Искусство держать язык за зубами.

Мистер Мужелюбивый

14 сентября 2010

Ну, вот и мы - поздним утром, в середине недели - сидим себе тихо мирно за кухонным столом и читаем - до нашей вылазки в Долстон за ланчем еще час - как вдруг я слышу, как ключ поворачивается в замке, и угадайте, кто вплывает через парадную дверь с Донной на пару, волоча за собой большой чемодан, подобный тем, какие любят эмигранты?

Господь всемогущий, что случилось с женушкой? Я ее еле узнаю.

Когда она проходит по скандально известному коридору, который был свидетелем многих драм семейства Уолкер за последние несколько десятилетий, я замечаю не только то, что ее походка стала прямее, но и то, что она стала в разы меньше прихрамывать.

Скажу больше, кто-то поработал над ней с молотом и долотом, отсекая всё лишнее, потому что женщина, которая, должно быть, все это время пряталась где-то глубоко внутри, наконец начала показываться на свет.

Ее глаза кажутся больше, более блестящими и сияющими.

На лице безупречный загар и оно в целом кажется довольно веселым. Это что, проступающие скулы?

Что касается ее волос - это что-то с чем-то. Когда я впервые встретил Кармел, ее волосы были жертвой щипцов для завивки; став старше, она их покрасила; и когда они начали преждевременно редеть, после того, что им пришлось пережить, она начала носить парик.

А теперь только посмотрите на нее: а-ля натюрель, и, должен признаться, это выглядит чертовски мило: симпатичные маленькие седые кудряшки, обрамляющие ее голову.

Да, эта прическа действительно ей идет. Женушка просто первый сорт, да и выглядит моложе.

Я встаю, когда она входит в кухню, одетая в легкое белое платье в восточном стиле, расшитое голубыми стразами, и белые льняные брюки, которые развеваются поверх пары тряпичных босоножек на каблуках. Каблуки?

На ней браслет из бирюзы и сережки капли? Помада…лак на ногтях?

Что случилось с отвратительными синтетическими штанами, под которые она надевала колготки? Ее приближение можно было услышать за милю со всем этим шелестом.

Судя по тому, как она выглядит сейчас, я мог бы пройти мимо нее на улице и не узнать.

И с каких это пор она носит сумки через плечо? Сумки Кармел всегда были созданы по образу и подобию ридикюлей Королевы.

Я не останавливаю Морриса, когда он уходит - тихо, дипломатично, захватив с собой целых два сборника новелл (очень мудро) по дороге.

Мы с ней смотрим друг на друга.

Я стою у окна - слушаю, как по нему стучит дождь, и размышляю, не собирается ли она выкинуть меня через стекло.

Она наблюдает, как я разглядываю ее, упиваясь моим изумлением и моим попыткам свыкнуться с ее свеже-отреставрированным «фасадом».

Она не кажется злой, не кажется оскорбленной. Она кажется…уверенной в себе…роскошной.

Я так долго репетировал свою речь, но одна мысль о том, чтобы произнести ее…Это не тот человек, с которым я собирался разводиться. Кто эта женщина?

Донна, одетая в деловой черный брючный костюм, заняла позицию охранника и заблокировала выход из кухни. Шла бы она сейчас куда-нибудь, потому что мне правда нужно поговорить с ее матерью с глазу на глаз.

Кармел сказала так, словно читала мои мысли: «Спасибо за помощь, но сейчас оставь нас наедине, Донна. Я могу с этим справиться».

Что? Со мной собираются «справляться»?

- Хорошо, - неохотно проворчал ее «сторожевой пес», как будто не хотел пропустить это представление, - увидимся позже. Она подходит к матери и слегка целует ее в щеку.

Уходя, она ухмыляется мне с намеком, что еще вернется, чтобы помочь матери упаковать части моего тела в черные мусорные пакеты и закопать в саду под покровом ночи.

Сейчас я осознал, что нахожусь в ловушке, так как если Кармел решит пойти на меня с ножом, огромный кухонный стол блокирует мне выход.

Хотя, это тоже весьма странно - Кармел не выглядит так, словно она готова подать к столу мои кишки.

- Сядь, Барри.

Я делаю, как она говорит, а она занимает место за противоположным концом стола. При этом не сутулится.

- Ты выглядишь отлично, Кармел.

- Это еще мягко сказано, тебе не кажется?

- Э, да… ты выглядишь просто блес…

- Я знаю, как я выгляжу, Барри. Я не нуждаюсь, чтобы ты мне что-либо говорил. Теперь вот что я хотела тебе сказать…

Она вперила в меня взгляд, но я к этому привык - только теперь от нее веет не обидой, а чем-то другим. Жалость? Она чувствует жалость?

- Кармел, - сказал я, понимая, что лучше произнести мою речь первым, ­­- я осознаю, что ты не была счастлива уже долгое время. Мы оба были одиноки в этом…
- Барри, - сказала она, обрывая меня, - заткнись.

Она ждет пока я буду выглядеть как следует отчитанным.

- Вопреки твоим предположениям, сейчас я вполне довольна. Как ни странно.

Она не торопится, играет с браслетами на запястьях. Ее бирюзовые ногти длинные, изящной формы и ухоженные.

Что с ней случилось?

Дождь теперь барабанит по окну, сигнализируя, что лето покинуло нас и зима уже не за горами.

- После похорон я задержалась, чтобы разгрести дела отца. Он оставил всё мне, своему единственному ребенку. Не волнуйся, мои адвокаты уже выпроваживают всех этих любителей покопаться в грязном белье.

Она чихает и трет нос, портя свой новый имидж.

- Говоря об адвокатах, я вернулась, чтобы закончить мою жизнь здесь и начать новую там. Ты этого не ожидал, не так ли? Первое, что мне нужно было сделать, это «заручиться поддержкой адвоката», как говорит Донна, потому что я начинаю бракоразводный процесс, и ты так легко не отделаешься.

Она снимает свое обручальное кольцо, которое - если учесть, что она похудела - слезает без труда. Она щелкает по нему пальцем так, что кольцо катится колесиком через весь стол и умирает смертью храбрых прямо передо мной, где я его и оставляю.

- Там я пересеклась с Одетт и, как ты любишь говорить - когда женщины встречаются, они треплют языками. Она сказала мне, что я должна простить - так же как она простила когда-то. Она все время повторяла: «Непрощение – это яд, который ты пьешь каждый день, надеясь, что от него умрет другой». Ну, что сказать, я пока работаю над этим. Да, я работаю над этим, потому что тебя постиг недуг и по этой причине ты не можешь отвечать за свои поступки. Но это тяжело, Барри. Это очень тяжело, потому что я прожила пятьдесят лет своей жизни, преданная твоей ложью. Закрывала глаза на все «улики», которые были у меня под носом. Пришлось пережить нелегкое время там, Барри, осознавая, что вся моя взрослая жизнь была загублена. Одетт говорит, ты подарил мне двух дочерей, и поэтому жизнь не загублена, но она ошибается. Вот еще кое-что, о чем я узнала: о тебе судачили еще со школы. И когда ты женился на мне тоже. В этом было всё дело, не так ли? Пятьдесят лет с человеком, который использовал меня как ширму, чтобы прикрывать свои мерзкие делишки, и издевался надо мной. Как ты думаешь я теперь себя чувствую?

Она встает без своих привычных «ахов» и «охов» и идет за стаканом воды. Кармел? Со стаканом воды?

- Да, видишь, Барри, я больше не одинока. Так что не смей говорить мне, что я одинока. Помнишь Хьюберта со школы? Конечно, помнишь, ты же украл у него меня. Ну, по крайней мере, теперь он снова присутствует в моей жизни и у нас всё замечательно. Более чем замечательно. Ты снова шокирован, а? У него степень доктора наук в Говардском университете в Вашингтоне, в котором он теперь профессор математики. Он не какой-нибудь дохлый 16-летний неудачник. Он выше тебя, худее тебя, более привлекательный и к тому же не лысый.

Она отмечает всё, что мелькает на моем лице, которое - я теперь убежден в этом – всё и отражает.

- Я возвращаюсь к нему. Моя жизнь здесь кончена. Не бойся, я здесь не для того, чтобы распускать сплетни. Что мне с этого, а? Чтобы все узнали, какой дурой я была?
Донна берет две недели отпуска, чтобы помочь мне со всем. Я буду здесь каждый день с 10 утра, чтобы начать разбирать все барахло, и тебе лучше в это время быть тише воды ниже травы. Я пришлю упаковщиков на следующей неделе и не хочу, чтобы ты здесь находился. Не беспокойся, я не собираюсь обчищать дом, который символизирует для меня пол века страданий.

Что до пластинки Джима Ривза, которую ты так презираешь – с ней всё то же самое. Не могу дождаться момента, чтобы хорошенько пройтись по ней молотком. Тебе повезло, что я не прошлась молотком по тебе, но ты не стоишь пожизненного срока. Я на тебя и так кучу времени убила. Впредь не хочу ни видеть тебя, ни слышать, если только ты не собираешься оспаривать развод, но ты на это не пойдешь.

- Кармел, Кармел, дорогая, я…

- Заткнись. Ты больной человек, Барри, и единственный, кто может тебе помочь – это Бог.