Канонические произведения. История японской фантастики в зеркале данной антологии 1 страница
В этом сборнике мы постарались отразить историю развития японской научно-фантастической литературы, разбив ее на четыре больших периода. Здесь отобраны произведения самых значительных представителей каждого поколения японских фантастов.
Из патриархов японской научно-фантастической литературы представлены четверо достойнейших — Синъити Хоси, Ясутака Цуцуй, Сакё Комацу и Ёсио Арамаки. Читая произведения, включенные в сборник, с позиций сегодняшнего дня остро чувствуешь родство Синъити Хоси, мастера жанра «сёто-сёто» — очень короткой новеллы, и Сакё Комацу, гениального мастера крупномасштабных полотен. Взять, к примеру, сёто-сёто Хоси «Эй, выходи!» («Ой, дэтэ кой!», 1958). Рассказ повествует о том, как люди избавляются от ненужного хлама, скидывают его в загадочную бездонную яму. Теории «черных дыр», «временных туннелей», «суперструн» приобрели теперь широкую известность благодаря творчеству Карла Сагана, Уильяма Гибсона и Стивена Хокинга. Основываясь на этих теориях, американский писатель-фантаст Джон Крэймер написал в стиле «твердой» НФ свой шедевр «Twistor» (1989). Получается, что Синъити Хоси опередил его своим рассказом на целую четверть века!
Если Синъити Хоси, возможно, чисто интуитивно нащупал феномен «черной дыры», то в основе повести Сакё Комацу «Гордиев узел» («Горудиасу-но мусубимэ», 1967) бесспорно лежит современная теория «черных дыр». Перед читателем разворачивается некий иллюзорный мир, напоминающий ад «Божественной комедии» Данте (Комацу в студенческие годы специализировался по итальянской литературе), а некоторые оккультные мотивы рождают ассоциации с нашумевшим в 70-е годы фильмом «Экзорцист».
Уже эти два произведения говорят о том, насколько уверенно впитывала набиравшая силу в послевоенный период восстановления японская научная фантастика новые космологические теории. Что касается Цуцуй, то, примыкая к «Новой Волне», зародившейся на Западе в 60-е годы, он следует идее Балларда: самый грандиозный космос, достойный изучения, вовсе не внешний (т.е. собственно космос), а внутренний — мир человека. Люди попадают в тенета накрывшей мир гигантской медиасети, которая также являет собой некий воображаемый космос. Шедевр раннего Ясутаки Цуцуй «Вьетнамское турбюро» («Бетонаму канко кося», 1967) описывает мощь медиа-бизнеса, процветающего на фоне войны во Вьетнаме, а следовательно, и на фоне «холодной войны». Цуцуй оказался способным представить самые трагические события в почти фарсовом ключе. Этот рассказ, написанный в жанре черного юмора, сопоставим с произведениями Брайна Олдисса, Курта Воннегута и Стэнли Кубрика.
Ёсио Арамаки, слегка опоздавший к закладке основ японской научной фантастики, не только по возрасту, но и по принадлежности к японской «Новой Волне» близок Ясутаке Цуцуй. Наделенный разнообразными способностями, он был еще и галерейщиком, так что для него научная фантастика смыкалась с сюрреализмом в искусстве — с идеями Рене Магритта, Джорджо де Кирико и др. Ёсио Арамаки умел воплощать в словах сюрреалистический мир, выстраивая законченные архитектурные конструкции. Он создает на иллюзорном Марсе сюрреалистично-плотоядный мир в стиле Дали и предлагает свою интерпретацию шедевра испанского художника — «Мягкие часы» («Яваракай токэй», 1968—1972), развивая при этом тему анорексии. Вполне естественно, что этот рассказ вызвал большой интерес и неоднократно переиздавался на английском в Америке и Европе, где с 80-х начал бурно развиваться киберпанк, в различных научно-фантастических антологиях и журналах.
Из «второго поколения» представлены трое: Синдзи Кадзио — виртуоз научно-фантастической новеллы, Дзюнъя Ёкота — мастер жанра «хатя-хатя», или фантастического гиперфарса, и исследователь средневековой фантастики, а также писательница Юко Ямао, продолжающая традиции визионерской, мистической научной фантастики. Писатели «первого поколения», все без исключения, родились до Второй мировой войны, писатели же «второго поколения» — по большей части дети послевоенного периода, так называемое поколение «бэби-бума». Восприняв и продолжив традиции старшего поколения, заложившего фундамент научно-фантастической новостройки, они начали осваивать и новые области. Премия «Звездная туманность» («Сэйун»), присуждаемая читателями, — аналог американской премии «Хьюго», была учреждена в 1970 году, а в 1980 году — премия «Гран-при японской научной фантастики» («Ниппон SF тайсё»), присуждаемая Клубом писателей-фантастов (соответствует американской «Небьюла»). Первым ее обладателем стал представитель «второго поколения» Акира Хори, писавший в жанре «твердой» научной фантастики.
Успешно работает в жанре романтической «твердой» научной фантастики Синдзи Кадзио. Ему присущ тонкий лиризм, что роднит его с такими писателями, как Фредерик Браун, Рэй Брэдбери, Роберт Янг. Представленный в данном сборнике рассказ «Жемчужинка для Миа» («Миа э окуру синдзю», 1971) — маленький шедевр на тему «машины времени». В основе его лежит идея создания «капсулы времени» с заключенным в нее посланцем в Будущее. Это очень напоминает гениальный рассказ Йена Уотсона «Очень медленная машина времени».
Палитра Дзюнъя Ёкоты очень разнообразна, спектр его интересов охватывает многие жанры — от «твердой» научной фантастики до «героической фэнтэзи», «альтернативной истории»[23], а также «гиперфарса». В данном сборнике помещен рассказ, в котором проявился изысканный вкус автора, — «Необычайное происшествие с антикварной книгой» («Косе китан», 1990). На нем лежит своеобразная патина «рассказа ужасов» — весьма характерное явление для японской научной фантастики 90-х годов.
Во «втором поколении» взошла звезда женщин-фантастов, и среди них выделяется своим дарованием Юко Ямао. Включенный в данный сборник метафизический рассказ «Перспектива» («Энкинхо», 1977), в котором она тщательно конструирует свой вымышленный мир — крошечную Вселенную, очень напоминает «Вавилонскую библиотеку» Борхеса.
«Третье поколение» представляют три столпа — Адзуса Ноа, Тёхэй Камбаяси и Марико Охара. Все они прошли через своеобразные «ворота к успеху» — через конкурс новичков «Хаява SF контэсуто», проделавший довольно долгий «путь» со времен «первого поколения». Адзуса Ноа дебютировал в 1979 году и с тех пор написал серию романов, где главной «звездой» является герой по имени Лемон Троцкий с «Партией безумного чаепития»[24]. Мир произведений Ноа представляет собой яркий и экстравагантный сплав идей, сюжетов и стилей Карла Маркса, Льюиса Кэрролла, Шекспира и Оскара Уайльда. Вошедший в сборник рассказ «Сумеречная страна» («Тасогарэ-кё», первое издание — 1988), созданный по мотивам «Поместья Арнгейм» Эдгара По, является заглавным произведением амбициозного тематического цикла. В рассказе описывается город кошмаров Юмадзюнито, как бы сотканный из людских снов, который постоянно пытается атаковать жестокая реальность.
Тёхэй Камбаяси дебютировал одновременно с Адзусой Ноа (1979), что называется, в «одной команде». Представленная в сборнике повесть «Потанцуй с лисой» («Кицунэ то одорэ», 1979) со временем не утратила своей яркости и актуальности. Технологии, рожденные человеческим разумом, в один прекрасный момент выходят из-под контроля и начинают существовать сами по себе. Дело доходит до того, что из-под контроля выходят и начинают жить своей жизнью органы человеческого тела. Эта тема и сегодня присутствует в научной фантастике. Повесть Камбаяси невольно вызывает в памяти произведение американской писательницы-феминистки Уиллис Конни «Все мои дорогие дочери», где фигурирует инопланетное существо, чья анатомия несколько напоминает женский детородный орган. Если следовать идее психиатра Алана Хобсона, преподающего в Университете Хаббарда, способность человеческого мозга видеть сны не контролируется сознанием человека, а определяется самостоятельной деятельностью самого мозга, иными словами, мозг является сущностью, не принадлежащей человеку, и их сосуществование представляет собой не более чем симбиоз. Так что органы нашего тела, возможно, гораздо более автономны, чем мы полагаем.
Марико Охара, в отличие от Юко Ямао, принадлежащей к ряду писателей, творящих в русле визионерской НФ, явно тяготеет к «твердой» научной фантастике. Ее конек — киберпанк и «широкоэкранное барокко»[25]. Однако в данном сборнике представлен не образец ее «серьезных» произведений и не феминистский опус, а блестящий пример комической «фантастики динозавров» — «День независимости в Осаке» («Индэпэндэнсу дэй ин Осака», 1997). Жанр этот породил немало шедевров — начиная с «Затерянного мира» Артура Конана Дойла и кончая «Парком Юрского периода» Майкла Крайтона.
Этот рассказ Марико Охары было опубликован в серии антологий новых произведений «Дурацкая НФ» (SF бакабон) и завоевал читательские симпатии как яркий образец комической «фантастики динозавров». В основе сюжета лежит глупейшая, но чрезвычайно смешная и оригинальная история о том, как представительница человеческой расы торгуется с пришельцами-динозаврами за мясо рептилий — таких же пришельцев на Землю. Причем вся эта история пикантно приправлена культурно-историческими сведениями об Осаке.
И наконец, последнее, «четвертое поколение» — это поколение JSF, переходящее на новые рельсы XXI века. Оно решительно и смело разрушило границы многих жанров и подарило миру немало талантов, но бесспорными лидерами являются писательница Хироэ Суга и давно работающий на ниве научной фантастики Осаму Макино.
Хироэ Суга, еще в 1981 году, будучи юной школьницей, дебютировала на страницах коммерческого журнала, и, казалось бы, должна принадлежать к «третьему поколению», но бурная писательская активность Суги началась с конца 80-х годов, после выхода в свет отдельного сборника ее произведений. Суга в основном творит в русле «твердой» научной фантастики феминистского толка, что сближает ее с Марико Охарой, однако помимо этого направления в ее творчестве присутствует мощная струя культуры «отаку»[26]. Это увлечение воплотилось в рассказе «Конопатая кукла» («Собакасу-но фигюа», 1992). В нем описывается судьба куклы, созданной при помощи биотехнологий, — героини мультипликационного фильма, которую собираются растиражировать в коммерческих целях. Рассказ буквально берет за душу. Впоследствии «Конопатая кукла» была переведена на английский и опубликована в британском журнале «Interzone», а также включена в сборник научно-фантастических произведений года «Лучшее из НФ» («Best SF») под редакцией Дэвида Хартвела, из чего следует, что рассказ полюбился не только японским читателям.
Осаму Макино, под другим, правда, именем, дебютировал почти одновременно с Хироэ Сугой в конце 70-х годов. Опубликовав в серии «J-коллекция» («J корекусён») издательства для начинающих «Хаякава сёбо» роман «Королева марионеток» («Кугуцуко»), Макино получил «Гран-при японской научной фантастики». Его имя связывают с «четвертым поколением», или «поколением JSF». Макино отличается невероятным разнообразием «репертуара» и изменчивостью слога. Прежде он экспериментировал со многими стилями, однако громкого успеха добился в своем теперешнем амплуа — в эстетской «техноготике»[27]с преобладанием мотивов «нанотехнологической»[28]фантастики, в чем не уступает Ричарду Колдеру и Полу Макоули — ультрамодным авторам англо-американской фантастики.
В рассказе Осаму Макино «Повесть о бегстве» («Нигэюку моногатари-но ханаси», 2000), включенном в этот сборник, сконцентрирована идея будущей глобальной научной фантастики, звеном которой является JSF, а также все достижения японской научной фантастики почти за пятьдесят лет!
Такаюки тацуми ,
профессор кафедры литературы
университета Кэйо,
специалист по американской
литературе.
Синъити Хоси.
Эй, выходи!
[29]
Тайфун пронесся, и небо снова стало пронзительно ясным.
Но буря наделала немало бед, в том числе и в деревушке, примостившейся рядом с большим городом. У горы, рядом с деревней, прежде стоял храм, но теперь оползень снес его в воду.
Наутро пришли взволнованные крестьяне:
— Сколько же времени простоял этот храм?
— Да с очень давних времен.
— Восстанавливать надо. Немедля.
— Как его, однако...
— Вот тут он стоял, да?
— Нет, кажется, чуть дальше.
Тут вдруг один из крестьян удивленно воскликнул:
— А это что за дыра?!
Крестьяне столпились у отверстия диаметром примерно в метр. Попытались разглядеть, что там внутри — безуспешно, чернота одна. Казалось, что пещера уходит к самому центру Земли.
Кто-то предположил:
— Не иначе, нора лисы-оборотня.
Один молодой парень наклонился к пещере и крикнул в нее:
— Эй! Выходи!
Тишина.
Тогда он подобрал лежавший поблизости камешек и хотел было кинуть в нору.
— Не бросай, только беду накличешь, — пытался урезонить его старый крестьянин, но — куда там! — молодость безрассудна, и парень все же бросил в дыру свой камень.
В ответ по-прежнему тишина.
Решили тогда мужики обнести забором вход в пещеру: понаделали кольев, воткнули в землю вокруг него, обмотали веревкой. И вернулись в деревню.
Но какое-то время все не могли успокоиться.
Одни говорили: «Что же нам с этой дырой теперь делать?»
Другие твердили: «Надо восстановить храм, что до сих пор стоял над пещерой!»
Но в тот день так ничего и не порешили.
Между тем слухи о таинственной пещере пошли гулять по окрестностям. И вот уже примчалась машина с журналистами. А вскоре появился и ученый. Он расхаживал возле пещеры и всем своим видом показывал: «Для науки не существует ничего непонятного». Собралась и куча досужих зевак. Замелькали люди с бегающими глазками — похоже, агенты по торговле недвижимостью. Понаехали полицейские — дежурить у входа в пещеру, чтоб никто ненароком не рухнул туда.
Один из журналистов прицепил к длинной веревке грузило и опустил в зияющую дыру. Веревка ползла, ползла вниз, а дна так и не достигла. Он попытался было вытащить ее обратно, но ничего не вышло. Несколько человек взялись тащить вместе, тянули-тянули, и в результате веревка зацепилась за край дыры и оборвалась.
Другой журналист с фотоаппаратом смотрел-смотрел, как они бьются, потом молча стал разматывать прочный канат, которым был обмотан.
Ученый позвонил в свой исследовательский центр и попросил привезти мощный мегафон: надеялся с его помощью «прощупать» дно. Меняли тембр и громкость звука — никакой реакции. Ученый головой покачал, но что делать? Все смотрят, так что пришлось продолжать это дурацкое дело. Приставили мегафон к самой кромке и, выведя звук на полную мощность, направили внутрь дыры. Рев был такой, что на ровной местности разнесся бы на десятки километров. Но пещера преспокойненько «проглотила» его.
Ничего не добился ученый, но виду не показал. Аппарат свой выключил и важно изрек:
— Вход в пещеру следует замуровать.
Так оно и впрямь куда проще: нет пещеры — нет проблемы.
Зеваки, решив, что уже больше ничего интересного не будет, стали расходиться.
Но тут, раздвинув толпу, пробрался вперед агент по торговле недвижимостью:
— Предоставьте это дело мне. Я заделаю дыру.
— Спасибо за предложение, — ответствовал староста деревни, — но отдать дыру мы никак не можем. Потому как мы должны построить здесь новый храм.
— Я вам сам отстрою новый храм, лучше прежнего. И Зал собраний в придачу.
Крестьяне, не слушая старосту, разом загалдели:
— Тогда лучше построить храм поближе к деревне!
— Да, давайте отдадим ему эту пещеру. Пусть берет ее!
На том и согласились. Староста возражать не стал.
Обещания агента оказались не пустыми словами. Поблизости от деревни он действительно выстроил храм, а при нем еще и Зал собраний, хоть и совсем скромный.
В новом храме провели церемонию осеннего праздника, а рядом с пещерой на двери избушки агент повесил табличку: «Компания по замуровыванию входа в пещеру».
После того он развил кипучую деятельность и поднял на ноги всех своих городских приятелей: есть, мол, отличная пещера, не менее пяти километров в глубину, вполне годится для захоронения ядерных отходов.
Официальные власти дали добро.
Атомные электростанции наперебой спешили заключить контракт, пока никто не перехватил выгодную сделку. Крестьяне же занервничали. Но им разъяснили, что несколько тысяч лет наружу ничего вредоносного не просочится, а они будут получать часть доходов. И убедили. Вскоре к превеликой радости местных жителей от города к деревне проложили прекрасную дорогу.
По дороге засновали огромные грузовики, доставлявшие свинцовые контейнеры. Над дырой в пещеру раскрывались крышки, и в бездонную яму ссыпались ядовитые отходы ядерных реакторов.
Министерство иностранных дел и Управление самообороны тоже не терялись — оттуда чиновники с рабочими привозили устаревшие секретные документы, чтобы выбросить их в зияющую дыру. Чиновники, руководя рабочими, обсуждали друг с другом, какие из казино престижней. А рабочие, старательно следуя их инструкциям, оживленно спорили о том, какая из лотерей беспроигрышная. Казалось, что у пещеры вовсе нет дна. Либо она в самом деле была очень глубока, либо дно ее постепенно уходило в глубь земли — все ниже и ниже. «Компания по замуровыванию» наращивала обороты.
В пещеру стали сбрасывать тушки инфицированных животных, над которыми экспериментировали университетские лаборатории, а также невостребованные трупы бродяг. Потом родилась новая идея — чтобы не загрязнять море и воздух, из города решили протянуть к пещере специальный трубопровод для утилизации бытовых и промышленных отходов. Начались проектные работы.
Пещера служила на благо горожанам. Можно было теперь смело расширять производство, не ломая голову над тем, куда девать отходы.
Использование пещеры становилось все более многоплановым. Венчаясь, девушки выбрасывали в пещеру свои старые дневники. Решив порвать с прошлым, люди бросали в дыру альбомы с фотографиями прежних возлюбленных. Не упустили свой шанс и по-лицейские — они уничтожали в пещере конфискованные поддельные деньги. Да и преступники почувствовали себя свободнее: теперь было где спрятать улики.
А бездонная дыра принимала в себя все подряд, поглощая всю мерзость и грязь, и казалось даже, что море, воздух и небо над городом стали чище, прозрачнее.
Одно за другим поднимались к небу новые высотные дома.
На верхнем этаже строившейся высотки устроился передохнуть рабочий. И вдруг услышал над головой крик: «Эй, выходи!» Он взглянул вверх, но ничего такого не увидел — только безграничное синее небо. «Показалось», — подумал он.
Рабочий уж и думать забыл об этом происшествии, когда сверху, с той же стороны, прилетел камешек, слегка задев руку.
Но рабочий, залюбовавшись красотой тянущихся к небу небоскребов, не обратил на него внимания...
Сакё Комацу.
Гордиев узел
[30]
— Раньше это было комнатой .
Пять метров в ширину, семь — в длину, высота четыре метра, потолок по углам поддерживали изготовленные по особому заказу опоры из напряженного бетона, армированного стержнями из специального сплава; стены, потолок, пол — все, за исключением внутренней отделки, покрыто было стальными плитами толщиной в 10 сантиметров, панелями из армированного бетона, а снаружи укреплена еще и толстым слоем железобетона с каркасом из легированной стали. Комната напоминала коробку, которую никакая сила была не в состоянии разрушить.
А теперь комната превратилась в шар диаметром меньше 25 сантиметров с небольшими вогнутостями и выпуклостями на поверхности. Этот тускло светящийся шар опутан тонкой, как кровеносные сосуды, проволокой — все, что осталось от угловой и двутавровой стали, из которой был изготовлен каркас комнаты . Хорошенько вглядевшись, можно различить следы железобетонной арматуры, истончившейся до толщины человеческого волоса.
Когда комната подверглась сжатию, она за несколько секунд сократилась в объеме почти в 100 раз. При этом все, что находилось в помещении, не только аппаратура, но и воздух, вода и все остальное — не покинули ее пределов. Спустя два часа после начала сжатия комната приобрела форму почти правильного шестигранника со стороной около 60 сантиметров, а через 24 часа превратилась в шар диаметром 50 сантиметров, после чего стала уменьшаться в размерах на 2-3 процента в сутки. Но при этом, как показали измерения, комната почти не потеряла своей первоначальной массы. По неизвестным причинам она была сжата так, что при массе около 50 тонн плотность ее превысила 690, что в 36 с лишним раз больше, чем у самого плотного вещества на нашей планете.
Шар, бывший когда-то комнатой , поместили в специальную камеру с особо точной аппаратурой для наблюдений, которые показали, что он ежедневно теряет в массе примерно 50 граммов, то есть одну миллионную ее часть. Поскольку не было отмечено каких-либо испарений с поверхности шара, наоборот, происходит поглощение газов из окружающей среды, то остается непонятным, куда исчезает его масса. Температура поверхности шара составляет 25 градусов по Цельсию, а потерь энергии от излучения или от иных причин не наблюдается.
Сокращение массы на одну миллионную часть в сутки при уменьшении диаметра за то же время на 5 миллиметров (или на 8-миллионную часть объема, т.е. в восемь раз меньшее) должно означать, что сжатие усиливается, а плотность шара соответственно возрастает. При этом, разумеется, давление внутри шара должно бы увеличиваться, а температура в такой же степени подниматься, но на самом деле температура поверхности шара сохраняет температуру камеры!
То, что происходит с шаром, выходит за пределы здравого смысла и законов современной физики. В настоящее время исследование его внутренней структуры физическими методами не дает результатов. Поверхность шара значительно тверже алмаза, поэтому определить твердость с использованием прибора Роквелла[31]оказалось невозможным. Действие электромагнитных колебаний свелось лишь к возникновению поверхностных волн, внутрь шара они не проникали. Попробовали с помощью газового лазера поднять температуру на поверхности шара, близкую к 20 миллионам градусов, но, кроме небольших царапин на поверхности, никаких изменений не было замечено. На ускорителе был создан пучок нейтрино высокой энергии, но даже эти частицы, легко пронизывающие земной шар, не смогли пройти через шарик, в который превратилась комната . Поскольку никакого рассеяния нейтрино не наблюдалось, остается лишь предположить, что они были полностью поглощены .
Как уже было сказано, испытания твердости методами Роквелла, Шора и другими показали, что поверхность шара тверже таких веществ, как алмаз и карборунд, — очевидно, в 10 раз и более.
Убедившись, что заглянуть внутрь этого шара никаким способом не удается, некоторые ученые даже предложили упрятать его внутрь водородной бомбы, но специалисты категорически отвергли это предложение.
С каждым мгновением шар уплотняется и сжимается. Его и без того небольшая масса куда-то исчезает, но плотность, очевидно, будет возрастать и дальше. Чем же все это кончится? Неужели высокое давление внутри шара спровоцирует термоядерную реакцию, за которой последует невероятной мощности взрыв? Или шар будет сжиматься, пока не станет точкой и не исчезнет в пространстве?
Этого никому не дано знать. Никто не может остановить этот процесс. Сей «гордиев узел» не смог бы разрубить даже великий Александр Македонский.
В прошлом, когда шар был комнатой , в ней обитали двое — мужчина и женщина...
Это выдержки из секретного досье А 6...5, хранящегося в архиве больницы «Афтердум».
Внешне больница скорее напоминала крепость. Ее окруженные высоким, пепельного цвета железобетонным забором корпуса с редкими окнами виднелись на вершине высоченной лысой горы, затерявшейся в глухом горном районе, на краю каменистой, красновато-коричневой пустыни. От прямого как стрела шоссе, пересекающего пустыню до самого горизонта, к подножию горного хребта отходила боковая дорога, которая вела к автоматической станции фуникулера, поднимающего пассажиров к зданиям на вершине горы.
Однако нынешний гость не воспользовался хайвейем, бегущим посреди пустыни: он прибыл на грузовом самолете, оставившем белый след в небе над иссохшим хребтом. Вернее, он медленно спустился с него на маленьком ионоплане, «выплюнутом» из хвостовой части самолета, поболтался в воздухе наподобие пляшущей на ветру шляпы и оказался в гелипорту, устроенном во внутреннем дворе больницы.
— Как удачно — успели к кофе! — слегка охрипшим голосом, почти шепотом, приветствовал его мужчина средних лет, единственный, кто встретил гостя на вертолетной площадке. — Я — Юин... А ваши вещи?
— Только это, — слегка приподнял чемодан вышедший из своего «транспортного средства» худощавый рослый мужчина лет тридцати. — У вас найдется механик, который смог бы отрегулировать мой аппарат? Пусть проверит. Хорошо бы и подзарядить его...
— Конечно, передам... — уже на ходу ответил доктор Юин. — Вы ведь не спешите...
— Думаете, мне придется тут задержаться надолго? — спросил вдогонку у невысокого роста врача только что спустившийся с неба человек.
— Как знать, может, и придется... — едва слышно пробурчал доктор Юин.
— Какое жуткое... вернее, унылое место... — пробормотал себе под нос прибывший. — Здесь словно конец света... или после Апокалипсиса...
— Не вы один так считаете... — сказал уже на пороге доктор. — Недаром здешние места именуют «Афтердумом» — «после Страшного суда».
— А почему больницу построили именно здесь?
— Так ведь парапсихология сама по себе наводит ужас на простых людей... — с горькой усмешкой ответил врач. — Особенно, когда дело касается парамедицины... Многие считают ее сатанинским занятием. Вы же это прекрасно знаете... Планировщики из нашей ассоциации видят особый смысл в выборе места. Вот и монастыри кармелитов, и храмы тайных буддийских сект возводились на вершинах гор, в уединенных местах, на краю света. А в древности на плоскогорьях Тибета, где дуют сильные ветры, ставили кресты и опутывали их нитями — считалось, что в ветрах обитают дьяволы, которые приносят людям беды и болезни. Получалось нечто вроде антенн, в сетях которых запутывалась нечистая сила, после чего эту «силу» выбрасывали в пропасть вместе с крестами. А потом, с распространением буддизма, на священных стягах и полотнищах стали изображать молитвенные иероглифы. Развеваясь на ветру, они были призваны изгонять дьяволов.
— А вот и ветер тут как тут, — проговорил приезжий, оглядываясь на больничные корпуса, их оконные стекла дребезжали от мощных порывов. — Мне повезло, хорошо, что буря не застала меня в небе.
— Вам повезло не только с ветром... Вы избежали еще одной опасности... — обернулся к нему врач, подойдя к столу регистрации. — Извините, что мы торопили вас с приездом, но нам и в голову не могло прийти, что вы спуститесь сюда с небес. Кабы знать, следовало бы заранее предупредить вас... Ведь к нам почти никто не прилетает по воздуху. Неужели пилот не знал этого?
— Теперь понятно, почему он ворчал всю дорогу. Мне еще никогда не приходилось спускаться на ионоплане с такой высоты: подумать только, восемь тысяч метров! Я умолял его опуститься пониже, но он и слушать не хотел. И скорость тоже не снижал... Что тут у вас вообще происходит? НЛО, что ли, летают?
— Совершенно верно, и очень часто! — ответил врач, словно речь шла о самых обыденных вещах. — Видите там, напротив, заостренную вершину? Из-за этой вершины они взлетают или идут на посадку. Иногда целыми звеньями парят на большой высоте. Уже после моего приезда сюда два самолета потерпели аварию — летчики только успели сообщить по радио, что обнаружили неопознанные летающие объекты и намерены войти с ними в контакт, после чего их самолеты развалились в небе. Вот и ваш летательный аппарат тоже, кажется, получил повреждение. Надо будет сказать, чтобы его хорошенько осмотрели.
Пока шел разговор, открылась дверь позади регистратуры и из нее вышла полная женщина лет пятидесяти в белом халате. Она извлекла из стола книгу записей в переплете из черной кожи и молча придвинула к приезжему. Пока тот расписывался, из задней двери по-явился, тоже в белом халате, гигант с наголо обритой головой и подхватил чемодан вновь прибывшего кончиками пальцев, словно то была бумажная сумка.
— Не отправиться ли нам прямо в кафе? В это время там завтракает главный врач, — предложил доктор Юин.
— Сначала я бы зашел к себе в номер переодеться. Неплохо бы и душ принять. Вы не возражаете?
— О'кей... Встретимся через двадцать минут. Кафе прямо под вашим номером. Как насчет пончиков?
— С удовольствием...
— Тогда закажу и вам порцию. Они у нас быстро исчезают... Увидимся...
Когда ровно через двадцать минут приезжий спустился в кафе ниже этажом, там было почти пусто, никакого движения не наблюдалось и на кухне, а два десятка столиков в зале были аккуратно убраны. Ничего не говорило о том, что здесь бывает много посетителей.
Правда, прямо у входа в зал приезжий увидел длинноволосого, с бородкой молодого человека. Он курил сигарету и лениво перелистывал потрепанную книжку комиксов, явно не зная, куда деваться от скуки.
Наконец, в самом дальнем углу зала мужчина заметил обрамленную пушистой сединой лысину доктора Юина. А напротив него, спиной ко входу, сидел человек — этакая глыба, с редкими, но аккуратно причесанными, соломенного цвета волосами.