АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ БАЗДЫРЁВ 12 страница
- Чего ты копаешься?! — возмутился Илька. — Подумаешь, сантиметр туда или сюда...
В это время на ведро надвинулась коротенькая тень. К щебню вразвалочку подошел Ванька. Небрежно и как бы между прочим он пинком отстранил Борьку от ведра и, взявшись за конец палки, повелительно кивнул Ильке:
— Понесли!
— Не имеешь права! — насупив беленькие брови, встал на пути Борька. — Я Александру Васильевичу скажу.
Он и в самом деле жаловался, но, должно быть, сочувствия не встретил и пристроился возить с Димкой воду с реки.
Ванька набросился на работу, словно голодный на еду. В конце дня Кузьма Кузьмич распорядился принести соломы, чтобы прикрыть от солнца залитый в траншее бетон. Все носили солому охапками, а Ванька нашел веревку и принес такую вязанку, что Кузьма Кузьмич только руками развел:
— Ты же надорвешься, Казарлыга! Такую вязанку взрослому впору нести.
После работы все вместе — и учителя и мальчишки — отправились купаться.
Время было еще не позднее. Реденькие, как кисея, белые облака плыли медленно по глубокому синему небу точно гусиные перья по воде. Они нисколько не заслоняли солнца, и оно хотя и склонилось уже на вечер, но припекало так, что на песок голой ногой больно было встать.
Тенистый бор издали манил прохладой. Казалось, там, под разлапистыми соснами, можно легко вздохнуть. Но, как только вошли в сосняк, духота оказалась еще более невыносимой. В деревне хоть иногда налетал ветерок и тормошил сухой, напитавшийся жарой воздух. А тут ни ветринки. Воздух, настоенный на аромате боровых цветов, трав и растопленной смолы, был теплый, как долго стоявший на солнцепеке квас. Он щекотал ноздри и мутил голову.
Узенькая тропинка, огибая пушистые кустики молодых сосенок, серой ниточкой вилась по бору. На поворотах в просветах между стволами деревьев видно было, как быстро мелькают ноги идущих впереди мальчишек. Наконец с кромки бора потянуло холодком, а потом мелькнули голубые кусочки воды. Река! Кто-то из мальчишек, забросив руку за спину, начал на ходу стягивать с себя рубашку. Илька тоже стащил прилипшую к спине майку, потом, прыгая по очереди то на одной, то на другой ноге, сбросил штаны и, скомкав их вместе с майкой, что есть духу припустил к реке.
Когда учителя степенно подошли к Кулунде, на берегу голубели и зеленели ребячьи рубашки. А река кипела. Мальчишки, обрадовавшись прохладе, как окуни перед дождем, то ныряли, то выпрыгивали из воды. Эхо не успевало подхватывать и передавать по бору разноголосый крик и писк ребят.
Учителя, раздевшись, постояли на берегу. Кузьма Кузьмич осторожно вошел в воду и, ухнув, как женщина, присел. Александр Васильевич вел себя немного смелее: сперва, высоко поднимая ноги, шел, а потом упал на живот и поплыл.
- Давайте, Олег Михайлович! — позвал он. — Вода, как щелок.
Олег Михайлович прицелился и вдруг прямо с берега веретеном врезался в воду. Александр Васильевич, тяжело отдуваясь, плыл на противоположную сторону реки. Настигая его, из-под воды поднимались легкие круги и, расплываясь во все стороны, таяли. Вот один кружок, похожий на обруч от кадки, всплыл наверх рядом с директором, второй уже впереди его, и наконец из воды выше, чем по плечи, вылетел новый учитель. Он фыркнул, поправил сбившиеся на глаза мокрые волосы и широкими саженками замахал к берегу.
- Ого! - словно вздох, пронеслось среди мальчишек. Илька на глаз прикинул расстояние от того места, где Олег Михайлович нырнул и где всплыл. Было не меньше метров пятнадцати.
- Вот бы узнать, как он там? — заинтересовался Женька Карасев. - Ногами об землю упирался или просто плыл?
Подумаешь, невидаль! — хмыкнул Ванька. — Да если хотите, я еще дальше нырну.
Он заставил всех мальчишек и маленьких девчонок, купавшихся здесь раньше, встать в шеренгу лицом к противоположному берегу, а сам глубоко вдохнул, присел и скрылся под водой.
На противоположном берегу, на травке, свесив ноги в воду, сидели директор, Кузьма Кузьмич и новый учитель. По воде ясно доносился негромкий голос Александра Васильевича.
- Сейчас меня заботит другое. Здание для мастерской у нас будет, теперь в этом я уверен. Надо оборудование добывать, инструмент.
Прислушиваясь к разговору на противоположном берегу, Илька механически считал удары своего сердца: тридцать пять, тридцать шесть, тридцать...
- Нет, столько он не мог просидеть в воде! — заволновался Женька Карасев.
- Его, наверное, под лабзу затянуло, — ляпнул Костя Семикин, и сразу же девчоночий край шеренги огласился ревом.
— Что у вас там такое? — спросил с противоположного берега директор.
Если бы ответил кто-нибудь один, то учителя, конечно, поняли бы все. Но так как объяснить посчитал своим долгом каждый, то директор в ответ на свой вопрос услышал разноголосый рев с частым повторением одного лишь слова: «утонул, утонул». Александр Васильевич сказал что-то учителям, и все трое, словно на соревновании, одновременно кинулись в воду. Кузьма Кузьмич отстал на первых же метрах. Александр Васильевич сперва начал было плыть вразмашку, но, видимо, скоро истратил силы и перевернулся на спину.
— Гоните уж вы! — крикнул он Олегу Михайловичу.
Новый учитель и так гнал. Он поочередно выбрасывал криво согнутые руки, молотил ногами так, что вода сзади кипела, точно там работали не ноги, а винт. Издали можно было подумать, что учитель совсем не умеет плавать. Во всяком случае, в сравнении с тем, как он плыл вразмашку пять или десять минут назад, теперь он выглядел беспомощным. Тогда при каждом рывке он почти на полкорпуса выпрыгивал из воды и если бы перед этим не нырял, то приплыл бы на берег с сухой спиной. А тут даже голову держал в воде, лишь изредка поворачивал лицо в сторону, хватал ртом воздух и опять топил. Зато приближался он так быстро, что казалось, будто его под водой за веревочку кто тянет.
Илька с надеждой ожидал подплывающего учителя. Его начинала страшить синевато-черная гладь реки, медленно плывущая между берегами. В голове у него одна за другой прыгали сбивчивые мысли: «Может быть, Ванька в водорослях запутался? Сейчас нырну и освобожу его». Но что-то такое—не то нерешительность, не то страх — не давало ему исполнить свое намерение. А в голове уже прыгало другое решение: «Может быть, его в омут затянуло? Надо скорее туда нырять!»
И вдруг с берега раздался знакомый смешок:
— Чудно! Плывет вроде по-собачьи, а быстро.
Илька обернулся и не поверил своим глазам. Около белья на корточках сидел уже основательно подсохший на солнышке Ванька и смотрел, как плывет новый учитель.
С минуту все молча с осуждением смотрели на Ваньку.
— За такие шутки по морде надо! — хмуро проговорил Генка и отвернулся.
— Нос не дорос! — огрызнулся Ванька.
Подплыл Олег Михайлович.
- Что у вас тут стряслось?
Ему никто не ответил. Ванька с беспечным видом побрасывал камешки в воду. Мальчишки, когда учитель обращал к ним вопросительный взгляд, или принимали на себя роль дурачков — дескать, ничего не видели, ничего не знаем, — или просто отворачивались и начинали старательно булькаться в воде. Девчонки же пугливо поглядывали на мальчишек, ясно показывая этим, что они могли бы сказать, но побаиваются.
Пока играли с новым учителем в молчанку, подоспел Александр Васильевич. Он, должно быть, уже догадался, что на том берегу все уладилось, однако спросил:
- Ну, что тут у вас за паника была?
Ванька перестал бросать камешки, потянулся к штанам: решил, пока не поздно, уйти. Мальчишки перестали булькаться, приумолкли, девчонки гуськом потянулись к берегу.
Александр Васильевич остановил взгляд на Женьке и повторил:
- Я спрашиваю, что у вас было?
- А я что, больше всех знаю?—с вызовом бросил Женька.
- Да чего скрывать, - бросая косые взгляды на Ваньку, заговорил Борька Чиндяскин. — Известно! Если Казарлыга пришел, обязательно устроит что-нибудь...
Александр Васильевич коротко взглянул на Ваньку и строго оборвал:
- Ладно. Я думаю, Казарлыга просто неудачно пошутил.
Он вышел на берег, достал из кармана брюк папиросу и закурил. Кузьма Кузьмич тоже закурил. Олег Михайлович выбрал, где трава помягче, и лег загорать. Мальчишки тоже высыпали на берег. Димка Кошкаров, наверное, специально, чтобы нарушить неловкое молчание, принялся расхваливать Ванькиного баранчика: умница, отчаянный! Олег Михайлович даже пододвинулся поближе и стал прислушиваться к Димкиной брехне. Ванька заметил это и шикнул на Димку:
- Хватит тебе!
- Нет, пусть продолжает, у него получается, — заступился за Димку Олег Михайлович.
- Да ну его! — смущенно улыбнулся Ванька.—Лучше вы расскажите что-нибудь. Ну, вот хоть бы про то, где вы так плавать и нырять научились?
Олег Михайлович сел на траву, обхватив руками колени:
- Где учатся плавать и нырять? На реке, конечно! У нас около села так же, как и у вас, речушка протекала. Небольшая, чуть разве пошире вашей Кулунды. Ну, а потом, когда поступил в институт, стал заниматься в секции плавания. Я думаю, мы с вами в школе тоже организуем такую секцию. Правда, закрытый бассейн нам не скоро удастся завести Но ведь и в три летних месяца можно кое-что успеть сделать. Так ведь?
У Ваньки на лице выразилось разочарование.
— А-а, в школе... — упавшим голосом протянул он.
Олег Михайлович, должно быть, не понял его и убежденно подтвердил:
— Конечно, в школе!
В этот вечер Илька до того накупался, что уснул, не дождавшись ужина. А утром бабушка Ананьевна едва добудилась его. Всякие слова ему говорила: и «Вставай, работничек», и «Поднимайся, сокол ясный». Потом вышла из терпения и застучала около кровати ухватом:
— Да ты что, родимец тебя расшиби! Ребятишки давно повставали. Ванька вон уже не меньше часа около плетня отирается, а ты все потягиваешься.
После такой побудки сон как рукой сняло.
Выбежав на крыльцо умываться, Илька на самом деле увидел Ваньку. Он с озабоченным видом ходил вдоль плетня, искал что-то в траве.
— Ты чего потерял? — окликнул его Илька.
— Болтик от велосипеда. А что?
— Да так. Я думал, ты меня дожидаешься, чтобы вместе в школу на работу идти.
— С чего бы это я пошел? — лениво ответил Ванька.— Что ли я нанялся у вашего директора?..
Когда Илька после завтрака вышел, Ванька хмуро попросил:
— Помоги поискать. Без этого болтика крыло дребезжит.
— Нет, мне некогда, — отказался Илька. — И так, наверное, опоздал. Да потом, где его тут найдешь? Травища вон какая!
— Дак вот, — согласился Ванька. — Если бы еще болт был большой, а то крошечный.
Илька не заметил, как это получилось: он потихоньку шел в школу, а Ванька шагал рядом. И про болтик забыл
- Этот новый учитель, кажется, ничего, — как бы между прочим заметил он. — Не задается, не воображает из себя.
— Ага, — поддакнул Илька. — Кажется, ничего.
— Главное — на все руки! — похвалил Ванька.—Ныряет, что твоя утка, плавает и сильный. Росту вроде небольшого, а камень взял и отшвырнул.
Ближе к школе Ванька стал сбавлять шаг.
- Ты что идешь как неживой? — спросил его Илька. — Мы и так опоздали.
- Ну, это ты опоздал! — вздохнул Ванька. — Ладно уж, иди. Мне болтик найти надо.
- Да наплюй ты на него! — искренне посоветовал Илька. - Вот построим мастерскую, поставим станочки — выточишь себе десять болтиков.
Ванька задумался. Была какая-то минута, когда он совсем уже хотел шагнуть в школьную калитку, уже качнулся вперед, но потом досадливо махнул рукой и отрубил:
- Нет, все равно ничего из моего ученья не получится. Будут корить, что цветы попортил, курил, дрался. Нет!..
И, круто повернувшись, быстро зашагал обратно.
День снова был жаркий, и вечером вся бригада опять отправилась на Кулунду. Ванька уже поджидал там Олега Михайловича. На траве, поблескивая никелированными деталями, лежал его велосипед.
- А, курортник! Добрый вечер! — приветствовал Ваньку новый учитель. — Загораем?
- Здравствуйте, ответил Ванька и потупился.
- Что же ты, Казарлыга? — обратился к нему Александр Васильевич. — Я вчера решил, что ты навсегда записался в школьную бригаду. Работал, можно сказать, лучше всех и вообще вел себя, как ученик. А сегодня утром смотрю — нет нашего Ивана. Значит, думаю, ненадолго у него пороху хватило.
- Да я болтик искал от велосипеда, — покраснел Ванька. - Вчера катался и обронил...
Олег Михайлович вошел в воду в окружении мальчишек. Началась тренировка. Однако плавать по-новому оказалось не так-то просто. Обыкновенно — по-лягушечьи и на спине— плавать умели все, а тут кое-кто даже на воде не мог держаться. Дошла очередь до Ваньки. Он быстро-быстро заколотил ногами и, загибая руки, начал подгребать под себя воду .И трудно было понять, течение ли помогло или Ванька натренировался за день, но поплыл он довольно быстро.
- Хорошо! — похвалил его Олег Михайлович. — Только почему ты так тяжело дышишь? Ты, случаем, табачком не балуешься?
- Еще как балуется, — заметил сидевший на берегу Кузьма Кузьмич. — Скоро дядю Епифана перещеголяет. Тот смолит папиросы в палец толщиной, а этот через годик-два, глядишь, в два пальца начнет крутить.
— Тогда плохо, — с сожалением покачал головой Олег Михайлович. — Надо что-нибудь одно выбирать: или спорт, или табак.
— Да я уже почти бросил! — с горячностью проговорил Ванька. — А захочу — и совсем...
Кузьма Кузьмич приподнял лежавшие около велосипеда Ванькины штаны и потряс. В кармане забрякали спички.
— Зарекался кто-то... — многозначительно произнес он и засмеялся.
Ванька быстро вышел из воды, надел штаны прямо на мокрые трусы, вскочил на велосипед и уехал.
17. КТО СТРЕЛЯЛ?
Фундамент заливали целых восемь дней. Последнее время дядя Петя Рыжаков по нескольку раз в день заглядывал на стройку. Пройдется вдоль траншеи, посмотрит, потом, отведя Александра Васильевича в сторону, подолгу объясняет ему что-то.
Наконец серая шершавая спина фундамента, одетого с боков досками, поднялась над землей. Ее обильно полили водой, сверху прикрыли мокрой соломой и так оставили.
Время было еще раннее, но купаться Александр Васильевич не разрешил. На западе собирались тучи, начинал подувать ветерок. Пришлось умыться речной водой из бочек и с тем отправляться домой. Однако дождя не было. Подходя к Крутояру, туча раздвоилась. Одна половина ее скатилась за бор, другая потихоньку удалилась куда-то в степь.
Проходя мимо конторы, Илька слышал, как Константин Иванович кричал в телефон:
— Заборье, у вас дождик был?
После захода солнца небо очистилось, в вышине красноватым светом замигали звезды. Но прохлады и ночь не принесла. Бабушка Ананьевна в последние дни не топила печь, и тем не менее в избе, точно в бане, стоял какой-то пар.
После ужина Илька вышел на улицу. Деревня еще не спала. Около клуба заливисто голосила гармошка. По дороге то там, то здесь мелькали огоньки фар. Это ребята сновали на велосипедах. А за деревней, в степи, тарахтела бричка и чей- то звонкий тенорок выводил:
Посияла огирочки...
С треском и грохотом пронесся на своем моторном велосипеде Ванька. Узнав в сумерках Ильку, остановился:
- Ты что тут блуждаешь? Хочешь, прокачу?
Илька взобрался на раму, и Ванька помчал его вдоль деревни. Желтый круг света от фары, подпрыгивая, шарил по дороге, но светил он неярко; без него, пожалуй, даже лучше было бы видно. А тут оторвешь глаза от света — и впереди плотная чернота.
Около Воронцовых слышались ребячьи голоса. Ванька подвернул туда. Луч фары вначале скользнул по бревнам, потом осветил сидевших рядом Димку Кошкарова, Генку, Женьку и Нюрку Казарлыгу.
- Чего тут с женихами расселась? — прикрикнул на сестру Ванька. — Марш домой!
- Не распоряжайся, — спокойно заметила ему Нюрка.— С кем хочу, с тем и сижу.
- Мы тут спутника дожидаемся, — поспешил доложить Димка. — По радио сказали...
- Спутник уже давно спит! — захохотал Ванька.—Правда ведь, Илька?
- У тебя только и на уме, что собаки, — укорила его Нюрка. - Тебе про настоящего спутника говорят. По радио передавали, что его сегодня видно будет.
Ванька прислонил велосипед к плетню и тоже сел на бревна. Илька примостился рядом.
Небо напоминало темный полог, натянутый Над землей. Казалось, что за ним ярко сияет солнце и то, что снизу кажется звездами, вовсе не звезды, а маленькие дырочки в пологе, через которые пробивается яркий свет. А если бы полог сорвать, то ночь сразу бы исчезла. У Ильки уже начала болеть шея оттого, что он все время сидел, задрав голову. Где же он, спутник? Может быть, ребята ослышались?
- А я уже один раз видел его, — сказал Женька Карасев. — На новый год, в каникулы, вышел на улицу ночью, взглянул, а он катится по небу. Маленький, как горошина.
- Тише ты! — цыкнул на него Ванька. — Горошина!
- А чего тише? — обиделся Женька. — Думаешь, слышно будет, как спутник летит? Нет, это тебе не самолет.
И вдруг Нюрка вскрикнула:
- Вижу! Вижу! Вот он, вон!
Поднимаясь вверх по темному пологу неба, медленно плыла маленькая звездочка. На горошину она не походила. Женьке, наверное, так показалось зимой спросонья. Это просто была звездочка, такая же яркая, такая же маленькая, только движущаяся. Она легко взобралась на самую крутизну неба и, не прибавляя хода, стала спускаться под горку.
— Вот бы прокатиться на таком! — восторженно прошептал Ванька. — Всю землю бы увидел.
— Настанет время — и прокатимся! — уверенно произнес Генка. И мечтательно продолжал: — Эх, успеть бы к тому времени вырасти! Не я буду, если не полетаю на ракетах. Промчусь вот так, как этот спутник по небу, помигаю вам огоньками!
— Не-ет, тебя не примут в летчики, — потягиваясь, встал с бревна Ванька.
— Почему? — недоуменно спросил Генка.
— У тебя запасных трусов нету...
На бревнах захохотали. Генка тоже, наверное, улыбнулся, потому что ответил весело:
— Ничего! Из-за трусов дело не станет. Главное, научиться надо. Я в журнале видел рисунок приборной доски самолета. Сколько их там, разных штучек! Одни названия в месяц не запомнишь.
— Чего ты его убеждаешь? — сказала Нюрка. — Он ведь думает, если научился велосипед разбирать да собирать, значит, уже механик.
— Ты помолчи! — прикрикнул на нее Ванька. — А то дам сейчас по шее — и пойдешь с песней.
— Вот-вот, — усмехнулась Нюрка. — Сила есть — ума не надо!
Ванька долго молчал, наверное, подыскивал ответ Но, очевидно, не придумал ничего умнее угрозы:
— Зубаться, зубаться! Я тебе это припомню!
Домой разошлись молча. Ванька вел велосипед в руках. Илька шел рядом. Ему очень хотелось сказать Ваньке: «Слушай, брось задаваться, живи, как все». Но что-то—или стыд, или боязнь обидеть товарища — сдерживало его. Он только несмело опросил:
— Ты завтра придешь? Мы будем старую избу-читальню ломать.
— Нужна-то она мне была! — буркнул Ванька.
Кирпича на мастерскую не хватало, и Константин Иванович отдал школе старую избу-читальню. Сказал:
— Разбирайте и пользуйтесь всем, что добудете.
Дом, который в селе называли старой избой-читальней, принадлежал раньше мельнику Саловарову. Это побуревшее от времени строение ничего завидного из себя не представляло. В городе Ильке приходилось видеть старые деревянные особняки со множеством всяких украшений, вырезанных узоров на карнизах. А у этого всей красоты-то, что столбики на перилах крыльца точеные. Сам же дом неуютный и неприветливый. Нижний этаж наполовину из бревен, окна малюсенькие, крыша какая-то комолая. Единственное, чем выигрывал дом,—так это местом, на котором он стоял. Рядом бор, от дороги далеко. Сюда ни пыль, ни ветры не залетали. Не случайно именно в этом месте заложили первые дома нового поселка.
Ломать, говорят, не строить. В справедливости этих слов Илька имел случай убедиться, когда шел на работу.
Из своей ограды его окликнул Ванька.
- Ты куда это с пешней? — спросил он.
- Я же говорил тебе вчера — кирпич добывать будем.
Ванька, наверное, хотел подойти и поговорить. Стал перелезать через плетень, а колышки — тресь! — и подломились. Казарлыга вместе с плетнем полетел на землю. Тетя Валя как раз дома была. Выскочила и заголосила на всю улицу:
- Лодырь, бездельник, только ломать и умеешь!..
Повалил Ванька плетень в одну секунду, а ставил потом до обеда.
Ломать хоть и старый, но большой дом оказалось не так просто. Доски на крыше прогнили, гвозди заржавели. Их тянешь выдергой изо всей силы, а они только крякают, но вылезать не хотят.
Работа могла бы идти быстрее, если бы не Александр Васильевич с Олегом Михайловичем. Только кто-нибудь из мальчишек придвинется к краю, они в два голоса:
- Назад, упадешь!
Пригодного для строительства леса от избы-читальни удалось набрать немного. Пока дом стоял, бревна выглядели крепкими. А начали их сбрасывать—полетела бурая труха во нее стороны. Зато кирпич под домом оказался добротным. Александр Васильевич даже повеселел, когда увидел такое богатство. Но взять его оказалось нелегко. Стены клались на известковом растворе, и в отдельных местах кирпичи так спеклись, что оторвать их друг от друга удавалось с большим трудом. Ильке, Женьке и Косте Семикину Олег Михайлович поручил разбирать основание, на котором в свое время стоялa русская печь. Кирпич здесь тоже заложен был крепкий. Иной раз при ударе пешней искры высекались.
После обеда на место работы пришел Ванька Казарлыга. Не спрашиваясь ни у кого, он поднял валявшийся на земле ломик и принялся поддевать им и отваливать кирпичи.
Солнце висело над головой, жгло шею, руки, спину. От жары во рту пересыхало, вода не утоляла жажды.
— Отдохнем, ребята? — взглянув на часы, предложил Александр Васильевич.
Мальчишки один за другим устало потянулись в тень. Илька прислонился спиной к холодной стене и даже прищурился от удовольствия.
— Дорого достаются кирпичики! — покачал головой Олег Михайлович.
— Да, — подтвердил директор.—И, знаете, чего я боюсь? Если Чиндяскин узрит, что мы тут добываем, обязательно вынудит поделиться. Не первый день я с ним живу. Так — человек как человек. Приди к нему домой — последним рублем или куском хлеба поделится. А из колхозной кассы что-то дать или со склада — для него болезнь. Исстрадается весь.
— Делиться-то жалко... — задумчиво заметил Олег Михайлович и посмотрел себе на ладони.
— Да мы постараемся избежать этого. — Александр Васильевич оглядел сидевших рядом мальчишек и подмигнул: «Молчок, ребята!» — Вот что сделаем. Вы, Олег Михайлович, отправляйтесь сейчас в школу и подготовьте там с Кузьмой Кузьмичом сарай. А я побегу на пожарку, попрошу лошадь. Свезем целый кирпич в школу, закроем на ключ — и все.
За старшего Александр Васильевич оставил Ваньку.
— Он же не ученик! — забрюзжал Борька Чиндяскин.
Но Александр Васильевич будто не слышал. Наказал:
— Смотри здесь, Казарлыга. Ты парень большой, следи, чтобы все было в порядке!
И пошел.
У Ваньки, когда он слушал директора, на лице не выразилось ни радости, ни смущения. Он, видимо, и без того считал, что ему все ребята должны подчиняться. Не успел еще Александр Васильевич далеко отойти, как Ванька начал по-своему переставлять мальчишек. Одним приказал отрывать кирпичи, другим — носить и складывать. Он нашел, что троим на разборке основания печи делать нечего, и согнал Костю Семикина вниз собирать половинки.
Сколько раз на строительных площадках в городе Ильке приходилось видеть горы кирпича. Его возили на минских самосвалах, с грохотом ссыпали на землю. После около выстроенных домов оставались кучи красных и белых обломков. Их или увозили, или разбрасывали по двору и вдавливали катками в землю. Кто мог думать, что ради таких кирпичей и даже половинок придется срывать ногти на пальцах, до крови натрать руки о черенок пешни?
От широкого столба, который разбирали Илька с Женькой, осталась низенькая тумбочка — всего слоев двадцать. Работать стало веселее. И пешня казалась легче, и пить расхотелось. Женька без устали стучал рядом своим коротеньким ломиком. И вдруг перестал.
— Э, глянь-ка, нора! — позвал он Ильку.
Илька заглянул Женьке через плечо. Среди кирпичей недалеко от края столба темнела не то нора, не то какая-то дырка. Женька толкнул туда руку и быстро отдернул.
— Что-то мягкое! — шепотом проговорил он. - Хочешь пощупать?
Но только Илька собрался нагнуться, как Женька сорвал еще один кирпич. Дыра расширилась, и стал виден край серого домотканого сукна. Женька взялся за него, потянул и порвал. Потом он засунул руку, пошарил и вытащил из норы коротенькое ружье. Середина у этого ружья была как у настоящего: нормальной величины винтовочный затвор, магазинная коробка. Но приклад был укорочен и негладко, словно наспех, обстроган, а коротенький ствол заткнут тряпкой. Женька вытащил ее, и сразу стало видно, что ствол отпилен На металле остались грубые риски. В них больше всего въелась ржавчина. Остальные же части ружья ржавчина не тронула, потому что они были жирно смазаны.
- Эй, чего вы там? — закричал снизу Ванька. — Давай те работайте!
— А вот это видел? — показал ему ружье Женька и запрыгал на одной ножке. — Эх, эх, я-то что нашел! Я-то что нашел!
Илька протянул руку к ружью, хотел подержать его, но Женька не дал.
- Не жадничай, а то отниму! — пригрозил Илька. - Лучше добром дай посмотреть.
— Чего? — выставил вперед ружье Женька и начал дергать за ручку затвора. — Да пока ты будешь отнимать, я тебя десять раз могу застрелить.
Ильке послышалось, будто затвор клацнул. Черное кольцо ствола смотрело ему прямо в глаза.
—Брось! — загородился он рукой. — Ты знаешь, говорят, раз в год и грабли стреляют. Убери!
—A-а, струсил! — обрадовался Женька и навел ружье на стоявшего внизу Костю Семикина. — Ну-ка, проверим, какие нервы у Семики. Руки вверх!
Костя попятился и сел на кучу кирпича.
Женьке понравилось, что его боятся. Не убирая пальца со спускового крючка и прижимая приклад к животу, он направлял ружье во все стороны и требовал:
— Руки вверх!
Ванька вначале смотрел на Женькину игру с улыбкой, но когда из-за ружья все прекратили работу, он строго сказал:
— Хватит, бросай свой костыль и работай!
Но Женька разошелся не на шутку. Он и на Ваньку направил ружье:
— А ты что командуешь? Руки вверх!
Ванька погрозил ему пальцем:
— Женька! Смотри, заработаешь у меня.
— Не разговаривать, руки вверх! — целился в него Женька.
— Ты у меня сейчас ноги задерешь вверх!—посулил Ванька и не спеша пошел к столбу.
Женька понял, что пересолил, и, пытаясь уйти от расплаты, начал махать ружьем, как палкой.
— Не лезь! — стращал он Ваньку. — Не лезь! А то стукну. Оно тяжелое, больно будет.
В этот момент Илька и увидел, как из тупого, неровно обрезанного рыльца ружья полыхнул огонь, и в тот же миг раздался удар, словно около уха с треском разломили сухую палку. Звук выстрела, казалось, еще не смолк, когда Ванька отпрянул назад. Глаза у него округлились, грязные, узловатые пальцы, цеплявшиеся за кирпичи, беспомощно поползли вниз. В растерянности, еще не понимая, что произошло, Илька оглянулся. Женьки на кирпичном столбе не было. Он сидел, откинувшись на руки примерно в метре от столба и, как рыба, вытащенная на берег, беззвучно открывал и закрывал рот. Коротенькое ружье лежало рядом с ним, и из его ствола, как от непогасшей папиросы, шел синеватый дымок. Илька почувствовал, что ему не хватает воздуха. Перед глазами поплыли зубчатые кирпичные стены, мальчишки с вытянутыми лицами. Чтобы не свалиться, он подогнул ноги и опустился на колени. Ему казалось, что он опускается в темный погреб. Вокруг стояла тишина, от которой тошнило.
Очнулся Илька от громких выкриков:
— Едет, едет!..
— Он поднял глаза и увидел пылившую по переулку подводу: Александр Васильевич стоял в телеге во весь рост и нахлестывал лошадь вожжами.
— Вот будет сейчас! — многозначительно проговорил кто-то.
Илька перевел взгляд вниз на ребят и увидел Ваньку. Он тоже смотрел на приближавшуюся подводу. Рубашка на левом плече у него была разорвана, левая щека и особенно ухо — черные, словно забрызганные сажей.
— Ладно стоять! — прикрикнул он на ребят. — Давайте работать и — молчок. Если кто свистнет — получит.
Это подействовало отрезвляюще.
Мальчишки вернулись на свои места и взялись за работу. Илька тоже принялся изо всей силы долбить пешней, но сам видел, что долбит без толку. Руки слушались его плохо, и поэтому носок пешни попадал не туда, куда ему надо было попадать.
Стук телеги приближался. Вот уже слышны стали хлесткие удары вожжей по лошадиной спине и наконец тревожное: «Тпррру!» Делать занятый вид было невозможно больше. Илька оперся на пешню.
— Что тут за стрельба была!—переводя дыхание, спросил Александр Васильевич.
Ученики стояли, виновато опустив головы, и молчали.
— Я спрашиваю! — резко повторил Александр Васильевич
Из-за кирпичного основания, пошатываясь, вышел Женька. На вытянутых руках осторожно, как ядовитую змею, он нес коротенькое ружье. Александр Васильевич спрыгнул с телеги, выхватил у Женьки ружье. Илька ждал, что он сейчас ударит ружьем Женьку.
Но Александр Васильевич только спросил:
— Где взял?
Женька открыл рот, пошевелил губами и ничего сказать не смог. Только махнул рукой, показав на кирпичный столб.
— Марш домой! — приказал ему Александр Васильевич.
Оказалось, что Женька не все извлек из тайника. Когда сняли еще слой кирпича, то в столбе обнаружили круглую жестяную банку. Она была завернута в такую же тряпку. Александр Васильевич велел всем отойти и открыл банку. Но ничего опасного в ней не было. Сверху лежали пачки старинных денег, а под ними в бумажных кулечках несколько золотых и серебряных монет и какая-то тетрадь. Суконная тряпка, которой была обернута банка, от времени истлела. Чуть потянешь ее—разлезается, как мокрая бумага. А банке ничего не сделалось. На ней даже узорный рисунок сохранился.