Глава 26. Гэрехем ронал абено 21 страница
Мидиец гневно вскинул руку – синие ленты оплели тело демона:
- Презренный сын Еннома – уходи, откуда явился!
Ленты засветились, затрещали и рассыпались снопами цветастых искр. Моргот тяжело поднялся, в рычании слышался смех:
- Я отвергнут царством тьмы и ни ты, ни сам Ишгар мне не указ. Мне нужен турмалин – отдай и останешься жив.
Старец достал канун, дёрнул струну. Сафида окутала тень. Моргот ухмыльнулся:
- Ты избрал смерть.
Воздух разорвали рыжие молнии. Халил ловко увернулся, ответив звучными «стрелами» кануна. Огненный шар проделал в растущем ёрнике уродливую черную дыру, оставив от деревьев лишь пепел и дым. Старец кинулся под мощную красную лапу демона, метнувшись за спину, вынул стилет и вонзил в загривок. Моргот ухватил мидийца за сапог, с размаху швырнул в мягкую ноздреватую землю.
Демон навис над свернувшимся Халилом, занёс когтистый кулак. Внезапно в бедро ударило с такой силой, что затрещала кость, а Моргота откинуло на другой край кулиги.
Удивленный, он даже не потрудился встать. Сосредоточенный и полный решимости, в боевой готовности стоял Сафид – взбугрившиеся мышцы, горящий животной яростью взгляд, бьющий в землю хвост – ни дать, ни взять, новоиспеченный демон.
- Меня пнули, как шелудивого пса? Презренные! Я не какой-то бесёнок первого круга. Я – властитель Огненного Еннома, смертные вы твари!!!
- Бывший властитель - не забывай. Тебя разжаловали. Пнули по одной – подставь другую, отступничек.
На земле собиралось деготное пятно. Оно сжималось, колебалось и вытягивалось, пока не стало человеком в фиолетовом парчовом халате и темной, украшенной цветными перьями, чалме. Лицо и кисти рук вместо кожи покрывала деготная пленка - пузырящаяся, воняющая серой и тленом. Вместо глаз светились два зеленых, передергиваемых оранжевым, огонька.
- Узнал, огневичок? Сколько сотен лет не виделись. А жаль, последний простак в нашем царстве извелся. Было даже грустно тебя подставлять.
Моргот вскочил, внутри заклокотала злоба, кожа раскалилась так, что капли не успевали упасть на тело. Повеяло жаром:
- Я тебя сожгу, выродок. Голлиос.
Деготь в притворном возмущении воскликнул:
- Вот как ты, тварь неблагодарная! Я же тебе почти брат, - и уже елейным голосом, протянул. – А я тебе от Ишгара подарочек припас. Предупреждающий. Если вдруг выживешь, не вмешивайся в наши дела – хуже будет.
Голлиос превратился в гигантский пузырь, взорвался, наполнив пространство смрадной жижей. В воздухе повисла грязная взвесь. Капли медленно опускались на мох, с легким шипением зарывались в землю.
Из дыр поползли многожки, стрекозы, гигантские жирные оводы – с клешнями и жалами. Они сматывались клубками, сливаясь, вырастая в лысошкурых уродливых зверьков. Одна многоножка проползла по ноге Сафида, оставив на толстой шкуре красный след.
Моргот подскочил, метнул в подползшего уродца огненный шар. Того разнесло на тысячи капель – капли упали в землю, и выползли наружу в виде тоненьких полосатых змеек.
Халил сидел прямо, скрестив ноги:
- Твоя злоба их питает. И яд видимо силён.
- Что ты об этом знаешь, старик? – прорычал Моргот, - язык моего «братца» в сотни раз сильнее земных ядов. Нацедил слюны, выродок.
- Не радуйся, демон. Не забывай, ты стал существом нашего мира – а значит, тоже смертен. Хочешь сбежать? Посмотри на небо!
Моргот поднял глаза. Над ними кружили сотни стрекоз, нетопырей и летучих скорпий.
- Твой брат – прирожденный артист. – Халил выудил тонкую трубку. - Он, вестимо, хочет устроить представление – сначала извести нас страхом, а потом высасывать жизнь по капле. Так?
Демон вспыхнул – наверное, это означало горькую усмешку:
- Да, в духе Голлиоса.
Халил посмотрел на застывшего Сафида, на растущие фигуры уродцев, на множающийся гнус. Лукаво улыбнулся:
- Мы выберемся, но тебе нужно будет сдержать эту погань – защищать меня, себя и камненосца. Согласен, или есть другие мысли?
Огневик сжал кулаки, сдерживая гнев кивнул. Вокруг него, Халила и Сафида закружились вихри лавовой крошки, сбивая подлетавших и наползавших тварей. Халил достал канун и заиграл. Моргот воспламенился:
- На них не подействует музыка!
Мидиец покачиваяся в такт, кивнул:
- Не для них играю.
Твари принялись атаковать. На каменные искрящиеся вихри бросались двуногие уродцы, разбивались в капли, собирались и снова шли в бой. С неба грязным потоком бросились стрекозы с нетопырями. Моргот сжал челюсти, напрягся – вихри закрутились с невероятной скоростью. «Если хоть капля попадет внутрь, её уже не выкинуть». Демону было в новинку защищаться. А еще в глубине появилось смутное ощущение страха – умирать не хотелось. Если черные души людей попадают в Огненный Енном, то куда попадают черные души демонов?
Кулига задрожала, бочаги и топи подёрнулись крупной рябью. Из ближней ямины вынырнуло длинное, похожее на червя, существо с широкой зубастой пастью. Описав дугу в воздухе, оно скрылось в ближайшем омуте, оставив за собой чистую полосу воздуха. Спустя миг из ямин как фейерверки на торжественном воцарении, вспенив поверхностную жижу, ряску, кувшинки, взвились десятки классорсизов – и каждый после себя оставлял чистую полосу. Кулига поползла трещинами, образовался разлом. Из клубов пара выползли две хватких мутноглазых анчутки и толстый, покрытый бородавками, с длинными перепончатыми лапами, анцыбуль. Жители болота клокоча от счастья, кинулись пожирать Голлиосову погань – с таким аппетитом и размахом, что даже видавшему виды Морготу стало тошно.
Халил кивнул и Моргот скинул защиту. Нет, не мара. Перед ними, на пустой, словно расчесанной кулиге стоит распухший анцыбуль с двумя болотницами, изо всех ямин, сколько хватает взгляда, тянутся бледные тела зубастых червезмей – классорсизов, пахнет тиной, перегноем и сыростью.
Анцыбуль, перекатываясь, доковылял до Халила. Мидиец убрал канун, смиренно поклонился:
- Будь добр, властелин трясин и омутов, досточтимый Тамек.
Бочкообразный болотник почесал брюхо, довольно булькнул:
- И ты добр, Халял. Уж сколько оборотов тебя не видел – даже не упомню?
Мидиец развел руки:
- Дела, хозяин. Да и яду от твоих коней у меня предостаточно. Вот, случилось мимо лететь, а тут и угощение подвернулось. В гости, чай, без подарков никак.
Анцыбуль хлопнул по животу:
- Знатное угощеньице – остренькое, жуётся славно. Ты надолго, или так, проездом? У меня же вон, вторая доченька подросла. Уже месяц, как молодая жена. Надеюсь, лет через десять еще дочурочка народится. Могу и тебе в жены дать, я щедрый – или ты так и бобылишься?
Халил поклонился:
- На обратной дороге заеду, посидим, покумекаем. Сейчас дело неотложное. За дочурку спасибо, но ты же понимаешь, Тамек – обеты у меня. Да и ты с ними ладишь лучше меня.
Тамек пожевал губу, поворотился к дымящему разлому:
- Ну, бывай, Халял.
Разлом затворился и Халил повернулся к Морготу:
- Я бы приберег силы для следующего раза, огневик. Да и оглянись – ты не сладишь с конями Тамека.
Моргот кивнул. Драться со стариком и неведомым зверем – одно дело. Но когда ты окружен сотней змеев, которым яд Голлиоса нипочём, а глотка шире твоей головы… Демона окутало пламя, и огненным столпом унесло за облака.
Халил повернулся к Сафиду, ощупал бок:
- Всё-таки сломал ребро, сквернодей рыжий.
Глава 30. Эстер
Марх и Авенир ждали. Широкий круглый столб оказался замысловатым механизмом перемещения. Они просто вошли в открывшуюся дверь и оказались в небольшом помещении. Через несколько секунд дверь отворилась, показав просителям приёмный покой.
Стены отражали сияние сфер, поблескивали отполированными камнями. Над троном навис красный шар, его свет поглаживал подлокотники и спинку царского седалища, предавал ему жутковатый вид. Ходили легенды, что плотник-отшельник перехитрил пустынного демона, заточив его в красное дерево, одиноко стоящее на краю оазиса. Демон предрек, что его сила будет заключена в плодах древа и каждый, отведавший их, обретет мощь и хитрость флегрета, отдав за это душу. Мудрый плотник, дабы лишить это проклятие силы, срубил дерево и из его корней, ствола и ветвей сделал трон – и никому не давал даже притронуться к нему. Текли годы, к плотнику-отшельнику приходили со всех краёв купцы, правдами и неправдами старались выторговать трон, а меж тем торговались и меж собой. Возле скита образовался рынок, скит стал домом, несколько домов превратилось в стан, а затем в город Бангхилл. Бангхилл разросся и стал царством, а тот плотник – первым раджой. Доселе трон напоминает правителям о хитрости и долге – защищать владения от врагов и злых сил.
Правитель выглядел мрачно. На сандалиях играют огоньками самоцветы, шелковый черный балахон скрывает фигуру, на лицо натянут капюшон. Не угадать ни рост, ни сложение владыки. Справа от трона бездвижно, будто вырезанный из камня истукан, замер желтокожий советник. Толстый и низкий, с маленьким округлым подбородком, чуть скрытым под умасленной пурпурной бородкой, напоминал ленивую жирную лягушку – желто-зеленое одеяние и необъятный живот делали это сходство слишком явным.
Благополучие раджи охраняло не меньше трех десятков воинов. Облачены в кожаные рубахи с медными заклепками, каждая рука сжимает по мечу, изуродованные шрамами лица застыли уродливыми масками – в красном свечении они походили на существ из преисподней. Авенир вспомнил ужасные слухи о кровожадности раджи и поёжился от страха – неужто еще один Зуритай нарождается?
Чернокожий проводник подал знак гостям и опустился на четвереньки. Те последовали его примеру.
- Великий и превознесенный, безумный в ярости и блаженный в милости! Поставленный богами и равный им на земле, мудрейший из людей! Просители заявили о деле, касающемся любимцев раджи.
Раджа едва заметно махнул рукой. Ангриец поклонившись, поспешно скрылся за дверью. Советник заговорил:
- Всё, что касается любимцев раджи, касается сердца раджи. Представьтесь, о презренные!
- Я – Авенир, это – Марх.
- Марх! Маахелус, Маркус, Маархе! – у раджи оказался высокий пронзительный голос. Он повернулся к советнику, - оставь нас, Лахем!
Жирдяй с завидной поспешностью покинул зал. Властитель сошел с трона:
– Марх из Тарса, Знающий имя оружия, Подчинивший демона, Оседлавший ветер! – в голосе сквозила ненависть. – Убивший брата! На колени, душегуб и его соратник! Чем ты думаешь оправдаться?
Авенира прошиб пот. Он стоял на коленях, чувствуя, как соленые капли градом текут по лицу, как холодеют конечности и каменеет сердце, как трепещет естество. Марх был невозмутим. Он смотрел прямо на раджу. «Дурак, мы и так уже считай мертвы – а он хочет обеспечить нам пытки!» - мысли Авенира путались. – «Что же сказать в свое оправдание?»
- До… досто-чтимый, раджа, – волхв запинался, голос его не слушался. – На белом свете много людей с именем Марх. Мой соратник… он бы никогда не посягнул на справедливую власть.
- Да, я его убил. – Тарсянин сказал ровно, без страха, таким будничным тоном, если бы рассказывал о том, сколько мешков муки отгрузил в местной бакалее. Авенир поник.
В воздухе повисла тишина. Напряжение усиливалось. Сейчас раджа сожмёт кулак и воины набросятся на них – или изрубят на части, или уведут в катакомбы к уродцам, где их будут мучить. А когда они обезумят от пыток, их кинут на съедение псам.
- Не стоит меня благодарить, повелитель, – Марх улыбнулся. – Для меня, варвара, презренное золото будет вполне годной платой. Стать раджой в цвете лет намного приятнее, чем одиноко вышивать в башне, а потом, лет в сорок выйти замуж за одноглазого горбатого царька из дальних-дальних земель.
- Да, Марх! – потеплевший голос советника теперь исходил от раджи. – Твой язык также остер, как и твои сабли.
Властитель бросился на шею Марха и одарил сабельщика долгим поцелуем.
- И, по-прежнему сладок, – раджа скинул капюшон и Авенир изумленно уставился на девушку, с которой бился накануне.
Тарсянин приподнял волхва – того лихорадило:
- Успокойся, парень. Ты отлично держался, – Марх обратился к девушке. – Царица Эстер, извольте пригласить остальных наших спутников. Несколько дней тому назад ваша коллекция пополнилась юношей – если бы он мог, то сказал, что его кличут Парменом. И один из ваших янычар, заправляющий в Первой Чаше, доставил в Бангхилл мой ятаган – черненький такой с рубином. За услугу ему спасибо, право не стоило – я и сам бы донёс.
- Марх, – голос Эстер налился свинцом. – С первых шагов ты ведешь себя как крестьянин на скотном дворе. Пренебрегаешь этикетом. Плюешь на дипломатию. Выдвигаешь ультиматумы владычице величайшего халифата. И – о, Джебраил! – называешь меня какой-то третьесортной царицей! Какое варварство! Какая мерзость! Нет, когда-нибудь я тебя бичую, или отрублю тебе голову.
- Прости, о, раджа! – щеки волхва горели, мысли в голове путались. – Не обсудить ли дела в уединении? Я уверен, на ваших людей можно положиться, но ведь и у стен есть уши.
- Здесь только мы трое имеем голос! – отрезала Эстер. – Моя личная охрана лишена языков. Однако, ты прав, ученик Марха – продолжим беседу в моем бестиарии.
- В народе ходят слухи, что мой бестиарий – пристанище шайтанов, - Эстер спускалась по винтовой лестнице в подземелье. – Поддержание этих слухов стоит мне немало.
- Зачем? – Авенир, видя, как свободно ведет себя Марх, успокоился и дал волю любопытству.
- Ты умный юноша. И голова работает, – Эстер хохотнула. – Это же надо, топор Йорна так переиначить! Судьи даже уравняли нас в очках. Хотя на публику, из уважения, присудили победу мне.
Волхв явно был уязвлен. «Знала бы ты, что я был в состоянии одолеть тебя одним касанием».
- И перышко и летучую мышь очень гладко показал, – владычица сняла с пояса ключ, с глухим лязгом отворила решетку. - Марх, ты вполне хорошо обучил его первому уровню разума. И, подозреваю, в нашем поединке вышел на второй. Авенир, каково это – наблюдать за боем со стороны, видеть всё четко, обладать ясным взором?
- Вы знали, раджа? – Авенир смутился. – Но тогда я должен был пасть в первые две секунды?
- Марх, он еще и самонадеянный! – они шли по спускающемуся извилистому коридору, заворачивая в переходы и путаясь в закоулках.
– Две секунды, - Эстер иронично пшикнула. – Это же целая вечность.
Не оказалось ни темной пещеры, ни кунсткамер, ни кипящих маслом и дымящих серой котлов. Бестиарий походил на лечебницу для знатных господ. В светлом холле журчал фонтан. Сферы освещали пространство приятным оранжевым цветом, в высоких чашах наложены фрукты, на столиках - пузатые серебряные кувшины с вином.
Холл разделался на несколько светлых чистых коридоров со множеством дверей.
К Эстер подошел карлик в темной повязке на глазах. Лицо его и руки полностью покрывала короткая жесткая щетина, Авенир также подметил, что его туфли как-то чересчур коротки даже для карлика.
- Познакомься, Харно. Наши гости. Марх и его ученик, Авенир.
Харно кивнул.
- Покажи нашим гостям бестиарий.
- За каждой из этих дверей находятся покои бестий, - Харно прекрасно ориентировался в пространстве. По его мановению двери становились прозрачными и открывали обитателей комнат.– Нас уже более двух сотен, приходится расширять подземелья. Это непросто –высчитывать тяжесть земли, породу, выкачивать ядовитые газы.
- Куда вы деваете землю? – Авенир остановился посмотреть на пучеглазую четырехрукую женщину. Для аггши она была слишком щуплой. И насколько волхв припоминал, все агги зеленошкурые. Половину комнаты занимала паутина и женщина спала на ней, покачиваясь, как в гамаке.
- Мы разрабатываем агрегаты по аналогии с животными. Для рытья каналов мы изучили крота. И теперь просто вминаем землю в проходы. Это укрепляет тоннели и снимает заботу о выгрузке земли. – Харно подвёл гостей к следующей камере. В ней сидел огромный одноглазый горбун. На носу приторочен огромный монокль. Горбун что-то разглядывал в своей мощной заскорузлой ладони. – Это Милесоун. Похож на горного тролля, мордой как циклоп и голос, словно рев дикого вепря. И из внешних дела никому нет, что он - утонченный эстет, разбирается в музыке, поэзии, танце, говорит на шестнадцати языках, а читает на двадцати семи. Милесоун - отличный ювелир и обрабатывает драгоценные камни, которые мы находим в шахтах.
Харно показал им лабораторию, где четверо бестий в белых робах проводили опыты, смешивая зеленую жидкость с красным порошком. Побывали они и у ткачих, прявших тончайшие и прочнейшие ткани, и у инженеров, что-то чертивших на огромных листах, и у кузнецов, выковывавших замысловатые детали из зеленой, черной и красной руды.
- Особо у нас живут бестии-мыслители. Они думают о мироздании, истории, политике, философии, религии – обо всем, что только можно представить. Их я не покажу – нельзя отвлекать.
- А эти-то зачем? – Марх не удержался. – Бездельничают же?
Карлик остановился, помедлив, ответил:
- Властительница спасла нас от внешних. Банги считают варварами вас, мы считаем варварами их. Каждая бестия уникальна, у многих есть способности, о которых они и не подозревают. Мы пришли к Эстер искалеченными физически и духовно. Наши медики сильны – они могут вырастить кости, заштопать пробитые кишки. Скоро смогут лечить серую хворь и паралич, усыплять боль. Но что такое тело – лишь колесница души. Мыслители лечат душу, заглушают стенания. Скольких безумных они поставили на путь истины! Скольким отчаявшимся вернули надежду! Они учат нас, что бестия снаружи может быть ангелом внутри. Мыслители раскрывают дары, учат управлять ими. Они также ведают, когда остановить проявление способностей, если обладающий ими ещё не готов.
- И какие же это дары? – тарсянин ухмыльнулся.
- Например, такие, – Харно сложил ладони - Марха с Авениром неведомой силой подняло в воздух. Они безвольно замерли, не в силах шевельнутся. Карлик немного поболтал их под потолком и аккуратно поставил на землю. – У меня были замечательные красивые глаза, до пяти лет я был красивым обычным ребенком. Затем я изменился и глаза - единственное, что во мне напоминало человека. Пальцы на ногах свернулись в копыта, руки и лицо покрылись шерстью, как у дикого верблюда. Я сбривал их все, но кожа со временем огрубела - в волдырях и струпьях она выглядела еще ужаснее щетины. Но глаза – в голосе карлика звучала боль – только за них в меня можно было влюбиться. Они источали неведомое сияние, притягивали и манили.
Харно повел гостей дальше:
- Заезжий борец с нечистью объявил меня отпрыском лесного демона, мне тогда было пятнадцать. Мою мать обвинили в греховном совокуплении и заточили в брюхо медной жабы. А потом раскалили эту жабу добела. Следующим должны были бросить меня. Я чудом спасся, но от ведьмака остался след – рубец от виска до виска. По родимому пятну и сломанному пальцу я его узнал – это был мой отец, исчезнувший вскоре после моего «превращения». Меня нашла Эстер – я стал её второй бестией. Она – одна из тех редких бангов, которые не судят по лицу.
Харно подвел гостей к большому входу. Квадратная дверь без ручек и узоров, абсолютно гладкая, отливала тусклым холодным светом.
- Вот вы и взглянули на бестиарий раджи. Вас ждёт раджа.
В уютной комнатке у столика с яствами возлежала Эстер. В откровенном, больше открывающем, чем скрывающем наряде, она сладострастно потягивалась и, увидев Марха, одарила его плотоядной улыбкой. Такое зрелище волевого мужчину превращает в кролика, впавшего в ступор от гипнотического взора удава. Однако Марх без тени смущения присел рядом, взял бокал вина и поднял в честь владычицы. Авенир взял апельсин и принялся его чистить, стараясь не поднимать взгляд. Уши и щеки горели, а в голове роились непристойные мысли.
- Как мясу щепоть соли даёт вкус, так музыка беседу украшает. Представляю мою последнюю бестию – Эстер потянула канат и одна стенка растворилась, обнажив небольшую сцену. На стуле сидел искалеченный человек, в котором гости не сразу признали цыгана. Переодетый в шелка Пармен держал канун, пальцы задели струны и воздух наполнился тягучей мелодией.
- Марх уже говорил, что банги – особый народ. У каждого народа есть свои корни, своя культура. Верность бангов зиждется на страхе. Легенда об основателе Бангхилла удерживает веру в благородство раджи. Но раджа не может быть «нормальным». Проклятие трона приводит к помешательству – это знают все. У кого-то особые предпочтения в постели, другие любят убивать людей. Мой братец обожал жечь пятки. Если бы я выросла в своей семье, подверженная верованиям своего народа, то была бы не лучше – безумная, питающая страсть к насилию и пыткам. Но – такова судьба, мне выпало учиться в другой стране, в университете, имя которого никто не называет. По счастью, я сбежала и вернулась в Бангхилл с уже закаленным характером и умом. Правление мне в тягость.
- Можно выйти замуж, заключить брачный союз, - Авенир залился краской, - или завести фаворита. Это облегчит властвование.
- Если бы всё было так легко. – Эстер пригубила вино. - Мой народ знает, что его раджа – девушка. Жаль, но в нашей культуре женщины почитаются за домашний скот – немного лучше коровы, но хуже коня. Позволив кому-то стать рядом, я обреку себя в лучшем случае на быструю смерть, в худшем - на жалкое существование.
Голос владычицы дрогнул:
- К калечным относятся еще хуже - как к грязи, к заразе, которую нужно искоренить. Если богач становится прокаженным, или калекой, его имущество по закону разграбляется. Мне жаль юродивых и мои воины собирают их со всех краев земли. Оказавшись в обществе себе подобных, они раскрывают необычные таланты. Бестии занимаются медициной, алхимией, инженерией. Многих удаётся вылечить – таких мы не держим, они уходят сами. Если бы народ узнал, что я из милосердия поддерживаю обездоленных, то отравили бы в тот же час. Чтобы удерживать бразды власти, приходится распускать слухи о связи с демонами. Это решение пришло случайно. Во время одного из алхимических опытов энергия стала неконтролируемой и вырвалась наружу, разрушив стену дворца, оставив в земле дыру и подняв клубы дыма. Кто-то из зевак увидел юродивых – перемазанных, в копоти и пене. Поползли слухи - теперь даже за пределами моих владений знают о пристанище бестий. И банги успокоились – раз их раджа безумна, значит правление истинно.
- Не бойся крика – бойся шепота?
- Да, Авенир, - раджа изогнула бровь. – Именно так. Ваш визит связан с моими бестиями. Выкладывайте суть дела.
- Мы держим путь к Озеру Чистых душ в надежде исцелить одного друга и оживить другого. По дороге наш обоз захватили и увели Пармена в ваш бестиарий, - Авенир бросил взгляд на калеку. Тот еще больше сконфузился, мелодия полилась неровно. – Мы просим вернуть нашего друга.
- Нет! – Эстер резко опустила пиалу на столик. – Мне не встречались раньше бестии-музыканты и его я отдавать не собираюсь. Знаете ли вы, что в том лесу водится стая магуров? О них упоминается ещё в летописях моего прадеда. Нельзя одолеть их. Я посылала отряды лучших воинов, магов, разведчиков, учёных – никто не вернулся. Этим тварям всё нипочём!!!
Авенир посмотрел на сабельщика – тот молчал. Внутри волхва вскипала злость. Сдерживая накатывавший гнев, он произнес:
- Владычица Эстер! Вы сказали, что бестии вольны в своих путях. Спросим Пармена, что он сам думает?
Эстер обратилась к изломанному цыгану:
- Что скажешь? Тебе и ходить-то трудно. Если даже воин и его ученик ускользнут – в чем я сомневаюсь – то тебе точно не уйти. Что скажешь?
Пармен молчал. Эстер довольно ухмыльнулась:
- Видите? В бестиарии отличные условия, даже короли пожелали бы здесь жить. Хоть у одного из вас есть мудрость.
Авенир подошел к играющему Пармену. Сжал его руку в своих ладонях, поймал взгляд. Тот с болью отвел глаза. Марх ударил по коленям:
- Видимо, не судьба, Авенир. Придется нам идти вдвоём.
Волхв вздохнул и вернулся на свой коврик, буднично взял пиалу и принялся за еду.
- Раджа… Вы очень добры… ко мне. Позвольте… пойти с… друзьями.
Последнее слово Пармен выдохнул еле слышно.
- Способный и хитрый Авенир, - Эстер надкусила облитую медом мучную палочку. – Повелеваю. Через октар состоится поединок умов. С мудрейшим из моих бестий. В телесном поединке мы оказались равны, увидим, на чью сторону склонится чаша весов.
- Это неравный поединок. – Марх выглядел озабоченным. – Ваш мудрец дни и ночи постигает знания предков, а Авенир последний раз брался за свитки чуть ли не с полвита назад.
- Я дам ему полный доступ в библиотеки. В любое время. – Эстер кинула на столик золотое кольцо с гравировкой. – А теперь нам пора оставить это чудное место. Вас ждет досуг, а меня – дела халифата.
«Мой разум словно разделился на трое. Эти трое разговаривают на разных языках и обсуждают… Обсуждают всё, что я прочел. Шестой день я нахожусь в библиотеке, прерываясь на еду, короткий сон и нужды тела. Первый день ушёл на знакомство с устройством книгохранилища. Я неплохо разбираюсь в животноводстве и земледелии, архитектуре, истории и военном искусстве. Для поединка умов эти знания малопригодны. Философия, религия, магия и алхимия – вот излюбленные темы мудрецов. Для их изучения я и разделил день на три части по пять часов. Каждую часть еще на три периода – два часа на общую тему, еще два часа – на специальные и один час – на измышления кощунников. Когда мозг не может вместить всё, делаю передышку. Я загадываю три числа – номер отдела, номер полки и номер книги, и бездумно её пролистываю.
Но просто читать неэффективно. Через несколько минут нить рассуждений теряется. Поэтому всё, что кажется мне важным, я конспектирую. По-моему в Академии это называлось полеты мыслей. Я рисую центральную тему, а от неё – лучами основные идеи, важные факты. Из-за этого дело идет медленнее, но может я хоть что-то смогу вспомнить.
На третий день учений пошла кровь носом. Я пью кофе, с корнем лацилума и листьями черноцвета. Они меняют цветовосприятие – но хотя бы кровь остановилась и я чувствую бодрость. Со вчерашнего дня мне грезятся духи – тени, объятые светлым ликом. Даже во снах они учат меня. Это похоже на изощренную пытку. Я засыпаю, чтобы отдохнуть, а просыпаюсь ещё более уставшим. Вкус бумаги во рту не смывается даже гранатовым соком. А ещё очень зудит шишка за левым ухом.
Буквы разбегаются, книги разговаривают, а строки роятся вокруг, жужжат, как дикие осы. Меня навестил Марх, он хотел вывести меня на свежий воздух! Это переодетый шпион раджи! Он одел очень похожее лицо, манеру ходить и говорить – но золотые швы выдали соглядатая! Он хочет, чтобы я заглупил и опростоволосился на поединке! Я вырвался и пригрозил, что спалю библиотеку, если ко мне притронутся. В конце концов, осталось недолго – еще пара дней. План, я же делал план. Три части по три части, пять дней, а сейчас… уже седьмой! Пора восполнять пробелы…»
- Авенир! Да он еле живой! – Марх повернулся к Харно. – Выноси.
Карлик в грязно-белой повязке протянул руки. Тот повис над кроватью. Харно чуть слышно бормотал, едва водил пальцами, а Авенир летел, проплывая синеватые сферы, огибая массивные шкафы с книгами, проскальзывая под расписными арками. Харно пронёс его в тенистый прохладный атриум, из которого ворота выводили на площадь для поединка умов.
Волхв опустился на циновку - глаза открылись. Лицо бледное, покрыто пятнами, взгляд мутный, непонимающий. Авенир встрепенулся, вцепился в Марха:
- Я… когда поединок? Я не собирался спать...
- Ты не сможешь соревноваться с мудрецом, - тарсянин сочувственно покачал головой. – И двух слов связать не сможешь.
- Но я! – Авенир вспыхнул. – Я изучил множество книг и даже понял связь некоторых из них. Я смогу потягаться с ним в знаниях.
- Ты думаешь, что тебя будут спрашивать, какой бог правит вселенной, из чего она создана и как ублажать духов, чтобы конопля росла сладкой? – Сабельщик освободился от вцепившегося в него Авенира, уложил на ковер и накинул одеяло. – Знания – лишь малая часть мудрости. Многие мудрецы и читать не умеют. Они мудры из-за опыта жизни, много видели. Есть мудрецы, которым открылась суть вещей во время многолетних размышлений в отшельничестве. Они спросят тебя о глубинном смысле бытия – ты им цитатку дашь из Канетта, Шпингарра или Саукаррта? Так это же мужики. А что думают о смысле бытия женщины? А сам ты что думаешь?
Авенир закрыл глаза, изнуренное тело била лихорадка:
- Не знаю.
- Я пойду. Авось и одолею. Ты удивил Эстер своими боевыми способностями, пора удивить царицу моими мысленными.
- Ты же не готовился!!!
Марх выходя из атриума, коротко кинул:
- Сымпровизирую.
Проснувшись, Авенир обнаружил, что вместо жесткой соломенной подстилки лежит на широкой кровати. Несмотря на палящее солнце, внутри комнаты стояла прохлада. Пуховая перина мягко обнимала, сочащийся из оконца свет, проникал сквозь шелковую завесу, рассеивался, создавал ощущение, что воздух в комнате сияет.
Тело отдохнуло, голова отяжелела (то ли от знаний, то ли от пересыпа). Всё бы хорошо, вот только по-прежнему страшно зудит шишка за левым ухом. Авенир повел ладонью – обруч привычно сидит на голове, только края чуть больше вдавились в кожу.
«Эх, Харно», - чаровник приподнялся, преодолевая головокружение. – «Как же не стукнуть уважаемого гостя об стену».
Авенир ощутил чье-то присутствие. Сдернул с балдахина занавесь. В кресле из плетеной лозы сидел Шифу. В глазах-щелочках поблескивали алмазные зрачки.