ГЛАВА I. ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ И ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЙ ОБЗОР ПРОБЛЕМЫ 2 страница
Ярко выраженный нонконформизм леонтьевских взглядов возбудил критику со стороны совершенно различных по убеждениям людей: Вл. Соловьева, П.Н. Милюкова, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, И.С. Аксакова, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, С.Н. Булгакова, Д.С. Мережковского. При этом критиков волновало не столько отсутствие в леонтьевской философии истории моральных принципов как таковых, сколько то, что у Леонтьева была иная мораль, отличная от той, что всегда проповедовалась в широких кругах российской интеллигенции. Эта мораль объединяла либералов, славянофилов, народников, умеренных традиционалистов и представляла собой общечеловеческие принципы, которым Леонтьев рискнул противопоставить мораль ярких и духовно сильных индивидуальностей. Героическую мораль, подкрепленную богословием, он противопоставил морали «демократической середины» (выражение Н.А. Бердяева).
Под влиянием революционных событий начала ХХ века российская интеллигенция постепенно приходила к осознанию того, что созданные ею модели развития России могут оказаться разрушены жестокой реальностью и нужно не столько стремиться подогнать мир под идеальные концепции, сколько менять свои взгляды, сообразуясь с реалиями времени. С.Н. Булгаков писал в «Вехах» о том, что «невозможны уже как наивная, несколько прекраснодушная славянофильская вера, так и розовые утопии старого западничества» 27. Революционные события, трагедия гражданской войны и вынужденная эмиграция повлияли на оценки религиозными философами своих противников - консерваторов. Это, в частности, проявилось в новых работах Н.А. Бердяева и С.Л. Франка, о чем будет сказано ниже.
Несмотря на острый полемический характер дореволюционных стаей, посвященных отечественным консерваторам, в них очень четко выявлен элемент личного отношения к анализируемым концепциям. Авторы не стремились к беспристрастности и в этом определенная ценность их работ, которые позволяют четко проследить реакцию интеллектуальных представителей различных мировоззренческих групп на идеи государственников. В то же время нельзя не замечать и спорные моменты в этих работах.
Мировоззрение консерваторов оценивалось с различных общественно-политических и религиозно - философских позиций. Их отношение к проблеме государства и власти не подвергалось специальному исследованию. Очень большое внимание уделялось данным биографического характера, при этом допускались многочисленные повторы в изложении наиболее значимых жизненных событий, в то время как отдельные эпизоды их жизни оставались неосвещенными. И самое главное: Данилевский, Леонтьев, Победоносцев и Тихомиров рассматривались по отдельности, что не позволяло дать целостной картины взаимовлияния и взаимопроникновения их идей и взглядов. Весьма слабо прослеживаются попытки сопоставления проектируемой консерваторами идеальной модели государственности и реальной жизни того времени.
Определенный субъективизм в оценках присутствует и в мемуарах людей, хорошо знавших «политическую кухню» России. Великий князь Александр Михайлович, С.Ю. Витте, Е.М. Феоктистов, Н.А. Епанчин, обращаясь в своих воспоминаниях к государственной деятельности К.П. Победоносцева, зачастую оценивали ее с учетом личных пристрастий, и в целом весьма критически, хотя и были, подобно ему, монархистами 28.
Наряду с многочисленными публикациями мемуарного и полемического характера появляются статьи, содержавшие исторический анализ консервативной идеологии. Так, в 1907 г. в «Историческом вестнике» вышла работа историка Б.Б. Глинского «К.П. Победоносцев (Материалы к биографии)» 29. Автор объединил и проанализировал подборку различных воспоминаний о Победоносцеве. В работе получили отражение взгляды Победоносцева на самодержавие и общество, его государственная деятельность и те мировоззренческие принципы, на которых эта деятельность базировалась. Автор работы пришел к заключению, что попытки нейтрализации Победоносцевым западнической (либеральной) и славянофильской (традиционалистской) оппозиции самодержавию не привели к желаемым результатам. Стремление к консервативной стабильности, без «великих потрясений» оказалось несовместимым с происходящими в России модернизационными изменениями, когда общественное мнение все больше склонялось к поиску радикальных путей решения социально-политических проблем.
В 1911 г. вышел литературный сборник «Памяти К.Н. Леонтьева» 30. Имя этого мыслителя все еще оценивалось крайне неоднозначно, в том числе и в консервативных кругах. Из множества статей этого сборника наибольший интерес для исследуемой темы представляет статья А.В. Королева «Культурно-исторические воззрения К.Н. Леонтьева». В ней получила рассмотрение модель идеального, с точки зрения Леонтьева, государственного устройства. Было подробно проанализировано обоснование иерархического строения государства, критическое отношение к либеральной и социалистической моделям развития общества. При этом Королев постарался исключить из анализа личные симпатии и антипатии, что особенно значимо и выгодно выделяется на фоне остальных статей сборника, носящих в основном мемуарный характер.
Для второго этапа историографии характерно закрепление в работах советских исследователей резко негативной оценки консерваторов как «мракобесов» и «ретроградов». Каждому из них была отведена определенная «роль». Вполне конкретный человек превращался в некий абстрактный символ эпохи, утрачивая свою индивидуальность. Так, Данилевский стал защитником политики великодержавного шовинизма, Леонтьев - апологетом деспотизма и крепостничества, Победоносцев - крайним реакционером, Тихомиров - ренегатом и изменником делу революции.
Неоднократные высказывания консерваторов о пользе для Российской государственности именно монархической формы правления казались политическим противникам настолько ясными, что их даже не пытались анализировать. Общепринятым в исторической науке стал взгляд на консерваторов, как на фанатичных сторонников самодержавия, сильной государственной власти и православия.
После крушения самодержавия и начала претворения в жизнь антирелигиозной политики теоретические разработки сторонников самодержавия становились «не актуальными» даже как «исторический материал». Поэтому Данилевский и Леонтьев были практически забыты. Тихомиров интересовал советских исследователей больше как «ренегат», чем как серьезный теоретик монархизма.
В то же время после революции исследователи получили возможность широко публиковать и изучать переписку такого крупного государственного деятеля как К.П. Победоносцев.
Влияние К.П. Победоносцева на взгляды и политику Александра III стало основным предметом исследований Н.Н. Фирсова (1924 г.) и Ю.В. Готье (1928 г.)31. При этом оба исследователя обширно использовали переписку Победоносцева, анализируя его путь к вершинам власти.
Постепенно на первый план в характеристике К.П. Победоносцева вышел его убежденный монархизм, антилиберальная и антиреволюционная направленность его деятельности. Все это рассматривалось как воплощение его реакционной сущности и «мракобесия». Постепенно оценка взглядов Победоносцева свелась к определенному набору исключительно негативных штампов.
Имя К.Н. Леонтьева вообще надолго исчезает из упоминания. Во вступительной статье к воспоминаниям Леонтьева исследователь Н.Л. Мещеряков поставил его труды на одну ступень с разработками идеологов фашизма. «Страх перед неуклонно надвигающейся революцией диктовал К. Леонтьеву и диктует теперь фашистам одинаковые или очень сходные мысли и настроения», - писал советский исследователь в 1935 г. 32. После этого имя Леонтьева было предано забвению. Та же участь постигла и Данилевского. Определенный парадокс истории, отмеченный впоследствии западными исследователями, заключался в том, что, предав Данилевского забвению, И.В. Сталин во второй половине 40-х годов следовал в русле его геополитических разработок.
Л.А. Тихомиров обычно упоминался в работах, посвященных истории революционного движения в России как «ренегат», а его монархическая публицистика и концепция «монархической государственности» не рассматривались на серьезном исследовательском уровне.
В этот же период в русской эмиграции происходит определенный мировоззренческий поворот в результате которого либеральные критики консерватизма корректируют свои позиции. В 1926 г. Н.А. Бердяев выпустил в Париже фундаментальную работу «К.Н. Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли)» 33. Оценка политических взглядов Леонтьева в этой работе уже иная, чем та, которой Бердяев придерживался до революционных событий. Стремление к сильной государственности, призывы к иерархии и дисциплине, если и не получили полного одобрения, то во всяком случае стали рассматриваться с пониманием и сочувствием. Аналогичным образом отнеслись к Леонтьеву и многие другие русские эмигранты-интеллектуалы. После революционных потрясений они были склонны менее нетерпимо относиться к концепциям традиционалистов.
В другой работе «Философия неравенства», вышедшей в Берлине в 1923 г. и имевшей подзаголовок «Письма к недругам по социальной философии», Бердяев повторял многие основополагающие мысли Леонтьева. Он осуждал не только большевизм и социализм, но и либерализм с демократией. Бытие для него теперь было связано с неравенством, а качество личности и дух ставились выше количества, общества и материи. Ю.П. Иваск и другие исследователи творчества Леонтьева отмечали, что в «Философии неравенства» присутствовали те леонтьевские принципы, которые категорически отвергались Бердяевым в его дореволюционных работах.
С.Л. Франк в эмиграции отметил, что Леонтьев с гениальным прозрением предсказал «предстоящую коммунистическую революцию в России», а его взгляды представляют собой «очень глубокий и поучительный тип христианского мировоззрения...» 34.
В 1937 г. в Париже вышло исследование протоиерея Г.В. Флоровского «Пути русского богословия» 35, в котором в числе других мыслителей рассматривались К.Н. Леонтьев и К.П. Победоносцев. Автор подверг сомнению их искренность в отношении религиозных принципов. В этом Флоровский сблизился с оценками советского историка М.Н. Покровского, хотя и исходил из противоположных, не марксистских посылок. Так, например, оба исследователя были убеждены, что Победоносцев только внешне казался верующим, а на самом деле был поражен “ядовитым безверием”. В работе Флоровского настойчиво проводилась мысль о том, что Леонтьев и Победоносцев были нерелигиозными людьми, мечтавшими только о строгой дисциплине и трактующими религию только в рамках этой дисциплины. При этом характеристики, данные Победоносцеву, носили уничижительный характер: «враг личного творчества», «скептик», который «духовной жизни не понимал, но пугался ее просторов», «ледяной человек» и т.п. 36. Флоровский считал, что практические действия Победоносцева привели к созданию иллюзии покоя, но эта иллюзия была развеяна жизнью. Отметим, что критические отзывы о К.П. Победоносцеве Г.В. Флоровского и Н.А. Бердяева, звучавшие в эмиграции, почти дословно совпадали с мнением советских исследователей (того же М.Н. Покровского).
Для третьего этапа характерно постепенное свертывание в СССР исследований, затрагивавших проблематику русского консерватизма. Имена Данилевского и Леонтьева становятся теперь достоянием узкого круга специалистов. Победоносцев и Тихомиров получают определенные «ярлыки» и дальнейшее изучение их наследия признается нецелесообразным. В то же время на Западе в послевоенный период наблюдается всплеск интереса к российским религиозно-философским мыслителям конца XIX - начала ХХ вв.
Из работ исследователей - эмигрантов заслуживают внимание книги «История русской философии» и «Русские мыслители и Европа», написанные богословом В.В. Зеньковским. Вышедшие в конце 40-х - начале 50-х гг. 37 в Париже, они были переизданы в России только спустя 40 лет. Фундаментальный труд «История русской философии» содержит очерк, посвященный биографии и взглядам Леонтьева. Зеньковский отмечал, что культ государственности, свойственный Леонтьеву, вытекал из того, «что он был натуралистом» 38. При этом Зеньковский расценивал увлечение натурализмом как масштабное явление, свойственное также Г. Рюккерту, А.И. Герцену и Н.К. Михайловскому.
В работе «Руccкие мыслители и Европа» Зеньковский сделал ценное наблюдение относительно мировоззрения Леонтьева, считая, что тот «был, конечно, философом реакции, но... защищал реакцию как единственное средство для творческого движения» 39. В отличие от «Истории русской философии» эта книга Зеньковского включала в себя очерк, посвященный Н.Я. Данилевскому. Исследуя параллельно взгляды И.С. Аксакова и основоположника теории «культурно - исторических типов», Зеньковский выявил различия между Данилевским и славянофилами по вопросу возможности синтеза Запада и России. В то же время он отмечал, что Данилевского нельзя полностью обособлять от славянофильства, хотя многие из его идей, и используются радикальными антизападниками: «...причину этого... нужно видеть не в логике идей и не в психологии тех. кто их исповедует, а в той объективной почве, на которой зреют люди и их идеи. Не пришло еще время для великого национального синтеза...» 40.
Зарубежные исследователи также уделили внимание взглядам Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева. Правда, их трактовка была в значительной степени связана с внешнеполитической ситуацией сложившегося противостояния двух систем - капиталистической и социалистической. Так, американский исследователь Ганс Кон в своей книге, посвященной русской философии и ее представителям, проводил параллель между взглядами Н.Я. Данилевского и И.В. Сталина на западный либерализм. Кон писал, что Данилевского и Сталина объединяла ненависть к «плутократическому духу Запада» и вера в особую миссию России в отношении остального мира 41. Обращаясь к работам К.Н. Леонтьева, Кон особо подчеркнул выдвинутую им идею создания социалистической монархии в противовес западному либерализму. Учитывая, что книга Г. Кона вышла в США в 1955 г., можно объяснить проводимые в ней параллели между Н.Я. Данилевским и И.В. Сталиным духом времени.
Другой американский исследователь Эдвард Таден в своей работе «Консервативный национализм в России 19 века», вышедшей в 1964 г., стремился изложить позицию русских консерваторов, не «демонизируя» их 42. В книге подробно анализируется позиция Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева и К.П. Победоносцева, встречаются упоминания и о Л.А. Тихомирове. Основной акцент делался на то, что консерваторы являлись людьми, пытавшимися спасти дорогие им идеалы в эпоху наступающей капитализации, но все их попытки потерпели крах. При благородстве помыслов каждого отдельного мыслителя их действия часто оказывались только вредными. Симпатизируя либерализму, автор отдал должное оригинальности консервативных идей, разработанных в России, и высоко оценил интеллектуальный уровень ряда консерваторов. Стремление к объективной оценке и непредубежденному подходу выгодно выделяет книгу Э. Тадена на фоне других зарубежных исследований.
В 1967 г. в США вышла фундаментальная работа Роберта Мак-Мастера «Данилевский. Русский тоталитарный мыслитель» 43. Данилевский для автора - основатель тоталитарной философии, «учитель В.И. Ленина, И.В. Сталина и Адольфа Гитлера». Работа была прямо направлена на отождествление государственно-политической модели русских консерваторов и русских большевиков. Автор неоднократно сравнивал идеи Данилевского и Маркса. По мнению Р. Мак-Мастера, русский консерватизм и русский социализм одинаково враждебны Западу. Враждебность к капитализму, стремление к экспансии, неприятие буржуазных мировоззренческих ценностей - вот основные черты русского народа. Именно с этих позиций автор оценивал идеи Н.Я. Данилевского. Более подробно книга Р. Мак-Мастера будет рассмотрена в третьей главе данной работы, в параграфе, посвященном отношению консерваторов к социализму.
Итальянский историк Эвель Гаспарини дважды (в 1957 г. в Венеции и в 1966 г. в Париже) выпустил свою работу, посвященную Леонтьеву, в которой высоко оценил его систему взглядов 44. Считая, что Леонтьев был самым крупным реакционером в России XIX века, автор, тем не менее, включил его в число семи самых выдающихся русских писателей, поставив его наравне с А.С. Пушкиным, Ф.М. Достоевским и Л.Н. Толстым. Наряду с кратким изложением леонтьевской системы мировоззрения, Гаспарини уделил внимание конкретным прогнозам мыслителя, правда, несколько преувеличив их значение. Так, например, он призывал прислушаться к словам Леонтьева всех тех политических и церковных деятелей, кто в настоящее время несет ответственность за «состояние нашего континента».
В 1968 г. вышла работа американского исследователя Роберта Бирнса «Победоносцев: его жизнь и мысли» 45. Автор обширного монографического исследования посвятил изучению личности и взглядов Победоносцева значительную часть своей творческой жизни, внимательно изучил архивные материалы, хранящиеся в СССР, и постарался воссоздать внутренний мир своего героя. Для Бирнса Победоносцев вовсе не являлся оригинальным мыслителем и политиком, а скорее был кабинетным ученым, погруженным в прошлое. Стремление «привязать» русский консерватизм исключительно к прошлому вообще было до недавнего времени характерно для большинства исследователей, в том числе и зарубежных.
Забота Победоносцева о государстве и власти противопоставляется в работе Бирнса западному мировоззрению с опорой в первую очередь на индивидуума. Автор, одобряя некоторые нравственные установки Победоносцева, в целом критически оценил его отношения к парламентаризму и демократии, один из компонентов которой составляет индивидуализм.
Заслуживает внимание подмеченная Бирнсом особенность, согласно которой Победоносцев изначально не стремился дать самодержавию чисто рациональное или юридическое обоснование. Западные исследователи верно отмечали сакрализацию государственного начала и власти в мировоззрении консерваторов. При этом они трактовали эту особенность поверхностно, поскольку она имела прямую связь с православным мировоззрением, а религия оставалась за рамками их исследований. В провозглашаемых консерваторами религиозных ограничениях видели, прежде всего, насилие над личностью. Такое же насилие виделось ими в приоритете государственных интересов над интересами индивидуума. Так, представления Победоносцева о приоритете «деспотического и самовластного правления» Бирнс выводил из его критических взглядов на человеческую природу. Не ограниченные рамками материализма западные исследователи были ограничены другими мировоззренческими стереотипами и стремились несколько упростить трактовку русского консерватизма под эти стереотипы. Тем не менее, это не снижает общей значимости западных работ, посвященных русской консервативной мысли, хотя и обязывает относиться к ним с должной критичностью. В некоторой степени именно благодаря резонансу, вызванному зарубежными работами, советские исследователи обратились к разработке консервативного наследия.
Четвертый этап характеризовался возвращением в советскую историографию имен русских консервативных мыслителей. Это обращение к однозначно «заклейменному» консерватизму представляло собой вынужденное явление и было в значительной мере связано с необходимостью как-то отреагировать на зарубежные исследования, в которых проводилось сравнение между имперской политикой царской и советской России, между консерватизмом и большевизмом. С другой стороны, обращение к теме консерватизма было обусловлено необходимостью дальнейшего развития отечественной исторической и философской науки.
Практически каждая отечественная публикация, посвященная Данилевскому, Леонтьеву и Победоносцеву, теперь не обходилась без упоминания зарубежных публикаций, причем наряду с Г. Коном и Мак-Мастером фигурировали и более ранние работы (Н. Бердяева), а также статьи дореволюционных публицистов. Затрагивая ранее запретную тему консерватизма, авторы мотивировали свой интерес к «реакционерам» необходимостью ответа «буржуазным фальсификаторам». Таким образом, западные исследования невольно «спровоцировали» возрождение интереса к забытым на родине мыслителям. Теперь уже стало возможным публиковать о них статьи и защищать диссертации.
О связи между зарубежным «вызовом» и отечественным «ответом» на западные исследования свидетельствует не только акцентирование советских исследователей на необходимости отповеди «буржуазным фальсификаторам, пишущим о преемственности политики СССР-России в ее охранении и экспансионизме». Характерно, что имя Тихомирова, о котором на Западе не было никаких публикаций, так и осталось забытым.
В 1969 г. из небытия было возвращено имя Леонтьева. В «Вопросах философии» появилось исследование А.Л. Янова «Славянофилы и Константин Леонтьев», являющееся фрагментом его кандидатской диссертации. Статья начиналась со слов: «Интерес к истории русской консервативной мысли, и в особенности к крупнейшей фигуре ее, К. Леонтьеву, растет на Западе стремительно» 46. Перечислив ряд зарубежных публикаций, Янов направлял основной удар против книги Гаспарини: «...книга Гаспарини - акция пропагандистская. Причем акция, откровенно рассчитанная на безнаказанность. Акция, превосходно учитывающая пробелы в нашем знании истории русской консервативной мысли» 47.
Но Янов не только критиковал зарубежных исследователей. Он предлагал и свою точку зрения на российский консерватизм. Основная идея Янова состояла в том, что «деспотический стереотип» мировоззрения шел от охранителей (т.е. Леонтьева и других), а славянофилы были его противниками. В дальнейших исследованиях, посвященных данному вопросу, Янов продолжил сравнение леонтьевской государственно-политической концепции и мировоззрения славянофилов. Несмотря на определенную пристрастность, вызванную стремлением нанести удар по «пропагандистской мистификации» о «реальности советско-византийской угрозы», работы Янова интересны попытками разделения мировоззренческих посылок славянофилов и государственников, олицетворяемых в первую очередь Леонтьевым.
Характерно и появление анализа леонтьевского проекта «социалистической монархии», что было вызвано частым упоминанием об этом проекте в работах зарубежных исследователей. Зарубежная интерпретация отечественного консерватизма отчасти определила тон выходящих в СССР статей.
В 1971 г. была опубликована статья Н.В. Мордовского «К критике «философии истории» Н.Я. Данилевского» 48. Автор, опираясь на К. Маркса и В.И. Ленина, подверг критическому анализу теорию культурно - исторических типов Н.Я. Данилевского. В качестве недостатков теории отмечалось отрицание интернациональной преемственности в истории, выдвижение тезиса о враждебности Европы к России и поддержка внешнеполитического курса самодержавия. Проводилось сравнение идей Данилевского, О. Шпенглера и А. Тойнби. Особо подчеркивалось, что западные советологи (Г. Кон), опираясь на идеи Данилевского, пытаются провести параллель между концепцией панславизма и внешней политикой СССР.
В 1974 г. в Германии вышла книга русского эмигранта Ю.П. Иваска «Константин Леонтьев (1831-1891). Жизнь и творчество» 49. Ее выходу предшествовала огромная исследовательская работа. Автор сумел создать энциклопедическую работу с подробным изложением биографии Леонтьева и его взглядов. Были рассмотрены взаимоотношения мыслителя с Л.Н. Толстым, Ф.М. Достоевским, Вл.С. Соловьевым. Не отделяя Леонтьева от европейской культуры, Иваск наметил точки соприкосновения его идей с идеями Фр. Ницше, О. Шпенглера, Б. Пруста, выделил общее и различное во взглядах Леонтьева и французского философа Жозефа А. Гобино.
Относясь критически к приверженности Леонтьева деспотическим формам правления, Иваск отмечал, что в то же время парадоксальные проекты «социалистической монархии» и «подмораживания России» оказались более реальными, чем прогнозы И.С. Аксакова, М.Н. Каткова и Ф.М. Достоевского.
Симпатизируя личности Леонтьева, Иваск не стремился его идеализировать, видя, в отличие от Гаспарини, в нем не пророка, а прорицателя, поскольку пророк более склонен надеяться на исправление обличаемого им народа, а Леонтьев слишком однозначен в своих прогнозах грядущих катаклизмов.
Особо отмечая сбывшиеся и несбывшиеся прогнозы Леонтьева, Иваск писал: «Леонтьев был трезвее, даже практичнее многих других тогдашних и позднейших истолкователей русской идеи...» 50. В этой оценке он близок Э. Тадену, так же высоко ценившему прогнозы консервативных мыслителей.
В то же время работа Иваска носит в большей степени культурологический, а не исторический характер. Сам автор признавался в письме А.Н. Богословскому от 11 - 12 декабря 1975 г.: «Так называемой философии истории Леонтьева я не придаю большого значения. Как и завиральной теории триединого процесса. Это же детерминизм, т.е. рабская теория!» 51.
В силу ряда причин в СССР было весьма затруднительно проводить комплексное изучение консервативного наследия. Однако возвращение забытых имен отечественных консерваторов на страницы исторических и философских работ уже само по себе было позитивным явлением. В 1978 г. в Ленинграде вышел сборник «Социологическая мысль в России. Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX - начала ХХ века», в который вошла глава «Социальная философия неославянофильства», написанная И.А. Голосенко 52. Автор подверг подробному рассмотрению взгляды Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева. Были отслежены различия во взглядах двух мыслителей, предпринята попытка найти в их концепциях положительные моменты. Автор с одобрением отмечал критику Леонтьевым «отрицательных черт буржуазного прогресса» и «бессодержательности буржуазного либерализма». Затрагивалось и отношение консерваторов к социализму. В заключении автор критически писал о западных исследователях, которые, подобно Р. Мак-Мастеру, доказывали сходство и идейное родство консерватизма и большевизма в России.
Начало 1980-х годов было отмечено появлением ряда статей, посвященных консерваторам-государственникам. В 1980 г. увидела свет статья В.Н. Костылева «Ренегатство Л.А. Тихомирова и русское общество в конце 80-х - начале 90-х гг. XIX в.» 53, являвшаяся фрагментом кандидатской диссертации. В статье была подробно проанализирована реакция общества на переход революционера Тихомирова в правительственный лагерь. Давались оценки этого события со стороны монархистов, политической эмиграции, русских революционеров. Были использованы многочисленные источники, в том числе и архивные материалы
К 1981-1982 гг. относится публикация серии статей Л.Р. Авдеевой, посвященных К.Н. Леонтьеву 54. Обращение к биографии и взглядам этого мыслителя, считавшегося в тот период «крепостником» и «реакционером», обосновывалось стремлением опровержения работ западных исследователей, чьи книги были связаны «с антикоммунистическим истолкованием религиозно-идеалистической концепции государства, разрабатывавшейся в работах К. Леонтьева, Н. Данилевского...» и других 55. Таким образом, зарубежные исследования, порой носившие полемический характер, в значительной мере способствовали появлению ответных исследований в СССР. При этом советские ученые, основывая свои работы на признании «исторической обреченности монархизма» и консерватизма, и отвергая критику в адрес социализма, принимали с определенными оговорками негативные отзывы консерваторов о буржуазной системе.
В противоборстве социалистического и капиталистического лагерей идеи, высказанные в конце XIX и начале ХХ веков, оказывались весьма злободневны. При этом Запад делал акцент на определенной преемственности между российскими и зарубежными мыслителями (Н.Я. Данилевским, О. Шпенглером, П.А. Сорокиным, Тойнби); на прогнозах в отношении грядущих войн и революций и на наличии тождества между русским консерватизмом и большевизмом как двумя тоталитарными моделями. Советская историография, сделав необходимые критические оговорки в адрес «буржуазных фальсификаторов», стремилась пойти дальше западной историографии, насколько это позволяли идеологические рамки.
В 1987 г. была защищена кандидатская диссертация В.Н. Костылева «Лев Тихомиров на службе царизма: (Из истории общественно - идейной борьбы в России в конце XIX - начале ХХ вв.)» 56. Эта работа представляла первое в советской историографии исследование деятельности Тихомирова и первый анализ его консервативно - монархической утопии, нашедшей свое отражение в книге «Монархическая государственность». Автор отмечал, что наследие Тихомирова-монархиста не известно на Западе и незаслуженно забыто в СССР. При этом необходимость изучения монархических работ бывшего революционера объяснялась тем, что многие положения охранительной мысли вошли в арсенал «современного антикоммунизма и буржуазной советологии».
Автор подробным образом проследил, как, порвав с революционным прошлым, Тихомиров попытался предложить свой собственный проект переустройства монархической системы и нейтрализации революционных радикалов в России. Но правительственным кругам оказался не нужен самобытный и оригинальный монархист - теоретик. Главный труд Тихомирова - «Монархическая государственность» остался невостребованным, а попытки предложить проекты модернизации самодержавия в период активных социально - экономических изменений были восприняты как нечто утопическое. В результате разочарованный Тихомиров отошел от политической деятельности.
К сожалению, Костылев не смог продолжить изучение жизни и взглядов Тихомирова. Посмертная публикация статьи исследователя «Выбор Льва Тихомирова» в журнале «Вопросы истории» за 1992 г. свидетельствует о серьезной разработке автором идейно-политической эволюции Тихомирова - значительной и малоизученной темы 57.