Домовой по прозвищу кулиска 3 страница
Познай самого себя
Студийцам было заранее известно, что в начале декабря театр уедет на две недели с гастролями в соседний город. Ребята решили не прекращать занятий. Проводить их Галанова поручила Вадиму.
Он перечитывал главы «Работы актера над собой» Станиславского, сочинял этюды и упражнения, чтобы не повторять те, которые давала Вера Евгеньевна. И заметил, что, чем больше он готовится дома, тем лучше во время занятия работает воображение.
Утром в воскресенье Лида, как обычно, сходила за молоком и на обратном пути достала из почтового ящика газеты. Придя домой, она раскрыла «Комсомольца». Внимание ее привлекло заглавие: «Внутренние данные для сцены». Лида взглянула на подзаголовок: «Ответ Галине Тимофеевой из Красноярска». Под статьей стояла подпись: «В. Галанова, актриса Театра имени Щепкина».
Лида попросила родителей завтракать без нее, закрылась в комнате и погрузилась в чтение. Статья начиналась цитатой из письма:
«Летом мы с подругами поступали в театральное училище и все трое не попали. Девочки быстро успокоились, обе уже учатся по другой специальности. А я вряд ли смогу изменить своей мечте. Я слышала, что комиссия иногда ошибается; некоторые, кому говорят «забудьте», становятся потом хорошими артистами. Я готова добиваться своего, но не знаю, осп. ли у меня шансы. Одни уверяют, что для сцепы главное — внешность, другие — талант. А что такое талант? Пожалуйста, перешлите мое письмо кому-нибудь из артистов, попросите объяснить, как мне быть с моей мечтой. Ведь у комиссии таких, как я,— сотни, а для меня моя судьба — одна-единственная. Не могу ли я сама правильно оценить себя? Есть ли для этого какие-нибудь тесты? Я постараюсь отнестись к себе без скидок. Родители против того, чтобы я становилась актрисой, а уж после того, как не прошла по конкурсу, все время корят: «Глупости у тебя в голове». Не хочется их огорчать, но мне кажется: специальность я должна выбирать сама... Я окончательно запуталась, иногда охота на все махнуть рукой».
Галина, по нашей просьбе Вам отвечает актриса и театральный педагог Вера Евгеньевна Галанова:
«Галя! Писем, подобных Вашему, в театральные училища, на радио, в редакции газет приходит немало. Некоторые не решаются написать, но про себя мучаются теми же проблемами. В Вашем письме вызывает уважение желание выяснить истину: есть ли у Вас шансы стать актрисой? Вы спрашиваете, можно ли это определить самой?
С абсолютной точностью — нет. И вот почему: театральное обучение служит профессиональному театру. А знать его может только профессионал. Кроме того, самому себя оценить объективно почти невозможно. Всегда хочется надеяться на лучшее. Однако до какой-то степени можно. Тестов, к сожалению, нет, давайте попробуем сформулировать их вместе.
Конечно, Вы знаете, что сценические данные делятся на внутренние и внешние. В этот раз поговорим только о внутренних. Я буду задавать Вам вопросы, а Вы отвечайте самой себе, отбросив всякую сентиментальность.
Движение в искусство начинается с мечты. Не с чувствительной грезы, а с готовности годами преодолевать всевозможные испытания. В отличие от Ваших подруг, она у Вас есть. Театр Вам нужен. Так что на один вопрос Вы уже ответ дали.
Следующий вопрос — нужны ли Вы театру? Он звучит сурово, но обманывать себя в этом, как говорится, себе дороже. Чтобы приблизиться к ответу, надо понять, что движет Вами: страстное желание видеть себя на подмостках или необходимость говорить с народом языком искусства. Вдумайтесь в это противопоставление. Действительно ли у Вас есть потребность что-то сказать со сцены? И о чем именно Вы собираетесь говорить?
Ну; допустим, о том, что Вы уже успели увидеть и пережить. О Вашей любви к прекрасному, к добрым и умным людям, к правде, справедливости; о ненависти ко всему, что отталкивает Вас: к бесчеловечности, мещанству, фальши.
Почти у каждого человека возникает такое желание — иногда. А вот изо дня в день, двадцать, тридцать лет?.. Изобразить это невозможно. Внутри Вас должен быть «запас страстности», или темперамент,— слово, по вступительным экзаменам конечно Вам знакомое. Выражается он не всегда шумно: негромкая реплика, от которой замирает зал, порой воздействует на нас сильнее, чем отчаянный выкрик.
Следующее качество — способность к перевоплощению; ведь актер говорит со сцены не от себя лично, а от имени персонажа пьесы. Кто-то из Ваших друзей, возможно, хорошо умеет копировать приятелей. Я говорю не об этом. Настоящее творчество требует иного: умения изнутри понять мысли, характер, привычки, намерения другого человека и выразить все это через себя. Причем не ради самого фокуса перевоплощения, а чтобы от имени вымышленного лица передать то, что волновало автора пьесы и свои собственные «люблю» и «ненавижу» (включая и роли отрицательные, в которых артист тоже утверждает свои идеалы, но как бы методом от противного).
Того, что Вам дала природа, для этого недостаточно. Требуется мастерство. А оно достигается одним путем: ежедневной многочасовой работой. Приведу Вам слова великого драматурга Александра Николаевича Островского: «Актером родиться нельзя, точно так же как нельзя родиться скрипачом, оперным певцом, живописцем, скульптором, драматическим писателем; родятся люди с теми или другими способностями, с тем или другим призванием, а остальное дается артистическим воспитанием, упорным трудом, строгой выработкой техники»*.
Мы работаем над собой и ролями практически столько, сколько не спим. Судите сами, каждому ли подходит такой образ жизни — с ежеминутно занятой головой?
Дальше. Любую пьесу можно прочесть по книжке. Идя в театр, мы надеемся, что спектакль окажется ярче того, который мы можем увидеть в нашем воображении. А такое произведение спо-собны создать только люди, в культурном отношении не отстающие от времени, стремящиеся опередить его, обладающие художественным вкусом. А что такое художественный вкус? Прежде всего, точный глаз и слух, способность безошибочно отличать прекрасное от безобразного, истинное от ложного. Но бывает, что вкус притупляется, портится. Настоящий художник постоянно оттачивает свой вкус, а для этого стремится видеть лучшие образцы прекрасного во всех искусствах, много читать.
Наша минимальная месячная норма — двадцать три спектакля. Случается же, что их бывает и по сорок (и при этом ежедневные репетиции!)! Где взять время? Какой должен быть запас энергии вперед на годы? Вот вам еще тест. При некоторых болезнях нельзя выбирать профессии, связанные с систематическими нервными и физическими перегрузками. Если же серьезных противопоказаний нет, постепенно укрепляя свой организм, возможно достичь немалого, чтобы, вступая на театральное поприще, Вы могли с уверенностью себе сказать: я человек здоровый.
Артистическая жизнь представлена некоторым чем-то вроде увлекательного фильма-вестерна. Очевидно, Вы уже догадываетесь, Галя, что это неверно. Наш труд требует такой же сосредоточенности и самодисциплины, как, например, работа инженера-программиста или диспетчера авиалинии. Жертвы искусству — для актера не общая фраза. Ему приходится приносить их по нескольку раз в день: отказаться пойти в гости, чтобы подготовиться к завтрашнему спектаклю, лечь не слишком поздно, чтобы наутро быть в рабочей форме, не съесть лишнего, чтобы не располнеть...
Еще один вопрос касается Вашего самолюбия.
Самолюбие — достоинство это или недостаток? Смотря какое. Вы уверены, что живете не зря, что способны сделать для людей что-то полезное и докажете это, как бы трудно ни было. Самолюбие такого рода в искусстве — движущая сила. Но если, давайте говорить прямо, Вы не будете знать покоя, пока не станете первой, если при каждом уколе Ваше самолюбие взрывается, как динамит, либо у Вас опускаются руки, такое самолюбие надо изжить в себе — или забыть о сцене. Актер всю жизнь в значительной степени не принадлежит себе: ему не предлагают выбирать роли, решать в одиночку, как вести себя на сцене, у него даже не всегда есть возможность по своей воле сделать шаг. Готовы ли Вы к этому?
Только часть работы актер делает дома. Каждый день на репетициях и спектаклях он трудится в коллективе, чаще всего многие годы, бывает, что и всю жизнь. Представьте себе: с одними и теми же людьми! Как они должны ежедневно настраивать себя, чтобы не уставать друг от друга? Как Вы будете чувствовать себя среди них? Это решит степень Вашей доброжелательности и устойчивость ее по отношению к ним. Способны ли Вы все время работать над своим характером?
«Ничего! Зато вне театра я буду полностью принадлежать "самой себе»,— быть может, решите Вы. Увы! И в жизни актер всегда на виду. Не думайте, что это лестно, наоборот, скорее утомительно.
Вообразите себе такой случай. Зритель Н. видел Вас вчера в «Чайке», в роли Нины Заречной. Он в восторге. Вы для него стали примером женственности, искренности, чем-то вроде идеала девушки.
После спектакля вы очень устали и долго не могли заснуть. А утром перед репетицией надо еще купить продукты. Не успев привести себя в порядок и набросив пальтецо, Вы спускаетесь в магазин. Времени в обрез, а тут еще какая-то женщина лезет без очереди. Вы пытаетесь возражать, она бросает Вам что-то обидное, Вы раздраженно отвечаете. Эта небольшая перепалка обращает на себя внимание покупателя Н. И он, пораженный, узнает в растрепанной участнице столкновения свою вчерашнюю Чайку! По существу, Вы правы, но зритель разбираться не станет. Подобная сцена и идеал артиста для него несовместимы. И с этого момента в его душе остаётся жирная клякса. Но тем дело не кончается: этот незначительный эпизод наблюдал не только гражданин Н. А молва крылата. И через какое-то время рассказ о нем доходит до театра в искаженном до неузнаваемости виде...
Внимание на себе посторонних глаз вынуждает актера никогда на людях не расслабляться, быть всегда хорошо одетым. Это порождает еще одну легенду — о высокооплачиваемое™ ак-терского труда. Знайте, что за свою работу он вознаграждается в среднем ничуть не выше, чем инженер или служащий. Особенно, если актер не гонится за дополнительными заработками в ущерб своему искусству. Пусть и тут у Вас не будет никаких иллюзий.
Вот половина тестов, которых Вы просили. Поверьте, преувеличений здесь нет.
Не торопитесь с ответами. Возможно, для некоторых из них Вам потребуется год или два.
В следующий раз поговорим еще о многом, в том числе и о том, как Вам отнестись к возражениям родителей.
С наилучшими пожеланиями В. Галанова, актриса Театра имени Щепкина».
Во вторник на самостоятельных занятиях ребята бурно обсуждали статью. Вадиму не так легко было вести этот диспут: ведь для него самого здесь было немало неизвестных, на многие вопросы он для себя еще ответа не имел.
Некоторые обиделись на Веру Евгеньевну: почему ей самой было не сказать всего этого своим ученикам?
Но каждый брал у другого газету, обдумывал вопросы первой статьи и с нетерпением ждал выхода второй.
В следующее воскресенье утром, как и в прошлый раз, Лида достала из почтового ящика газету, нашла продолжение ответа Галановой девочке из Красноярска.
Статья называлась «Объективные данные для сцены и выбор жизненного пути».
«Допустим, Галя, Вы бы решили стать скрипачкой. Полный набор внутренних данных для этой профессии плюс неустанный труд обещали бы Вам успех. Конечно, хорошая скрипка стоит недешево, но, если очень захотеть, со временем можно сменить неважный инструмент на лучший.
У пас иначе. Ведь актер скрипач, и он же его скрипка. Повседневной работой Ой может сделать свой выразительный аппарат гибче, но заменить его, к сожалению, невозможно. Поэтому, решая посвятить себя сцене, необходимо проэкзаменовать себя еще, пожалуй, более сурово. Как же понимать, что такое — внешние данные для сцены? Можно ли считать, что это то же самое, что мы в повседневности называем красотой или хорошим сложением?
В значительной степени — да. Эти качества многое прибавляют к Вашим внутренним данным, но ничего еще не гарантируют. Вопрос стоит не так просто.
Посмотрите на иную девушку или молодого человека: кроме красоты, еще море обаяния, кажется, прямая дорога на сцену. А вышел и поблек, куда что девалось?
Но почему же так случается? К выступлению не подготовился? Дело не в этом. Просто у человека есть бытовое, но нет сценического обаяния. Бывает и наоборот: в жизни «ничего особенного», а со сцены человек кажется прекрасным.
Это тоже показатель актерских данных: выигрывает или проигрывает Ваша внешность, когда Вы выходите на подмостки? Это, конечно, можно определить лишь со стороны, а у всякого артиста, даже в самом скромном школьном театре, есть свои восторженные поклонники. Они усыпляют его бдительность лестными отзывами. У нас говорят, что настоящий художник обязан быть «комплементоустойчив». Желание узнать правду должно быть в Вас сильнее слабости иметь успех.
Дальше. Чтобы стать мимом или клоуном, главное — найти свою маску, то внешнее обличие, которое бы наиболее богато выражало Вас на арене или эстраде.
В драматическом театре иначе. У нас не следует стремиться всю жизнь играть одну роль или даже однохарактерные роли. Но для начала очень важно однажды попасть в роль, то есть чтобы характер действующего лица наилучшим образом выявил Вашу душу и при этом вполне соответствовал сумме Ваших физических данных: комплекции, чертам лица, выразительности в движении, голосу.
Но уже во второй роли надо уходить от повторения себя, пытливо искать даже в схожем характере совершенно иные качества: ведь не может быть двух одинаковых людей. Надо помнить, что удачная краска для одного образа для другого оказывается отвратительным штампом.
Когда же Вы найдете гармонию внутреннего и внешнего в трех-четырех различных ролях, можно уже говорить, что у Вас намечается определенный круг ролей, или актерский план. Найти такое совпадение одному удается сразу, другому — в результате определенных усилий, третьему не удается никогда. И это один из самых серьезных вопросов применимости человека к актерской профессии.
Что делать, если, например, у кого-то физические данные — для комедийных ролей, а внутренние — актера-лирика?
Случается ли, что человек с таким несоответствием душевных и физических качеств все-таки поступает в театральное училище?
Да, если ему удается каким-нибудь особенно выигрышным репертуаром ввести комиссию в заблуждение.
В этом случае поступление в институт вряд ли можно рассматривать как везение: в ходе обучения несоответствие «музыканта» и его «инструмента» становится препятствием для нормального раскрытия творческой личности. И такому человеку приходится либо покинуть институт, либо потом сцепу или, еще хуже, на всю жизнь смириться с судьбой специалиста, плохо применимого к любимой профессии.
Прежде чем принять окончательное решение, советую Вам, Галя, подвергнуть себя самой суровой переоценке.
Сделайте попытку без самообмана изучить свои внутренние данные, затем внешние и соответствие одних другим. Взвесьте свои жизненные силы, вообразите себе нашу нелегкую жизнь без прикрас и — не спешите.
Нельзя обойти в этом разговоре и такое человеческое качество, как упрямство. Достоинство это или недостаток? Здесь дело обстоит так же, как и с самолюбием: если человек настаивает на своем вопреки здравому смыслу, доводам собственного ума, такое упрямство чаще всего вредит человеку, мешая ему ясно увидеть свой истинный путь. Другое дело — упорство в достижении цели, которое не исключает гибкости поведения, способности постоянно прислушиваться к себе и другим.
Убеждения свои менять можно — во имя лучших. Повторю: все дело не только в том, к чему склонны Вы, но и в том, какой вид деятельности полюбит Вас, — с наибольшей полнотой выразит заложенное в Вас творческое начало. И если Вы поймете, что это — не театр, не считайте такой выход сдачей позиций. Возможно, напротив, он окажется принципиальным на данном этапе вашей жизни.
Если же все эти испытания Вы сами у себя выдержите — дерзайте дальше.
Я не ответила еще на один Ваш вопрос: бывает ли, что комиссия ошибается? Да, при конкурсе до ста человек на одно место это неизбежно. В экстремальной обстановке приемных экзаменов не всем удается раскрыться творчески.
Но если Вы идете в битву жизни с непоколебимым сознанием цели и четким пониманием средств, на которые Вы рассчитываете,— Вы правы и добьетесь своего, даже если для этого потребуются годы. Убеждайте Ваших родителей спокойно и терпеливо, что театр — Ваше призвание. И чтобы они не могли упрекнуть Вас, что Вы зря теряете время, пожалуйста, не расслабляйтесь. Учитесь или работайте, приносите обществу и себе пользу, уверенно входите в мир взрослых. Тогда в любом случае Вы прочно станете на ноги. Возможно, некоторое время Ваша деятельность будет далека от театра,— что ж, Вы познаете какую-то область жизни, с которой могли бы и не познакомиться. Человеку нашей профессии нельзя, кроме театра, не знать ничего.
Когда же придет час отдать себя искусству — смело идите в театр работать! Кстати, в театре есть немало специальностей, на которые можно прийти сразу после школы. Для юноши это монтировщик декораций, рабочий-осветитель, для девушки — реквизитор, костюмер, помощник гримера. Вы узнаете и еще о некоторых серьезных и увлекательных театральных профессиях, требующих и не требующих специального образования. Знакомство с театральным механизмом на собственном опыте даст Вам несравненно больше, чем любые консультации, кем бы в нем Вы потом ни стали. Я не встречала человека, который бы пожалел, что начал в театре с рабочей профессии. Ведь театр не терпит белоручек!
Желаю Вам успеха в поисках своего жизненного пути.
В. Галанова, актриса Театра имени Щепкина».
Вернувшись с гастролей, Вера Евгеньевна явилась на занятия как обычно, с задорным вопросом «Как дела?». Это не предполагало диспута; студийцы знали, что начинать урок с разговоров она не любит. Когда программа была исчерпана, Галанова спросила:
Разбегаемся? Или есть вопросы? Начала Инга:
Вера Евгеньевна, мы прочли вашу статью и...
И что?
— ...хотели бы знать,— подхватила Даша,— почему вы не поговорили с нами об этом в первые же дни? И честно, то есть откровенно говоря, обиделись немножко...
— Неужели? Выходит, не обратили внимания на тезис о самолюбии. Разве я обязана о каждом своем намерении вам докладывать? А если мне хотелось, например, чтобы вы узнали все это в такой форме? Вот теперь, когда будете готовы, можно поговорить. Вы счастливее этой девушки: у вас для решения вопроса времени больше.
Но она, как вы пишете, может идти работать в театр прямо сейчас, а мы?
И вы тоже.
Как?!
Завтра мы идем на экскурсию за кулисы, а на будущей неделе — на работу. Конечно те, кто пожелает.
Наступило общее оцепенение: может быть, Вега шутит?
Я не знаю, под силу ли вам это испытание,— сухо сказала Галанова, явно желая предотвратить взрыв восторга.— Без меня здесь произошли кое-какие события. Александр Федорович Зотов, наш главный режиссер, в этом сезоне все-таки будет ставить «Ромео и Джульетту». Для массовых сцен мы обычно приглашаем студентов культпросветучилища, но спектакль выпускается летом, когда у них сессия. Я воспользовалась моментом и предложила вас. Но оправдается ли моя дерзость? В этом я очень и очень сомневаюсь.
Не пожалеете,— за всех сказал Стас.
Кто проработал «Этику» Станиславского? Оказалось, прочли всего пятеро.
Не густо.
Вера Евгеньевна, мы все прочтем!..— уверяла Даша.— Только расскажите поподробнее, что нас ждет!
Студентов театр обычно приглашает лишь к концу, к выпуску спектакля. Но тут ожидается много фехтования, танцев, поэтому те, кому разрешат родители, приступят к работе с начала зимних каникул. Я уговорила Александра Федоровича, чтобы он позволил вам бывать и на творческих репетициях. Это было особенно трудно. Работа в репетиционном зале — тонкая штука. Актеров это будет смущать...
Разве артисты не привыкли к зрителям? — спросила Инга.
Одно дело — результат работы, другое — процесс. Пока идут начальные репетиции, все хрупко; образа еще нет, есть только первый робкий поиск. Увидит актер скучающее лицо одного из вас...
Не увидит!— заверил Вадим.
И скопом на репетиции ходить нельзя. Да и не всем в равной степени это будет нужно — убедитесь сами. Принцип мой уже, я надеюсь, усвоили: никаких любимчиков, но и без уравниловки. Вы сами должны предоставлять друг другу привилегии, когда кому это особенно нужно. Если же совершить жертву трудно — кидайте жребий. Но вернемся к «Этике» Станиславского. Здесь мало подходит слово «прочел». Такие вещи не читают, но осмысляют для себя на всю жизнь. Ну предположим: пока прочли. Что там главное?
Не забывать, что в театре ты трудишься не один,— сказал Антон.— Ошибаешься — подводишь не только себя, но и всех. Любая случайность может сорвать репетицию и даже спек-такль...
В театре работают все вместе,— продолжил Вадим,— поэтому нельзя каждому обращать на себя внимание. Надо быть человеком-невидимкой.
И другим не портить настроение,— вспомнил Боба.— Если оно у тебя плохое, делать вид, что прекрасное.
Не делать вид!— заспорила Лида.
Ну а если мне невесело? Что я могу? Только притворяться.
Известно вам, что такое условный рефлекс?— вмешалась Вера Евгеньевна.— Вы знаете, что существует понятие «культура чувств». Когда я миную проходную театра, само собой при-ходит хорошее, настроение, вернее, рабочее — то, которое необходимо для творческой работы.
Помните, что в театре вы не школьники, а трудящиеся. Я наблюдала за детьми, которые работают в цирке. Они такие же, как и все, но с трех — пяти лет уже знают, что работа есть работа. Им не надо объяснять, что делу — время, а потехе — час.
Верно держаться в театре — значит всегда быть внимательным и собранным — раз; не слишком заметным — два. Ни о ком ничего не говорить ни громко, ни шепотом — три. Не нести на люди своих личных настроений. Помнить завет Станиславского — в обществе надо улыбаться!
— Все время?— с серьезным лицом спросил Денис.
— Ну, если ты хочешь, чтобы тебя сочли тяжелобольным, тогда — бесспорно.
Домовой по прозвищу кулиска
В среду в половине четвертого ребята расположились на длинной скамье в палисаднике у театра.
Денис смешил товарищей, копируя то одного, то другого. Лера спросила, может ли он изобразить Бегу. Денис тут же продемонстрировал, как она входит к ним, останавливается и внедряется глазами в каждого. В общий хохот вплелся чей-то веселый смех. Студийцы расступились, и обнаружилась Вера Евгеньевна, которая не могла проговорить ни слова. Все, особенно Денис, сначала очень смутились. Совладавшая со смехом Галанова наконец произнесла:
— Я вам говорила, что больше всего люблю пародии и карикатуры на себя. Остроумные, конечно.
Вера Евгеньевна присела к ребятам на скамью. Все притихли, ждали, что она скажет.
А я не знаю, что вам сказать,— простодушно призналась Галанова.— Вот перед вами театр. Здание. Может быть, несколько своеобразной конструкции, но не в этом дело... Видите ли, в нем живет тайна... Но не думайте, что вам сейчас откроется что-то очень сложное — какие-то чудеса техники. Вы увидите стены, комнаты, коридоры... То, что мы, работающие здесь, встречаем каждый день десятилетиями. И в то же время никто — ни один человек (вы слышите?) не решился заявить, что знает театр до конце.
А если осмелится?— спросил Виктор.
Значит, это случайный человек. А таких театр выбрасывает из себя безжалостно. И эти люди всю жизнь вспоминают о театре с ужасом и скрывают, что имели к нему какое-то отношение...
Что же это за тайна?
Не знаю! Те из вас, кому суждено прийти сюда и остаться на всю жизнь, год от года будут убеждаться, что тайна эта прячется все дальше от них, все глубже.
Может, в нем живет какой-то дух, вроде домового?— спросила Люба.
Скорее всего!— без тени улыбки ответила Галанова.— У нас даже имя ему придумали — Кулиска! Маленький, весь из пыли и хохочет на разные голоса. Лицедей! В общем, он ничего — чаще добродушный, но иногда коварный — лучше его не злить...
Отомстит?
Обязательно! А как — никогда заранее угадать нельзя,— с неподдельным страхом говорила Вера Евгеньевна.— Намажет тебе половицу чем-нибудь скользким — ты, выходя на сцену, и растянешься. А другой пройдет — ничего нет.
А вы его видели?
Видела его тень!— шепотом ответила она. Потом резко сменила тон:— Предупреждаю вас серьезно. Если кто переступит порог театра, как входят на какой-нибудь склад, ничего в нем не поймет. Говорю не в осуждение: возможно, для кого-то и хорошо, что так случится,— завтра его привлечет в жизни что-нибудь другое... Ладно, пойдемте. Напоминаю: здороваться с каждым, но не напоказ.
А вот на киностудии,— заметила Даша,— только знакомые здороваются.
На киностудии тоже интересно. Но как тебе сказать... это фабрика: огромный коллектив, люди постоянно меняются. А в театре одна семья. Сейчас пересменок, репетиции уже кончились, а до спектакля еще много времени, но и те, кого мы встретим, надеюсь, убедят вас в этом...
В вестибюле служебного хода сидела строгая и внимательная старушка:
— Добрый день, тетя Ариша!
— Верочка, здравствуй. Все твои? Раздевайтесь, мои хорошие!
Студийцы вытирали ноги, снимали пальто, куртки.
Это, обратите внимание, доска приказов. Здесь вывешиваются распределения ролей. А вот — расписание репетиций. У каждого в театре — свой рабочий день. Как вы думаете, что будет, если актер однажды пропустит свою фамилию?
Репетиция сорвется?
Да. Или спектакль. В театре случится производственная катастрофа, и биография актера на этом может закончиться. Потому мы изучаем эту доску до буквы по два-три раза в день.
Миновали коридор.
Вот комната отдыха актеров. Шахматы...
А почему телевизора нет?
Кто догадается?
Чтобы Гамлет между сценами футбол не смотрел.
В общем, точно.
А зачем тогда радио?
Это внутренняя трансляция. Спектакль и сценическая репетиция транслируются по всему театру, чтобы каждый знал, что в эту минуту происходит на сцене. Здесь обслуживающие цеха...
Обслуживающие? Это какие?
Те, которые трудятся вместе с артистами на репетициях и спектаклях. Слово «цех» в театре имеет свое значение: в нем могут работать единицы, но без них никак нельзя. Тут электроцех. Борис Владимирович, Риточка, добрый день!
Здрасьте, Вера Евгеньевна! Экскурсантов привели?
Вернее сказать, смену.
Помещение было до потолка заставлено аппаратурой.
— Вот гримерный цех.
Галанова и заведующая цехом Зоя Ивановна обменялись теплыми приветствиями. Студийцы стали с увлечением рассматривать бесчисленные парики, шиньоны, бороды, усы. Зоя Ивановна рассказала, как эти изделия производятся и хранятся. Никто не прикасался ни к одной вещи руками, ребята слушали и запоминали. Больше всех задавали вопросы Геля и Люба, особенно последняя.
— Гримеры в любом театре располагаются близ гримуборных артистов; ведь никто так тесно не связан с актерами, как гример и костюмер,— пояснила Вера Евгеньевна, когда они вышли
в коридор. И ни от кого так не зависит душевное состояние актера перед выходом на сцену, как от них.
На пол-этажа выше, в актерском коридоре был сплошной ряд дверей, на которых значились фамилии, многие из которых ребята знали. Вера Евгеньевна остановилась перед одной из них. На ней висела табличка «Е. К. Благовидова, В. Е. Галанова».
Открыв дверь ключом, словно свою квартиру, Вера Евгеньевна включила свет.
В маленькой комнатке стояли два столика с зеркалами и яркими матовыми лампами без абажуров и кресло для отдыха. Стены были увешаны афишами последних премьер с поздравительными надписями товарищей. Над одним столиком — репродукции картин Серова и виды Ленинграда — родного города Талановой. Над другим — портрет величественной старухи.
За этим столиком гримируется вот уже сорок лет соседка моя и друг Елена Константиновна Благовидова.
Не узнать ее на портрете!— тихонько заметила Нина.
Да вы что, это Рыжова!— поправила Даша.
Да, Варвара Николаевна Рыжова, одна из «великих старух» Малого театра. Ее Елена Константиновна особенно чтит. Мне тоже посчастливилось видеть ее в нескольких пьесах Островского. Это действительно была сама правда...
Галанова подошла к своему столику, любовно погладила его рукой.
— А вот мой верный боевой конь. Помните, у Цветаевой:
Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что шел Со мною по всем путям...
Здесь я гримируюсь, вдвое меньше, чем Елена Константиновна,— двадцать лет. Немало у меня связано с этим столом, этой комнатой...— Вера Евгеньевна приоткрыла ящик, ребята увидели грим в металлической коробке, набор колонковых кисточек, заячью лапку для припудривания грима. Не желая длить волнующую минуту, Галанова повела ребят дальше.
А почему костюмерный цех так далеко от актеров и в подвале?
Для него нужно много места. И по пожарным соображениям.
Ребят встретила заведующая цехом Клавдия Васильевна. И они увидели все великолепие костюмерной старого театра, с костюмами разных эпох и народов.
— Сейчас зайдем еще в мебельный цех. Вы увидите мебель — и бутафорскую, и настоящую, антикварную.
Потом они вернулись на первый этаж и вышли в другой коридор. Галанова показала ребятам кабинеты директора, главного режиссера, администраторов, снабженца, инженера по технике безопасности, комнату заведующего труппой, где все время решаются сложнейшие головоломки по составлению расписания, репетиционные залы с выгородками.
Далее они перешли в другое здание, где находились уже не обслуживающие, а производственные цеха театра. Здесь изготовляли обувь всех моделей и веков, делали макеты декораций и сами декорации, расписывали холсты, шили драпировки, выполняли чеканные работы.
— Достаточно немного поработать, чтобы убедиться, что ни без одной из этих служб театр обойтись не может,— сказала Галанова.
Экскурсия вернулась в основное здание и оказалась наконец в зрительном зале. Монтировщики разбирали на сцене декорацию утренней генеральной репетиции и ставили павильон вечернего спектакля. На глазах у ребят разваливался дворец из «Снежной королевы» и вырастал уже хорошо знакомый им дом Фамусова.
Вслед за Талановой студийцы через фойе сквозь обитую железом дверь вышли на сцену. Школьники остановились, разглядывая высоченные колосники с разноцветными софитами и под-весками на металлических штанкетах, таинственно-полутемные кулисы.
Смотрите, вот он! — в ужасе прошептал Денис.
Кто? — испугались девочки.
Вон, вон! Тише! Кулиска! Ай! Спугнул!
Вот обида! Так хотелось бы хоть одним глазком на него взглянуть! — подыграла Галанова.
Что-то быстро ты его разглядел! Сомнительно! — пробурчал Антон.
Да, значит, больше не увижу, — грустно сказал Денис.
— Павел Зиновьевич! — обратилась Галанова к полному добродушному человеку. — Можем мы показать новобранцам технику сцены, хоть частично?
Машинист посмотрел на часы и обернулся к монтировщикам:
Обедайте.
А ты, Евсюков? — спросил один из монтировщиков.
Идите, идите! — Павел Зиновьевич похлопал себя по животу. — Что же, други, вам представить? Вот пульт помощника режиссера, можно сказать, капитанский мостик. Здесь радиосвязь с электрорегулятором, с радиоцехом, с актерами. Осторожно, круг! — громко крикнул он на сцену.— Видите, поворотный круг идет в одну сторону, а сейчас в другую. Отсюда же, с пульта, звонки даются. Сперва актерам — первый звонок, потом зрителям — тоже первый. А эти звонки...
Слева и справа раздались звонки разных тембров.
...Кто догадался?
Эти звонки по ходу действия,— сказал Стас.
Ну, орел! Верно! А этой кнопкой дается занавес. Этими — подвесные декорации подымаются и опускаются. А вот карманы — в них хранят декорации идущих спектаклей, в задний карман даже грузовик въезжает. Техника вроде простая, но ведь две тысячи лет театр к ней шел!
Вадим ничего не пропускал, не забывал еще наблюдать и за ребятами. Галанова точно предугадала: для одних это оказалось обычной экскурсией, другие, как и он, глядели во все глаза, будто на волшебство. Он проследил такую закономерность: те, кто на спектаклях лишь пассивно смотрел на сцену, глазели по сторонам и теперь; те же, кого театр околдовывал зрелищем, готовы были видеть чудо в обыкновенном прожекторе. Их уже заворожила тайна, которую, как утверждала Вера Евгеньевна, разгадать не суждено никому...