НИКОЛАЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ДВОРЦОВ 18 страница
Обычно это кончалось выпачканной в саже одеждой, новой дырой на пальто, сильной простудой, синяком на скуле, при особом невезении — вызовом родителей в школу. А здесь... Ленька и подумать боялся, чем здесь может кончиться, если ему уступить.
Он сделал жалкую попытку отвлечь Гешку от опасных мыслей:
— Смотри, смотри, бабочка! С черепом на крыльях!
Конечно, не удалось. Гешку теперь от его новой идеи не то что бабочка — тигр бы не отвлек.
— У меня идея! — повторил Гешка, и в глазах у него все ярче разгорались огоньки.— Этот тип, этот предатель бородатый, должен ведь сюда вернуться, так?
— Ох! — сразу заволновался Ленька и стал смотреть по сторонам.— Он же придет с подмогой.
— Все равно! Улучим момент —и сцапаем:. На машину и...
— Ты что! Ты что!.. Знал бы, ни за что с тобой не полетел!
Как всегда, его нытье и на этот раз лишь подстегнуло Гешку.
— А что, плохо его поймать, да? Плохо поймать и в наше время привести, да?
— Зачем, зачем?
— Как зачем? Как это зачем? Привезем, сдадим в милицию. Пусть судят за предательство. А нам еще по ордену дадут. Ну, пусть хоть один на двоих. Тоже ничего! День ты носишь, день я...
У Гешки уже и план готовый был — планы у него обычно созревали мгновенно, в одно время с идеями. Что надо сделать? А вот что. Свернуть веревку, спрятаться — ну хотя бы в той яме с лопухами—и ждать. Придет рыжий дядька с колчаковцами. Увидят: девушки нет, никого нет. Колчаковцы побегут в разные стороны искать партизанку, а дядька останется здесь их ждать; не побежит ведь он вместе с ними, хромой. Вот тут они и навалятся на него, свяжут...
Ленька был в отчаянии:
— Он же здоровый такой!
— Только на вид. А нас двое. И потом, я приемчик новый знаю — сила!..
И тут они оба одновременно услышали ухающие звуки: хо-хлоп, хо-хлоп, хо-хлоп... Словно кто-то выколачивает пыль из развешанного на веревке ковра.
Хо-хлоп, хо-хлоп, хо-хлоп! Ближе, ближе...
Ленька уже собрался задать стрекача - страшнее всего, когда надвигается что-то неизвестное. Но Гешка, вспомнив прошлое лето у дедушки в деревне, схватил свернутую в круг веревку.
— Лошади скачут. Они на конях. В яму быстро!
Он не успел еще закончить, как Ленька уже исчез в яме — только лопухи зашуршали. Гешка побежал вслед за ним.
Яма оказалась достаточно глубокой. Гешка навалился грудью на край, осторожно раздвинул толстые стебли растений и стал наблюдать.
Из-за поворота дороги, мелькая между деревьями, вынеслись три лошади. На двух — верховые в военной форме. На третьей, привалившись к шее коня, грузно колыхался рыжебородый дядька.
Вот они свернули с дороги.
— Тпру! — осадил лошадь один из военных.— Ну? Здесь или не здесь?
— Должно, тут,— отозвался рыжебородый.
— Слезай! — сердито скомандовал военный и спрыгнул сам со взмыленного кoня. -Память у тебя отшибло, что ли?
Повернулся боком, и Гешка увидел на нем знакомые погоны. Одна широкая полоса поперек, другая, поуже, вдоль.
— Наши! — крикнул Гешка обрадованно.— Они его поймали!
— Гешка, Гешка!..
Ленька попытался его удержать, но он не стал слушать, лишь отмахнулся. Мигом выкарабкался из ямы и побежал к военному.
— Товарищ старшина! Товарищ старшина!
Все трое оторопело уставились на него: и старшина, и усатый солдат с мятыми красными погонами, и мешком сползший с коня рыжебородый.
— Здравия желаю, товарищ старшина!—бойко поприветствовал Гешка.—Вы Клашу ищете, да? Клашу с Гляденгоры? Это мы ее освободили.
И скромно потупился, ожидая от него похвалы.
— Что за мальчонка? — рявкнул после паузы старшина.— Тот самый?
— Он,— подтвердил рыжебородый.— Вот гаденыш!
Гешка поднял голову:
— Сам ты гад, предатель!
— Молчать! — снова рявкнул старшина.— Куда она пошла? В какую сторону? Ну?
Он размахнулся. Гешка не успел увернуться, и щеку ожгла здоровенная затрещина.
У Гешки потемнело в глазах. Плюхнулся на землю, отполз, вскочил, хотел было ринуться в сторону. Но — поздно! Жесткая рука крепко-накрепко держала его за воротник куртки.
— Куда она пошла? Куда? — Взбешенный колчаковец потряс Гешку в воздухе; у того заболтались, как у куклы, руки и ноги.— Красный?! — Только сейчас он заметил пионерский галстук.— Ну, погоди же, большевистский щенок!.. Лукич!
Рыжебородый подскочил, забыв про больную ногу, вытянулся подобострастно, руки по швам.
— Держи, дура! Этого проворонишь — не сносить тебе головы!
И, сжав Гешку так, что у того дух перехватило, сунул его, как деревяшку какую- то, рыжебородому.
— Ой-ой-ой! — Гешка взвыл на весь лес от обиды и боли.— Фашисты! Гитлеры!
Долго кричать ему не дали. Рыжебородый взял его за голову, больно нажал на скулы вонючими, пропахшими табаком пальцами и, как Гешка ни отбивался, запихнул в рот валявшуюся тут же, у подножья дерева, тряпку.
— Веревка моя здесь была,— пошарил по земле.— Куда он ее задевал!.. Ладно! снял с себя широченный ремень, приподнял Гешку, как котенка, и, держа на весу, плотно пристегнул ремнем к стволу,— Повиси, привыкай!..
Дальше все произошло так, как предвидел Гешка. Колчаковцы разъехались в разные стороны искать ускользнувшую от них партизанскую разведчицу. Рыжебородый остался на месте.
Все так — с одной только разницей: пленником был он сам!
Нетрудно было предугадать дальнейшее. Поймают колчаковцы Клашу или не поймают, а уж с ним-то разделаются наверняка. Помощи ждать неоткуда. Ленька? Что он сделает один, с голыми руками, против этого здорового дядьки, да еще вооруженного теперь не какой-нибудь дубиной — наганом.
Вдалеке защелкали выстрелы. Неужели Клашу засекли?
Рыжебородый тоже прислушался, криво усмехнулся:
— Каюк ей, кажись.
Ремень впился в ребра, давил на живот. Гешка заерзал на стволе, пытаясь достать ногами землю. Рыжебородый подошел, посмотрел.
— Не балуй!
И, упершись в дерево ногой, затянул ремень еще туже. У Гешки сперло дыхание. На лбу выступил пот, глаза сами собой закрылись...
А когда они открылись снова, ремень уже не давил, куда-то исчезла боль. И Гешка нисколько не удивился, когда увидел рядом с собой партизанку Клашу. Ведь это было в порядке вещей: они выручили ее, она выручила их.
Удивительнее было другое. Рыжебородый стоял рядом, задрав вверх руки, выпучив свиные глазки. Позади него, тыча в спину его же собственным наганом, стоял партизан. Настоящий живой партизан, с винтовкой, опоясанный пулеметной лентой с патронами, с красной полоской поперек околыша фуражки.
И еще Гешка увидел других партизан. Низко пригибаясь, они перебегали через дорогу и исчезали в кустах на той стороне...
— Ноги держат? — спросила Клаша, чуть улыбаясь.
Он присел, подпрыгнул.
— Вроде держат.
— Ну, беги! — подтолкнула легонько.— Беги-беги, сейчас тут жарко будет.
— А можно, я...
— Нет! — сказала Клаша твердо, и он понял, что, проси не проси, все равно ничего не выйдет.— Ну!
И он побежал.
Откуда-то сбоку из-за деревьев выскочил Ленька, присоединился к нему.
— А я уже петлю на веревке завязал,— горячо убеждал он друга на бегу.— Если бы не партизаны, я бы ему на шею кинул и как потянул бы...
И хотя Гешка прекрасно понимал, что ничего такого Ленька не сумел бы сделать, да и, скорее всего, даже не попытался бы, лежал, наверное, полумертвый от страха на самом дне ямы, все равно ему было приятно. Как хорошо, что он улетел в прошлое не один, а вместе с Ленькой!
Позади затрещали выстрелы, тяжело ухнули разрывы гранат.
— Скорее!
Тут Леньку не надо было ни подгонять, ни упрашивать. Он понесся со всех ног, легко обогнав Гешку. Когда тот подбежал к машине, она уже стояла освобожденная от скрывавших ее веток.
— Скорей!—умолял Ленька.— Скорей! Догонят, поймают! Уконтра... Как она сказала?
— Не уконтрапупят, не паникуй! — Теперь, когда Гешка держал рукоятки машины времени, к нему вернулась обычная самоуверенность.— Не до нас им. Слышишь?
Стрельба в лесу все разгоралась. К беспорядочным винтовочным выстрелам присоединилось мерное татаканье пулемета.
— Вот черт! — Гешка, морщась, пососал ладонь, разодранную до крови в неравной схватке с колчаковцем.— До чего додумались— под наших маскироваться!
— Не маскировались они... Ну, скорей!
— Как это не маскировались? А старшинские погоны? Я же сам видел.
— Скорей, Гешка, не возись так! — простонал Ленька.— Погоны тогда носили белые, а у красных никаких погон не было.
Гешка не поверил:
— Ну да!
— Видел ты у Чапая погоны? Или у Петьки?.. Ой, скорей! — Ленька чуть не плакал.
— Правда! — вспомнил Гешка.— Не было у Чапая погон. Значит, я ошибся,— признал он наконец.— Нет, не стоит в гражданскую. Одна только путаница. Давай лучше в Великую Отечественную без пересадки. Там, по крайней мере, все ясно. Наши так наши, фашисты так фашисты! Поймаем гитлеровского диверсанта — звездочки золотые на грудь. Запросто! А потом домой, поужинаем — и в будущее. С золотыми звездочками нас там знаешь как встретят!
Ленька сидел ни жив ни мертв. Ему опять послышались те самые звуки: хо-хлоп, хо-хлоп. Он боялся сказать об этом Гешке: вдруг тому снова взбредет в голову ловить колчаковца? Он боялся не сказать об этом Гешке: вдруг враги появятся раньше, чем он успеет повернуть рукоятку машины?
Он не знал, что делать.
Гешка еще разглагольствовал о геройских подвигах, когда на поляну вдруг вынесся верховой на взмыленном коне. Тот самый, с погонами старшины. Они увидели друг друга одновременно и замерли на какую-то долю мгновения.
Колчаковец первым пришел в себя. Выхватил саблю из ножен и с диким гиканьем понесся в атаку на странной формы кресло с двумя ребятишками на нем.
— Гитлер капут! Гитлер капут!—успел еще крикнуть Гешка перед тем, как крутануть рукоятку.
Конь заржал и остановился на всем скаку.
Колчаковец, привставший на стременах, не удержался, перелетел через голову коня и на лету треснулся спиной о щербатый пень.
Вскочил, ругаясь, и обмер. Рука сама собой сотворила крестное знамение, единственное ему известное средство спасения от нечистой силы.
На том месте, где только что стояло кресло, ничего не было.
Совсем ничего.
Ровным счетом ничего!
И все-таки обидно. За Гешку обидно, за Леньку. Верно, ребята?
Неудачно слетали они в свой первый полет на машине времени. И, главное, сами виноваты.
Вот вы, ребята, конечно, сразу разобрались бы, что дядька тот рыжебородый — предатель.
Верно?
Уж вы-то колчаковца этого наверняка сумели бы одолеть. Что тут трудного? Выхватить у него пистолет — раз! Прицелиться — два! Крикнуть «Руки вверх!» — три!
Не так, что ли?
А вот Гешка с Ленькой не смогли. Интересно, почему? Они ведь тоже, как вы, считали, что и разобраться во всем сумеют, и колчаковца пленят...
И все-таки не разобрались, не пленили.
Почему же? Почему?
ЗВЕЗДОЧКИ НА ГРУДЬ
Машина времени — это вам не какой- нибудь скрипучий тихоход. Закрыл глаза, открыл снова — и уже перенесся вперед на многие годы. И лес вроде тот же, и небо
такое же, с теми же белыми барашками- облачками на нем. А пролегло между тем временем и этим лет двадцать, не меньше. Гешка был в этом убежден. А вот Ленька все еще не верил. Не решаясь сойти с машины времени, пристально вглядывался в тенистую глубину леса: не притаился ли там колчаковец?
— Его и на свете-то нет! — уверял Гешка.— Давным-давно уже капут.
Как ни соблазнительно было бросить Леньку здесь, в кресле, и уйти за золотой звездочкой одному, он все же не решался. Опыт первого путешествия убедительно говорил, что лучше не разлучаться.
— А чем ты можешь доказать? — все еще колебался Ленька.
Еще и доказывай ему!
— Вот, смотри: здесь были кусты. А теперь что?
В самом деле, машина времени стояла в густой тени высоких многолетних деревьев...
Уговорил он все-таки Леньку, сполз тот с машины.
А когда они вдвоем, прячась за стволами деревьев, осторожно подошли к продвинувшейся за эти годы в сторону холмов опушке леса, то окончательно убедились: да, машина времени действует безотказно.
Бывшая деревня неузнаваемо разрослась во все стороны. Деревня? Да никакой деревни уже не было. Вместо нее стоял город. Не такой еще, конечно, большой, каким его знали ребята, но уже знакомый.
Пускали в небо клубы бугристого дыма высоченные трубы химкомбината — когда Гешка был маленький, он думал, что на комбинате из дыма делают тучи и облака...
По железнодорожному мосту с ажурными переплетениями пролетов, сосредоточенно пыхтя, тащился непривычно маленький паровозик, сам невзрачный, закопченный, зато с большими ярко-красными колесами...
А вот...
— Школа! — запрыгал Гешка в восторге.— Наша школа!
Белое здание школы, еще не совсем достроенное, без крыши, стояло недалеко, за холмом. Со всех сторон к будущей школе вплотную подступали поля, и лишь с одной, там, где пролегал пыльный большак, выстроились длинные ряды деревянных бараков, похожих отсюда на караван судов в зеленом море.
А где же та дорога, по которой скакал из деревни колчаковец? Вместо нее была железнодорожная насыпь. На ней поблескивали новенькие, еще не успевшие потускнеть рельсы.
Пока ребята стояли так и весело переговаривались, узнавая дома и целые улицы через насыпь, чуть позади них, перебрался худощавый паренек в железнодорожном кителе, слишком длинном, слишком просторном, слишком широком в плечах. Лишь рукава в самый раз — потому что подвернуты
Пареньку было от силы пятнадцать. Ну, самое большое — шестнадцать, хотя взгляд у него был совсем по-взрослому серьезен и сосредоточен.
Ленька заметил его первым и, конечно, не смог удержаться от своего привычного «ой!»
Восклицание было не сказать чтобы очень громким. Гешка, привычный к Ленькиным ойканьям, и не поморщился. А вот паренек даже вздрогнул:
— Ох, друг, всех ворон распугал!
Несколько секунд они молча изучали друг друга. Паренек спросил первым:
— Из школы?
— Д-да,— ответил Ленька чистую правду: разве они не школьники?
— Что ж опаздываете? Сказано: в два.
Гешка спросил:
— А теперь сколько?
Паренек посмотрел... Нет, не на часы.
Он посмотрел на солнце, прикрыв ладонью глаза.
— Да уж на пятый перевалило. Придется наверстывать.
— А вы...— Гешка посмотрел на его китель не по размеру, на дедовские сапоги и поправился:—А ты кто?
— Не видишь? Путеец, железнодорожник.
— Вот это дает так дает! — Гешка смерил парнишку взглядом.— Слышишь, Ленька, путеец он!
— Путеец! — подтвердил паренек.
— Ври больше! Тебе сколько лет? — Гешка стал напротив него, уперев руки в бока, насмешливо улыбаясь.
Паренек сдвинул брови:
— Ты что, с луны свалился? Война ведь! Батя на фронте фашистов бьет. А я на его месте, как положено.
Неожиданно он стал расстегивать китель, снял, аккуратно сложил, поместил на камень, предварительно сдув с него пыль. Гешка недоумевал. С чего это он вдруг раздеваться надумал?
— Что стоите? — Паренек повернулся к друзьям.— Пора начинать.
— А ч-что делать? — робко осведомился Ленька.
— Как? Не знаете? Вы что, впервые?.. Тогда ясно! Давайте знакомиться.— Паренек подал руку одному, другому, представился совсем по-взрослому:—Андреем меня зовите.
— Гешка...
— Леонид Мохов.— Ленька отвесил вежливый поклон.— Очень приятно!
— Откуда в наши края?
— Из Москвы,— не задумываясь, ответил Гешка.
И не угадал!
— Как? — удивился Андрей,—Разве из Москвы еще эвакуируют?
— Ну... Уже больше нет,— стал крутиться Гешка.— Мы последние,— ловко вывернулся он.— Знаешь, как долго ехали. Сегодня вот только прибыли.
«Это он удачно придумал!» — сразу оценил Ленька. Раз они явились сюда, в этот город, в эту школу лишь сегодня, то с полным правом, не вызывая никаких подозрений, могут не знать того, что уже знают давно живущие здесь.
— Отцы, небось, тоже на фронте?
Гешка и Ленька дружно закивали головами: на фронте, на фронте, само собой, где же еще!
— А матери работают?
Опять молча, но энергично подтвердили: работают, работают, само собой!
— Хлебнули, да?
Андрей смотрел на них с сочувствием, и им сделалось не по себе: парень-то, видать, хороший, а вот приходится волей-неволей обманывать.
— Обстановочка такая: ваш пионерский отряд помощи фронту вот уже месяц помогает нам, путейцам...— Тут Андрей приосанился, посмотрел на Гешку строго и повторил:—Помогает нам, путейцам, приводить в порядок дорожное хозяйство.
У Гешки вырвалось:
— Красотища! Целый месяц не учиться!
Андрей вроде и не слышал:
— Трудновато — факт! Пять часов за партой, потом сюда из города топать, потом отсюда. Да еще домашние задания.
— Ого! — опять не сдержался Гешка.
— Но все ваши ребята молодцами, молодцами!— похвалил Андрей.— И вы тоже не подкачаете, верно? — поощряюще улыбнулся и хлопнул Леньку по плечу.— Как же — москвичи!
Ленька, не отвечая, уставился на дерево, словно разглядел потрясающую букашку на слоистой коре...
Работа предстояла, на первый взгляд, не трудная. Вдоль насыпи, в равных промежутках друг от друга, навалены груды шпал — их набросали сюда с платформ. Надо было перенести шпалы на другую сторону насыпи и сложить ровными штабелями.
Гешка храбро взялся за первую шпалу, намереваясь самостоятельно перетащить ее через рельсы. Но едва приподнял, как шпала, словно живая, рванулась из рук и гулко ухнула на землю.
— Тяжелая какая!
— А ты думал — в одиночку? — рассмеялся Андрей.— Я за один конец, вы вдвоем— за другой! Ну — взяли! — скомандовал он.
Так было полегче, хотя тоже не сахар. Андрей и здоровее и сноровистее, да и привык к такой работе. Он без видимого труда поднимал свой конец шпалы. А вот Гешке и Леньке пришлось попыхтеть. Тяжелая шпала капризничала, вывертывалась, заносила в сторону то Гешку, то Леньку и все норовила стукнуть их по коленкам, когда они перешагивали через рельсы.
Оба быстро вспотели, дыхание стало прерывистым, руки красными, в черных полоса и пятнах смолы.
Андрей не торопил, даже нарочно тянул шаг, когда направлялись за очередной шпалой через насыпь.
Сложили один штабель, перешли к другому. И тут Андрей спросил:
— Вы как шли сюда? Через переезд?
— Нет, через лес,—Гешка решил держаться поближе к правде.
— Тетку там не встретили с винтовкой?
Сердце у Гешки радостно трепыхнулось. Вот! Вот!
— С винтовкой?
— Здоровая такая, в сапогах.
— Нет, не встретили.— А сам шепотом Леньке:—Слышал? Диверсантка!
На разговор и на работу одновременно сил не хватало. Конец шпалы чиркнул по насыпи.
— Выше, выше поднимайте! — прикрикнул Андрей.— Эх, москвичи! Притомились? Может, перекур?
Ленька бы рад, да вот Гешка упрямится, не хочет перед Андреем выглядеть слабаком. Стиснул зубы:
— Рано...
Еще один штабель сложили. По дороге к следующему Андрей спросил:
— Сводку Совинформбюро слушали?
— Нет, не успели,— заторопился с ответом Гешка.— Как там, на фронте? Белых еще не прогнали?
Белых!.. У Леньки сразу руки вспотели, главным образом от негодования. Ну и, конечно, немножечко из опасения быть разоблаченными.
— Он ш-шутит! — А Гешку стукнул в бок и прошипел: — Кол бы тебе за это! Все перепутал: Отечественную и гражданскую!
— Не до шуток.— У Андрея было озабоченное лицо.— Рвется фриц к Волге.
— Да ты не бойся! — успокоил его Гешка.— Наши там их остановят. Обязательно. А потом как нажмут — будут гнать до самого Берлина.
— Это-то я знаю...— вздохнул Андрей.
Гешка поразился:
— Знаешь?! Откуда?
Но Андрей лишь усмехнулся:
— А ты откуда? Оттуда и я.
— Я совсем другое дело. Я в школе учил. «Разгром гитлеровской Германии. Знамя победы над рейхстагом». Вот!
— Ну и мастер ты заливать! Про будущую победу в школе учил — ведь придумать надо!
Андрей смеялся, а Гешку злило, что он ему не верит.
— Учил!—доказывал он в запале.— Еще в прошлом году. Ленька, скажи!
И опять заработал кулаком в бок.
Шпала грохнулась на землю, подняв столб пыли.
— Перекур! — скомандовал Андрей и, подавая ребятам пример, сел первым на край насыпи.—Значит, говорите, тетку не видели? Здоровущая такая? — Приподнялся, посмотрел на дорогу, петлявшую из леса.
Гешка прилег на траву рядом с Ленькой так, что его губы оказались на уровне Ленькиного уха. Прошептал неслышно: «Видал, как волнуется?»
Полежал немного, прикидывая, как бы самим, без посторонней помощи, с диверсанткой этой разделаться. Потом спросил Андрея, все еще высматривавшего что-то на дороге:
— Много тут у вас фашистов?
— Чего, чего? — повернулся к нему тот.
— Ну этих... шпионов, взрывальщиков всяких.
— Диверсантов?.. Ха-ха! Полно!
Гешка обрадовался:
— Правда?
— Где же им еще быть, как не в четырех тысячах километров от фронта? Самое для них золотое место.
— И много ты поймал?
— Как тебе сказать! — Андрей сохранял полную серьезность.— Штук... ну, я не знаю...
Гешка не отставал:
— Пять? Больше?
— Гешка!—упрекнул Ленька.— Это же военная тайна!
— Ну и забавные же вы ребята, москвичи!— рассмеялся Андрей.— Вроде с неба свалились.
«А мы и в самом деле...» — подумал Гешка и только собрался начать подробные расспросы насчет наград, какие тут за поимку диверсантов полагаются, как Андрей с криком: «Догоняйте!» вскочил и понесся, преследуемый ребятами, назад, к камню, на котором лежал его китель. Добежал, вытащил из кармана завернутый в привядший лопух ломтик черного хлеба.
— Что уставились? Черняшки не видели? Закусывайте тоже.
— А у нас... ничего,—развел руками Гешка.
— Не выдержали? С утра всю пайку умяли?
Пайка... Гешка не совсем понял. Сообразил только, что так, наверное, во время войны хлеб назывался.
— Нет, утром я без хлеба. Стакан сливок и яичницу с жареной колбасой.
Ленька добавил:
— А я кусок вчерашней курицы. Я ее холодную очень обожаю.
У Андрея вытянулось лицо, словно они наплели ему целую кучу невероятных, невозможных вещей. Сначала он поразился— что за чудеса? Потом нахмурился — врут, ясное дело! И наконец расплылся в улыбке— разыгрывают его!
— Ну, фантазеры!.. А я получу хлеб по карточке — делю на три раза. Утром, в обед и вечером по ломтику. А то голодно очень, спасу нет терпеть до утра. Ем и тоже мечтаю, вот как вы: это яичко, это сало, а вот это колбаса; вы поменьше меня, наверное, уже вкус колбасы позабыли, а я еще помню. Потом хлеб водой запью, чем не молочко?— Он отломил кусочек черняшки, смеясь, отправил в рот.— А вот это курочка. Мягонькая, вкусненькая.
Ребята следили за Андреем голодными глазами. Он заметил, сразу перестал смеяться.
— Слушайте, а вы ведь здорово есть хотите, верно?
Гешка и Ленька дружно сглотнули слюну и так же дружно ответили категорическим «Нет!».
— Понятно!
Вытащил из-за голенища самодельный нож, разрезал оставшийся ломтик хлеба на три равные дольки. Приказал Гешке:
— Отвернись!.. — Указал ножом на ломтик.— Кому?
— Тебе.
— А это?
— Тоже.
— Брось! —Рассердился Андрей. - Говори — тебе или Леньке?
Гешка спорить не стал:
— Пусть будет Леньке.
— Другое дело! А то ломается тут еще. Разбирайте свои пайки. Живо!.. Берите, берите, кому я говорю? Потом когда-нибудь разбогатеете — отдадите.
Гешка моментально сжевал свою долю. Странное дело! Черный непропеченный хлеб показался ему вкуснее пирожного.
— Какая пайка едкая! — Гешка тщательно собрал с куртки прилипшие крошки.— Ешь, ешь, и все хочется. Вот вернусь домой, сразу набью живот по горло.
— А дома есть? — спросил Андрей.
— О, дома сколько хочешь! А не будет— в булочную сбегаю.
И опять удивился: Андрей не поверил, рассмеялся, как хорошей шутке.
Ленька тем временем пошарил у себя по карманам — не завалялась ли где конфета? И верно, нашлась! Да еще какая: его любимая — «Мишка». Хотел развернуть и съесть. Но тут заметил, что Андрей смотрит на конфету с благоговением, почти как на чудо.
— Бери! Да бери же!
Ленька почти насильно пихнул конфету Андрею в руку. Тот рассмотрел этикетку, понюхал, покачал головой.
— Смотри, какое еще богатство бывает на свете.
Но есть не стал. Вытащил платок, бережно завернул в него конфету. Пояснил:
— Тут девчонка у нас одна, ей отдам. Руки зимой обморозила на строительстве запасных путей, до сих пор еще болят...
Андрей откинулся на траву, заложил руки под голову. И моментально уснул, как обычно засыпают смертельно уставшие люди.
— Знаешь, что,— сказал Ленька тихо,— давай завтра ему и хлеба притащим, и колбасы.
— И мороженого,— добавил Гешка.— В кружку, и льда в нее натолкать — тогда не растает.
— Конфет еще. «Мишек», «Трюфелей»...
Андрей проснулся так же внезапно, каки заснул. Спросил, протирая глаза:
— Не появлялась?
— Тетка? С винтовкой? — сообразил Гешка.— Нет, не появлялась. Ты поспи еще, мы покараулим.
— Только разморишься.— Андрей рывком поднялся на ноги. Прошелся, сделал несколько быстрых движений, прогоняя остатки сна.— Не спать так не спать, спать так спать. Лечь и... лет этак на тридцать. Интересно,— он мечтательно огляделся,— интересно, как здесь все тогда будет?
Разве мог Гешка выдержать — ведь он- то знал! Вскочил, замахал руками возбужденно.
— Через тридцать лет? Это я тебе точно скажу.
И пошел, и пошел, не обращая внимания на отчаянные Ленькины знаки.
— Смотри! — Помчался на всех парах к дереву в стороне от насыпи.— Что я сейчас сделал?
— Поляну перебежал.— Андрей следил за ним веселыми глазами.
— А вот и нет! — торжествовал Гешка.— Не поляну никакую, а Московский проспект. Ну, тот, который у вас там, внизу, начинается. А бежал потому, что здесь нет перехода. Машины, мотоциклы, автобусы, троллейбусы. Милиционер, как увидит, сразу свистеть... А теперь?
Гешка подошел к раздвоенной сосне, поклонился, забормотал неслышно. Потом повернулся, держа в руке что-то воображаемое.
— Это я мороженое купил,— пояснил.— Здесь, в кафе «Улыбка», самое лучшее.— Он пошел усердно лизать несуществующее мороженое.— А теперь загляну-ка я во Дворец пионеров. Близко, совсем рядом — метров пятьдесят.
Сунув руки в карманы брюк, Гешка большими шагами отмерил приблизительное расстояние и остановился перед муравейником.
— Вот здесь. Ох и дворец! Белый весь, с колоннами.— Задрал голову.— Вон сидит ворона на ветке, видишь? Там наш авиамодельный кружок. Половинка окна разбитая— это Витька Синицын из нашего класса. У него мяч такой прыгучий, сколько окон поразбивал — ужас!..
Бедный Ленька весь извелся, пытаясь заткнуть этот внезапно прорвавшийся фонтан. Но как заткнуть, если увлекшийся Гешка на него даже не смотрит. Ленька и знаки ему подавал, и ногой пытался стукнуть незаметно.
Ноль внимания! Бежит Гешка вприпрыжку вдоль будущей улицы — будущий троллейбус изображает. Рисует пальцем кружки на сосне — про будущий светофор на углу рассказывает.
А Андрей? Ленька, трепеща от волнения, оглянулся.
Нет, ничего. Слушает с интересом, да еще и улыбается.
А Гешка заливается себе соловьем. Конечно, это ему не в школе урок отвечать!
— Вот тут, где я стою, наш дом. Пять этажей из крупноблочных панелей. А на втором этаже, вон там примерно, где сук сломанный,— наша квартира. Двадцать седьмой номер. Как откроешь дверь, сразу телик видать, от самого порога. И бабушка сидит...
— Телик? — переспросил Андрей.
Гешка искренне удивился, совсем позабыв про разницу во времени.
— Не знаешь? Ну, телевизор.... У нас «Рубин». Хороший, на комнатную антенну принимает. И все-все видно. Москву по «Орбите», Будапешт, Прагу, Варшаву все, что хочешь!
Андрей хлопнул его по спине:
— «Катись, катись, яблочко, по золотому блюдечку...» Эту сказку и я знаю.
— Не веришь? Ленька, возьмем его с собой на машине времени?
Тот в ужасе схватился за голову. Но катастрофы не последовало.
— Ладно! — Андрей опять стал cepьезным.— Хоть и мастер ты на фантазии все же делу время, потехе час. Все! За работу! Поели, пошутили, отдохнули. Теперь без меня справитесь.
— У-у! — недовольно протянул Гешка.- Нам одним, без тебя, через насыпь не перетащить.
— И не надо. Дальше шпалы на месте лежат, только сложить в штабели, смотрите, не тяп-ляп. А то переделывать заставлю.
— А ты сам куда?
Андрей показал рукой вправо, туда, где железнодорожный путь, поворачивая, терялся в лесу.
— К переезду ненадолго сбегаю, к дяде Коле. Просил ближе к вечеру прийти подсобить.
Он направился по пути, широко переставляя ноги. Крикнул:
— Если тетка эта появится — сразу за мной на переезд. Понятно?
— Так точно! — Гешка отдал честь по- военному и, мобилизовав весь свой книжный багаж, блеснул фронтовой поговоркой:— Порядок в танковых войсках!
Андрей ушел, ребята стали складывать шпалы. Дело продвигалось довольно вяло. То ли шпалы попались особо тяжелые, то ли что....
Первым выбросил белый флаг Гешка.
- Я думал — подвиги. А тут работа да работа. Одна только надежда — диверсанта поймать.
«Очень надо! Еще стрелять будет»,— подумал Ленька. А вслух сказал: