Туес – (на языке биаров) – дорожная посуда. «Туй» – дорога, «туе» – в дорогу. 2 страница
Тут загудело воинство, многие вскочили на ноги с пахучей луговой травы и закричали: «Вэнам!.. Вэнам!»* Мы улеглись спать прямо на прибрежном лугу Дона, сложив под себя, кто траву, кто одежду, а под голову – сёдла свои. Утро пришло с восходом солнца. Мы рысью уже следовали за врагом. Преследование врага оказалось делом куда более сложным, неприятным, чем это мы представляли. Большую часть дня мы ехали рысью под палящими лучами солнца, изнывая от зноя. От долгой езды в седле протёрлась кожа на ягодицах, бёдрах и вызывала жгучую боль. Мышцы ног ныли от нагрузки, ведь всадникам приводилось приседать на стременах в ритме бега лошадей. Всё тело неприятно отзывалось затее и просило отдыха. Уставали в долгом беге и лошади, страдали от жажды и голода. Они всё чаще спотыкались, в беге хватали, рвали из-под ног траву. Тем самым нарушали равномерность хода отряда и раздражали всадников. Погоня продолжалась пять или шесть дней. Мне казалось, что терпение воинов лопнет и возникнут проблемы в рати буртасов. Но к счастью, мои ратники мужественно терпели тяготы и лишения долгой и длинной дороги. Мы знали, что монголы хорошие наездники и в одинаковых условиях догнать их было бы делом безнадёжным. Эти всадники за один день, говорят, могли проехать верхом расстояние, которое пешему путнику пришлось бы идти двое суток без сна и покоя. Но теперь после удачного похода, с награбленным добром да обозом, они, бесспорно, теряли в скорости и двигались гораздо медленней. Да и спешить им было незачем: – опасности нападения от сильного противника тут не ожидалось. Между реками Дон и Итыль, где двигалось войско монгольского полководца Сугэдэя, жили мирные племена буртасов и другие племена биаров – земледельцев да скотоводов. Так что монголам еды было в достатке, и в утешение воинам хватало красивых девиц и женщин. До булгар было ещё далеко и чериги – монгольские воины, после долгого похода и битв с хазарами да Русью, отдыхали в пути. Теперь, когда главные силы монгол под предводительством Бату хана повернули от Киева назад, – к степи, лучший тумен полководца Сугэдэя шёл в разведку боем – пощупать волжских булгар. Булгары – племя угров Каменного пояса – потомков знаменитого Аттилы, завоевавшего семь веков назад полмира, в том числе и великую империю Рима. Сугэдэй знал историю войн и полководцев. Угры-булгары в те далёкое время жившие на юге Каменного Пояса и за ним, – прозванные тогда гуннами, – были славные воины-кочевники. А теперь булгары жили оседло вперемежку с племенами биаров-пермяков и оседлых степняков. По донесениям купцов и лазутчиков Сугэдэй знал, что Волжская Булгария – это богатое и сильное государство, хотя и небольшое. Булгары разбогатели несколько столетий назад, охраняя торговые караванные пути многочисленного купечества по рекам Итыль и Дон. Они и сами успешно торговали, имели красивые города, ухоженные земли, сады и многое другое.
Вэнам* – победим, переборем.
Уже два-три столетия назад булгары чеканили свои денежные монеты. Они первыми начали плавить чугун, развиты были в обработке металла, гончарном деле и так далее. В городах Биляр, Булгар, Сувар развивались разные науки. Но Сугэдэй не любил науки. Он не умел даже читать и завидовал образованным, высококультурным людям, но и презирал их. Чужая культура и образованность унижали достоинство полководца. Свою ущербность он восполнял боевыми победами над умными, образованными, культурными народами, мужами – разрушая их достижения, превращая в рабов, а непокорных – уничтожая. Сугэдэй шёл на булгар лучшим своим туменом, а это – 10000 отборных головорезов – опытных, послушных вояк. Сугэдэй мечтал не только о разведке, но и надеялся неожиданным, неожиданным ударом завоевать булгар и ещё больше прославиться, выслужиться перед великим монгольским ханом Чингизом. Таким образом, большая беда нависла над уграми- булгарами и другими племенами, по землям которых прокатится этот беспощадный ураган разрушения.
Врага настигли мы неожиданно, хотя разведка наша докладывала, что вблизи монгол нет. А было это так. Наша сотня двигалась по лесным и лесостепным дорогам в том же направлении, что и чериги Сугэдэя, но с небольшим смещением, дабы иметь провизию на пропитание и не видеть горя людского. По пути к нам присоединились ещё десятка три воинов из буртасов, и с такими же судьбами, как и моя. Я их понимал и взял в своё войско и не пожалел потом. Однажды мы увидели, как по лесной дороге в нашем направлении скачет всадник на замыленном коне. Увидев нас, он в ужасе пытался свернуть с дороги, но его поймали мои воины. Всадником оказался мальчик-подросток, который рассказал, что верстах в трёх чужеземные воины ворвались в их деревню из сотен трёх человек и перебили, поубивали всех жителей кроме девиц да женщин. Бедняжек собрали на станичной площади и теперь глумятся над ними. Только быстроногий скакун спас жизнь юнцу. Мальчик успел вскочить на коня и, перепрыгнув забор дома, прикрываясь хозяйственными постройками, плодовыми деревьями по овражку ускакал от страшного места. От мальчика также узнали, что монгол в селении около сотни, а это означало, что там теперь задерживается какой-то разъезд монгольского войска. Быстрой рысью мы приблизились к селению и, притаившись в ближнем лесочке по указанию местного юнца, понаблюдали за происходящим. В деревне раздавались вопли, плач да женский визг. Местами яростно лаяли уцелевшие собаки. Селение из деревянных домов было почти круглое, с множеством хозяйственных построек, с заборами из жердей. Вокруг деревни простирались открытые луга – обзор был хороший и только в середине селения, где слышна была основная возня, громоздились здания. Я разделил своё войско на три части. Слева и справа в охват селения поскачут с небольшим отставанием по тридцать лучших лучников с целью не выпустить из деревни живым ни одного черига. Одна половина воинства взялась за луки, а другая – обнажила сабли да выставила копья. На полном скаку, без криков, мы ворвались в селение. Враг нас не ждал. По уговору мы не кричали, чтобы не дать опомниться черигам, не предупредить их. И они не успели организоваться к защите. На скаку мы разили стрелами встречных монгол, занимающихся грабежами в домах жителей и галопом выскочили на станичную площадь. Перед нами предстало потрясающее зрелище. В дорожной пыли и на лужайках возились, валялись парами множество голых людей визжа, вопя, крича. Происходило полное глумление, насилие могольского воинства над местными девицами, женщинами. А те немногие, что уже насытили свои животные потребности и теперь глазели на эту вакханалию, пытались кинуться к оружию и оказать сопротивление. Но было поздно. Свист стрел, сверкание сабель да безжалостные уколы копий сделали своё грозное, беспощадное дело. Некоторые чериги даже не успели подняться с тел своих жертв и теперь голые валялись, корчились в предсмертных муках, под палящими лучами солнца, заливая кровью дорожную пыль да зелёную травку станичной площади. Женщины, увидев нас, то ли от радости, но подняли громкий вой и плач, а это послужило сигналом к обороне тем монголам, которые бесчинствовали в домах местных жителей. Началась опасная чистка. Каждый дом пришлось брать боем, где засели чериги. Хотя пеший монгол слабый воин против воина буртаса, который на полголовы был рослей и сильней, но под прикрытием дома, притаившись, они были опасны. В результате чистки домов до последнего черига у нас погибло более десятка и ранено более трёх десятков воинов. Последний бой был нами выигран. Трупы монгол мы стаскали за селение, сняли верхнюю одежду со всех черигов, тела сложили в яме друг на друга, и закидали землёй. На деревенском кладбище похоронили своих погибших, а женщинам посоветовали на 2-3 дня покинуть селение и спрятаться в лесу. Оставили им на попечение своих тяжело раненных ратников и собрались в путь. Я приказал каждому нашему воину взять по верхней одежде с монгола, лошадь черига с дорожным скарбом и, прихватив на привязи свою лошадь, отойти от селения вёрст на пять и встать лагерем где-нибудь на ручье в лесу. Так все и сделали. Организовали лагерь, выставили караулы и начали готовиться к ужину да к вечернему совету.
На вечернем совете моего воинства я повелел каждому воину постирать, почистить одежду монгольского воина, а утром надеть на себя. Я решил переодеть своих воинов во черигов и, прикинувшись монголами, вести разведку да разбой в стане врага – сделать большой кровавый маскарад. Утром, на осмотре нашего войска малого, я удивился сходству наших воинов на черигов. Передо мною стояли воины одетые в кожаные доспехи, набранные в виде рыбьей чешуи из твёрдой, в три слоя склеенной бычьей кожи и соединённые между собой ремнями. В целом же, с палец толщиной, довольно лёгкие, подвижные, доспехи были весьма прочной, надёжной защитой в бою и не стесняли движений воина. А монгольский лук с полным колчаном боевых стрел, короткая кривая сабля, пика с крючком да железная палица – неплохое оружие возмездия. А если ещё учесть монгольскую лошадь – ходкую, выносливую, к седлу которой в обязательном порядке был привязан кожаный мешок с едой, в основном сушёным мясом да кожаный жбан с водой, то наше буртасское воинство теперь предстаёт весьма грозной, коварной силой для врага. Лишь человек тридцать самых крупных воинов буртасов не нашли себе подходящей монгольской одежды для маскарада. Но это меня не волновало. Тридцать крепких воинов - буртасов в связке с переодетыми могли сделать большие, нами ещё не осознанные, дела войны. Я лично оделся в одежду убитого нояна – сотника. И ещё, чтобы в случае неожиданных стычек не порубать своих, я повелел всем иметь при себе древесный уголёк да белую повязку на лоб – как знак «Я свой». Перед боем каждый наш «чериг» должен будет углем исполосовать лицо, а повязку натянуть, надеть на голову.
Тридцать наших богатырей на лучших скакунах умчались в патруль-разведку. Они должны были кружить, по мере возможности, впереди нашего отряда с удалением до 5-7 вёрст. При встрече с черигами наказано было в бой не вступать, а оторваться от них и донести до нас информацию о враге. Переодетый же в монголов отряд рысью направился в погоню за тумэном Сугэдэя. Вечером разведка не вернулась в лесной лагерь в назначенном месте. Она не вернулась и ночью. И лишь рано утром объявились трое наших богатырей. Вот что они поведали нам: « К вечеру, оторвавшись от нас вёрст так на 10, разведка вдруг увидела вдали на большом лугу по берегам ручья горящие костры – множество костров, а вокруг люди, лошади, шатры, телеги, скот… Солнце садилось за нашими спинами, и враг нас не обнаружил. По крайней мере, мы так думали. Насмотревшись достаточно, чтобы понять ситуацию, мы сели на коней и поскакали прочь. Но не успели отъехать и версты-полтары, как столкнулись с монгольским отрядом. Это был охранный разъезд черигов – воинов на сто. Монголы заметили нас раньше, ибо за их спинами было солнце, которое слепило нам глаза. Мы обнаружили монгол тогда, когда сотня уже скакала, рассыпаясь, чтобы охватить нас в полукольцо. Нам ничего не оставалось, как только повернуть назад в сторону вражеского лагеря, чтобы не быть порубанными. Исполняя приказ командира: «В плен не сдаваться, вырваться из назревающего окружения за счёт быстроты ног наших лошадей», – мы, рассыпаясь и ускользая вдоль краёв стана противника, галопом неслись к вражескому лагерю. Вскоре около половины нашего отряда начали забирать влево, а другая половина – вправо, приближаясь к стану монгольского тумена. Солнце светило за нашими спинами, и враг в стане не видел нас. Мы неслись в безудержной скачке, всё дальше и дальше отрываясь от преследования. Чериги преследователи, видя ситуацию возможного нашего ускользания, начали кричать свой боевой клич: «Хура! Хура! Хура!» – с целью вызвать на подмогу всадников своего лагеря. Удалось ли это им сделать, мы уже не видели. Нам удалось оторваться настолько от преследователей, что мы вышли из опасности окружения и ускакали в лес. А с рассвета начали поиск своего лагеря. И вот стоим тут».
Выслушав историю с разведкой, мы перенесли лагерь вглубь леса и притаились в густом ельнике, выставив часовых и наблюдателей.
Отряду дан был дань отдыха, так как ожидались важные дела, и нужно было собрать наше рассеянное воинство. Я отправил с десяток парных поисковых групп с целью собрать потерявшихся своих воинов. К вечерним сумеркам все должны были собраться в лагере. Поужинав скромно, мы собрались на вечерний совет. Ситуация изменилась и нужно было что-то срочно предпринимать, чтобы извлечь выгоды из создавшегося положения. Нельзя было медлить и терять время. Враг теперь знал, что появился маленький, но отряд противника – во-первых. А во-вторых, тумэн уже перевалил водораздел между Доном и Итыль рекой. Ручьи текли, спускались тут уже на восход солнца. А это означало, что впереди большая торговая река – край густонаселённый и воинственный. Это уже не край буртасов. По Итыльу может статься всё по-иному. Вот почему Сугэдэй мог предпринять особые меры предосторожности уже с этого момента. Надо было спешить. На совете моих воинов решили снабдить едой небольшой быстроходный отряд наших всадников и отправить скакать по тылам без боёв и столкновений с врагом, дабы предупредить население Итыля о приближающемся нашествии страшного, жёстокого врага. Выбрали пять всадников, знающих языки разные. Каждому выделили быстроходного скакуна и выносливую в ходьбе монгольскую лошадь. Отряд был тут же отправлен в путь. Но совет заседал дальше и долго. Потерянная, не вернувшаяся в тумен сотня черигов, – вот камень преткновения! Вот вокруг чего мы должны строить планы своих действий. Понятно, что их будут искать и ждать – это логика фактов. А значит, не весь тумен уйдёт с ночного лагеря монгол. По крайней мере, какой-нибудь минган* будет искать и ждать своих воинов. Вот мы и вернёмся в их лагерь. Вернёмся на их же лошадях, с их оружием, доспехами, беспощадностью…
Ночная разведка подтвердила факт наличия костров в стане врага. Расчёты наши были верны. Перед рассветом я поднял своих воинов. Сборы были недолги. Одевшись во всё монгольское, мы вышли в боевой путь, оставив в лагере лишь вещи да раненых. Отряд из леса выдвигался на монгольских лошадях с привязанными к седлу своими степными скакунами. Жуя сушёную конину из трофейных сумок порубанной недавно черигской сотни, мы вышли на лесную дорогу, местами открытую или окружённую кустарниками. Дорога теперь позволяла двигаться по четыре ряда, а это было очень важно для нас, и мы воспользовались. Казалось, в предрассветных сумерках двигался отряд сотни черигов, но с измазанными в чёрные полосы лицами и с белыми повязками на головах. Начало светать. И вот в сумрачной дали засветились два костра, горящие по обе стороны дороги, а вокруг виднелись силуэты людей. Это первый сторожевой пикет монгольских воинов. Они нас заметили и насторожились. Мы медленно приближались, сделав вид уставших черигов. У каждого нашего воина левая рука была опущена, но каждый в этой руке держал лук со вставленной на тетиву
Минган* – тысячный отряд черигов.
боевой стрелой. Монголы нас признали своими и шумно, обрадованно засуетились возле костров. Они подпустили нас слишком близко, прежде чем задать нам громкий окрик запроса пароли. Но мы молча приближались. При этом задние наши воины обходили передних влево и право, стараясь встать в ряд. Раздался второй и громкий окрик запроса пароли, который мы, естественно, не знали. «Лый!» – скомандовал я. И в одно мгновение поднялись руки воинов нашей сотни, раздался залп свистящих стрел. Всё шло по уговору. Находящиеся с лева воины стреляли по левым сторожевым, центральные – по центральным, а правые – по правым. Сторожевой пост монгол ничего не успел предпринять, был расстрелян в упор и вскоре мёртвым лежал возле костров на сырой утренней траве. Мы двинулись дальше, повторяя предыдущий сценарий. Точно так расстреляли мы и второй сторожевой пост. Никому не удалось уйти и на этот раз. И вот мы приближаемся к третьему и последнему сторожевому посту. Светло. Костры сторожевые погасли, но ещё дымят. Золотом полыхает восход, но солнце ещё за горизонтом и не сильно бьёт по нашим глазам, хотя уже хорошо освещает наш отряд для созерцания черигам сторожевого поста. Мы приближаемся, больше похожие на отряд приведений, которые начинают молча растекаться вширь опущенными вниз левыми руками, лишь правыми управляя лохматыми, низкорослыми лошадьми. Громкий окрик пароли на этот раз раздаётся издалека. А потом – второй… «Лый!» А следом - свист стрел… вопли… бой барабанов… звон сабель, но – недолго. Вот буртасы пересели на своих скакунов и помчались к лагерю спящего мингана, окружённого телегами да прочим скарбом, создав тем самым круговое ограждение для защиты спящих воинов. Но часовые в самом лагере застучали в барабаны, по тревоге поднимая спящий минган. Из шатров и юрт стали выскакивать чериги да нояны, кто с саблей, кто с луком, но тут же падали, пронзённые стрелами скачущей вокруг монгольского лагеря буртасской сотни. Сотня скакала по кругу, окружив стан черигов в кольцо, расстреливая из лука на скаку полусонных, паникующих черигов.
Но вскоре монголы поняли, что случилось, – что нас мало и основательно одевшись в доспехи начали грамотно отстреливаться из-за прикрытий. Появились наши раненные и убитые. Их становилось всё больше, а череги поражались всё реже и реже. Теперь выгода ситуации перешла на сторону монгол – они стреляли из-за укрытий – и я дал команду: «Борэ!» Буртасы стали отдаляться от лагеря, а потом поскакали прочь. Было очевидно, что мы поразили в бою не менее сотен трёх вражеских воинов. Боевая затея завершилась успешно и мы ликовали. Своих раненных и убитых мы подобрали с собой и, вернувшись в лагерь, похоронили погибших».
Что дальше говорил дед Буртас, сын охотника уже не слышал, ибо теперь он был в мире снов и шумно сопел на лавке. Старик замолк. На улице светало. Жизнь продолжалась.
САННЫЙ ПУТЬ НА ПЕЧОРУ
Лёд в этом году встал при большой воде. А это создаёт проблемы в налаживании санных путей. А случилось вот что. Зима наступила как обычно: похолодало, выпал снег, замёрзли водоёмы, встали реки. И даже открылись, было, санные пути. Но с полуденной стороны неожиданно пришло большое тепло. Обильно шли дожди. Озёра, ручьи, реки вздулись от обилия воды, и пошёл осенний ледоход. Реки открылись, снег сошёл с земли. Наступила унылая осенняя пора. Но ненадолго. Войпэль [1] ревностно соблюдал законы, установленные великим Богом – Еном, и снова нагнал на землю холод. Морозы повторно сковали льдом озёра и реки. Наступила устойчивая зима. Вскоре большая вода ушла, водоёмы заняли присущее им место. Но лёд повис на берегах, образуя под собой пустоты – порки. Эти пустоты между льдом и водой становились опасными для путников. Случалось, что даже лошади с санями и людьми проваливались в порках и уходили в пучину вод там, где большая глубина и стремнина. Но так ли, иначе ли, а пришла пора прокладывать санные пути для перевозки грузов купечества – торгового люда городов Покча, Чердынь и других. Оленьи упряжки, впрочем, как и лосиные, и собачьи, не смогли справляться с товарооборотом богатого купечества. Главным транспортом в жизнеобеспечении местного населения всё же был гужевой. А санному транспорту нужно было прокладывать дороги, затем обеспечивать уход и сохранность путей.
Сын охотника уже с десяток дней находился на службе: вникал в дела служивые да знакомился с городом. Ему всё было интересно. Но главная его обязанность была ещё впереди – это перевозка грузов в верховья рек Печоры да Ижмы.
В один из солнечных морозных дней отправились служивые Пама в верховья Печоры прокладывать санный путь. Памич Зыран упросил отца принять ему-юнцу участие в этом деле и получил согласие. Пять подвод с лёгким грузом на розвальнях вышли с Покчи и начали путь по вольному снегу в направлении Ночной – Вой – стороны. Тишину лесов, лугов нарушили крики погонщиков – ямщиков. Непрестанно скрипели полозья саней да гужи хомутов. Хрустел снег под копытами лошадей. Тяжело и неспокойно ползли сани по заснеженным ухабам и рытвинам, оставляя за собой ленту проезжей дороги. Двигаться веселее было по борам сосновым да лиственничным, уныло – по еловым лесам, противно и тяжело – по ивняку. В этих местах, под напором снега, стволы ив наклонялись и даже ложились на землю – поперёк дорожной просеки, преграждая путь. Их приводилось рубить и рубить. И это не всё. Ивняки, чаще, - это заболоченные места. Поэтому: под ногами ломался коварный тонкий лёд, нависший над парками, люди и лошади проваливались в болотную грязь, суетились, возились, перемешивая белый снег с грязной, вонючей жижей да льдом. Полозья саней, обувь покрывались налётом льда и не давали свободно передвигаться. Приходилось распрягать лошадей, опрокидывать сани и убирать с полозьев наледь топорами да ножами, менять обувь.
Питаться в пути приходилось на морозе. Каждый служивый за пазухой имел свёрток с едой, грел его своим телом, чтобы потом поесть. В пути идущая впереди лошадь, взмокшая от пота и уставшая, через какое-то время становилась в хвосте обоза и, таким образом, шла, отдыхала уже по проложенной, утоптанной дороге. Так проходило время, прокладывалась дорога, менялись лошади, люди. Спать всё же удавалось в рубленных избах, где-то в жилых, а где и так. Хуже обстояло дело при переходах через речки да озёра. Тут приходилось прорубать порки шириной саженей с десяток от берега и до льда, лежащего на вольной воде. В открытые проруби кидали лапник хвойных деревьев, чтобы вся эта каша из воды, льда и лапника хорошо промёрзла за несколько дней для прохождения последующих обозов. А вот путь открывающему обозу, чтобы дальше двигаться, нужно было находить временный переход через водную преграду. Нужно было распрягать лошадей и под уздцы сопроводить их на другой берег, а сани в ручную перетаскивать туда же, чтобы снова запрягать животных и продолжать путь. Но после возни на водоёмах, в болотах да рощах обозники, всё же, выезжали на сухие просеки лесных боров. Тогда ехать становилось легче и веселее. Вот и теперь, ехали рысью, а над вершинами сосен неярко светило низкое зимнее солнце. Красное и негреющее, оно как бы дремало над затихшим лесом. Укутанный в снежное одеяние, лес таинственно молчал и будто спал и улыбался во сне чему-то приятному. А лес спал, ведь все и всё когда-либо должны спать, отдохнуть и набраться сил для нового бодрствования, созидания. Так быть установил великий Бог-Ен. Так оно и есть, так оно и будет всегда.
Сын охотника управлял розвальней с запряженным ещё не старым мерином Моёном. Вот уже четвёртый день звенел под дугой колокольчик – пел долгую песню о чём-то своём, то убыстряя, то замедляя темп. К вечеру этого дня доехали до речки, которая несла свои воды уже в другие края. Это был первый небольшой приток той таинственной реки, о которой бывалые путники рассказывали разные истории, случаи да небылицы. Припечорье – это край других культур. Тут обитали лесные яраны да племена печера – странных лесных людей. Люди печера часто были рыжеволосы. Их светлая кожа отдавала краснотой. Они отличались от людей других племён почти во всём: манерой поведения, образом жизни и рассуждений. Печера были деятельны и незлобивы – пожалуй, слишком добродушны и доверчивы. Кабыр, сын охотника, за свою ещё недолгую жизнь, встречался с людьми печера и уважал их за скромность, деловитость, любознательность и незлобивость. Но в Припечорье жили и племена народа югра – хонта да вогулы. Эти жители были чаще воинственны, чем миролюбивы. В далёком прошлом между югра и биарами, говорили, шли кровопролитные войны за места обитания и охоты. Память о прошлом и теперь давала знать о событиях тех времён. Жили тут и лесные ненцы. Они кочевали по лесам, собравшись в небольшие родовые сообщества, или отдельными семьями – пасли своих оленей. Эти добродушные люди искусные рукодельники, особенно по шитью из кожи да по резьбе из кости, не были опасны. Они в большей степени оживляли эти бескрайние лесные просторы, промышляя, вдобавок к оленеводству, ещё и пушниной да рыбалкой. Всё это Кабыр знал и видел своими глазами.
Вот и первое селение – Изберд[2]. На высоком берегу ещё небольшой речки Печеры, которая набирала воды с горных хребтов Каменного Пояса – Из, расположились разноликие дома, избы, жилища. Их было десятка четыре: больших и малых, наземных и полуземлянок. Стояли тут и чумы то ли хонта, то ли яранов. Жилища в Изберде расположились на небольшом холме как попало. Заборы домов из шестов и жердей чаще в три ряда вкривь и вкось ограждали усадьбы хозяев этих жилищ. Кое-где дымились трубы домов, дымились полуземлянки и даже дымом отдавали верхушки остроконечных чумов. Смеркалось. Солнце село уже за лес и только закат ещё полыхал за вершинами сосен да елей, золотым отблеском окатив весь предзакатный мир. Обоз миновал деревенские строения и вошёл через открытые ворота, добротно собранные из жердей и плах, в просторный двор. Тут стоял большой двухэтажный дом, а за ним, на самом краю обрыва к реке, прижимались друг к другу бревенчатые амбары. По соседству с ними возвышались причудливые амбарчики – чамьи на своих вычурных столбоножках, высотой в сажень и более. Между домом и этими строениями было очищенное от снега пространство около двадцати саженей, где и остановились подводы прибывших служивых. Двор хозяйский был окружён высоким забором из жердей в пять линий, держащихся на мощных лиственничных столбах – пыртах. Было видно, что протиснуться человеку между жердями проблематично и конь не перепрыгнет такой забор. Всё это строение напоминало больше не торговое, а военное сооружение, да и не напрасно так построенное. Сын охотника и все служивые знали, что эта деревянная твердыня несколько дней противостояла боевому отряду вогулов, пришедшему из-за Каменного Пояса захватить и ограбить богатства амбаров лет двадцать назад. Это случилось под весну. После сильного потепления ударили морозы и сковали льдом снега. Наст был такой крепкий, что по нему могли ходить не только люди, но даже лошади и в любом направлении. Вдруг на оленьих упряжках из-за Каменного Пояса неожиданно налетели воины вогулов. Но сторожевые купеческого охранения знали, что время наста – это удобное время для грабительских набегов и были осторожны и готовы к вторжению. Охрана вовремя услышала, как где-то далеко начал звенеть наст под полозьями нарт бегущих оленьих упряжек. Затем стал слышен хруст твёрдого снега под копытами ездовых быков кастратов.
Тревога была поднята вовремя. Защитники успели одеться, вооружиться. Они взяли луки со стрелами, копья, сабли… вышли во двор и укрылись за подготовленными деревянными щитами – заслонами от стрел врага. Назначенные заперли ворота. Несколько стрелков охраны залезли на крышу дома. Вскоре вогулы окружили сторожевое охранение плотным кольцом осады и остановились на расстоянии далее полёта стрелы. Бежать защитникам было некуда. Лишь один гонец, ещё до осады, верхом на лошади покинул дом и ускакал по зимней дороге в сторону Покчи за подмогой. Но было видно сторожевикам, как за скачущим всадником вдали по зимней дороге устремились вдогонку оленьи упряжки с воинами на нартах. Вогулы, завершив окружение и осаду дома с хозяйством, начали готовиться к штурму. Они не спешно распрягли оленьи упряжки, дали оленям какие-то корма и начали снимать с себя тяжёлую дорожную, тёплую одежду из разных шкур с двойным мехом: и внутрь и наружу. Разноцветные меховые, матерчатые и кожаные украшения в орнаментах их одежды, особенно у вожаков – повелителей, своей пестротой напоминали лесных многоцветных соек и дятлов.
Вогулы разделись. Вооружённые и легко одетые, они плотным кольцом окружили дом, поправляя оружие да боевую амуницию. Потом кто-то из них громко и внятно на понятном для охранников языке предложил сдаться, пообещав взамен сохранить жизнь. Служивые отказались. Началась атака. По сигналу повелителя вогулы с криками да визгом бросились к забору навстречу летящим стрелам сторожевой охраны. Малочисленное охранение умело и храбро отбивалось от грабителей. Немало вогулов повисло на заборе со стрелами в груди, но всё же они ворвались во двор. Тогда служивые закрылись в большом доме и стали отстреливаться из верхних окон, защищая амбары и поражая врага. Грабители не поджигали деревянный дом, видимо, опасаясь, что всё богатство в амбарах сгорит и поход окажется безуспешным. Начался изнурительный, долгий штурм дома-крепости с большими потерями для вогулов. На помощь к защитникам никто не пришёл, так как в пути посыльный был схвачен и убит преследователями. Все служивые погибли, исполняя свой долг, защищая богатства своего хозяина. Хозяйство было разграблено. Покидая двор, с нагруженными оленьими нартами, полными разного товара, вогулы не сожгли хозяйство, может, рассчитывали на последующие, удачные набеги.
Вот такую историю рассказали сыну охотника ещё в Покче. А сегодня он сам находился на месте этих событий. Кабыр разглядывал дом-крепость и удивлялся строению. Небольшие оконца первого этажа были в решетках со ставнями. Оконца второго этажа были без решёток, но размеры их были побольше, чем у нижних. Два высоких, но узких крыльца с обеих сторон удлинённого дома тоже казались проблематичными для одоления при нападении и штурме строения. Плоская двухскатная крыша из мощных плах представляла удобную площадку для стрелков защиты.
Вышедшие из дома служивые пригласили путников в дом, а сами начали распрягать лошадей. Вместе со всеми, поднявшись на высокое крыльцо и пройдя через тёмный коридор, сын охотника вошёл в просторную комнату, освещённую жировыми светильниками, которые обильно дымили, чадили, не давали достаточного света, чтобы ориентироваться в помещении. Раздевшись и помыв руки кунвой из медного рукомойника, висящего на цепях над медным тазом, в углу комнаты, служивые пошли на ужин в другую комнату. Обозников всех усадили за массивный длиннющий стол на тяжёлую и ещё более длинную лавку. Ужин был сытный, в большей части из мяса да рыбы. После обильной еды и тепла путников потянуло ко сну, и они с удовольствием согласились на отдых. Их повели на второй этаж. Подниматься нужно было по лестничной клетке, которая огибала большую кирпичную печку. На втором этаже также были комнаты с печками, но тут кроме столов и лавок ничего не было. Над головой располагались полати, где и предстояло спать служивым. На полати, где лежали оленьи, лосиновые шкуры да множество разных подушек, подняться можно было только через большую печку. Впрочем, на печке также можно было лежать и спать, если она не была сильно натоплена. Кабыр хорошо знал, что на печке многие хворающие от простуды лечились, избавлялись от своих недугов. Два друга – Зырян и Кабыр – забравшись и удобно устроившись на полати, быстро уснули.