Бездомная, безработная, беременная 1 страница
Незадолго до родов мне пришлось вернуться и Москву. Надо было оформить обменную карту беременной – бумагу, без которой женщину не возьмут рожать ни в один сколько‑нибудь приличный роддом. Документ этот можно оформить только в женской консультации по месту прописки.
Прихожу в женскую консультацию к участковому доктору. Она меня спрашивает:
– Где‑то я вас видела: вы у нас раньше не лечились?
– Нет, не лечилась.
– А откуда я вас знаю?
И смех, и грех.
Вы бы видели ее лицо после того, как ей кто‑то объяснил, кто я и что я собираюсь рожать в Москве на общих основаниях! Конечно, можно было воспользовался услугами аткарского роддома, но так рисковать не хотелось. Денег на платные роды у меня, естественно, не было. В консультации я заявила:
– Буду рожать там, куда отвезут.
Несмотря на все эти хлопоты, я нашла время посетить моего духовного отца. Через батюшку‑то Шуйский и узнал, что я в столице. (Я жила у замечательной женщины, ставшей моей подругой, – продюсера, работающей по сей день в жанре классической музыки, Татьяны Винницкой. Она совершенно Шуйского не боялась. Говорила:
– Только пусть попробует сунуться.)
Шуйский стал обзванивать всех знакомых, чтобы отыскать меня.
Батюшка стал меня уговаривать позвонить мужу. Я позвонила.
Шуйский был в покаянном состоянии духа. Не знаю, что на него подействовало: то ли беседы с батюшкой, то ли разлука.
– Лера, я ничего от тебя не хочу. Я хочу быть, как отец, спокоен, что ты родишь в нормальном месте. Приезжай домой. Если не хочешь, можешь со мной не общаться.
Он спрашивает:
– Ты приедешь поздравить меня с днем рождения?
Я отвечаю:
– Саш, я не могу сейчас приехать – я не получила у батюшки на это благословения. Без благословения я не поеду.
Я не явилась поздравить с днем рождения законного супруга. Но Шуйский и не собирался скучать – не тот кадр. Он отправился в ресторан с какой‑то девицей, которая приехала аж из самого Питера.
Шуйский взял Аню (у няни был выходной день) и отправился с ней и новой пассией в ресторан. Откушав хорошенько в сим заведении, они отправились домой.
На следующий день, 26 августа, я явилась домой. (Перед этим мне удалось дозвониться до батюшки и получить его благословение.)
Была такая радостная встреча! Я была так счастлива видеть снова Анютку и няню Машу! Мы с Анькой не могли оторваться друг от друга – столько времени не виделись, так много хотелось рассказать друг другу! Дома так хорошо, чисто! Анютка очень ждала появления братика. Но все равно, помню, удивлялась:
– Мама, а почему у тебя уже такой животик большой?..
Я приехала с вещами, начала их разбирать. Шуйский отсутствовал: уехал куда‑то по делам.
Беседую с дочкой:
– Анюта, а где ты вчера была?
– Мы с папой в ресторан ходили. С нами была одна тетя. Я только не помню, как ее звали.
Я как заведенная продолжаю разбирать вещи.
– А они с папой спали в вашей спальне! – продолжила дочь.
– Как они спали в нашей спальне?
Я так и застыла на месте.
– Как‑как? Как вы с папой спите! Мама, она такая большая была, что никуда не помещалась!
Нормально. Звонит, умоляет прийти, а сам такое вытворяет, еще и при ребенке!
Я звоню Шуйскому (он в тот момент присутствовал на каком‑то важном совещании) и говорю:
– Я все поняла, кроме одного: почему ты выбрал такую большую девушку, которая никуда не помещалась?
К Анютке у него никаких претензий быть не могло: девочка большая – сам знал, на что шел. Я провела ревизию домашнего хозяйства. Соковыжималка грязная – месье и мадам, видите ли, пили соки. Спросила у няни, на сколько персон был накрыт стол. Няня ответила.
Я тут же опять стала собирать вещи: благо, я не все еще разобрала. Собралась и опять уехала к подруге – пожила у нее еще с неделю.
Шуйский стал мне туда названивать, как обычно, с мольбами:
– Ты ничего не понимаешь, ты меня не знаешь…
В общем, ничего нового не сообщил, я все это сто раз слышала. Но в тот момент время работало не на меня. Мне скоро рожать. Родить мне хотелось нормально, в больнице, где есть хорошие врачи, так как у меня не все со здоровьем было благополучно.
И, если честно, я готова согласиться с тем, что измена подогревает чувства. Видимо, чувства тогда еще были. Я опять вернулась к Шуйскому.
Но тут следует понять, в каком я была положении. На последних месяцах беременности, измотанная, без денег, без поддержки мужского плеча. Знаете, как этого хочется женщине, когда она ждет ребенка? Хочется, чтобы рядом был не какой‑нибудь там мужчина, а отец малыша. Это инстинкт. Это физиология. Издевательства слегка подзабылись. По чужим людям скитаться было уже просто неудобно. Анютка по мне истосковалась.
Я вернулась к Шуйскому с надеждой, с верой в оздоровление нашего брака. Это был и его шанс вернуть семью. Шанс, которым он не воспользовался. Возвращение стало агонией моей любви к мужу. Больше мое чувство к нему не возродилось.
Сначала все было хорошо. Я вдруг осознала: нет вещи более приятной и полезной, чем виноватый муж. Это просто какой‑то ангел Божий, а не Шуйский! Целых две недели отец семейства нечто невообразимое бренчал на гитаре – без слуха и голоса. Тем не менее я была тронута. Очень романтично исполнял романсы на собственные стихи при луне! Говорил, что я самая замечательная на свете…
После двух недель счастья начались недели кошмара. К тому моменту мы успели заключить с ЦКБ контракт на роды…
Я пришла туда на консультацию. Врач сказал мне: срочно надо ложиться на сохранение – у вас давление скачет. Если так дело пойдет дальше, могут случиться преждевременные роды. Сохранение беременности в тот контракт не входило, и за него, понятно, никто не платил.
– Саш, мне сказали – надо срочно ложиться в больницу.
– У меня денег нет.
Я – в районную женскую консультацию:
– Вы мне можете порекомендовать более‑менее приличный роддом, куда я могла бы лечь на сохранение?
Я получила направление в обычный роддом, позвонила знакомым, и они меня туда отвезли. Приехали мы вечером, когда ужин в больнице уже закончился. А кто меня будет кормить, если пищеблок закрыт? План приема больных на тот день закончился, меня и так взяли из милости, на ночь глядя.
К соседкам по палате обращаться было неудобно: боялась, что меня узнают.
В роддоме было два отделения: коммерческое и общее, бесплатное. За меня Шуйский ни копейки не заплатил, поэтому я попала в обычную палату, где кроме меня лежали еще четыре беременные женщины.
Есть хотелось все больше и больше: ведь голодна была не только я, но и мой будущий ребенок. Мобильного телефона у меня не было. Я позвонила из автомата бухгалтеру Оле Герасимовой (сейчас она работает у Олега Митяева), с которой я работала у Шуйского в офисе во время его авантюры с моим директорством, и попросила принести мне что‑нибудь поесть. Оля с ее мужем Ярославом, добрые люди, сразу же приехали и принесли мне еды, кружку, какую‑то одежду для больницы.
Супруг не ожидал от меня такой храбрости. Ему и в голову не могло прийти, что я, с его точки зрения такая цаца, решусь лечь в больницу на общих основаниях. Думал, буду умолять его заплатить за сохранение беременности в ЦКБ, дав ему еще одну возможность поизгаляться.
А я уже была готова ехать куда угодно, терпеть что угодно. В том роддоме душ и туалет – одни на несколько палат. Ну и что! Мы и не такое видали. Главное – я опять сбежала из кошмара, в который он очередной раз меня вовлек. Я готова была лежать в больнице сколь угодно долго – только бы держали и не выгоняли…
Дело в том, что после двух недель счастья с доморощенными серенадами под гитару все, естественно, началось в обычном режиме. Шуйский не бил меня, но страшно пытал морально.
Шуйский распсиховался из‑за какого‑то конфликта, который у него произошел с другим продюсером, Игорем Матвиенко. Толком не знаю из‑за чего: вроде была проблема, связанная с неким контрактом… Он мне говорит:
– Давай ты иди и решай вопрос с Матвиенко!
А я как раз лежала в роддоме. (Там, кстати, я провела целый месяц.) Врачи мне сказали:
– В принципе, вас можно уже выписывать. Остался всего месяц. Вам лучше провести его в домашней обстановке. Главное – покой и гармоничная атмосфера. И тогда все пройдет нормально.
А я – уже профессионал в области стратегии поведения с Шуйским – спрашиваю у врача:
– Можно мне выписаться через два дня, а домой я на выходные просто съезжу, а потом все‑таки вернусь в роддом?
– Пожалуйста, только паспорт в залог оставьте, если собираетесь вернуться.
Я оставила паспорт в больнице и отправилась домой на разведку.
Как умна я была, как дальновидна, как опытна! Эх, Марк Ефимович, Марк Ефимович, знали бы вы, как далеко продвинулась ваша примерная ученица в тонком деле конспирации! Какой там Штирлиц! Куда до меня самой Мате Хари!
* * *
В воскресенье я приехала домой. И что там меня ожидало? Естественно, глобальная разборка. Шуйский метался, как тигр по клетке. Видимо, он крепко разволновался из‑за конфликта с Игорем Матвиенко. Почему наш выдающийся стратег предложил мне пойти и разобраться с конкурентом? Вполне объяснимо: Шуйский надеялся скорее всего на то, что продюсера разжалобит вид его очень беременной супруги и дело решится в пользу «нашей команды».
– Иди решай! Легла она тут в больницу, вместо того чтобы делом заниматься!
– Хорошо, Саш.
Надо соглашаться! Надо на все, что он предложит, легко соглашаться! Только не спорить! Только не спорить!
– И как ты будешь решать?
– Решу. Придумаю что‑нибудь.
Ничего я, естественно, не собиралась придумывать. Тут ничего не придумаешь! Но сегодня главное – погасить конфликт, а то мне несдобровать.
– Саш, мне завтра надо поехать в роддом, чтобы забрать паспорт. Кроме меня, его никому не отдадут. Мне нужно быть там рано утром. Врач поставит отметку о моей выписке… Мне нельзя людей подводить: они меня противозаконно отпустили!
Приезжаю я в роддом и говорю:
– Выписывайте меня немедленно!
– Как? Вы же хотели остаться? Мы готовы еще вас подержать!
– Выписывайте немедленно!
Домой я возвращаться не собиралась. Позвонила Андрею Л‑ву:
– Андрюша, я могу сейчас приехать из больницы к вам и пробыть у вас какое‑то время?
– Конечно.
Вот что значит настоящий друг.
Сейчас, когда я памятью возвращаюсь в этот период своей истории, я понимаю: к моменту рождения третьего ребенка я изменилась. Я была уже не той перепуганной женщиной, впадавшей в состояние оторопи от издевательств мужа. Страх по‑прежнему оставался компонентом моей жизни. Но он стал рациональней, что ли. Я перестала быть зайчиком, который дрожит от каждого шороха. Я могла себе сказать: тут мне реально есть чего бояться. А здесь можно проскочить без малейших потерь.
Я стала стратегом. У меня появился хоть смутный, но все же план выхода из положения, которое совсем недавно представлялось безвыходным. Я больше не могла любить Шуйского таким, какой он есть. Я поняла, что любила совсем другого человека – образ‑фантом, который я создала в своем сознании. Этот принц‑мечта никакого отношения не имел к Шуйскому, существовавшему в реальности.
Мой муж также изменился. Нет, он не вышел и не собирался выходить из той жестокой и упоительной для него игры, в которую он меня вовлек. Она превратилась для него в рутину. Исчезли былые острота и новизна. Я стала привычным явлением, мальчиком для битья на каждый день, который никуда не денется. Неудивительно: сколько раз я прощала непростительное, сколько раз я клялась, что ухожу навсегда, и возвращалась, сколько раз я была обманута, но это меня как будто ничему не научило! Прав был Шуйский, так думая обо мне.
Переменам в себе я обязана тем, кто не боялся поддерживать меня в те трудные дни. Я поняла: есть люди, на чью помощь я могу рассчитывать. Прошу заметить: и Оля Герасимова, и Андрей Л‑в в своей профессиональной деятельности в то время были зависимы от Шуйского. И это не остановило их, когда мне потребовались помощь и поддержка. На моем трудном пути не раз встречались люди, которые, несмотря на власть Шуйского, на те возможности мстить, которыми он обладал, не боялись спасать меня и моих детей.
Уверенный в себе, мой супруг ни о чем не подозревал. Я сказала водителю:
– Мы едем к Л‑вым.
Он без слов меня туда отвез. Саша, водитель, всегда мне помогал и никогда не выдавал меня Шуйскому.
Я не хотела его подставлять под удар, поэтому предложила:
– Саша, ты скажешь Шуйскому: я тебе приказала остановиться в определенном месте. Ты послушался. А дальше я вышла из машины и скрылась в неизвестном направлении.
Водитель привез меня к Л‑вым, и я отпустила машину.
* * *
Целый месяц, до самых родов, я жила у Л‑вых.
Неудобно было ужасно.
Скоро рожать. А денег у меня ни гроша. За роды заплатить нечем. Пеленки‑распашонки купить не на что! Чего там, питаюсь на чужие деньги! Я, известная певица, жена знаменитого продюсера, живу на милости чужих людей.
И тут я вспоминаю: существует контракт на мое имя, заключенный с ЦКБ. Ура!
Поехала в ЦКБ и смогла договориться с Еленой Николаевной Зарубиной, главным врачом, об аннулировании контракта и возвращении мне всех внесенных за мои будущие роды денег. Я сказала Елене Николаевне честно:
– У меня патовая ситуация – с мужем я сейчас развожусь. Денег у меня нет абсолютно. Этот контракт, оформленный с вашим учреждением на мое имя, – единственные средства, которыми я могу располагать. Мне нужно его аннулировать.
Она пошла вместе со мной в коммерческий отдел. Тут следует напомнить: между двумя событиями – заключением контракта с роддомом ЦКБ и моим визитом туда, чтобы его ликвидировать и вернуть деньги, – случился дефолт. Мы внесли что‑то около полутора тысяч долларов в рублевом эквиваленте, а получила я примерно пятьсот. Но и им я обрадовалась! Составила целую смету, как их потратить. Пятьдесят долларов, помню, я ассигновала на пеленки и распашонки. И главное – теперь я точно не умру от голода.
Посчитала я, посчитала и, спокойная и умиротворенная, легла спать. Ночью просыпаюсь, как от толчка. Господи! Да у меня же в Крёкшино море детских вещей осталось! Я и Тёмкину коляску еще никому из «наследников» – детей друзей – не отдала! Опять радость! Только всего‑то: надо съездить в Крёкшино и все это богатство забрать.
Я звоню няне и говорю:
– Машечка, милая, пожалуйста, возьмите детей и погуляйте с ними подольше. Мне надо детские вещи из дому забрать. А то новорожденного вообще не во что будет одеть и некуда положить!
А на улице осень, уже сыро, холодно. И вот Маша моя принялась расхаживать вдоль платформы у станции с Аней и Тёмой, а я, как воровка, спешно бросилась к нашему с Шуйским семейному очагу.
Я, как Штирлиц, пришедший на явочную квартиру, созвонилась с Машей, убедилась: в Багдаде все спокойно, шейх и повелитель отсутствует. Шел последний месяц моей, третьей по счету, беременности.
Сколько я за час вынесла из дому и кладовки – масштабы «ограбления» не снились Али‑бабе и сорока разбойникам в счастливых снах! Когда няня зашла в кладовку, она просто ахнула! Она до сих пор не может понять, как я все это умудрилась вытащить на своем пузе.
Водитель ждал меня поблизости в машине. К дому я его просила близко не подъезжать. Я не хотела, чтобы кто‑то нас видел.
Выволокла я все эти детские вещи и, обливаясь слезами, поехала к Л‑вым. Анютку с Тёмкой я уже месяц как не видела. Очень тяжко мне было. Приходилось успокаивать себя тем, что, пока они с Машей, за них можно, по крайней мере, не бояться. А тоска… От нее никуда не денешься. Но лучше ли будет Ане и Тёме, если я буду таскать их за собой по чужим людям?
Машина отъехала. Две маленькие фигурки исчезли за поворотом дороги…
Мы приехали к Л‑вым. У них самих трое детей, а тут еще я – на сносях, со своими вещами. После того как я в их узеньком коридорчике поставила свою коляску, по нему стало возможно передвигаться только боком.
Стыд такой! Я каждую минуту осознавала, как я мешаю этим добрым людям. Они, конечно, ни словом, ни взглядом не дали мне понять, что я их притесняю. Но мне от этого нисколько не становилось легче.
Я старалась помогать им по дому чем могла. Готовила, убирала, гладила, с детьми уроки делала. Андрей с женой все время говорили:
– Да сядь ты, ради бога…
Но я не могла: просто не знала, как мне еще их отблагодарить…
Где был Шуйский, счастливый муж и добропорядочный отец семейства? Искал ли он свою беременную жену? В принципе, при его средствах и влиянии, у него была возможность отыскать меня где угодно. Но вряд ли он стал бы себя утруждать подобными хлопотами. Он понимал: дети у него в руках, меня, своенравную и непокорную нахалку, он опустил, как сейчас говорит молодежь, ниже плинтуса. Ему в тот момент дышалось намного легче, чем мне. А что еще надо молодому, состоятельному и привлекательному мужчине в самом расцвете лет? Я только руки ему развязала.
Жизнь на Клязьме
С родами мне повезло. Напомню: контракт с роддомом при ЦКБ я аннулировала, приобретя таким образом «подъемные» деньги. Но мир не без добрых людей: в этой простой истине на протяжении всего своего нелегкого пути я убеждалась не раз. Елена Николаевна Зарубина позвонила в другой, очень хороший, родильный дом (популярный среди моих коллег) и попросила принять меня туда на общих основаниях – бесплатно. Зарубина добавила:
– Только, пожалуйста, положите ее в приличную палату.
Я часто размышляю о тех, кто нам бескорыстно делает добро. Кто эти люди? Я заметила: часто помощь, как и беда, приходит совсем не оттуда, откуда ты ее ждешь. Мой муж, отец моих детей, мой, выражаясь банально, начальник остался совершенно равнодушен в трудный час. А абсолютно чужие люди мне помогали. Кто заставлял Елену Николаевну Зарубину помочь мне в организации родов? Ведь я должна была сказать ей спасибо только за то, что она вернула мне деньги, заплаченные за контракт, очень выгодный для организации, которой она руководила! Жизнь сложнее и непредсказуемее, чем самый что ни на есть лихо закрученный сюжет авантюрного романа.
Моего младшего сына, Арсения, Сеню, я родила бесплатно. После родов нас с сыночком поместили, опять же бесплатно, в коммерческую палату.
Из роддома меня встречали Л‑вы. Сеньку мы первый раз купали дома у Андрея. Мы это купание, конечно, засняли – такой торжественный момент. А фотографии я долго у Л‑вых не забирала: вдруг их найдет Шуйский и начнет допытываться, где имела место сия сцена. И тогда, я боялась, Андрею могло не поздоровиться.
* * *
Что делать? Куда бежать? Где жить? Сесть опять на голову родителям? Невозможно. Шататься с грудным ребенком по друзьям‑подругам? Я и так уже замучила Л‑вых своими проблемами. Вернуться к Шуйскому? На это у меня сил не было. Особенно если вспомнить, как «радостно» он принял нашего сына Тёму. Может, это нечто фрейдистское: он своих сыновей воспринимает как молодых самцов, которые конкурируют с ним в борьбе за внимание самки? Лучше не углубляться в дебри психоанализа, а думать, куда нам с Сеней деваться, хотя бы на первое время.
Лена, жена Андрея Л‑ва, очень верующий человек. Как‑то через церковь она узнала: на станции Клязьма живет женщина с тремя детьми. У нее тоже недавно родился младший. К ней, сказала Лена, можно поехать – она готова предоставить мне угол бесплатно.
Надо отметить, я эту женщину вообще никогда не видела.
Оля Герасимова и ее муж Ярослав погрузили наши с Сеней вещи на свою машину, и мы тронулись в путь на станцию Клязьма.
И вот я на Клязьме. Вхожу в незнакомый дом.
Хозяйкой его оказалась очень добрая, глубоко верующая и приветливая женщина по имени Татьяна. Как оказалось, у нее не просто трое детей, но все они такого же возраста, как и мои. Ее старшим тоже было тогда пять и четыре!
На дворе стоял ноябрь. Комната, которую освободила для меня Татьяна, находилась на втором этаже, куда вела крутая холодная лестница. Удобств наверху никаких. Как я буду купать мальчика? Мыть его внизу и носить запеленатого, распаренного на второй этаж по холодной лестнице? Мыть у себя наверху? Но тогда придется таскать воду на второй этаж. Я купала Сеню то там, то там – в зависимости от температуры за бортом и времени суток. Воду грела в ведре большим кипятильником…
У нас с Татьяной оказались похожие судьбы. От мужа ее – бездельника, наркомана и алкоголика – толку не было никакого. Кроме того, он был абсолютно больным человеком с разрушенной психикой. Денег, понятное дело, в дом не приносил. Татьяне, как и мне, в жизни очень помогла вера…
Как‑то раз нас с Сеней приехала навестить няня Маша. Она посмотрела на мою жизнь и разрыдалась.
Самое поразительное – мне было хорошо! Физическая работа меня никогда не пугала. Мама я тогда была уже опытная. Мы с Сенькой жили на природе. Шуйский даже поблизости не мелькал. Я ходила к батюшке в тамошнюю церковь.
И еще: мне все время помогали люди. Мне с Клязьмы ведь было не вырваться: никакой машины у меня тогда не было. Друзья ко мне иногда приезжали – привозили детские вещи. Помню, Ваня Охлобыстин передал тепленький конверт для младенца…
Конечно, часто навещать меня никому не удавалось – у всех своя жизнь, свои проблемы и печали, но, когда могли, приезжали.
Ярослав совершил настоящий подвиг. Он, если надо куда‑то по делам, отвозил нас вместе с Арсением.
Я подала на развод. На консультацию к адвокату меня с трехнедельным Сенькой привез Ярослав. Пока я была на приеме у юриста, Ярослав сидел с моим сыном, даже менял ему памперсы.
Он же возил меня оформлять на Сеню документы: свидетельство о рождении, регистрацию по месту жительства и т. п. Низкий ему поклон.
* * *
Одно меня мучило, не отпуская: судьба моих двух старших детей. Они были с Машей. Но Шуйский… Неизвестно, какой кульбит он выкинет в следующую минуту. Пока дети доступнее для него, чем для меня, мне покоя не видать! Детей надо было как‑то забрать. Притом срочно.
Мы с няней разработали целый план.
Я Машу запираю в доме снаружи, предварительно забрав Аню и Тёму. Имитирую бандитский наезд. Приходит Шуйский. Няня вся в слезах. Ей, как профессиональной актрисе, сыграть такую сцену проще простого. Рассказывает ему, как я, обезумевшая тигрица, вместе с шайкой разбойников ворвалась в дом, устроила скандал. Стала собирать вещи сына и дочери. Потом попросила ее на минутку зайти в одну из комнат. И хлоп – она в ловушке.
У Ярослава был друг – здоровенный такой мужик. Он разыграл роль бандита. Сказал мне:
– Ты, Лера, не беспокойся… Во сколько твой‑то домой явится? Что с ним сделать?
– Ничего с ним делать не надо, ради бога… Это спектакль, чтобы Шуйский ничего не сделал с няней.
– А то я могу… Один мой щелбан – и он свалится!
Обошлось без насилия.
Деток я забрала. Шуйский вернулся – няня лежит в трансе: детей выкрали, она ничего сделать не смогла – лежит умирает…
Но я опять ошиблась. Думала: Шуйский встанет на дыбы, пустится вдогонку, подключит к поиску сбежавшей семьи все частные агентства и государственные правоохранительные органы.
О ужас! Мать‑злодейка вырвала любимых детей из теплых объятий любящего отца! И что же? А ничего.
Все отлично! Впереди Новый год – главный праздник страны. Шуйский теперь – парень молодой‑свободный. Можно компании у себя собирать, отмечать торжество. Провожал он 1998 год бурно.
Погрустнел Шуйский несколько позже, когда понял: я всерьез решила разводиться, когда начались переговоры с моими адвокатами… Я сразу стала все «деловые» переговоры с Шуйским вести через адвоката.
* * *
Теперь в Татьянином доме на станции Клязьма существовали девять человек: я, Татьяна, ее муж, ее трое детей и мои трое детей. Так прожили полгода. Мы с Таней очень подружились. Она очень хорошая, просто редкая женщина, человек добрейшей души. Я в этой книге хочу ее поблагодарить за все, что она для нас сделала.
На что я жила тогда? Кто‑то из друзей предложил дать концерт. У меня даже костюма приличного для сцены не было! Но ничего. Поехала – отработала за смешные деньги. Но это в тот момент было серьезное подспорье.
Когда начались разные «предразводные» юридические действия, я поняла, какой тяжелой и затяжной может стать моя война с Шуйским!
Я была абсолютно нищим, бесправным существом. Но когда зашла речь о разводе, выяснилось: Шуйскому очень даже есть что со мной делить.
Зная о феноменальной способности Шуйского психологически меня уничтожать, я, как и говорила выше, имела с ним дело только через юристов. К сожалению, моя стратегия опять потерпела фиаско. Через полгода, которые я с моими малышами провела на Клязьме, супруг морально полностью меня вымотал. Как? А вот так: заочно, через посредников – уметь надо! А ведь до самого бракоразводного процесса было далеко…
Но я поняла: Шуйский сделает все, чтобы не отдать мне детей, ибо у него имеются для этого средства. У него был еще азарт, запал: конфликты только тонизировали его! А я? Я, хоть и приобрела некое подобие душевного равновесия, в какой‑то момент совершенно устала. Трое маленьких детей все‑таки.
В тот период меня поддерживали книги духовного содержания. Положу старших детей спать, покормлю, помою, укачаю Сеню и лежу – читаю. В то время я открыла для себя книги дьякона и миссионера Кураева… Сравнительно недавно мне посчастливилось с ним познакомиться – это произошло на одной церемонии в храме Христа Спасителя. Я подошла к отцу Андрею и сказала:
– Спасибо вам за ваши труды. Ваши книги помогли мне в один очень трудный период жизни…
Он необыкновенно умный человек – очень интересно рассказывает о Боге, религии, вере. Я организовала его лекцию в школе, где учатся мои дети… Отец Андрей умеет просто говорить о сложном: так, что даже школьники могут понять…
Мне нужно было работать. Денег не хватало.
Мне звонили – предлагали выступления. Конечно, это были не те деньги, которые я сейчас зарабатываю, но я ни от чего не отказывалась – не имела права. У меня дети, которых надо было кормить, одевать, обувать.
Организация выступлений превратилась в настоящую проблему – у меня тогда не было директора. У Шуйского одно время работал молодой человек. Сначала все у него шло нормально. Потом между ним и моим супругом как будто кошка пробежала. Он‑то мне и подкидывал кое‑какие концерты к нашей с ним взаимной выгоде…
Позже, когда Шуйский узнал, что его сотрудник организовывал мне выступления, он все деньги, заработанные мной тогда, у меня вычел…
Те полгода я худо‑бедно продержалась. Даже приняла вместе с Сеней участие в передаче Арины Шараповой. Вырваться в Москву тем более было непросто, но я это сделала! Не буду подробно рассказывать о том, к каким ухищрениям мне пришлось прибегнуть, чтобы добраться до парикмахера – покрасить волосы, привести в порядок прическу и оплатить его услуги…
А жизнь продолжалась своим чередом. Нужно было готовить детей к школе. Мы нашли им деревенскую учительницу, которая занималась с Аней, Тёмой и Татьяниными детьми, рисовала с ними, читала, писала. Стоили ее услуги смехотворно мало. Все‑таки в деревенской жизни определенно есть свои преимущества. В те дни, когда у меня случались редкие выступления, с моими малышами иногда оставалась сестра Татьяны.
Жизнь вошла в какое‑то новое тихое русло. По крайней мере, я была готова тогда принять все так, как оно есть. Многие тогда мне говорили:
– Лера, увидишь: все переменится. Ты еще будешь с улыбкой вспоминать это время.
Я им не верила. Собственно, все было не так плохо: дети, крыша над головой, занятость, какие‑то заработки… Но в возможность серьезных перемен к лучшему мне не верилось. Я не смела и думать о них. Нас с Аней, Тёмой и Сеней никто не бил, не унижал, не истязал. Те, кто через такое прошел, подтвердит: спокойствие само по себе дорогого стоит.
Последнее возвращение
Меня подстерегал новый улар, пришедший с совершенно неожиданной стороны.
Я отработала очередной заказной концерт и уже по дороге домой поняла: мой репертуар безнадежно устарел, просто протух. Завтра меня вовсе перестанут приглашать. Надо было создать нечто новое. Как? В подобной ситуации заниматься еще и работой у меня не было никакой ни физической, ни материальной возможности. Кроме того, я не имела на это никаких юридических прав.
К тому времени тяжба превратилась в мучительнейшее, беспросветное топтание на месте. И не только для меня. Детей пришлось бы разделить, как и пришлось бы поделить дом в Крёкшино. Молодая женщина‑адвокат, которая представляла мои интересы, стала срываться. Она мне жаловалась:
– Я больше не могу, ей‑богу, я повешусь. У меня нет сил больше общаться с Шуйским. Не могу ни видеть, ни слышать его…