АРМИЯ - ВЕЛИКИЙ ВОСПИТАТЕЛЬ
Красная Армия изначально рассматривалась как орудие воспитания и перевоспитания. В армии была создана система политуправлений, подчиненных непосредственно ЦК РСДРП(б).
Символика в Красной Армии была не национальной, а «классовой» — заимствованная пятиконечная звезда, серп и молот. Обращаться ко всем полагалось «товарищ». Все традиционные знаки различия и чины отменялись. Вводились звания «командир» вместо «офицер». А вместо чина — указание, какой частью командует: комдив (командир дивизии), комроты (командир роты), комкавполка (командир кавалерийского полка).
Красная Армия изначально создавалась не как Российская армия, а как орудие политической борьбы. Она осмысливалась как орудие построения Земшарной республики советов.
Ни у кого из врагов большевиков не было такого мощного инструмента, на который работала бы вся остальная страна. И по численности, и по технике, и по вооружению.
Глава 4. Машина репрессий
ВАЖНЕЙШЕЕ ДЕТИЩЕ РЕЖИМА
СНК дал ВЧК полномочия вести ЛЮБЫЕ расследования, не доводя до суда дела «вредных для диктатуры пролетариата» элементов. Так сказать, решать все вопросы на стадии следствия. Без буржуазной выдумки суда. Уже в декабре 1917 года велись административные расстрелы в Петрограде. С февраля 1918 года — не в одном Петрограде, но в Витебске, в Москве и в Калуге.
9 декабря 1917 года Петроградская ЧК переезжает на Гороховую улицу, дом 2 (раньше там находилась городская управа).
РАСЦВЕТ
Всероссийская ЧК в 1918 г. заняла в Москве дома страховых обществ «Якорь» и «Россия» на Лубянке и принялась отстраивать свою систему по губерниям (ГубЧК) и уездам.
24 марта 1918 г. было опубликовано постановление ВЧК о создании местных ЧК — губернских и уездных, и руководство централизуется, хотя ревтрибуналы не только сохранились, но еще пополнились сотнями военных трибуналов, действовавших в Красной Армии.
К весне 1919 года всю Советскую Россию покрывала густая сеть «чрезвычаек»: губернских, уездных, городских, волостных, железнодорожных, транспортных, были даже сельские и фабричные, а также разъездные карательные отряды и экспедиции.
Таких местных ЧК было создано более 600. Порой они даже мешали друг другу, конкурировали, переманивали кадры.
В Киеве в 1919 году угнездилось сразу 16 карательных учреждений: Всеукраинская ЧК, Губернская ЧК, Лукьяновская тюрьма, особый отдел 12-й армии и другие. Большая часть этих приятных учреждений расположилась в богатых особняках района Липки.
Если человек даже ухитрился выйти живым из одной чрезвычайки, он вполне мог тут же угодить в соседнюю. Арестовав членов каких-то контрреволюционных организаций — того же «Союза георгиевских кавалеров» или «Союза патриотов», этих людей обычно расстреливали.
Как-то на заседании Совнаркома появился Дзержинский. Ленин передает ему записку: «Сколько у нас в тюрьмах злостных контрреволюционеров?» Дзержинский пишет ответ: «Около 1500». Ленин поставил крестик — в знак того, что уже прочитал, чтобы не читать второй раз. Дзержинский несколько удивил присутствующих: он кивнул и молча вышел из комнаты.
Оказалось — Дзержинский понял Ленина так, что он вынес этим 1500 буржуям смертный приговор. И тут же отправился в ЧК, чтобы отдать соответствующее распоряжение.
Глава 5. Построение экономической базы
ЭКОНОМИКА
Большевики хотели сосредоточить все производство в руках государства. Они ссылались на опыт стран Европы: мол, у них государство принимает все большее участие в экономике. Ленин восхищался германской системой «военно-государственного монополистического капитализма, или, говоря проще, военной каторгой для рабочих». По Ленину, опыт этого «военно-государственного капитализма» и должно заимствовать пролетарское государство.
Большевики считали, что крупные синдикаты нужно сразу же национализировать, а ВСНХ будет ими управлять.
Остальные частные предприятия стали объединять в синдикаты — чтобы они побыстрее «дозрели» до объединения.
14 ноября 1917 г. было принято положение о «рабочем контроле». Фабрично-заводские комитеты должны были теперь контролировать сами и производство, и финансовую деятельность предприятия, и закупку сырья... Словом — абсолютно все.
Возник бардак, потому что никакие фабзавкомы не в силах заменить нормальную администрацию и опытных управляющих. Фабзавкомы вводили почасовую оплату труда вместо сдельной — падала производительность. Фабзавкомы отменяли обыски — хищения росли в десятки раз. Чем большей властью пользовался фабзавком — тем менее эффективно работало предприятие, тем быстрее нарастал бардак и развал, в конечном счете тем хуже платили зарплату самим же рабочим.
К тому же групповой эгоизм вел к лозунгам типа «Урал — уральцам» и «Волга — волгарям». А иные фабзавкомы попросту принимали решение... продать предприятие, а денежки поделить.
Но если руководство предприятия не пускало к власти фабзавкомы, большевики его конфисковывали. Первое предприятие — Ликинскую мануфактуру во Владимире, конфисковали уже 17 ноября — через три дня после выхода закона о «рабочем контроле».
Зимой—весной 1918 г. последовало множество декретов о конфискации конкретных предприятий. В апреле 1918 г. была запрещена купля-продажа предприятий, в мае отменены права наследования. Имущество умерших или бежавших собственников национализировалось.
Предваряя социализацию экономики, для управления ею уже 2 декабря 1917 г. на основе одного из ведомств Временного правительства был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ). В ведении ВСНХ в марте 1918 года оказалось 836 предприятий. К маю добавилось еще 305.
ВСНХ опирался на местные Советы народного хозяйства (Совнархозы). В рамках ВСНХ вводились главки, ведавшие отдельными отраслями промышленности. Мало того, что сказочно (в десятки раз) расплодилась бюрократия, — она была еще и совершенно некомпетентной. Работа главков ВСНХ планомерно вела к еще большему развалу хозяйства.
28 июня 1918 г. объявлена национализация всей крупной промышленности — до 2 тысяч предприятий; все, активы которых составляли больше 1 млн. рублей. История этого декрета несколько анекдотична — как, впрочем, и многие страницы истории Советской России. Дело в том, что Германия потребовала — если будете национализировать собственность немецких подданных, платите немедленно полную сумму национализированного! Начиная с 30 июня. За считанные часы Ленин написал текст декрета, Свердлов помчался во ВЦИК его утверждать... Успели до 28 числа!.. Чтоб не платить немцам.
После 28 июня 1918 года фабзавкомы были быстро упразднены как помеха государственному управлению. Все уже стало государственным.
К зиме 1917/1918 годов российская промышленность была в очень тяжелом состоянии; ее продукция упала до 36,4% довоенной. А развал продолжался. К лету 1918 года производство нефти упало в 2,1 раза, угля — в 2,4 раза, стали—в 7,7 раз, тканей — в 1,4 раза по сравнению с концом 1917 года. Реальная зарплата рабочих к июлю 1918 года составила от силы 20% уровня 1913 года, безработица превысила 600 тысяч человек. Начался голод — и товарный, и из-за отсутствия продуктов питания... Народ начал разбегаться из городов.
Конфисковав частные предприятия и упразднив аппарат прежнего правительства, в том числе налоговый, Совнарком лишил себя поступления средств.
Главным их источником стал печатный станок: за 1918 г. объем денег в обращении вырос в 3 раза, а позже принял астрономические размеры. Уже летом 1918 года не успевали добавлять лишние нолики на купюрах. В 1920 г. Появились «лимоны» — то есть миллионы. Получал человек купюру в 1000 рублей — и дорисовывались еще три нуля.
Деньги сами по себе играли все меньшую роль. Что и входило в программу большевиков: ликвидировать торговлю и дензнаки как базу буржуазии, заменив их госраспределением. Все важнее становились натуральные поставки керосина, промышленных товаров и продуктов. Большевики с самого начала объявили бесплатным обучение и медицинское обслуживание. Теперь стал бесплатным и транспорт.
Любимыми словечками стали «саботаж» и «разруха». По поводу саботажа хорошо высказался участник Всероссийского съезда Совнархозов А. К. Гастев в мае 1918 года: «Мы имеем дело с громадным миллионным саботажем. Мне смешно, когда говорят о буржуазном саботаже, когда на испуганного буржуа указывают как на саботажника. Мы имеем саботаж национальный, народный, пролетарский».
Не забудем, что за «саботаж» можно было и жизни лишиться. Бросил работу?! Уезжаешь в маленький городок, где еще есть продукты?! Ты саботажник. К стенке.
МАССОВОЕ ОГРАБЛЕНИЕ
Захватывая дворцы, присваивали не только здания, но и все найденные в них ценности. Свою деятельность и не пытались скрывать, считая ее вполне оправданной «интересами трудящихся». Но это было начало.
14 декабря 1917 года все банки стали государственными. Рано утром к зданиям банков подъехали отряды вооруженных красногвардейцев, солдат и балтийских матросов. Они перекрыли входы и выходы, изъяли документацию и ключи от кладовых и от сейфов частных лиц. Специальные комиссары начали собирать все захваченные в банках ценности. Собственникам вкладов и ценностей в «стальных ящиках» объяснили, что все это они украли у трудового народа, а теперь ценности возвращаются к трудящимся.
В январе 1918 года Ленин аннулировал все государственные займы, включая иностранные. На эти займы подписывались сотни тысяч — часто из патриотических соображений.
Какие-то драгоценности были у большинства семей, в том числе и у крестьянских. Вопрос, конечно, сколько именно и на какую сумму. Исторические драгоценности семьи великого князя могли стоить миллионы рублей. Жена банкира или адвоката могла «выйти в свет» с ожерельем или брошью стоимостью в тысячи или в десятки тысяч. Дочь квалифицированного рабочего, булочника или учителя гимназии носила украшения ценой в десятки рублей или от силы в сотню. Но золотые монеты, кольца или изделия с драгоценными камнями были у миллионов людей, без преувеличения. Считая обручальные кольца — у десятков миллионов людей.
В 1918 году если кто-то и успел унести ценности, хранившиеся в банке, или вообще держал их у себя дома, им вовсю занимались в ЧК. Ты ни в чем не виноват, тебя и не обвиняют... Золото отдавай!
У Булгакова с большим юмором описан «театр», в котором держат и морят голодом буржуев, утаивающих от народной власти валюту и драгоценности. В жизни все было не так весело.
ЖИЛИЩНЫЙ ВОПРОС
В декабре 1917 г. были запрещены сделки с недвижимостью, а в августе 1918 г. городскую недвижимость официально национализировали. Но уже в начале ноября 1917 началась грандиозная перемена собственников жилья: разрешено было занимать пустующие квартиры и «подселяться». При этом никого не волновало, почему жилье «пустует». Квартиры, оставленные на время командировки или отъезда, лечения и временного проживания в другом городе, легко захватывались всеми желающими. Они ведь так и стояли — с мебелью, с печами, готовыми к протопке, с постельным бельем и одеждой в шкапах, с галошами на стойке в прихожей, с семейными фотографиями и картинами. Приходи, поселяйся и живи.
Если у вас большая квартира, вас вполне могли «уплотнить». То есть вселить в эту квартиру или такого же «буржуя», или вообще любого, кого захочет вселить новая власть. А то ведь и правда — кто-то «один в семи комнатах, а другой пропитание на помойке ищет». Непорядок.
Кто решал, какая квартира «слишком большая»? Да любой местный совет любого уровня. Часто «трудящиеся», особенно вооруженные, и сами «уплотняли» «буржуев». Совет только выдавал им ордера на жилье задним числом: по факту захвата.
Именно с этого времени во всех крупных городах обычным делом стали «коммуналки» — квартиры на многих хозяев. В которых живут не частные собственники, а ведется общее, коммунальное хозяйство.
ОРГАНИЗАЦИЯ ГОЛОДА
После экономических декретов Совнаркома все население городов зависело от государства — единственного работодателя и кормодателя. Только государство могло дать работу и хлеб.
21 ноября 1918 г. внутренняя торговля была объявлена государственной монополией, частные торговцы превратились в спекулянтов, которых преследовала ЧК.
Всегда города кормили крестьяне или жители пригородов, державшие коров и разводившие огороды. Эти полезнейшие люди вдруг, совершенно неожиданно для самих себя, не имели уже права продавать в городах что бы то ни было: ни хлеб, ни молоко, ни творог, ни масло, ни капусту, ни картошку, ни... Словом, совершенно никаких продуктов. Нельзя. Частный торговец стихийно порождает капитализм, а капитализм требует решительной борьбы.
Бабель описывает, как зимой 1918 года на перроне Московского вокзала в Петрограде «заградительный отряд палил в воздух, встречая подходивший поезд. Мешочников вывели на перрон, с них стали срывать одежду».
«Мешочники» — это те, кто пытается провезти в город еду. Ведь горожане за продовольствие готовы платить любые деньги, отдавать хорошие вещи — и одежду, и мебель, и патефоны, и украшения, и золото...
ТЕ, КОМУ БЫЛО ХОРОШО
Зимой 1917-1918 годов из Петрограда бежало не меньше миллиона человек из трех миллионов прежнего населения. Десятки тысяч людей умерли от голода и холода в нетопленых квартирах. В городе не работала канализация и катастрофически не хватало дров.
Но в этом царстве смертоносного сюрреализма есть те, кому хорошо. По крайней мере 20 тысяч человек имеют особые «партийные» или «совнаркомовские» пайки. Иногда эти пайки еще называют и «кремлевскими». В партийный паек входило многое: и белый хлеб, и крупы, и овощи, и мясо, и молочные продукты. В каком бы развале ни находилось хозяйство страны, уж на несколько десятков тысяч человек пища всегда найдется.
В Москве при Кремле организовали «столовую», в которой кормили не хуже, чем в ресторане. Чтобы покушать в ней, не было нужды идти в Кремль: прислуга приносила еду в квартиры.
Разумеется, эти продукты кто-то должен был распределять, готовить и подавать. Существовала многочисленная прислуга, и ведь не будем же мы рассказывать, будто она умирала с голоду? На один «совнаркомовский» паек приходилось не менее 2-3 пайков пожиже, но тоже — не на грани голодной смерти.
Зимой 1918 года одни петроградцы вычищали внутренности дохлых лошадей, валявшихся на Невском проспекте, и вымирали от голода. Другие же не пускают «спекулянтов» их накормить.
Когда заградительный отряд на Московском вокзале Петрограда палит в воздух, а потом срывает одежду с «мешочников» и палит уже вовсе не в воздух, что происходит с тем, что привезли «мешочники»? Они ведь везут муку, крупы, мясо и сало?
Между прочим, под «мешочниками» понимали не только «спекулянтов»! «Мешочником» считался вообще всякий, кто привез какую-то еду в Петроград, в том числе и для своей семьи. Любую. Поехал человек к родственникам в деревню, прихватил крупы для своих троих детей — и не доехал. Могли просто отобрать, могли и расстрелять — под настроение.
МИЛЛИАРДЕРЫ В ОДНОЧАСЬЕ
Большевики захватили в России совершенно фантастические ценности. Все сокровища российской короны и высшей аристократии, все ценности, накопленные буржуазией—в том числе ее верхушкой. Все сокровища дворцов и музеев, все сокровища и все сбережения всего народа России — от великих князей и от миллионеров Гучкова и Милюкова, до скромных сбережений рабочих и мелких чиновников в банках и «стальных ящиках» — все это досталось большевикам. Все национальное достояние, все, скопленное всем народом за века, сделалось собственностью партии большевиков. Верхушка этой партии, буквально несколько десятков человек, мгновенно сделалась богатейшими людьми Европы. Потому что могла распоряжаться этими сказочными сокровищами.
Кое-что владельцы успели вывезти за границу, что-то спрятали, многое большевики еще не успели найти и отобрать... Но и зимой 1918 года богатства большевиков оценивались в сумму по крайней мере несколько миллиардов тогдашних золотых рублей.
Вопрос мог стоять только так: куда эти средства пойдут?
Вот история, рассказанная Яковом Самуэлевичем Рейхом — ему в сентябре 1919 года поручили организовать в Берлине резидентуру Коминтерна. Оказывается, кроме партийной и государственной, существовала еще одна касса, секретная, и Ленин распоряжался ею единолично. Заведовал ею некто Ганецкий...
Рейх пишет: «Я знал Ганецкого уже много лет, и он меня принял как старого знакомого товарища. Выдал 1 миллион рублей в валюте — немецкой и шведской. Затем он повел меня в кладовую секретной партийной кассы... Повсюду золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках, кто-то явно пытался сортировать и бросил. В ящике около входа полно колец. В других золотая оправа, из которой уже вынуты камни. Ганецкий обвел фонарем вокруг и улыбаясь говорит: «Выбирайте!» Потом он объяснил, что это драгоценности, отобранные ЧК у частных лиц — по указанию Ленина. «Все это добыто капиталистами путем ограбления народа» — так будто бы сказал Ленин. Мне было очень неловко отбирать — как производить оценку? Ведь я в камнях ничего не понимаю. «А я, думаете, понимаю больше? — ответил Ганецкий. — Сюда попадают только те, кому Ильич доверяет. Отбирайте их на глаз, сколько считаете нужным. Ильич написал, чтобы вы взяли побольше»... Наложил полный чемодан камнями, — золото не брал, громоздко. Никакой расписки на камни с меня не спрашивали — на валюту, конечно, расписку я выдал...».
Страшной зимой 1918 года Лариса Рейснер, интимная подружка Инессы Арманд и половины ЦК, в мраморных дворцах держала большой штат прислуги и принимала ванны из пяти сортов шампанского. Ей пытались выговаривать, и Рейснер недоуменно щурилась:
— Разве мы делали революцию не для себя?
Поведение Рейснер, может быть, и «перебор», но вот Морозов, старый народоволец, а потом большевик, получил в личное пожизненное владение поместье Борок, с двухэтажным домом, тремя флигелями и огромным парком.