Глава 2. Где никто рождает ничто 4 страница
— В протоколах — об этом ничего не сказано. Но ведь это было? И, как вы видите, я знаю об этом! Что вы по этому поводу думаете, профессор?
Старичок болезненно поморщился:
— Я не хотел бы вспоминать...
— Тогда я скажу то, что вы не хотите сказать... В этом человеке тоже сидит дьявол. Или, говоря точнее, помесь сатаны и антихриста.
Офицер с глазами фанатика откинулся в кресле.
— Всё это я говорю вам для того, чтобы вы поняли, что именно меня интересует, с какой точки зрения это меня интересует, и чтобы вы помогли мне разобраться в этом.
Старичок растерянно заморгал глазами, в них вспыхнул огонёк изумления, смешанного с недоверием:
— Это слишком необычайно... Я не понимаю, зачем это вам...
Тонкие пальцы офицера постукивали по столу.
— Профессор, долг богослова заключается в том, чтобы толковать слово Божие тем, кто ищет этого. Ведь, именно об этом я вас и прошу: объяснить мне некоторые места Священного писания...
— Да, но об этом говорится только иносказательно...
— Вот почему я и хочу, чтобы вы разъяснили мне, что за этим подразумевается, — спокойно повторил офицер.
Его интересовало библейское толкование Бога и дьявола, все места Библии, где упоминался дьявол и его разногласия с Богом.
Что такое дьявол? Князь мира сего — почему? Князь тьмы — почему? Падший ангел — почему? Нечистый дух — почему?
Бог века сего — почему? Ангел смерти — почему? Лжец и Отец лжи — почему? Он Никто и Ничто — почему? И почему это Ничто ничтожит?
Он учитывал даже такие технические детали, как особенности древних языков, на которых писались книги Завета, где не было многих понятий, привычных для нас сейчас.
К своему глубочайшему недоумению, в худощавом офицере НКВД профессор богословия нашёл примерного ученика, с великолепной предварительной подготовкой, глубокой эрудицией и, главное, искренним желанием вникнуть в суть предмета.
Одно только было плохо: интересы у нового адепта православия казались несколько односторонними. Когда профессор увлекался, говоря о Боге, ученик вежливо прерывал его:
— Простите, профессор. Бог интересует меня только, как антитеза дьявола. Нельзя ли поближе к теме...
Старичок укоризненно тряс седой бородкой, воздевал руки к потолку и мягко поучал:
— Молодой человек, дух дьявольский есть отрицание духа божественного. Не зная, что отрицать, не зная начала, вы не поймёте конца.
— Да, вы правы, — соглашался офицер и слегка позёвывал. — Итак, дух — это вектор мыслящей субстанции. Прошу вас продолжать.
В результате, на книжной полке Максима появилась толстая Библия в чёрном кожаном переплёте и с многочисленными цветными закладками и пометками.
Когда консультации по богословию закончились, профессора не отправили назад в Сибирь, а отпустили на волю. Он понял, что это плата за учёбу от его необычайного ученика.
Покончив с грешниками, Максим принялся за праведников. Он штудировал историю возникновения монашеских орденов, сочинения современников о суде над Жанной д’Арк и Жития святых.
Перед сном же, он зачем-то перечитывал роман Флобера «Саламбо», который он читал в юношестве, историю загадочной жрицы лунной богини Танит.
Вместе с тем, он не менее внимательно пробегал глазами какие-то дешёвые книжонки, даже без указания автора, вроде «Дневника сестры Анжелики», где, якобы, описывались пикантные тайны из жизни за монастырской стеной.
После этого, он возвращался к папским эдиктам, касавшимся охоты на ведьм, и одобрительно бурчал:
— Умный старик, этот товарищ папа... Следовательно, для грешников был выбор — костёр или монастырь... Это довольно либерально...
— Что такое? — вопрошал из-за двери Борис и получал обычный ответ:
— Ты, болван, этого не поймёшь.
Увлечение Житиями святых не помешало Максиму заняться раскопками на монастырских кладбищах.
С останками праведников он проделал ту же серию экспериментов, что и с белыми костями старой аристократии. Получив результаты лабораторных анализов, он сидел за столом и подводил баланс.
Младший брат поднял голову от учебника по биологии и, чтобы развлечься, подсмеивался:
— Эй, звездочёт, а мощи тебе зачем понадобились?
Старший, как и положено чернокнижникам, давал ответ неясный и расплывчатый:
— Гони чёрта в двери, он придет в окно — в образе праведника. Это и у Фрейда есть — сублимация. Вот ты лучше скажи, почему это люди идут в монастырь?
— Значит, так им нравится.
— Но ведь, жизнь в монастыре довольно тяжёлая. Обеты. Посты. Дисциплина. Так вот — зачем люди туда идут?
— Не знаю, — сказал Борис. — А ты знаешь?
Уполномоченный по делам нечистой силы медлил, подбирая слова:
— Это их совесть говорит. Высшая совесть. Подвижничество настоящих праведников заключается в том, что они преодолели грешную плоть, устояли перед дьяволом с его искушениями и смирились перед Богом. И это — большой подвиг.
Он говорил так серьёзно, что Борис едва удержался от смеха.
— Ну, а тебя дьявол искушал?
— Нет. Дьявол искушает только грешную плоть.
— Но ведь, мы все — грешники.
— Э-э-э, нет... Некоторые вещи нужно понимать не в переносном смысле слова, а в совершенно прямом смысле, как это понималось раньше. В этом-то и весь секрет.
— Как так?
— Всё дело в том, что во времена крещения Руси, в десятом веке, русское слово «грех» произошло от слова «грек».
— А при чём здесь греки?
— Потому что, во времена распада Эллады они были язычниками. Понял?
— Ничего не понял, — признался младший.
Тогда старший криво усмехнулся:
— А слово «язычник» знаешь откуда произошло?
— Откуда?
— От слова «язык» — «лингус», — тут он сослался на Фрейда и пробормотал ещё какое-то слово, которое обычно употребляется в пикантных французских анекдотах.
Это один из грехов, которыми занимались греки. Потому, от Древней Греции и осталось одно воспоминание.
За туманными речами и намёками Максима, проскальзывало что-то совершенно определённое, что он знал, но до конца никогда не договаривал.
Это было тем более странно, поскольку, вообще, он очень любил похвастать своими знаниями.
Если он молчал, значит, у него была серьёзная причина хранить эту тайну. Однажды, когда ему слишком уж надоели иронические реплики Бориса, он неохотно сказал:
— Ты про Троянскую войну слышал? Так вот, археологи уже давно разыскивали остатки Трои и никак не могли найти.
Тогда одному археологу-любителю пришла в голову простая мысль: для раскопок воспользоваться описаниями Троянской войны в «Илиаде» у Гомера. И что же? Так он нашёл остатки сожжённой Трои!
В Библии упоминаются некоторые города, от которых теперь не осталось и следа. Пользуясь Библией, стали копать в голой пустыне — и нашли эти города.
Он устало потянулся, как археолог после раскопок.
— Так вот и я нашёл в старых книгах некоторые забытые истины.
Вместо Трои, Максим вскоре снарядил вторую научную экспедицию — в республику немцев Поволжья, в немецкие колонии вокруг Одессы, существующие со времен Екатерины II, и, наконец, в какие-то дикие аулы, затерявшиеся в горах Кавказа. Что искал он там, по следам Прометея, неизвестно.
На этом следователь по делам нечистой силы поставил точку. После загадочной научно-исследовательской работы он защитил свою диссертацию.
Когда Борис, частью из вежливости, частью из любопытства, выразил желание пойти послушать эту процедуру, Максим отрицательно покачал головой:
— Нельзя. Это спец-проект, и защита закрытая.
Для кандидатской диссертации обычно полагается триста страниц. Вместо этого Максим представил три толстых тома, где одна библиография источников занимала более пятидесяти страниц.
И, вместо кандидата наук, в порядке редкого исключения, что делается, только в случае каких-либо необычайных заслуг, — сразу получил высшую учёную степень доктора социальных наук и философии.
Для больших открытий, как правило, необходимы два условия.
Первое — чрезвычайная, сверхчеловеческая концентрация на данном предмете. И второе — способность найти за частностями закономерность и сделать из этого практический вывод.
Смерть любимого человека так подействовала на Максима, дала ему такой толчок, так сконцентрировала его на какой-то, только ему одному известной цели, что, ради этого, он забыл обо всём остальном на свете.
В поисках ответа, он перебрал все частности, перерыл всю сокровищницу человеческой мысли от Библии и до Фрейда, всю историю человеческой цивилизации от первобытных тунгусов с их шаманами до бренных останков утончённой аристократии — и он нашёл какую-то закономерность. Причём, что-то важное. Иначе ему не дали бы так сразу диплом доктора.
Мельком Максим заметил, что его работой заинтересовался сам Сталин.
Какой практический вывод сделал для советской власти доктор социологии Руднев из своего увлечения средневековой алхимией: научился он делать золото из свинца?
Нашёл философский камень мудрецов? Или открыл секрет материализации духов?
Ведь, в газетах как-то писали, что и Адольф Гитлер тоже субсидировал подобные странные начинания, где учёные занимались телепатией, спиритизмом и парапсихологией.
— Макс, что ты изобрёл? — спросил Борис.
— Формулу дьявола, — ответил тот и даже не улыбнулся.
Так или иначе, с этого момента доктор Руднев стал делать головокружительную карьеру, о которой он раньше и мечтать не мог.
Вместе с докторским дипломом он получил чин полковника НКВД. Вскоре у него на груди появился первый орден, и ни какой-нибудь так себе, а сразу орден Ленина — высшая награда Советского Союза.
В «Правде» стояло коротко: «...за выполнение специальных заданий партии и правительства».
Теперь Максим шагал вверх семимильными шагами. Но поразительнее всего было то, что ко всем этим почестям он относился с абсолютным безразличием.
В качестве профессора социологии, Максим руководил каким-то чрезвычайно засекреченным Научно-исследовательским институтом НКВД, где у всех научных сотрудников из-под белых халатов, как хвост у чёрта, выглядывали малиновые петлицы НКВД.
Одновременно Максим был начальником какого-то оперативного отдела НКВД, где теоретическая работа его института находила своё практическое применение.
— Что это у тебя за отдел? — полюбопытствовал Борис.
— Тринадцатый, — ответил Максим.
— Это по каким делам?
— По делам нечистой силы. Потому он и тринадцатый.
— Э-э, врёшь ты всё.
Максим вынул из стола служебный бланк. Там действительно стояло: «13-й отдел Главного управления НКВД СССР».
Борис пренебрежительно махнул рукой и пошёл заниматься своими делами. Всё равно от Максима ничего путного не добьёшься.
Потом... Потом доктор, профессор и полковник НКВД, вдруг, запил горькую. Хотя, раньше он никогда не злоупотреблял алкоголем, теперь он пил, как самый последний алкоголик, — в одиночку.
Он запирался у себя в комнате, напивался до одурения, затем начинал разговаривать сам с собой. Или, может быть, он беседовал с привидениями, про которых он начитался в своих средневековых трактатах о нечистой силе?
Занявшись алхимией, Максим попутно коллекционировал соответствующие этому ремеслу предметы.
Так он приобрёл где-то оригинальный кубок немецкой работы тех времен, когда в Германии охотились за ведьмами, из тонкого, раскрашенного от руки матового фарфора.
Это была мастерская имитация человеческого черепа. Немецкий мастер так постарался и достиг такого сходства с оригиналом, что это произведение искусства было даже неприятно брать в руки.
Максим же, сидел и пил из этого кубка водку.
Как-то, проходя в свою комнату, Борис укоризненно сказал:
— Макс, зачем ты пьёшь?
— Зачем? — Полковник медленно поднял голову и посмотрел на брата мутными глазами. — Так, поговорить надо...
— С кем?
— С тем, чего не могут вернуть даже боги... С собственным прошлым... которому я обязан своим настоящим...
— Зачем тебе это?
— Зачем?.. Душу облегчить... Впрочем, ты, безбожник, в этом ничего не понимаешь...
— Пойдём лучше в воскресенье рыбу ловить, — предложил безбожник.
— Воскресение... Это реинкарнация души... Перевоплощение души страданием, как говорил Достоевский.
В углах рта Максима скользнула нехорошая усмешка.
— Нет, теперь я другую рыбку вылавливаю...
— Что, людей мордуешь? Эх, ты...
В голосе младшего звучала неприязнь. Старший нахмурился:
— Ничего ты не понимаешь... И не поймёшь...
— И так всё ясно. Потому ты и запил.
— Это только кажется, что это люди... А на самом деле, это не люди...
— А кто же это?
— Ты, Бобка, меня лучше не спрашивай. — Полковник поморщился, как от тошноты. — А если я тебе даже и скажу... так ты этому не верь... и, смотри, никому это не рассказывай...
— Да ты, всё равно, ничего умного и не скажешь, — согласился младший.
Старший качался на стуле и бормотал себе под нос:
— Да-с, правильно... Ты, Бобка, счастливое животное, млекопитающееся, гомо-сапиенс... мезоморфического типа... А ведь, собственно говоря, хотя ты ничего не понимаешь... ведь, это тебя нужно благодарить.
— За что?
— За это! — Максим ткнул себя пальцем в грудь, где у него поблескивал орден Ленина. — Да, за это самое... Вот видишь, я тебе говорю, а ты ничего не понимаешь...
Он тяжело опёрся локтями о стол и отхлебнул водки из своего мерзопакостного кубка.
— Ладно, так и быть, открою тебе тайну... Хочешь?
— Ты лучше меньше пей, а то нос красный будет.
— Я тебе серьёзно говорю... А ты, дурак, смеешься... Это — больша-ая тайна... Госуда-арственная тайна... — Полковник понизил голос, словно опасаясь, что кто-нибудь подслушает его тайну: — Так слушай... Вот ты, безбожник, думаешь, что чертей нет... А я вот тебе скажу, что черти есть!
— Так все пьяницы говорят. Когда перепьются до чёртиков.
— Болван, — беззлобно сказал полковник госбезопасности. — Черти есть... И оборотни есть, и лешие... А ведьмы и ведьмаки, так на каждом шагу... Ведь, я каждый день с ними дело имею...
— Понятно, если ты каждый день пьёшь, — скептически заметил младший.
— Не веришь? — Старший, пошатываясь, встал, взял с полки какую-то толстую книжку, утыканную разноцветными закладками, по этим закладкам нашёл нужное место и стал медленно и торжественно читать:
«... ведьмы и ведьмаки — это порождение зла, социальная зараза и паразиты, поклонники отвратных и непристойных убеждений, приверженцы яда, шантажа и других ползучих преступлений...
Ведьмы и ведьмаки поднимают ссоры, ревность, споры, сердечные разногласия...
Их пагубная деятельность простирается от семейных неприятностей и столкновений, в отдельности, может быть, и незначительных, но в целом, чрезвычайно неприятных и мучительных, до самых серьёзных преступлений... — гибели имущества, внезапной болезни и гложущей смерти и, наконец...» — Здесь полковник НКВД, специализировавшийся на нечистой силе, многозначительно поднял палец: — Обрати внимание...
«и, наконец, до столкновения наций, анархии и красной революции, поскольку, ведовство всегда было и будет политическим фактором...
В результате, ведьмы и ведьмаки являются постоянной опасностью для всякого упорядоченного общества». Знаешь, кто это сказал?
— Кто?
— Это сказал сам папа Иннокентий Восьмой! — с глубоким уважением произнёс советский доктор социологии, как ученик, говорящий о своем наставнике. — Это написано в его знаменитой булле от 1484 года! И я подпишусь под каждым его словом!
— Мало ли какие глупости пишут, — возразил Борис. — Бумага всё терпит.
— Нет, это вовсе не глупости. — Максим любовно погладил рукой переплёт книги. — Это «История ведовства и демонологии» Монтегю Саммерса... Из сугубо научной серии «История цивилизации»...
Саммерс — учёный теолог, а книга эта издана в Лондоне в 1926 году... Так что, это — вещь серьёзная и современная... Надо только понимать, что за этим подразумевается...
— Эх, ты, мракобес, — сказал Борис. — И за что только тебе доктора дали.
— Вот за это самое... Но, с точки зрения диалектического материализма...
— Значит, квалификационная комиссия тоже пьяная была?
— Никакой комиссии не было, — ученик папы Иннокентия Восьмого поставил книгу на место. — Мне доктора дал собственноручно сам Сталин!
— Врёшь ты, — сказал младший.
Старший сделал большой глоток из своего отвратительного кубка-черепа, мотнул головой. Навалившись грудью на стол, он тупо уставился в кубок, словно рассматривая что-то на дне человеческого черепа.
— Всё очень просто... Я разб-бил свою диссертацию на несколько назависимых частей — по истории, по антроп-пологии, по псих-хологии и ещё некоторым специальным предметам...
Каждая часть была аннотирована лучшими специалистами Советского Союза в данной области... Каждая часть в отдельности, сама по себе, ничего особенного не говорит...
Но, когда сложить все части вместе, то получается то, что говорил папа Иннокентий, — нечистая сила, как политический фактор... Всё апробировано и подписано академиками, но как это сложить — это знаю только я... Да ещё, товарищ сатана...
— Ну и что толку, что ты знаешь?
— Как — что? Эти черти — есть социальная зараза, пар-разиты... Опасность для всякого упорядоченного общества... А раз так, то это уже по линии НКВД...
Полковник государственной безопасности оживился и заёрзал на стуле так, будто он сидел верхом на сатане.
— Я Сталину говорю: «Смотрите, Иосиф Виссарионович, это источник анархии и рев-волюции...» Он не верит.
Тогда я беру мои материалы, складываю как нужно — и, на основании документальных фактов, подтверждённых академиками, доказываю, как эта нечистая сила сначала способствовала анархии в царское время, а потом участвовала в Октябрьской социалистической революции... Всё в точности, с именами, с фамилиями...
— И с адресами? — насмешливо вставил Борис.
— Конечно, — увлёкшись, продолжал ученик папы Иннокентия. — Сталин сначала обозлился, а я ему говорю: «Минуточку, Иосиф Виссарионович... Всё дело в одном слове...
Это опасность для вся-ко-го упорядоченного общества... Понимаете, вся-ко-го! Так что если вы счи-таете советскую власть уп-порядоченным обществом, то теперь эта же самая нечистая сила будет заниматься революцией против вас, то есть, контрреволюцией...» И вот тут-то, он призадумался...
Максим приложился к своему сосуду с водкой и икнул.
— После этого, Сталин назначил меня... ик-ка... особоуполномоченным по делам нечистой силы... ик-к... в сос-таве Народного комиссариата внутренних дел... ик-и... по всему Союзу Советских Социалистических Республик... Понял?
Сидя верхом на стуле, он погрозил пальцем:
— Только ты, Бобка, смотри... Никому это не говори... Это — государственная тайна... А теперь знаешь что?.. Я что-то со стула встать не могу... Положи-ка меня в постель и сними сапоги...
— И не подумаю.
— Поч-чему?
— Раз ты напился до чёртиков, так пусть они тебе и сапоги снимают.
Про себя Борис решил, что брат, всё-таки, помешался. Однако, умопомешательство Максима, казалось, помогало его карьере.
Вскоре он получил звание комиссара госбезопасности 3 ранга, что соответствовало чину генерал-майора НКВД.
Глава 4. Князь и комиссар
Ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть,
что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали.
Лука. 10:24
Вскоре, после того как доктор социальных наук Максим Руднев стал особо уполномоченным Сталина по делам нечистой силы, в Ленинграде произошло убийство Кирова, второго, после Сталина, человека в партии. Убил его молодой коммунист Николаев.
Было холодное зимнее утро. По радио беспрерывно передавали траурные марши Шопена. Максим сидел за своим столом, вместо утреннего чая пил водку, листал личное дело Николаева и бормотал:
— Ага-а, у него лошадиная стопа... Как у Байрона... Знаем мы эти байроновские типы... Герои нашего времени... Тамерлан, Талейран, вождь меньшевиков Мартов, Роза Люксембург, батька Махно, Геббельс... Все эти хромоножки и хромые учителя у Достоевского...
Борис сидел в соседней комнате и учил историю партии, потом приоткрыл дверь и спросил:
— Эй, ты, чернокнижник, что там такое?
— Что... что... — бормотал Максим. — Кроме того, у него эпилепсия... И жена у него гораздо старше его... Но даже и она его бросила... Типичный легионер!
Стол у Максима был старенький и простенький. Но теперь на этом облезлом столе стояло три телефона: белый для простых разговоров, красный — прямой провод в Кремль и чёрный — специальный провод в 13-й отдел НКВД.
— Та-ак, дело ясное. — Он потянулся к чёрному телефону. — Потому и говорят — хромой чёр-р-рт... Или косой чёрт...
Прихлебывая водку, доктор социальных наук стал диктовать в трубку приказ о взятии на спец учет 13-го отдела НКВД всех хромых и косых в Советском Союзе. В первую очередь тех, кто члены компартии. Но только хромых и косых от рождения.
Убийство Кирова послужило, как бы, сигналом, после которого началась Великая Чистка.
Сначала со стен исчезали портреты знаменитых людей — героев революции, старых большевиков, вчерашних руководителей партии и правительства.
Потом их имена появлялись в газетах, в качестве врагов народа, предателей, вредителей и иностранных шпионов. Затем, бывших героев отправляли на конвейер смерти в подвалах НКВД.
Комиссар госбезопасности Руднев стал на стахановскую вахту: он работал в две смены, по шестнадцати часов в сутки, и часто оставался ночевать на службе.
А если приходил домой, то от него всегда несло водкой. За ужином он сидел молча, не глядя по сторонам.
Просматривая «Известия» с отчётом об очередном процессе врагов народа, отец Руднев недовольно ворчал:
— Это чёрт знает что...
— Да, чёрт знает своё дело, — кивнул комиссар госбезопасности, не поднимая глаз от тарелки. — Есть такая старая сказка: чёрт обещает власть и славу, но нужно подписать с ним контрактик... Так вот, теперь чёрт требует уплаты по векселям... А я подвожу бухгалтерию.
— Но ведь, эти революционеры боролись за лучшее будущее, — сказал отец.
— История уже много раз показала, что тот рай, который обещают революционеры, — это потерянный рай, — сказал комиссар. — А красивыми обещаниями выложена дорога в ад. И первыми туда попадают сами революционеры.
— Но ведь, процессы-то эти дутые!
— Как сказать... Ведь, это они затеяли братоубийственную гражданскую войну... Ведь, это они напустили на Россию разруху, голод и мор... А знаешь ли ты, что это стоило России больше человеческих жизней, чем вся мировая война?.. Ну вот, теперь пришло время за всё это расплачиваться.
Тем временем, чистка принимала всё более фантастические формы.
На показательном процессе, в присутствии международной прессы, кремлёвские врачи, во главе с доктором Левиным, публично и со всеми подробностями признавались, как они потихоньку отравляли своих кремлёвских пациентов.
Подбивал их на это верховный охранник Кремля — сам начальник НКВД Ягода. И идеологическое руководство отравлениями принадлежало тихоням-идеалистам из ленинской гвардии, прославленным свободолюбам и человеколюбам.
Прямо из зала суда бывших героев революции отправляли на живодёрню НКВД. Казалось, что над Москвой потело какое-то кровавое безумие.
Вечером отец недоверчиво читал вслух газету:
— «Отравления производились при помощи распыления через пульверизатор медленно действующих ядов, преимущественно солей ртути. Ими опрыскивали ковры, занавеси, мягкую мебель.
Через лёгкие, эти яды попадали в кровь и постепенно разрушали организм жертвы в самом слабом месте, вызывая смерть, как будто, от естественных причин...»
Комиссар госбезопасности хлебал суп и бормотал в тарелку:
— Я Сталину открыл книжечку и показываю: «Видите, те же методы, что и в шестнадцатом веке. Ренссса-а-анс-с!» Он поболтал ложкой в супе и протянул руку к солонке:
— Между прочим, вот этой самой рукой я пристрелил сегодня цареубийцу Белобородова...
— Послушай, Максим, — сказал отец, — но, неужели же, ближайшие сотрудники Ленина были иностранными шпионами? Ведь, этому нельзя поверить!
— Что уж тут такого особенного? — угрюмо уставился в тарелку Максим. — Ведь, сам Ленин был немецким шпионом. Ведь, немцы прислали его в Россию в запломбированном вагоне. А каков поп, таков и приход.
Отец читал заключительные слова государственного обвинителя Вышинского: «Всех этих врагов народа нужно расстрелять, как бешеных собак!»
— Глупая риторика прокурора, — сказал отец.
— Это не риторика, а правда, — буркнул Максим. — Эти люди куда хуже, чем бешеные собаки. Тех сразу видно, а этих не сразу.
— Но, неужели эти заслуженные революционеры, — тихо сказала мать, — одновременно были осведомителями царской охранки?
— Конечно, — кивнул Максим. — При обысках в архивах оппозиции нашли даже доносы в охранку, написанные рукой самого дражайшего товарища Сталина.
Оппозиция хранила это в своём арсенале, как последнее оружие. Но этих воспоминаний молодости я Иосифу Виссарионовичу не показал.
— Боже мой! — вздохнула мать. — Какой ужас.
— Революционеры после революции — это пауки в банке, — сказал доктор социальных наук. — И они будут грызться за власть, пока не перережут друг друга.
Ведь, если почитать архивы охранки, то ясно видно, что в подготовке революции самыми активными были эсеры. А после революции, они первые же попали под расстрел.
А потом, большевики сожрали меньшевиков. А теперь, большевики ликвидируют друг друга. То же самое было с якобинцами и жирондистами.
А кто привёл к власти Гитлера? Штурмовики. А где эти штурмовики сейчас? Гитлер их всех перестрелял.
В результате, всегда остаётся один большой паук — Наполеон, Гитлер или Сталин. Это — историческая закономерность. И чем это скорее закончится, тем лучше.
Покончив с ужином, Максим налил себе чайный стакан водки, отпил половину и устало откинулся на стуле. Отец свернул газету и вздохнул:
— А я, всё-таки, этим обвинениям не верю.
— Да, правды там только частичка, — криво усмехнулся Максим. — А если я скажу тебе всю правду, то ты поверишь ещё меньше.
В своё время Ленин требовал, чтобы его партия была «партией профессиональных революционеров».
Но весь секрет в том, что настоящие революционеры, профессиональные революционеры — это не простые люди. Это специальные люди.
— Какие такие специальные?
— Такие... Это совершенно специфическая категория людей... С такими особыми комплексами...
— Странно. Что ж это за комплексы?
Доктор социальных наук допил свой стакан с водкой и поучительно поднял палец.
— Вот тут-то оно и начинается... Это то самое, что когда-то называли бесами. Если в человеке появляется этот комплекс, то этот человек сам превращается в беса... или в чёрта... и начинает заниматься чёрт знает чем... Понимаешь?
Видя, что Максим перепился и опять начал бредить про нечистую силу, отец осторожно сказал:
— Хм, этому действительно трудно поверить.
— Да, но это так... Когда этих чертей арестовывают, я пропускаю их через строжайшие медицинские экспертизы... ана-а-ализы...
— Какие анализы?
— Всякие... В том числе и внутренней секреции... И почти у всех та же самая история. То самое, что раньше называлось бесовской одержимостью.
А одно из самых опасных проявлений этой одержимости — это неудержимая, болезненная жажда власти. Это — специальный комплекс власти.
То, что создаёт, так называемых, прирождённых вождей. Потому, одержимые этим комплексом люди, ради власти, идут на всё... на любое преступление.
Советский доктор Фауст щёлкнул по бутылке с водкой:
— Для настоящих, прирождённых революционеров, революция — это борьба за власть. А всё остальное — только средство к цели.
И никто не ненавидит друг друга так, как эти комплексные бесы, грызущиеся за власть или видимость власти.
Ведь, Ленин занимался фракционной борьбой больше, чем борьбой с царизмом.
Потому эти черти и стучали друг на друга в охранку. И наперебой сотрудничали с иностранными разведками.
Максим постучал кулаком по столу.
— Потому в Библии и сказано, что их хозяин — дьявол, всегда стремится к власти.
На следующий вечер, читая новые покаянные речи врагов народа, отец опять качал головой и ворчал:
— Но ведь, это ж старые большевики. Прошли все царские тюрьмы и ссылки и никогда не раскаивались. А теперь такие невероятные самообвинения?!
— Говорят, им делают какие-то одуряющие впрыскивания, — заметила мать.
— Не одуряющие, а, наоборот, проясняющие, — возразил комиссар госбезопасности. — Я вспрыскиваю им такие штучки, которые изгоняют то, что раньше называлось бесами.
Тогда они временно становятся обычными людьми, осознают свои грехи — и признаются. А для публичных процессов я впрыскиваю им штучки посильней. Тогда их даже тянет к покаянию — и они занимаются самобичеванием.
Доктор социальных наук потянулся к своему стакану с водкой:
— Впрочем, всё это полностью соответствует основному закону диалектического материализма — насчёт единства и борьбы противоположностей, как двигателей исторического процесса. Борька, ты этот закон знаешь?