Фамилия вымышлена, совпадения случайны

Бабка ягодка опять...

«Как пять лет – так и бабий век», - утверждает народная мудрость. Это в смысле, что женская красота хрупка и недолговечна, словно яркие крылышки мотылька. Однако не бывает правила без исключения, и совершенно не зря гуляет в народе залихватская фраза «Сорок пять – баба ягодка опять». Бывает иногда, что этот женский ягодный сезон оказывается весьма продолжительным, как в случае с героиней нашей сегодняшней истории.

Признаться, сначала мне было трудно поверить в правдоподобность происшедшего. Однако, пытаясь найти аналог, я таки наткнулся на нечто похожее у известного российского правозащитника Валерия Чалидзе.

Пожалуй, главный уроком этой жизненной истории является то, что никогда не нужно на себе ставить крест. Как говорится, жизнь хороша в любом возрасте.

Отвяжись, худая жизнь

София Михайловна Лисова* часто себя сравнивала с ломовой лошадью. В том смысле, что тяжелого физического труда в ее жизни всегда было с избытком. Как впряглась в этот хомут, будучи шестнадцатилетней девчонкой, так и тащила все на себе до самой старости.

Всю жизнь очень сильно жалела того, что ее отец в свое время задумал уехать из Северо-Восточного Казахстана, где их семья жила во время эпопеи освоения целинных земель. Классный руководитель Сони, заметив у нее способности к математике, обещал поспособствовать ее поступлению на бухгалтерские курсы. Но отец решил вернуться в родную деревню, и Соне пришлось идти работать на железную дорогу, чтобы заиметь хлебную карточку. Выгребала большой «комсомольской» лопатой щебень-балласт из платформ. Получив паспорт, устроилась на деревообрабатывающий комбинат в близлежащем районном городке. Таскала там тяжелющие пачки экспортной фанеры.

Вышла замуж, одна за другой стали рождаться дочери. Что еще? Естественно, домашнее хозяйство, поросенок, куры, внушительных размеров огород.

Иногда настолько уставала, что не могла подолгу уснуть ночью. И так целых тридцать девять лет до выхода на пенсию.

А что же муж? Муж, конечно, тоже не баклуши бил. Работал на том же заводе, находился на неплохом счету, неоднократно выигрывая социалистическое соревнование. Но был одновременно чересчур охоч до спиртного. Софья Михайловна, по правде говоря, не могла точно сказать, сколько раз приходилось ей вытаскивать свое пьяное сокровище из всякого рода канав. Однажды зимой в трескучий мороз мужа, словно бревно, привезли домой на телеге. Был он весь в сосульках, но, как ни странно, не то что воспаления легких не было – не чихнул ни разу после этого.

Но, как известно, сколько веревочке ни виться, а конец все будет. Из-за беспрестанного курения у мужа стало плохо с сосудами на ногах. Сначала отрезали правую ногу выше колена, а через год он и вовсе умер. Случилось это, когда Лисовым было уже лет за шестьдесят пять.

Схоронив мужа, Софья Михайловна, чего уж там скрывать, вздохнула с облегчением. Никто уже не пил, не скандалил, дочери вышли все замуж и жили в городе. Казалось бы, можно было отдохнуть всласть на склоне лет. Как там, у Максимилиана Волошина: «Но пьет так жадно златокудрый лик/ Янтарных солнц, просвеченный сквозь просинь./ Такие дни под старость дарит осень...»

Не тут-то было. Софья Михайловна вскоре стала ощущать какую-то смутную гнетущую скуку. И кто знает, как бы события развивались дальше, если бы не случай. Как-то темной летней ночью, когда не видно ни зги, возвращалась Софья Михайловна из гостей. И уже подходя к дому, заметила в своем переулке несколько темных фигур. Признаться, испугалась, мол, может, хулиганье какое. Сгорбилась, и бочком-бочком мимо них. Тут бас: «Куда ты, молодка?» «Ой, хлопцы, да какая ж молодка, - запричитала Софья Михайловна. – Я ж бабуля старая, у меня внуки, и волосы выпадают, и зубы...» «Ладно, ладно тебе, - хохотнул бас. – Тебя еще можно. Вполне...»

Но ничего, пронесло тогда. Не тронули Софью Михайловну. Но слова незнакомца, видать, глубоко запали ей в душу, потому как буквально на следующее утро, придирчиво осмотрев себя в зеркале трюмо, Софья Михайловна увиденным осталась довольна. Ее фигура по-прежнему была стройной, а лицо не утратило привлекательности. Исполнилось ей к тому времени ровно семьдесят. И Софья Михайловна решилась...

Семейный суд

Через некоторое время по деревне поползли слухи: Софья-то Михайловна в загул ударилась!.. Люди были поражены. Надо же, казалось бы, скромница из скромниц, век с поджатыми глазами, голова всегда платочком повязана, век капли вина в рот не брала... А сейчас? Выпить – далеко не дура, мужики в дом зачастили. Лезут как муравьи на кусок рафинада.

Надо отдать должное Софье Михайловне: она за собой следила очень тщательно – красилась, модно одевалась. Вычитав в популярной газете некий рецепт по укреплению волос, целых полгода втирала себе в голову сложный отвар из дюжины лекарственных трав. И добилась таки своего: словно в известной рекламе волосы ее стали мягкие и шелковистые. С сединой справилась посредством обычной краски.

И совсем не удивительно, что сорокалетние, охочие до выпивки мужики, холостые и не очень, были не прочь заглянуть к ней на огонек.

Слухи стали доходить до дочерей. На следующий год, улучив момент, все четыре дочери Софьи Михайловны приехали к матери в гости, чтобы вызвать ее, так сказать, на «товарищеский семейный суд».

- Мама, скажи, правду про тебя люди говорят? – с места в карьер взяла старшая дочь Надежда.

- Ну правду.

- Да ты что – ополоумела?! Опомнись: ты ведь бабка давно, тебе для внучат жить надо, а ты малину себе устраиваешь!

- Не дождетесь, - твердо сказала Софья Михайловна. – Для внучат жить не буду.

- Да что с тобой, мама? Может, ты это, того, не в своем уме?

- Да еще, представьте, из ума не выжила. Просто на старости для себя решила пожить. Да, доченьки дорогие, не видала я ведь жизни. Сначала для мужа жила, потом для вас, а сейчас решила, что и для себя неплохо когда-то пожить.

На этом семейный суд и закончился. Софья Михайловна, высказав свое жизненное кредо, на уговоры дочерей поддаваться не собиралась.

Из Раскольниковых мы...

И «жизнь для себя» продолжилась. Более того, София Михайловна взяла себе квартиранта – молодого парня лет двадцати пяти по имени Андрей.

С появлением квартиранта и произошли в жизни пожилой прелестницы те самые происшествия, казавшиеся на первый взгляд неправдоподобными.

Дело в том, что у Андрея имелась, скажем так, сожительница Людмила, 22 лет от роду. Время от времени она наведывалась к Андрею в гости. Ну, в общем-то, ничего в этом особенного – дело-то молодое.

Но, представьте себе, однажды София Михайловна стала замечать, что квартирант как-то необычно на нее посматривает. Глаза у него в такие минуты как-то масляно поблескивали. А потом и рукам потихоньку стал волю давать. В общем-то, София Михайловна не сказать, чтобы совсем уж была против. Ей такое внимание даже польстило. Еще бы – до сих пор за ней увивались мужики хоть и помоложе ее, но довольно зрелые. А тут – парень молодой, кавалер, как говорится.

И одним ласковым майским вечером, когда они с Андрюшей сидели под бутылочку сладкой вишневой наливочки и ворковали чисто два голубка, в дом неожиданно вломилась Людмила, бывшая уже под изрядным хмельком.

Увидев такую интимную идиллию, - Андрей не успел убрать руку с талии хозяйки – Людмила хрипло выкрикнула «У-у, суки!» и выскочила на двор.

София Михайловна и Андрей невольно отодвинулись друг от друга.

Вдруг дверь распахнулась, и в комнату вновь вихрем ворвалась Людмила, в руке у которой, занесенной для замаха, что-то металлически поблескивало.

Далее, по материалам следствия, Людмила нанесла «посредством топора глубокую рубленую рану потерпевшей Лисовой С. М. в районе левой ключицы». От скорой и неизбежной смерти Софию Михайловну спасла лишь сноровка Андрея, который успел уцепиться за запястье сожительницы и тем самым несколько отвести направление удара. Травму еще усугубило то обстоятельство, что София Михайловна, в горячке оступившись, упала и сломала себе шейку бедра.

Разбушевавшуюся Людмилу уняли и связали сбежавшиеся на шум соседи, а раненую окровавленную хозяйку отвезли на мотоцикле с коляской в больницу.

Жизнь удалась

Пока София Михайловна лежала в больнице, шло следствие, затем суд. Людмила была осуждена на семь лет лишения свободы, и отправилась отбывать срок наказания в одну из колоний Вологодской области.

К слову говоря, Андрей носил все время своей хозяйке передачи в палату. Но больше всего Софии Михайловне запомнился, и даже растрогал до слез следующий эпизод.

Однажды вечером, когда в больничном саду буйно цвела сирень, и ее легкий, кружащий голову аромат волнами поднимался в палату, внизу под окном раздалось чье-то вежливое покашливание.

София Михайловна, нашарив костыли, приподнялась с постели и шагнула к раскрытому окошку.

Внизу возле стены стояли два ее приятеля Колька и Костька. Воспользовавшись длинным шестом, мужики, которые заметно покачивались на ногах, доставили в руки Софии Михайловне пышный букет сирени, и глупо ухмылялись. А затем вдруг, на диво всей больнице, грянули заплетающимися языками песню:

Плыл по городу запах сирени.

До чего ты была красива!

Я твои целовал колени

И судьбе говорил спасибо!..

Софии Михайловне хотелось их приструнить, чтобы, дескать, не позорили ее, но вместе с тем ей было смешно и приятно. Ведь не каждой женщине в семьдесят с лишним лет поют серенады, правда?

На этой, так сказать, жизнеутверждающей ноте и позвольте поставить точку. Тут можно только позавидовать. Действительно, жизнь удалась.

Авторитетно

Есть в этой истории еще один подтекст. Вот что говорил в свое время известный советский хирург Николай Амосов: «Единственный способ пережить старение более или менее благополучно – это продолжать активную деятельность. Если даже ты знаешь, что твоя деятельность никому не нужна, а нужна для самоуспокоения, чтобы ты чувствовал себя при деле – всё равно это надо делать. Потому что как только стареющий человек откажется от какой-то активной деятельности – вот тут он уже и пропал».

Конечно, деятельность эту каждый волен понимать по-своему, но, уверен, что-то глубоко мудрое в этом высказывании есть.

Иван ЛЯХ

Фамилия вымышлена, совпадения случайны