Гештальт-терапия, деонтология и этика 1 страница
Когда в 1994 году я впервые приехал в Москву по приглашению Жана-Мари Робина и Московского Гештальт Института, то, что меня поразило больше всего, было ваше огромное желание учиться. Вероятно, это было связано с теми политическими катаклизмами, которые Россия недавно пережила и все еще переживала. Однако мне кажется, такая жажда учиться, кроме того, содержала в себе традиционную открытость «русской души» в отношении европейской и, в особенности, французской культуры. Я знаю, что после 1992 года вы познакомились со многими образовательными программами по гештальт-терапии. к вам приезжало много других тренеров из разных стран. Мне очень приятно, что некоторые части моей книги ((Перестать знать» переведены на русский язык и дошли до вас, благодаря Наташе, Даниле, Елене и, наверное, кому-то еще, кого я не знаю.
Жак Блез
Жак Блез
Невроз и изменение*
Я связываю два понятия, «невроз» и «изменение», именно потому, что одной из отличительных особенностей невроза, как его понимает гештальт-терапия, как раз является невозможность изменения или, по меньшей мере, отказ от нового.
Невроз понимается не столько как расстройство внутреннего физического состояния, сколько как расстройство переживания опыта, в который включены индивид и мир, организм и среда. В самом деле, первое, что есть, - это единство поля организм/среда. Если воспользоваться примерами, приведенными в книге Ф. Перлза, Р. Хефферлайна и П. Гудмена1, это значит, в частности, что дыхание не было бы возможным, если бы не было воздуха, необходимого для дыхания; или не было бы походки, если бы отсутствовала земля, по которой можно пройтись. Речь идет, следовательно, не о внутренней функции организма, но всегда о функции контакта организма и среды.
Понятие контакта на психологическом уровне подразумевает явление чего-то нового, того, что создает возможности для роста. Новое возникает в среде, которая требует реакции и приспособления. В ходе этого приспособления новое может рассматриваться как новое, и, в таком случае, приспособление совершается не в смысле адаптации, а в смысле творческого акта; речь идет об изобретении нового образа действия, понимания или бытия. Такое приспособление заключает в себе рост; благодаря новому опыту контакта, организм делается немного отличным от того, чем он был до того: он интегрирует в себя нечто новое.
Но к новому можно отнестись иначе: его можно свести к уже известному и поступать на практике так, как если бы ничего нового не произошло. Рискованность этой ситуации состоит в том, что мало-помалу среда перестает восприниматься такой, какой она является, а кажется такой, какой она была; в конечном счете, среда отчасти или вполне делается непонятной, и становится очень трудно ориентироваться в ней. Это и есть один из базовых признаков невроза: невозможность надлежащим образом ориентироваться в среде. Чаще всего, это сопровождается тревожностью: действительно, при здоровом процессе
-6-
Blaize J. Nevrose et ehangement // Blaiie J. Ne plus savoir. Phenomenologie et etique de la psychotherapie. Bordeaux, 2001, p. 37-58. Статья представляет собой текст доклада, прочитанного на нескольких конференциях, впервые в Ренне в 1991 году, последний раз в Сен-Назере в 1996 году; текст был дополнен и исправлен в ноябре 2000 года. -Прим. автора
-7-
Перестоть зноть. Философия гештальт-терапии
роста новое вызывает определенное возбуждение, идет ли речь о потребности, интересе или желании, тогда как при неврозе само это возбуждение оказывается блокированным. В частности, невроз не позволяет осознать исходящие от нового потенциальные угрозы; так что возбуждение больше не направлено на среду, оно трансформируется в тревожность, которая не касается чего-то определенного или цепляется за что-то как за предлог.
Человеческий организм, объединяя в себе одновременно психическое и физиологическое, определяется, в том числе, своей способностью создавать фигуры и фоны и выводить на первый план то, что важно в текущей ситуации, так, чтобы контакт был реально возможным. То есть способность создавать фигуры, а также способность позволять им распадаться, отходить на задний план, давая место другим фигурам, которые могли бы возникнуть в соответствии с новыми ситуациями. Человеческий опыт, не являющийся невротическим, может быть, таким образом, описан как постоянный поток моментов контакта и моментов отступления, каждый из которых имеет смысл лишь применительно к осуществляющейся ситуации в целом и к тому, что внутри этой ситуации утверждается как наиболее важное. Именно этот процесс в геш-тальт-терапии называется «саморегуляцией поля организма и среды» .
Как бы то ни было, такая саморегуляция может быть нарушена, она может потерпеть неудачу, и опыт, в таком случае, превращается в невротический. Вот несколько примеров .
Первый касается женщины, которая сообщила мне о своем желании найти работу, связанную с детьми (ясли, сад и так далее). Но в ходе терапии выяснилось, что, на самом деле, речь для нее шла о том, чтобы «возместить» страдания собственного детства. Строя свои планы, она полагала, что нацелена на настоящее, тогда как в результате проекции она имела дело с событиями прошлого. То, что было расценено здесь как нечто важное, как подлинная цель, являлось в действительности средством для достижения другой цели; а если то, что внутри ситуации по-настоящему является самым важным, не воспринимается таковым, саморегуляция обречена на провал со всем вытекающими отсюда растерянностью и страданием,
В целом, можно сказать, что фиксация на прошлом мешает настоящему в том, чтобы видеть реально существующее, и ведет к нарушению саморегуляции. Мне приходит на ум другой пациент, мужчина, у которого, кроме прочих проблем, были большие трудности в общении с женщинами. После довольно длительной терапии, потребовавшей не-
сколько лет, с моей помощью он тем не менее сумел открыть многое из того, что с ним случилось в детстве и отрочестве. С большими переживаниями он смог отыскать несколько травматических ситуаций, связанных с сексуальностью, но всюду возникал один вопрос: «Так, почему же у меня не складываются отношения с женщинами?» И он настаивал на том, чтобы мы совместными усилиями еще раз постарались найти верный ответ на этот навязчивый вопрос.
Невротическими здесь являются не его проблемы с женщинами, а вопрос о причине: каждый проходивший относительно длительную терапию, конечно, знает по собственному опыту, как в определенный момент приходит понимание того, где лежит причина его настоящих проблем, а несколько месяцев спустя - понимание того, что «истинную» причину надо искать совсем не там, и так много раз кряду... Невротическое расстройство происходит здесь от убеждения, что страдание имеет причину и, может быть, одну единственную причину, и что положение изменится к лучшему, если эта единственная причина будет выяснена. Такое убеждение, или, говоря по-гештальтистски, интроект. ставит в центр умственной работы то, что. вероятно, является только иллюзией, потребностью ответить раз и навсегда на вопрос о причине. Изменение должно состояться в форме, быть может, болезненного отказа от веры в возможность наконец все узнать; в этом заключается единственный способ, чтобы теперь данный человек сумел повернуться лицом к другому вопросу: «И вот теперь, со всем тем, что я пережил и узнал на опыте, с тем, как я устроен, как я могу организовывать мой будущий опыт, не впадая в повторение старого?» Дело, само собой, здесь не только в «техническом» вопросе; если этот человек остается привержен отысканию причины в прошлом, то. вероятно, потому, что он одинаково избегает тревожности, связанной как с отсутствием ответа, так и с неизвестностью нового, даже если и это мучительно; я уже не говорю о чувстве стыда, сопряженного с его ситуацией.
Другое возможное расстройство саморегуляции имеет отношение к хронической блокаде вышеупомянутого возбуждения. Здесь мне приходит на ум еще один пациент, который помимо своих семейных проблем, жаловался на свойственную ему крайнюю неорганизованность: ему не удавалось навести порядок на своем письменном столе (что приводило к тому, что он безуспешно разыскивал важный документ по три-четыре дня), он никогда не приходил вовремя на назначенные встречи и на работу и так далее. Временами он не мог справиться с внезапными импульсами в том, что касалось еды, выпивки или же неожиданных и
Перестать знать, Философия гештальт-терапии
ненужных покупок. Вместе с тем, это был человек, очень рано научившийся отказываться от своих желаний и становиться тем, чего от него ожидали другие люди.
В ходе терапевтической работы выяснилось в том числе то, что его профессиональная деятельность ему не подходила, хотя у него получалось убедить себя в обратном. Его опоздания в конечном счете являлись неким способом противостоять среде, в отношении которой он не мог обнаружить свою агрессию прямо. Его стремление соответствовать ожиданиям другого человека постепенно привело к тому, что он перестал понимать, что хочет лично он, и блокировал всякое возбуждение, способное вылиться в реальный или воображаемый конфликт со своей средой. Эта блокада возбуждения преодолевалась только в форме тех самых внезапных импульсов, с которыми он не мог совладать и которые не контролировал: его личные желания могли осуществляться только при условии, что они не были признаны в качестве его личных желаний, а расценивались лишь как необъяснимые и странные симптомы. Другой важный аспект в этом клиническом примере - как, впрочем. и в предыдущем - как раз и есть избегание нового. То, что он называл своей безалаберностью, по сути являлось его отказом от всего спонтанного, всего творческого, того, что могло что-либо изменить.
С другой стороны, относительно «здорового» процесса - и по-прежнему в связи с данной теорией поля и данной темой саморегуляции - можно сказать, что почти всегда осуществляется определенная форма иерархизации; чаще всего, она спонтанна, иногда - более осмысленна. Это другой способ описать вышеупомянутый процесс создания и разрушения фигур и фонов. Именно эта спонтанная иерархизация ведет к тому, что в определенный момент времени некое устремление делается существенным, а затем уступает место другому; как раз это и позволяет проводить различие между важным и второстепенным, между тем. что насущно, и тем. что может подождать, и так далее.
Эта спонтанная иерархизация у некоторых людей может быть нарушена. Тогда все представляется одинаково значимым или одинаково незначительным. Вероятно, данное нарушение связано с тем, что в прошлом среда, семья например, «запрограммировала» этих людей так. что они больше не могут устанавливать иерархий.
Например, это случай пациентки, пришедшей на терапию в крайне тяжелом состоянии: она была очень угнетена, очень измучена и больше не могла осуществлять свою работу преподавателя. Она постоянно опасалась того, что с ее учениками произойдет что-то ужасное. Вечером у
-10-
нее не получалось уйти домой раньше, чем через полтора-два часа после окончания занятий: ей надо было проверить, хорошо ли закрыты батареи и не соприкасаются ли они со шторами, что могло бы вызвать пожар; не валяется ли где-нибудь в классе ножниц или других режущих предметов, которыми могут пораниться дети. Несмотря на все эти меры предосторожности, она никогда не была уверена в том, что все в порядке. Затем она должна была запереть классную дверь на ключ, что она и делала, но не успевала она дойти до двери на улицу, как новые подозрения возникали в ней и заставляли ее возвращаться назад, чтобы продолжить проверку.
Таким же наказанием было для нее выйти из дому. Чтобы куда-нибудь пойти, она должна была проверить, хорошо ли закрыты краны газа и воды, не включены ли электрические приборы, в порядке ли отопление? За эти проверки, походившие на ритуал, она принималась по заведенному кругу. Но это не решало проблему, поскольку, завершив круг проверок, она уже не знала, хорошо или плохо она все проверила. Она, так сказать, не удерживала в уме последовательных проверок, которые она произвела, и потому ей надо было начинать сначала. Естественным следствием этого были мучения и растерянность, так как десятиминутная прогулка у нее отнимала не меньше полутора часов.
Когда она пришла ко мне на терапию, я увидел перед собой человека, который едва дышал и практически был лишен осознания своих телесных ощущений: так, в жаркой комнате она могла оставаться в пальто, в котором пришла; только после вмешательства с моей стороны она осознала ситуацию и тот факт, что жарко. Точно так же она не сознавала, что села крайне неудобно, и снова потребовалось мое вмешательство, чтобы она отдала себе в этом отчет.
Все это может показаться не очень важным, но то, что эти различные мелкие факты обнаруживают, есть затрудненность непосредственного доступа к ощущениям; в терминах теории «self» можно сказать, что функция «ид» нарушена, и что, тем самым, данному лицу больше не удается ориентироваться в среде спонтанным образом, производить действия, которые были бы согласованы с ситуацией, в которую это лицо включается. Такая затрудненность ориентирования, с точки зрения теории «self» в гештальт-терапии, является типичной «потерей функций «эго», роль которой как раз и состоит в том, чтобы способствовать распознаванию ситуаций и определению средств, которые должны быть использованы, чтобы адаптироваться к ней творческим образом. В данном случае, потеря телесных ощущений, вполне очевид-
-п-
Жак Влез
Перестать знать. Философия гештальт-терапии
но, влечет трудность для этой женщины идентифицировать свои потребности. Термин «потребность» в смысле (быть может, чересчур широком), который вкладывает в него гештальт-терапия, подразумевает не только потребности организма, но и то, что еще называют желанием, побуждением, стремлением и так далее. Потребность, следовательно, может быть потребностью контакта, любви или же потребностью духовного рода, и этот список не является исчерпывающим! А это значит, что идентификация сказанных «потребностей», связанная с переживанием ощущений и эмоций, обладает первостепенной важностью.
Если же потребности больше не могут быть опознаны, то тогда действительно все одинаково важно или одинаково неважно. Осознание своих потребностей и позволяет индивиду ориентироваться в существующей среде и делать выбор того, что дает возможность действовать в интересах удовлетворения опознанных потребностей. Установление иерархии господствующих в данный момент потребностей сопровождается установлением иерархии элементов среды: возвращаясь к нашей пациентке, мы могли бы сказать - разумеется, кратко и схематично, -что если ее потребность выйти на прогулку в данный момент времени явно была бы на первом месте, то вопрос о том. хорошо ли она, выходя из дому, закрыла дверь на ключ, превратился бы в «не самый существенный».
С точки зрения все той же теории «self», можно дополнить этот анализ: если «ид ситуации» не присутствует в достаточной мере, тогда мобилизация функции «персоналити» терпит неудачу. Эта неудача в нашем примере возникает в виде факта, что данная пациентка, проверив все, не интегрирует опыт проверки; иными словами, перед нами расстройство функции «персоналити», отвечающей, помимо всего прочего, за усвоение опыта. Такое усвоение опыта, с одной стороны, есть то, что позволяет оканчивать текущий опыт и обретать готовность для чего-то другого; и оно же постепенно ведет к осознанию личностной идентичности.
В этом контексте гештальт-терапевта интересует не содержание того, что можно было бы назвать фобией (невозможность покинуть класс или запереть дом, например), а способ, которым данное лицо структурирует свой опыт; в данном случае - то, что пациент не устанавливает иерархий. Работа терапевта нацелена, таким образом, не столько на то, чтобы понять, что представляет из себя эта невозможность запереть дверь, сколько является попыткой восстановить в пациенте способность устанавливать иерархии вещей. Мое вмешательство, следовательно.
-12-
может быть такого рода: «Скажите, пожалуйста, что именно на этом сеансе было для Вас самым важным?» или: «Есть ли в этой комнате предметы, их форма или цвет, которые в данный момент обращали бы на себя Ваше внимание?» и так далее. Это работа по «возвращению» спонтанного структурирования опыта через установление иерархий.
В своей отправной точке «вхождение в состояние невроза», если воспользоваться знаменитой формулировкой 3. Фрейда, большей частью происходит не от патологии. Напротив, это попытка, зачастую без надежды на успех, найти творческое приспособление внутри поля организм/среда, которое оказалось серьезно расстроенным. Сказанное относится к упомянутой пациентке, которая в раннем детстве несколько раз пережила траур по умершим родственникам, разлуку и отвержение: лица, которых она любила и чьей любви искала, одно за другим умирали или бросали ее. Как следствие, у нее создалось представление о себе как о человеке, который не может любить и быть любимым. Можно сказать, что данное представление изначально помогало ей находить смысл в страшной череде гробов и разлук; это попытка творческого приспособления.
Невроз заключается в утверждении ее представления как окончательного и неизбежного, которое остается в силе даже тогда, когда среда существенно изменяется: будучи взрослым человеком и придя на терапию, она сказала, что не знает, любит ли она собственного мужа. Она не могла сделать выбор между тем, чтобы жить с ним или его оставить, и, конечно, это сопровождалось душевными муками, чувством вины и стыда. В течение двух лет ее жалобы оставались неизменными, и это продолжалось до тех пор, пока один приснившийся ей сон не положил начала тому, чтобы она смогла увидеть себя в другом свете: в этом сне ей было ясно, что она любит своего мужа... и он ее бросает! Терапевтическая работа с этим сном дала ей понять, что она до сих пор живет с тем старым представлением о себе. С одной стороны, она внутренне предполагала, что если она признается себе в своей любви к нему, история обязательно повторится, и он ее оставит. С другой стороны, признать себя любимой означало принять на себя риск в один прекрасный день потерять эту любовь. Незнание того, любит она этого человека или нет, таким образом, позволяло уменьшить данный риск: действительно, быть оставленной тем, кто ее любит, но кого не любит она, было бы более переносимо, нежели быть оставленной тем, в кого она влюблена.
-13-
Перестать знать. Философия гештальт-терапии
Лучше не завязывать новых связей, чем подвергаться риску нового отвержения; быть замужем за мужчиной - и не знать, как ты к нему относишься.
Кроме того, здесь видится расстройство функции «ид» (ощущение не возникает), связанное с расстройством функции «персоналити» (мне не известно, любит ли она. и любят ли ее). Это двойное расстройство должно затормозить функции «эго»: мне не удается принять какое-либо решение. В это же самое время этот невротический процесс исполняет другую функцию, которой мы уже коснулись выше, а именно функцию избегания нового: потому данная пациентка по прошествии какого-то времени мне сообщила, что если она будет любить своего мужа, быть любимой им, и они будут продолжать жить вместе, то тогда она окажется в совершенно новой и неизвестной для нее ситуации, и что это будет для нее очень болезненно.
В предшествующем примере то. что пациентка пережила в детстве. было чередой страшных травматических событий. Однако невроз - вероятно, это бывает даже еще чаще - возникает также помимо отождест-вимого травматического события: как правило, речь идет о повседневной, хронической ситуации, с виду не заключающей в себе ничего особенного, переживание которой сопряжено для индивида с идущей от среды угрозой, с одной стороны, и с определенной фрустрацией на уровне организма - с другой4.
Это можно пояснить на следующем примере из моей практики. Речь идет о ребенке, который с виду нормально развивался физически, но который жил в постоянном страхе утратить любовь близких и к тому же не имел ясных критериев того, что может или не может повлечь утрату любви. Угроза возникала всякий раз, когда он должен был выразить свое желание, потребность, мнение или собственное чувство. Лишенный такой возможности личностного выражения, он переживал значительную фрустрацию, связанную с постоянным наличием опасности. Поскольку он не мог реально изменить среду, сделав ее менее опасной, он уменьшал переживаемую фрустрацию, все больше отказываясь от своих потребностей и желаний. Это выражалось в уменьшении эмоций, даже ощущений и собственных восприятий. Как бы то ни было, этот инструмент был в то время ловушкой: действительно, ощущения, эмоции, собственные восприятия необходимы для того, что быть в состоянии ориентироваться в среде; как раз они и позволяют нам быть в курсе того, что в данной среде может представлять для нас благо или угрозу.
-14-
Следовательно, если ребенок в своей попытке уменьшить фрустрацию приходит почти к анестезии своих ощущений и эмоций, он лишает себя средств ориентации; его среда постепенно делается недифференцированной, то есть все более опасной. Это адский круг: по мере того, как его среда становится более опасной, он снова и снова стремится избегать фрустрации тем способом, чтобы чувствовать еще меньше, и так до момента, когда он уже не чувствует почти ничего... Многие геш-тальт-терапевты, задавая своим взрослым пациентам канонический гештальтистский вопрос «что Вы чувствуете в настоящий момент?» -теряются, если слышат в ответ: «Ничего». А между тем в этом ответе нет ничего напускного; он отвечает опыту пациентов и всего лишь результат длительной практики десенсибилизации и анестезии в ситуации, когда чувствовать опасно.
Крайний случай такого подавления чувствительности иллюстрирует пример еще одного пациента, которого в детстве регулярно били мать и отчим. Когда он обращался к матери и не смотрел на нее, она ему говорила: «Я твоя мать, ты можешь, по крайней мере, смотреть на меня, когда со мной разговариваешь», - и затем следовала серия ударов; когда же он смотрел на своего отчима и спрашивал о чем-то, тот взрывался: «Ах ты наглец, смотри в землю, когда со мной разговариваешь!» - и дело опять заканчивалось лавиной ударов. Если ребенок удивлялся такому противоречию, наказание, естественно, начиналось снова. Можно подумать, что возможным выходом для этого пациента было соответствовать каждому из этих двух требований, а именно поднимать глаза, заговаривая с матерью, и смотреть в землю в присутствии отчима. К несчастью, оба родителя систематически друг друга поддерживали: например, если мать избила ребенка за то, что он «на нее не посмотрел», то вечером, когда ее муж приходил с работы, она рассказывала ему об этом, и тот принимался лупить ребенка снова за его неуважительность. Эти повторяющиеся и совершенно непонятные наказания рождали у ребенка не переживание виновности, а стыд: что бы он ни делал, он все равно был виноват, и осуждение уже не касалось его действий, а касалось самого его существования.
Данный пациент, постоянно переживавший стыд (это можно сопоставить с тем, что Г. Бейтсон описывал термином «двойная ловушка»), таким образом, научился терпеть, а еще больше - не стараться понять. Когда ему было уже под сорок, ему предстояло пройти профессиональную переподготовку. Если преподаватель немного повышал голос или смотрел на него строго, он совершенно терялся и переставал понимать
Перестать знать, Философия гештальт-терапии
что-либо до конца занятия. При полном провале сознания он продолжал делать записи чисто механически. Только когда курс был окончен, закрывшись в своей комнате, он смог в одиночестве пересмотреть свои записи и отдать себе отчет в том, что все в них было совершенно ясно и
понятно.
Другую важную характерную особенность невроза Ф. Перлз. Р. Хефферлайн и П. Гудмен называют «преждевременное сглаживание конфликтов» : это может касаться конфликта двух желаний, конфликта между желанием и запретом, между желанием и элементом среды, составляющим препятствие, и так далее. С темой конфликта сопряжен один из центральных моментов гештальт-терапии, а именно признание агрессивности не как разрушения другого, а как фактора творчества. Слишком часто в нашей культуре конфликт уподобляется чему-то негативному, чего надо избегать, возможно, любой ценой, даже ценой невроза! Однако в процессе саморегуляции конфликт находит свое естественное место: к примеру, в конфликте желания и ценности нет ничего ненормального и нездорового. Это может быть конфликт желания быстрого обогащения и нравственных правил, воспринимаемых как главная ценность; или конфликт сексуального желания и супружеской верности; или конфликт между желанием нравиться и уважением собственных мнений, и так далее. Нас, как гештальт-терапевтов, интересует в данном случае не содержание этих желаний и этих ценностей, а гораздо больше интересует то, как пациент управляет конфликтной для него ситуацией.
Очень часто конфликт отрицают или разрешают как нечто мешающее, паразитическое, бесполезное, одним словом, нечто такое, от чего надо как можно скорее избавиться. Способом избавиться от него будет отрицание одной из сторон конфликта. В приведенном нами примере конфликта желания и ценности это можно сделать, сказав, что поскольку ценность здесь главное, всякого желания, идущего с ней в разрез, не существует; или наоборот - что ценность, о которой идет речь, по сути всегда была мнимой ценностью и, следовательно, не заслуживает того, чтобы дальше на ней задерживаться. Одна из сторон конфликта таким образом исчезает, перестает быть, и мир восстановлен.
Но если конфликт разрешен скоропалительно, чувство неудовлетворения может обнаружиться: отрицаемое желание может вернуться в другой форме, например, в виде психосоматических симптомов; отброшенная ценность может «отомстить», приняв форму острого и
внешне беспредметного чувства вины. Это еще одна дверь, ведущая в невроз.
Если, напротив, человек может принять этот конфликт желания и ценности и может позволить ему развиваться, очевидно, что это станет для него источником внутреннего неудобства и тревоги, возможно, даже настоящих мучений. Но в данном случае неудобство, тревога, страдания - не синонимы невроза, а нечто такое, что ему прямо противоположно: если эта фаза трудна для проживания, то это потому, что как минимум некоторое время не возникает никакой ясной фигуры. Но «ид ситуации» мобилизуется; в один момент очевидным представляется одно решение, мгновение спустя столь же очевидным и напрашивающимся кажется уже другое... пока не возникнет, быть может, совершенно неожиданная идея. Такой конфликт, далеко не будучи разрушительным, наоборот, созидателен, и фигура, возникающая в его итоге, не является победой какого-либо элемента конфликта. Ни один из двух не побеждает, а их столкновение рождает нечто новое. В нашем примере выходом из конфликта может быть преобразование шкалы ценностей; может быть также появление сомнений в слишком быстро принятом как само собой разумеющееся разделении сфер желания, с одной стороны, и ценностей - с другой. Наконец, с тем же успехом это может быть выбор в пользу следования одному из двух элементов конфликта, но без отрицания другого, без того, чтобы отбросить сомнения, неуверенность, тревогу, связанные с выбором. Скоропалительное сглаживание конфликтов, напротив, есть удобное с виду, но, в конечном счете, невротическое средство избежать этих сомнений и этих тревог.
Разумеется, сказанное в такой же мере относится к конфликтам между людьми. Быстро замять конфликт значит просто не придать никакого значения противной стороне и ее точке зрения: выставляя другого дурным человеком, участник конфликта занимает крайне удобную для себя эгоистическую позицию. Но повести себя также можно иначе, то есть во избежание потенциально мучительного конфликта задним числом переменить свои мнения и присоединиться к позиции другого, заняв не менее удобную позицию слияния. Реально принять конфликт означает согласиться на конфронтацию, в которой возникает новое. Необходимо столкнуть две позиции и дать время для того, чтобы они оставались в конфронтации со всем неудобством, вытекающим отсюда, до того момента, когда появится новая фигура, подчас поразительная своей абсолютной новизной, подчас удивляющая совсем иначе, ибо она оставляет после себя вопрос, как можно было не видеть ее до сих пор!
-17-
Конфликт в данном случае является не разрушением другого лица, а новым структурированием различных точек зрения, принимаемых как такое же количество истин, открывающим возможность для создания чего-либо нового.
Таким образом, если преждевременное сглаживание конфликтов должно быть расценено как невроз, понятно, что задачей гештальт-терапевта, наоборот, будет побудить пациента жить в конфликте, позволить конфликту развиваться; и гештальт-тералевт должен быть для пациента в достаточной мере поддерживающей фигурой, чтобы пациент смог вытерпеть то неприятное и мучительное, что связано с подобным опытом.
Терапия невроза, в общем, заключается в попытке сделать так, чтобы пациент вернул себе способности естественным для себя образом ориентироваться и действовать в среде. Каким бы путем невроз не был приобретен, он, действительно, всегда выражается в потере этих способностей, другими словами - в потере функций «эго». Но это потеря не есть только отсутствие чего-то: так как ориентация является жизненной необходимостью, эти функции «эго», которые позволяют нормальным порядком выбирать, отвергать, двигаться в направлении или избегать какого-то элемента среды, «замещаются» процессами, которые, будучи хроническими и неосознанными, дают столько невротических черт.