Кроме скаутской организации вы также являетесь участником Народно-трудового союза (НТС). Расскажите, пожалуйста, как вы вступили в НТС и чего ждали от этой организации?
Ростислав Полчанинов: Я рос мечтой о России.
После детского сада я окончил четыре класса русской школы – там же, в Сараево. И сад, и школа были основаны белыми эмигрантами. В школе мы даже не учили местный сербохорватский язык. Учительница отцу сказала: «А зачем нам сербский? Ведь мы же скоро вернемся в Россию».
Это в каком году было сказано?
– Это был примерно 1925 год.
То есть шел уже пятый год эмиграции, но по-прежнему была уверенность в скором возвращении в Россию?
– Да, конечно. Ведь в России еще долгое время продолжались восстания против большевизма. Кронштадтское, тамбовское восстания и еще несколько поменьше. Дальний Восток долго сопротивлялся. И потом, в эмиграции все думали про большевиков – это же не власть, это же развалится сразу.
Но вот я окончил четыре класса начальной русской школы, и мне пришло время поступать в местную сараевскую гимназию. Должен вам сказать, мне было трудно, так как я местный язык знал не очень хорошо – только то, что слышал на улице. Я помню, учитель один раз рассердился на меня и спрашивает: «Что вы учили по сербохорватскому языку в вашей школе?» (он знал, что я раньше учился в русской школе). Я говорю: «Мы этот язык вообще не учили». Он спрашивает: «Так что же вы учили?» Я говорю: «Французский». И все ребята в классе засмеялись.
Когда пьеса Михаила Булгакова «Дни Турбиных» увидела свет в 1926 году, она была хорошо принята не только советскими зрителями, но и среди белых эмигрантов. В пьесе, однако, полковник Турбин накануне гибели говорит о высшем командном составе и штабе Белой армии следующее: «…наше офицерство превратилось в завсегдатаев кафе. Кафейная армия!» И в другом месте: «Они вас заставят драться с собственным народом. А когда он вам расколет головы, они убегут за границу». Разделяли ли офицеры и солдаты Белой армии, вынужденно оказавшиеся в эмиграции, мнение Алексея Турбина?
– Булгаковский Турбин был полковником русской южной армии, которая единственная дала отпор петлюровцам. А у гетмана была своя гвардия, которая разбежалась. Гетман уехал в Германию. В последнем действии пьесы есть сцена, где русский офицер говорит, что нужно идти на Дон, к Деникину. Среди таких офицеров был и мой отец – полковник Белой армии Владимир Полчанинов.
Как раз во время наступления Петлюры он был в Киеве. А из Киева приехал на Дон – именно поэтому я родился в Новочеркасске. В Киеве же Белая армия была по сути под немецкой оккупацией. Какие могли быть отношения между немцами, которые были против Белой армии, и Белой армией, которая не признавала Брест-Литовского мира? Это было очень трудное положение.
Немцы одобрили создание штаба, но были категорически против создания полков, так как они боялись, что эти полки ударят по ним. Какие-то вооруженные отряды могли быть, но единицы. То есть штаб был, а армии как таковой не было. Обо всём этом мне рассказывал отец. А отношения к высшему командному составу, такого, как описывает Булгаков, не было в Белой армии. Это неправда. Вы же понимаете, пьеса написана в советских реалиях.
В довольно юном возрасте вы вступили в скаутскую организацию. Расскажите, пожалуйста, о русском скаутском движении в Европе и его целях. Почему скауты были запрещены в Советском Союзе и в нацистской Германии?
– Мне было 12 лет, когда я вступил в организацию югославских скаутов, так как в Сараево русских скаутских отрядов тогда еще не было, но они были в Белграде. Чуть позже я примкнул к русскому движению как скаут-одиночка. А когда в Сараево, наконец, было создано скаутское общество «Русский сокол», я стал его участником. В 1937 году меня назначили начальником Сараевского отряда. Кстати, мы предпочитали говорить «разведчик», а не «скаут», потому что зачем употреблять иностранное слово, если в русском языке для него есть адекватный перевод.
Целью разведческой (скаутской) организации было патриотическое воспитание детей и молодежи в эмиграции, сохранение любви к Родине, русской культуре и языку. Я уже говорил, что в 30-х годах стала заметна денационализация молодежи, многие переставали говорить на русском и Россией мало интересовались. Нашей целью была борьба с такими проявлениями.
Мы также призывали молодежь учиться, чтобы вернуться в Россию не с пустыми головами. Считали, наше возвращение – вопрос времени. Коммунизм не может быть вечным. А мы приедем – у нас есть образование, знания, опыт, мы можем быть полезными Родине, русским людям.
В России скаутское движение возникло в 1909 году при поддержке императора Николая II. Советская власть арестовала многих руководителей организации. И на территории СССР еще долгое время скаутская работа велась подпольно. Запретив скаутов, большевики создали свою молодежную организацию – пионерию, которая на самом деле строилась на скаутских принципах работы. Но они, конечно, подменили суть и цель движения. Торжественное обещание скаутов было такое – «Честным словом обещаю, что буду исполнять свой долг перед Богом и Родиной». Вы сами понимаете, что пионеры долг перед Богом выполнять не могли. Наш скаутский девиз был: «Будь готов! За Россию!» И ответ: «Всегда готов! За Россию!» А у пионеров просто «Будь готов!» – «Всегда готов!»
После СССР скауты были запрещены в фашистской Италии и нацистской Германии. Потому что это были организации, конкурирующие с немецким гитлерюгендом в смысле влияния на молодежь и выступающие при этом против нацизма. В 1941 году, когда Югославия капитулировала и была оккупирована немцами, скаутская организация была запрещена и там – но мы не прекратили работу, а ушли в подполье.
Кроме скаутской организации вы также являетесь участником Народно-трудового союза (НТС). Расскажите, пожалуйста, как вы вступили в НТС и чего ждали от этой организации?
Прим. – НТС (Народно-трудовой союз российских солидаристов) – молодежная общественно-политическая организация белой эмиграции, ставившая своей целью борьбу с большевиками и строившаяся на конспиративной основе).
– Я вступил в НТС в 1936 году, мне тогда было 17 лет. Всё началось с того, что я получил по почте три выпуска газеты «За Россию», которую печатал НТС. Я начал эту газету выписывать, ведь там всё было только о России и о русских. А мне очень хотелось знать, как живут люди на родине, а также найти объяснение тому, что произошло – почему власть смогли захватить большевики, почему белые оказались в эмиграции. Ведь в сербской газете «Политика», которую мы покупали, о России писали очень мало.
–А помощь военнопленным оказывалась?
– Да, некоторые участники Псковской миссии помогали военнопленным. Хотя не имели никакого права никому помогать. Всё это делалось нелегально, находили какие-то лазейки, в основном благодаря тому, что некоторые немцы смотрели на это сквозь пальцы. Например, отец Алексий Ионов, священник Миссии, пытался помочь узникам одного из лагерей. Но всё, что ему разрешали делать – это время от времени привозить заключенным немного еды.
Добиться разрешения отслужить Литургию для военнопленных было очень и очень сложно. Отец Алексий Ионов однажды на Пасху такое право получил. На Литургии присутствовали только те заключенные, которые сами этого захотели. Их привели в храм под конвоем, и никого из местных жителей не должно было быть на этой службе. Отцу Алексею также разрешили дать пленным по яичку. А яйца эти накануне принесли верующие люди, когда узнали о предстоящем богослужении. Отец Алексей рассказывал, что приветствовал всех «Христос Воскресе!» И все отвечали: «Воистину Воскресе!» А это были солдаты Красной армии.
Моя будущая жена работала переводчицей в ветеринарной клинике в Пскове. Главный врач и сам прекрасно говорил по-немецки, но чтобы спасти девушку от отправки в Германию, он ее сделал переводчицей. А у этой ветеринарной лечебницы был большой двор, куда иногда под конвоем приводили военнопленных отдохнуть после работ, которые они выполняли за пределами лагеря. Те, кто болен, жаловались врачу, и он им давал лошадиные лекарства – других не было – чтобы хоть как-то вылечить. А кто-нибудь из пленных возьмет, да и сбежит. И персонал клиники прятал таких беглецов в помещениях ветлечебницы.
А потом из деревни такой-то приходит письмо в комендатуру, что, например, заболела корова (а немцы-то от этой коровы молоко получают) – пришлите ветеринара. Моя жена получает в комендатуре пропуск на себя и на фельдшера в эту деревню, и едет туда на телеге. Едет она на сене, а под сеном – беглый пленный. Немцы останавливают – она им пропуск показывает и едет дальше. Потом, в деревне, когда уже никто не видит, выпускает беглеца и показывает, по какой тропинке пройти к партизанам. Если бы немцы узнали, расстреляли бы всех.
Кстати, много лет спустя мы с женой получили письмо от дочери того главного врача ветеринарной клиники, который прятал пленных и переправлял их к партизанам. В 1951 году ему по ложному доносу дали 10 лет лагерей. Выпустили его, правда, через 4 года, но здоровье его так было подорвано, что через год после освобождения он умер. И очень многие участники Псковской миссии после войны получили по 15 лет концлагерей.
–Когда и при каких обстоятельствах Псковская миссия прекратила свою деятельность?
– В январе 1944 года Красная армия под Ленинградом перешла в наступление. Немцы в срочном порядке начали эвакуироваться. Православная миссия тоже получила приказ готовиться к эвакуации, которая была назначена на середину февраля. Но я решил не ждать – вы сами понимаете, чем грозило мне и моей семье разбирательство с советскими властями, останься я в Пскове – и вместе с женой и тещей уехал сначала в Ригу, потом в рабочий лагерь в Вене, а затем в рабочий лагерь в Тюрингии.
Уехать из Пскова было несложно, так как немцы сами всех вывозили подчистую – лишь бы только на Красную армию никто не остался трудиться. Но психологически и для меня, и для моих жены и тещи это была большая проблема – мы покидали Родину, это было очень тяжело. Но в 1992 году, когда уже стало возможно, мы с женой ездили в Псков. И один из наших сыновей тоже там был.
–Смотрели ли вы фильм Владимира Хотиненко «Поп»?
– Нет, я не смотрел этот фильм. Просто потому, что редко сейчас смотрю фильмы. Я знаю, что он о Псковской миссии и что прототипом главного героя был отец Алексий Ионов. Именно отец Алексий венчал меня в Пскове с моей женой. Он же потом служил одно время здесь, на Лонг-Айленде (прим. – пригороды Нью-Йорка) в храме города Сиклифф.