Генезис и эволюция советской культуры
Советская культура
Советская культура – понятие, обозначающее культурную целостность (экзистенциал), сформировавшуюся на территории России, затем Советского Союза в период с 1917 по 1991 г. Типологически «советская культура» существенно отличается от таких понятий как «культура Древней Греции», «китайская культура», «русская культура» и близка, скорее, «культуре Возрождения», «культуре Просвещения» и т.д. Ее важная особенность состоит в том, что она не обладает собственным языком. Государственным языком Советского Союза был русский язык, и советская культура говорит на русском языке («советизмы» охватывают лишь поверхностный пласт языка и не ведут к кардинальной трансформации языкового сознания). Структуру советской культуры задает набор определенных идей, тесно связанных с русской культурой XIX в. (на гиперсоциальном уровне), а также определенных поведенческих моделей (на уровне социальной оболочки). Аналогично организованы и культура Возрождения или культура Просвещения: существуя в пространстве европейской культурной традиции, они выделяются в ней через определенный набор идей и поведенческих моделей, составляющих системное целое.
Аксиологическая идентификация советской культуры и ее диалогическая соотнесенность с полем русской культуры (прежде всего, XIX века) ведет к размытости границ понятия «советская культура», которая проявляется в недостаточной определенности ответа на вопрос, какие тексты следует считать «советскими» (в случае русской культуры такая неопределенность значительно меньше). Так, принадлежность советской культуре «Двенадцати стульев» И. Ильфа и Е. Петрова, «Молодой гвардии» А. Фадеева или «Понедельника начинается в субботу» А. и Б. Стругацких обычно не вызывает сомнений, для «Мастера и Маргариты» М. Булгакова консенсус уже нарушается, а «Доктора Живаго» Б. Пастернака многие исследователи не относят к советской культуре, предпочитая говорить здесь о русской культуре XX века.
Аксиологичность советской культуры проявляется и в критериях индивидуальной идентификации. Если носителем русской культуры по умолчанию считается человек, думающий на русском языке (тот, для которого русский язык – родной), то далеко не каждый гражданин Советского Союза считается в полном смысле слова «советским», т.е. «чистым» представителем советской культуры. Именно потому, что в основании советской культуры лежит определенный набор идей, возможны разговоры о большей или меньшей советскости (и сомнительны разговоры о большей или меньшей русскости), а высказывания «несоветский человек» и «нерусский человек» имеют существенно иной смысл (в первом случае – это человек, не разделяющих определенных идей, во втором, чаще всего, – не русский по национальности, т.е., в значительной степени, тот, для которого русский язык – не родной).
Понятие «советская культура» необходимо отличать от понятия «советское общество», т.е. разделять систему социальных отношений, механизмов социального взаимодействия, оформленных в определенные экономические, политические и социальные структуры или сети, и систему идей, с одной стороны, отражающей, с другой стороны, регулирующей эти отношения, т.е. , используя терминологию К. Гирца, выступающей для них как a model of и a model for. Однако понимание эволюции советской культуры невозможно без обращения к событиям советской социально-политической и экономической истории, и достигается лишь в соотнесении с ними. Следует также различать базовые идеи, сохраняющиеся на всем протяжении существования советской культуры и определяющие ее «советскость», и конкретную форму, которую эти идеи принимают в различные исторические периоды, а также характерные для различных периодов локальные представления.
Сказанное выше предполагает следующую модель описания: типология советской культуры, задание базового для нее набора идей; генезис советской культуры, ее соотношение с русской культурой XIX века; эволюция советской культуры в период с 1917 по 1991 год в соотнесении с социально-политическими и социально-экономическими процессами. Следует подчеркнуть, что в данной статье пойдет речь о советской культуре, сформировавшейся на территории России: грузинский, узбекский и др. варианты советской культуры, представляя собой трансляцию русского опыта на иную национальную почву, обладают рядом существенных особенностей, требующих отдельного обстоятельного анализа. Следует отметить также, что дальнейшее описание относится к гиперсоциальному уровню, связанному с наиболее фундаментальными для культуры мировоззренческими константами и лишь в небольшой степени касается эволюции социальной оболочки.
1. Типология советской культуры
Советская культура как социокультурный тип может быть задана системой базисных утверждений, разделяемых в той или иной степени всеми ее носителями, к которым следует относить не только людей, в той или иной степени принимающих официально декларируемые советские ценности, но и инвертирующих эти ценности диссидентов или другие оппозиционные группы. При этом различные культурные типы существенно расходятся в понимании конкретного смысла данных утверждений.
1.1. Человек – социальное существо и может реализоваться лишь в служении социальному целому. Цель жизни каждого человека состоит в труде на благо будущих поколений, т.е. приближении общественного состояния, при котором достигнуты все необходимые условия для общего счастья.
Понятие счастья является одним из ключевых в советской культуре, переживаясь, скорее, физиологически как состояние парения, полета, свободного дыхания полной грудью («Человек рожден для счастья как птица для полета» - часто цитируемые в советское время слова Короленко»), и связывается с концептами «воли» и «любви». Это общее, видимо, для культуры физиологическое ощущение оформляется в широком спектре социальных идей, различающихся у разных идеологических групп и в различные периоды советской истории. Доминирует в идеологии сформулированное в программе КПСС представление о коммунизме как «высокоорганизованном обществе свободных и сознательных тружеников, в котором утвердится общественное самоуправление, труд на благо общества станет для всех первой жизненной потребностью, осознанной необходимостью, способности каждого будут применяться с наибольшей пользой для народа… исчезнут социально-экономические и культурно-бытовые различия между городом и деревней… произойдет органическое соединение умственного и физического труда в производственной деятельности людей». Однако, культура порождает и другие образы, например, образ такого будущего как гармонического творческого хаоса, о котором и говорить-то можно лишь в музыкальных терминах, характерный для части интеллигенции в 20-е годы, или общества конвергенции, соединяющего в себе модели западной демократии с социалистической идеей, контуры которого описаны А.Н. Сахаровым в работе «Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», или более размытые диссидентские представления об обществе свободы и демократии. Иногда такие «физиологические» представления о «счастье будущих поколений» подвергаются сомнению, но противопоставляемые им ценности (например, «взаимное расположение», о котором говорит один из персонажей «Ракового корпуса» А.И. Солженицына Шулубин, осуждающий стремление людей к счастью) при более внимательном анализе представляют собой просто перестановку акцентов в семантической структуре концепта (идея взаимного расположения входит в понятие «счастья»).
Эта идея всеобщего счастья кардинально отличает советскую культуру от культуры нацизма или других культур, с которыми ее принято сопоставлять в рамках тоталитарной модели. Так, для идеологии нацизма понятие счастья нельзя считать релевантным, идеальное общественное состояние описывается его идеологами в терминах господства и подчинения. Отличается она и от идеала, выраженного в различных либеральных моделях, где акцент делается на возможности успеха «здесь и теперь» любой «атомарной» личности, умеющей хорошо «играть» по принятым в социуме правилам.
В приведенной формулировке следует обратить внимание на три момента: а) такое общество можно построить только в будущем, поэтому настоящее служит лишь фундаментом для будущего и не обладает самостоятельной ценностью, другими словами, в советской культуре доминирует линейно-прогрессивная модель времени; б) это общество, в котором человек может быть счастлив лишь как часть социального целого; в) такое общество можно построить при правильном приложении совместных усилий, т.е. мы имеем дело с волюнтаристской концепцией, по сути, отрицающей или минимизирующей объективные законы исторического развития.
Эмоционально насыщенное выражение интенции п.1.1. заключено в словах Павки Корчагина – героя культового для советской эпохи романа Н. Островского «Как закалялась сталь»: «Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не была мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества». Если перевести последнее утверждение из идеологического в культурный формат, мы найдем в нем квинтэссенцию описанной установки на борьбу за всеобщее счастье.
1.2. Поставленная цель требует от каждого человека предельного напряжения всех сил.
Данное утверждение означает, что советская культура позиционирует себя как культура героев, а не обычных людей, культура надрыва, а не ровного дыхания, культура экстремума, а не оптимума. Это культура, в которой экстремальная ситуация изначально вводится как норма, и ее отсутствие порождает апатию или болезненные ощущения. Люди, не признающие установки на героизм и пытающиеся ввести жизнь в спокойное, размеренное русло, воспринимаются ортодоксальными носителями этой культуры с настороженностью и подозрением, получая уничижительные характеристики мещан и обывателей.
1.3. Движение к поставленной цели осуществляется сообществом единомышленников, связанных не рациональными взаимоотношениями элементов в системе, а чувством идейной близости.
Пункт 1.3 задает образ общества как некоторого «соборного», коллективного целого. В отличие от гражданского общества, предполагающего сложно структурированную систему социальных институтов, «мы», частью которого является советский человек, представляет собой, скорее, толпу. Это ведет к предельному упрощению социальной коммуникации: социальная структура заменяется совокупностью «социальных сетей», создаваемых человеком в повседневном общении.
Важным дополнением к такому образу является представление о наделенном той или иной степенью харизматичности проводнике. Социальная система может длительное время функционировать сама собой, подчиняясь безличному закону, но чтобы аморфное социальное образование приобрело упорядоченность, ему нужен лидер. Этот лидер принимает в сознании советской культуры самые разнообразные образы: от Ленина во второй половине 20-х или Сталина в 30-е до гораздо более абстрактного Ученого 60-х годов – мало романтической, в целом, фигуры, сделавшейся предметом романтического культа. Другой стороной описанного процесса становится напряженное ощущение собственной избранности и ответственности для тех, кто ощущает себя таким проводником (ср. слова Евтушенко «Поэт в России больше, чем поэт», за которым стоит мироощущение эпохи).
Еще одно следствие постулата 1.3. состоит в крайне настороженном отношении советского человека к любым рационально организованным политическим и социальным институтам, которые могут быть оправданы лишь как объективация внутреннего чувства идейной близости и с потерей этого чувства превращаются в силу, препятствующую общественному развитию (чиновничество, бюрократия, номенклатура).
1.4. На пути к указанной цели человека окружают враги, и добиться ее можно только в жесткой борьбе с ними, преодолевая их сопротивление.
Мотив врага и пафос борьбы с ним - одна из наиболее фундаментальных черт советской культуры на всем протяжении ее истории. В 20-е годы эта борьба носит отчетливо эсхатологический характер, связываясь с идеей грядущей мировой революции («Два класса столкнулись в последнем бою, Наш лозунг – Всемирный Советский Союз» - поется в весьма популярном в те годы «Гимне Интернационала»), в 30-е акцент переносится с внешних врагов на внутренних, затем в конце 30-х и в военные годы доминирует внешний враг, имеющий теперь вполне конкретный облик, в 60-е – 70-е образ врага снова меняется, меняются методы борьбы с ним, но внутреннее напряжение, психологический настрой на борьбу не ослабевает. Эта установка характерна не только для людей, стоящих у власти, она имеет гораздо более общий характер, отчетливо проявляясь, например, и у «шестидесятников», и в движении диссидентов. Для «шестидесятников» такими врагами становятся «бюрократы» и «мещане». Мотив беспощадного боя с ними определяет сюжетную линию культового для эпохи романа В.Д. Дудинцева «Не хлебом единым» или пьесы В.С. Розова «В поисках радости». Работа А.Д. Сахарова «Размышление о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» начинается с знаменательного эпиграфа из Гете: «Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на бой». Образ «последнего боя» использует один из видных диссидентов В. Буковский, описывая свою «борьбу с режимом».
Следует отметить, что такое стремление искать причины своих неудач не в себе, а вне себя имеет своим основанием крайне низкий уровень рефлексии и самоанализа, присущий советской культуре, и делает невозможным для нее конструктивный диалог как средство культурной эволюции. Этим она кардинально отличается от русской культуры XIX века с ее ярко выраженным диалогизмом.
1.5. Главный инструмент, главное орудие для приближения поставленной цели – достижения современной науки, которые обеспечат материальную составляющую движения к всеобщему счастью.
Сакральное восприятие науки, вступающее в противоречие с позитивистским представлением о ней как средстве выявления объективной истины – также важнейший инвариант советской культуры, сохраняющийся на всем протяжении ее развития. В 30-е годы эта сакральность подчеркивалась жесткой связью с идеологией и представлениями о «партийной науке» (наука выступала здесь не как самодостаточная реальность, а как средство для решения главных задач, стоящих перед социумом, и должна была подчиниться партии – силе, которая знает путь к решению этих задач). В 60-е годы, в связи с потерей партией сакрального ореола, сакральной становится сама фигура ученого как человека, обладающего не только высшим позитивным, но и высшим социальным знанием, героя с отчетливо выраженными ренессансными чертами. Позднее происходит снижение этого образа, но высокий статус ученого остается характерной чертой советской культуры вплоть до конца 80-х.
В заключение этого раздела следует обозначить важное следствие, вытекающее из сделанных утверждений: ядром советской культуры является идеология, и остальные формы культуры организуются по идеологическим моделям. Подобная ситуация имеет место и в упомянутых выше культуре Возрождения или культуре Просвещения, задающих для своих носителей довольно жесткие идеологические каркасы, что подтверждает типологическую атрибуцию советской культуры.
Генезис и эволюция советской культуры