Глава 14. Побег. Корабль на горизонте
Наступила темная, безлунная ночь. Месяц спрятался за облаками, невидимый, незаметный, светил он другим мирам. Звезды рассыпались по небу, словно кто-то просыпал блестки на большое синее полотно и забыл убрать, опомнившись только к утру. Дул легкий попутный ветер, наполовину надувая паруса «Левиафана». У штурвала стоял рулевой, не смыкавший глаз всю ночь, а потому очень сонный; поодаль от него стояли трое вахтенных и о чем-то тихо переговаривались. Все, казалось, замедлило свой привычный ритм, отдавшись во владение черной, глубокой и бездонной ночи.
А теперь бросим взгляд на трюм корабля, в коем, как вы помните, находились наши пленники. Харриет все так же сидела, привалившись к стене каюты, а Джеймс разминал конечности, меряя трюм шагами.
— Джеймс, осторожнее. Постарайся не греметь кандалами, — посоветовала Харриет.
— Да, я постараюсь потише. Главное, чтобы меня не заметили вахтенные, — пробормотал Джеймс и подошел к выходу из каюты. Казалось странным, что дверь в каюту не запирали, но это объяснялось чрезмерной самоуверенностью капитана относительно его пленников.
— Да поможет тебе Бог, Джеймс, — прошептала Харриет, пытаясь разглядеть дверь в кромешной тьме.
— Спасибо, Харриет, — он кивнул, тепло улыбнувшись, хотя никто не мог увидеть его улыбки, и тихо, молясь, чтобы дверь сжалилась и не выдавала его скрипом, толкнул ее и вышел в коридор. При ходьбе бряцали кандалы, как Джеймс ни старался не тревожить их.
Голова была ясна и чиста от любых мыслей, кроме мыслей о побеге, чему Джеймс обрадовался — хоть на какое-то время его не будут терзать неразрешимые проблемы и мучительные вопросы. Минуя многочисленные каюты матросов, Джеймс поднялся по лесенке, ведущей на палубу. Поднимался он долго, ведь теперь нужно быть чрезвычайно тихим, чтобы его никто не заметил. Он окинул взором палубу корабля и приметил светильник, стоящий рядом с валяющимся на деревянном полу канатом и каким-то ящиком. Тихо, продумывая каждый шаг наперед, Джеймс подобрался к фонарю вплотную, наклонился Пс, Майкл, скорей! и схватил светильник. Но когда он уже хотел тем же путем вернуться назад, одна из досок под его ногой предательски скрипнула. Джеймс отдернул ногу, чем вызвал звяканье кандалов. Матрос, стоявший к нему ближе всего и обладавший прекрасным слухом, повернул голову, но никого не увидел, поскольку Джеймс стоял за грот-мачтой. Матрос отвернулся, подумав, что ему послышалось, а МакЭвой, согнувшись в три погибели, почти дополз до лесенки, неимоверно тихо спустился и подошел к трюму, где томилась Харриет. Он открыл дверь и вошел внутрь.
— Получилось? — прошептала она.
— Получилось, Харриет, я его достал! — Джеймс сиял от радости. Он поставил светильник на пол, а потом разбил его ногой. Маленькую склянку с маслом внутри он достал и подошел к Харриет. — Вытяни руки, я сейчас капну немного масла, а ты попробуй выскользнуть.
— Ладно, — она сделала, как просил МакЭвой, выливший понемногу масла на каждое запястье, и попробовала выбраться из оков. Извиваясь, словно угри на сковороде, кисти рук, наконец, освободились от тяжкого плена железных оков, которые девушка тихо положила на пол.
— Теперь лодыжки. Это сложнее, их нужно немного разогнуть, — капнув масла на левую ногу девушки, Джеймс сумел немного разогнуть железную полоску, согнутую вокруг ноги. — Попробуй. — она, помогая себе болевшими руками, попыталась выбраться из железного плена, но тщетно. Слишком плотно сидели кандалы на ногах. Джеймс тихонько выругался, кляня почем свет стоит свою недогадливость. Он еще немного разогнул железо.
Харриет, жутко сжимая ногу кандалами, все же смогла высунуть ее. — Спасибо, Джеймс, — выдохнула она, запрокидывая голову назад.
— Сейчас, еще вторая остала... — он не успел договорить, поскольку дверь каюты резко распахнулась, и внутрь влетели трое матросов. Они увидели, что Джеймс и Харриет пытаются снять кандалы и набросились на них.
— Харриет, беги, я задержу их! Люк в следующей каюте! — крикнул он, отбиваясь от троих моряков сразу, но силы были неравны, и вскоре двое из них держали Джеймса, не давая пошевелиться, а третий побежал за уносящейся, точно лань от стрелы охотника, Харриет. Джеймс прикрыл глаза, обреченно вздохнув, понимая, что ей не удастся убежать, слизнул кровь с рассеченной губы и мысленно застонал от бессилия и осознания того, что план провалился.
— Как вы узнали? — хрипло спросил он у пленивших его.
— Это было несложно, — ухмыльнулся, обнажая ряд желтых, кое-где отсутствующих зубов моряк с хорошим слухом. — Ты топал, как слон. И кандалы твои звякали так, что я чуть не оглох! — он противно загоготал, отчего Джеймс поморщился, зажмурившись, не желая смотреть на отвратительное зрелище.
— Отпустите, мерзавец! — услышал Джеймс. Третий матрос привел к ним в каюту упирающуюся и брыкающуюся девушку. Он заломил ей руки и не отпускал.
— Надо их оглушить, — сказал второй. — В следующей каюте, откуда ты только что вернулся, Боб, есть такая тяжелая штуковина вроде пустой катушки для каната, она достаточно тяжелая, принеси ее. — Третий матрос, таща за собой вырывающуюся Харриет, отправился на поиски «штуковины», вскоре вернулся с бесчувственной девушкой на руках и катушкой, почти кинул Харриет на пол и, наклонившись, ударил катушкой Джеймса по голове. Темнота опустилась на все его сознание, накрывая с головой, словно тяжелое покрывало.
Матросы сходили за двумя парами кандалов, которых на корабле было очень много, одели кандалы обратно и приковали их, чтобы не было возможности сбежать, к деревянным «перилам», протянутым вдоль правой стены каюты и вышли вон, отправившись дальше стоять на вахте, а утром собираясь доложить все капитану.
***
Фрегат «Невесомость» бороздил Атлантический океан, плывя к Германии. Майкл видел темную точку вдали, понимая, что это корабль. Наведя подзорную трубу, слегка отсвечивающую из-за яркого солнца, на пятнышко, он увидел красный флаг, свидетельствующий о том, что это судно, везущее на продажу людей. Майкл терпеть не мог людей, промышляющих этим, и твердо намеревался захватить корабль и освободить находящихся на нем пленников.
— Эй, матросы, — позвал он команду, делая глоток из бутылки рома — он пил, потому что не мог забыть того, к кому вторгался во сны, не мог не вспоминать его глаза при взгляде на океан, а губы — при взгляде на вино, тоже бывшее на корабле. Он не мог избавиться от чувства вины и страха за тех, кто находится с ним из-за того, что осознал, каким был чудовищем. Джеймс открыл ему глаза на это, и в своих снах он был таким прекрасным... Как и всегда, впрочем. Майкл помотал головой, отгоняя заставляющие тосковать мысли прочь, и продолжил фразу. — Корабль на горизонте нужно будет потопить, поймав всех, находящихся на нем.
— Но мы ведь не пираты, сэр, — возразили ему.
— Это судно торгует людьми. Там могут быть и ваши родственники, — произнес Фассбендер.
Негры переглянулись и, поняв, наконец, о чем только что сказал их капитан, ответили:
— Тогда, конечно, мы поймаем их. Это у нас хорошо получается, сэр. А уж по канатам мы перелезем на их палубу враз — все мы прекрасно перепрыгиваем с дерева на дерево по лианам.
— Замечательно, — кивнул он. — Тогда, думаю, к вечеру мы поравняемся с ними. А пока что, — он обвел взглядом матросов, — Работайте, как и всегда. Готовиться начнем, когда я смогу разглядеть название судна, черт бы его побрал. — Он отвернулся к штурвалу, велев поднять все паруса, и постарался не закрывать глаз, чтобы не сходить с ума от образа шотландца, не уходящего из головы...
Глава 15. Разговор
Корабли неумолимо сближались друг с другом. Майкл уже мог разглядеть название работорговческого судна — «Левиафан». Что ж, цель была поставлена, осталось только ее достигнуть. Он усмехнулся одними губами, уже понимая, что не убьет столько человек, просто оставив их плыть до ближайшего островка в шлюпке. А тех, что находятся в плену на этом корабле, он освободит и предложит плыть с ним — а что им еще остается делать?
Фассбендер прикрыл глаза, вспоминая, что было, когда он в последний раз захватывал судно. Сколько лишних смертей... Сколько боли и страданий... Одно лишь доказывало, что не зря Майкл не проплыл мимо, не задев корабль, — голубоглазый Джеймс, которого, если была бы возможность переиграть события, начать все заново с момента, как он только увидел «Аквамарин», он бы не терзал, не истязал, заставляя кусать алые, словно зацелованнные губы, а целовал бы их неистово, в порыве страсти. О, как он жалел, что нельзя вернуть время вспять. Все бы сейчас было по-другому — он бы обладал своей мечтой, видел бы Джеймса подле себя... Майкл поморщился, открывая глаза. Джеймс — его счастье. Джеймс — его проклятье. Прекрасное, неземное проклятье, заставляющее при одном лишь взгляде на океан вспоминать о нем, а потом мучительно пытаться забыть... Вот и Фассбендер снова посмотрел на океан с рябью на воде от дующего ветра, отражающий в своей почти прозрачной глади солнце, которое снова пытались сдержать собой безвинные облака. Невероятные цвета смешались, образовав собой Атлантический океан. Изумрудный, лазурный, темно-синий, мутно-голубой — Майкл смог различить только эти цвета, но понимал, что их гораздо больше. Не верилось ему, что все эти цвета, смешанные и словно разлитые по некогда прозрачному морю, всего лишь отражение столь однообразного сейчас неба со скрашивающими его скучность облаками и солнцем...
Но постойте-ка, мы совсем забыли о «Левиафане», который, как оказалось, поспешно стал разворачиваться в попытке уйти от стремительно приближающегося фрегата. Майкл сразу же заметил это, наведя подзорную трубу, но понял, что «Левиафан» — судно неповоротливое и тяжелое, а потому никуда им от «Невесомости» не скрыться.
...И вот уже почти вплотную приблизился фрегат к судну Хьюго Эдисона. Майкл, сложив руки рупором, громко прокричал:
— Сдавайтесь! Сдавайтесь, и мы дадим вам шлюпку, чтобы вы могли доплыть вон до того островка! Думаю, там должна быть еда, — он махнул рукой в сторону маленького и вряд ли обитаемого острова в нескольких милях от двух кораблей, — Тогда вас кто-нибудь подберет.
— И ты думаешь, мы тебе поверим? — насмешливо крикнул в ответ Хьюго, стоящий на мостике.
— А вам остается что-то другое? Или вы хотите умереть, как герои? — Майкл позволил гневу охватить его, накрыть с головой, но он научился контролировать его, а потому не боялся самого себя.
— Мы... — Эдисон замялся, судорожно пытаясь что-то придумать. — Мы убьем наших пленников, вот!
Фассбендер только фыркнул в ответ. — Отлично. А мы убьем вас. Идет? Жизнь без выручки или смерть? Решать вам, — он усмехнулся, зная, что жестокие работорговцы всегда оказываются трусами, трясущимися за свои жизни.
— Жизнь. Давайте шлюпку! — крикнул Хьюго, надеясь незаметно провести Джеймса и Харриет на лодку.
— Конечно, уже несу. Только вот нам нужно забрать ваших пленников... — как бы невзначай упомянул он.
— Но... — увидев ледяной взгляд Фассбендера, устремленный прямо на него, Эдисон решил не рисковать и велел спустить паруса, позволив «Невесомости» подплыть на один уровень с «Левиафаном», что Майкл и сделал. Он сошел на палубу корабля, обнажив палаш и велев созвать всех матросов. Хьюго поспешно созвал всех на палубу. Майкл тщательно проверил, нет ли среди них пленников, а потом по его приказу в воду сбросили две шлюпки, весла и весь экипаж «Левиафана».
— Поторопитесь там, мы скоро будем топить корабль! — крикнул он. Матросы и экс-капитан быстро расселись по шлюпкам и погребли к островку, кидая на захватчика злобные взгляды, но не осмеливаясь сказать что-то колкое — один такой остроумный уже тонул, пронзенный метко брошенным рукой Майкла дротиком. Скоро акулы съедят его, и не останется даже напоминания о нем. Остальные из этой шлюпки в страхе смотрели на тело товарища, уходящее под воду, и очнулись только тогда, когда окрик капитана с соседней лодки пробудил их от оцепенения.
А Майкл решил сам осмотреть трюмы, ища бывших пленных. Также он хотел найти на корабле провиант — все-таки дорога предстоит долгая, лишняя провизия никогда не помешает. Да еще с таким талантливым чернокожим коком, готовящим удивительные блюда из скудной корабельной пищи. В первом трюме он нашел сухари, пресную воду и немного овощей; на камбузе хранилась солонина и пряности. Он приказал матросам забрать всю еду, а сам подошел к двери второго трюма и, толкнув дверь, вошел внутрь.
Каково же было его удивление, когда в привалившемся к стене юноше, не бывшем в сознании, Майкл узнал Джеймса. Он поморгал глазами, думая, что от постоянных мечтаний он во всем видит Джеймса, но нет. Это был он, голубоглазый шотландец, сокровище-проклятье. Фассбендер сел рядом и прижал МакЭвоя к себе, закрывая глаза. Обнаружив, что тот скован цепями, он припомнил, что один из матросов, подобострастно склонившись, протянул ему какой-то ключ, и этот ключ сейчас находился у него в кармане сюртука. А вот и он — с громким стуком он упал на пол, впрочем, Майкл тут же его схватил и за пару минут управился с кандалами. Проделав то же самое с девушкой, которую он не знал и решил пока не будить, он вернулся к Джеймсу, опускаясь на одно колено и смотря на него потеплевшими, словно тающий снег, глазами. Майкл перевел взгляд на губы и не смог удержаться от нежного, чувственного, глубокого поцелуя. Он самозабвенно целовал МакЭвоя, прикрыв глаза и не имея возможности остановиться. Вдруг закрытые до сих пор голубые глаза резко распахнулись, на миг оцепенев от удивления. А потом Фассбендер почувствовал, что ослабевшие руки Джеймса отталкивают его. Он поспешно отстранился и, покраснев как маков цвет, отвернулся в сторону.
— Ты же обещал не приходить в мои сны, — негромко сказал Джеймс, облизывая столь желанные для Майкла губы.
— Это... Это не сон, Джеймс. В снах я не могу показываться тебе на глаза, — одними губами прошептал в ответ он.
— Нет, я не верю, что это правда! Что ты делаешь здесь? — МакЭвой словно не заметил поцелуя, продолжая бросать удивленные взгляды на кандалы, разбросанные по каюте и потирая стертые запястья.
— Я плыл из порта Конго в Германию. Увидел, что корабль работорговческий — красный флаг — и решил освободить находящихся здесь. Ваши пленители сейчас плывут в шлюпках до островка. — поведал Фассбендер.
— И с каких это пор мы такие великодушные, — прищуривая глаза, съязвил Джеймс, о чем пожалел, увидев, как меняются эмоции на лице собеседника. Сначала был ясно видна едва сдерживаемая ярость, которая постепенно успокоилась до тоски, перешедшей в усталость.
— Я не... С тех самых пор, как ты простил меня. — он собрался с духом, будто собираясь сказать что-то очень важное. — Скажи... Почему ты ответил мне так в последнем сне? Это ведь неправда, я вижу.
— Потому что тогда я слишком запутался в мыслях и согласился с первой, что была придумана не мной, — тихо сказал МакЭвой, отводя пронзительный взгляд голубых глаз, понимая, как сейчас обманут и разозлен Майкл, неясно как сумевший скрыть эмоции на лице.
— Ясно, — сухо бросил он, стараясь сдержаться, чтобы хорошенько встряхнуть Джеймса, но понимал, что все равно не имеет права прикасаться к нему. — Кто эта девушка? — он кивнул в сторону еще не пришедшей в себя Харриет.
— Это Харриет, я встретил ее, когда добирался до порта. — Джеймс говорил как можно небрежнее, но все же заметил в серых глазах промелькнувшую искру ревности. — Она мне как сестра, хотя знакомы мы совсем недавно. Ей нужно во Францию. И... Я бы тоже хотел побывать в Париже, — Майкл поджал губы.
— Я собирался плыть в Германию, но если ты , — он сделал ударение на слове «ты», — то, конечно, мы поплывем туда.
— Майкл, вовсе не...
— Нет, Джеймс, я не могу сказать по-иному. Я бы отвез тебя в любой уголок земного шара. Погиб бы, но отвез, — прошептал он.
Джеймс прикрыл глаза и тяжело выдохнул. Как же все сложно... Он абсолютно, окончательно и бесповоротно потерялся в чувствах, будучи не в силах выйти из хитроумного лабиринта отношений, слов и переданных глазами мыслей.
— Нам... Нам нужно разбудить Харриет, — пробормотал он, пытаясь замять столь печальный разговор, но глаза Майкла, несчастно сияющие от боли, говорили, что он не забудет ни этот разговор, ни самого Джеймса...
Глава 16. Снова
Джеймс поднялся, морщась от боли в затекших ногах. Он подошел к девушке, с тревожным выражением лица что-то бормочущей во сне. Волосы спутались, запястья отекли. Джеймс потряс ее за плечо. Через несколько секунд она открыла глаза, непонимающе уставившись на Джеймса. Придя в себя и оглядевшись, Харриет поняла, что абсолютно свободна, а потом заметила холодно смотревшего на нее Майкла.
— Добрый... День, наверное, — усмехнувшись, поздоровалась она, поднимаясь.
— День. И вам тоже, — учтиво, но неприветливо ответил он.
— Харриет, это Ма... Капитан Фассбендер, он спас нас, — не хотел Джеймс показывать, что они знакомы, — А это мисс Леруа.
— Приятно познакомиться, — сказали оба. Майкл наклонил голову, а Харриет сделала книксен. Джеймс, старательно избегая пристального взгляда серых глаз, натянуто улыбнулся и промолвил:
— Ей... Ее отец живет в Париже. Ты... Вы отвезете нас туда, капитан Фассбендер?
— Отвезу, отвезу, мистер МакЭвой, — тяжело было Майклу обращаться к Джеймсу так, и он поморщился.
— Что ж, тогда нам стоит подняться на палубу вашего корабля, мсье Фассбендер? — прервала затянувшееся молчание Харриет, непонимающая, что происходит с этими двумя, что за искры проскакивают между ними, электризуя воздух.
— Д-да, мисс Леруа, — словно вынырнув из небесно-голубого озера глаз Джеймса, ответил Майкл и подал руку столь ненавистной ему девушке. Джеймс последовал за ними, чувствуя разъедающую сердце щемящую боль, но в который раз забыл о ней, не придав значения и отмахнувшись. Он знал ее причину — но знать не хотел. Не хотел тонуть в ледяном, скользком, не дающим возможности вынырнуть пруду с птицей, затаскивающей его только глубже... Прогнав неприятные образы из сознания, он взобрался на палубу «Невесомости», небрежно отметив, что корабль прекрасен.
Фассбендер сжал челюсти, холодно кивнув.
— Мисс Леруа... Мистер МакЭвой, Бен проводит вас к вашим каютам, — он подозвал паренька, опасливо наклонившего голову и на ломаном английском поприветствовавшего «гостей». Он показал друзьям их каюты. Койка, маленький деревянный столик и умывальник. Харриет и Джеймсу больше ничего нужно не было, и Харриет, улегшись на кровать, задумалась о своем старом отце, о Джеймсе, о странном капитане Фассбендере, о невероятном спасении. А Джеймс поднялся обратно на палубу и встал у кормы, глядя на океан и удаляющуюся точку — островок с их пленителями вдали. Солнце слепило, заставляя прикрывать лицо рукой и щуриться. Совсем легкий ветерок едва-едва надувал паруса, безвольно висящие на мачтах.
Недовольно посмотрев на них, Майкл отвернулся к штурвалу. Практически полный штиль. В этих местах этого можно было ожидать, и остается только надеяться, что скоро свежий морской ветер направит его судно к Ла-Маншу. А пока что нужно не замечать присутствия Джеймса на корабле, всячески стараться пробудить ветер и при малейшем дуновении поднимать паруса. Он вздохнул, пытаясь выполнить первый пункт, но безуспешно. Двое людей стояли сейчас с разных сторон палубы «Невесомости» и думали друг о друге, не в силах совладать с собой и своими чувствами. Оба были глубоко несчастны — по одной только причине, которую понимали. Оба устали от этих недомолвок, взглядов, слов и мыслей.
***
Прошло две недели. Майкл и Джеймс все так же избегали друг друга, а Харриет не могла понять причины этого. Она порывалась спросить об этом у Джеймса, но так и не решилась, понимая, что тот вряд ли расскажет ей об этом — слишком уж глубокими и грустными были эти взгляды, которые словно укоряли друг друга. Вконец будучи запутавшейся, она решила плюнуть на это дело, посчитав, что это их личное дело. И если бы Джеймс хотел, он давно бы рассказал ей обо всем. А пока она понимала только то, что эти двое были знакомы до этой встречи. Как? По глазам, по жестам, по речи — оба называли друг друга по имени, но, вспоминая, что не знакомы, обрывали себя и говорили официально.
Но, слава Богу, близился Ла-Манш, а потом родная Франция с ее полями, травами, лугами... Париж с маленькими улочками, переулками, ходя по которым, можно стоптать ноги, горячий чай в глиняной кружке, завезенный торговцами из далекой Индии... Теплый дом, наполненный улыбками маленьких кузин, дочерей сестры ее покойной матери, камин с издающими треск дровами из ближайшего леса... Радушный, добрый, любящий отец с его горячими руками и крепкими объятьями... Харриет понимала, как скучает по всем этим вещам и радовалась скорому воссоединению.
Был поздний вечер. Капитан ушел в свою каюту, оставив у штурвала рулевого. Джеймс был в своей каюте. Он смотрел на деревянный потолок, все думая о снах, посланных ему полмесяца назад. Мысль проскочила в его голове, но он, успев схватить ее, вскочил с кровати и, недолго думая, отправился к каюте Майкла. Подойдя к двери, ведущей туда, он затаил дыхание и постучал.
— Войдите, — послышался знакомый недовольный голос из комнаты. Джеймс толкнул дверь, и с легким скрипом та отворилась. Он зашел внутрь и встретился глазами с Майклом, слегка опешившим от его прихода.
— Зачем ты пришел? — он сузил глаза, подняв подбородок и смотря Джеймсу в глаза.
— Я хотел задать вопрос, — МакЭвой подошел вплотную к койке капитана. Он облизнул губы, чем вызвал громкий вздох у Майкла, неуспевшего его сдержать. — Как ты забрался в мои сны?
— Шаман, — выплюнул Майкл, отвернувшись и поджав губы.
— Что? — недоумевающе переспросил шотландец, не понимая, как привлекательно сейчас выглядит: голубые глаза горят чистым огнем, язык облизывает алые губы, темно-русые волосы растрепаны, на щеках румянец, вызванный духотой в комнате.
— Ох, чертов шотландец, — пробормотал Майкл, сходя с ума от одного взгляда на Джеймса. — Кхм-кхм, я хотел сказать, у меня на корабле кок — бывший шаман из какого-то африканского племени. Так вот, он может посещать чужие сны и даже приводить туда других. Только показываться на глаза никому во снах мы не можем, — хрипло поведал Фассбендер, прикрывая помутневшие глаза.
— Ах вот оно что! — Джеймс кивнул самому себе, припоминая сны. — Теперь стало ясно, спасибо, что рассказал, — он коротко улыбнулся и направился к выходу из каюты, случайно задев рукой колено Майкла.
— Черт бы тебя побрал, соблазнитель! — взвыл Фассбендер и, налетев на уходящего МакЭвоя, придал его к стене и быстро, страстно, собственнически поцеловал. Джеймс слабо сопротивлялся до тех пор, пока не понял, что ему нравится, и ответил на поцелуй, вдыхая запах табака и моря. Сильные руки Майкла забрались ему под рубашку, гладя и сжимая кожу. МакЭвой отчаянно покраснел, понимая, что не готов к тому, что последует далее. Он отвернул голову, закрыв лицо волосами и что-то тихо бормоча. Майкл, сразу все поняв, опустил руки и, отойдя, бросился на кровать.
— Джеймс, зачем ты так? — устало сказал он. — Приходишь такой... Красивый, наклоняешься ближе — ты ведь специально, да?
— Нет, Майкл, нет. Просто ты не можешь удержаться. Я пришел спросить, — тихо сказал Джеймс, сползая на пол. — И попросить... Не избегай меня больше.
— Как?! Как я могу не избегать тебя? Единственный раз, когда мы находились одни, я не удержался! Понимаешь? — он сжал кулаки так, что на ладонях остались отметины ногтей.
— Господи... Что мне делать? Я не понимаю! Я хочу этого, но просто не могу... — Джеймс спрятал лицо в ладонях, плечи сотряслись от бесслезного плача.
— Я постараюсь, Джеймс, постараюсь не избегать тебя... — негромко сказал Майкл и отвернулся, пытаясь совладать с желанием и невыносимой грустью.
— Спасибо... Франция близко... Я не знаю, как переживу разлуку, но... Я не могу видеть тебя каждый день и бояться своих чувств, — он бросил тоскливый взгляд голубых глаз на Майкла и вышел из комнаты, уже не оборачиваясь.
Глава 17. Разлука. Луи Ру
Фрегат «Невесомость» приближался к порту Шербура, приморского города Франции. Холодало. Солнце, уже не кровожадное и скромно склоняющееся перед властвующими здесь облаками, стыдливо спряталось за ними. Дул холодный, пробирающий до костей ветер с моря. Джеймс и Харриет уже стояли на палубе, тихо перебрасываясь парой фраз. Джеймс понимал, что буквально через полчаса они с Майклом расстанутся — и не увидятся никогда. И как это пережить, спрашивал себя он. Как заглушить боль и посадить птицу по имени Любовь совсем не в золоченую клетку, заперев ее на семь замков? Птица не сдастся, даже если накрыть ее платком «приязни», которая столь часто проскальзывает между двумя людьми, называющими ее влюбленностью. Птица будет кричать, прося выпустить ее наружу, а как только замки не выдержат ее протяжного волчьего воя, она вылетит наружу и... Убьет ее владельца, не сумевшего успокоить Любовь, которой не суждено было осуществиться. Так думал Джеймс, не отводя взгляда от Майкла, стоящего к нему спиной. Те несколько дней после случая в капитанской каюте прошли относительно спокойно, хотя Майкл и Джеймс и оставались вдвоем в одной комнате. Они разговаривали на какие-то совершенно неинтересные темы, пристально смотря друг на друга и иногда отвечая невпопад. Как бы невзначай Майкл часто касался руки или колена Джеймса, заставляя того непонятно отчего заливаться краской.
Разумеется, для их положения лучше бы им было не показываться друг другу на глаза, но они не могли не наслаждаться видом друг друга каждый божий день. Майкл не мог понять поведения Джеймса: он видел, что шотландец чувствует то же самое, что и он, Майкл, но почему-то не хочет отношений... Стоило Фассбендеру приблизиться к МакЭвою ближе, чем на полметра, он краснел, прятал глаза и, отстраняясь, сбивчиво оправдывался. Майкл пытался узнать ответ на свой вопрос, но всякий раз Джеймс увиливал от ответа, переводя тему, и Фассбендеру ничего не оставалось, кроме как перестать задавать уже ставший присказкой, набивший оскомину вопрос.
...А вот и порт. Майкл медленно, словно нехотя, «посадил» корабль, сказав матросу пришвартовать фрегат и помочь Харриет спуститься на твердую землю, что она, попрощавшись с Майклом — вежливо и с Джеймсом — чувственно, по-доброму, благодарно, и сделала, направившись затем к извозчикам, прося подвезти ее «за красивые глаза». Наконец, один из них согласился, поскольку в карете сидела приветливая пожилая дама, отправляющаяся в Париж, великодушно предложившая девушке поехать с ней. В последний, стало быть, раз она посмотрела на Джеймса теплыми карими глазами и села в карету, снова подумав о скорой встрече с отцом. Было немного грустно от расставания с полюбившимся ей шотландцем, но она знала, что переживет. Много раз приходилось ей терять друзей и близких. Она повернулась к заботливой старушке и начала беседу, которую та, скучающая в одиночестве, охотно поддержала.
Джеймс смотрел на удаляющуюся карету, когда Майкл быстрым шагом преодолел расстояние, отделяющее их, нежно обнял его сзади и, обжигая МакЭвоя своим горячим дыханием, прошептал:
— Один поцелуй. Один поцелуй, Джеймс, и мы больше никогда не увидимся, — он понимал, что этим только растравляет раны, но слова вылетели из его рта раньше, чем он успел их сдержать.
— Нет, Майкл, прости... Я не удержусь, просто не удержусь. Моя мать... Она в Шотландии. И я направляюсь туда. А ты — ты не сможешь вести оседлую жизнь, ты слишком непредсказуем, ветер приключений всегда направляет тебя туда, куда хочет. — Джеймс повернулся к Майклу, не разрывая объятий, подняв голову.
— Я довезу тебя до Шотландии, — отчаявшись, сказал Майкл. — Когда уеду из порта Гаера, что на полсотни миль севернее.
— Нет, нет, нет, я не удержусь... И погибну от тоски, потому что плавать на кораблях я вряд ли когда-нибудь смогу, а вот тебя я не дождусь. Я буду волноваться, скучать — так же, как моя мать, когда отец уплывал. Мне было больно смотреть на нее такой, и я не хочу сходить с ума от тоски так же, — покачав головой и смахивая непрошенную слезу, Джеймс шепнул «Прощай, я всегда буду любить тебя!» и сбежал с трапа на деревянную пристань. Майкл все еще чувствовал его дыхание на своей шее, а теплые руки — на руках. Он закрыл глаза, пытаясь запечатлить навеки образ такого Джеймса в сознании, а потом побрел, опустошенный и выжатый, к штурвалу, оглядываясь, но уже не видя МакЭвоя в толпе.
— Капитан Суарес! — окликнули его. Снова перед ним выстроилась в ряд вся команда.
— Я капитан Фассбендер... И у меня нет денег, чтобы вам заплатить, — огорошил всех их он.
— Как? А как же капитан Суарес? — спросил паренек, провожавший Харриет, но шаман-кок перебил его. — Мы хотели бы сказать, что вы полюбились нам, как капитан, и мы продолжили бы плавать с вами всюду, куда бы вы не поплыли, и кем бы вы ни были, — все почтительно склонили головы, не заметив оторопелого взгляда Майкла.
— Я... Э-э... Это очень прекрасно, что вы так добры, команда! Тогда направляемся в порт Гаер, там мы пополним запасы продовольствия! — фальшиво улыбнувшись, но будучи обрадованным, что его команда оказалась такой преданной, вымолвил Фассбендер. — Поднять паруса!
— Есть, капитан Фассбендер! — команда бросилась поднимать паруса, а Майкл до боли прикусил язык, заставляя себя хоть на час забыть о Джеймсе. Он встал за штурвалом и посмотрел на горизонт, маячащий вдали бежевой полоской.
***
Они следили за ним. Следили с того самого момента, как увидели его бредущим по улочке Шербура, несчастного и обуренного горем. Они не спускали глаз с него. И вот однажды, когда вечером второго дня он куда-то направлялся, идя по не освещенному керосиновыми фонарями переулку, двое сильных мужчин накинули мешок ему на голову и, связав и оглушив, швырнули в коляску, которая, движимая двумя — вороной и гнедой — лошадьми, медленно поехала прочь из города, в глухую деревеньку, где была резиденция одного из главных следователей, сыщиков, полицмейстеров — даже не знаю, как их назвать, — специализировавшегося на пиратах, безжалостно отправляя их на виселицу, а с теми, кто знал об их местонахождении, обращался жестоко и никого не жалея.
***
Джеймс очнулся, оттого что на него вылили ведро ледяной воды. Чей-то грубый голос пробормотал «Очнулся, голубчик!», а потом он увидел хозяина голоса — самого Луи Ру, авторитета среди подлецов, отлавливающих пиратов и отправляющих их на эшафот. Это был пожилой мужчина лет пятидесяти, не растерявший еще волчьей хватки. Рыжая борода, усы и длинные волосы придавали ему сходство с викингом, чего он, казалось, и добивался. Он был крепок, подтянут и короткого роста. Одет мсье Ру был чересчур официально — накрахмаленная рубашка с большим жабо, выглаженный сюртук и брюки и холеные ботинки. Увидев, что Джеймс, связанный по рукам и ногам, сидит в углу, промокший насквозь и смотрящий по сторонам более чем недоуменно, Луи подошел к нему вплотную, обдав того неприятным запахом перегара и вкрадчиво спросил:
— Итак, мсье МакЭвой, не соблаговолите ли вы сказать моей скромной персоне, куда направляется Майкл Фассбендер на судне «Невесомость»? — голос источал мед, но карие глаза говорили о трусости и жестокости, столь частом сочетании у таких людей, как Ру.
— Что тебе нужно от Майкла? — резко спросил пришедший в себя и оценивший обстановку Джеймс.
— Просто Майкла, значит, — кивнул Луи. — Он пират и отправится на виселицу. Лучше тебе сказать сразу, дружок.
— Ничего я тебе не скажу, мерзавец! — голубые глаза горели огнем праведного гнева, Джеймс подался вперед. Луи отшатнулся, вмиг стерев улыбку с лица и помрачнев.
— Что ж, ладно, будь по-твоему. Приведите ее! — велел он, а у МакЭвоя сжалось сердце в нехорошем предчувствии.
Глава 18. Париж
Послышался женский плач, а потом в комнату втолкнули... Элизабет, мать Джеймса. Тот дернулся и зажмурил глаза, не веря им. Он бормотал что-то вроде «Нет, нет, только не Элизабет!» и тряс головой, словно пытаясь заставить картинку перед ним поменяться. Она тоже заметила сидящего в глубине комнаты и испуганно распахнула глаза, устало повиснув на руках держащих ее. Луи Ру кровожадно улыбнулся и попробовал спросить снова:
— Ну так что, дражайший мсье МакЭвой, скажите же нам, куда отправился многоуважаемый Майкл Фассбендер, — он растянул губы в такой улыбке, от которой внутри все переворачивается, и становится нехорошо.
— Как? Как вы нашли ее? — свистящим шепотом спросил Джеймс, всем сердцем уже ненавидящий Луи.
— Хм, ты знаешь, это было несложно. За тобой следили с того самого момента, как ты ступил на борт «Слез Ангела». — он злорадно облизнулся, смотря на перемены в лице Джеймса, мучительно наморщившего лоб в попытке понять, что имеет в виду Ру. — Помнишь паренька, которого ты угрожал убить?
— Брэндон... — выдохнул МакЭвой. Зрачки расширились, до него начало доходить. — Он все видел... Но постойте! Корабль ведь разбился!
— «Левиафан», — процедил Луи. — Хьюго Эдисон, как ты помнишь. Он слышал, как Фассбендер говорил, что отправится во Францию. Ради тебя и девушки, как я помню. — он хохотнул, довольный тем, что двое людей, столь увлеченные своими чувствами друг к другу, не заметили, что агенты Ру повсюду — и знают все.
— О-ох... Проклятье! Да вы просто жалкий, никчемный, продажный... — Джеймс недоговорил, будучи остановленным тяжелой пощечиной от разозленного капитана.
— Поосторожнее с выражениями, дружок, — холодно вымолвил Луи, а потом повернулся вполоборота к Элизабет. — Я прикажу ударять ее кинжалом каждый раз, когда ты не ответишь мне на вопрос.
— Черт бы тебя побрал, мерзавец, — тихо прошептал МакЭвой. Перед ним стоял сложнейший выбор: мать, тихо плачущая от безысходности и непонимания, или Майкл, столь нежно любивший его, готовый на все ради него, Джеймса.
— Ну же, скорее, дружок, иначе твоей матери придется несладко, — Ру покачал головой, чем заставил Джеймса сжать кулаки от ненависти и отвращения к нему.
Времени почти не оставалось, поэтому Джеймс, лицезрея сейчас не Майкла, а мать, выпалил:
— Гаер, порт Гаер, неделя, — закрыл глаза и тихо застонал от осознания того, что предал Майкла.
— Как-как? Извини, я немного глуховат на левое ухо. Ты не мог бы повторить? — Луи садистки улыбнулся, наблюдая за бессильной яростью и жуткой болью от предательства, плескавшейся в бездонных глазах МакЭвоя.
— Гаер! Гаер! Гаер! — выкрикнул шотландец и опустошенно уставился в пустоту, словно сердце его вдруг перестало биться.
— Замечательно, — удовлетворительно кивнул Ру. — Теперь пристрелите женщину, а этого выкиньте на улицу.
— Не-е-е-е-ет! — раздался сначала громкий вопль, принадлежавший Джеймсу, потом женский плач, выстрел и глухой звук удара тела об пол. — Зачем? Зачем? — тихо вопрошал Джеймс, опускаясь на колени перед телом матери — его развязали.
— Это за «жалкого, никчемного и продажного», — ухмыльнулся Луи. — Уберите тело, сбросьте куда-нибудь в реку, — он поддел бездыханную Элизабет носком ботинка и брезгливо сморщился. — Фассбендера изловить в порту, привезти в Париж и казнить через, скажем, неделю. На главной площади.
— Ненавижу, — прошептал Джеймс, глядя в пустые карие глаза Луи, картинно рассмеявшегося ему прямо в лицо. Шотландца схватили под руки двое мужчин и выпроводили за ворота резиденции. Он кричал, вырывался, умоляя дать ему хотя бы похоронить Элизабет, но тщетно. Когда его отпустили, он помчался со всех ног в лес, не разбирая дороги — только там он мог побыть один. Мысль о том, что оба дорогих ему человека погибнут совсем скоро — мать уже мертва, а Майкла казнят через неделю — в том, что его поймают в маленьком порту Гаера, где некуда скрыться, он не сомневался. И в их смерти виноват только он, только Джеймс. Он обхватил голову руками и захотел, чтобы все это оказалось лишь кошмаром, и сейчас он проснется в каюте «Невесомости», на которой они с Майклом поплывут в Шотландию, где найдут его мать и заживут спокойно... Черт его дернул оставить Майкла и пойти по этому городку! В этот момент Джеймс ненавидел себя за то, что не смог убежать, не смог уберечь ни Майкла, ни мать... Он бы так и сидел весь вечер, а потом и ночь, проклиная и виня себя во всем, если бы заботливый Морфей не прилетел на своих невесомых крыльях и не укрыл бы Джеймса своим плащом, оберегающим от кошмаров — забыв его потом забрать.
Он проснулся глубоко ночью. Горе, вцепившись своими цепкими лапками в его сердце, душило и терзало Джеймса. К сожалению, с этим бог сна уже ничего поделать не мог. Голова была пустой и точно чугунной, словно по ней долго и монотонно стучали чем-то тяжелым. Слезы были выплаканы, осталась только боль, печаль и ненависть — к себе и к Луи Ру. Вспомнив о последнем, Джеймс вдруг понял, что Майкл еще жив и, возможно, он сможет спасти его... МакЭвой ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку. Нужно украсть коня, поскакать в Париж, там... Там найти Харриет, попросить ее о помощи. Если согласится — пробраться перед казнью в тюрьму и подменить палача; ослабить петлю и узлы на руках; срубить веревку и убежать прочь, прочь из города, в Шотландию... Итак, план был практически сформирован. Оставалось облечь его в рамки реальности. И Джеймс предполагал, как. Голубые глаза загорелись решимостью спасти единственного оставшегося на земле дорогого человека — Майкла Фассбендера. Он встал и медленно, осторожно ступая, вышел вон из лесу. Луна освещала ему путь. Словно вся мать-природа решила помочь Джеймсу в его деле...
Он знал, где взять коня. В резиденции столь ненавистного мистера Ру. По памяти найдя путь, Джеймс остановился перед большим, каменным, что было в то время очень дорогим, особняком. Через железные, кованые, скрипящие и черные как смоль врата пролезть было очень трудно, но с грехом пополам Джеймс справился и спрыгнул на землю, подняв небольшой столп пыли вокруг себя. Он оглянулся — где-то должна была быть конюшня. А вот, кажется, и она: деревянное здание с немного покосившейся крышей, откуда иногда доносилось тихое ржание, приглушенное прочными стенами. Джеймс побрел на звук, оглядываясь на предмет стражников, которые, однако, так и не показались, стало быть, напившись в каком-нибудь дешевом кабаке. Он толкнул дверь конюшни и зашел внутрь. На него воззрились несколько десятков пар больших и теплых лошадиных глаз. МакЭвой выбрал наиболее спокойного, не брыкающегося и уравновешенного коня — серого в яблоках Валета, так его звали. Стараясь издавать как можно меньше шума, он вывел коня за уздечку из стойла, одел на него седло, подтянул подпруги и, решив оседлать его, будучи подальше от какого-либо из населенных пунктов, тихо повел Валета за собой через черный ход — выход из конюшни, о котором шотландец даже и не подумал, перелезая через ворота. Пройдя с конем еще полмили, когда ненавистная усадьба, оказавшаяся совсем маленькой, Джеймс сел на коня и, хлестнув уздечкой и ударив Валета по бокам, отправился по ответвлению главной дороги Франции к Парижу, где лежала его Судьба, великая и непобедимая...
Глава 19. Прости меня...
Буквально несколько минут назад матросы погрузили провизию, чего уж таить, украденную, на «Невесомость» и принесли необходимое количество пресной воды. В общем-то, команда была уже готова, да и корабль уже немного кренился от погруженных на него запасов.
Наступил вечер. Снова слабое солнце, умирая, завещало облакам хранить звезды от опасностей, словно не зная, что скоро само спрячет их от пристальных людских взглядов. Облака заалели — то ли от смущения, ведь им поручили прятать звезды, то ли от брошенной в них солнцем краски. Океан недовольно шумел, точно ожидая, когда же небесное светило провалится в его нутро, не имея возможности выбраться. А луна, прекрасная и бледная, готовилась выйти в свет, словно застенчивая красавица, впервые представленная свету. Вот только она мыслила помешать союзу облаков и солнца, отражая свет звезд и делая их сияние только ярче — она будто говорила, что такую красоту прятать нельзя, это же бриллианты, рассыпанные по прекрасной и нежной коже неба, игриво переливающегося цветами от лазурно-голубого до темно-синего, от бледновато-желтого до мягко-розового. И именно луна сейчас освещала путь Джеймсу...
Многие сейчас любовались открывшейся картиной, словно вмиг упавшей с мольберта Творца. Но только не двое, только прибывших в порт Гаер на коляске с приделанной сзади железной клеткой, оставшейся со времен Святой Инквизиции, чтобы поймать величайшего из пиратов Европы, забывшего о всякой бдительности из-за клубка чувств, которые заполняли его, не давая возможности даже здраво мыслить о чем-то другом... Посланцы Луи доехали до небольшого луга при входе в город, спрыгнули с коляски, стреножили коней и, оставив Дэгейра и Гвеневер мирно щипать сочную ярко-зеленую траву на лугу, пешими отправились к порту, занимавшему бóльшую часть маленького городка. Лукас и Пьер как-то имена на Логана и Пьетро похожи ._., а именно так звали тех, с кем скоро доведется Майклу провести целую неделю, о чем-то тихо говорили. Вероятно, они обсуждали, как поймать Фассбендера, столь устрашающе описанного в многочисленных байках о пиратах. Лукас и Пьер были опытными, за их плечами числилось около тридцати пойманных и отправленных прямиком на эшафот пиратов. Они знали, что скорее всего пират захочет умереть от выстрела мушкета, приставленного к виску, чем на виселице, а потому нужно было оказать психологическое давление. Пьер тренировался заставлять людей ломаться без физической боли, и сейчас он тоже знал, на какую болевую точку надавить, и ему было не жаль тех, кого он ловил — они ведь пираты, низший сорт, убийцы и пьяницы — хотя сам он был не лучше.
А вот, впрочем, и порт. Нескольких секунд хватило, чтобы заметить скромно прячущуюся в тени других кораблей «Невесомость», а за штурвалом — самого Фассбендера. Команда тоже была на судне, занимаясь своими делами. Мужчины переглянулись. Лукас, незаметно подойдя к фрегату, забрался по швартову на палубу. Раздалось восемь громких выстрелов из мушкета. Восемь человек из команды, находившиеся сейчас на палубе, упали замертво, убитые темно-серым порошком, что зовется порох. Майкл резко развернулся, выхватив из-за пазухи мушкет и палаш. Увидев «блюстителя закона», направляющего на него оружие, он сощурил глаза и усмехнулся уголками губ.
— Что ж, господин хороший, прошу стрелять, я ваш, — насмешливо вымолвил он.
— Нет уж, собака, сдохнешь в петле! — прорычал Лукас, впрочем, тут же взяв себя в руки. — Хотел бы повидать ненаглядного своего Джеймса?
— Что ты знаешь о нем? — резко отреагировав на шесть сказанных слов Майкл, абсолютно забыв о том, что вряд ли бы тот, кто хочет поймать его, пришел один.
— Только то, что это он сказал нам, где искать тебя, — раздался шепот за спиной, а потом его обладатель тяжелой дубиной выбил из рук Фассбендера сначала мушкет, а потом и палаш. Это был Пьер. Они оба набросились на Майкла, отчаянно пытающегося вырваться, и вскоре сумели связать его.
— Что за бред ты несешь, полоумный? Джеймс не мог так поступить, — выкрикнул пленник, не веря своим ушам.
— Мог, еще как! Ты и вправду думаешь, что он весь из себя ангелочек? Стоило нам найти его, он сразу все охотно рассказал, — усмехнулся Пьер, с извращенной радостью наблюдая за непониманием и злостью на лице Майкла.
— Нет, нет, нет... Это не так, вы просто заставили его... — не хотел он верить в это, но мысленно уже обреченно соглашался с их словами.
— Как же? И Лукас подтвердит! Тем более, после тех пыток мало кто сможет простить, — покачивая головой, продолжал ломать надтреснутую уже связь между Джеймсом и Майклом Пьер.
Фассбендер уткнулся лицом в деревянный пол, желая просто умереть. Что может быть хуже предательства? Впрочем, он сам виноват, сначала пытал МакЭвоя, а потом надеялся на чувства... Он сам был идиотом, не разглядевшим истинной сущности шотландца. С громким треском нить, связывающая их, порвалась. Пьер добился своего. Почти бесчувственного, словно бревно, великого пирата отволокли к лугу и швырнули в железную клетку, заперев ржавую дверь. Но ему уже было все равно... Не замечал он смены дня и ночи, облаков, луны, умирающей от невозможности сказать Майклу, что страшной ложью были слова Пьера, солнца, дождя, соратника луны, так же страдающего от боли в сердце пленника. Апатично и вяло он позволил привести себя в камеру парижской Бастилии, дожидаясь, когда же, наконец, наступит день казни. Страшная боль и обида разъедали его душу, словно кислотой, выжигая все живое. Единственный человек, ради которого он изменился, оказался предателем. Интересно было узнать, сколько заплатили голубоглазому соблазнителю за него, Майкла... С такими мыслями он засыпал и просыпался день ото дня, пока не прошла неделя.
Связанного, грязного, несчастного, с потухшим взором серых глаз, вели его по главной площади к виселице, выструганной из прекрасной когда-то сосны, росшей в ближайшем лесу. Фассбендера буквально швырнули в руки палача, дрожащими руками надевшего на него петлю. Голубые глаза его смотрели с сожалением. Руки в перчатках ослабили петлю на шее, а потом развязали узлы на руках и ногах, делая вид, что затягивают их... Майкл, почти очнувшийся от привычной уже апатии, непонимающе взглянул на палача и увидел знакомые голубые глаза... А потом услышал тихий шепот, столько раз шептавший Майклу прекрасные слова: «На счет три — бежим! Раз... Два... Три!» Рычаг опустился, издав протяжный скрип; толпа взревела, бросая камни в преступника. Время словно замедлилось. Освободившимися руками Фассбендер снял петлю с шеи и, взяв палача за руку, потащил за собой с эшафота. Они бежали долго, удирая от разъяренной толпы, лишенной еженедельного развлечения. Остановившись только в лесу, где была срублена та сосна, они позволили себе остановиться и отдышаться. Только сейчас Майкл понял, что избежал долгожданной подруги-смерти — ради того, кто его предал. Сдернув маску с головы палача, он убедился — перед ним стоял запыхавшийся и взмокший Джеймс, чьи глаза сияли радостью пополам с неутихающим горем от смерти матери.
— Зачем ты спас меня, предатель?
— Ч-что? Предатель? О чем ты, Майкл? — Джеймс взял его за руку, но тот вывернулся, отойдя назад.
— Не делай вид, что не знаешь! Сколько тебе заплатили за меня? — бросил Фассбендер.
— Да как ты?.. Как ты смеешь! У них была моя мать, понимаешь ты это?! Они убили ее... — злость вспыхнула в голубых глазах, тут же сменившись слезами.
— Но как же... Мне же сказали... — обескураженно прошептал пират.
— А тебе не приходило в голову, что они могли солгать? А? Почему ты поверил им? — зло выкрикнул он. Не верилось, что зря он спасал этого черствого и уже падающего в бездну ада человека.
— Господи боже... Джеймс, я не... Прости меня, я полный идиот! Я не знаю, почему поверил ему, — закачал головой Майкл, пытаясь обнять вырывающегося Джеймса.
— Да иди ты... Я никогда, никогда бы не предал тебя ни за какие деньги! А вот ты... Ты поверил одному их слову, будто это они сопровождали тебя так долго, помогая выбраться из пропасти, — бормотал МакЭвой. — Прощай, Майкл. Теперь живи спокойно, «предатель» тебя больше не потревожит, — вдруг он резко побежал по лесу, виляя между поваленных деревьев.
— Стой, умоляю, Джеймс, — кричал Майкл, пока ветер относил его слова шотландцу, искренне желая их примирить. — Прошу тебя, — каждый раз он почти догонял Джеймса, но отставал, зацепившись за сучок или бревно.
Наконец, голубоглазый выдохся и остановился у небольшой пещерки. Если повезет, Майкл не заметит его. Он спрятался в пещерке. К несчастью, тот остановился там же и, к удивлению МакЭвоя, по его грязной щеке потекла одна-единственная слеза, а потом послышался негромкий шепот:
«Джеймс... Прости меня, прости, Джеймс...»
Глава 20. Возвращение
Майкл сидел на поваленном дереве и сходил с ума от мысли, что счастье было так близко, и сейчас они могли бы уже исступленно целоваться, забыв о мире вокруг, но нет — он, чертов идиот, поверивший на слово незнакомому человеку, пленившему его, вместо того, чтобы поверить любимому шотландцу, в глазах которого отражалась невозможность солгать. Какой же он непроходимый тупица! Джеймс спас его, бескорыстно требуя всего лишь любви, но Майклу понадобилось обвинить невинного во всех грехах, что только можно совершить... О, как же сейчас Фассбендер хотел вернуть время на две минуты назад — он бы пожертвовал для этого двумя годами жизни, да чем угодно! Но это было невозможно, и он это прекрасно знал. Отчаяние и досада крепко обвили его, словно помогая, но на самом деле только усиливая страдания. С головой они накрыли его, не позволив даже глотнуть свежего воздуха. Майкл задыхался в пучине безысходности, не видя и не слыша ничего вокруг. Даже столь прекрасный лес в его померкших серых глазах отражался пустотой. Он не слышал пения неведомых прекрасных птиц, заливающихся изысканными трелями и переговаривающимися на им одном известном языке; не видел он великолепия деревьев, облаченных в балахоны, заботливо подоткнутые матушкой-природой, чья переливающаяся всеми оттенками зеленого и желтого листва освещалась полуденным солнцем, совсем, однако, не греющим; коричневых шершавых стволов сосен и лиственных деревьев, что было очень странным сочетанием, так и манящих прикоснуться к ним и провести рукой; зарослей черники, словно приглашающих отведать волшебной ягоды, красящей губы и язык в смертельный черно-фиолетовый цвет; рядом скромно прячущейся маленькой брусники, алеющей на фоне зелени, но не менее красивой. И самое главное — он не видел Джеймса, который отвел взгляд от Майкла, уставившись в одну точку на «стене» укрытия и стараясь отрешиться ото всех, абсолютно всех мыслей, что получалось чрезвычайно плохо.
...Рука Майкла случайно коснулась веревки, зацепившейся за железную пуговку на рубашке. Она была крепкой и достаточно длинной. В голову забралась неприятная мыслишка, которую Майкл, впрочем, прогонять не собирался: «Может, исполнить приговор самому?» Он поднял голову наверх. На уровне его шеи как раз был большой сук, очень крепкий и не сухой, так что упасть не грозило точно. Жить было незачем — Джеймс ушел, а других близких у него не было. Агенты Ру найдут его рано или поздно и повесят на площади, приведя в исполнение давний приговор. А скрываться, прятаться, нигде не оставаясь подолгу — такая жизнь не по вкусу Фассбендеру. Поэтому он завязал из веревки небольшую петлю, встал на бревно, на котором сидел и закинул ее на сук. Вот только бревно было мокрым после вчерашнего дождя, того самого советчика луны, которая словно знала о том, что произойдет, а потому Майкл поскользнулся и инстинктивно схватился за висящую веревку. Сук с громким треском обломился под тяжестью тела — все-таки сухой — и, чертыхнувшись и помянув всех демонов ада, Фассбендер свалился на землю, хорошенько приложившись головой к злополучному бревну. Он тихонько застонал от боли и осознания собственной никчемности. Его пробудила от страдания крепкая оплеуха, отвешенная знакомой рукой.
— Ты совсем с ума сошел, идиот?! — прокричал в самое ухо чуть хрипловатый голос, который Фассбендер узнал бы из тысячи, а потом перед глазами показался обладатель голоса, Джеймс МакЭвой, не на шутку разозлившийся. — А что, если бы бревно не подломилось, а я бы не увидел? Что тогда? Ты обо мне подумал? — рычал «ангел», тряся все еще не верившего в появление возлюбленного Майкла.
— Я не... Ты ведь ушел, и незачем мне было жить... — пробормотал он, закрывая и снова открывая глаза.
— Господи! Идиот, полный идиот! — Джеймс склонился над Майклом и, завешивая весь вид спутанными волосами, прижался губами к губам Майкла.
Тот, опешивший на секунду, вскоре опомнился и, вдохнув запах чего-то сладкого, с большим остервенением ответил на поцелуй, проникая языком в чужой горячий рот и слегка прикусывая столь сладкие и желанные губы. Джеймс страстно застонал, когда Майкл повалил его на сырую землю, придавив собой и принялся яростно раздевать.
Сильные толчки в податливое тело Джеймса, извивающегося и стонущего под ним... Ногти на спине, принадлежащие все тому же шотландцу и оставляющие красные полосы... Жесткие темно-русые волосы, все еще пахнущие морем... Алые губы, столь сладкие и нежные... Голубые глаза, помутневшие и затмившиеся от желания, но смотрящие так же любяще и ласково... И, наконец, громкий крик в исступлении «Майкл...»
Майкл проснулся от стука зубов лежащего рядом Джеймса. Было холодно, хотя только-только зашло солнце — все-таки долго они спали. Он повернулся к Джеймсу и, прошептав «Больше не замерзнешь», прижал к себе и вдохнул запах моря, столь полюбившийся ему. Синие глаза распахнулись. Джеймс проснулся и только крепче прижался к возлюбленному, шепнув «Я люблю тебя, Майкл». Так они и лежали, слушая ровное дыхание друг друга, пока прекрасная луна не взошла на небесный престол. Тогда холодно стало обоим, несмотря на доброту ночной владычицы. Нехотя разняв объятья, оба оделись и, переглянувшись, задумались, что делать дальше.
— Можно поехать к Харриет, она живет в Париже. Она поможет нам, — промолвил Джеймс, облизывая зацелованные губы.
— Не делай так, Джеймс, иначе... — выразительно поднял брови Майкл. — Отличная идея. Вот только где нам найти ее?
— Иначе что? — переспросил МакЭвой и снова бесстыдно облизнулся. — Не знаю... Обыщем город, что ли.
— О-ох, Джеймс, умоляю, не сейчас, — улыбнулся Фассбендер, — Хорошо, только давай не разделяться! — он взял Джеймса за руку.
— Мм... Так и быть, не разделимся, — усмехнулся шотландец, вняв, наконец, просьбам любимого. — Тогда обратно в Париж?
— Именно, — подписался под словами Джеймса Майкл, и, взявшись за руки, двое влюбленных зашагали в сторону выхода из леса, словно забыв о тех несчастьях, преследующих их с момента «знакомства». Конечно, Джеймс скорбел о погибших родителях, но не показывал этого Майклу; а тот, в свою очередь, все еще не мог простить себе смерть Уильяма, но всячески веселил МакЭвоя шутками.
— Кстати, скажи, как ты сделался палачом? — поинтересовался он.
— Видишь ли, свободных вакансий на тот момент не было, а потому пришлось мне отнять чужую, — Джеймс улыбнулся, однако почти сразу стер улыбку с лица, вспомнив о той ночи. — Стояла ненастная ночь. Не видно было ни зги. Луна скрылась за грозовыми облаками, дождь так и хлестал, заставляя промокнуть до нитки. То и дело гремел гром и ударяла молния. Представляю, что творилось в океане, — поежился он. — Я пробрался к тюрьме, увидел пустое окно на первом этаже, когда обошел здание дважды, забрался внутрь. Это была комната с топорами — видимо, рубить головы. И тут внутрь вдруг как зашел палач. Настоящий. Мне... Мне пришлось швырнуть в него топором. Он погиб, прости меня Господь за этот грех. Я переоделся в его одежду, а тело выбросил в то же окно, там были кусты. Надеюсь, его уже нашли... Вот и все, как видишь.
— Ясно. А палача мне нисколько не жаль, он подонок и мерзавец, — серые глаза похолодели и на миг заволоклись дымкой злости. — Прости.
— Ничего страшного, я тебя понимаю. Но и ты меня прости, я не подумал о тебе...
— А вот и Париж! — словно переводя тему разговора, шепнул Майкл. Они вошли в городские ворота беспрепятственно, поскольку стражники слишком много выпили и были без сознания.
— Как красиво... — восхищенно вымолвил Джеймс, оглядываясь по сторонам — они уже шли по главной улице города.
— Париж так же красив, как и ты, — Майкл не удержался от мягкого и целомудренного поцелуя в прекрасные губы...