Замок Тибертон на реке Уай Май 1275 года
Ина расправила складки шелкового платья Дарии. – Ну вот, теперь вы красивая. И этот мужчина тоже находит вас красивой, видит Бог. Вы будете осторожной, правда, маленькая госпожа?
– Да, – заверила ее Дария.
Предупреждения, предостережения и предсказания служанки звучали почти ежедневно, и их действие ослабевало от бесконечного повторения. Эдмонд Клэр, несомненно, был бы не прочь овладеть похищенной девушкой, но дни шли, а он не насиловал ее. Дарии не нравилось, что Ина называет ее «маленькая госпожа», поскольку так называл ее и граф, а она не любила такого обращения. Дария находилась в замке почти два месяца, и ей хотелось кричать от скуки, страха и ужасного напряжения, которое никогда ее не покидало. Она была пленницей и не знала, чего хочет ее похититель. В первое время она разговаривала дерзко, не думая о возможных последствиях своих слов, и как-то спросила его хриплым от страха голосом:
– Если вы получите за меня выкуп, вы меня отпустите? Вам нужно только мое приданое? Почему вы молчите? Почему ничего не объясняете?
Эдмонд Клэр ударил ее по лицу, и она покачнулась, чуть не упав на колени. Он видел, как она поморщилась, и небрежно бросил:
– Мне не нравится твое любопытство. Ты будешь делать то, что я велю. А теперь, маленькая госпожа, хочешь съесть отличного жареного барашка?
Он ставил ее в тупик. Она боялась его, однако он больше ни разу не поднял на нее руку. Конечно, Дария старалась не раздражать его. Девушка знала, что он злобен и сдерживается в ее присутствии так же, как дядя Дэймон. Однажды она стала свидетельницей того, как он испытывал свою выдержку.
Это случилось, когда слуга нечаянно пролил густой мясной соус ему на руку. Дария видела, как вздулись вены у него на шее, сжались кулаки, но он лишь слегка пожурил слугу спокойным голосом. «Странно, – подумала она, – почему слуга выглядел так, словно приготовился умереть, и был очень удивлен, что не умер?"
Девушка терялась в догадках и решила еще раз спросить у графа, что же с ней будет. В конце концов он ударил ее всего лишь раз. Она будет держаться с ним почтительно и робко, так, как ей подобало вести себя со своим дядей. Но ее гордость была уязвлена необходимостью выступать в роли просительницы.
Ина отступила назад и сложила руки на плоской груди.
– Вы выросли на целый дюйм, взгляните-ка на свои лодыжки, торчащие из-под платья. Вам нужна новая одежда или материя, чтобы сшить что-нибудь подходящее. Попросите графа дать вам какую-нибудь красивую шерстяную ткань.
Дария отстранила ее.
– Прекрати, Ина. Я не буду просить графа, даже если мои голые лодыжки раздражают тебя.
– Ах, как жаль, что мы не можем уехать отсюда, чтобы вы вышли замуж за Ральфа Колчестера.
– Я скорее уйду в монастырь.
Эти нечестивые слова, произнесенные саркастическим тоном, вызвали у Ины громкий стон, и она быстро перекрестилась.
– Ральф Колчестер не дикий мародер, не безумец, который держит вас в плену и заставляет молиться в своей сырой часовне, пока ваши колени не сведет судорога.
– Интересно, – произнесла Дария, пропустив мимо ушей слова своей служанки, – захочет ли еще Ральф Колчестер жениться на мне. Я думаю, все дело в размерах моего приданого, а мои добродетели тут ни при чем. Важно, насколько его отец нуждается в деньгах. Надо спросить у графа.
Ина вновь возмущенно застонала, и Дария слегка потрепала ее по руке.
– Я шучу.
Девушка повернулась и направилась к узкому окну, вернее, к щели, над которой висел кусок кожи, опускаемый в плохую погоду. Но последние три дня было тепло и солнечно.
Тем не менее Дария поежилась. Она взглянула вниз, во внутренний дворик замка Тибертон. Эту огромную крепость населяли сотни жителей, и повсюду были люди, животные и грязь. Тихо здесь бывало только по воскресеньям. Граф устраивал богослужения, и все должны были посещать их и выстаивать долгие часы на коленях. Так происходило до прошлой недели.
Эдмонд Клэр был чрезвычайно набожен. Он проводил утренние часы коленопреклоненным в холодной тибертонской часовне. Затем его священник служил приватную мессу только для него одного, к немалой радости всех обитателей замка. Последние четыре дня граф пребывал в ярости, так как ночью во время грозы священник неожиданно покинул Тибертон.
Дария догадывалась о причине его бегства, хотя никогда бы в этом не призналась. Священник не был готов к той жертве, которую требовал от него граф. Он был толст и ленив, и все эти службы вконец уморили его. Святой отец ненавидел холодную темную часовню, ненавидел бесконечное отпущение грехов графу Клэру. Дария слышала, как он ворчал по этому поводу, горько сетуя на то, что умрет от простуды, не дожив до весны.
Ну что ж, теперь часовня опустела. Больше не надо страдать на службах и слушать неразборчивое бормотание на латыни, дрожа от пронизывающего ветра, проникавшего сквозь толстые серые камни с реки Уай. Больше не надо мучиться из-за вони, поскольку от священника несло, как из выгребной ямы. Все были довольны, кроме графа.
Дарии казалось странным, что граф, будучи таким фанатиком, не знал латыни. Священник бубнил свои слова, перевирая половину из них, но граф ничего не замечал.
Дария читала и говорила по-латыни так же, как ее мать, учившая ее. Но она не сказала об этом графу, Девушка повернула голову на стук, раздавшийся в дверь ее маленькой комнаты. Вошел один из людей графа, юноша с худым лицом по имени Клайд, постоянно смотревший на Дарию так, словно она рождественский пирог, который ему хочется съесть.
– Граф желает вас видеть, – объявил он, и при этом глаза его блуждали по ее телу с головы до ног.
Дария кивнула, дожидаясь, пока Клайд уйдет, что он наконец и сделал весьма неохотно. Проходя мимо, он коснулся ее рукой.
– Будьте осторожны, маленькая госпожа, – прошипела Ина ей на ухо. – Держитесь от него подальше. Молитесь, пока у вас не отвалится язык, но держитесь от него подальше.
– Замолчи, – огрызнулась Дария, стряхивая руку Ины и выходя из комнаты. Она приподняла юбки, осторожно спускаясь по крутой винтовой лестнице в большой зал. В зале находилось трое мужчин, один из них был Эдмонд Клэр. Он о чем-то тихо беседовал со своим оруженосцем-шотландцем по имени Маклауд. Девушка смотрела, как Эдмонд размахивает руками, и вздрогнула, вспомнив его звонкую оплеуху. Он был осанистым мужчиной с ярко-рыжими волосами, унаследованными от матери-шотландки, и темными глазами. Лицо у него было белое, как у мертвеца, весь подбородок зарос курчавой рыжей бородой. Он обычно говорил тихо, что делало его внезапные вспышки гнева еще более странными. По-своему он был красив дикой красотой, но Дария слышала, что его жена, умершая родами около полугода назад, жила в постоянном страхе. Что ж, Дарии нетрудно было в это поверить.
Девушка замерла, ожидая, пока он заметит ее. Наконец он обратил на нее внимание.
– Иди сюда, – позвал Эдмонд. – Я нанял нового священника. Его зовут отец Коринтиан, он – бенедиктинец.
Дария впервые заметила священника в дешевой шерстяной сутане.
– Святой отец, – прошептала она, подходя к нему.
– Дитя мое. – Отец Коринтиан откинул капюшон сутаны и взял ее за руку. Дария почувствовала словно укол в сердце и смертельно побледнела. Девушка хотела отнять руку, но не могла пошевелиться. Она взглянула в темные глаза священника и пошатнулась. Дария узнала его.
Его взгляд пронзил ее до глубины души, и это пугало так же, как и неожиданно обрушившееся на нее ощущение. Дарию захлестнули какие-то темные чувства, и первый раз в жизни она упала в обморок.
Глава 2
Дария с трудом открыла глаза и увидела склонившуюся над собой Ину. Лицо у нее было пепельно-серым, а губы дрожали от страха и молитв.
– Со мной все в порядке, – произнесла девушка и отвернулась. Но она лукавила; произошло нечто, чего она не могла понять. Это пугало ее.
– Маленькая госпожа, что стряслось? Граф принес вас сюда, но ничего не сказал. Он кричал на вас или ударил перед этим новым священником? Может, вы с ним резко говорили? Он…
– Пожалуйста, Ина, уйди. Граф тут ни при чем. Я хочу отдохнуть.
Старая служанка обиженно фыркнула и отошла в дальний угол комнаты. Дария уставилась в узкое окно. Сквозь него проникал луч солнечного света, в котором плясали пылинки. То, что случилось с ней в большом зале, было невероятно. Священник – красивый молодой человек, бенедиктинец, слуга Божий… и тем не менее она как будто уже знала его раньше, чувствовала всем своим существом. Как же так?
За все семнадцать лет ее жизни подобное произошло с ней только однажды – это предвидение, это предание. Должно быть, такая лавина чувств не что иное, как сбывшееся проклятие ее бабушки – согбенной старухи, которая умерла, проклиная сына и дочерей; безумной старухи с длинными лохмами и с такими же зелеными глазами, как у самой Дарии.
Когда Дарии исполнилось двенадцать, мать сообщила ей, что отец скоро приедет домой, чтобы навестить их до отъезда на святую землю. Он по большей части жил в Лондоне, сражаясь на рыцарских турнирах. Именно в эту минуту перед мысленным взором Дарии возник отец, красивый и ужасно неприступный в своих блестящих серебряных доспехах. Сидя верхом на лошади, он приготовился атаковать, опустив забрало, держа наготове пику. Она увидела его так же ясно, как видела мать, стоявшую перед ней. И вдруг его забрало скособочилось, он приподнялся на спине жеребца и упал в грязь. Тотчас в страхе отпрянул конь второго рыцаря, и тот нанес сокрушительный удар по голове ее отца. Девочка услышала треск металла, звук раздавленных костей и громко вскрикнула. В сердце ее навсегда поселился леденящий ужас.
Она рассказала матери о своем ясновидении, но та каким-то образом уже обо всем догадалась и была бледна, как плат, скрывавший ее прекрасные темно-рыжие волосы.
– Нет, – прошептала мать. Затем она оставила Дарию, в страхе убежав от нее.
И спустя пять дней известие настигло их. А еще через три дня привезли тело отца. Его похоронили на семейном холмике. Но вдова Джеймса так и не увидела трупа мужа, потому что конь размозжил ему череп копытами.
Теперь же это произошло снопа. Только на сей раз Дария испытала внезапное потрясение, узнав человека, которого никогда раньше не встречала. Как это понять? Неужели бедный священник должен умереть? Дария не знала. Один взгляд на него поразил девушку в самое сердце, а когда он взял ее за руку – как это принято у священников, – это прикосновение тронуло ей душу, сделав беззащитной.
И она тотчас лишилась чувств. Упала прямо перед графом и, пока глаза ее не закрылись, все еще продолжала смотреть на молодого бенедиктинца…
В дверь постучали. Ина поспешила к двери и, слегка приоткрыв, высунулась посмотреть, кто там. Послышался голос Эдмонда Клэра. Он оттолкнул Ину, чуть не свалив старушку на пол, и стремительной походкой вошел в комнату.
– Ты пришла в себя, – сказал он, взглянув на Дарию. – Что с тобой случилось? Ты чем-нибудь больна?
Девушка молча покачала головой, боясь, что проговорится. – – Тогда в чем дело?
Должна ли она сообщить ему, что ее бабушка сошла с ума, умерла проклятой как ведьма и что, может быть, она тоже ведьма? Что священник, исповедовавший ее бабушку, бледнел и заикался в присутствии этой безумной старухи?
– Извините, что я напугала вас. Просто мне внезапно сделалось дурно. Этот священник-бенедиктинец… он останется здесь, в Тибертоне?
– Да. Я хотел, чтобы ты познакомилась с ним, но ты свалилась к нашим ногам, и бедняга, естественно, удивился. Признайся, ты поступила так нарочно, чтобы просить его о помощи? Рассчитываешь, что он поможет тебе убежать от меня.
– Нет.
– Я так и думал. У тебя не хватит хитрости на обман.
Дария смотрела на него, размышляя о том, почему он считает ее такой простушкой. Ну ничего, настанет день, когда она обведет его вокруг пальца.
– Он кажется благочестивым и образованным человеком, – продолжал Эдмонд Клэр после долгого молчания. – Насколько я слышал, бенедиктинцы поспитывают преданных священников. Он останется у меня.
– Как его зовут?
– В аббатстве ему дали имя отец Коринтиан. Завтра утром он отслужит для нас с тобой мессу. Моя душа нуждается в очищении. Да и тебе слово Божье не помешает.
Дария боялась снова увидеть молодого священника, и в то же время ей очень хотелось дотронуться до него хотя бы еще раз, проверить, было ли случившееся лишь кратким помрачением рассудка от страха и отчаяния, вызванного заточением.
Он был священником, не мужчиной. Являлся человеком Бога, орудием Бога, даром Бога.
– Я пойду в часовню, – проговорила она послушно, и Эдмонд Клэр, молча окидывая ее долгим, пристальным взглядом, слегка прикоснулся к ее волосам.
– Ты такая покорная, – пробормотал он. Дария застыла. В его взгляде и прикосновении промелькнула какая-то нежность, и это напугало ее.
В тот вечер девушка медленно вошла в большой зал, радуясь шуму и многочисленному обществу, так как само присутствие этих людей служило для нее чем-то вроде защиты. Эдмонд уже восседал в своем кресле. По левую руку от него сидел новый священник. Стул справа – ее стул – был пуст. Ноги Дарии заплетались. Она не могла отвести глаз от отца Коринтиана. В ярком свете факелов его темные волосы сверкали, как шелк. Одет он был просто, но от него и от его одежды исходило ощущение чистоты. Хотя священник был в сутане, она заметила, что он худощав и хорошо сложен. Его тело не походило на тело человека, предающегося только духовным упражнениям. Отца Коринтиана легко можно было представить рыцарем или воином. Но особенно поразило Дарию его лицо своими тонкими чертами, от дугообразных черных бровей до ямочки на подбородке. Он был смуглым, как араб, с черными как смоль волосами и темно-карими глазами. Разговаривая, он выразительно жестикулировал изящными руками. В глазах его светился недюжинный ум. Конечно, он был священником, но кроме того, и красивым мужчиной, на которого приятно было смотреть. Неожиданно отец Коринтиан поднял на нее глаза, и Дария испытала то же потрясение. Жаль, что он не заметил того, что должен был заметить, и понять, и взять. Священник смотрел на нее, слегка склонив голову в немом вопросе. Должно быть, он посчитал ее умалишенной.
Девушка быстро опустила глаза и тихо прошла к своему стулу.
Эдмонд Клэр кивнул ей, проследив за тем, чтобы наполнили ее кубок, затем снова перевел взгляд на священника. Он как будто не нашел ничего странного в ее поведении.
Роланд долго жевал кусок тушеной говядины. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями.
Клэр спросил его о чем-то, и он ответил. Чуть ранее, когда девушка упала без сознания к его ногам, он постарался как можно скорее отделаться от общества графа. Роланд заметил, какое потрясение испытала девушка, взглянув на него при первой встрече, в какое смятение повергло ее одно лишь прикосновение его руки. Очень странно! Он склонялся к мысли, что девушка просто глупа. Создавалось впечатление, что она узнала его, но это было невозможно. Он никогда в жизни не видел ее, иначе бы наверняка запомнил.
Признаться, ему доставляло удовольствие смотреть на нее, но и только. Черты ее лица – правильные и тонкие – удовлетворяли вкусу большинства мужчин, и все же ее нельзя было назвать красивой. В ней угадывалась жизненная сила, которая в заточении поубавилась, и даже волосы казались потускневшими. Ясные зеленые глаза могли загораться или темнеть в зависимости от настроения. Она была стройной и хрупкой, как статуэтка, но высоко поднятый подбородок свидетельствовал о чувстве собственного достоинства и прекрасном воспитании. Он оценил ее силу и мужество, но обратил внимание на впалые щеки – еще один признак тоски.
Роланд мог понять, почему Эдмонд Клэр хотел взять ее в жены. Наверное, этот человек распознал в ней волю и твердость характера. Но, подумав было так, он покачал головой. Нет, граф видел в ней юную девушку отменного здоровья, которая могла родить ему чудесных сыновей. Если ему повезет, она не умрет родами, как две его предыдущие жены. Роланд снова вспомнил ее необычное поведение. Возможно, это был нервный припадок. Хорошо, если бы так. Может быть, он плохо играл свою роль? Что, если она видела его насквозь? Ни на секунду не поверила, что он – священник?
Эдмонд Клэр завязал с ним беседу, и Роланд отвечал быстро и непринужденно: он неплохо подготовился за две недели и не мог допустить ошибки. От этого зависела жизнь и его, и Дарии. Ему нравилось имя «отец Коринтиан»; в нем было что-то восточное, отвечавшее его эстетическому чувству. Но эта необычная девушка… что с ней произошло сегодня днем? Скоро он вызволит ее отсюда и доставит домой.
Он откусил еще кусок пересоленного жаркого. Надо выяснить, девственна ли она. Насколько он мог судить, Эдмонд Клэр как будто имел понятие о чести. Девушка отнюдь не казалась избитой. Она выглядела смущенной и ни разу не взглянула на него во время долгой трапезы. Роланд решил, что выяснит причину ее замешательства при первой же возможности.
Вечером они обсуждали с Эдмондом Клэром теологические проблемы. Графа волновал вопрос о преданности одного человека другому в сравнении с верностью Богу. Роланд вмиг смекнул, что граф не глуп. Он также быстро узнал, что Эдмонд проводит немало времени, занимая свой ум религиозными догмами, и поэтому разбирается в них лучше, чем Роланд. Если бы у де Турне не был так хорошо подвешен язык, ему пришлось бы туго.
Граф откинулся на спинку кресла и погладил толстыми пальцами густую рыжую бороду.
– Вы видели юную леди, Дарию, – обратился он к гостю. – Я намерен жениться на ней в последний день этого месяца.
Роланд улыбнулся:
– Вот вам еще один интересный вопрос, не правда ли? Верность мужчины женщине, конкретно своей жене.
– Абсурд, – фыркнул Эдмонд Клэр, поморщившись. – Женщины всего лишь сосуды для мужского семени, а мои предыдущие жены не годились даже на это. Они обе умерли, унеся в себе младенцев, будь проклят их эгоизм. Но Дария выглядит здоровой. Я уверен, что она сможет родить мне сыновей.
Роланд был поражен этими словами графа. Он слышал, как мужчины утверждали, что женщина не больше чем движимое имущество, но чтобы упрекать жену за то, что ее дитя умерло в чреве вместе с ней! Это уже переходило всякие границы.
– Кто она такая? – спросил он, пригубив свой кубок. – Дария держится как госпожа, поскольку явно прекрасно воспитана.
– Она – племянница человека, которого я уже пять лет собираюсь убить. Но, если Дария станет моей женой, он будет в безопасности, черт бы побрал его подлую душонку! Это компромисс, на который я хочу пойти. Она также принесет мне большое приданое. Я полагаю, что должен забыть о мести Дэймону, коль скоро женюсь на его племяннице. Если, конечно, мне не удастся убрать его так, чтобы никто об этом не знал. – Граф умолк с хмурым видом, словно был не вполне удовлетворен такой сделкой. – Он резко повернулся к священнику. – Святой отец, как вы считаете, раз мужчина твердо намерен жениться на женщине, это все-таки грех уложить ее в постель, до того как они соединятся перед Богом?
Роланд не удивился этому вопросу, и, как ни странно, он показался ему весьма забавным. Эдмонд Клэр старался бежать плотского желания, но если бы поддался, то хотел, чтобы Бог его простил и не покарал. А вдруг он овладеет Дарией до того, как Роланд успеет увезти ее из Тибертона…
Роланд заговорил со всей убежденностью, которой обязан обладать священник, и молил Бога, чтобы этого оказалось достаточно.
– Вожделение мужчины не должно распространяться на его жену или девушку, которая скоро станет его женой. Для удовлетворения же похоти ему следует обратиться к Другим женщинам.
Эдмонд Клэр пробормотал что-то себе под нос, но ничего не возразил. Бесконечный ужин наконец окончился тем, что граф произнес молитву перед обитателями Тибертона. Он хотел произвести впечатление на бенедиктинского священника и воображал, что большинство слушателей оценили его усилия, направленные на спасение их душ. Только несколько неотесанных деревенщин вертелись и ерзали во время его молитвы. Он позаботится о том, чтобы их наказали.
Роланд пожелал Дарии спокойной ночи и помолился о том, чтобы ему удалось сберечь ее невинность. Ночью он спал в маленькой нише, довольно теплой в это время года, но мог бы поклясться, что в разгар зимы промерз бы в ней до костей, даже будучи укутанным в десяток одеял.
Было шесть часов утра, когда Роланд встал, умылся и облачился в сутану. Он ощущал себя бодрым и энергичным. У него на языке вертелись латинские слова. С детства он всегда предпочитал эти ранние утренние часы, ибо его ум был острее, а тело более гибким и сильным. Быстрым шагом прошел он в промозглую и мрачную часовню.
Тибертонская часовня представляла собой длинное и узкое помещение. Несколько деревянных резных святых украшали неф, соперничая друг с другом в натурализме изображаемых ужасных мучений. Здесь было сыро и холодно – туман с реки Уай просачивался сквозь толстые серые стены. Роланд снова подумал о конечной цели своей миссии: замок и земли, которые он собирался купить в Корнуолле. Замок был небольшим, но красивым, уютным и неприступным, расположенным ближе к южному побережью, чем к дикому и бесплодному северу. Владение будет принадлежать Роланду, если он вернет девушку целой и невредимой ее дяде и заберет вторую половину своей награды. Как бы ему хотелось, чтобы все скорее окончилось и он оказался там, возделывая свои поля, возводя свои стены, заполняя свои амбары.
Он нетерпеливо ждал, пока придут граф и Дария, и в уме повторял слова мессы. Впрочем, это не имело значения. Эдмонд Клэр не понимал по-латыни, просто повторял, как попугай, ответы; Роланд заранее убедился в этом, когда расспрашивал прежнего священника графа, толстого малого, который был очень рад принять деньги, предложенные Роландом, и покинуть Тибертон и его фанатичного владельца. Что касается остальной паствы, то, насколько Роланд мог слышать, она едва говорила на английском.
Дария первой вошла в часовню. Она была одета в толстый шерстяной плащ. Судя по всему, девушка уже не раз появлялась здесь. Ее голова была покрыта мягким белым покрывалом, глаза опущены долу. Она была либо очень религиозна, либо избегала смотреть на него. Роланд не сводил с девушки пристального взгляда, пока она не подняла глаз. На ее лице он прочел нескрываемое удивление. В этот момент вошел Эдмонд Клэр и, предложив Дарии руку, подвел ее к первой скамье и поставил лицом к священнику.
– Святой отец, – тихо и очень почтительно обратился к нему Эдмонд. Роланд кивнул:
– Садитесь, дети мои, и возблагодарим Господа за его щедроты и восславим его благодеяния в наших молитвах.
Он перекрестился и окинул доброжелательным взглядом двоих прихожан. Когда они сели, Роланд затянул нараспев низким и проникновенным голосом:
"Nos autem glorlarl oportet in cruce Domini nostri Jesu Chrlsti: in quo est salus, vita, el resurrectio nostra per quern saluati, et llberati sumus».
Дария чувствовала, как ее наполняет чистая, торжественная латинская речь. Отец Коринтиан читал замечательно, и было ясно, что он хорошо образован в отличие от многих полуграмотных священников, поскольку понимал, что говорит, и это придавало его словам особый смысл.
Дария в уме переводила:
«…Но нам надлежит восславить нашего Господа Иисуса Христа, в ком наша жизнь и воскресение, кем мы спасены и рождены…»
"Alleluia, alleluia. Deus misereatur nostri, et benedicat nobis: illuminet vultum suum super nos, et misereatur nostri. Gloria Patri».
Это было изумительно – и слова, и тихий, успокаивающий голос. Дария не могла отвести глаз от его прекрасного лица, которое в эту минуту было ликом самого Бога, глаголящего в темной часовне. Его руки словно обнимали ее, и у нее захватывало дух от трогательной красоты этих слов.
"Аллилуйя, аллилуйя. Пусть Бог сжалится над нами и благословит нас, пусть свет Его божественного сияния осеняет нас, и Он не оставит нас своей милостью. Слава Отцу Небесному».
"Hoc enim sentite in uobis, quod et in Christo Jesu:
Qui cum in forma Dei esset, поп raplnam arbitratus est esse se aequalem Deo: sed semetipsum…»
Слова лились с его уст и проникали в самую душу…
«Пусть владеют вами те же мысли, которые владели Иисусом Христом, не считавшим преступлением быть равным Богу, но отдавшим себя…»
Отец Коринтиан вдруг замолчал и затем продолжил тихой скороговоркой:
«Neque auribus neque oculie satis consto…»
Нет, это было невозможно, однако она не ошиблась. Дария впилась в отца Коринтиана взглядом, когда он повторил по-латыни:
"Я теряю зрение и слух».
«Hostis in ceruicibus alicuinus est…»
Девушка прошептала эти слова по-английски:
"Враг следует за нами по пятам».
"Nihil tibi a me poslulanti recusabo. –.Opfate mihi contingunt… Quid de me fiet?.. Naves ex porta solvunt… Nostrl circiter centum ceciderunt… Dulce lignanum, dulces claws, dulcia ferens ponelera: quae sola fuist'i digna sustinere regem caelorum, et Domininum. Alleluia».
"Я ни в чем не откажу тебе… Мои желания осуществились… Что станет со мной?.. Корабли уходят из гавани… Около сотни наших людей пали… Благословен деревянный крест, благословенны гвозди, держащие благословенное тело; они одни достойны держать царя небесного и Господа нашего. Аллилуйя».
Дария была потрясена. Она сразу догадалась, что граф, запрокинув голову и закрыв глаза в экзальтации, не понимал, что его новый священник, его образованный и эрудированный бенедиктинец, перемежает мессу бытовой латынью. Однако он делал это не по незнанию, как предыдущий священник. Нет, этот человек умел жонглировать словами и заменять их, но…
Остаток мессы пролетел быстро, и отец Коринтиан больше не упоминал о врагах или отрезанных головах. Он благословил графа и Дарию, воздев руки и воскликнув: «Dominus vobiscum», и граф отозвался: «Et cum spiritu tuo».
Отец Коринтиан выжидательно взглянул на Дарию, и она тихо сказала: «Capilli horrent».
Роланд едва не выронил из рук хлеб и эль, а девушка без всякого выражения повторила снова:
"Capilli horrent».
Маленькая плутовка знала латынь! Черт возьми, она смеялась над ним, она могла его выдать! Роланд старался не выказать своего удивления, когда Дария отчетливо произнесла: «Bene id tibi vertat».
Он склонил голову, а ее слова продолжали звучать у него в ушах: «Я желаю вам успеха в вашей миссии».
Роланд сделал шаг назад и поднял руки: «Deo gratias».
Он улыбнулся графу, у которого был такой вид, словно сам Бог только что даровал ему свои милости.
– Благодарю вас, святой отец, моя душа ликует оттого, что вы здесь, – граф молитвенно сложил свои огромные ладони. – Я переживал, что в моем замке нет Божьего человека, который бы заботился о наших душах. – Он повернулся к Дарии и заметил неодобрительно:
– Что ты сказала отцу Коринтиану?
Она даже не изменилась в лице.
– Я не запомнила ответ и поэтому придумала набор звуков. Извините, милорд, извините, святой отец.
– Это богохульство. Я попрошу доброго отца Коринтиана научить тебя правильным ответам. Стыдно не знать их, Дария.
Девушка смиренно потупилась:
– Да, милорд.
– Твой дядя пренебрегал своими обязанностями по отношению к тебе. Ты проведешь следующий час с отцом Коринтианом.
– Да, милорд.
Граф еще раз поклонился Роланду и ушел. Они остались одни в промозглой часовне.
– Кто вы?
– Вы спрашиваете сразу в лоб, – заметил Роланд, не сводя глаз с закрытой двери. – Я должен убедиться в том, что в коридоре никого нет.
– Даже если там подслушивает дюжина людей, они ничего не услышат. В этом проклятом склепе дверь такая же толстая, как и каменные стены.
Тем не менее Роланд подошел к двери, распахнул ее и медленно закрыл снова. Затем повернулся к ней.
– Кто вы? – повторила Дария.
– Вы говорите по-латыни.
– Да, я говорю по-латыни. Вы этого не ожидали?
– Нет. Но вы не выдали меня графу. Могу ли я предположить, что вы хотите убежать от него? Девушка кивнула и в третий раз спросила:
– Кто вы?
– Я послан вашим дядей спасти вас. Как вы теперь знаете, я не священник.
Она улыбнулась ему ослепительной лукавой улыбкой. А он-то думал, что выглядит настоящим священником, черт бы побрал ее проницательность.
Роланд собрался было нахмуриться, однако она быстро произнесла:
– Но вы образованный человек, не то что предыдущий священник, который с трудом мог связать несколько слов. Как вы от него отделались?
– Очень просто. Он был так несчастлив здесь, в Тибертоне, что с радостью принял немного монет, чтобы исчезнуть. Значит, вы догадались, что я не священник, когда вчера упали в обморок? Смекнули, едва взглянув на меня? Потому вы так побледнели и потеряли сознание?
Дария отрицательно покачала головой.
– Я не знаю почему, – с запинкой произнесла она. – Вернее, я не знала этого тогда, и все же я знала вас, может быть, даже лучше, чем самое себя.
"Бессмыслица какая-то», – подумала девушка и взглянула на него. И снова почувствовала, что они связаны с ним невидимыми узами. Она попятилась. Отец Коринтиан подумает, что она просто сумасшедшая.
– В чем дело? Я пугаю вас?
– Да, – пробормотала Дария. – Я не понимаю, что со мной.
Роланд решил не обращать внимания на ее загадочные слова. У него не было ни времени, ни желания, чтобы вникнуть получше.
– Итак, я здесь, чтобы спасти вас.
– Я не хочу выходить замуж за Ральфа Колчестера. Он противный и бесхарактерный. Роланд нахмурился:
– Меня это не касается. Ваш дядя платит мне за то, чтобы я привез вас обратно, и я намерен это сделать. Вашу судьбу будет решать он, ваш опекун. Ни одна женщина не имеет права выбирать, кто будет ее мужем. Это приведет мир к хаосу.
– Мир, которым вы, мужчины, правите испокон веков, все время пребывает в хаосе. Чем еще может навредить ему женщина?
– Вы заблуждаетесь в своем неведении. Возможно, ваш дядюшка не слишком умен или сострадателен, но так заведено. Женщине пристало подчиняться.
Дария вздохнула. Он был всего лишь мужчина, такой же, как те, что входили в ее жизнь. Ей стало обидно, но она быстро справилась с болью. Этого человека также не волновало, что с ней будет. И с какой стати это должно было его тревожить? Все эти обуревавшие ее чувства не имели к нему никакого отношения. Если он освободит ее от Эдмонда Клэра, она сможет убежать и от него. Ведь в конце концов ему все равно, что с ней станет.
– Вы еще не назвали своего имени.
– Зовите меня Роландом.
– Как знаменитого храброго Роланда? Так когда мы покинем это место, сэр?
Глава 3
При этих словах Роланд отпрянул.
– Вот как? Значит, вы верите мне, и вам не требуется больше никаких доказательств?
Дария покачала головой, улыбаясь ему этой ослепительной, невинной и все же странной улыбкой.
– Конечно же, я верю вам. Я рада, что вы не священник.
– Почему?
Как сказать ему о том, что ее душа ликует, ибо он – мужчина из плоти и крови, человек земли, а не слуга Бога? Тогда он наверняка посчитает ее сумасшедшей.
– Вы видели мою маму? Она здорова? Вы ездили в Реймерстоунский замок?
– Да, и ваша матушка в добром здравии. Вы немного на нее похожи выражением лица. Насколько я помню, ваш отец был смуглый, как неаполитанец.
– Вы знали моего отца?
– Я встречал его в окружении короля Эдуарда. Сэр Джеймс был храбрым и преданным человеком. Жаль, что он умер так не вовремя. Эдуарду очень не хватало его на святой земле.
Дверь часовни отворилась, и снова появился граф.
– Ну что, девочка? Скажи мне правильный ответ. Дария опустила глаза и быстро проговорила:
– "Et cum spiritu tuo».
Граф удовлетворенно прикрыл глаза.
– Прекрасно. Я никогда не соглашался с тем, что женщины не способны учиться. А как считаете вы, отец Коринтиан?
Роланд снисходительно посмотрел на Дарию, как на собаку, только что хорошо выполнившую трюк, и произнес менторским тоном:
– Женщины могут научиться произносить слова на любом языке, если им дать достаточно времени на повторение, но сомнительно, чтобы они понимали их истинный смысл. Однако Господь милостиво прощает своих слабых созданий.
Граф согласно кивнул, а Дария заскрежетала зубами.
– Пойдем со мной, Дария, – продолжал граф. – Пришел портной, и ты можешь выбрать себе наряд. В конце этого месяца ты станешь моей женой, и я хочу сделать тебе подарок.
Девушка удивленно уставилась на него, а Роланд застыл в тревожном ожидании, но она ничего не сказала и покорно пошла за графом.
Когда они остались вдвоем, Дария дотронулась до рукава Эдмонда и спросила, не в силах скрыть своего недоумения:
– Вы похитили меня, милорд, чтобы жениться на мне?
Недоверие, звучавшее в ее голосе, было вполне понятно, так же как и сам вопрос, хотя он граничил с дерзостью. Но на сей раз граф решил сдержаться.
– Нет, малышка, я задумал отомстить твоему дяде, которого ненавижу больше всего на свете. Сначала я требовал в качестве выкупа твое приданое. Но ты заставила мое сердце забиться сильнее, и я передумал. К концу мая Дэймон пришлет мне своего священника и твое приданое, и мы поженимся. Тогда моя месть не настигнет его. – Он нахмурился. – Посмотрим. Может быть, я еще передумаю, потому что Дэймон Лемарк – ядовитая гадина, которую надо раздавить.
– А что вы сделаете, если он вам не подчинится? Убьете меня?
Граф замахнулся и отвесил Дарии звонкую оплеуху. Что позволяет себе эта девчонка, которая должна была стать его женой!
– Держи свой дерзкий язычок за зубами, Дария. Я сам скажу тебе то, что сочту нужным. Твое неповиновение не нравится мне и наверняка не понравится нашему Господу.
Она почувствовала ярость, но совсем не ту, что испытывала к своему дяде. Дэймон был намеренно жесток, более того, ему доставляло удовольствие истязать других, в то время как Эдмонд Клэр просто видел в ней женщину – существо, которое надо было постоянно поправлять и ругать для ее же блага. Он искренне верил в Бога, по крайней мере в того Бога, который соответствовал его собственным убеждениям и чаяниям, и считал своим долгом учить ее правильному поведению. Ее гнев остыл, и она взяла себя в руки.
Роланд слышал ее вопрос графу и видел, как тот ударил девушку. Он не вмешивался, хотя для этого ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку.
Де Турне не мог не восхититься ею в эту минуту. В Дарии угадывалось мужество, которое с годами могло окрепнуть, если у нее будет для этого хотя бы малейшая возможность. Она не плакала, не жаловалась, просто поправила одежду и стояла в гордом молчании, ожидая пока граф уйдет. «Интересно, сколько раз он бил ее во время заточения, чтобы поставить ее на место», – подумал Роланд. Надо как можно скорее увезти ее отсюда. Граф мог не только изнасиловать ее, но и покалечить в приступе гнева.
Остаток дня Роланд осматривал замок и нашел потайной выход, которым собирался воспользоваться для побега. Он узнал, что у Дарии есть служанка, но понимал, что старушку придется оставить. Если Дария станет протестовать, он… Что он сделает? Ударит ее, как Эдмонд Клэр? При этой мысли Роланд отрицательно покачал головой.
Вечером граф снова безраздельно завладел вниманием Роланда, так что у последнего не выдалось ни минутки, чтобы побеседовать с Дарией один на один. Она больше не смотрела на него так, словно он какая-то невидаль или человек, которого она уже видела раньше в другом месте или в другое время. Однако девушка избегала его взгляда, и это тревожило его.
– Меня очень занимает один вопрос, – начал граф, расставляя на доске шахматные фигуры.
Роланд сделал ход пешкой и стал молча ждать. Он узнал цену терпению и давал графу возможность заговорить первым.
– Есть ли у женщин душа? Что думают по этому поводу бенедиктинцы?
– Это спорный вопрос, как вы знаете. Даже среди бенедиктинцев по этому поводу существуют разногласия.
– Верно, верно, но как вы считаете, следует ли наказывать женщин за непослушание, за лень или отсутствие благочестия?
– Безусловно, но это обязанность мужа – наказывать.
Граф откинулся на спинку кресла, сдвинув густые брови.
– Дария почти что моя жена. Она молода, и ее характер еще окончательно не сформировался, но поскольку она унаследовала упрямство своих родичей и в ее жилах течет кровь человека, чья душа погрязла в грехе, – я говорю о ее дяде, конечно, – она становится с каждым днем все более непокорной. Ей требуется твердая мужская рука. Я хочу только направлять ее на путь истинный.
– Вы пока не женаты.
– Какое это имеет значение – жена она, служанка или шлюха, если у нее есть душа?
Роланд с силой стиснул королевского слона и медленно передвинул фигуру.
– Я полагаю, женщины – такие же Божьи создания, как и мужчины. У них те же руки, ноги, сердце и печень… Действительно, они слабее нас и телом и, возможно, духом. Но обладают и самостоятельной ценностью. Они рожают детей и защищают их всю свою жизнь, а посему вправе уповать на Божью милость, как и мужчины. В конце концов, милорд, мы же не можем производить потомство, не можем кормить грудью наших детей.
"Это Господь наградил их своими дарами, и этим дарам мы обязаны своим продолжением и тем самым своим бессмертием».
– Вы осаждаете меня пустой софистикой, святой отец, и не отвечаете на мой вопрос. Женщины не более чем сосуды для сохранения мужского семени. Я не считаю их способность к деторождению Божьим даром, поскольку они часто умирают родами. Из-за этого мужчины зря теряют время. Две жены, которые у меня были, не обладали ни честью, ни преданностью, ни силой духа. Они были слабы и телом и духом. Я никогда не видел в них ничего, кроме средства продолжения себя самого.
Роланд вспомнил Иоанну Тенесби и мог бы поклясться, что силой духа она превосходила любого мужчину. То, с какой надменностью и безжалостностью она уничтожала окружающих ее мужчин, потрясало его даже теперь, спустя шесть лет.
– Однако вы вожделеете юную Дарию, не так ли? Вы купили ей платье, так как хотели доставить ей удовольствие, потешить ее тщеславие. Но на самом деле вы тешили собственное тщеславие.
– Вы жонглируете словами, святой отец. Этот разговор о тщеславии абсурден. Что же до моего вожделения к этой девушке, стало быть, так угодно Господу. В противном случае мы не продолжали бы свой род. Так что именно наше вожделение является подлинным даром Божьим. Бог дает нам женщин, и наше право пользоваться ими, пока они могут рожать. Конечно, наша обязанность не оставлять их чрево бесплодным.
Роланд улыбнулся и, переставляя фигуру на доске, небрежно заметил:
– Вы умелый спорщик, милорд. Из вас получился бы хороший епископ.
Он вдруг увидел, что своим ходом поставил графа в трудное положение на доске. Но Эдмонду Клэру важнее было высказать собственные взгляды. Он потянул себя за ухо, откашлялся и произнес запинаясь:
– Есть еще один вопрос, отец Коринтиан. Он уже несколько недель не дает мне покоя. Как я сказал, Дария молода, но я нахожу ее чрезвычайно легкомысленной, своенравной и тщеславной. Я мог бы избавить ее от этих недостатков, однако теперь я стал сомневаться в ее добродетели. Видите ли, я хорошо знаю ее дядюшку, а он известный развратник. И теперь я снова и снова думаю: девственница ли она? Не отдал ли дядя ее Ральфу Колчестеру, когда тот посещал Реймерстоунский замок?
Роланд отрицательно замотал головой.
– Нет, дядя бы защитил ее, а не отдал Колчестеру. Не сомневайтесь.
Граф недоверчиво хмыкнул. Похоже, он не хотел, чтобы его убеждали в невинности девушки.
– Я не доверяю женщинам. Они соблазняют мужчин своей красотой и скромностью, которая не что иное, как хитрость и практичность. Возможно, именно таким способом она завоевала благосклонность Колчестера. Я должен узнать это, прежде чем женюсь на ней, и я узнаю.
– Верьте мне, милорд. Девушка невинна. Ее дядюшка никогда бы не позволил Колчестеру овладеть ею. Она бы утратила свою ценность, свою репутацию, более того, опорочила доброе имя семьи. Пусть Дэймон и развратник, но глупцом его не назовешь.
Граф Клэр пожал плечами, не желая признавать правоту священника. Роланд был мрачен, когда взглянул на своего хозяина.
– Значит, милорд, вы хотите, чтобы церковь благословила ваше насилие над женщиной, до того как возьмете ее в жены. Право же, я не могу смотреть на это сквозь пальцы. Есть другой способ удовлетворить ваше любопытство. Позвольте мне спросить у нее самой. Я сумею отличить ложь от правды, ибо обладаю этим даром, и скажу вам.
– Вы поверите словам, которые слетят с ее уст, святой отец, или осмотрите ее и убедитесь сами?
Роланд чуть было не потерял дар речи от возмущения. Граф оказался таким же мерзавцем, как и Дэймон Лемарк. Неужели Эдмонд Клэр действительно считал, что слуга Божий может осмотреть женщину, чтобы убедиться в том, что она непорочна? Глядя графу прямо в глаза, он сказал как мог твердо:
– Я пойму, лжет она или нет. Роланд ждал, стиснув ферзя, пока не побелели костяшки пальцев. Наконец граф кивнул.
– Что ж, поговорите с ней прямо сейчас, святой отец. Я должен знать.
Клэр не отпустил Роланда, пока они не завершили партию. Сначала Роланд хотел наказать графа, выиграв у него в шахматы, но потом решил, что это ему не поможет. Поэтому он намеренно пожертвовал ферзем, и скоро все было окончено, – Вы хорошо играете, отец Коринтиан, но хуже меня. Я буду учить вас.
Роланд напустил на себя смиренный вид, который, по его мнению, подобал священнику, и вежливо ответил:
– Почту за честь, милорд.
Его покорность понравилась графу, и он добавил:
– А я подумаю над вашими словами. Роланд снова склонил голову. Спустя несколько минут он легко постучал в дверь спальни Дарии. Ему открыла служанка, Ина.
– Ваша госпожа у себя? Старушка кивнула.
– Это он послал вас сюда, святой отец?
– Да. Я должен поговорить с ней. Наедине. Служанка быстро взглянула на Дарию, стоявшую у нее за спиной, и вышла из спальни. Девушка поспешила ему навстречу.
– Что случилось? Мы сейчас уходим отсюда? Что…
– Тише, – шикнул он и стиснул ее руки. – Граф послал меня поговорить с вами. Он хочет убедиться в том, что вы все еще девственница.
Она непонимающе уставилась на него, и Роланд улыбнулся.
– Я знаю, не думайте больше об этом. У графа весьма необычные взгляды на то, как Бог относится к его похоти. Нам надо поговорить и как можно скорее, ибо я не сомневаюсь, что он вот-вот придет сюда узнать о результате моего допроса.
Роланд все еще держал ее руки в своих, и она чувствовала, как его жизненная сила передается ей и заставляет дрожать от предвкушения чего-то неведомого. Казалось, он тоже что-то ощутил, потому что отпустил ее руки. Сделав шаг назад, Роланд торопливо произнес:
– Я не доверяю графу. Он вожделеет вас, сказал мне, что хочет овладеть вами до свадьбы. Я пытался отговорить его, но не уверен, что слово Божье возьмет верх над его похотью, ибо он считает, что его желания и желания Господа – одно и то же. Мы покидаем Тибертон сегодня вечером. Слушайте меня, поскольку у нас мало времени.
Роланд заговорил тихо и быстро, но неожиданно дверь в спальню распахнулась, и вошел граф. Он переводил взгляд со священника на Дарию. Они стояли поодаль друг от друга и невинно беседовали, но в голосе графа прозвучало подозрение, когда он спросил:
– Ну что, святой отец, она все еще девственница?
– Да.
– Это она вам сказала?
– Ни один мужчина не дотрагивался до меня! – вскричала Дария.
– Ты женщина, а значит, прирожденная лгунья. Я хотел бы поверить вам, отец Коринтиан, но меня одолевают сомнения. Когда вы ушли, я услышал от слуг, что все женщины замка не прочь лечь с вами в постель. Признаться, до этого я видел в вас только священника. Возможно, я склонен не правильно истолковывать то, что вижу, и Бог, несомненно, покарает меня, но теперь я вижу мужчину, который находится наедине с моей невестой.
Роланд моментально принял свою самую набожную позу.
– Поверьте, ваша невеста в моих глазах лишь одно из Божьих созданий и ничего больше.
Сердце Роланда бешено колотилось. Он понял, что граф не в своем уме.
Эдмонд Клэр тяжело вздохнул. Как жаль, что ревность к бенедиктинцу возобладала над его христианскими чувствами! Он прикажет наказать плетьми человека, посмевшего непочтительно говорить об этом священнике. Но граф не мог оторвать глаз от Дарии. Ее щеки были бледны, глаза расширены. Граф понял: все, что бы она ни сказала отцу Коринтиану, больше не имело значения. Он принял решение и не сомневался, что Бог одобряет его действия.
– Я осмотрю ее сейчас, – заявил Эдмонд, направляясь к Дарии. – Вы останетесь здесь, чтобы подтвердить, что я не изнасиловал ее, святой отец.
И если она не девственна, вы также будете свидетельствовать, ибо тогда я сделаю с ней все, что захочу, поскольку желания шлюхи ничего не значат, Роланд откашлялся и строго произнес:
– Я запрещаю это, сын мой.
Граф уставился на него не веря своим ушам.
– Я хозяин здесь, отец Коринтиан, и никто, даже слуга Божий, не имеет права перечить мне, потому что мое слово – закон. Вы меня поняли? Подойдите сюда, вы будете свидетелем.
Однако Дария не собиралась сдаваться без борьбы. Она подобрала юбки и побежала от графа, но он быстро схватил ее за талию и, подняв, швырнул навзничь на кровать.
– Черт тебя побери, девчонка, лежи спокойно. – Эдмонд замахнулся, чтобы ударить ее, но, перехватив неодобрительный взгляд священника, медленно опустил руку и склонился над девушкой. – Делай, как я тебе велю, не то я изобью тебя, когда священник уйдет.
Граф говорил тихо, так, чтобы слышала только она. Девушка почувствовала его слюну на своей шее.
Он был взбешен и полон решимости исполнить задуманное.
– Милорд, пожалуйста, – взмолилась она, – не позорьте меня. Я девственница. Почему вы мне не верите? Прошу вас, пощадите.
Но граф не внял ее мольбам. Он был возбужден, и ему безумно хотелось дотронуться до нее, запустить пальцы в теплую пещерку, коснуться мягкой плоти. На лбу его каплями выступил пот от разгорающегося желания. Дария ощутила на своем животе его огромную руку с распластанными пальцами; другой рукой он стягивал с нее шерстяную юбку, в спешке дергая и распарывая ее. Холодный воздух обжег обнаженные бедра девушки, и она вскрикнула и забилась в его руках, стараясь вырваться. Широкая ладонь сжала ее колено, Дария вскрикнула снова, на сей раз от боли.
– Не сопротивляйся, и я быстро закончу.
Но она не могла заставить себя лежать, повинуясь его воле, пока он унижал ее, разглядывал и трогал. Роланд стоял рядом, вне себя от гнева и ярости. Дария подумала, что, если она не прекратит бороться с графом, Роланд нападет на него, и тогда все пропало: Роланд умрет.
И девушка решила смириться, несмотря на унижение. Закрыв глаза, она постаралась не думать о том, что он собирался с ней сделать. Смирение далось ей дорогой ценой, но она терпела, потому что ничего другого ей не оставалось. Граф взглянул на нее и хмыкнул, довольный тем, что она наконец сдалась.
Роланд все понял. Он ненавидел графа, ненавидел его руки, касавшиеся Дарии. Его затрясло от желания убить Клэра, но он знал, так же как и Дария, что, если он поддастся порыву, у них не будет шанса убежать. Роланд овладел собой и принялся молча наблюдать за происходящим. Это было для него самым трудным испытанием за всю жизнь. Лицо графа исказилось от страсти, и его шумное дыхание наполнило комнату.
Дария застонала, когда толстый палец графа проник в нее. Когда он стал продвигаться глубже, она закричала от боли. Эдмонд нахмурился, но не прекратил своего занятия, готовя ее к соитию, поскольку вознамерился овладеть ею как можно скорее, несмотря ни на что. Теперь он знал, что она девственна, и его неудержимо влекла ее нежная плоть.
Наконец ужасная пытка для девушки закончилась. Граф натянул на нее юбки и посмотрел ей в лицо.
– Она невинна, – констатировал он и тут же закричал на Дарию:
– Открой глаза, черт тебя побери! Я женюсь на тебе, и ты будешь верна и послушна мне, своему господину. Ты поняла меня, Дария? Хоть ты плоть от плоти своего распутного дядюшки, это не важно, потому что ты станешь такой, какой я захочу.
Граф поднялся и еще раз взглянул на девушку.
– Встань и приведи себя в порядок. Святой отец, вы свидетель, что она невинна. А сейчас давайте оставим ее.
Роланд кивнул и опустил глаза. Он еле сдерживался, чтобы не броситься на графа, сгоравшего от похоти.
Он избегал смотреть на Дарию, не в силах выдержать написанного на ее бледном лице страдания, но снова принужденно кивнул графу и дал ему знак выйти первым из спальни. Роланд нисколько не сомневался, что тот вернется и овладеет Дарией. Если бы не присутствие священника, отца Коринтиана, ничто не помешало бы графу изнасиловать девушку несколько минут назад. Но Эдмонд Клэр наверняка придет вечером. Значит, Роланд немедленно должен увезти Дарию из Тибертона.
Роланд все еще дрожал от гнева и возблагодарил Господа за то, что граф не обернулся к нему с каким-нибудь вопросом, иначе он бы свернул негодяю шею.
Дария сползла с кровати, подошла к двери и выглянула наружу. Граф и Роланд ушли. Она вернулась в комнату, прикрыв за собой дверь. Дверь не запиралась, и граф мог войти в любой момент. Она не знала, какой у Роланда план побега, но не сомневалась, что он придет за ней. Девушка заходила по комнате, не находя себе места от стыда и унижения. Она не сознавала, что плачет, пока Ина не проскользнула в спальню и не запричитала, увидев ее:
– Он изнасиловал вас! И этот негодник-бенедиктинец вместе с ним! Я знала, что он никакой не священник, больно уж он красивый, слишком худой и голодный. Ну да, они оба…
Дария рассвирепела и, повернувшись к служанке, закричала:
– Закрой свой рот, старая карга! Я не желаю слышать твои мерзости!
Ина окаменела. Ее хозяйка никогда не разговаривала с ней таким тоном.
– Я не хочу видеть твою рожу до утра. Убирайся!
Старушка поспешно удалилась, Оставшись снова одна, Дария взглянула на закрытую дверь. Она ничуть не раскаивалась, так как Ина в последнее время становилась все более несдержанной. Если ей удастся убежать, служанке будет безопаснее здесь: граф не станет терять время на то, чтобы ее убить.
Девушка мерила шагами комнату, пока у нее не свело ногу. Тогда она села на кровать и начала массировать голень. Что делать? Ждать, пока появится Роланд? Она просто не знала. Похоже, у нее нет выбора. А может быть, ей лучше убежать одной? Дверь была не заперта. Возможно, ей удастся проскользнуть мимо стражи и пробежать незамеченной через двор замка. Возможно… Это было глупо, и она это осознавала.
За время своего заточения девушка придумывала самые невероятные планы побега, но знала, что для нее нет спасения. Интересно, каким образом похитит ее отсюда Роланд? Дария не питала ни малейшей надежды на успех.
Она снова заплакала, явственно чувствуя мозолистые пальцы графа, вторгавшиеся в ее плоть, и боль, смешанная с унижением, заставила ее закричать и закрыть лицо руками. А Роланд смотрел…
Это уж чересчур. В ее душе что-то оборвалось, и она внезапно почувствовала холодную решимость. Девушка поднялась и медленно подошла к окну. Взобравшись на стул, она постаралась просунуть в него голову, но оно было слишком узким даже для головы.
Она попробовала еще раз, содрав кожу с висков. Боль пронзила все тело. Дария в ужасе уставилась на окно. Ей хотелось выпрыгнуть из него, хотелось убить себя. Она с трудом перевела дыхание. Вся ее решимость пропала. Дария легла на узкую кровать и закрыла глаза. Ей оставалось только ждать.
Девушке казалось, что время остановилось и она уже несколько часов провела в своем узилище. А может быть, это минуты ползли так медленно, что ей хотелось кричать. Комната погрузилась во тьму; вскоре осталась гореть только одна свеча.
Молодой месяц мерцал в ночном небе, но его свет не проникал в спальню. Было темно и тихо, как в могиле. Вдруг она услышала, как дверь приоткрылась. Раздались мужские шаги и прерывистое дыхание.
– Я больше не могу ждать, – сказал граф, останавливаясь возле ее кровати. – Я пришел, чтобы стать твоим мужем. Я долго молился в часовне, и Бог благословил меня.
Глава 4
Дария знала, что он придет, но, как ни странно, не испытывала страха. Она слушала его, восхищаясь в глубине души способностью графа призывать Бога на свою сторону, будь то вопрос о благочестии или вожделении. Девушка вся обратилась в слух, но не услышала звука ключа, поворачивающегося в замке. Значит, на сей раз граф не счел нужным запереть дверь. Она слышала, как он наткнулся на единственный стул и выругался, а затем окликнул ее:
– У тебя есть свеча? Я хочу тебя видеть. Где свеча?
Дария скатилась с кровати и встала на четвереньки на каменный пол. Только бы он ее не заметил и не услышал, как бьется ее сердце!
Он звал ее по имени, шаря вокруг руками, и опять наткнулся на стул. Граф отбросил его в сторону и в следующий миг распахнул дверь. Тусклый свет от единственного факела, висевшего в коридоре, отбрасывал в комнату тени. И Эдмонд увидел девушку, стоявшую на четвереньках с прижатыми к груди руками.
Сначала граф хотел избить ее за непослушание, но потом передумал. Он может причинить ей боль, и тогда она будет холодна с ним в постели. Нет, ему необходимо завладеть всем ее существом; граф предвкушал, как она будет смотреть на него в ту минуту, когда он прорвет тонкий барьер ее девственности. Его сердце громко стучало, а чресла отяжелели и набухли.
– Поднимайся, – сказал он повелительно. Граф стоял над ней, скрестив на груди руки, расставив ноги, загораживая дверь на случай, если ей вздумается убежать. Дария знала, что ей придется подчиниться, но не могла.
– Делай, как я говорю, не то узнаешь силу моей руки.
Она неспешно встала и принялась молча ждать.
Граф улыбнулся.
– Иди сюда, Дария. Не бойся меня, милая. Ты будешь моей женой. Я предлагаю тебе эту честь охотно и с Божьего благословения. Сегодня я причиню тебе боль, но ты раскроешься мне по доброй воле и примешь мое семя. Возможно, ты испытаешь удовольствие, но надеюсь, не слишком сильное. Я не хочу, чтобы ты забылась, как некоторые недостойные женщины. Моя первая жена была шлюхой, она кричала от страсти и требовала еще и еще. Но ты… ты будешь такой, какой я пожелаю.
Она неподвижно стояла, пока Эдмонд говорил, но когда он шагнул к ней и, схватил ее за руку, вырвалась и закричала:
– Нет! Уходите! Я не хочу этого! От удивления граф отпустил ее руку.
– Не бойся, Дария. Ты благословенна среди женщин. Так повелел я и Бог. Моим долгом будет брать тебя как можно чаще, и ты будешь отдаваться мне с нежностью и робко просить повторения. Женщины обязаны повиноваться своим мужьям – такова их природа.
В его голосе была такая уверенность, что на мгновение Дария заколебалась, не ошибается ли она, отвергая то, что должна почитать для себя за честь, и внезапно рассмеялась. Еще недавно она хотела убить себя, но теперь ее настроение изменилось. Девушка откинула голову и плюнула ему прямо в лицо.
В следующий миг граф швырнул ее на кровать и с силой вдавил в нее. Больше он не станет терять с ней время. Дария его будущая жена, и он не отступится от задуманного. Он и так был с ней чересчур терпелив. Эдмонд высоко задрал ей платье и поглядел на ее круглые ягодицы, тонкую талию, чувствуя, как в нем нарастает желание. Граф стер плевок с лица и принялся гладить ее голые ягодицы, восхищаясь мягкостью и белизной женской плоти.
Девушка глухо застонала и постаралась откатиться от него. Но граф еще сильнее прижал ее и продолжал изучать чудесный подарок, который сделал самому себе. Увидев темный островок внизу ее живота, он дотронулся до него и почувствовал, как она вздрогнула. Приблизив лицо к ее лону, граф приказал:
– Раздвинь ноги, Дария, я хочу тебя видеть. Вместо этого она подняла ногу и ударила его в грудь. Он охнул от боли и удивления и схватил ее.
Девушка знала, что скоро выбьется из сил и тогда граф овладеет ею. Она кричала, визжала и брыкалась, но Эдмонд со смехом взирал на ее отчаянные попытки освободиться. Все еще продолжая смеяться, он развязал штаны. Увидев, что Дария смотрит на его копье, граф самодовольно улыбнулся – оно восстало и затвердело. И большое – все женщины говорили ему об этом. Граф хотел, чтобы Дария испугалась его, хотя бы в первый раз.
Он лег на нее, раздвигая ей бедра. Она почувствовала его горячую плоть и закрыла глаза в ожидании ужасной боли, которая должна была последовать за его вторжением в нее. Дария колотила кулачками по его спине, била и царапала плечи. Но все было бесполезно. Она замахнулась для очередного удара и вдруг нащупала медный подсвечник, стоявший на маленьком прикроватном столике. Ее захлестнула безумная радость. Схватив подсвечник, девушка подняла его как можно выше и с размаху опустила на голову графа.
Тот завалился на бок с зажатым в руке фаллосом, который он собирался вонзить в нее, и все еще подминая под себя Дарию. Она услышала, как он застонал, а потом умолк. Девушка ударила его еще раз и увидела, как он дернулся и застыл. Тогда она бросила подсвечник и постаралась скинуть с себя графа, но он лежал на ней мертвым грузом.
Ее глаза наполнились слезами. Она была так близка к свободе и вот теперь опять оказалась в западне. Это несправедливо, это…
– Господи, что вы сделали?
При звуках голоса Роланда ее слезы высохли; впрочем, сейчас ей хотелось плакать уже от радости.
– Пожалуйста, скорее сбросьте его с меня!
Роланд скинул графа на пол. Он заметил, что платье у Дарии разорвано, а ноги раздвинуты и обнажены. У него невольно вырвалось:
– Он не… обидел вас?
Роланд испугался, что опоздал. Когда девушка отрицательно замотала головой, он почувствовал такое облегчение, что у него засосало под ложечкой.
Дария была очень бледна и дрожала. Роланду безумно хотелось вонзить кинжал в сердце графа. Сбегая по узкой винтовой лестнице, он молился, чтобы не опоздать, более исступленно, чем пристало бенедиктинскому священнику.
Молодой человек покачал головой. Он, ее спаситель, ничего не успел сделать: она сама спасла себя.
– Скорее, Дария, разорви платье. Мы свяжем графа и заткнем ему рот. Быстрее, у нас мало времени.
Она не колеблясь порвала темно-синее шерстяное платье, краешком глаза поглядывая на Роланда.
Засунув в рот насильника кляп, Роланд запихнул его под кровать.
– Ну вот, – сказал он, поднимаясь, – теперь тебе надо переодеться.
Дария взглянула на мужскую одежду, которую Роланд бросил ей в руки, и улыбнулась.
– Поторопись. – Он слегка коснулся пальцами ее щеки. – Нас ждет много трудностей, но отныне ты в безопасности. Одевайся, поговорим потом.
Роланд повернулся к ней спиной и встал на страже у открытой двери: Дарии был нужен свет, чтобы влезть в незнакомую одежду. Он слышал ее дыхание, ее неловкую возню и не сводил глаз с крутой лестницы, ведущей из комнаты в зал. Роланд подсыпал снотворное в бочки с элем, но все же не мог быть уверен в том, что люди графа выпили достаточно, чтобы крепко уснуть. К его большому разочарованию, граф не дотронулся до эля. Ему не терпелось овладеть Дарией, и он хотел, чтобы их брачная ночь прошла как можно лучше.
Роланд прислушался. Было тихо, как в склепе. В этой тишине ему чудилось что-то зловещее.
– Оделась?
– Да, – сказала она, появляясь рядом с ним. Роланд окинул Дарию оценивающим взглядом. Мужская одежда скрывала изгибы ее тела, но все же не оставляла никаких сомнений в том, что под ней прячется женщина. Он быстро заплел ей косу, перевязав полоской ткани от платья, и нахлобучил ей на голову мальчишескую шапочку, надвинув до самых бровей, затем извлек сверток, в котором был ком грязи.
Размазав грязь по ее лицу, он усмехнулся:
– Теперь ты мальчишка-замарашка. – Роланд схватил ее за руку и притянул к себе. – Слушай меня внимательно, Дария. Держи язык за зубами и не поднимай глаз. Старайся не отставать от меня и выполняй все, что я скажу, быстро и молча.
Только теперь она заметила, что он все еще был в сутане.
– Я сделаю все, что вы прикажете. Он потрепал ее по испачканной грязью щеке. Впервые в жизни Роланд спасал женщину и не знал, как она себя поведет. Возможно, упадет в обморок в неподходящий момент или вдруг закричит. Но Дария как будто владела собой, во всяком случае, пока. Он бросил еще один взгляд на лестницу и знаками предложил девушке следовать за ним.
Беглецы спустились в большой зал, и Дария огляделась. Десятки людей храпели, наполняя помещение громким гулом. Сидевшие за столами спали, уронив головы в тарелки.
– Вы отравили их? Они умрут? Роланд отрицательно покачал головой:
– Нет, я только подсыпал снотворное в эль. Они будут спать, как невинные младенцы, а утром проснутся с головной болью. Тихо!
Кое-кто очнулся и мутными глазами рассматривал священника и чумазого мальчишку, который был с ним. Какой-то мужчина даже окликнул их заплетающимся языком.
– Святой отец, благослови меня. Я слишком много выпил, и теперь меня одолевают полчища змей.
– Благословляю тебя, сын мой, но ты заслуживаешь кары. Правда, ты бодрствуешь, в то время как твои приятели мертвецки пьяны.
Человек выглядел озадаченным, но потом стукнулся головой об стол с таким грохотом, что Дария подумала, не раскололась ли она на части.
Однако во дворе было оживленно. Роланд замедлил шаг. Он кивал и разговаривал со слугами, стараясь казаться спокойным и безразличным. Несколько женщин зазывно улыбнулись ему, и он придал своему лицу аскетическое выражение.
– Куда вы направляетесь, святой отец? Главный конюший подозрительно смотрел на перепачканного грязью мальчишку, поспешавшего за священником.
Роланд небрежно махнул рукой на своего спутника:
– Я веду этого маленького негодяя к его отцу, чтобы тот задал ему хорошую трепку. Вздумал, видите ли, стать рыцарем! Он – полуваллиец, незаконнорожденный отпрыск одного из хозяев Чепстоу и говорит так неразборчиво, что сам Бог бы не понял его. Можете себе представить, чтобы граф принял этого юного идиота? Ну ничего, он вернется к отцу и получит по заслугам.
Конюший рассмеялся.
– Так ему и надо, дикарю, – произнес он и ушел в конюшню. Роланд быстро последовал за ним, сделав знак Дарии не двигаться с места. Через несколько минут она услышала звук упавшего тела и замерла, готовая броситься на помощь Роланду. Но вскоре он появился сам и сказал, улыбнувшись:
– Еще один человек отдыхает. Подожди, я сейчас вернусь.
И действительно вскоре он вышел из конюшни, ведя под уздцы лошадь. Роланд легко вскочил ей на спину и подал руку Дарии.
– Садись, время не ждет.
Девушка удивленно уставилась ему в затылок. Как он надеялся выехать за ворота Тибертонского замка? Там стояло с полдюжины стражников, но Роланд обратился к привратнику:
– Будь благословен, добрый Артур. Я везу этого пострела по приказу графа к его отцу в Чепстоу. Тот всыплет ему по первое число. Не откроешь ли мне ворота?
И к удивлению Дарии, Артур загоготал, сплюнул на землю и промолвил: