Разбить зеркало саморефлексии
Мы провели ночь на том месте, где я занимался вспоминанием происходившего со мной в Гуаймасе. Поскольку моя точка сборки была все еще податливой, дон Хуан ночью помогал мне достичь новых ее положений, которые затем уходили вглубь моего сознания и совершенно забывались.
На следующий день я был не в состоянии вспомнить ничего из случившегося и воспринятого. Тем не менее я остро ощущал, что приобрел какой-то странный опыт. Дон Хуан подтвердил, что моя точка сборки сместилась глубже, чем он ожидал. Однако он отказался хотя бы намекнуть на то, что же именно я сделал. Он лишь сказал по этому поводу, что рано или поздно я вспомню все.
В полдень мы продолжили подниматься в горы. Мы шли молча, не останавливаясь почти до самого вечера. Во время неспешного подъема на пологий скальный уступ дон Хуан неожиданно заговорил. Я не понял ни слона. Он повторял это до тех пор, пока я не сообразил, что мы остановимся на широком плато, видимом с того места, где мы находились сейчас. Еще он сказал, что там за валунами и густым кустарником можно укрыться от ветра.
- Скажи, можешь ли ты определить место на этом плато, которое наилучшим образом подошло бы нам для ночевки? - спросил он.
Еще раньше, во время подъема, я приметил почти незаметный выступ. Он казался темным пятном на склоне горы. Я обнаружил его, быстро скользнув взглядом по этому месту. Теперь, когда дон Хуан спрашивал о моем мнении, мне удалось определить пятно еще более темное, почти черное, на южной стороне уступа. Этот казавшийся мрачным уступ и почти черное пятно на нем не вызывали ни малейшего чувства страха или беспокойства. Мне нравился уступ, а его черное пятно нравилось еще больше.
- То пятно очень темное, но оно мне нравится, - сказал я, когда мы достигли края скалы.
Дон Хуан согласился с тем, что на этом месте будет лучше всего провести ночь. Он сказал, что тут имеется особый уровень энергии, и что ему тоже нравится эта приятная темнота.
Мы направились к скальным выступам. Дон Хуан определил нужное место по валунам, и мы сели, прислонившись к ним спиной.
Я сказал, что, с одной стороны, выбрать именно это место было просто моей удачной догадкой, но с другой, - я не могу не учитывать тот факт, что воспринял его глазами.
- Я бы не сказал, что ты воспринял его исключительно глазами, - сказал дон Хуан. Все было немного сложнее.
- Что ты имеешь в виду, дон Хуан? - спросил я.
- Я хотел сказать, что у тебя есть способности, о которых ты до сих пор не догадываешься, - ответил он, - Поскольку ты весьма беспечен, ты можешь думать обо всем, что ты замечаешь, как об обычном чувственном восприятии.
Он сказал, что если я сомневаюсь в этом, то могу вновь спуститься к подножью горы и убедиться в справедливости его слов. Он предупредил, что я не смогу заметить темный выступ, просто глядя на него.
Я всячески заверил его, что ни в коем случае не сомневаюсь, поскольку не собираюсь вновь спускаться с горы.
Однако, он настаивал на спуске. Я думал, что он делает это просто чтобы поддразнить меня. Меня это раздражало, ведь, по моему мнению, сейчас он должен был быть серьезным. Он так смеялся, что даже закашлялся.
Он отметил, что все животные могут выделить в местах своего обитания территории с особыми уровнями энергии. Большинство животных боятся этих мест и избегают их. Исключением являются горный лев и койот, которые ложатся там и даже спят, не обращая внимания на последствия. Но только маги намеренно ищут такие места из-за их особой эффективности.
Я спросил его, что это за эффекты. Он сказал, что они проявляются в виде толчков укрепляющей энергии, и заметил, что такие места могут находить и люди, живущие в естественной среде, хотя они и не догадываются об их существовании и оказываемом ими действии.
- Как же они узнают, что нашли такие места? - спросил я.
- Они никогда и не узнают, - ответил дон Хуан. - Маги, наблюдая за людьми, идущими по горным тропам, замечают, что когда те устают, они располагаются на отдых именно в местах, которые имеют положительный уровень энергии. С другой стороны, проходя по территории с вредоносным потоком энергии, они становятся нервными и прибавляют шагу. Если спросить их об этом, они ответят, что хотят быстрее пройти данный участок, потому что чувствуют прилив энергии. Однако все наоборот - единственное место, придающее им энергию, есть то, где они чувствуют усталость.
Он сказал, что маги могут находить такие места, воспринимая всем своим телом небольшие всплески волн энергии там, где они находятся. Возросшая энергия магов, полученная за счет исчезновения чувства собственной важности, позволяет их чувствам расширить свой диапазон восприятия.
- Я постоянно стараюсь показать тебе, что единственно правильными действиями как для магов, так и для обычных людей являются те, что направлены на сопротивление вовлечению нас в наш образ себя, - продолжал дон Хуан. - Цель Нагваля в отношении его учеников - это разбить зеркало их саморефлексии.
Он добавил, что каждый ученик - это особый случай, и что Нагваль предоставляет духу позаботиться о деталях.
- Каждый из нас в равной степени подвержен своей саморефлексии, - продолжал он. - Это проявляется в виде потребностей. Например, до того, как я стал на путь знания, моя жизнь была бесконечной чередой потребностей. И даже годы спустя после того, как Нагваль Хулиан взял меня под свое крыло, я все еще испытывал множество потребностей, может быть, даже в большей степени, чем раньше. Однако существуют и маги, и обычные люди, которые не нуждаются ни в чем. Они получают умиротворение, гармонию, смех, знание непосредственно от духа. Такие люди не нуждаются в посредниках. Другое дело - ты и я. Я - твой посредник, моим был Нагваль Хулиан. Посредники, кроме того, что предоставляют минимальный шанс - осознание намерения, еще и помогают разбить зеркало саморефлексии. Единственной конкретной помощью, которую ты когда-либо получал от меня, является разрушение твоей саморефлексии. Если бы это было не так, ты попросту терял бы время. Это единственная реальная помощь, которую я тебе оказывал.
- Но ты научил меня, дон Хуан, большему, чем кто бы то ни было за всю мою жизнь, - запротестовал я.
- Я учил тебя разным вещам только для того, чтобы завладеть твоим вниманием, - сказал он. - Хотя ты и уверен, что это обучение было важной частью моих инструкций, однако ты заблуждаешься. От инструкций немного пользы. Маги утверждают, что значение имеет лишь сдвиг точки сборки и что такой сдвиг, как тебе известно, зависит от возрастания энергии, а не от инструкций.
Затем он сделал странное заявление. Он сказал, что любое человеческое существо, соблюдающее особую, весьма простую последовательность действий, может научиться сдвигать свою точку сборки.
Я заметил, что он противоречит самому себе. Последовательность действий для меня и означала выполнение инструкций. Она заключалась в выполнении тех или иных процедур.
- В мире магов ты найдешь сплошные противоречия в терминах, - ответил он, - На практике же никаких противоречий нет. Та последовательность действий, о которой я говорю, приходит из способности осознавать ее. Для этого необходим Нагваль. Вот почему я сказал, что Нагваль только предоставляет минимальный шанс. Но этот минимальный шанс не является инструкцией такого, например, типа, как та, что нужна тебе, чтобы научиться управлять машиной. Минимальный шанс заключается в осознании духа.
Он объяснил, что та особая последовательность, которую он имел в виду, является осознанием чувства собственной важности как силы, фиксирующей точку сборки в одном положении. Когда чувство собственной важности уменьшается, то больше не расходуется энергия, которая обычно тратится на его поддержку. Накопленная таким образом энергия затем служит своего рода трамплином для отправления точки сборки в невообразимое путешествие автоматически и непреднамеренно.
Такой сдвиг точки сборки уже сам по себе означает отход от саморефлексии, а это в свою очередь обеспечивает четкое связующее звено с духом. Он добавил, что в конце концов именно саморефлексия когда-то и разъединила человека с духом.
- Как я уже говорил тебе, - продолжал дон Хуан, - магия - это путешествие для возвращения. Мы, одержав победу, возвращаемся к духу, спускаясь при этом в ад. И из ада мы приносим трофеи. Одним из таких трофеев является понимание.
Я сказал ему, что упомянутая им последовательность кажется очень легкой и очень простой, когда он говорит о ней, но когда я попытался воспользоваться ею на практике, то она оказалась прямой противоположностью простоте и легкости.
- Наши трудности на этом простом пути - сказал он, - вызваны нежеланием большинства из нас принять тот факт, что на самом деле требуется так мало, чтобы идти по нему. Мы ожидаем инструкций, обучения, проводников, учителей, и когда нам говорят, что никто из них нам не нужен, мы не верим этому. Мы становимся нервными, затем теряем веру и под конец сердимся и разочаровываемся. Реальная же помощь, которая нам действительно нужна, заключается не в методах, а в правильном указании. Если кто-нибудь дает нам возможность осознать, что необходимо освободиться от чувства собственной важности, - это и есть реальная помощь.
Маги говорят что мы не нуждаемся ни в чьих убеждениях в том, что мир бесконечно сложнее, чем наши самые необузданные фантазии. Так почему же мы так зависимы? Почему мы так страстно желаем найти тебе проводника, когда все можно сделать самому? Вот ведь вопрос, а?
Дон Хуан не сказал больше ничего. Очевидно, он хотел, чтобы я подумал над этим, но меня занимало другое. Мое вспоминание подорвало определенные устои, которые я считал незыблемыми, и я отчаянно нуждался в том, чтобы он дал мне другие устои. Я нарушил затянувшееся молчание и выразил свою озабоченность. Я сказал ему, что уже смирился с тем, что вполне возможно забыть от начала до конца все, происходящее со мной в состоянии повышенного осознания. До сего дня я хорошо помнил хотя бы все то, что я совершил под его руководством в состоянии обычного осознания. Однако завтрак с доном Хуаном в Ногалесе не существовал для меня до тех пор, пока я не вспомнил его. А это событие должно было иметь место в обычном мире.
- Ты не принимаешь в расчет кое-что весьма важное, - сказал он. - Присутствия Нагваля достаточно, чтобы сместилась точка сборки. Я уже не раз шутил над твоей убежденностью в необходимости удара Нагваля. Удар по спине между лопаток, производимый мною, - это лишь способ отвлечь внимание. Он служит для того, чтобы устранить твои сомнения. Маги используют физический контакт, чтобы дать толчок телу. Он не дает ученику, которым манипулируют, ничего, кроме уверенности.
- Но кто же тогда сдвигает точку сборки, дон Хуан? - спросил я.
- Это делает дух, - ответил он тоном человека, готового потерять терпение.
Казалось, он сдержался и, улыбаясь, покачал головой из стороны в сторону, выражая этим жестом свое бессилие.
- Мне трудно принять это, - сказал я. - Мой ум руководствуется принципом причин и следствий.
Он разразился своим необъяснимым смехом, - необъяснимым, конечно, с моей точки зрения. Наверное, я выглядел раздраженным. Он положил руку мне на плечо.
- Время от времени я смеюсь так потому, что ты сумасшедший, - сказал он. - Ответ на все, о чем ты меня спрашиваешь, находится прямо у тебя перед глазами. Однако ты не видишь его. Я думаю, сумасшествие - твой бич.
Его глаза были такими лучистыми, такими озорными, что я и сам рассмеялся.
- Я продолжаю настаивать на том, что в магии не существует процедур, - продолжал он. - Нет никаких методов и ступеней. Единственное, что имеет значение - это сдвиг точки сборки. И ни одна процедура не может привести к этому. Это следствие, которое проявляется само по себе.
Он подтолкнул меня, как бы выпрямляя мне плечи, а затем стал пристально смотреть мне в глаза. Мое внимание немедленно сконцентрировалось на его словах.
- Посмотрим, как ты все это себе представляешь, - сказал он. - Только что я объяснил, что сдвиг точки сборки происходит сам по себе. Но я сказал также и то, что присутствие Нагваля вызывает сдвиг точки сборки его ученика, и что способ, с помощью которого он маскирует свою безжалостность, - или способствует, или препятствует этому сдвигу. Как бы ты разрешил это противоречие?
Я признался, что как раз собирался спросить его об этом противоречии, поскольку осознал его существование. Но я бы и думать не посмел о том, чтобы разрешить его. Я же не практикующий маг.
- Но кто же ты тогда? - спросил он.
- Я студент, изучающий антропологию, который старается разобраться, чем занимаются маги, - сказал я.
Такое заявление не совсем соответствовало истине, но не было и ложью. Дон Хуан смеялся безудержно. - Слишком поздно ты спохватился, - сказал он. - Твоя точка сборки уже сместилась. Именно такой сдвиг и делает человека магом. Он заявил, что кажущееся противоречие на самом деле является двумя сторонами одной медали. Нагваль вызывает сдвиг точки сборки тем, что помогает разрушить зеркало саморефлексии.
Но это все, что может сделать Нагваль. Реальным сдвигом занимается дух, абстрактное. Нечто такое, чего нельзя увидеть - или почувствовать, чего, казалось бы, нет, но что существует реально. По этой причине маги утверждают, что точка сборки смещается сама собой. Но они также говорят, что ее сдвигает Нагваль. Нагваль, будучи проводником абстрактного, имеет возможность выражать его посредством своих действий.
Я вопросительно взглянул на дона Хуана.
- Нагваль смещает точку сборки, и все же не он сам делает это, - сказал дон Хуан. - Возможно, тебе будет понятнее, если я скажу, что дух проявляется в соответствии с безупречностью Нагваля. Дух может смещать точку сборки в результате простого присутствия безупречного Нагваля.
Он сказал, что ему хотелось бы прояснить все это, поскольку в случае неправильного понимания у Нагваля возрастает чувство собственной важности, которое в конечном счете приводит его к разрушению.
Переведя разговор на другую тему, он сказал, что, поскольку дух не имеет ощутимой сущности, маги имеют дело скорее с особыми конкретными примерами и обстоятельствами, во время которых они могут разбить зеркало саморефлексии.
Дон Хуан заметил, что в связи с этим важно понять практическое значение различных способов, посредством которых Нагваль маскирует свою безжалостность. Он сказал, что, например, моя маска великодушия пригодна, чтобы иметь дело с людьми на поверхностном уровне, но бесполезна как способ разрушения их саморефлексии, поскольку вынуждает меня требовать от них почти невозможных решений. Я требую от них прыжка в мир магии без какой-либо подготовленности.
- К такому решению, как этот прыжок, необходимо подготовить, - продолжал он, - А для того, чтобы подготовить к нему, подойдет любая маскировка Нагвалем своей безжалостности, кроме маски великодушия.
Наверное потому, что мне отчаянно хотелось верить в реальность своего великодушия, его замечания относительно моего поведения вновь пробудили во мне огромное чувство вины. Он заверил меня, что незачем чего-то стыдиться, и что единственным нежелательным последствием моего ложного великодушия является отсутствие положительного эффекта.
Хотя в этом отношении, но его словам, я и походил во многом на его бенефактора, моя маска великодушия была слишком грубой и явной, и не годилась для меня как будущего учителя. С другой стороны, маска рассудительности, как у него самого, является очень эффективной для создания атмосферы, благоприятной для смещения точки сборки. Его ученики всецело верили в его псевдорассудительность. Фактически, они были так воодушевлены ею, что дону Хуану легко удавалось оказывать на них нужное влияние и заставлять напрягать все силы.
- Случившееся с тобой в Гуаймасе является примером того, как замаскированная безжалостность Нагваля разбивает зеркало саморефлексии, - продолжал он. - Моя маска сразила тебя. Ты, как и все вокруг меня, верил в мою рассудительность. И конечно превыше всего ты ожидал, что я непрерывно сохраняю эту свою разумность.
Когда же я начал не просто изображать поведение дряхлого немощного старика, но стал таковым, ты изо всех сил старался восстановить мою непрерывность и свою саморефлексию. И ты сказал себе, что меня, наверное, хватил удар.
В конце концов, когда уже невозможно стало верить в непрерывность моей разумности, твое зеркало начало разрушаться. С этого момента смещение твоей точки сборки стало лишь делом времени. Единственное, что еще оставалось под вопросом, - достигнет ли она места без жалости.
По-видимому, дону Хуану показалось, что я скептически отнесся к его словам, поэтому он объяснил, что мир нашей саморефлексии или нашего разума очень хрупок и держится лишь на нескольких ключевых идеях, которые образуют его основополагающий порядок. Когда такие идеи рушатся, этот основополагающий порядок перестает действовать.
- Что это за ключевые идеи, дон Хуан? - спросил я.
- В данном случае, как и в примере с аудиторией исцелительницы, о которой мы говорили, ключевой идеей является непрерывность, - ответил он.
- Что такое непрерывность? - спросил я.
- Это идея о том, что мы являемся затвердевшей глыбой, - сказал он, - В нашем сознании мир держится на том, что мы уверены в своей неизменности. Мы еще можем согласиться с тем, что наше поведение можно как-то изменить, что могут изменяться наши реакции и мнения, но идея изменения внешности или идея возможности быть кем-то другим не является частью основополагающего порядка нашей саморефлексии. Как только маг прерывает этот порядок, мир разума останавливается.
Я хотел спросить у него, достаточно ли прервать индивидуальную непрерывность, чтобы вызвать сдвиг точки сборки. Казалось, он предвидел мой вопрос. Он сказал, что такой перерыв является просто ослаблением сопротивления. Сдвигу точки сборки на самом деле помогает безжалостность Нагваля.
Затем он сравнил действия, совершенные тем вечером в Гуаймасе, с действиями исцелительницы, о которой мы говорили раньше. Он сказал, что эта исцелительница разбивала зеркало саморефлексии людей, присутствовавших на ее сеансе, с помощью серии действий, которые не имели эквивалентов в ее повседневной жизни - драматическая одержимость духом, изменения голоса, разрезание тела пациента так, чтобы были видны внутренности. Как только непрерывность идеи людей о самих себе была разорвана, их точки сборки готовы были сместиться.
Дон Хуан напомнил мне, что когда-то он познакомил меня с понятием остановки мира. Он сказал, что остановка мира является такой же необходимостью для мага, как для меня - чтение и письмо. Она заключается в том, что в ткань повседневного поведения привносится какой-то диссонирующий элемент с целью всколыхнуть обычно монотонное течение событий повседневной жизни - событий, разложенных нашим разумом по полочкам нашего сознания.
Диссонирующий элемент назывался "неделанием", или противоположностью "деланию". "Делание" - это все, что является частью целого, в котором мы отдаем себе отчет. "Неделание", в свою очередь, есть элемент, не принадлежащий к этому строго очерченному целому.
- Маги, будучи сталкерами, в совершенстве понимают человеческое поведение, - сказал, он, - Они понимают, например, что человеческие существа являются плодом инвентаризационного списка. Знание того или иного списка делает человека учеником или мастером в своей области.
Маги знают о том, что если инвентаризационный список среднего человека разрушается, такой человек или расширяет его, или же рушится его собственный мир саморефлексии. Обычный человек стремится включить в свой список новые темы, если они не противоречат основополагающему порядку этой описи. Однако если темы противоречат друг другу, разум человека рушится. Инвентаризационная опись - это разум. И маги принимают это во внимание, когда пытаются разбить зеркало саморефлексии.
Он объяснил, что в тот день он тщательно отобрал средства для разрушения моей непрерывности. Он постепенно преобразился в по-настоящему немощного старика, а затем, с целью усиления моей непрерывности, взял меня с собой в ресторан, где все знали его таким стариком.
Я прервал его. До меня дошло противоречие, которого я не замечал раньше. Тогда он говорил, что причиной его превращения было желание почувствовать, каково быть стариком. Это был благоприятный и неповторимый случай. Я понял это так, что никогда раньше он стариком не был. Однако в ресторане все знали дона Хуана как немощного старика, которого не раз хватал удар.
- Безжалостность Нагваля имеет много аспектов, - сказал он. - Это что-то вроде инструмента, который приспосабливают для различных целей. Безжалостность - это состояние бытия. Это определенный уровень намерения, которого достигает Нагваль.
Нагваль использует его, чтобы вызвать смещение собственной точки сборки или точки сборки учеников, а также в целях сталкинга. В тот день я вначале действовал как сталкер, притворившись стариком, а под конец я действительно превратился в немощного старика. Моя безжалостность, контролируемая глазами, вызвала сдвиг моей точки сборки.
Хотя я и до этого не раз бывал в ресторане как больной старик, я действовал как сталкер, всего лишь разыгрывая роль старика. Но никогда раньше моя точка сборки не смещалась так далеко в область старости и помешательства.
Он добавил, что, поскольку он намеревался быть старым, глаза его потеряли блеск, что я и заметил немедленно. Беспокойство отразилось на моем лице. То, что глаза его перестали излучать свет, было следствием использования их для намеренного перемещения в состояние старика. Как только точка сборки дона Хуана достигла необходимого положения, он смог перевоплотиться и во внешности, и в поведении, и в ощущениях.
Я попросил его рассказать подробнее об идее использования глаз для манипуляции намерением; у меня было смутное чувство, что все это мне знакомо, но даже мысленно я не мог оформить свое знание в слова.
- Все, что можно сказать по этому поводу, сводится к тому, что намерением управляют глаза, - сказал он. - Я знаю, что это так и есть. Однако, как и ты, я не могу точно выразить свое знание. Маги разрешают это противоречие, принимая нечто совершенно очевидное: человеческие существа бесконечно более сложны и загадочны, чем наши самые необузданные фантазии.
Я настаивал на том, что он до сих пор не прояснил сути дела.
- Я могу сказать лишь одно - это делают глазами, - сказал он сухо. - Не знаю как, но глаза делают это. Они притягивают намерение чем-то неопределимым, чем-то, что содержится в их сиянии. Маги говорят, что намерение проходит через глаза, а не через разум.
Дон Хуан отказался прибавить к сказанному еще что-нибудь и вернулся к объяснению моего вспоминания. Он сказал, что раз его точка сборки достигла особого положения истинной старости, все мои сомнения должны были полностью исчезнуть. Но поскольку я очень гордился своей сверхрациональностью, я немедленно попытался объяснить его перевоплощение.
- Я неоднократно повторял, что слишком большая рациональность является помехой, - сказал он. - Человеческие существа обладают очень глубоким чувством магии. Мы сами являемся частью тайны. Рациональность есть лишь наружный тонкий слой. Если мы удалим этот слой, то под ним обнаружим мага. Однако некоторые из нас с большим трудом могут проникнуть под поверхностный слой - другие же делают это с большой легкостью. Ты и я очень похожи в этом отношении - оба мы должны были трудиться до кровавого пота, прежде чем избавиться от саморефлексии.
Я объяснил ему, что для меня держаться за свою рациональность - вопрос жизни и смерти. Важность этого для меня только возросла, когда я стал постигать мир магии.
Дон Хуан заметил, что тогда, в Гуаймасе, моя рациональность стала для него исключительным испытанием. С самого начала дон Хуан должен был пустить в ход все известные ему средства, чтобы подорвать ее. С этой целью он начал сильно давить ладонями на мои плечи и почти пригнул меня к земле тяжестью своего тела. Этот грубый физический маневр послужил первым толчком для моего тела. В сочетании со страхом, вызванным отсутствием непрерывности, такой прием пробил стену моей рациональности.
- Но только нарушить рациональность было недостаточно, - продолжал дон Хуан. - Мне было известно, что для того, чтобы твоя точка сборки достигла места без жалости, я должен был полностью прервать твою непрерывность. Все это произошло, когда я по-настоящему стал стариком и заставил тебя бегать по городу, а под конец разозлился и ударил тебя.
Ты был шокирован, однако находился на пути к мгновенному возвращению в нормальное состояние, и тогда я нанес последний удар по твоему зеркалу саморефлексии. Я завопил, что ты убийца. Я не ожидал, что ты убежишь, забыв о твоей склонности к вспышкам ярости.
Он сказал, что, несмотря на то, что я очень быстро пришел в себя, моя точка сборки достигла места без жалости. Это случилось в момент, когда я разозлился на дона Хуана за его маразматическое поведение. Или, возможно, все произошло наоборот: я разозлился потому, что моя точка сборки достигла места без жалости. Однако это не важно. Важно то, что моя точка сборки сместилась в нужное положение.
Как только она там оказалась, мое поведение заметно изменилось. Я стал холоден и расчетлив, и больше не заботился о своей безопасности.
Я спросил у дона Хуана, видел ли он все это. Я не помнил, чтобы я рассказывал ему об этом. Он ответил, что узнать о моих чувствах помогло ему воспоминание о своем собственном когда-то пережитом опыте.
Затем он отметил, что моя точка сборки начала фиксироваться в новом положении тогда, когда он вновь стал самим собой. Но к тому времени моя уверенность в его обычной непрерывности была настолько поколеблена, что больше не служила связующей силой. С этого момента новое положение моей точки сборки позволило мне выстроить новый тип непрерывности, характеризующийся странной отрешенной твердостью - той твердостью, которая стала с тех пор нормой моего поведения.
- Непрерывность столь важна в нашей жизни, - продолжал он, - - что если она нарушается, то тут же немедленно восстанавливается. Для магов, однако, при достижении точкой сборки места без жалости непрерывность никогда не становится прежней.
Поскольку по природе ты медлителен, ты до сих пор не заметил, что с того дня в Гуаймасе ты стал, помимо всего прочего, способен воспринимать любое нарушение непрерывности в ее истинном проявлении - после символической борьбы твоего разума, конечно.
Его глаза сияли и смеялись.
- Именно тогда ты и проявил свою замаскированную безжалостность, - продолжал он, - Тогда твоя маска, конечно же, не была столь совершенной, как сейчас, но то, что ты получил тогда, было зачатками твоей маски великодушия.
Я попытался протестовать. Мне не понравилась идея замаскированной безжалостности, в каком бы виде он не преподносил ее.
Он настоятельно посоветовал вспомнить тот момент, когда я обрел эту маску.
- Когда ты почувствовал, что тебя снова охватывает холодная ярость, - продолжал он, - ты должен был замаскировать ее. Ты не шутил с этим, как бывало делал со мной мой бенефактор. Ты не пытался судить о ней разумно, как когда-то делал это я. И ты не притворяются, что заинтригован ею, как Нагваль Элиас в свое время. Что же сделал ты? Ты спокойно пошел к своей машине и отдал половину свертков парню, помогавшему тебе их нести.
До сего момента я не помнил, чтобы кто-то помогал мне нести свертки. Я сказал дону Хуану, что я видел огоньки, мелькавшие перед моими глазами, и думал, что видел их потому, что находился из-за холодной ярости почти на грани обморока.
- Ты не был на грани обморока, - ответил дон Хуан. - Ты был на грани самостоятельного вхождения в состояние сновидения и видения духа, так же, как Талиа и мой бенефактор.
Я сказал дону Хуану, что отнюдь не великодушие заставило меня отдать свертки, а лишь холодная ярость. Я должен был сделать что-нибудь, чтобы успокоиться, и первое, что попалось мне под руку, были свертки.
- Но именно об этом я тебе и говорю. Твое великодушие не есть нечто подлинное, - сказал он и рассмеялся.
Билет в безупречность
Пока дон Хуан говорил о том, как разбить зеркало саморефлексии, совсем стемнело. Я сказал ему, что чудовищно устал и предложил прервать наше путешествие и вернуться домой. Однако он настаивал на продолжении пути, заметив, что необходимо использовать каждую минуту наших с ним встреч, чтобы рассмотреть истории магов или вспоминать происходившие у меня сдвиги точки сборки.
Я был не в духе и пожаловался на то, что сильная усталость может породить во мне чувство неуверенности и неопределенности.
- Твоя неуверенность вполне понятна, - сказал дон Хуан как нечто само собой разумеющееся. - В конце концов ты имеешь дело с новым видом непрерывности. Нужно время, чтобы привыкнуть к ней. Воины проводят годы в таком состоянии, когда они уже не обычные люди, но еще и не маги.
- Что с ними происходит потом? - спросил я. - Они выбирают что-то одно?
- Нет. Они не имеют выбора, - ответил он. - Все они в конце концов осознают, что стали магами. Трудность заключается в том, что зеркало саморефлексии чрезвычайно могущественно, и его можно одолеть только после беспощадной битвы.
Он замолчал и, казалось, ушел в свои мысли. Тело его напряглось, как это бывало не раз, когда, по моим наблюдениям, он погружался в своего рода глубокую задумчивость, которую он сам характеризовал, как сдвиг точки сборки, делающий возможным вспоминание.
- Я хочу рассказать тебе историю о билете мага в безупречность, - вдруг сказал он после почти получасового молчания, - Сейчас ты услышишь историю моей смерти. И он стал описывать события, происходившие после его прибытия в Дуранго, когда он все еще был переодетой женщиной и около месяца скитался по центральной Мексике. Он сказал, что старый Белисарио доставил его прямиком на гасиенду, чтобы спрятать от чудовищного человека, преследовавшего его.
Сразу по прибытии дон Хуан - довольно смело, если принять во внимание его замкнутый нрав - представился всем, кто жил в доме. Среди его обитателей было семь красивых женщин и странный необщительный мужчина, не проронивший ни слова. Дон Хуан восхитил прелестных женщин своим рассказом о чудовищном человеке, преследовавшем его. Больше всего им понравилась его маскировка, которую он до сих пор носил, а также история, связанная с ней. Они без устали слушали рассказ о подробностях путешествия дона Хуана и наперебой советовали, как усовершенствовать знания, полученные им за время путешествия. Дона Хуана удивляли их непостижимые для него уравновешенность и уверенность.
Семеро женщин были утонченными особами, и ему было хорошо с ними. Он полюбил их и доверял им. Они обращались с доном Хуаном с уважением и учтивостью. Однако что-то в их глазах говорило ему о том, что под внешним очарованием таится ужасающая холодность, невыносимая для него отчужденность.
Однажды дону Хуану пришла в голову мысль о том, что, поскольку эти женщины так раскованы и не обращают внимания на формальности, все они, должно быть, легкого поведения. Однако он быстро понял, что это не так.
Однажды он остался один и пошел бродить по округе. Его поразили размеры особняка и прилегавших земель. Никогда ничего подобного он не видел. Это был старый дом колониальных времен, обнесенный высокой стеной. Внутренние балконы были уставлены цветочными горшками, а в патио росли громадные фруктовые деревья. Их тень вызывала ощущение тишины, уединения и умиротворения.
Комнаты в доме были просторные. На первом этаже вокруг внутренних двориков были открытые переходы. На верхнем этаже располагались загадочные спальни, куда дону Хуану входить не разрешалось.
Впоследствии он был немало удивлен возникшим у женщин глубоким интересом к его благополучию. Они делали для него все. Казалось, они ловили каждое его слово. Никогда раньше к нему не относились так хорошо. Но и такого одиночества он никогда раньше не ощущал. Дон Хуан постоянно находился в обществе красивых странных женщин и все же был так одинок, как никогда прежде. Он полагал, что это чувство одиночества проистекало от неумения предсказывать поведение женщин или понимать их истинные чувства. Он знал о них лишь то, что они ему сами о себе говорили.
Через несколько дней после прибытия дона Хуана женщина, казавшаяся лидером, принесла ему совершенно новую мужскую одежду и сказала, что больше не надо носить женское платье в качестве маскировки, поскольку чудовищный человек, кем бы он ни был, сейчас куда-то исчез. И еще ему позволили гулять там, где он захочет.
Дон Хуан попросил встречи с Белисарио, которого он не видел со дня своего прибытия. Женщина сказала, что Белисарио уехал. Перед отъездом он сказал, что дон Хуан может оставаться в доме сколько захочет, но только до тех пор, пока не минует опасность.
Дон Хуан признался, что ему грозит смертельная опасность. На гасиенде он часто видел чудовище, рыскающее по окрестным полям. Женщина не поверила ему и напрямик сказала, что он плохой актер, и нечего притворяться, иначе его поставят на место. Она заявила дону Хуану, что их дом не для бездельников. Здесь все - серьезные люди, очень много работают и не могут позволить себе держать нахлебника.
Такие слова оскорбили дона Хуана. Он вылетел из дома и тут же наткнулся на чудовище, скрывавшееся в декоративном кустарнике у стены. Его гнев сменился на страх. Он снова вбежал в дом и стал просить женщину, чтобы ему позволили остаться. Он обещал бесплатно батрачить, лишь бы его не прогоняли.
Она согласилась, но дону Хуану предстояло принять два условия: не задавать вопросов и беспрекословно выполнять все, что прикажут. Она предупредила, что если он нарушит эти условия, его пребывание в доме будет под вопросом.
- Я с трудом подчинился, - продолжал дон Хуан. - Мне не хотелось принимать ее условия, однако я знал, что чудовище бродит поблизости. В доме я был в безопасности. Я знал, что ужасный человек всегда останавливался у невидимой черты, окружавшей дом примерно радиусом сто ярдов. Внутри нее я чувствовал себя в безопасности. Насколько я мог заметить, что-то удерживало чудовище на расстоянии, и это меня вполне удовлетворяло. И еще я заметил, что если рядом был кто-то из людей, живших в этом доме, монстр не показывался.
Через несколько недель, ничего не изменивших в ситуации, вновь появился молодой человек, который, как считал дон Хуан, жил в доме чудовищного человека под видом старого Белисарио. Он сказал дону Хуану, что только что прибыл, что его зовут Хулиан и он владелец гасиенды.
Дон Хуан, естественно, спросил, почему тот больше не маскируется. Молодой человек взглянул ему прямо в глаза и без колебаний заявил, что не знает ни о какой маскировке.
- Как ты смеешь находиться в моем доме и нести такую чепуху? - закричал он на дона Хуана. - За кого ты меня принимаешь?
- Но ведь ты - Белисарио, правда? - настаивал дон Хуан.
- Нет, - ответил молодой человек. - Белисарио - старик, а меня зовут Хулиан, и я молод. Разве ты не видишь?
Сбитый с толку, дон Хуан сказал, что он не вполне уверен, было ли это маскировкой, и только тут сообразил, насколько абсурдна его догадка. Если старик не был замаскированным юношей, то оставалось лишь перевоплощение, а это было еще большим абсурдом.
Дон Хуан в замешательстве спросил о чудовище. И молодой человек ответил, что не имеет понятия ни о каком чудовище. Он допускал, что дона Хуана что-то испугало, иначе бы старый Белисарио не предоставил ему убежища. Но какими бы ни были причины, заставлявшие дона Хуана прятаться, его это не интересовало.
Дона Хуана задел холодный тон, которым говорил с ним хозяин, и его манеры. Рискуя навлечь на себя его гнев, дон Хуан все же напомнил ему, что они уже однажды встречались, на что хозяин ответил, что несмотря на то, что они никогда не виделись, он все же, считается с желанием Белисарио, которому многим обязан.
Еще молодой человек сказал, что не только является единственным владельцем дома, но и несет ответственность за каждого его обитателя, включая и дона Хуана, который, раз уж прячется здесь, тоже находится под его покровительством. Но если дон Хуан со всем этим не согласен, он вправе уйти и сам противостоять монстру, которого, правда, никто, кроме него, не видел.
Прежде чем решиться на такие условия, дон Хуан счел разумным спросить, что означает быть под покровительством хозяина дома.
Молодой человек повел дона Хуана в ту часть особняка, где еще продолжалось строительство, и сказал, что она символизирует его собственную жизнь и поступки. Строительство не завершено, оно ведется, и есть все основания полагать, что его никогда не завершат.
- Ты являешься одним из элементов того незавершенного здания, - сказал он дону Хуану. - Скажем, ты - балка, которая будет поддерживать крышу. Но до тех пор, пока мы не положим ее на место, а затем не накроем крышей, неизвестно, выдержит ли она. Главный плотник говорит, что выдержит. Вот я и являюсь главным плотником.
Такое метафорическое сравнение ничего для дона Хуана не прояснило, и он ожидал, что ему прикажут заниматься какими-либо работами.
Молодой человек попытался зайти с другой стороны.
- Я Нагваль, - пояснил он, - я несу освобождение. Я являюсь лидером людей, живущих в этом доме. Ты тоже находишься здесь, и поэтому являешься его частью, хочешь ты этого или нет.
Дон Хуан ошеломленно смотрел на него, не в силах проговорить ни слова.
- Я - Нагваль Хулиан, - сказал его хозяин, улыбаясь. - Без моего вмешательства не существует пути к свободе.
Дон Хуан все еще не понимал. Однако он начал беспокоиться о своей безопасности ввиду явного безумия этого человека. Он был так поглощен своим внезапным открытием, что даже не поинтересовался значением слова "Нагваль". Он знал, что Нагвалями называют колдунов, однако не был в состоянии постичь весь смысл слов Нагваля Хулиана. Возможно, он в глубине души все прекрасно понял, но сознание не принимало подобных вещей.
Какое-то время молодой человек пристально смотрел на него, а затем сказал, что в данный момент задачей дона Хуана будет помощь и услужение ему лично. За это платить не будут, но предоставят отличную комнату и стол. Время от времени ему будут предлагать еще кое-какую мелкую работу, которая потребует особого внимания. Его обязанностью будет как работать самому, так и наблюдать, как это делают другие. За эти особые услуги ему выплатят небольшую сумму денег, которая будет находиться под контролем у одного из обитателей имения. Если когда-нибудь дон Хуан захочет покинуть дом, он сможет получить немного наличными в качестве пособия.
Молодой человек подчеркнул, что дон Хуан не должен считать себя пленником, но если он останется, то обязан будет работать. Еще более важной, чем работа, вещью были три требования. Он должен изучать все, чему его будут учить женщины. Его взаимоотношения с обитателями поместья должны быть образцовыми; это значило постоянный контроль за своим поведением и отношением к ним ежеминутно в течение всего дня. Обращаясь к молодому человеку, дон Хуан должен называть его Нагвалем. А если будет говорить о нем - Нагвалем Хулианом.
Дон Хуан подчинился с неохотой. И хотя он тотчас погрузился в привычную грубость, работу свою он освоил довольно быстро. Он так и не понял требования изменить отношение к окружающим и манеру поведения. И хотя ему некого и не за что было упрекнуть, он искренне верил, что его обманывают и эксплуатируют.
Когда угрюмость дона Хуана достигла предела, он замкнулся в себе и почти перестал общаться с кем бы то ни было.
И тогда Нагваль Хулиан собрал всех обитателей особняка и объявил, что хоть он и нуждается в помощнике, все же будет ждать их решения. И если им не нравится угрюмость и необщительность его нового слуги, пусть скажут об этом. Если большинство не одобрит поведения дона Хуана, ему придется убраться восвояси и самому разбираться с ожидавшим его снаружи не то чудищем, не то собственной выдумкой.
Затем Нагваль Хулиан вывел их на лужайку перед домом и потребовал, чтобы дон Хуан показал всем чудовищного человека. Дон Хуан показал в том направлении, где, по его мнению, тот находился, но никто ничего не заметил. Дон Хуан в отчаянии подбегал то к одному, то к другому из присутствующих, уверяя, что чудовище рядом, умоляя помочь ему, но все они оставались безучастными к его мольбам и называли его сумасшедшим.
Вот тогда Нагваль Хулиан и сказал, что необходимо сообща решить дальнейшую судьбу дона Хуана. Бывший среди них нелюдимый мужчина отказался от голосования. Он пожал плечами и пошел прочь. Все женщины высказались против дальнейшего пребывания дона Хуана в их доме. Они мотивировали это тем, что он слишком мрачен и имеет скверный характер. Однако в процессе жарких споров Нагваль Хулиан полностью изменил свое отношение к дону Хуану и стал его защищать. Он говорил, что женщины несправедливы к бедному юноше, и что тот, возможно, еще не совсем помешался и, может быть, даже видит своего монстра на самом деле. Еще он сказал, что, наверное, его угрюмость является порождением беспокойства и страха. В результате страсти накалились, и через минуту женщины уже вовсю кричали на самого Нагваля.
Дон Хуан хотя и слышал этот спор, мало интересовался им. Он знал, что его хотят выгнать, и что чудовищный человек наверняка захватит его и превратит в раба. Чувствуя свое полное бессилие, он начал плакать.
Его отчаяние и слезы как-то повлияли на рассерженных женщин. Их лидер предложила следующее: предоставить дону Хуану испытательный срок в три недели, в течение которых его характер и поведение будут ежедневно оцениваться всеми женщинами. Она предупредила дона Хуана, что если за это время на него поступит хоть одна жалоба, - его вышвырнут вон.
Дон Хуан рассказал, как затем Нагваль Хулиан с отеческой заботой отвел его в сторону и вновь начал запугивать. Шепотом он сообщил, что знает не только о существовании монстра, но и о том, что он бродит по округе. Однако, связанный каким-то условием, разглашать которое он не смеет, он не может говорить о монстре женщинам. Он настойчиво просил дона Хуана не быть мрачным и притвориться, будто его дурное настроение переменилось на противоположное.
- Делай вид, что ты доволен и счастлив, - сказал он дону Хуану, - Если ты не последуешь моему совету, женщины прогонят тебя. Одно лишь это может образумить тебя. Используй свой страх как реальную движущую силу. Это все, что у тебя есть.
Всякие колебания или задние мысли, имевшиеся у дона Хуана, немедленно улетучились при виде чудовища, которое нетерпеливо поджидало его у невидимой черты. Казалось, оно понимало, насколько шатким было его положение. Чудовище выглядело зверски голодным и, видимо, предвкушало скорый пир.
Нагваль Хулиан еще раз припугнул своего подопечного.
- На твоем месте, - сказал он, - я вел бы себя так, как хотят эти женщины. Я вел бы себя как ангел. Это спасло бы меня от адского зверя.
- Значит, ты и вправду видел его? - спросил дон Хуан.
- Конечно, - ответил Нагваль. - И еще я знаю, что если ты уйдешь или женщины выгонят тебя, чудовище схватит тебя и превратит в своего раба. Это уж наверняка изменит твой характер. Говорят, что такое чудовище способно причинить своей жертве невообразимые страдания.
Теперь дон Хуан знал, что его может спасти лишь примерное поведение. Страх стать добычей чудовищного человека был поистине мощным психологическим стимулом.
Дон Хуан рассказал, что в силу некоторых особенностей своего характера он был груб лишь с женщинами и никогда не позволял себе вольностей в присутствии Нагваля Хулиана. По неизвестной причине дон Хуан понимал, что Нагваль не был тем человеком, на которого можно было бы сознательно или бессознательно повлиять.
Другой обитатель поместья, нелюдимый мужчина, не обращал никакого внимания на дона Хуана. После нескольких встреч у дона Хуана сложилось определенное впечатление о нем как о человеке, которого незачем принимать в расчет, человеке слабом, праздном и подчиненном этим красивым женщинам. Позднее, когда он лучше смог узнать характер Нагваля, он понял, что этот человек просто был в тени, заслоненный блеском других.
Со временем дон Хуан разобрался, кто был среди них лидером и имел власть. К своему удивлению и даже восхищению он понял, что здесь ни один человек не стоит выше другого и не считается лучше. Некоторые выполняли такие функции, на которые другие были неспособны, однако это не было поводом для их возвышения. Просто все они были разными. Однако последнее слово в любом деле оставалось за Нагвалем Хулианом, и ему доставляло явное удовольствие выражать свою волю в виде поистине дьявольских шуток, которые он мог разыгрывать буквально с каждым.
Была среди них также одна загадочная женщина по имени Талиа, Женщина-Нагваль. Никто не говорил дону Хуану о том, кто она такая или что это означает, однако вскоре ему стало ясно, что среди семи женщин Талиа играет особую роль. Они так много говорили о ней, что любопытство дона Хуана возросло до невероятных размеров. Он без конца задавал ей множество вопросов, и тогда женщина-лидер решила научить его читать и писать, чтобы дон Хуан мог полнее использовать свои дедуктивные способности. Она сказала, что лучше научиться записывать, чем полагаться на свою память. Таким образом он сможет накопить огромное количество сведений о Талии, сведений, которые ему следует перечитывать и изучать до тех пор, пока не прояснится истина.
Предвидя в характере дона Хуана дух противоречия, она заявила, что хотя это и кажется абсурдным, но познание того, кем Талиа является на самом деле, есть наиболее трудная и почетная из всех задач.
Это, - сказала она, - еще и забавно. Более серьезным тоном она добавила, что дону Хуану совершенно необходимо изучить основы счетоводства, чтобы помогать Нагвалю в управлении поместьем.
Не откладывая в долгий ящик, она начала давать ежедневные уроки, и менее чем через год дон Хуан достиг немалых успехов, научившись читать, писать и вести бухгалтерские книги.
Все происходило настолько постепенно, что дон Хуан и не заметил, как изменился. Самая непостижимая перемена заключалась в том, что в его характере появилась такая замечательная черта, как отрешенность. Будучи очень занятым, он сохранил впечатление, что в доме ничего не происходит, - просто потому, что он был не в состоянии разобраться в обитателях поместья. Все они являлись зеркалами, не дававшими отражения.
- Этот дом служил мне убежищем в течение почти трех дет, - продолжал дон Хуан, - За это время со мной приключилось немало вещей, ноя не считал их такими уж важными. Или, по крайней мере, предпочитал считать их неважными. Я был уверен в том, что все эти годы я лишь прятался, дрожа от страха, и работал, как мул.
Дон Хуан засмеялся и сказал, что по настоянию Нагваля Хулиана он согласился изучать магию и таким образом смог освободиться от всепоглощающего страха, возникавшего при виде чудовища. Но при всем том, что Нагваль Хулиан многое рассказывал ему, он, казалось, больше склонен был подшучивать над доном Хуаном. Поэтому дон Хуан искренне верил, что не учился ничему, хоть в какой-то степени относящемуся к магии, поскольку, очевидно, в доме никто и не занимался ею.
Однажды, однако, он поймал себя на том, что, сам того не желая, целенаправленно идет в сторону той невидимой линии, которая не допускала монстра ближе. Как и всегда, этот чудовищный человек наблюдал за домом, но на этот раз вместо того, чтобы ретироваться в дом в поисках убежища, дон Хуан продолжал идти. Невероятный прилив энергии заставлял его двигаться вперед, не заботясь о своей безопасности.
Чувство полной отрешенности позволило ему встретиться с чудовищем, терроризировавшим его много лет, лицом к лицу. Он думал, что эта тварь сейчас бросится на него и схватит за горло, но такая мысль больше не приводила его в ужас. Секунду он смотрел на чудовищного человека с расстояния в несколько дюймов, а затем пересек линию. Но чудовище не напало на дона Хуана, чего он раньше больше всего боялся, - оно превратилось в пятно с неясными очертаниями, в едва различимое облачко белесого тумана.
Дон Хуан подошел к нему, и сгусток тумана как бы в страхе отступил назад. Дон Хуан преследовал его в поле до тех пор, пока не понял, что от чудовища не осталось и следа. Тогда он осознал, что монстра никогда и не существовало. Однако дон Хуан не мог объяснить, что же тогда так пугало его. Смутная догадка подсказала ему, что хотя он и знал об истиной природе чудовища, что-то мешало ему думать об этом. Внезапно дон Хуан сообразил, что этот мошенник Нагваль Хулиан наверняка знал правду о происходящем, а такого рода трюки спускать не полагается.
Прежде чем пойти к нему за объяснениями, дон Хуан впервые позволил себе прогуляться по поместью без чьего-либо сопровождения. До сих пор это было невозможно. Каждый раз, когда ему нужно было пересечь невидимую линию, с ним был кто-нибудь из обитателей поместья, что очень сковывало его передвижения. Дважды или трижды дон Хуан пытался нарушить это правило, но скоро понял, что рискует попасть монстру в лапы.
Полный странной энергии, дон Хуан вошел в дом, но не для того, чтобы отпраздновать свою новую победу и мощь, а чтобы собрать всех обитателей поместья и потребовать у них объяснений их бесстыдной лжи. Он обвинил их в том, что его заставляли работать как невольника, играя на чувстве страха перед несуществующим чудовищем. Женщины смеялись так, как будто он рассказал им очень смешной анекдот. Только Нагваль Хулиан, казалось, осознавал свою вину, особенно тогда, когда дон Хуан срывающимся от негодования голосом говорил о трех годах непрерывного страха. Нагваль Хулиан опечалился и открыто зарыдал, когда дон Хуан потребовал извинений за то, что его так бесстыдно эксплуатировали.
- Но ведь мы говорили тебе, что чудовища не существует, - сказала одна из женщин.
Дон Хуан свирепо взглянул на Нагваля Хулиана, который стоял, кротко потупив глаза.
- Вот он знал, что чудовище существовало, - завопил дон Хуан, гневно показывая пальцем на Нагваля.
Но он тут же понял, что говорит вздор, поскольку сначала Нагваль Хулиан убеждал его в том, что монстра не существовало.
- Чудовища никогда не существовало, - уточнил дон Хуан, дрожа от ярости. - Это был один из его трюков.
Нагваль Хулиан, непрестанно рыдая, стал извиняться перед доном Хуаном, а женщины в это время покатывались со смеху. Дон Хуан еще никогда не видел, чтобы они так хохотали.
- С самого начала ты знал, что нет никакого чудовища, - набросился он на Нагваля Хулиана, который, стоя с низко опущенной головой и глазами, полными слез, признал свою вину.
- Я действительно обманывал тебя, - промямлил он, - никакого чудовища не было. То, что ты видел как монстра, было просто сгустком энергии. Твой страх придал ему вид ужасного чудовища.
- Ты сказал, что это чудовище собиралось сожрать меня. Как ты мог так бесстыдно лгать? - заорал на него дон Хуан.
Потом дон Хуан завопил, что больше не желает слушать эти глупости. Он потребовал, чтобы его право на уход было немедленно подтверждено.
- Можешь уходить, когда захочешь, - коротко сказал Нагваль Хулиан.
- Ты имеешь в виду, что я могу уйти хоть сейчас? - спросил дон Хуан.
- Ты этого хочешь? - спросил Нагваль.
- Конечно, я хочу покинуть это проклятое место и проклятую компанию лгунов, живущих здесь, - рявкнул дон Хуан. Нагваль Хулиан распорядился, чтобы дону Хуану сполна заплатили за его службу, а затем с сияющими глазами пожелал ему удачи, процветания и мудрости.
Женщины не захотели прощаться с ним. Они смотрели на дона Хуана до тех пор, пока он не опустил голову под сиянием их глаз.
Дон Хуан положил деньги в карман и вышел даже не оглянувшись, радуясь окончанию этого тяжелого испытания. Внешний мир, казалось, несет столько нового. Он так стремился к нему. Находясь в этом доме, он был оторван от повседневной жизни. Он был так молод, силен. В его кармане лежали деньги, его обуревала жажда жизни.
Он покинул обитателей дома, не поблагодарив их. Его гнев, сдерживаемый все это время страхом, вырвался наружу. Он уже почти любил их всех, и вот теперь он чувствовал, что его предали. Ему хотелось уйти как можно дальше от этих мест.
В городе дон Хуан столкнулся с первой не слишком приятной неожиданностью. Путешествия были очень трудными и очень дорогостоящими. Он понял, что если бы он захотел покинуть город, то не знал бы, куда направиться, и что ему придется присоединиться к каким-нибудь погонщикам мулов, которые согласятся взять его с собой. Через несколько дней он отправился в путь с одним имеющим очень хорошую репутацию погонщиком до порта Масатлан.
- Хотя мне было в то время только двадцать три года, - сказал дон Хуан, - мне казалось, что прожита целая жизнь. Единственное, чего я тогда еще не испытал, был секс. Нагваль Хулиан говорил мне, что отсутствие близости с женщинами дало мне силу и стойкость, и что у него оставалось слишком мало времени сделать для меня еще кое-что, прежде чем мир поймает меня в свои ловушки.
- Что он имел в виду, дон Хуан? - спросил я.
- Он имел в виду мое полнейшее незнание того ада, в который я так рвался, - ответил дон Хуан, - и то, что у него оставалось совсем немного времени, чтобы создать мои баррикады, моих безмолвных защитников.
- Что такое безмолвный защитник, дон Хуан?
- Это хранитель жизни, - ответил он. - Безмолвный защитник - это сгусток необъяснимой энергии, которая приходит к воину, когда больше уже не срабатывает ничто.
Мой бенефактор знал, как сложится моя дальнейшая жизнь, когда я больше не буду находиться под его влиянием. Поэтому он стремился показать мне как можно больше магических возможностей выбора. Такие возможности выбора магов и должны были стать моими безмолвными защитниками.
- Что такое возможности выбора магов? - спросил я.
- Положение точки сборки, - ответил он, - вернее, бесчисленное количество положений, которых может достигнуть точка сборки. В каждом случае мелкого или глубокого сдвига маг может укрепить свою новую непрерывность.
Дон Хуан повторил, что все, испытанное им вместе с его бенефактором или под его руководством, было следствием легкого или значительного сдвига его точки сборки. Бенефактор заставлял его испытывать бесчисленное количество возможностей выбора мага, намного больше, чем это обычно необходимо. Он знал, что судьба ведет дона Хуана к тому, чтобы объяснять, кто такие маги и что они делают.
- Эффект таких сдвигов точки сборки накапливается, - продолжал он, - независимо от того, понимаешь ты это или нет. В конечном счете это накопление стало работать на меня.
Очень скоро после начала совместной работы с Нагвалем моя точка сборки сдвинулась так глубоко, что я начал видеть. Я видел энергетическое поле как монстра. Но точка сборки продолжала двигаться до тех пор, пока я не увидел чудовище тем, чем оно было на самом деле - энергетическим полем. Я преуспел в искусстве видения - и сам не знал об этом. Я думал, что ничего не делаю и ничему не учусь. Я был невероятно глуп.
- Ты был слишком молод, дон Хуан, - сказал я. - Ты и не мог действовать по-другому.
Он засмеялся. Вначале он как будто хотел что-то ответить, но затем передумал. Пожав плечами, он продолжал свой рассказ.
Дон Хуан сказал, что когда он добрался до Масатлана, он практически уже овладел профессией сезонного погонщика мулов. Ему предложили постоянно работать в качестве сопровождающего каравана. Он был очень доволен этим предложением. Ему нравилось путешествовать, между Дуранго и Масатланом. Однако оставались две вещи, не дававшие ему покоя: во-первых, у него до сих пор не было женщины, во-вторых, его одолевало сильное и необъяснимое желание идти на север. Почему, он и сам не знал. Ему просто казалось, что где-то на севере что-то ждет его. Это чувство настолько овладело им, что в конце концов он вынужден был отказаться от предложенной постоянной работы ради того, чтобы отправиться на север.
Его огромная сила и новая необъяснимая искусность дали ему возможность находить работу даже там, где, казалось, найти ее было вообще невозможно, и средства к существованию у него были на протяжении всего его пути на север до штата Синалоа. И там это путешествие закончилось. Он встретил молодую вдову, которая, как и он сам, была из индейского племени яки, и покойному мужу которой он когда-то задолжал.
Он решил возместить свой долг, помогая вдове и ее детям, и сам не заметил, как принял на себя роль мужа и отца.
Его новые обязанности превратились для него в изрядную обузу. Он лишился возможности свободного передвижения и даже отказался от желания путешествовать дальше на север. Все это, однако, компенсировалось глубоким чувством привязанности к женщине и ее детям.
- В то время мною иногда овладевало огромное счастье быть отцом и мужем, - сказал дон Хуан, - но именно в эти моменты я замечал, что все складывается как-то ужасно неправильно. Я понял, что утрачиваю чувство отрешенности, приобретенное за время пребывания в доме Нагваля Хулиана. Сейчас я стоял на одной ступени с людьми, которые меня окружали.
Дон Хуан сказал, что потребовалось около года жестокой "сошлифовки", чтобы он утратил все те новые черты характера, которые приобрел в доме Нагваля. Началось это с глубокого, но какого-то отчужденного чувства привязанности к женщине и ее детям. Такая отрешенная привязанность позволила ему играть роль мужа и отца весьма искусно и непринужденно. Но время шло, отрешенная привязанность сменилась отчаянной страстью, повлекшей за собой утрату эффективности.
Ушло его чувство отрешенности, которое и было тем, что давало ему силу любить. Без такой отрешенности им овладели только земные желания, отчаяние, безнадежность - все то, что так характерно для мира повседневной жизни. Ушла также и его предприимчивость. За годы, проведенные в доме Нагваля, он приобрел динамизм, сослуживший ему хорошую службу, когда он решил стать самостоятельным.
Но более всего его теперь беспокоило то, что он потерял свою физическую энергию. Ничем особым не болея, он однажды оказался полностью парализованным. Боли он не чувствовал. Паники не было. Казалось, его тело поняло, что мир и покой, в которых он так нуждался, могут быть обретены лишь тогда, когда оно прекратит всякое движение.
Беспомощный, лежа в постели, он мог лишь только думать. Он вскоре понял свою ошибку. Она была в том, что у него не было абстрактной цели. Он понял, что люди в доме Нагваля были необычными, потому что их абстрактной целью был поиск свободы. Не понимая, что такое свобода, он все же понял, что это нечто противоположное его конкретным желаниям.
Отсутствие абстрактной цели сделало его таким слабым и неэффективным, что он теперь уже был неспособен спасти свою приемную семью от ужасной нищеты. Вместо этого семья тащила его назад, к прозябанию, отчаянию и печали, которые сам он познал еще до встречи с Нагвалем.
Оглядываясь на свою жизнь, дон Хуан понял, что он не бедствовал и не имел конкретных желаний лишь тогда, когда был с Нагвалем. Нищета стала его уделом, когда им вновь завладели все его конкретные желания.
Впервые с тех пор, как в него много лет назад стреляли и он был ранен, дон Хуан полностью осознал, что Нагваль Хулиан был действительно Нагвалем, лидером и его бенефактором. Он понял, что имел в виду его бенефактор, когда говорил, что нет свободы без вмешательства Нагваля. У него не оставалось никаких сомнений относительно того, что его бенефактор и все обитатели его дома были настоящими магами. Но дон Хуан с болезненной ясностью осознал, что он упустил свой шанс стать одним из них.
Когда бремя физической беспомощности стало невыносимым, паралич прошел также загадочно, как и начался. Однажды он просто поднялся с постели и стал работать. Но счастья от этого не прибавилось. Он едва мог сводить концы с концами.
Прошел еще год. Дон Хуан ни в чем не преуспел, кроме одной вещи, удавшейся ему сверх всяких ожиданий: он сделал полный перепросмотр своей жизни. Он понял тогда, почему любит и не может бросить этих детей и почему не может остаться с ними, а также почему не в состоянии поступить ни так, ни иначе.
Дон Хуан понял, что находится в совершенно безвыходном положении, и что умереть как воин было единственным действием, достойным того, чему он научился в доме своего бенефактора. Теперь каждую ночь после целого дня непосильной и бессмысленной работы он терпеливо ждал, когда же наступит смерть.
Он был так уверен в своем конце, что его жена и ее дети из чувства солидарности ждали прихода смерти вместе с ним. Все четверо в полной неподвижности сидели много ночей подряд и в ожидании смерти пересматривали свою жизнь.
Дон Хуан склонил их к этому при помощи тех же слов, которые в свое время использовал его бенефактор.
- Не желай ее, - говорил тот. - Просто жди, когда она придет. Не пытайся представить себе, что такое смерть. Просто будь там, где ее поток может захватить тебя.
Часы, проведенные в спокойствии, укрепляли их духовно, но истощенные тела говорили о проигранной битве.
Тем не менее однажды дон Хуан почувствовал, что счастье наконец улыбнулось ему. Он нашел себе временную работу в бригаде поденщиков, нанимавшихся на период жатвы убирать урожай. Но у духа были относительно него другие планы. Через пару дней после начала работы кто-то украл его шляпу. Купить себе новую он не мог, но шляпа была ему необходима, так как работать приходилось под палящим солнцем.
Чтобы как-то защититься от зноя, он прикрыл голову то ли какой-то тряпкой, то ли пучком соломы. Его товарищи начали смеяться над ним и язвить по этому поводу. Он не обращал на них внимания. По сравнению с жизнью трех человек, которые полностью зависели от него, его внешний вид не имел для него никакого значения. Но работавшие рядом люди не унимались. Они улюлюкали и смеялись до тех пор, пока их бригадир, боясь беспорядков, не поджег сооружение на голове дона Хуана.
Холодная ярость пересилила его трезвость и осторожность. Он знал, что реагировать, так - глупо, но моральное право было на его стороне. Он издал пронзительный вопль и бросился на одного из обидчиков, поднял его на плечи, собираясь сломать ему хребет. Вдруг он подумал о голодных детях, о том, как они терпеливо сидели возле него ночи напролет в ожидании смерти. Он опустил мужчину на землю и пошел прочь.
Он присел на краю поля, где они работали, и все накопившееся в нем за долгое время отчаяние вырвалось наружу. Это была тихая ярость, но обращена она была не на тех, кто его оскорбил, а на самого себя. Он неистовствовал до тех пор, пока весь его гнев не прошел.
- Я сидел там на виду у этих людей и плакал, - продолжал дон Хуан. - Они смотрели на меня как на сумасшедшего. А я таким и был. Но я не обращал на них никакого внимания. Мне было не до того.
Их начальник пожалел меня и подошел, чтобы как-то утешить. Он думал, что я плачу от жалости к себе. Ему и в голову не могло прийти, что я плачу о духе.
Дон Хуан сказал, что когда его гнев прошел, к нему явился безмолвный защитник. Это было необъяснимым наплывом энергии, породившим в нем отчетливое ощущение приближающейся смерти. Он знал, что у него уже никогда не будет возможности увидеть свою приемную семью. Он громко попросил у них прощения за то, что не имел ни мужества, ни мудрости, необходимых для избавления их от ада на Земле.
Работники продолжали смеяться и издеваться над доном Хуаном. Он едва ли слышал их.
Слезы катились по его щекам, когда он обратился к духу и поблагодарил его за то, что он привел его на путь Нагваля и дал ему незаслуженную возможность стать свободным. Он слышал вопли ничего не понимавших людей. Они ругались и оскорбляли его. И они имели на это право - ведь он побывал в преддверии вечности и не осознал этого.
- Я понял, насколько прав оказался мой бенефактор, - сказал дон Хуан. - Моя глупость и была тем чудовищем, которое уже пожрало меня. В тот момент, когда я подумал об этом, я уже знал, что все, что бы я ни сказал или ни сделал, было бессмысленно. Я упустил свой шанс и теперь стал посмешищем для людей. Духу теперь нет никакого дела до моего отчаяния. Нас лишком много - людей со своим ничтожно маленьким личным адом, порожденным нашей глупостью, чтобы дух обращал внимание на каждого.