День дачника и праздник всей Земли! 3 страница
— Почему так получается?
— Сама посчитай. Все просветлённые, как ты их называешь, уединялись. Будда на семь лет в лес ушёл, уединился и целое учение создал, последователей у него в мире много. Иисус Христос всего на сорок дней уединился, и сейчас его учением восхищаются.
— Иисус Христос несколько раз уединялся. И много думал, когда ходил.
— Ну пусть больше сорока дней, пусть год даже. Старцы, которые считаются теперь святыми, были обычными людьми, потом в лес отшельниками уходили на некоторое время, и на их местах монастыри возникали, последователи у них появлялись, так?
— Да, так.
— А ты двадцать шесть лет уже в лесу живёшь и ни одного последователя у тебя. Никакого учения не придумала. Книжку вот упрашиваешь написать. Хватаешься за неё, как за соломинку. Значки-сочетания свои мечтаешь туда заложить. Ну, если не получается у тебя, как у других, может, не надо и стараться? Другие, более способные, и без тебя, может, что-нибудь придумают. Давай проще, реальнее жить. Я помогу тебе в нашей жизни адаптироваться. Ты не обижаешься?
— Не обижаюсь.
— Тогда я тебе всю правду скажу, до конца. Чтоб ты могла понять себя.
— Говори.
— Способности необычные в тебе есть, это несомненно, информацию можешь получать любую, как дважды два. А теперь скажи, когда этот Лучик твой у тебя появился?
— Как и людям всем, он мне сразу дан был. Только осознать, что он есть, и пользоваться им меня прадедушка к шести годам научил.
— Вот. Значит, уже с шести лет ты способна была видеть, что происходит в нашей жизни? Анализировать, помогать. Даже лечить на расстоянии?
— Да, могла.
— Теперь скажи, чем же ты занималась двадцать последующих лет?
— Я тебе рассказывала и показывала. Я занималась дачниками, людьми, которых вы так называете. Старалась помочь им.
— Все двадцать лет, изо дня в день?
— Да, иногда и ночью, если не сильно уставала.
— Значит ты, как фанатичка зацикленная, всё это время упорно занималась дачниками? Тебя кто заставлял это делать?
— Никто меня заставлять не мог. Я сама. После того как прадедушка мне предложил и я сама поняла, что это хорошо и важно очень.
— Я думаю, прадедушка твой потому тебе дачниками предложил заниматься, что ему жалко тебя было. Ты ведь без родителей росла. Он и дал тебе самое лёгкое и простое занятие. Теперь он увидел, что ты стала нечто большее понимать, и разрешил другим позаниматься. А их бросить.
— Но другое связано с дачниками. И я буду продолжать помогать этим людям, которых вы называете дачниками. Я их очень люблю и никогда не брошу.
— Вот это и называется — фанатизм. Чего-то в тебе всё же не хватает для нормального человека. Ты должна понять. Дачники — далеко не главное в нашей жизни. Они никак не влияют на общественные процессы. Дачки и огородики — это всего лишь маленькие подсобные хозяйства. Люди на них отдыхают после основной работы или когда на пенсию уходят. И всего лишь. Понимаешь? Всего лишь! И если ты, обладая такими колоссальными знаниями, феноменальными способностями, занимаешься дачниками, значит, в тебе есть какие-то психологические отклонения. Я думаю, тебя надо показать психотерапевту. Если удастся это отклонение излечить, тогда ты, может быть, действительно сможешь пользу принести обществу.
— Я очень хочу принести пользу обществу.
— Так давай поедем, я тебя свожу к врачу-психотерапевту в хорошую платную поликлинику.
Ты сама говоришь, планетарная катастрофа может произойти. Вот и поможешь экологическим обществам, науке.
— Когда я здесь, от меня больше пользы будет.
— Хорошо, потом вернёшься и станешь заниматься более серьёзным делом.
— Каким — более серьёзным?
— Сама решишь. Думаю, связанным, например, с предотвращением экологической катастрофы или иной, планетарной. Кстати, когда она, по-твоему, должна произойти?
— Локальные очаги уже сегодня происходят в разных точках Земли. Человечество уже давно всё подготовило с избытком для своего же уничтожения.
— А когда глобально, когда будет апофеоз?
— Примерно это может случиться в две тысячи втором году. Но её можно предотвратить или отодвинуть, как в девяносто втором году.
— Так что же, она могла произойти в девяносто втором году?
— Да, но они её отодвинули.
— Кто — они? Кто предотвратил? Отодвинул?
— Катастрофа планетарного масштаба девяносто втором года не состоялась благодаря дачникам.
— Что?!
— По всему миру много разных людей противостоят катастрофе Земли. Катастрофа девяносто втором года не состоялась в основном благодаря дачникам России.
— И ты... Значит ты!.. Ещё в шесть лет понимала их значимость? Предвидела? Действовала неустанно. Помогала им.
— Я знала значимость дачников, Владимир.
День дачника и праздник всей Земли!
— Но почему благодаря дачникам и именно России? Почему? Какая взаимосвязь здесь?
— Понимаешь, Владимир, Земля хоть и большая, но Она очень, очень чувствительная.
Вот ты тоже большой по сравнению с комариком, а сядет комарик на тебя, и ты чувствуешь его прикосновение. И Земля всё чувствует. Когда в бетон и асфальт Её закатывают, когда вырубают и жгут растущие на Ней леса, когда ковыряют недра Её и сыплют в Неё порошок, называемый удобрениями.
Ей больно бывает. Но Она всё равно любит людей, как мать любит детей своих.
И старается Земля забрать в недра свои злобу людскую, и только когда не хватает сил у Неё сдерживать, прорывается злоба вулканами и землетрясениями.
Земле помогать нужно. Силы Ей придаёт ласка и бережное обращение. Земля большая, но самая чувствительная. И чувствует Она, когда к Ней с лаской прикасается хотя бы одна человеческая рука. О, как чувствует и ждёт Она этого прикосновения!
В России некоторое время Землю считали достоянием всех и ничьим конкретно. Люди не воспринимали Её как свою. Потом произошли перемены в России. Стали людям давать маленькие участки Земли под дачи.
Не случайно произошло так, что эти участочки очень, очень маленькими были и невозможно на них механизмы всякие применять. Но истосковавшиеся по Земле россияне с радостью брали их. И бедные брали, и богатые. Потому что ничто не может разорвать связь человеческую с Землёй!
Получив свои маленькие участочки, люди почувствовали интуитивно... И миллионы пар рук человеческих с любовью прикоснулись к Земле. Именно руками своими, не механизмами, люди трогали ласково Землю на своих маленьких участочках. И Она чувствовала. Чувствовала прикосновение каждой руки в отдельности. И нашла в себе силы Земля, чтобы ещё продержаться.
— Так что же получается? Каждому дачнику памятник ставить нужно, как спасителю планеты?
— Да, Владимир, они спасители.
— Но памятников столько не сделать. Лучше для них учредить праздник всеобщий, ну выходной или два выходных, “День дачника” или “День Земли” назвать в календаре.
— Ой! Праздник! — всплеснула руками Анастасия.— Как здорово ты придумал. Праздник! Обязательно нужен весёлый и радостный праздник.
— Вот ты и посвети своим Лучиком по правительству нашему, да по депутатам Государственной Думы, пусть они закон такой издадут.
— Я не смогу пробиться к ним. Они в суете повседневной. Им решений много принимать приходится, думать совсем некогда. Да и смысла особого не имеет осознанность их повышать. Тяжело им будет осознавать, видеть полную реальность. Решения более верные, чем сейчас принимаются, им не позволят принять.
— Кто же правительству, президенту может не позволить?
— Вы. Массы. Большинство. Непопулярными мерами назовёте правильные решения.
— Да, правильно говоришь. У нас демократия. Наиболее важные решения принимаются большинством. Большинство всегда право.
— Наибольшей осознанности всегда достигали сначала единицы, Владимир, а большинство лишь через некоторое время постигало её.
— Если так, зачем тогда демократия, референдумы?
— Они нужны как амортизаторы, чтобы резких толчков не было. Когда амортизаторы не срабатывают, происходит революция. Период революции всегда тяжёл для большинства.
— Но праздник дачников — не революция, что в этом плохого?
— Праздник такой, это хорошее. Он нужен. Обязательно нужен. Надо его сделать быстрее. Буду думать, как быстрее.
— Я помогу тебе. Я лучше знаю, какие рычаги в нашей жизни эффективно срабатывают. Я в газете... Или нет, в книге твоей о дачниках напишу и попрошу людей, чтоб они телеграммы в правительство и Государственную Думу направляли: “Просим учредить Праздник дачника и праздник Земли”. Только вот какого числа?
— Двадцать третьего июля.
— Почему — двадцать третьего?
— День подходящий. И потому, что это день твоего рождения. Ведь идея эта прекрасная — твоя.
— Хорошо. Значит, пусть в телеграммах люди пишут: “Двадцать третьего июля узаконьте Праздник дачника и праздник всей Земли”.
Как только в правительстве и в Госдуме читать начнут и задумаются: “К чему бы это люди телеграммы такие шлют?” — ты тут своим Лучом как шарахни!..
— Шарахну! Изо всех сил шарахну! И праздник будет светлый и прекрасный. Все! Все люди будут радоваться и Земле всей радостно будет!
— А все почему радоваться должны? Только для дачников этот праздник.
— Надо так сделать, чтобы все радовались. Всем чтобы хорошо было. Этот праздник начнётся в России. И станет самым прекрасным праздником на всей Земле. Праздником Души.
— И как же он проходить будет самый первый раз в России? Никто ж не знает, как праздновать его.
— Сердце каждому подскажет в этот день, что ему делать нужно. А в общем, я смоделирую сейчас.
Далее Анастасия заговорила, чётко произнося каждую букву. Она говорила быстро и вдохновенно! Необычен был и ритм её речи, построение фраз, произношение:
— Пусть в этот день Россия проснётся на рассвете. Все люди семьями, с друзьями и одни к Земле придут и встанут на Неё босыми ногами. Те, у кого есть свои маленькие участочки, где они своими руками выращивают плоды, пусть встретят первый Солнца луч среди своих растений. Потрогают руками каждый вид.
А Солнышко взойдёт, пусть разных ягод по одной сорвут и их съедят. И есть им ничего не нужно больше до обеда.
Пусть до обеда уберут участки. Подумает пусть каждый о жизни, радость в чём и в чём его предназначенье.
О близких вспомнит каждый пусть с любовью, о друзьях. О том, зачем растут его растения, и каждому пусть даст своё предназначенье.
И каждый до обеда должен поиметь хоть час один уединенья. Неважно, где и как, но обязательно, чтоб быть в уединении. Хоть час один в себя попробовать смотреть.
В обед пусть соберётся вся семья.
Живущих вместе и издалека пришедших в этот день. Обед пусть приготовят из того, что родила Земля к обеденному часу. Пусть каждый то на стол поставит, что пожелает сердце и Душа. И ласково в глаза друг другу посмотрят члены всей семьи. И стол благословит пусть самый старший вместе с младшим самым. И за столом спокойная беседа пусть звучит. О добром разговор быть должен. О каждом, рядом кто.
Необыкновенно, ярко вырисовывались картины, описываемые Анастасией. И сам я ощущал себя, сидящим за столом, и рядом люди. Увлекшись праздником, поверивший в него, ещё верней сказать, он будто бы уже происходил, и я добавил:
— Надо первый тост сказать перед обедом. Бокалы всем поднять. За Землю выпить, за Любовь. — Казалось, я уже держал бокал в руке.
И вдруг она:
— Владимир, пусть не будет на столе хмельной отравы.
— Из рук моих исчез бокал. И вся картина праздника исчезла.
— Анастасия, прекрати! Не порти праздник!
— Что ж, раз хочешь ты, пусть на столе вино из ягод будет и мелкими глотками нужно пить его.
— Ну ладно, пусть вино. Чтоб сразу не менять привычек. А что после обеда будем делать?
— Пусть возвратятся люди в города. Собрав плоды участочка своей Земли, везут в корзинках и угостят плодами тех, кто не имеет их.
О, сколько положительных эмоций в этот день! Они болезни многих победят. И те, что смерть болезни предрекали, и те, которых годы не изгнали, уйдут. Пусть тот, кто болен неизлечимо иль слегка, в этот день встречать придёт поток людей, с участочков своих вернувшихся. Лучи Любви, Добра и привезённые плоды излечат, победят болезни. Смотри! Смотри! Вокзал. Людей поток с корзинками цветными. Смотри, как светятся покоем и добром глаза людей.
Анастасия словно вся сияла, всё больше воодушевляясь идеей праздника. Глаза её уже не просто радостно блестели, они словно искрились голубоватым светом. Выражение её лица менялось разными, но всегда радостными нюансами, словно в мозгу её бурным потоком неслись картины Великого Праздника.
Вдруг она замолчала, потом, согнув одну ногу в колене и подняв правую руку вверх, одной ногой оттолкнулась от земли и взлетела, как стрела, поднялась над Землёй. Почти до первых сучков Кедров допрыгнула. Когда опустилась, взмахнула рукой, хлопнула в ладоши —на поляне голубоватое свечение разлилось над всем. И далее говоримое Анастасией словно повторяла каждая малюсенькая травинка и букашка и каждый величественный Кедр. Фразы Анастасии словно усиливала невидимая силища. Они не были громкими, но создавалось впечатление, что слышит их каждая жилочка необъятной Вселенной.
И я тоже вставлял свои фразы. Потому что невозможно было удержаться, как начала она:
— В Россию в этот день приедут гости! Все те, кого рождала Атлантами Земля! Как блудные, вернутся сыновья! И пусть по всей России в этот день проснутся на рассвете люди. И пусть весь этот день Вселенской арфы струны мелодией счастливою звучат. Все барды пусть на улицах и во дворах играют на гитарах. И тот, кто слишком стар, пусть в этот день побудет очень юным, как много, много лет тому назад.
— И я, Анастасия, буду юным?
— И мы с тобой, Владимир, будем юны, как будут люди юны в первый раз. И старики напишут детям письма. И дети все родителям своим. И малыши совсем, свой первый в жизни сделав шаг, в мир радостный, счастливый пусть войдут. И в этот день детей ничто не огорчит. Пусть взрослые на равных будут с ними.
И Боги всех опустятся на Землю. В день этот Боги всех пусть воплотятся в образах простых.
И Бог, един, Вселенский, будет счастлив. Пусть в этот день ты будешь очень счастлив! Любовью, засветившейся Землёй!
Анастасия увлеклась картинами праздника. Она кружилась по поляне, словно в танце, всё больше воодушевляясь.
— Стой! Стой! — крикнул я Анастасии, вдруг осознав, что она воспринимает всё всерьёз. Она не просто говорит слова. Я понял, она моделирует каждым своим словом и странным построением фраз! Моделирует картины праздника! И с присущим ей упорством будет их моделировать, мечтать о нём, пока не воплотятся её мечтания в реальность. Как фанатичная, будет мечтать! Для своих дачников стараться, как двадцать лет до этого старалась. И крикнул я, чтобы остановить её: — Ты что, не поняла? Ведь это шутка, с праздником! Я пошутил!
Анастасия вдруг остановилась. Я на неё как посмотрел, так сразу в Душе словно защемило что-то от выражения её лица. Лицо её растерянным, как у ребёнка, было. И с болью, сожалением смотрели на меня её глаза. Как будто разрушитель я какой-то. И почти шёпотом она заговорила:
— Я приняла всерьёз, Владимир. Я смоделировала уже всё. И в цепь событий предстоящих телеграмм людских вплелось звено. Без них нарушится событий череда. Я приняла твоё, поверила в него, произвела. Я чувствовала, искренне ты говорил о празднике, о телеграммах. Не забирай обратно сказанного слова. Ты только помоги мне телеграммами, чтоб я, как ты сказал, могла своим помочь Лучом.
— Ладно, попробую, только успокойся, может, эти телеграммы никто отправлять не захочет...
— Найдутся люди, те, которые поймут. Почувствуют в правительстве и в Думе вашей тоже. И будет праздник! Будет! Посмотри...
И снова праздника картины понеслись.
Вот и написал я об этом, дальше поступайте, как сердце велит и Душа.
Звенящий меч барда
— Ты что это, Анастасия, фразы как-то странно строила, когда о празднике говорила? И слова произносила так, что прямо буква каждая в отдельности звучала...
— Старалась я картину праздника в деталях, в образах подробных воспроизвести.
— Ну а слова при чём? Какое в них значение?
— За каждым словом множество событий, радостных картин воспроизвела. И все они теперь в реальность воплотятся. Ведь мысль и слово — главный инструмент Великого Творца. И этот инструмент из всех кто во плоти лишь человеку дан.
— Так почему тогда не всё, что люди говорят, сбывается?
— Когда с Душой и словом разрывают нить. Когда пуста Душа и образ вялый, тогда слова пусты, как хаотичный звук. И ничего собой не предрекают.
— Фантастика какая-то. И надо же, всему ты, как ребёночек наивный, веришь.
— Какая же фантастика, Владимир, ведь массу же примеров можно привести из жизни вашей и твоей конкретно, какую силу слово возымеет, если за ним сформировать присущий образ?!
— Так приведи понятный мне пример.
— Пример? Пожалуйста. На сцене человек стоит перед залом и говорит слова. Актёр, к примеру, одни и те же будет говорить слова, их люди слышали не раз, но только одного с дыханьем затаённым будут слушать люди. Другого — не воспринимать. Слова одни и те же, но разница огромная. Как ты считаешь? Почему такое происходит?
— Так то ж актёры. Их учат долго в институте, одни отличники, другие так себе. Потом, они на репетициях заучивают тексты, чтоб с выражением их говорить.
— Их учат в институтах, как в образ вжиться, что стоит за словом. Потом, на репетициях, они стараются его воспроизвести. И если актёру удаётся сформировать за десятью процентами произносимых слов невидимые образы, то зал с вниманьем будет его слушать. А если в половину говоримых слов кому-то образ удаётся вставить, то гениальным вы того актёра назовёте. Ибо его Душа с Душами, сидящих в зале, напрямую говорит. И будут плакать иль смеяться люди, почувствовав Душою всё то, что хотел передать им актёр. Вот что такое инструмент Великого Творца!
— А ты, когда что-либо говоришь, во сколько слов способна образы вложить? В десять процентов или в пятьдесят?
— Во все. Прадедушка так научил меня.
— Во все? Ну надо же! Во все слова?!!
— Прадедушка сказал, что можно образ вкладывать и во все буквы. И я научилась за буквой каждой строить образ.
— Зачем за буквой? Буква смысла не имеет.
— Имеет буква смысл! За каждой буквой, на санскрите, — фразы, слова. В них тоже буквы, дальше много слов, так бесконечность скрыта в каждой букве.
— Ну надо же. А мы вот просто так лопочем все слова.
— Да, часто просто так говорятся и те слова, которые прошли тысячелетия. Прошли, пронизывая время и пространство. И образы забытые, стоящие за ними и по сей день, стремятся к Душам нашим достучаться. И охраняют Души наши, и сражаются за них.
— И что же это за слова такие? Хотя б одно из них известно мне?
— Известно. Думаю, как звук. Но что стоит за ним — забыли люди.
Анастасия опустила ресницы и некоторое время молчала. Потом совсем тихо, почти шёпотом, попросила:
— Произнеси, Владимир, слово “Бард”.
— Бард, — сказал я.
Она вздрогнула, словно от боли, и сказала:
— О, с каким безразличием и обыденностью ты произнёс это великое слово! Забвением и пустотой ты дунул на трепещущий огонёк свечи. Огонёк, пронесённый через века и, быть может, адресованный тебе или кому-то из живущих сегодня далёкими родителями. Забвение Истоков — опустошение сегодняшнего дня.
— Чем тебе не понравилось моё произношение? И что я должен помнить, связанное с этим словом?
Анастасия молчала. Потом тихо зазвучавшим голосом стала произносить фразы, идущие словно из вечности:
— Ещё задолго до Рождества Христова на Земле жили люди, наши прародители, которые назывались кельтами. Своих мудрых учителей они называли друидами. Перед знаниями материального и духовного миров друидов преклонялись многие народы, населявшие тогда Землю. В присутствии друида воины кельтов никогда не обнажали оружие. Чтобы получить звание начальной ступени друидов, нужно было двадцать лет индивидуально обучаться у Великого Духовного Наставника — жреца-друида. Получивший посвящение — назывался “Бард”. Он имел моральное право идти в народ и петь. Вселять в людей Свет и Истину своей песней, формируя словами образы, исцеляющие Души.
На кельтов напали римские легионы. Последняя битва происходила у реки. Римляне увидели, что среди воинов-кельтов ходят женщины с распущенными волосами. Римские военачальники знали, когда ходят эти женщины, то для победы над кельтами нужно превзойти их по численности в шесть раз! Ни опытные римские военачальники, ни сегодняшние исследователи-историки не могут понять — почему? А всё дело в этих безоружных женщинах с распущенными волосами.
Римляне выставили войско в девять раз превосходящее кельтов по численности. Прижатая к реке, погибала последняя сражающаяся семья кельтов.
Они стояли полукругом, за их спинами молодая женщина кормила грудью крохотную девочку и пела. Пела молодая мать светлую, негрустную песню, чтобы не вселились в Душу девочки страх и печаль, чтобы были с ней образы светлые.
Когда девочка отрывалась от соска материнской груди, их взгляды встречались, женщина прерывала песню и всякий раз ласково называла девочку “Барда”.
Уже не было обороняющегося полукруга. Перед римскими легионерами на тропе, ведущей к кормящей женщине, стоял с мечом в руках окровавленный молодой Бард. Он повернулся к женщине, и, встретившись взглядами, они улыбнулись друг другу.
Израненный Бард смог удерживать римлян, пока женщина, спустившись к реке, не положила крохотную девочку в лодку и не оттолкнула лодку от берега.
Обескровленный Бард последним усилием воли бросил к ногам молодой женщины свой меч.
Она подняла меч. Она в течение четырех часов непрерывно сражалась на узкой тропе с легионерами, не подпуская их к реке. Легионеры уставали и сменяли друг друга на тропе.
Римские военачальники в недоумении молча наблюдали, но не могли понять, почему опытные и сильные солдаты не могут нанести даже царапину на тело женщины?
Она сражалась четыре часа. Потом сгорела. Её легкие высохли от обезвоживания, не получив глотка воды, из потрескавшихся красивых губ дымилась кровь.
Медленно опускаясь на колени и падая, она смогла ещё раз послать слабую улыбку вслед уносимой течением реки лодке с маленькой будущей певуньей — Бардой. И уносимому сквозь тысячелетия для сегодня живущих спасённому ею слову и образу его.
Не только во плоти суть человеческая. Неизмеримо большее и значимое — невидимые чувства, стремления, ощущения лишь частично отображаются в материальном, как в зеркале.
Девочка Барда стала девушкой, потом женщиной и матерью. Она жила на Земле и пела. Её песни дарили только светлые эмоции людям, как Луч всеисцеляющий, помогали они разгонять пасмурность Души. Многие житейские невзгоды и лишения пытались загасить источник этого Лучика. Невидимые тёмные силы пытались пробраться к нему, но не могли преодолеть единственного препятствия — стоящих на тропе.
Суть человеческая не во плоти, Владимир. Обескровленное тело Барда послало в вечность улыбку света его Души, отображая Свет невидимой сути человеческой.
И сгорали лёгкие молодой матери, держащей меч, дымилась кровь из трещинок её губ, подхвативших светлую улыбку Барда...
И сейчас, поверь мне, Владимир. Пойми. И услышь звон невидимого меча Барда, отражающего натиск злобного и тёмного на тропе к Душам его потомков. Пожалуйста, произнеси ещё раз слово — Бард, Владимир.
— Не смогу... Пока ещё не смогу сказать его с должным значением. Потом я обязательно произнесу его.
— Спасибо за непроизношение, Владимир.
— Скажи, Анастасия, ты ведь можешь сказать. Кто из сегодня живущих является прямым потомком той кормящей женщины и девушки — певуньи Барды? Сражающегося на тропе воина Барда. Кто мог забыть такое, чей это род?
— Подумай, Владимир, почему возник в тебе такой вопрос?
— Хочу взглянуть на него или на них, непомнящих такое. Непомнящих своего родства. Нечувствующих.
— Может быть, ты хочешь удостовериться, что это не ты — непомнящий?
— При чём здесь... Я понял, Анастасия, не отвечай. Пусть каждый подумает.
— Хорошо, — ответила она и замолчала, глядя на меня.
И я молчал некоторое время под впечатлением нарисованной Анастасией картины, потом спросил у неё:
— Почему именно это слово для примера ты привела?
— Чтоб показать тебе, как образы, стоящие за ним в реальном мире, вскоре воплотятся. Тысячи струн гитарных трепещут сейчас под пальцами сегодняшних бардов России. Ещё когда я помечтала обо всём там, в тайге, они первыми почувствовали. Их Души... Сначала только в одной загорелся трепещущий огонёк и вздрогнула тоненькая струна гитары, потом подхватили, откликнулись Души других. Скоро их песни услышат многие люди. Они — Барды — помогут увидеть новую зарю. Зарю просветления Душ людских. Ты услышишь их песни. Новые песни, рассветные.
Крутой разворот
После трёхдневного пребывания у Анастасии, вернувшись на теплоход, я несколько дней вообще не в состоянии был вникнуть в дела фирмы. Не мог принять решение ни по маршруту дальнейшего продвижения теплохода, ни отвечать на радиограммы, приходившие из Новосибирска. И наёмные работники, и часть команды, словно заметив моё пренебрежение к делам, стали поворовывать. Милиция Сургута, где стоял теплоход, охрана задерживали воров, составляли протоколы, но мне и в эти ситуации до конца вникать не хотелось.
Трудно сейчас сказать, почему общение с Анастасией так сильно повлияло на меня.
Раньше ко мне в фирму приходили многие представители из самых разных духовных конфессий. Рассказывали, будто бы хотят сделать для общества что-то там хорошее, и всегда просили денег. Иногда давал, чтобы отвязались, не вникая особенно в их дела. А зачем было вникать, если всегда разговор заканчивался просьбой денег.
Анастасия, в отличие от всех “духовных”, денег не просила. И вообще невозможно было представить, что ей можно дать. Внешне у неё вроде бы ничего нет, а создавалось впечатление, что она обладает всем. Я распорядился следовать теплоходу прямым ходом в Новосибирск. Запираясь в каюте, размышлял.
Более десяти лет бизнеса, руководства коллективами научили многому. Взлёты и неудачи выработали умение искать и находить выход в различных ситуациях. Однако в этот раз ситуация складывалась хуже некуда. Одновременно навалились все беды. Крах фирмы казался неминуем. Кто-то из “доброжелателей” уже запустил в фирму всё разрастающийся слух: “С ним что-то случилось. Потерял способность принимать эффективные коммерческие решения”. Дескать, “спасайся кто может”. И спасались. По возвращении я увидел, как спасались. Даже родственники руку приложили, растаскивая фирму: “А, всё равно всё прахом пойдёт!” — считали они.
Лишь небольшая группка из старых работников тщетно пыталась противостоять развалу. Но и они по прибытии штабного теплохода, увидев, какую я стал читать литературу, испугались за моё психическое состояние.
Я абсолютно трезво оценивал сложившуюся ситуацию. Прекрасно понимал, что с этим коллективом выправить положение уже не смогу. Даже те, кто раньше в рот заглядывал, будут подвергать сомнению любое принятое мною решение.
Рассказать кому-либо про Анастасию очень хотелось, да возможным, что поймут, не представлялось. Можно и в дурдом угодить. И так в семье о лечении поговаривать стали.
Окружение негласно требовало от меня коммерческих проектов, и непременно эффективных. Мои новые увлечения расценивались как сумасшествие или психический надлом. Я действительно много стал думать о разном в нашей жизни:
“Что же происходит в ней? — думал. Провернёшь одну коммерческую операцию, заработаешь, а удовлетворения нет. Сразу большего хочется. И так уже на протяжении более десяти лет! Где гарантия, что не будет эта гонка продолжаться до конца дней, а удовлетворения так и не наступит? Одному на бутылку рубля не хватает, и он расстраивается. Миллиардеру миллиарда на какое-то иное приобретение не хватает — тоже расстраивается. Может, дело не в количестве денег?”
Однажды утром в фирму ко мне пришли двое из старых знакомых коллег-предпринимателей, они были руководителями крупных коммерческих фирм. Я с ними стал разговаривать о сообществе предпринимателей с чистыми помыслами, о цели нашей деятельности. Хотелось поделиться всё же с кем-то. Они разговор поддерживали, кое с чем соглашались. Мы долго разговаривали, я ещё подумал: неужели они сразу всё поняли, раз столько времени на разговор потратили. Потом мне водитель мой и говорит:
— Они, Владимир Николаевич, к вам по просьбе пришли. Их пригласили те, кто беспокоится за ваше здоровье. Узнать хотели, о чём вы думаете всё время? Что беспокоит? Ну, одним словом, нормальный или нет. Вызывать врачей или подождать, пока пройдёт.
— А ты каким меня считаешь?
Он помолчал некоторое время, потом произнёс тихо:
— Десять лет вы нормально работали. Про вас в городе многие говорили — удачливый. А теперь в фирме все боятся вообще без зарплаты остаться.
И тут я понял, как далеко обо мне зашла забота, сказал водителю:
— Давай разворачивай машину.
Я вернулся в фирму. Собрал экстренное совещание. Назначил руководителей по разным направлениям. Предоставил полную свободу действий в моё отсутствие. Сказал водителю, чтобы приехал за мной рано утром для поездки в аэропорт. В аэропорту он вручил мне тёплый свёрток. Я спросил: