в магию

Первобытный человек верил в магию подобно тому, как это делает маленький ребенок в нашем цивилизованном мире. Ваш внутренний ребенок по-прежнему носит эту ар­хаичную веру в себе, и вам время от времени необходимо выводить эти детские идеи на чистую воду. Подобно любо­му скрытому чувству вера в магию может обманом довести вас до провального поведения. Если же осознавать это, ра­зум взрослого не даст вам попасть в глупую ситуацию.

Человек, который смотрит на каждую новую неудачу с неким фатализмом, как бы утверждая: «Ну что ж, со мной вечно так бывает, я обречен на провал», обобщает свой жизненный паттерн вместо того, чтобы попытаться иссле­довать данный конкретный случай. Его слова подразуме­вают следующее: «Некое могущественное существо нало­жило на меня магическое проклятье. Я обречен на неуда­чу». Подобная вера в магию — не что иное, как способ избегания ответственности за собственные действия. Он не хочет признавать причину и следствие, отказывается отследить источник конкретной неудачи. Вместо того что­бы задать себе вопрос: «Что здесь пошло не так? Где я мог допустить оплошность? Может, я что-то скрывал от самого себя?», он предпочитает отмахнуться от ситуации в целом. Он не решается прочувствовать до конца все разочарова­ние и боль этого конкретного опыта, а отворачивается от открытого чувства и находит прибежище в туманной жало­сти к себе: силы Рока против него. Этот провальный пат­терн можно сломать, если только человек поймет, что его внутренний ребенок продолжает верить в магию. Распоз­нав свою неадекватную реакцию (он действовал так, буд­то он, взрослый человек, верит в магию), он сможет прис­тупить к исследованию конкретной ситуации, начать использовать опыт и разум, чтобы разорвать цепочку сво­их неулач. 1ГГЛ

Я знала одну умную женщину, которая, несмотря на свое истинное обаяние и высокую культурную образованность, была одинока. Она вызывала в людях желание общаться с ней, но потом наскучивала им до смерти своими навязчи­выми монотонными жалобами на собственные проблемы. Каждый раз, теряя очередную подругу, она дополняла этим опытом «перечень обид», по терминологии Эдмонда Берг- лера. Происшедшее лишний раз доказывало ей, насколько несправедливыми бывают боги к отдельному человеку. Этот стереотипный образ себя в роли жертвы не позволял ей обратиться к разуму и опыту, чтобы помочь себе, избав­лял от необходимости отвечать на важный, но болезненный вопрос, на который тем не менее следовало бы поискать ответ: «Что пошло не так в отношениях с этой подругой?»

Скрытая вера в магию может вынуждать нас действо­вать странно. В течение нескольких лет я поддерживала приятельские отношения с одной женщиной, которую не­долюбливала, и никак не могла найти предлог, чтобы ра­зорвать эту неприятную связь. Мэриэн и я вместе состоя­ли в одной гражданской организации и имели детей одного возраста — и это все, что было между нами общего. Ее от­личали враждебность, злобный характер, ко всем окружа­ющим она относилась с подозрением и обожала распрост­ранять злобные сплетни о своих ни в чем не повинных сосе­дях. Ее базовые жизненные ценности целиком расходились с моими. Наши разговоры состояли из неиссякаемых моно­логов с ее стороны, перемежающихся редкими «угу» с моей. Ни о какой встрече умов не было и речи. Кроме того, Мэри­эн была невыносимо скучна. Она взяла себе за правило зво­нить мне по меньшей мере раз в день и доводить меня до белого каления своей болтовней. Выслушав очередную жалобу о ней, Берни удивленно вскинул брови:

— Ну и что за проблема? Зачем ты продолжаешь зря тра­тить время? Просто возьми и брось ее.

Но я никак не могла на это решиться.

— Она так одинока, бедняжка, у нее совсем никого нет. Я ей нужна. Она считает меня своей подругой.

На что Берни лишь язвительно рассмеялся, а я почув­ствовала себя в ловушке.

Эти неприятные для меня отношения продолжались не­сколько лет. Однажды, выступая на одном собрании орга­низации, в которую входили я и Мэриэн, я сказала что-то, сильно обидевшее ее (о чем даже не подозревала): она ис­толковала мои слова как критику в свой адрес. На следую­щее утро она позвонила и гневно меня отчитала. Не знаю, что меня задело, но я совершенно растерялась, отстаивая свою невиновность: «Но... Но я не имела в виду ничего по­добного. Как ты могла подумать... Но...» Мэриэн была в та­кой ярости, что мне не удавалось вставить и слова в ее бур­ную речь. Она бросила трубку, и я почувствовала себя не­счастной. Как она могла подумать, что я намеревалась ее обидеть? Разве она забыла, что мы дружим? Зачем мне на­меренно причинять кому-то боль? Это просто ужасно! Я при­нялась активно названивать остальным, кто присутствовал на том роковом собрании. «Мэриэн говорит, что я обидела ее. Вы тоже думаете, что я сказала что-то по-настоящему ужасное?»

Каждый соглашался со мной, что речь была совершен­но невинной. «Ты ведь знаешь Мэриэн», — смеялись они. Да, я знала Мэриэн, знала, что она сама ищет ссор, что обожает раздувать междоусобицы, но впервые сама была втянута в это.

Мне никак не удавалось выкинуть этот телефонный раз­говор из головы. Весь день я думала об этом, а на следую­щей день после бессонной ночи меня занимали уже не ее задетые чувства: нашлась новая причина для беспокойства. Размышляя над ее гневными словами, я вспомнила прозву­чавшую в них завуалированную угрозу моему положению в организации. Она отвечала за исполнительные функции, и возможно, в ее власти было помешать моей работе, делу, представлявшему для меня в тот момент большое значение. Этот страх перед властью Мэриэн возрастал, пока не дос­тиг фантастических размеров, я не могла найти себе места от тревоги. В конце концов, я поговорила с администрато­ром нашего филиала, рассказала ей всю историю. Скан­дальная репутация Мэриэн была давно известна нашему администратору тоже, и я осведомилась о своем положе­нии в организации и его безопасности. Нет, Мэриэн не об­ладала такими полномочиями, и мне не о чем беспокоить­ся: «Вы ведь знаете Мэриэн!»

Теперь мой страх перешел в гнев. Наконец у меня по­явилась способность выразить свое праведное негодова­ние. Как она смела говорить со мной так, будто я провинив­шийся подчиненный или нашкодивший ребенок! Кем она себя возомнила? У меня сдавали нервы. Этот острый внут­ренний протест продолжался без передышки, и я постепен­но начала уставать от собственных мыслей. Но лишь на тре­тий день, отправившись по делам на машине, я вдруг поня­ла, что эти навязчивые мысли были неадекватной реакцией (Шаг 1).

Шаг 2. Почувствовать внешнюю эмоцию. Я кипела от злости, так что с этим проблем не было.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Когда Мэриэн позвонила и обругала меня, я ужасно расстроилась, что так обидела ее.

Шаг 4. О чем мне это напомнило? Ничего стоящего на ум не шло, поэтому я спросила себя: «Какое впечатление со стороны производило мое поведение?» Я попыталась объективно посмотреть на все свои действия за последние несколько дней. Если бы я была посторонним человеком, то могла бы сказать вслед за Берни: «Зачем беспокоиться из-за пустяка? Ты все равно не выносишь эту дамочку. Ра­дуйся, что наконец удалось от нее избавиться. Забудь обо всем». В этом определенно был здравый смысл. Тогда поче­му я так переживала? В чем заключалась важность проис­шедшего для меня?

Я вернулась к Шагу 3. Что еще я чувствовала? Когда Мэриэн мне позвонила, я почувствовала сильную тревогу из-за ее задетых чувств. Я не просто сожалела о происшед­шем, я испытывала страх, будто случится что-то ужасное, если мне не удастся доказать ей, что она не права, что у меня и в мыслях не было ее обидеть. Страх появился задолго до того, как я подумала, что от нее исходит угроза моей работе, но я не знала, чего боюсь. Более того, теперь я поняла, что, несмотря на позитивное разрешение вопроса после разго­вора с администратором, меня это нисколько не успокои­ло. Внешнее чувство сменилось на гнев, но я по-прежнему не могла перестать думать о ней. Я вела себя так, будто Мэриэн и ее чувства были жизненно важны для меня. По­чему? Что она могла мне сделать? О чем мне это напомни­ло? (Шаг 4).

И тут перед моим внутренним взором стала проступать сцена из детства, один давно забытый эпизод. Я опять пре­вратилась в того девятилетнего ребенка, каким была когда- то. Два ужасных года я провела в деревне под присмотром жестокой приемной матери, и вот мой отец (который посе­щал меня в выходные) поссорился с миссис Дж. В своей обыч­ной импульсивной манере он упаковал наши чемоданы, выз­вал по телефону такси, и теперь мы стояли на платформе пригородной станции, ожидая поезда, который должен был увезти меня оттуда навсегда. Я никогда не посвящала папу в детали своего адского существования (по иррациональным причинам, которые я только недавно начала понимать). По­этому ему было невдомек, почему я дрожала, прижавшись к руке своего избавителя, и поминугно спрашивала его: «Что если она догонит нас до того, как придет поезд?» Мой отец добродушно взирал на меня с высоты своего взрослого Олим­па и посмеивался: «О чем ты говоришь?»

«Если ей удастся нас опередить, она меня заберет». Страх сковал меня стальным обручем. Спокойным уверенным то­ном, но не переставая улыбаться, он заверил меня, что мис­сис Дж. не обладает подобной властью. Он мой отец, а она всего-навсего женщина, которую он нанял для моего воспи­тания. Вся ее власть закончилась с разрывом их контракта.

Хотя я была не глупее любого другого девятилетнего ре­бенка, и мой разум усвоил его слова, в глубине души я ни­как не могла ему поверить. Миссис Дж. всегда представля­лась мне кем-то вроде ведьмы. Рассудок девятилетней го­ворил мне, что ведьм не существует, но на другом уровне я верила в ее магическую силу. Я знала, что отцу меня не по­нять, поэтому ничего не говорила вслух, но продолжала дро­жать в страхе, как осиновый лист, пока мы не уселись це­лыми и невредимыми па свои места в поезде, и я не увиде­ла, как огни станции убегают вдаль. Я изо всех сил напряга7\а глаза, глядя в окно, но нет, она не бежала вдогон­ку за поездом, так что можно было вздохнуть спокойно.

Я впервые за все время после того случая вспомнила под­робности этой сцены и пережила ее заново вместе со всем ее напряжением и последующим облегчением. Секунду спустя я поняла, что мой гнев к Мэриэн прошел. Вся ситуа­ция вдруг показалась тривиальной и превратилась в не зас­луживающее внимания недоразумение.

Шаг 5. Определить паттерн. Теперь мне стало ясно, что ребенок во мне продолжал верить с первой моей встречи с Мэриэн в ее магическую силу, подобно вере в несуществу­ющую власть миссис Дж. В этом была подлинная причина того, что мне никак не удавалось разорвать наших отноше­ний: я ее боялась. Прежняя печальная история жалости к ней, бедному одинокому созданию, служила лишь прикры­тием моему беспомощному страху. Я скрывала от себя то, что верю в ее власть надо мной. Вот почему я вела себя с ней как подруга, выслушивала злость, которую она день за днем изливала на меня, вопреки моим терзаниям. Сама эта злоба служила лучшим подтверждением моему внутренне­му ребенку, что она ведьма наподобие миссис Дж.: именно дьявольская сила наделяла ее властью надо мной.

Теперь я наконец была свободна. Я прислушалась к чув­ствам ребенка в себе, взрослый смог вступить в свои права и авторитетно заявить, что ведьм не бывает. Я могла изба­виться от Мэриэн раз и навсегда, что я и сделала. Прошло несколько дней, и она по-видимому решила, что я достаточ­но наказана, можно меня милостиво простить и продолжить на том же месте, где мы остановились. Она позвонила и са­мым любезным тоном, ни словом не упомянув о прошлых неприятностях, предложила заехать за мной, чтобы отвез­ти на собрание. Я вежливо, но твердо отказалась от ее пред­ложения под удобным предлогом. День за днем Мэриэн про­должала делать попытки к примирению, без труда мною от­вергаемые, и в результате ей ничего не оставалось, как при­нять бесповоротность нашего разрыва. Я освободилась от этой тягостной дружбы.

Теперь, разоблачив свою скрытую веру в ведьм, я вспом­нила и другие аналогичные отношения с «могущественны­ми» женщинами, которых боялась и чувствовала необхо­димость им потакать: некоторых школьных учителей, на­пример. На этот раз я преисполнилась решимости твердо усвоить урок и больше не попадаться на эту удочку.

Примерно год спустя я навестила одного моего Хороше­го Слушателя из-за неадекватной реакции, с которой ни­как не могла разобраться самостоятельно.

— У меня что-то не ладится в хоре, — стала рассказы­вать я Хильде. — Песни замечательные, но возникает стран­ное чувство, что руководительница хора меня недолюбли­вает. Что ты об этом думаешь?

Хильда побывала на одной из моих репетиций. Нет, ника­кой дискриминации по отношению ко мне она не заметила.

— Мне хотелось бы продолжать там петь, — делилась я с ней, — но при мысли о следующей встрече меня охваты­вает странное беспокойство, я буквально дрожу от волне­ния. Кажется, меня мучает тревога. Я продолжаю думать, что Джулия испытывает ко мне какую-то неприязнь.

—Она нравится тебе?

— Я бы не сказала. Думаю, я немного боюсь ее — она такая агрессивная женщина. Но у меня чувство, что мне надо остаться в ее хоре и заставить ее полюбить меня.

—Зачем?

Неожиданно я вспомнила Мэриэн и свою скрытую веру в ведьм. На мгновение меня захлестнула горячая волна сты­да: подумать только, я до сих пор веду себя как ребенок, все еще страдаю от этой дурацкой болезни, боязни магии. В сле­дующий момент с моей нерешительностью было поконче­но. Вокруг столько других хоров, вовсе необязательно при­вязывать себя к одному месту, продолжая мучить упорно не желающего взрослеть внутреннего ребенка. Поэтому я бро­сила этот хор, и с проблемой было покончено.

Однажды, через несколько лет после этого случая, мне позвонила некая миссис Д., которая сказала, что была на одной из моих лекций. Мы немного поговорили о том, о сем. Она оказалась чрезвычайно умным и образованным чело­веком и не только разделяла мои вкусы в чтении, но и могла порекомендовать некоторых авторов, которых я не знала. Потом, без всякой преамбулы, она объявила с некоторым самодовольством, что на протяжении нескольких лет пе­риодически практикует терапию. «Меня не очень инте­ресует ваше преподавание, но думаю, между нами много общего. Вы производите впечатление достаточно умного и начитанного человека, поэтому я решила, что лучше мне быть вашей подругой, чем студенткой». Такой безжалос­тно прямолинейный подход совершенно меня ошеломил и застал врасплох. (Разве в дружеские отношения прыга­ют, как в холодную воду, а не входят постепенно? И разве не заключается дружба по взаимному невысказанному со­гласию?) Но мне так не хотелось ее обижать, поэтому я осторожно согласилась, что это было бы неплохо, огово­рившись тем не менее, что я очень занятой человек и вы­нуждена по большей части общаться по телефону. «Не зат­рудняйте себя оправданиями, — отрезала она в ответ, — если вы слишком часто будете заняты, то я и сама пойму, что не нужна вам».

Положив трубку, я почувствовала смутную тревогу. Было непонятно, что делать, если она станет слишком требова­тельной. Она показалась мне весьма умной и энергичной, так что это даже слегка пугало, но я и в самом деле была очень занятым человеком. В тот же вечер я рассказала о ней Берни.

— Бедная, — сказала я печально, — она до того эксцент­рична, что рядом с ней, должно быть, становится страшно. Бьюсь об заклад, она постоянно отпугивает от себя людей, удивляясь при этом почему.

Берии был краток и высказался по существу:

— Похоже, какая-то чокнутая. Лучше держись от нее подальше.

Но я продолжала думать о том, сколько подруг ее уже отвергли, поэтому просто не могла себе позволить стать ее очередным разочарованием. Этот телефонный разговор, ее по-детски трогательное требование, скрытое под маской внешнего высокомерия, назойливо звучал у меня в ушах. Конечно, времени разъезжать по гостям у меня не было, но уделять по полчаса для своего рода телефонной дружбы я вполне могла себе позволить. Итак, я последовала ее сове­ту и прочла книги, которые она рекомендовала, после чего у меня возникло желание позвонить ей и поделиться свои­ми впечатлениями. У нас состоялось увлекательная дискус­сия о прочитанном (ее действительно отличал острый ум), и повесив трубку, я вздохнула с облегчением от мысли, как гладко у меня прошел этот разговор.

Как оказалось, поздравлять себя было рано. На следую­щей неделе миссис Л. позвонила с требованием (и это са­мое подходящее слово), чтобы в этот день я навестила ее. У меня был безумный день, когда не было и минуты для пе­редышки, — я действительно пыталась обогнать время, но имперский тон ее голоса не терпел возражений. Я не отва­жилась первой предложить отложить нашу встречу.

— Вообще-то, — промямлила я, — сегодня у меня тяже­лый день. Наверное, не получится выбраться к вам до са­мого вечера. — В душе я надеялась, что она все поймет и отпустит меня с миром.

— Меня устраивает любое время, — отрезала в ответ миссис Л., — главное, чтобы вы приехали.

На этом разговор был закончен. Весь день я крутилась, как белка в колесе, отчаянно пытаясь вставить этот чрез­вычайно неудобный визит в свое переполненное расписа­ние. Ближе к вечеру, когда единственным моим желанием было вытянуть ноги на софе, полистать газеты, а потом не спеша поужинать, я подъезжала к ее дому.

Самым лучшим гостеприимством в тот момент для меня была бы хорошая чашечка кофе (предпочтительно внут­ривенно), однако моя хозяйка, не принимая возражений, разлила шерри и затеяла философский монолог, очевид­но задуманный с целыо потрясти или испытать меня, или что-то в этом роде. Никаких Великих Книжных дискус­сий. Вместо этого с какой-то истеричной напыщенностью, резким, срывающимся на визг голосом, с нарочитой не­брежностью миссис Л. стала щеголять передо мной свои­ми познаниями и эксцентричными идеями. Меня никогда не шокируют личные откровения, когда люди по-настоя­щему искренне раскрываются передо мной, хотя чаще всего их страдания меня волнуют. Но на этот раз происхо­дило нечто совершенно иное: своего рода фальшивая по­рочность, претенциозность злой выходки, сознательно усложненная речь, которая могла только смутить меня и заставить мучиться от скуки. Я чувствовала, как она ста­рается неким невообразимым способом произвести на меня впечатление. Видимо, сочетание шерри и усталости притупило мое остроумие, и все, что мне удалось в этой ситуации, — вымучивать из себя любезную улыбку с един­ственной мыслью, как скоро я сумею вежливо ретировать­ся отсюда восвояси. Наконец, когда, выждав не выходящий за рамки приличия интервал, я стала весьма неуклюже от­кланиваться, она наградила меня на прощание словами, которые угрожающе запечатлелись у меня в ушах: «Запом­ните, если я не услышу вас в ближайшее время, то буду знать, что вы меня отвергли». Такая форма шантажа была мне не по зубам.

Последующие дни я провела в беспокойстве из-за мис­сис Л. Я больше не могла позволить себе тратить время на визиты к ней. Кроме того, только телефонные разговоры с ней доставляли мне какое-то удовольствие, во плоти она была ужасна. Следовало ли мне звонить ей? Чтобы обсу­дить новые книги, которые я только что прочла? Или объяс­нить ей еще раз, что располагаю временем только для теле­фонной дружбы? Или для извинений за то, что не пригла­шаю ее к себе? Берни возмущало мое поведение. «Бога ради, не звони ты ей. Так ты только лишний раз обнаде­жишь ее, кроме того, этого для нее явно будет недостаточ­но. Оставь ее в покое».

Разумом я понимала, что он прав, но эмоции толкали меня в другом направлении. Я чувствовала тягостную потреб­ность позвонить ей: мне было так ее жаль, мучила вина за то, что я отвергаю ее. Я начала осознавать свою одержи­мость мыслями о миссис Д., и это был Шаг 1. Распознать неадекватную реакцию. Настало время вглядеться в себя и понять, что я скрываю. Поэтому я решила поговорить с одной из моих Хороших Слушательниц — не с Берни: он всегда был слишком полон «дельных советов», вместо того чтобы помочь мне в самотерапии. Итак, я рассказала все о миссис Д., начиная с первого телефонного звонка до мо­его визита и последующих навязчивых мыслей. «Бедная, — подвела я итог сказанному, — мне так ее жаль. Конечно, она эксцентричная натура. Именно потому мне так не хо­чется ее обижать: должно быть, такое с ней слишком час­то случается». Это стало Шагом 2. Почувствовать внеш­нюю эмоцию. Моей внешней эмоцией в этом случае ока­залась жалость.

Шаг 3. Что еще я чувствовала? Ну-ка, припомним тот первый звонок, когда она стала навязывать мне свою «друж­бу» в этой агрессивной манере. Что я тогда почувствовала? Прямо перед появлением жалости к миссис Д., я ощутила потрясение и беспомощность, будто сказав себе: «Эта жен­щина хочет моей дружбы, и она настолько сильна и свое­нравна, что я должна подчиниться ее желанию».

Шаг 4. О чем мне это напоминает? Внезапно я вспомни­ла Мэриэн и мое скрытое чувство — веру в ее магическую силу. «Ну вот, опять, — вырвался у меня тяжелый вздох. — Неужели я никогда не повзрослею?» Миссис Л. стала для меня очередной ведьмой. Она вселила ужас в моего внут­реннего ребенка.

Шаг 5. Определить паттерн. В случае с миссис Л. я по­вела себя так же, как с Мэриэн: использовала жалость («Она нуждается во мне») для прикрытия страха перед ее «магической силой».

Теперь, распознав паттерн, я почувствовала себя сво­бодной. Конечно, было глупо звонить миссис Л. и надеять­ся утолить ее непомерные требования телефонными отно­шениями. Теперь я хорошо это понимала. Прежде всего, вообще не стоило ей звонить, именно тот звонок позволил ей сделать мне приглашение. Выходит, я из кожи вон лез­ла, чтобы начать дело, которое совсем не хотела продол­жать. Существовал единственный способ покончить с эти­ми тягостными отношениями в зародыше, пока они не при­чинили мне еще больше страданий. Я не стала ей звонить. Я также решила не сдавать позиций и храбро отказывать в ответ на любые ее приглашения. Но до этого дело не дошло: после того как я не предприняла дальнейших попыток к сближению, миссис Л. все поняла, и я больше никогда ни­чего не слышала об этой бедной леди. Что же касается моих навязчивых мыслей и вины, они исчезли сразу, как только я вспомнила свою старую скрытую веру в магию и ведьм.