Монахи-воины со Святой горы 12 страница
Утром 10 декабря столица все еще находилась в тисках страха. Дома и лавки оставались наглухо закрытыми, по улицам бродили лишь возбужденные группы воинов с почерневшими, вымазанными кровью лицами. Однако торговые ряды Носа работали, как обычно.
Бамбоку провел ночь на крыше своего дома, наблюдая за пожарами. Увидев здания, которые пожирали языки пламени и заволакивали клубы дыма, он застонал:
— Какое расточительство — в этом пламени пропадает чистое золото!
Душа купца не могла переносить превращения такого богатства в пепел.
— Что бы ни было, но вице-советник, кажется, сейчас на вершине власти. Просто поразительно! С падением Синдзэя это, естественно, должно было случиться.
Устроившись на крыше подобно грифу, Нос видел, как затихают пожары, затем стал думать о торговых сделках следующего дня. Больше его не тревожили страхи и предчувствия. Его беспокойная натура томилась от бездействия.
— Как отнесется ко всему этому Господин Харимы? С его отсутствием Рокухара беззащитна.
Бамбоку повернул голову в сторону поместья Рокухара на дальнем берегу реки. Он не заметил там признаков жизни. Представил, как должны чувствовать себя обитатели поместья, и воскликнул:
— В конце концов, я купец! Какое счастье, что я родился купцом!
Затем он спустился на землю, закричав голосом, дрожавшим от возбуждения:
— Эй, женщина, разбуди Сику! Скажи, чтобы слуги взяли ручные тележки и ожидали у складов.
В возбужденном состоянии Нос забыл, что его супруга происходила из благородного сословия, и кричал на нее как на женщину низкого происхождения. Вскоре он стал выносить из хранилища кувшин за кувшином сакэ — всего более дюжины, — ставя их на три ручных тележки.
— Проследи, чтобы это доставили господам Нобуёри и Ёситомо, — говорил Нос Сике. — Скажи им, что это мои подарки в знак поздравления с успехом дела. Передай, что после полудня я лично засвидетельствую свое почтение советнику Цунэмунэ.
Слуги упирались. Пока еще было опасно катить тележки с таким грузом по улицам столицы.
Нос быстро успокоил их:
— Вздор! Будь вы оруженосцами, вам пришлось бы прошлой ночью увертываться от мечей и стрел, чтобы спасти свои шкуры! Уж не думаете ли вы, что эти воины сражаются за сытые желудки? Как вы станете удачливыми купцами без серьезных испытаний?
Убедившись, что его люди благополучно занялись торговлей на дымных улицах, Нос вернулся в дом и принялся завтракать. Затем он улегся в постель и заснул крепким сном.
Вице-советник Нобуёри и глава Полицейского ведомства Корэката между тем не теряли времени, укрепляя свои позиции при дворе и распространяя воззвания от имени императора.
Уже наступило 12 декабря, а о Синдзэе ничего не было слышно…
Он умчался из столицы верхом на коне, получив предупреждение от своих агентов о начале мятежа в ночь на 10 декабря. Советник совершенно не располагал временем, чтобы предупредить об опасности свою супругу, госпожу Кии, и сыновей во дворце с аркадами. Синдзэй пробирался в темноте по дороге на Удзи, в одно из своих поместий. За ним почти на ощупь следовали пять приближенных.
К полудню 13 декабря слуга Синдзэя, который в одиночку благополучно бежал из столицы, встретил одного из домочадцев советника в холмистой местности близ Удзи.
— Где хозяин? Он в безопасности? — спросил слуга.
Собеседник медлил с ответом, полагая, что разумнее сообщить о советнике кому бы то ни было как можно меньше. Он сказал, что Синдзэй в безопасности, и в свою очередь обрушил на беглеца град вопросов об обстановке в столице. Вытянув из него все, что мог, он убедил слугу советника вернуться в Киото.
При встрече с хозяином домочадец рассказал ему все, что узнал. Синдзэй съежился от страха. Пока они разговаривали, вернулись другие слуги, посланные разведать обстановку в окрестностях, и сообщили, что к поместью приближается отряд из семидесяти всадников.
Глаза Синдзэя заблестели, как у затравленного зверя. Он потерял надежду найти безопасное место и застонал от досады. Затем он обратился к пяти своим приближенным:
— У меня есть идея. За храмом расположен крестьянский дом. Возьмите лопаты и ройте там яму… Вот за этими зарослями бамбука… Побыстрее!
Слуги принялись лихорадочно выгребать мерзлую землю, пока не отрыли яму, в которой уместился бы Синдзэй, сидя на коленях. Советник нырнул в укрытие и приказал своим людям набрасывать на него листья и ветви бамбука, пока они не достигнут уровня его шеи.
— Теперь сыпьте сюда землю! — крикнул он слугам, обхватив губами часть стебля бамбука. — Сыпьте до тех пор, пока не покроете мои плечи. Укройте мою голову этой бамбуковой шляпой и присыпьте ее чуть-чуть землей так, чтобы моя макушка была вровень с поверхностью почвы. Вырвите из своей одежды комки набивки и осторожно заткните ими мои уши и нос. Потом укройте бамбуковыми листьями все следы вашей работы. Проследите за тем, чтобы ничего не попало внутрь стебля, через который я буду дышать. Оставьте меня здесь и возвращайтесь, когда опасность минует полностью.
Закончив работу, слуги Синдзэя покинули место его укрытия.
В следующий полдень двое из пяти слуг прокрались обратно к этому месту и, к своему ужасу, обнаружили яму с трупом на дне. Крестьяне, которым случилось быть поблизости, рассказали, что сюда прошлым вечером приходили несколько воинов с дровосеком в качестве проводника. Они обнаружили Синдзэя, отрубили ему голову и ушли, бросив обезглавленный труп в яму.
13 декабря — в день, когда Синдзэй встретил свою смерть, гонец из поместья Рокухара догнал Киёмори в Кирибэ.
14 декабря, когда вести о захвате и казни Синдзэя дошли до столицы, было выпущено воззвание, в котором сообщалось, что голова Синдзэя будет пронесена по всем основным улицам столицы и потом выставлена на всеобщее обозрение.
Смотреть на ужасное зрелище собрались представители благородных сословий и черни. Когда голову проносили перед Нобуёри, Корэкатой и Ёситомо, сидевшими в своих каретах, то, как утверждал один из зрителей, голова дважды кивнула трем сановникам. Эта фантастическая история потом передавалась из уст в уста среди легковерных народных масс.
Девятнадцать человек из семьи Синдзэя, включая его сыновей, были схвачены и обезглавлены на берегах реки, где ранее столько людей было казнено по приказам советника. Голову Синдзэя насадили на ветвь одного из деревьев в западной части столицы. При виде ее все могли убедиться в том, какую злую шутку сыграла судьба с человеком, возродившим смертную казнь.
До конца недели узурпаторы власти разделили между собой несколько наиболее престижных государственных постов и в декретах, которые сочинили сами, провозгласили себя правителями страны. Нобуёри присвоил себе звание командующего императорской стражей, которого давно домогался, а также пост министра. Корэката, Цунэмунэ и другие разобрали должности, о которых мечтали. Ёситомо была отдана провинция Харима. Между тем Ёримаса из дома Гэндзи, ссылаясь на то, что старые раны удерживают его дома, не явился на празднество по случаю успеха заговора.
Никто и не вспоминал о заключенных императоре и Го-Сиракаве. Пока проходило торжество, секретарь двора подошел к Ёситомо с вестью:
— Господин, ваш сын только что прибыл из провинции Камакура. Он ждет вас в одной из приемных.
Лицо Ёситомо просияло.
— В самом деле?
Нобуёри раскраснелся до такой степени, что это не мог скрыть слой пудры на его лице. Он пил весь вечер. Услышав голос секретаря, он обратился к Ёситомо, который сидел рядом с ним:
— Смотритель императорских конюшен, кто именно прибыл из Камакуры?
— Мой старший сын Ёсихира. Он уехал на восток мальчиком, чтобы обучиться боевому искусству. Снискал себе дурную известность, поскольку убил в ссоре дядю. Конечно, он мерзавец, но, видимо услышав о беспорядках в столице, поспешил к нам на помощь. Поэтому я горжусь им. Говорят, чем ребенок шаловливей, тем больше его любят родители.
— Когда вы его видели в последний раз?
— Не могу припомнить, когда это было.
— Сколько ему лет?
— Девятнадцать.
— Должно быть, он скакал день и ночь без остановок, чтобы добраться сюда из Камакуры. Разумеется, вы хотите видеть друг друга не теряя времени. Скажите, чтобы он вошел сюда.
Ёситомо склонил голову:
— Если вам угодно, господин.
— Мне хотелось бы увидеть Ёсихиру.
Секретарь ввел молодого человека, и все присутствовавшие на торжестве, которые прислушивались к разговору двух руководителей заговора, с интересом повернули голову в его сторону. Однако их лица выразили разочарование. Несмотря на свою репутацию драчуна, Ёсихира оказался вполне обычным юношей, не выделявшимся телосложением. Он явился в доспехах, подходящих для молодого воина. Шелковые пурпурные тесемки его новой шляпы были завязаны под подбородком, усиливая здоровый румянец юношеских щек и придавая определенное очарование его внешности.
Нобуёри бросил взгляд на вошедшего.
— Ёсихира из дома Гэндзи, ты принес нам удачу. Ты прибыл в день нашего триумфа, — сказал он. — Ты скоро тоже должен проявить себя в сражении и добиться посредством отваги хорошей должности при дворе. Все, кого ты видишь вокруг меня, отличились в последние четыре дня и получили вполне заслуженные почести и награды. Ёсихира, выпей сакэ.
Молодой воин низко склонился в приветствии, затем сел, глядя во все глаза на придворных, занимавших свои места согласно своему статусу. Юноша смотрел на них так, будто никогда не видел более любопытного зрелища. Слуга подал ему чашу сакэ. Ёсихира осушил ее одним глотком. Ему снова наполнили чашу, и он снова молча выпил ее. Румянец на его смуглом лице выдавал в нем невинность, которая редко встречалась среди молодых людей, живших в столице. Ясный, прямой взгляд юноши был лишен лукавства.
— Ты много пьешь, Ёсихира. Тебе нравится это? — спросил Нобуёри.
— Да.
— А как насчет любви?
— Я об этом ничего не знаю.
— Что привело тебя в столицу? Хочешь прославиться?
— В будущем. Я поехал, когда узнал, что отец нуждается в помощи. Какой бы сын не сделал того же самого?
Быстрые, откровенные ответы юноши, казалось, забавляли Нобуёри.
— Он говорит как истинный представитель Восточной Японии! — засмеялся узурпатор, обнажая гнилые зубы.
Ёсихира брезгливо поморщился при виде почерневших зубов на белом от пудры лице.
— Ты скромен, но ведешь себя как настоящий мужчина, Ёсихира. Ты должен следовать примеру своего отца и завоевать право находиться среди нас. Я буду следить за тем, что ты делаешь.
Презрительная усмешка пробежала по лицу Ёсихиры. Придворные, подумал он, относятся к воинам как к сторожевым собакам. Здесь его пытаются соблазнить пустяками, словно он какой-нибудь щенок.
— Что тебя развеселило, Ёсихира? — спросил Нобуёри. — Разве тебя не интересует карьера?
Юноша покачал головой:
— Нет. Я думал о том, что делал мой дядя во время Хогэнской смуты.
— Твой дядя? Во время Хогэнской смуты?
— Мой дядя Тамэтомо из дома Гэндзи. Он отказался от поста министра при дворе, когда началось сражение, и бросился прямо в пекло битвы… Я просто думал об этом.
Нобуёри нахмурился. Он почувствовал, что обидел юношу. Взгляды придворных были устремлены на Ёсихиру. Ёситомо едва сдержался, чтобы не похвалить сына. Депеша для Нобуёри, к счастью, нарушила неловкое молчание, установившееся среди присутствующих. Прибыл гонец с сообщением о местонахождении Киёмори.
Со смертью Синдзэя осталось лишь решить вопрос о судьбе Киёмори. Поместье Рокухара, где хозяйничали зять и брат Киёмори, большой опасности не представляло. Ходили слухи, что они тоже бежали из поместья, прихватив с собой женщин и детей. Так или иначе, достаточно было одного приказа Нобуёри войскам, и с Рокухарой будет покончено, однако он и его сообщники-узурпаторы решили подождать, какой шаг сделает Киёмори. Впрочем, они были уверены в том, что Киёмори оказался в безвыходном положении и не посмеет нанести ответный удар. Ему не оставалось ничего, кроме капитуляции. Очень немногие полагали, что Киёмори способен дерзнуть на последний отчаянный бой.
Последние новости не вызвали тревогу у победителей. Гонец, которого послали утром, только что вернулся. Из его донесения неясно, что Киёмори намеревается делать дальше. Узурпаторы решили дождаться следующего донесения.
Пир возобновился, и Нобуёри вновь обратился к Ёсихире:
— Молодой человек, что вы думаете о сложившейся ситуации?
Ёсихира, внимательно слушавший разговоры о Киёмори, с готовностью ответил:
— Дайте мне отряд воинов. Я дойду с ним до Абэно, вызову там Киёмори на поединок и привезу вам его голову.
Самоуверенность юноши позабавила придворных. Они громко рассмеялись.
Ёсихира с удивлением огляделся вокруг, не понимая причины смеха.
Глава 22.
Мандарины с юга
В то время как солнце клонилось к горизонту, зимнее море постепенно темнело, приобретая переливчатый цвет рыбьей чешуи. Вдали белели гребни волн. Это был час, когда при быстро убывающем дневном свете почти физически ощущалось вращение огромного земного шара. Протяженная береговая линия полуострова Кии к югу переходила в несколько рядов холмов. Между ними расположился залив Кирибэ с гладкой поверхностью, как у мельничного пруда. Несколько огней выдавали присутствие деревни, расположенной между устьем реки и морем.
— Там опускается солнце — там, — шептал Киёмори, глядя на темнеющее небо над холмистой местностью, в которой пряталась гробница Кирибэ. За свои сорок два года он никогда не наблюдал закат с таким горьким чувством. Это было 13 декабря — день, когда он получил вести о роковых событиях в Киото.
Когда группа паломников пришла в себя от потрясения, Киёмори созвал совет, воспользовавшись залом одного из зданий при гробнице Кирибэ. Собрав вокруг себя своих людей, Киёмори обратился к ним со словами:
— Мы не должны падать духом в этот трагический момент нашей жизни. Что надо делать? Сигэмори, скажи, что ты думаешь об этом? Мокуносукэ и другие, говорите и вы. Каждый должен высказать свое мнение о том, что нужно делать.
Прежде никто не видел Киёмори таким. Серьезность положения преобразила его до неузнаваемости. В нем не осталось и следа от беспечности и веселости, которые в избытке были прежде. Густые брови, придававшие ему упрямый вид, сейчас сдвинулись в одну сплошную линию над глазами, выражавшими крайнюю озабоченность.
Обычно добродушное лицо Сигэмори приобрело мрачный вид.
— Отец, скажите нам сначала, что думаете. Мы не желаем ничего иного, кроме как разделить с вами жизнь и смерть.
Киёмори немедленно предложил две идеи. Они не понравились Сигэмори и вызвали сомнения у Мокуносукэ. Пока участники совета взвешивали шансы, короткий зимний день быстро подошел к концу.
— Дорога каждая минута. Нам необходимо отдохнуть и выспаться, иначе завтра будет трудно. Почему бы не попросить послушников принести нам ужин? Мокуносукэ, скажи нашим спутникам, что пришло время поесть и поспать.
Разговоры прекратились, когда прибыла группа послушников поприветствовать Киёмори и сопроводить его в помещение для гостей из императорского дворца, совершающих паломничество к гробнице Кумано. Она находилась в нескольких днях пути к югу. В гостевом доме столичных посетителей удивил своими размерами большой очаг. Киёмори сел у пылающего огня и стал слушать отдаленный шум набегающих на берег морских волн.
— Отец, вы устали, должно быть.
— А, это ты, Сигэмори? Где Старый?
— Он скоро придет.
— Хочу, чтобы мы переговорили здесь только втроем.
— Мокуносукэ тоже так считает. Он пошел посмотреть, как люди устроились на ночь.
— Как они настроены?
— Сначала были сильно потрясены, сейчас, кажется, пришли в себя.
— Если кто-нибудь хочет оставить нас, пусть уходит. Не досаждай им излишним контролем.
Послушники принесли еду и сакэ. Вскоре пришел ее настоятель засвидетельствовать почтение Киёмори. Тот отвечал традиционным приветствием.
— Говорят, что климат в этих местах мягкий, но по ночам дует с моря холодный ветер. Нам хотелось бы поужинать у очага и чтобы никто не мешал нашему разговору частного характера, — добавил Киёмори без лишних объяснений.
Вскоре к отцу и сыну присоединился Мокуносукэ.
Две идеи, о которых Киёмори упомянул на совете в полдень, состояли в следующем: во-первых, продолжить паломничество, поскольку не было возможности бороться с узурпаторами даже по возвращении в столицу. В Кумано Киёмори рассчитывал посоветоваться с оракулом и действовать в соответствии с его наставлениями. Другая идея заключалась в том, чтобы немедленно отправиться на Наниву и оттуда морем добраться до острова Сикоку. Там они могли следить за ходом событий и одновременно формировать армию для борьбы с узурпаторами.
В лучшем случае эти планы были безвредны. Однако Мокуносукэ понимал, что на самом деле происходило в душе Киёмори. Вождь дома Хэйкэ боялся в столице врагов меньше, чем военных из стана своих сторонников. Ведь любого, кто принес бы новым властям голову Киёмори, ожидало щедрое вознаграждение. С другой стороны, это страшило Киёмори меньше, чем опасность для его семьи в поместье Рокухара. Если бы он поднял оружие на Нобуёри и Корэкату, то те без колебаний сожгли бы Рокухару и уничтожили всех обитателей поместья. Поэтому, что бы ни предпринимал Киёмори, он должен был скрывать свои намерения как от врагов, так и от друзей.
Мокуносукэ, которого сгорбил восьмидесятилетний возраст, сидел перед очагом напротив отца с сыном и не очень внятно бормотал:
— До сих пор не могу поверить в то, что произошло в столице. Представляю, что ожидает там того, кто туда вернется. Но что касается вооружения, то для нас всех имеется достаточно луков, стрел и доспехов.
— Ты хочешь сказать, Старый, что взял их с собой, когда мы отправились в паломничество?
— Это долг воина. Я учился его блюсти у вашего покойного отца Тадамори.
— Отлично!
Сигэмори, который внимательно наблюдал за выражением лица отца при свете очага, спросил:
— Вы все-таки решили ехать в столицу, отец?
— Без этого нельзя. У меня, как у воина, нет другого выбора. Сигэмори, ты уже взрослый, и сейчас твое мужество подвергнется самому суровому испытанию.
— Это так. Но что будет с нашими людьми в Рокухаре?
— Да, у нас есть все основания опасаться за их судьбу. Это главное препятствие для моего возвращения в столицу. Сначала нам лучше послать письмо на постоялый двор в Танабэ с надежным человеком.
— Для этого подойдет Хандзо. Но что за письмо?
— На постоялом дворе останавливается настоятель гробницы Кумано. Я попрошу его помочь мне добраться до столицы быстрее.
— Может быть, лучше мне выполнить столь важное поручение?
— Нет, твое появление выдаст наше отчаянное положение. Хандзо сделает все как надо.
Киёмори написал письмо и отправил его с Хандзо. Он сообщал настоятелю, что неожиданно был отозван двором в столицу, и добавил: «Поскольку мы отправляемся до зари, прошу вашего разрешения на проведение религиозной службы еще до зари».
В темноте во дворе у гробницы зажглись костры для приготовления священной пищи. Задолго до того, как запели первые птицы, зазвучало ритмичное похлопывание в ладоши и пение монахов.
Затем Киёмори, Сигэмори, их воины и слуги в полном военном облачении медленно направились на север. Каждый из них прикрепил к доспехам веточку тиса, который почитался в гробнице Кирибэ как священное растение.
Монахи, еще не знавшие о перевороте в Киото, поверили, что Киёмори отозван в столицу из-за неотложных дел. Они снабдили его и спутников большими ветками, привязав их к седлам коней паломников. Киёмори и его люди не без любопытства смотрели на ароматные шарики мандаринов, просвечивающих золотистыми гроздьями сквозь темно-зеленую листву. Монахи полагали, что плоды станут прекрасным дополнением к праздничному столу в императорском дворце по случаю Нового года и вызовут удивление и восхищение у придворных. Киёмори сорвал один из плодов, почистил его и съел.
— Изумительно! — воскликнул он, развернувшись в седле. — Сигэмори, Старый, попробуйте! Маловероятно, что мы доберемся до столицы с таким грузом. Разделите мандарины между собой.
Киёмори срывал мандарин за мандарином и бросал их воинам, которые ловили их с возгласами ликования и ссорились из-за них, как дети. Солнце поднялось уже высоко, и морозный утренний воздух сотрясался смехом, сопровождавшим ловлю летящих золотистых шариков.
Всадники миновали до заката несколько деревень, когда Киёмори приказал всем остановиться на привал. На следующее утро они проехали горный перевал и продолжали движение, пока не достигли берега реки Кии. Там их встретили двадцать вооруженных всадников, направленных настоятелем гробницы Кумано по просьбе Киёмори.
В тот же день, когда колонна двигалась через ущелье, к ней подъехал местный предводитель с тридцатью слугами. В ответ на вопрос Киёмори, чем он обязан такой встрече, предводитель ответил:
— Мой отец в большом долгу перед вашим покойным отцом Тадамори, оказавшим ему покровительство. Я узнал, что вы решили срочно вернуться в столицу из-за происшедшего там переворота, и прибыл предостеречь вас.
Затем предводитель сообщил, что до столицы дошли слухи, что вождь дома Хэйкэ прервал свое паломничество в Кумано. Говорят, что сын Ёситомо Ёсихира с тремя тысячами всадников прибыл в Наниву и расположил свои войска дугой к югу в ожидании Киёмори.
В жилах Киёмори закипела горячая кровь. Сигэмори напряженно всматривался в небо на севере. Теперь планы Киёмори стали известны всем его спутникам. Он понял, что настало время, когда его приближенные должны решить, идти ли им с ним дальше.
— Дайте отдохнуть своим коням. Довольно делить мандарины. Их осталось не так много. Пусть каждый попробует этот плод, — сказал Киёмори и добавил, смеясь: — Возможно, вам больше никогда не придется его пробовать.
Он окинул внимательным взглядом окружавшие его лица, пытаясь понять, какое впечатление произвели на спутников эти слова.
У пристани люди Киёмори взяли его в плотное кольцо.
— Я заехал так далеко, намереваясь добраться до острова Сикоку, но изменил свои намерения. — Киёмори говорил без малейших признаков беспокойства. — Если мы повернемся спинами к перевороту в столице, то спасемся, но воины во всей стране осудят дом Хэйкэ как сборище трусов и откажут ему в поддержке. Очень может быть, они пойдут за вождями дома Гэндзи.
Воины напряженно слушали его. По их глазам он понял, что никто не желал спасаться бегством. Киёмори стало стыдно от насмешливых взглядов, обращенных к нему. Он осознал, что все в его отряде одинаково рискуют жизнью и подчиненные ему доверяют. Если бы они желали дезертировать, то для этого уже была масса возможностей.
— Я все сказал. Больше говорить нет времени. Хотя у нас всего сотня всадников, я уверен, что при должной решимости мы доберемся до столицы. Когда все узнают, что я снова в поместье Рокухара, друзья помогут нам. Что вы об этом думаете?
Слова Киёмори были встречены громкими возгласами одобрения — ведь каждый тосковал о своих жене и детях, которых оставил в столице.
Киёмори продолжил:
— Перед нами еще одно затруднение. Мне сказали, что дальше к северу нас ожидают три тысячи воинов неприятеля под командованием Ёсихиры из дома Гэндзи. Тридцать его воинов приходятся на нашего одного.
Но воины вновь продемонстрировали перед Киёмори свою решимость вернуться в столицу. Они заверили его, что готовы помериться силами с бесчисленными врагами, что готовы следовать за ним куда угодно и доказать мощь оружия дома Хэйкэ.
Теперь Киёмори отбросил малейшие сомнения в верности своих воинов. Он приказал им поесть и напоить лошадей, приготовить пищу на ужин, проверить тесемки на доспехах и сандалиях и приготовиться совершить той же ночью рейд через вражескую территорию.
До заката отряд отдыхал и ждал приказа к выступлению. Как только последние лучи солнца позолотили всадников, отряд медленно двинулся на север вдоль побережья.
— Противник близко, — предупредил Киёмори, выслав разведывательный дозор из трех всадников.
Преодолев некоторое расстояние, они заметили тусклые огни на пристани и догадались, что наткнулись на боевой лагерь неприятеля. Теперь путь отряду преградила смерть. Лица всадников напряглись, пальцы застыли на тетивах луков.
— Держитесь кучнее! Сближайтесь с противником, — приказал им Киёмори. — Держитесь вместе, ищите малейшую брешь в рядах неприятеля и старайтесь прорваться через нее. Помните — никакого рукопашного боя! Наша цель — прорваться в столицу. Сигэмори, не удаляйся от своих, — предупредил Киёмори сына с озабоченностью в голосе.
Сигэмори однажды слышал замечание своего дяди Токитады, что Киёмори недостает воинской стати. Хотя Киёмори уверенно сидел в седле, Сигэмори заметил, что тот начал полнеть и утрачивать легкость и проворность, необходимые для поединков.
— Не бойтесь, отец. Лучше позаботитесь о том, чтобы не потерять стремена, когда мы перейдем в галоп.
— Черт возьми! — рассмеялся глава дома. — Как ты смеешь разговаривать с отцом в таком тоне! Замолкни и встань в строй. Не смей погонять коня, пока я не подам сигнал. Ты еще не имеешь боевого опыта, помни. Те, кто хвастается перед боем, чаще всего теряют выдержку перед встречей с противником.
Когда отряд осторожно продвинулся вперед, то обнаружил, что ему навстречу скачут галопом всадники с горящими факелами и луками наготове. Они что-то кричали. Киёмори сделал знак отряду остановиться:
— Стойте! Погодите! Я слышу их голоса. Посмотрим, что они хотят сказать.
Всадники с готовностью вступили в переговоры.
— Вы не воины Киёмори из дома Хэйкэ, едущие в столицу? Господин Харимы с вами?
Киёмори, пришпорив коня, выехал из строя:
— Я Киёмори из дома Хэйкэ. Вы кто? Вы не из дома Гэндзи?
Один из воинов спешился и подошел к Киёмори:
— Мы не из дома Гэндзи, мы прибыли из Исэ. Мы узнали, что вы нуждаетесь в помощи.
— Вы Хэйкэ из Исэ? Колыбели дома Хэйкэ.
— Мы Хэйкэ, с которыми однажды подружился ваш отец. Мы не забыли его милостей и готовы помочь вам. Тысяча наших воинов вышла из Исэ, две сотни направились к поместью Рокухара. Сейчас туда же двинулись еще около пяти сотен. Триста всадников выехали для встречи и сопровождения вас.
— Спасибо богам! Войско, против которого нас предостерегали, следовательно, не из дома Гэндзи? Не могу поверить в это! Я так обязан своему отцу, который посеял семена нынешней удачи! — воскликнул Киёмори, благодаря судьбу.
В ночь, когда глава дома Хэйкэ въехал в расположение дружественных воинов, обе стороны бурно выражали радость. Объединенные силы выступили в дальнейший путь до зари. Киёмори, оглянувшись в седле, почувствовал большое воодушевление при виде того, как солнце заливает лучами отряд в четыреста воинов — силу немалую!
Светило еще не начало клониться к горизонту, когда отряд подъехал к гробнице Фусими, расположенной в нескольких десятках километров к югу от столицы. Было принято, чтобы паломники, возвращавшиеся из Кумано, оставляли здесь веточки тиса, которые они привезли из гробницы. Киёмори предложил сделать привал, достаточно длительный, чтобы успеть помолиться за победу. Когда он склонил голову в молитве, перед его глазами мелькнул хвост лисицы, исчезающий в норе. Господин Харимы вспомнил, как много лет назад во время охоты наткнулся на трех лисиц. И Киёмори, не склонный к суевериям, поверил, однако, что боги на его стороне.
Этой ночью Киёмори с разросшимся отрядом прибыл в поместье Рокухара. Кругом было пустынно, не горело ни одного огня, хотя приближался новогодний праздник. Только бродячие собаки, воющие под зимним месяцем, нарушали тишину. Когда жители поместья узнали о приближении Киёмори, их долго сдерживаемые чувства прорвались криками радости. Стар и млад, мужчины и женщины, воины и слуги высыпали из домов на улицы, размахивая руками и восклицая:
— Токико! Токико!
Киёмори подъехал к двухэтажным воротам, где его окружила многочисленная толпа. В ней он увидел знакомые лица близких и подозвал свою жену.
Токико, ожидавшая мужа на холодном воздухе, стояла, приподняв подол кимоно, чтобы не испачкать его в грязи. Услышав свое имя, она отпустила край одежды, пробралась вперед и схватилась за поводья коня Киёмори.
— Приехали! Живы!
Киёмори с трепетом вглядывался в ее лицо.
— Как ты? Как дети? — спросил он.
— Они так ждали вашего приезда.
— Они все живы и здоровы? Это чудо, настоящее чудо!
Киёмори въехал во двор своего дома, где его ждали у входа мачеха и дети. Темное пространство вскоре заполнилось топотом бегущих ног.
Узнав о том, что мачеха, Токико, дети, все женщины поместья спрятались, когда начались беспорядки, в холмах и вернулись, когда узнали, что Киёмори возвращается, он нахмурился:
— Зачем вы вернулись? Вы не должны были этого делать. Останьтесь на ночь, но на заре вы все должны уйти за холмы. Я не могу допустить, чтобы вы стали свидетелями предстоящих ужасов. Худшее впереди. Рокухара может скоро превратиться в дымящие развалины.
Нобуёри и Корэката созвали совет, на который должны были прийти все придворные под страхом смерти. Тем не менее многие из них не пришли. Хотя стало известно, что воины Исэ и соседних провинций двигались к поместью Рокухара и что сам Киёмори скоро прибывает туда, Нобуёри больше беспокоило отсутствие ряда сановников, приглашенных на совет.