Обнадеживающие перспективы 6 страница

- Просите все, что хотите! Я как будто заново родился.

И я не выдержала - попросила прислать мне костюм танцовщицы. Теперь жду обещанного.

Ни танцовщицей, ни актрисой я теперь, конечно, никогда не стану, хотя снималась в кино и, возможно, еще буду сниматься, если удастся выкроить свободное время. Но и тогда, в Тбилиси, и сейчас, в Москве, всегда дружила и дружу с режиссерами и актерами, не особенно считаясь с тем, кто из них знаменит, а кто - нет.

Теплые отношения сложились у меня с обаятельной певицей Медеей, которая то и дело старалась затащить меня в свой дом:

- Джуна, ты же совсем не отдыхаешь от своей работы.

Однажды вечером ко мне обратился ее отец, видный кинематографист Грузии:

- Посмотрите меня, пожалуйста. Совсем замучили боли в желудке.

Я определила, что волнуется он не напрасно. Сказала ему, чтобы он немедленно ложился на операцию: чувствую у него опухоль в кишечнике. Отец Медеи побледнел: любая опухоль в наш век - дело серьезное. Но я успокоила его, уверяя, что эта опухоль - доброкачественная. Так оно и оказалось.

Диагноз врачей совпал с моим, операция прошла успешно, и опухоль, действительно доброкачественную, хирург удалил, но у больного открылась сильная икота, которую никто не мог остановить трое суток. Тогда отец Медеи вытребовал в больницу меня, хотя среди врачей не было моих сторонников, а кое-кто из них решительно возражал против приглашения Джуны.

Но икоту я уже снимала не однажды, так что легко справилась с этим и в тот день под настороженными взглядами не верящих в меня врачей. Думаю, что тогда хоть в чем-то кого-то из них убедила...

Большой интерес проявлял ко мне и известный режиссер-документалист Резо Табукашвили: он снял немало фильмов о знаменитых грузинах, погибших вдали от Родины, и о крупнейших археологических находках века. Ему я и решилась рассказать историю о трех пирамидах. Эти пирамиды я видела не однажды (опять не знаю - во сне или наяву), и меня интересовало, как отнесется к этому знаток древностей.

Резо выслушал меня внимательно, то и дело поблескивая добрыми глазами:

- Очень любопытно. Я бы на вашем месте написал об этом рассказ в фантастической форме.

Я тогда отделалась шуткой: мол, писать рассказы не приходилось, да и вряд ли когда освою это занятие, нет у меня на это времени. Но в душу запало предложение Резо, и я все-таки записала эту историю, включив ее затем в рассказ "Верь себе" (Из фантастических странствий Юнии), который в конце 1984 года был опубликован в журнале "Юность".

Здесь я приведу эту историю в том виде, в каком познакомились с ней читатели журнала.

"Через несколько секунд Юния уже сидела на невысоком, поросшем травой холме. С высоты он был совсем незаметен, а находящиеся неподалеку пирамиды Юния, приземляясь, приняла за песчаные дюны четкой геометрической формы. Пирамид было три, одна большая и две поменьше, и стояли они, образуя треугольник. Было пустынно и безлюдно.

Лишь одинокое дерево...

Одинокое дерево, бесконечно знакомое, пугало и влекло Юнию. Она думала: подойти к нему или нет. Окажись рядом Сардис, он, конечно, сумел бы помочь ей. Она мгновенно осознала, что мысль ее услышана. Сардис стоял под деревом и манил ее. В одной руке он держал каменную чашу, обвитую змеей, другая рука сжимала жезл, рукоять которого была украшена головой утконоса.

Юния подошла к дереву и увидела, что у самого его основания, там, где корни уходили под землю, зияла воронка. Сардис одобряюще кивнул ей, и Юния смело спустилась в нее. Воронка переходила в узкий туннель. Юния продолжала послушно следовать за Сардисом, хотя иногда теряла его из виду. Чтобы не утратить ощущения времени, она считала шаги, и когда досчитала до тысячи, то оказалась... в глубине Земли, под третьей пирамидой. Здесь светило солнце, и дурманил запах цветов. Среди цветов лежала плита саркофага с искусно высеченным барельефом: женщина вполоборота к Юнии.

Женщина была молода, одета в праздничный наряд и, казалось, не сводила пристального взгляда с Юнии. Редкой красоты ожерелье и браслеты украшали ее руки и шею. Простого, изящного плетения цепь с крупными подвесками обрамляла ее лоб, волосы и спускалась на грудь.

Рядом с саркофагом лежала еще одна плита - поменьше, испещренная какими-то знаками. Что гласил этот текст на непонятном ей языке? Юния догадывалась лишь, что читать надо справа налево.

В изножье и в изголовье саркофага застыли два сфинкса. Они веками смотрели друг другу в глаза, и каждый из них, казалось, уже давно разгадал загадку другого. Сфинксы были словно живые, и Юнии захотелось прикоснуться к ним, погладить. А в молодой женщине, изображенной на барельефе, она все более явно узнавала себя: да, это ее лоб, глаза, губы и даже ее привычное выражение лица. Значит, и надпись... О, если бы ей открылось, что там сказано! Внезапно Юния ощутила гнетущее одиночество. Потемнело в глазах. Нарастающая тяжесть и удушье парализовывали ее.

Она уже из последних сил противилась слиянию с каменным барельефом, когда услышала голос Сардиса:

- Знай, Юния, это ты, хотя она о тебе не ведает. Ты есть и всегда была. Время едино и неделимо, в этом суть вечности. Надо помнить себя в прошлом и искать в настоящем. Твой путь-это путь страданий, свершений и чудес. Смотри в себя, Юния, и ничего не бойся..."

Тогда в конце своего рассказа я засмеялась и объяснила Резо Табукашвили, что, кажется, сумела немного расшифровать надпись на плите, но это пока тайна. Я была почти уверена, что на плите написана загадка моей жизни, мой путь. Я выбрала этот путь сама - тяжелый и тернистый - на благо людей. И я всегда чувствовала, что иду верной дорогой, что каждый шаг обязана преодолевать постепенно, испытав все положенные мне трудности. Сейчас я твердо знаю, что смогу пройти этот путь...

Я искала себя в настоящем, не забывая прошлого, и стремилась приблизить будущее.

Я продолжала лечить, специалисты и журналисты продолжали горячо обо мне спорить, появлялись новые публикации.

16 августа 1980 года "Комсомольская правда" напечатала статью Льва Колодного "На прогулку в биополе?" с интригующим подзаголовком "Репортаж о встрече с человеком, обладающим неразгаданным пока даром природы".

В начале нашего знакомства Лев Колодный очень просил меня продемонстрировать ему некоторые мои возможности. Он был удивлен искренне и восторженно, но не это главное. Он по-настоящему хотел докопаться до истины, понять и объяснить присущий мне дар. И все же, как и все, он жаждал ощутить необычное, проверить мое воздействие на себе.

Вот как описал Лев Колодный это в одной из своих статей.

"Хочется увидеть нечто... еще более поразительное. И хотя я не говорю об этом вслух, Джуна, конечно, понимает мое состояние. Без всякой просьбы говорит, поводя перед моим лицом раскрытой ладонью руки:

- Один ваш глаз почему-то сигналит мне намного слабее, чем другой.

- Какой?

- Правый...

Да. Правый глаз у меня с детства плохо видит, хотя внешне это никак не проявляется. И еще добавила Джуна:

- У вас, должно быть, болит голова...

Это тоже было чистейшей правдой, потому что перед нашей встречей я долго не мог заснуть, а встать пришлось рано.

Кажется, я дождался, чего хотел. Подойдя ко мне, она легонько провела руками, погладив меня по голове, как маленького. Точно повеяло прохладой. И боль улетучилась, унесенная этим ветерком. Так бывает, когда входишь в лес".

Одним словом, Лев Колодный написал свой репортаж увлеченно, с глубокой заинтересованностью в моем деле и убежденностью в необходимости создания современного специализированного научного центра, где бы всесторонне занимались изучением биополя. Ведь поскольку это поле есть в природе, его, наверное, можно смоделировать искусственным путем... А тогда мы получим долгожданное лекарство для всех.

И с того дня Лев Колодный ни разу от этой идеи не отступил. Более того, он стал одним из самых убежденных моих сторонников. Я ценю в Колодном его честность и прямоту. Он и сегодня плечом к плечу со мной борется за создание "лекарства для всех". Трудностей на нашем пути - ожидаемых или неожиданных - встречалось много, и нередко Лев Колодный, отложив в сторону рукопись очередной своей книги о Москве, отважно бросался эти трудности преодолевать.

Но тогда мне было важно, что он не ограничился только своим увлекательным репортажем, а провел своеобразный социологический опрос, направив известным ученым письма с просьбой прокомментировать его выступление в "Комсомольской правде". Многие из них откликнулись на эту просьбу. Академики Б. Е. Патон, В. А. Трапезников, В. А. Котельников, А. Н. Тихонов и другие отметили важность этой проблемы, необходимость ее всестороннего изучения.

"Причина этих явлений пока неизвестна, но отмахиваться от непознанного нельзя, не рискуя погубить науку" - так написал крупный советский ученый В. А. Трапезников.

В "Комсомольской правде" появился комментарий к этой статье Героя Социалистического Труда Ю. Б. Кобзарева, академика с мировым именем. Ученый, ознакомившись с некоторыми документами о моей деятельности, заявил:

"Да, подобные явления - факт, реальность, не мистика.

Во все времена существовали люди, занимающиеся целительством с помощью наложения или приближения рук. Есть такие люди и в наши дни".

Далее Ю. Б. Кобзарев показал, как уже изучаются подобные явления. Руки обладателей такого феномена генерируют акустические импульсы, эти импульсы могут восприниматься на слух и регистрироваться звукозаписывающей аппаратурой.

Академик Ю. Б. Кобзарев упомянул и о том, что зафиксировано излучение некоторыми целителями и электромагнитных волн оптического диапазона - их можно увидеть глазами и зарегистрировать фотоэлектронной аппаратурой или на фотопленке, а далее следовал очень важный для меня вывод:

"Эти факты заставляют предполагать, что лечение обеспечивается не только и не столько воздействием на организм через психику, сколько прямым физическим воздействием... Можно думать, что прекращение кровотечения, заживление ран и язв происходит также в основном за счет генерируемых ими физических полей.

Об этих полях и о роли, которую они играют в жизни, и в частности в экстраординарных психофизических явлениях, мы до сих пор почти ничего не знаем. Важность исследования этих полей, изучения механизма их воздействия на организм вряд ли можно переоценить. Эти исследования, безусловно, откроют новые горизонты в ряде областей науки о живом, в первую очередь в медицине".

Как ободрили и окрылили меня эти слова. Ведь к этому времени я уже жила в Москве, городе, который считаю средоточием мировой науки, начала искать и находить сторонников среди ученых, чтобы вместе с ними открыть то "лекарство для всех", о котором писал в своем репортаже Лев Колодный.

Мне жалко было покидать Тбилиси, до боли в сердце трудно было расставаться с друзьями, ведь многие из них, узнав о моем решении, поначалу обиделись на меня смертельно. Потом, к счастью, все поняли...

То, что сделано, сделано и для их блага.

Я Джуна, а не Калиостро!

Москва ошеломила меня. И не только своим необычным темпом, суетой и шумом - Тбилиси по темпераменту к тихим городам не отнесешь. И не столько количеством окружающих меня людей - я уже говорила, что вела импровизированные сеансы лечения под открытым тбилисским небом иногда даже в присутствии нескольких сотен человек. Но, видимо, лишь в Москве я наиболее полно ощутила масштабы и круговорот событий, в которые, как в воронку, была втянута так стремительно и, по-видимому, навсегда. Признаюсь сразу, что Москву я полюбила потом - через несколько лет после переезда, а пока отважно пыталась начать новую жизнь.

Небо надо мной поначалу было безоблачным. После публикации в "Комсомольской правде" редакция газеты пригласила меня на пресс-конференцию. Помню, я шла - нет, летела! - по длинному коридору газетного здания на улице "Правды", направляясь в Голубой зал. В тот самый заветный зал, где по традиции "Комсомолки" по четвергам происходят встречи с почетными гостями. Я понимала, ощущала каждой своей клеточкой, что это триумф, счастливый день моей жизни, еще совсем не зная, что мне в дальнейшем придется заплатить за него немалой ценой...

А в те минуты я, стремившаяся доказать, что мое дело - совсем не мистика, а земная реальность, не чувствовала почвы под ногами, не ощущала реального мира. Счастье переполняло меня, и сегодня я, честно говоря, мало что помню из той феерической встречи. Помню только, что говорила в напряженной тишине и мой голос возвращался ко мне немного непривычным и чужим, как эхо. Я диагностировала, удивляя верящих и пока неверящих, простирала свои ладони над всем залом и посылала сигналы, которые, конечно, многие из присутствующих почти немедленно ощущали. А потом были рукопожатия, аплодисменты, улыбки, одобрительные или восхищенные взгляды... Праздник? Конечно!

Не спешите упрекать меня в тщеславии. Я твердо и навсегда выбрала цель своей жизни, а известность или популярность (точное определение здесь не играет никакой роли) рассматриваю лишь как средство достижения цели. Пусть говорят что угодно, лишь бы обратили внимание на мое дело, лишь бы пошли поскорее навстречу моему желанию приобщить к нему как можно больше людей.

"Пусть говорят что угодно"... Легко сказать, а как справиться с грузом побасенок или небылиц, а то и сплетен, что обычно сопутствуют популярности?

Обо мне писали много и у нас в стране, а еще больше за рубежом, и мне было, конечно, приятно, что простая массажистка (как я себя часто называю) удостоилась такой чести. Сначала читала о себе с немалым любопытством, нередко посмеиваясь или пожимая плечами - уж очень лихо иногда журналисты обращались с фактами, легко переходя грань между действительностью и вымыслом. Потом корреспонденции обо мне стали меня раздражать, а еще через некоторое время я и вовсе потеряла к ним всякий интерес.

Всю жизнь тружусь без передышки, и потому уважаю любой труд, любую профессию, в том числе и журналистскую. Но именно журналистам вынуждена сделать серьезный упрек. Я ждала от них понимания, внимательной оценки моего труда и его результатов, а они выбрали более легкую дорогу ко мне, обращая внимание лишь на внешнюю сторону, на поиск сенсационности во что бы то ни стало. Честно говоря, мне совсем не нравится та Джуна, которая смотрит на меня со страниц некоторых зарубежных и наших газет и журналов. Некогда, совсем некогда мне путешествовать в окружении свиты или выбирать изысканные наряды в магазинах. Смешно признаться, но иногда даже в кругу друзей и знакомых, которые приходят вечером "на огонек", а заодно и полечиться, мне некогда выпить чашку чая - забывают, наверное, обо мне за беспрерывным мельканием моих рук вокруг очередного пациента.

Зато ищущие сенсации журналисты все больше и все чаще приписывают мне самые невероятные поступки и деяния. Помню, однажды по этому поводу поэт Андрей Вознесенский написал:

- Вы читали - наводнение в Италии!

- Не иначе это Джуна, я считаю.

Впрочем, и ирония крупного поэта не остановила поток кривотолков или небылиц. И по-прежнему до меня доходили, да и сейчас доходят различные слухи, вплоть до моих болезней или даже смерти.

Доходят иногда странным образом. Вот юная женщина поднимает на меня огромные потрясенные глаза:

- Вы, Джуна?! Так вы же давно умерли!

Хоть ложись да помирай, чтобы не разочаровывать. Но тут же кто-нибудь непременно развеселит. Чувствую, например, как осторожно и загадочно посматривает на меня новый пациент, мнется, что-то явно хочет сказать или спросить, но никак не решается. Чтоб не мучить человека, спрашиваю его сама и слышу необычное признание:

- Вы знаете... Мне, конечно, неудобно... Но я почему-то думал... Нет, мне говорили, что вы, извините, очень старая женщина.

В таких случаях я посмеиваюсь, конечно, про себя, чтобы ненароком не обидеть собеседника, но когда знакомлюсь с очередной "сенсацией", сочиненной прытким журналистом, бывает, взрываюсь, как вулкан. А друзья мои знают, что в такие минуты гнев мой или раздражение укротить почти невозможно.

Я бушую, а в это мгновение в комнату иногда входит мой сын, потихоньку обнимает меня и тихо спрашивает:

- Мама, дай денег. Мне нужно купить клетку для попугая.

- Какую клетку! Зачем клетку?! Не дам я никаких денег!!! - продолжаю бушевать я, отстраняя сына. Он давно научился понимать мое настроение и сейчас тоже не обижается, понимая, что ему лучше уйти. Но у дверей он вдруг оборачивается и так же спокойно спрашивает:

- А почему ты на меня кричишь?

- Я не кричу!!! - бурно задыхаюсь я от гнева. - Я никогда ни на кого не кричу!!!

- Тогда другое дело, - улыбаясь, говорит Вахо и скрывается за дверью. Мои гневные крики немедленно тонут во взрывах общего хохота. Через мгновение присоединяюсь к друзьям и я сама... А глубокой ночью, глядя на разметавшегося в постели сына и поправляя одеяло, я еще поплачу. От того, что мне так трудно, почти невозможно уделить ему лишнюю минуту. А потом, словно извиняясь, буду напевать ему какую-нибудь старинную колыбельную песню или читать стихи. Теперь уже в основном собственные, потому что все чаще и чаще стала обращаться к стихам, которые в детстве и юности писала редко, урывками, еще не зная, что эта тяга к осмыслению реального мира с помощью поэтических образов станет для меня со временем настоящей страстью.

Так чего же я всегда ждала от журналистов? Повторю: понимания и участия. Именно участия в моем деле. Я надеялась, что кто-то из них придет ко мне не на час и не на день, а проследит от начала и до конца хотя бы один курс лечения одного пациента, обратится с вопросами ко мне и медикам, а потом толково и честно напишет о результатах.

Наука, как океан, складывается из капель, и мне всегда было важно, чтобы заметили и оценили мою каплю. Ведь создавала я ее долгим и изнурительным трудом, пройдя по многим ступенькам невероятно крутого пути. Это на нем, а не во время путешествий по парижским магазинам, о которых и слыхом не слыхивала, сбила я в кровь свои ноги. И ни секунды не остается у меня для того, чтобы прожигать жизнь. Моя доля - только сжигать ее, всю без остатка, отдавая свои силы людям.

Я всегда была уверена в конечном успехе своего дела, но не скрою, что иногда предавалась и сомнениям. Сомнениям не в выбранной цели, а лишь в путях достижения ее. Например, я иногда думала, а не приехала ли я в Москву раньше срока? Не ждут ли меня здесь непреодолимые трудности? Но вслух говорила себе: "Нет!" - и решительно принималась за дело.

Учитывая тбилисский опыт, я начала с самого простого и первые свои медицинские эксперименты провела в скромной районной поликлинике № 112 на Красной Пресне. Семь майских дней я лечила здесь одиннадцать человек, страдавших неврологическим остеохондрозом позвоночника, острыми плекситами и радикулитами.

Как прошло это лечение? Вот справка, подписанная кандидатом медицинских наук К. Левченко, работавшей тогда заместителем главного врача поликлиники:

"Отмечен выраженный эффект применяемого метода: снятие болевого синдрома наступает после первого сеанса (во всех 11 случаях), у ряда больных (7 человек) излечение наступило через стадию обострения на 2-3 день".

Я, впрочем, и до начала курса лечения не сомневалась, что так и будет, и потому мне куда важнее был вывод:

"Применяемый Давиташвили метод представляет большой теоретический и практический интерес и заслуживает широкого внедрения в медицинскую практику".

Но история, подобная той, что происходила со мной в Тбилиси, поначалу почти точно повторилась и в Москве. Я сама находила лечебницы, где мне предоставляли возможность полно проявить свои способности, получала горячую поддержку практических врачей, для которых прежде всего был важен сам факт исцеления. Факты эти накапливались стремительно, но ученые-медики, которые должны были бы создать условия для исследований, не спешили проявлять интерес к моей работе.

Еще в двух поликлиниках я получила ободряющие отзывы, причем один из них был подкреплен довольно пространным отчетом, который опирался не только на субъективные показания исцеленных больных, но и на объективные показания приборов. Сорок три записи с помощью аппаратуры сделала сотрудница Центрального научно-исследовательского института травматологии и ортопедии Т. Николаева. Что же еще? Но - снова молчание...

Я убеждала друзей, которые и без того уже были давно убеждены в моей правоте:

- Это же добавление к медицине, профилактика организма. Красный крест в доме! Мать будет исцелять дитя. Жена - мужа...

Вернее всего этими словами я просто поддерживала в себе бодрость духа, свое бойцовское настроение. Окружавшие меня сочувственно кивали головами, но, повздыхав, расходились по домам, ничем моим стремлениям не в силах помочь.

Я не разделяла своих больных на известных или неизвестных, считая всех равными перед болью и страданиями, уделяя каждому из них ровно столько времени, сколько требовала его болезнь. Но с кем-то из пациентов у меня складывались особо доверительные или теплые отношения. Среди них были и строители, и водители, и рядовые врачи, и широко известные в нашей стране и за ее пределами люди.

Подружилась я в то время с Аркадием Исааковичем Райкиным. Он пришел ко мне уже тяжело больной, передвигаясь на костылях. Четыре с половиной месяца до этого он пролежал в больнице с так называемой вторичной подагрой, изрядно болело у него и сердце. Потом он говорил мне:

- После первого сеанса я почувствовал себя значительно лучше. После первого сеанса! А он ведь продолжался не более двадцати минут. Я просто не узнавал себя и своего тела. У меня появилось отличное настроение и самочувствие. Раньше боль в сердце не покидала меня, а тут исчезла. Я перестал чувствовать сердце... А после 13 сеансов меня... не узнать...

А маленькую фразу из его записи в мою Книгу отзывов я привожу здесь совсем не из тщеславия, а потому что Райкин славился феноменальной наблюдательностью: "Впервые увидев Джуну, я обратил внимание на ее глаза. Это глаза очень доброго, чуткого человека".

Я никогда бы не стала приводить в своей книге подобные слова, если бы не одно важное обстоятельство. Человек, взявшийся лечить другого человека, непременно должен быть добрым и чутким, только тогда лечение быстрее достигает цели. Но как часто в наш стремительный век забывают об этом даже врачи!.. Посмотрите повнимательнее за моими манипуляциями или пассами моих учеников, увидите, что руки, не прикасаясь к телу больного, как бы ласкают его на расстоянии.

...Аркадий Райкин. Каким удивительно добрым и жизнерадостным был этот великий актер. Каким могучим творческим духом и волей к жизни обладал он! После тяжелой болезни и серьезных испытаний он вновь возвращался на сцену. Он создал вместе с сыном Константином в Москве новый театр сатирических миниатюр. Перед премьерой старший Райкин побывал у меня, чтобы подкрепить свои силы, и я с радостью потом смотрела, как отец и сын впервые вместе вели главные роли - весело, искрометно и молодо...

А я пока по-прежнему набиралась практического опыта и новых доказательств эффективности и реальности разработанного мною метода. Больше, конечно, мне приходилось работать дома. Работа эта, как всегда, была изнуряющей и целиком поглощающей меня, но зато дарила мне встречи с интересными людьми.

Приходил огненный по темпераменту Расул Гамзатов. Он приветствовал меня шумно, говорил возвышенно и красиво, как подобает горцу и знаменитому поэту. И отзыв его так же цветист и звучен:

"В майский день, когда я пришел к вам, я был похож на подстрочные стихи, где не хватало рифмы, ритма, где была разрушена гармония, красота и мелодия песенных слов. От вас я ушел, как оригинальный перевод. Вы вернули мне живую душу поэзии и избавили от скованности. Я пришел к вам, как расстроенный музыкальный инструмент, и ваши руки, как волшебная дирижерская палочка, заставили звенеть струны забытых радостей. Вы прогнали у человека, достаточно много пролежавшего в разных больницах, множество болезней и их союзников - печаль и уныние. Мое тело было как разбитый сосуд в результате сердечно-сосудистой и гипертонической болезни, и вы восстановили разрушенное хозяйство моей души и тела..."

Я слушала восторженную речь Гамзатова и улыбалась. Я ведь уже знала, что после нескольких сеансов грузный Расул поднимается на восьмой этаж без лифта, шагая вверх по лестнице, как молодой джигит.

Все новые и новые записи появлялись в моей Книге отзывов. Кандидат медицинских наук В. Д. Захаркин после осмотра у проктолога получил срочное направление на операцию с диагнозом неполный свищ прямой кишки. Но, прежде чем решиться на сложную операцию, врач пожелал встретиться со мной, и я назначила ему курс лечения. После этого курса он снова показался своему лечащему проктологу Ю. И. Барону, который только руками развел, не обнаружив диагностированной прежде патологии. А потом твердо заявил: "Самоизлечения при подобных свищах не бывает".

Короче говоря, практики уже начали по достоинству оценивать мою методику и давать ей положительные отзывы, а вот людям, занимавшим в медицине официальные места рангом повыше, доказывать свою правоту или даже сам факт своего существования было гораздо сложнее. В общем, к тому времени у меня было немало сторонников, но достаточно было и противников, и тех, кто не понимал моих усилий, почитая за благо просто отмахнуться от меня, да и от самого явления, сделать вид, что его не было, нет и никогда не будет.

Доходило дело и до курьезов. Скажем, к мнению, что я лечу гипнозом, я уже привыкла, отвечала только:

- Тогда дайте мне точное научное обоснование гипноза, объясните механизм воздействия внушения на человеческий организм с точки зрения физики!

Молчали при этом, конечно. А вот когда подчас говорили, я толком и не знала - плакать или смеяться. Один ученый медик, которому я установила стопроцентно точный диагноз застарелой болезни и даже провела сеанс, облегчивший его самочувствие, потом объяснил мое воздействие таким странным образом: "Она была вся в нейлоне, и я почувствовал электростатическое воздействие". Ну, что тут скажешь, кроме того, что я в жизни никогда не носила никакой синтетической одежды!..

Курьезы курьезами, но иногда подобные отзывы, непонимание или нежелание понять наносили мне новые и чувствительные раны. Помню, как остро я переживала, когда завершила (и с хорошими результатами!) свои эксперименты в одном из научных медицинских институтов.

Меня, как всегда, тепло поздравили, шумно выразили восхищение моими способностями, но когда дело дошло до официального отзыва, директор института неожиданно замялся:

- Отрицательного отзыва мы, конечно, дать не можем. Но и положительного тоже не дадим. Понимаете, все должно быть материалистически обосновано. Нужно найти силу, отвечающую за ваше воздействие. Если нет такой силы - ничего, значит, и нет. Пока медицина не разберется в явлении - его нельзя использовать...

Вот так мне не ответили ни "да", ни "нет" люди, имевшие базу и кадры для изучения неизвестного явления, способные вступить в любой контакт с представителями других наук. А что было делать мне? Ведь тогда у меня не было ничего, кроме собственных рук, накопленного опыта и веры в свою правоту?..

Мои попытки заинтересовать ученых не увенчались успехом. На первых порах мне приходилось тяжко и не обо всем здесь хочется вспоминать. Дорогой ценой платила я за свое желание отдать свои способности людям, не спала ночи напролет, нервничала, плакала и только мысли о сыне, о том, что работаю и борюсь и ради его счастья и здоровья, укрепляли меня в решимости не сдаваться.

Помню, как после очередной обидной для меня встречи я вволю наплакалась темной ночью и неожиданно уснула. И во сне ко мне, как и всегда в самые тяжелые минуты, явился отец, чтобы сказать: "Терпи, дочь моя!" Этот сон я запомнила почти весь от начала до конца и уже потом записала его, превратив в притчу, которую назвала "Воительница".

Эта притча о вечной борьбе добра со злом во имя конечной победы добра. О мужестве женщины.

Притча есть притча. Но в ней живет мой дух, его готовность к длительной борьбе за истину и справедливость. А когда кажется, что силы иссякают, вновь приходит ко мне отец (во сне ли, наяву) и твердо говорит: "Терпи, дочь моя!"

И я терпела, оставаясь внешне для всех окружающих неунывающей и полной энергии женщиной.

Впрочем, мой портрет первого московского лета удачно написал, как кажется моим друзьям, поэт Роберт Рождественский. Его стихотворение я хотела бы привести здесь целиком:

Спасибо, добрый Роберт! Мои руки действительно уже давно ведали то, что творят. И так важно было теперь доказать это тем, от кого зависел успех моей многолетней работы.

• ⇐ Назад
• 1
• 2
• 3
• 4
• 567
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• 14
• 15
• 16
• Далее ⇒