Мэг Кэбот Таблетки для рыжего кота
Мэг Кэбот Таблетки для рыжего кота
Серия: Хизер Уэллс – 3
Moscovitz
«Таблетки для рыжего кота»:
АСТ, АСТ Москва, ВКТ; М.; 2009; ISBN 978-5-17-056541-2, 978-5-403-00792-4, 978-5-226-01159-7
Перевод: Е. Денякина
Аннотация
У бывшей рок-звезды, а ныне помощницы директора студенческого общежития Хизер Уэллс жизнь вроде бы наладилась – наконец-то появился бойфренд! Кажется, она влюблена… правда, не совсем уверена, в кого именно… Идиллию разрушает убийство… И Хизер вновь ввязывается в расследование…
Читайте иронический детектив от автора мировых бестселлеров «Дневники принцессы», «Просто сосед», «Парень встретил девушку», «Я не толстая», «Дело не в размере».
Мэг Кэбот Таблетки для рыжего кота
Нет, ты не толстая.
Но, извини, ты и не стройная.
И в том вины твоей ни капельки,
Просто учти природы шуточки
И ширь в кости.
«Такая, какая есть»
Автор Хизер Уэллс
– Ты пришла!
Вот что сказал мне в то утро Тед Токко (ассистент кафедры математики, которого ко мне приставили как к отстающей). Я подошла к нему в парке на Вашингтон-сквер.
Он меня не поцеловал, потому что всякие отношения между нами категорически запрещены. Преподавателям, особенно ассистентам математического факультета, работающим в штате, не разрешается крутить романы со своими студентками.
Даже со студентками вроде меня, которым уже под тридцать, которые работают помощницами директора одного из общежитий Нью-Йорк колледжа и в любом случае получают оценки по двухбалльной системе – сдано/не сдано.
– Конечно, пришла. – Обиделась я, будто в этом нечего было и сомневаться. А ведь только полчаса назад, когда я проснулась, посмотрела на часы и увидела, что большая стрелка стоит на двенадцати, а маленькая – на шести, у меня было одно-единственное желание: накрыться одеялом с головой и поспать в свое удовольствие еще часика два с половиной. Ведь в чем смысл житья в двух кварталах от работы? В том, чтобы спать до последней минуты!
Но я обещала.
И вот теперь рада, что все-таки заставила себя выбраться из-под уютного одеяла. Потому что Тед выглядит просто классно. Утреннее солнце играет в его длинных светлых волосах, забранных в хвост, который едва ли не длиннее моего собственного, ну и, естественно, в золотистых волосках на ногах. А из-за того, что он выходит на пробежку в коротких спортивных шортах, эти золотистые волоски мне видны очень даже хорошо.
Эй, Бог, здравствуй! Ты на месте? Это я, Хизер. Я просто хотела Тебя поблагодарить. Спасибо Тебе за яркое солнце, за прохладный чистый воздух, за милые весенние цветочки, которые как раз расцветают.
Благодарю Тебя и за ассистентов кафедры математики в коротких спортивных шортах. Такое, и правда, стоит того, чтобы вставать на полчаса раньше обычного. Если бы я знала, давно бы вставала в такую рань.
– Я рассудил, что нам не стоит торопиться, – сообщил Тед. Он начал делать растяжку на парковой скамейке. Мышцы у него на бедрах крепкие и без единого грамма жира. Даже в расслабленном состоянии они твердые, как камень. Я это знаю. Хотя наш с ним работодатель, то есть Нью-Йорк-колледж, и запрещает романтические отношения между преподавателями и студентами, мы с Тедом тайком от всех встречаемся.
Потому что если тебе под тридцать или слегка за тридцать, ты, как отстающая, дополнительно занимаешься математикой, чтобы всего лишь сдать экзамен по системе зачет/незачет и быть допущенной на обычные занятия, то кому какая разница?
К тому же я, наверное, целую вечность ни с кем не встречалась. И что прикажете делать? Ждать до мая, до конца занятий, чтобы лечь с Тедом в постель? Ну да, как же, держи карман шире! Тед в очень хорошей форме – отчасти потому, что ведет спортивный образ жизни (бегает, плавает в нашем бассейне, играет в команде по фризби), а отчасти благодаря тому, что правильно питается.
Если, конечно, считать вегетарианство правильным питанием, в чем я лично не совсем уверена.
А мои бедра как губка. Я не бегаю, не плаваю, не играю ни в какой фризби, а еще готова съесть что угодно, если оно полито шоколадным соусом или кетчупом. Даже если это самые обыкновенные пончики с кремом. Тед их тоже ест, потому что пончики жарят в растительном масле, а не в животном. Правда, он всегда съедает одну штучку, и ему хватает, а я потом вынуждена умять целую коробку, потому что не могу успокоиться, пока они не кончатся. Интересно, почему это?
Постойте-ка, с какой стати я думаю о пончиках? Нам же полагается заниматься спортом.
– Хочешь растянуться? – спросил Тед, прижимая свою пятку к ягодице. Я знаю, что ягодицы у Теда такие же крепкие, как бедра. А мои – еще рыхлее, чем бедра. Хотя достаточно большие, поэтому мне довольно легко дотронуться до них пяткой. Но вряд ли это можно назвать растяжкой.
– Конечно, – бодро сказала я.
Выполняя растяжку, я заметила, что все бегуны в парке в шортах, как Тед, только одна я в леггинсах. Вернее, правильно называть их брюками для йоги. Леггинсы я ни за что не надену – давайте уж начистоту: я далеко не фотомодель.
Вот почему я так обрадовалась, когда удалось найти почти расклешенные брюки для йоги. Их-то я и ношу вместо леггинсов или спортивных шорт. Надеюсь, покрой клеш уравновешивает мои пропорции и я не похожа на Колобка.
– Хорошо, – улыбнулся Тед.
Он носит очки в тонкой золотой оправе, которые придают ему совершенно профессорский вид. Мне нравятся его очки, потому что невозможно догадаться, что за их стеклами прячутся самые распрекрасные голубые глаза. Ни за что не догадаешься, пока он не снимет очки. А снимает он их только перед сном.
– Четыре круга составляют милю. Пять километров – это примерно три мили, поэтому я бегаю двенадцать кругов. Осилишь? Это твоя первая пробежка, и мы побежим не спеша, без напряга.
– О, за меня не беспокойся, – сказала я. – Ты беги, как тебе удобно, а я догоню.
Золотистые брови Теда сошлись над переносицей.
– Хизер, ты так уверена в своих силах? Я рассмеялась.
– Конечно, ничего со мной не случится, это же всего лишь утренняя пробежка.
– Хизер, не пытайся делать вид, будто это какой-то пустяк. Я знаю, для тебя это серьезный шаг, и очень горжусь, что ты все-таки пришла. Сказать правду, ты мне не безразлична, и меня беспокоит твое физическое состояние. Бег – дело серьезное, легко можно получить травму.
Ох уж эти мне спортсмены, это что-то! Утренняя пробежка, бег, тренировка… да какая разница? Как ни назови, для меня это все равно смерти подобно.
Стоп, неужели я это подумала? Я не хотела! Нет, правда. Это даже мило – я привожу себя в форму. Потому что, как все время твердит Тед, я не толстая, мне просто нужно немного повысить тонус.
– Ты беги первый, – улыбнулась я, – а я за тобой. Тед пожал плечами, подмигнул – полагаю, он не хуже меня понимает, что мне за ним не угнаться, – и побежал.
Да. Мне за ним в жизни не угнаться. Но ничего, я буду бежать со своей скоростью, так, как могу. Ну вот, видите? Я бегу! Эй, посмотрите на меня, я бегу! Я…
Ладно, хватит. Ф-ф-у! Этак и голова может закружиться от гипервентиляции. Как-никак, это первая пробежка, я не хочу перетренироваться и попасть в больницу.
Вдруг мои женские органы не вынесут такой спортивной нагрузки? Женщинам вообще вредны большие нагрузки.
Вообще-то, в этом нет ничего страшного, потому что я еще не знаю, хочу ли иметь детей. То есть дети – это, наверное, прекрасно, но, если разобраться, какая из меня мать? Если бы не изгой семейства моего бывшего бойфренда, который разрешил мне бесплатно жить в его особняке в обмен на ведение бухгалтерии частного детективного агентства, я бы сейчас, наверное, жила в Лонг-Айленд-сити в квартире на шестерых, едва успевая на работу к полудню. А я живу в двух минутах ходьбы от места работы, правда, еле-еле успеваю туда к девяти.
И как я справлюсь с воспитанием живого человеческого существа, которое во всем зависит от меня?
Да вы взгляните на мою собаку! Сегодня я оставила ее дома вместо того, чтобы взять с собой на утреннюю пробежку, потому что она еще спала и не желала подниматься. Даже когда я пошуршала поводком. Разве хорошая мать так поступит? Разве хорошая мать скажет: «Ладно, не хочешь – как хочешь», когда ее ребенок заявит, что не хочет идти в школу, а хочет остаться дома и спать?
Такую мать можно увидеть в вечернем выпуске новостей – как полиция уводит ее в наручниках, а она повторяет: «Уберите эти чертовы камеры, нечего меня снимать!»
Прямо как я.
Ладно, давайте серьезно. Вот в какую рань я встала. Так рано, что даже собака не захотела со мной прогуляться. И это очень печально.
Особенно если учесть, что скоро ей предстоит серьезное потрясение: с тех пор, как Купер разрешил моему папочке, бывшему заключенному, поселиться в доме, Люси зажила припеваючи – благодаря папиной привычке к гурманским обедам и длительным прогулкам по всему городу, на которые он берет с собой Люси. В обмен на бесплатную комнату и стол Купер поручил папочке следить за будущими и бывшими нескольких его клиентов. И папа решил, что с собакой на поводке он будет смотреться возле отеля «Ритц» менее подозрительно.
Но теперь папа съезжает от нас в жилье рангом повыше, он снова связался со своим давним деловым партнером Ларри, и они вдвоем затеяли сверхсекретный проект, который поможет вернуться им в музыкальный бизнес. Съезжает не в шикарные апартаменты в небоскребе, а во вторую спальню кооперативной квартиры Ларри на углу Парк-авеню и Пятьдесят седьмой.
Уж поверьте, я на это не жалуюсь. Конечно, мне жалко, что папа уезжает, ведь в общем-то приятно возвращаться вечером домой, зная, что с собакой уже погуляли, и тебя ждет готовый ужин. Но скажите, много вы знаете тридцатилетних девушек, которые живут с папами?
В любом случае, если бы Люси знала, что ее сладкая жизнь скоро закончится, она бы не привередничала и пошла со мной на прогулку.
Прошу прошения, на тренировку.
Хотя, возможно, Люси права. Если не считать удовольствия от созерцания симпатичных ассистентов в спортивных шортах, эта пробежка – ерунда.
Пешая ходьба – упражнение куда приятнее. Говорят, если ходить быстрым шагом по полчаса в день, то не поправишься. Сохранить вес – это, конечно, не похудеть. Но все равно лучше, чем ничего.
Да, ходьба – это хорошо. Конечно, весь народ меня обгоняет. Все спортсмены.
– Хизер?
Упс, это Тед.
– Ты в порядке?
Он бежит рядом со мной, можно сказать, бежит на месте, потому что я перемещаюсь очень медленно.
– Со мной все отлично! – кричу я. – Просто я вхожу в ритм, как ты посоветовал.
– А-а. – Вид у Теда озабоченный. – Значит, все в порядке?
– Все отлично! – Надеюсь, Тед не планирует иметь детей. Я имею в виду, со мной. Потому что, кажется, в процессе пробежки вот-вот отвалятся все мои женские органы.
– Гм, – говорит Тед, – ладно, ну…
– Ты беги, – предлагаю я жизнерадостно, потому что изо всех сил стараюсь, чтобы Тед не увидел, какой я бываю по утрам. Он к этому не готов. Пока. – Я в порядке.
– Ладно, – снова говорит Тед. – Тогда до скорого. Он бежит дальше, золотистый и быстрый, как газель, его конский хвостик забавно болтается. Я смотрю, как Тед удаляется, и мне хочется крикнуть худышке, которая проносится мимо меня в крошечных спортивных шортах и многослойном топике: «Это мой бойфренд». (Послушайте, какой смысл носить многослойный топ? Конечно, вы можете возразить, что один из этих топиков – спортивный бюстгальтер, который ей, извините меня, вовсе не нужен, потому что у нее практически нет груди.) «Да, это мой бойфренд. Он классный, правда?»
Ой, смотрите, я сумела пробежать полный круг! Ну да, по большей части я просто шла пешком, но все равно. Осталось всего одиннадцать кругов. Да, мне нетрудно пробежать эти пять миль, просто пара пустяков. Интересно, с чего вообще Теду втемяшилось, чтобы я пробежала с ним эти пять миль? Ведь не потому же, что он заботится обо мне и хочет, чтобы я была здорова? Если так, я могла просто пойти в оздоровительный центр и благополучно заняться там гимнастикой. Мой ИМТ[1] слегка выходит за рамки зоны, соответствующей нормальному весу, но кто сказал, что это точный показатель здоровья?
Правительство США.
Наверное, если двое выходят на пробежку, они держатся вместе…
Нет, не вместе, Тед сейчас примерно в пяти шагах впереди.
Считайте, что в шести.
Как я позволила втянуть меня в это дело? Постойте, я знаю как. Я просто хочу ему понравиться. А поскольку он спортивный и печется о своем здоровье, я хочу, чтобы он думал, что я тоже такая. Удивительно, я морочу ему голову почти три месяца! Мы с ним встречаемся вот уже двенадцать недель, а он все еще думает, что я из тех девушек, которые ради собственного удовольствия пробегают по утрам по пять километров, а не из тех, кто принимает ванну вместо душа, потому лень стоять, пока моешь голову.
Наверняка, это потому, что он всегда снимает очки, прежде чем лечь со мной в постель.
Купер пытался меня предостеречь, конечно, на свой манер, ненавязчиво. Однажды он наткнулся на нас в кафе «Зен Пелейт». Домой я Теда никогда не приводила, потому что… ну, Купер же не приводит домой своих подружек. А в том, что они у него есть, я уверена, поскольку иногда на автоответчике остаются сообщения, которые никак иначе не объяснишь, например, женский голос сексуально мурлычет: «Куп, это Кендра, перезвони». Или что-нибудь в этом роде.
Но я не смогла представить их друг другу в «Зен Пелейт», куда Тед ходит, потому что это вегетарианское заведение, а Купер… по правде говоря, я понятия не имею, почему он в тот день там оказался.
Но позже я все равно не удержалась и спросила, что Купер думает о Теде. Наверное, я еще надеялась, что, когда Купер увидит меня, такую всю из себя счастливую со спортсменом, он пожалеет о своих словах. Он однажды сказал, что мне нужен временный парень, а он сам таким быть не хочет.
Но Купер только спросил, что у меня может быть общего с Тедом, если он вегетарианец.
Вообще-то это даже оскорбительно, потому что, помимо еды, меня на свете много чего интересует.
Ну да, Теда интересуют другие вещи, например, про картезианцев – это не для меня, я больше по части мультиков. Мне нравятся фильмы со взрывами, а Теду – фильмы с субтитрами. И все в таком духе.
Но все равно.
Разве о таком спрашивают? Я имею в виду, кто спрашивает парочку, что между ними общего? Разве это не оскорбление? Мне хотелось спросить Купера, что, по его мнению, общего у меня с НИМ, но потом я вспомнила, что мы с ним не парочка.
Пугает то, что с Купером у меня уйма всего общего. Нам обоим нравится хорошая еда (взять хотя бы хот-доги от Натана, устрицы в половинках раковин, пекинскую утку и т. д.), хорошая музыка (блюз, любой джаз, кроме фьюжн, классика, опера, RnB, любой рок, кроме тяжелого металла, хотя я втайне питаю слабость к «Aerosmith») и хорошее вино (ну, вообще-то, я не очень отличаю хорошее вино от плохого, но знаю, что хорошее не должно походить по вкусу на салатную заправку и от него у меня не должна болеть голова).
Ну и, конечно, плохие телепередачи, по-настоящему плохие. До недавнего времени я даже не знала, что они нравятся Куперу. Но однажды я застала его перед телевизором. Купер поспешно схватился за пульт, пытаясь переключить на Си-эн-эн, но я увидела, что он смотрит.
– Купер, какой позор! – сказала я, хотя в душе просто ликовала. – Ты смотришь «Золотых девочек»?
– Заткнись, – любезно ответил он.
– Да ладно, – сказала я. Кто же не любит «Золотых девочек»? Кроме Теда, конечно, у которого нет телевизора. – И какая тебе нравится?
Куп только посмотрел на меня, как на ненормальную. Но не по той причине, по которой я подумала. А потому что, как выяснилось, он точно знал, о чем я говорю.
– Дороти, естественно.
У меня прямо сердце остановилось.
– Мне тоже, – прошептала я.
И села на диван рядом с ним, чтобы смотреть дальше.
У нас с Купером очень много общего, вплоть до того, что мы оба просто не выносим, когда социальная несправедливость остается безнаказанной (или преступление нераскрытым), даже если для того, чтобы исправить дело, нам приходится рисковать жизнью. Не говоря уже о том, что мы оба эмоционально отдалены от наших семей.
Но это не значит, что я не увлечена Тедом. Увлечена, еще как. Только, может быть, не увлечена бегом.
Вот почему, когда Тед пробежал мимо меня, наверное, в восьмой раз и в восьмой раз замедлил бег, чтобы спросить: «Хизер, ты в порядке?», я вдруг захромала.
– Хм, – сказала я, – кажется, растянула мышцу. Может, закончим на сегодня? Вернемся к тебе и примем душ. А потом я приглашу тебя на завтрак. Сегодня в кафе будут бельгийские вафли.
Оказывается, не стоит недооценивать привлекательность бельгийских вафель.
Хотя, с другой стороны, дело могло быть в душе. Тед считает, что с точки зрения охраны окружающей среды неразумно, чтобы два человека тратили зря воду и принимали душ по отдельности, когда могут принять его вместе.
Раньше я не была большой любительницей душа. Но Теду перед тем, как принимать душ, приходится снимать очки, поэтому мне не надо жаться к стене, чтобы скрыть целлюлит. Ну, это всего лишь дополнительный бонус.
Тед, пока мы намыливали друг другу грудь, не очень уверенно сказал:
– Хизер, я хотел тебя кое о чем спросить.
– Да?
Не очень-то легко говорить спокойно, когда парень намыливает тебе мочалкой интересные места. Даже если из-за сильной близорукости он их совсем не видит.
– У тебя… э-э… есть какие-нибудь планы на лето? Он что, интересуется, не разделю ли я с ним арендную плату за домик на берегу? Вообще-то это неловко, я совсем не пляжная девушка. Потому что пляж – это купальник, а в моем случае купальник означает саронг, что, в свою очередь, означает чувство неловкости, когда все начинают спрашивать: «Ну когда ты снимешь саронг и пойдешь с нами купаться?»
– Я хотел спросить… ты можешь взять несколько недель отпуска?
– Не знаю, – медленно сказала я. Несколько недель на пляже? Несколько недель не снимать саронг под предлогом, что у меня сыпь от жары? – За то время, что я работаю, у меня наберется только с неделю отпуска.
«Интересно, он поверит, если я скажу, что у меня аллергия на песок?»
– На это понадобится больше недели, – шепчет Тед, опуская голову еще ниже. – А как насчет отпуска за свой счет? Как думаешь, сможешь ты его выбить?
– Пожалуй, могу попросить. – Что происходит? Вернее, я знаю, что происходит там, внизу, но что происходит наверху, в голове моего бойфренда? То, что он говорит, все меньше и меньше похоже на предложение провести уик-энд на пляже и все больше и больше похоже на… даже не знаю на что. – О каком сроке идет речь? Что у тебя на уме? Пеший поход? Тед улыбнулся.
– Не совсем. Вообще-то… ладно, забудь. Когда будет подходящий момент, я задам тебе один вопрос. А сейчас момент определенно не… не подходящий.
Если хотите знать мое мнение, момент самый что ни на есть подходящий. Для удовольствий.
О чем таком Тед хочет меня спросить (когда будет подходящий момент), и при чем тут летний отпуск?
Гм… что… Нет…
Нет, точно нет. Нет. Не может быть. Мы встречаемся всего двенадцать недель!
Но, с другой стороны, я же бегала с ним сегодня утром. Если это не признак серьезных отношений, то что?
Но все-таки в жизни главное – всякие мелочи, правда.
Оглядываясь назад, я понимаю: очень забавно (забавно не в том смысле, что смешно, а в том, что странно), что именно в тот момент, когда я об этом подумала, мой новый босс сделал первый глоток утреннего кофе.
И умер.
Нет, ты не толстая, ты просто не в форме.
Не измеряй успех килограммами.
Влюбленность – вот возвращение к норме!
Влюбись и станешь красивою самою.
«Такая, какая есть»
Автор Хизер Уэллс
Я пришла в офис в хорошем настроении. Правда, Пит, наш охранник, похихикал над моим подчеркнуто небрежным прощанием с Тедом («Пока», Тед: «До скорого»). Кажется, несколько человек из персонала Нью-Йорк-колледжа нас уже раскусили. Магда – точно. Когда она увидела, что и у Теда, и у меня волосы еще влажные (надо не забыть купить фен и оставить его у Теда вместе со сменной одеждой, которую я держу в нижнем ящике его комода), она, как мне показалось, не смогла удержаться от ухмылки.
Но не важно, вряд ли они кому-нибудь расскажут. Хотя нам надо быть поосторожнее с совместными завтраками. А вдруг однажды утром в кафе объявится какой-нибудь другой студент Теда и увидит, как мы едим одну на двоих половинку грейпфрута? Это будет трудновато списать на индивидуальные занятия по математике.
Вот с кем мне точно надо быть поосторожнее в том, что касается Теда, так это с моим новым боссом, доктором Оуэном Витчем (он доктор наук). Витч раньше работал при администрации президента, а сейчас временно исполняет обязанности директора Фишер-холла. Том, мой прежний босс, ушел на повышение.
Кто бы мог подумать, что так трудно будет найти человека, который согласится управлять резиденцией на семьсот коек за жалованье в тридцать тысяч в год и бесплатное жилье в Гринвич-Виллидж, где арендная плата одна из самых высоких в стране.
Но после того как в нашей резиденции всего лишь за девять месяцев произошло несколько убийств, снискавших ей прозвище «Общага смерти», желающих здесь поработать оказалось на удивление мало.
А жалко, потому что Фишер-холл – классное место. Это одно из самых больших зданий на Вашингтон-сквер, к тому же сохранившее с середины девятнадцатого века до наших дней немалую долю своего великолепия – мраморные полы, каминные холлы. Правда, большинство комнат теперь поделены на двойные трехместные (две смежные спальни, в каждой из которых живет по три студента).
Не представляю, почему за эту должность не борются выпускники всех университетов страны.
В общем, сейчас мы работаем с Оуэном, он славный, милый, но уж больно старомодный. Например, каждый день приходит на работу в костюме. Представляете?!
И довольно строго относится к соблюдению правил колледжа, вплоть до мелочей. Например, однажды у нас закончилась бумага в ксероксе, и я послала Сару, нашу помощницу, позаимствовать бумагу в другом кабинете, дальше по коридору, так Оуэн, представьте себе, сделал мне замечание:
– Хизер, надеюсь, у вас не войдет в привычку заимствовать канцелярские принадлежности в других кабинетах. Заботиться о том, чтобы в нашем кабинете всегда имелось в наличии все необходимое для работы, – одна из ваших обязанностей.
Вот так.
К тому же Оуэн в некотором роде замешан в большой каше, которая заварилась не так давно, – работающие аспиранты объединились в союз, чтобы протестовать против урезания зарплаты и пакета медицинской страховки. Оуэну полагается выступать посредником между аспирантами и администрацией президента колледжа, в основном это сводится к тому, что часть своего рабочего времени в кабинете он спорит о политике колледжа с рассерженными аспирантами, которые даже не живут в нашей резиденции.
Теперь понимаете, почему я стараюсь держать мои отношения с Тедом в тайне от Оуэна?
Хотя на самом деле Тед улучшает качество моей работы. Не только потому, что я теперь допускаю меньше ошибок в расчетах платежной ведомости, но и потому, что после ночи, проведенной в квартире Теда, я прихожу на работу на несколько минут раньше, ведь однокомнатная квартира Теда, за которую платит колледж, находится на один квартал ближе к Фишер-холлу, чем особняк Купера. Моя лучшая подруга Пэтти интересуется, как я ухитрилась найти и подцепить единственного мужчину, который живет еще ближе к месту работы, чем я сама, и насколько велика роль этого обстоятельства в том, что я решила завязать с ним романтические отношения.
Для счастливой замужней молодой женщины моя лучшая подруга Пэтти уж слишком цинична.
В утро моей первой пробежки с Тедом (и, возможно, вступления к предложению выйти замуж) я даже ухитрилась прийти в офис раньше Оуэна, что, вообще-то, настоящий подвиг. Признаться, я уже начала задаваться вопросом, не живет ли мой временный новый босс в офисе, – такое впечатление, что он из него не уходит.
Не я одна удивилась в то утро, обнаружив, что дверь офиса еще заперта. При моем появлении с дивана казенного вида, который стоит под дверью офиса, неловко поднялась Джейми Прайс, широкоплечая голубоглазая блондинка, – она перевелась к нам в весеннем семестре.
– Привет?
Джейми из тех девушек, которые почти любое предложение произносят с вопросительной интонацией, даже если это не вопрос.
– У меня назначена встреча? С доктором Витчем? На восемь тридцать? Но его нет на месте? Я стучала?
– Наверное, он немного задерживается, – сказала я, доставая из рюкзака ключи. Я хожу не с дамской сумочкой, а с рюкзаком, потому что в нем помещается вся моя косметика, сменный комплект нижнего белья и прочее, – это на редкость удобно теперь, когда я живу то у себя, то у ассистента, который подтягивает меня по математике. Нужно только не забыть купить дорожный фен. Я привычна к кочевой жизни. Это понятно, если вспомнить, сколько лет я провела в разъездах, живя вместе с мамочкой на чемоданах, выступая в качестве юной поп-звездочки в разных торговых центрах (для Хизер Уэллс любая сцена хороша!), медленно продвигаясь ко все более крупным площадкам, например ярмаркам штата, пока наконец не достигла кульминации успеха – выступления в одном концерте с мужской группой «Изи Стрит» (я разогревала публику), где и познакомилась с любовью моей жизни, Джорданом Картрайтом, отец которого подписал со мной мегаконтракт на запись и сделал имя Хизер Уэллс знаменитым…
…Примерно минут на пять, пока я не решила, что хочу иметь собственный голос и петь свои собственные песни вместо всякого слащавого дерьма, которое подсовывала мне студия. Вот тогда папаша Джордана меня и вышвырнул.
…А моя мамочка сбежала с менеджером в Аргентину, прихватив все мои деньги.
Впрочем, я предпочитаю не задумываться об этом по утрам. Да и в любое другое время.
– Уверена, он будет с минуты на минуту, – сказала я Джейми.
Оуэн не живет в здании. Квартира директора Фишер-холла пустует с прошлого месяца. Том, прежний директор, переехал в куда более шикарную квартиру в Вейверли-холле, здании студенческого братства, расположенном по другую сторону парка, где свил счастливое гнездышко со своим новым бойфрендом, тренером баскетбольной команды. Оуэн, как и Том, живет в квартире, которую оплачивает колледж, только его квартира расположена в здании получше, с северной стороны парка на Вашингтон» сквер.
Я открыла дверь, Джейми вошла вслед за мной в кабинет, который я делю с Сарой и пятнадцатью помощниками – студентами, которые за бесплатное жилье и питание работают старшими по этажам – каждый отвечает за свой и выступает в роли советчика, доверенного лица и агента по борьбе с наркотиками примерно для сорока пяти жильцов. Мой письменный стол стоит в дальней части кабинета. Я сижу спиной к стене и могу приглядывать за ксероксом, которому в течение дня так достается, что я вполне могла бы считаться по совместительству ремонтником – уйму времени трачу на его ремонт.
Дверь в коридор перед кабинетом директора, отделенного от внешнего офиса стеной, нижние пять футов которой представляют собой гипсовую перегородку, а верхние два, до самого потолка – металлическую решетку, была закрыта.
Но через решетку до меня доносился запах кофе. И еще какой-то непонятный запах. А еще до меня доносился уличный шум – гудки автомобилей, шаги по тротуару и т. д., потому что в кабинете директора, в отличие от нашего, есть окна, которые выходят в переулок, отходящий от Вашингтон-сквер.
Я решила, что Оуэн сидит в кабинете с открытыми окнами и пьет кофе. Но дверь была закрыта – наверное, он хотел уединиться. Надеюсь, он сделал это для того, чтобы тайком посмотреть по Интернету порнуху.
Но дело в том, что Оуэн не производил впечатление человека, который может смотреть порнуху по Интернету, хотя он разведенный мужчина среднего возраста, то есть один из тех, кого считают потребителями интернетовской порнухи – конечно, помимо четырнадцатилетних мальчишек.
Я постучала в дверь кабинета.
– Оуэн! Пришла Джейми, вы ее пригласили на восемь тридцать.
Джейми в нежно-голубом свитере и джинсах добавила:
– Э-э… доктор Витч, здрасьте?
Доктор Витч не откликнулся. Странно. Я знаю, что он там.
Тут-то у меня и появилось неприятное чувство – будто мурашки поползли по коже. Я достаточно долго проработала в Фишер-холле и знаю: это ощущение появляется неспроста. Стараясь, чтобы студентка не догадалась по голосу о моем нарастающем страхе, я сказала:
– Джейми, сходи, пожалуйста, к стойке охраны и попроси Пита, охранника, на минутку подойти сюда. Сходишь?
Джейми озадаченно улыбнулась.
– Ладно? – сказала она и вышла в коридор.
Как только она ушла, я быстро вставила ключ в замок двери директорского кабинета и открыла дверь.
И поняла, почему Оуэн не ответил на мой стук.
Быстро захлопнув дверь, я вынула ключ из замка и плюхнулась на ближайший стул – у стола Сары.
И зажала голову между коленями.
Когда Джейми вернулась с Питом, я разглядывала носки своих кроссовок. Пит немного запыхался, потому что у него та же проблема, что и у меня, – он не может отказаться, когда Магда угощает бесплатными батончиками «Дав».
– В чем дело? – поинтересовался Пит. – Что случилось? Почему ты так скрючилась?
– У меня спазмы, – сказала я своим шнуркам. – Джейми, твою встречу придется перенести на другое время, ладно?
Я оторвала взгляд от кроссовок и увидела, что Джейми смотрит на меня растерянно.
– Все в порядке? – поинтересовалась она.
– Уф.
А что я могла сказать? «Да, все отлично»? Все вовсе не в порядке, и рано или поздно она об этом узнает, причем скорее рано, чем поздно.
– Не совсем. Мы тебе перезвоним и перенесем встречу, ладно?
– Ладно. – Теперь Джейми казалась не столько растерянной, сколько озабоченной. – Я…
Но что-то ее остановило – возможно, она поняла по моему лицу, что я борюсь с тошнотой (и зачем только я съела эту вторую вафлю?). Джейми повернулась и вышла из кабинета.
* * *
– Закрой дверь, – велела я Питу.
– Хизер, что стряслось? Что с тобой, ты заболела? Может, вызвать дежурную медсестру?
– Нет, я не больна. – Я протянула ему ключи, голову я по-прежнему старалась держать как можно ниже, надеясь, что так меня будет меньше тошнить. – А вот Оуэн – да, вернее, он не болен, он мертв. Позвони в девять-один-один. Я бы сама позвонила, но я как-то не очень хорошо себя чувствую.
– Мертв?
Я не видела лица Пита, но мне было хорошо видно его ботинки – добротные черные ботинки с укрепленными носами на случай, если разбушевавшиеся обитатели общежития или их гости воспротивятся попыткам удержать их от очередной пакости.
– Как это – мертв, что ты имеешь в виду?
– Мертв, в смысле – труп, – сказала я. – Умер.
– Что ж ты сразу не сказала?
Пит ругнулся под нос и схватил ключи. Я слышала, как он возится с ними, но не рискнула поднять голову, чтобы помочь. В животе у меня по-прежнему все вертелось. Вафли с кусочками шоколада. Это несправедливо. Ну почему я никогда не ем на завтрак здоровую пищу? Чем плохи госты из муки грубого помола, половинка грейпфрута и омлет из белков? Почему меня вечно тянет на взбитые сливки? Ну почему?
– Почему ты не попыталась ему помочь? – спросил Пит, все еще пытаясь найти нужный ключ. – Оказать первую помощь?
– Первая помощь ему не поможет, – сказала я, обращаясь к своим кроссовкам. – Он мертв.
– С каких это пор ты стала медиком? – возмутился Пит.
Наконец он нашел нужный ключ и толкнул дверь плечом с большей силой, чем это было нужно. И замер.
Я видела, что он замер, потому что смотрела на его ботинки.
– Ох, – тихо произнес Пит.
– Опусти жалюзи, – посоветовала я, глядя в пол.
– Что? – не своим голосом спросил Пит.
– Жалюзи, – повторила я. – Любой прохожий может заглянуть в окно. Странно, что никто еще этого не сделал. – Хотя, с другой стороны, это же Нью-Йорк-сити, деловой Нью-Йорк, всем некогда. – Жалюзи опусти.
Мне стало лучше. Еще не настолько хорошо, чтобы заглянуть в комнату, в которой стоял Пит, но достаточно хорошо, чтобы выпрямиться и снять телефонную трубку.
– Я позвоню в девять-один-один, а ты опусти жалюзи.
– Хорошо.
Голос Пита звучал все еще странно, наверное, потому, что он непрерывно и очень изобретательно продолжал бормотать ругательства. Я услышала, как опускаются жалюзи, прижала к уху телефонную трубку и набрала номер девять-девять-один-один. Дополнительная девятка нужна для того, чтобы выйти на городскую линию.
Пока я это делала, в замок наружной двери офиса – она у нас захлопывается автоматически – вставили ключ, и в офис вошла Сара, которая учится в колледже и работает нашей помощницей (наверное, правильнее говорить, моей помощницей, потому что «нас» больше нет).
– Привет, – сказала Сара. – Что происходит? Почему здесь Пит? Где…
– Не надо! – одновременно завопили мы с Питом, когда Сара шагнула к двери доктора Витча.
В это самое мгновение в трубке раздался голос оператора службы спасения.
– Девять-один-один, что случилось?
– В чем дело? – возмутилась Сара, потому что Пит вытянул руки, не давая ей войти в кабинет доктора Витча. – Что там? Дайте мне посмотреть! Дайте мне посмотреть!
– Алло? – проскрежетал мне в ухо голос оператора службы спасения.
– Да, я здесь, – сказала я. – Мне нужно вызвать полицию в Фишер-холл на Западной Вашингтон-сквер.
Я продиктовала адрес, хотя вряд ли в этом была необходимость. Наверное, каждый оператор службы спасения на Манхэттене уже знает наизусть адрес «Общаги смерти».
– Сядь за стол, – велел Пит Саре, закрывая за собой дверь в кабинет доктора Витча.
– Это еще почему? Что происходит? Почему вы не разрешаете мне заглянуть? Так нечестно, я…
– Да что с тобой такое? – взвился Пит. – Я тебе велел сесть за стол, иди и сядь!
– Ты не можешь приказывать мне! – закричала Сара. – Я не просто студентка, я работаю в этом колледже! Я такой же наемный работник колледжа, как и ты! И у меня есть такое же право знать, что происходит, как у любого другого работника. Мне надоело, что администрация президента Эллингтона обращается со мной, как…
– Мэм, – спросил оператор девять-один-один, – какого характера происшествие?
– Э-э…
Из-за Сариного нытья я почти не слышала собственных мыслей.
–…С гражданином второго сорта, – продолжала Сара. – Мы объединяемся в союз, и даже не пытайтесь прятаться за безответственным решением администрации, вы не отнимите у нас право это сделать!
– Мэм, – спросил оператор, – вы у телефона?
– Да, – сказала я. – Извините.
– Так какого характера происшествие?
– Э-э, – промямлила я. – Кто-то убил моего босса выстрелом в голову.
Нет, ты не толстая, но пончик оставь,
Съешь сельдерей, обойдись без десерта.
Голод полезней гурманских забав,
А тренировка важнее концерта.
«Такая, какая есть»
Автор Хизер Уэллс
Ладно, признаю, я была не самой большой поклонницей Оуэна. Но ведь все равно его взяли на работу в Фишер-холл только временно, чтобы закрыть брешь. Администрация президента десантировала его в холл директорского кабинета, чтобы он, насколько это удастся, разобрался во всей этой кутерьме с «Общагой смерти».
Причем даже нельзя сказать, чтобы Оуэн полностью сосредоточился на этой работе, его все время отвлекала история с объединением аспирантов в союз. Но все-таки он нашел время наехать на меня за то, что я занимаю канцелярские принадлежности в конторе кафетерия.
Ладно, не буду, знаю, что мелочно жаловаться на такое, когда человека нет в живых.
По крайней мере, в отличие от Сары, я не сказала, что так ему и надо.
Конечно, Сара не видела, что пуля прошла через череп Оуэна, вышла с другой стороны и оставила черную дыру, окруженную брызгами крови в центре его черного ежедневника «Гарфилд»[2]. (Картинка: Гарфилд сидит в очках и ест лазанью.)
Пуля вошла в затылок со стороны окна – я слышала уличный шум не потому, что выстрелом разбило одну панель, а потому что окно было открыто, – и вышла спереди. Наверное, Оуэн хотел насладиться теплым весенним утром. Он даже не упал со стула, наоборот, сидел прямо, перед ним стояла чашка – кофе остался нетронутым, но явно остыл. Было ясно, что смерть застала Оуэна врасплох, и умер он быстро, не мучился.
Но все равно. Я совершенно уверена, что он не заслужил такую смерть. Да и вообще никакую.
– Ладно, не важно, – сказала Сара, когда я упомянула об этом вслух.
Мы сидели в пустой кладовке чуть дальше по коридору, недалеко от нашего офиса, который полиция оцепила как место преступления. В этой кладовке раньше был кабинет студенческого правительства, но после многочисленных жалоб студентам в прошлом месяце выделили другое помещение.
Теперь кладовка используется по назначению, здесь хранятся старые сломанные стулья из вестибюля и прочий хлам.
По какой-то неведомой причине в этой кладовке находятся и небольшой компьютер, и несколько вполне целых стульев, а также спальник и, судя по виду, вполне работоспособная кофеварка, вокруг которой разбросано довольно много кружек. Наверное, уборщики и строители используют эту комнатушку как помещение для неофициальных перерывов. Хорошо, что Оуэн мертв, а то, скажу я вам, он бы расквасил пару физиономий.
Сара словно прочитала мои мысли.
– Но согласись, – сказала она, – Оуэн был достаточно гнусным типом.
– Достаточно гнусным для того, чтобы его за это застрелить? – поинтересовалась я. – Не думаю.
– А как же эта история с бумагой? – спросила Сара.
– Он не хотел, чтобы я занимала бумагу в соседнем кабинете! – заорала я. – И что в этом плохого?!
– Орать совершенно незачем. Этот бюрократ и крючкотвор Витч цеплялся к мелочам, вместо того чтобы заниматься серьезными вещами, которые требовали его внимания. Например, пренебрежением администрации колледжа к основным человеческим потребностям самых старательных сотрудников.
– Не знаю, могу ли я отнести себя к самым старательным работягам Нью-Йорк-колледжа, – скромно сказала я.
Строго говоря, я не получаю бесплатного питания, по сути дела я его просто ворую.
– Я не про тебя говорю, – отрезала Сара. – Я говорю о работающих студентах и аспирантах, вроде меня. Им отказано в медицинском обслуживании за счет колледжа, для них не предусмотрены зашита и льготы для молодых родителей, отсутствует система разбора жалоб, они лишены других прав трудящихся – а все по вине нашей равнодушной администрации.
– А-а, – сказала я.
Я не могла не заметить, что на столе – на том самом, на котором стоит компьютер, – царит жуткий беспорядок, он весь засыпан липкими бумажками-напоминалками, на которых что-то нацарапано, крошками еды непонятного происхождения и заляпан кругами от кружек с кофе. Не помню, чтобы студенческое правительство, выезжая, оставляло комнату в таком беспорядке. Надо будет попросить уборщиков ее вымыть, а то у нас, как пить дать, заведутся мыши. Если бы Оуэн увидел этот стол, то горестно покачал бы головой. Он был слегка помешан на чистоте и порядке, например, однажды спросил меня, как я вообще что-то нахожу на своем столе. После чего я, улучив момент, просто смела все со стола в нижний ящик. Проблема была решена.
Возможно, Сара права, возможно, Оуэн предпочитал сосредоточиться на всякой ерунде, типа захламленных письменных столов, чтобы не задумываться о более серьезных вопросах. Например, о том, что кто-то хочет его убить.
– Суть в том, – продолжала Сара, – что, если администрация президента будет и дальше тянуть с разрешением на создание нашего профсоюза, мы устроим забастовку, и другие профсоюзы не станут прорывать наши пикеты, забастовка распространится на весь кампус, никто не будет заниматься ни попечительской работой, ни техобслуживанием, никто не будет вывозить мусор, работать в охране. Посмотрим, долго ли продержится президент Эллингтон. Думаю, когда ему придется пробираться в кабинет через горы мусорных мешков, он быстро поймет, насколько мы важны.
– Угу, – кивнула я.
– И не думай, что доктор Витч об этом не знал, – продолжала Сара. – Мы ему говорили в открытую, что так и будет, если он не передаст наши требования в администрацию президента.
Я заморгала.
– Так и будет? Что? Его убьют выстрелом в голову? Сара закатила глаза.
– Да нет же! Что мы устроим забастовку. Доктор Витч об этом знал. Сегодня в полночь истек очередной срок подписания нашего контракта, а они ничего не сделали. Ну что же, теперь им придется расхлебывать последствия.
– Минуточку! Так ты думаешь, что доктора Витча убил кто-то из членов вашей организации? За то, что он не уделял достаточного внимания вашим требованиям?
Сара взвизгнула.
– Хизер! Нет, конечно! КРА не поддерживает насилие!
– О… – Я снова заморгала, потом сказала: – Ладно, поскольку Оуэна убили сегодня утром, как думаешь, сможешь убедить этот, как его…
– Коллектив работающих аспирантов. Сокращенно мы называем его КРА.
– Хорошо. Поскольку человек, через которого вы обычно вели переговоры с администрацией, мертв, может, возьмете тайм-аут на денек, пока мы не выясним, кто это сделал и почему?
Сара замотала головой, ее длинные волосы коснулись локтей. Она была одета в строгом стиле участницы Коллектива работающих аспирантов: комбинезон поверх черной водолазки, ботинки на толстой подошве, очки в тонкой металлической оправе. Облик дополняла копна кудряшек.
– Хизер, ты что, не понимаешь? Этого они и хотят! Откуда нам знать, что убийство не срежиссировано администрацией президента? Вдруг они убили его сами, чтобы отложить нашу забастовку? Они же знают, сколько проблем создаст эта забастовка.
Я потерла виски, чувствуя, что начинает болеть голова.
– Сара, никто из администрации президента не убивал доктора Витча. Твое предположение просто нелепо.
– Так же нелепо, как твое – что его убил один из нас! – Сара отбросила волосы назад и мрачно пояснила: – Неужели не понимаешь? Все будут отмахиваться от этого предположения, как от нелепого, и именно поэтому им все сойдет с рук. Хотя я не утверждаю, что это сделали они.
– Кто что сделал?
В дверях появился высокий бледный парень с барсеткой и длинными неопрятными дредами – мужская версия прикида аспиранта Нью-Йорк-колледжа. Я узнала его по фотографиям в студенческой газете и по короткой встрече перед библиотекой, где они с Сарой участвовали в пикете. Это был Себастьян Блументаль, глава Коллектива работающих аспирантов, или КРА.
И, если чутье меня не обманывает, предмет Сариных воздыханий.
– И что делают в нашем холле копы? – полюбопытствовал он. – Кто-нибудь снова потерял часть тела в лифте?
Я метнула в него свирепый взгляд. Просто уму непостижимо, до чего же быстро распространяются в этом здании новости.
– Это была дурацкая шутка. Так что происходит?
– Кто-то застрелил доктора Витча, – буднично сообщила Сара.
– Серьезно? – Себастьян бросил сумку на диван (обнаруженный в одной из студенческих комнат и конфискованный, потому что в резиденциях Нью-Йорк-колледжа разрешается использовать только негорючую мебель). – Выстрелом в живот?
– В голову, – поправила Сара. – Так стреляют киллеры.
На Себастьяна это, кажется, произвело впечатление.
– Круто! Я же говорил, что он связан с мафией.
– Послушайте! – раздраженно воскликнула я. – Человек мертв! В этом нет ничего «крутого»! И доктор Витч не был связан с мафией. О чем вы вообще толкуете? Вероятнее всего, его убило шальной пулей во время перестрелки наркоторговцев в парке.
– Ну, не знаю, Хизер, – с сомнением протянула Сара. – Ты же сказала, что выстрел пришелся точно в затылок. Шальные пули так не попадают. Думаю, Витча застрелили нарочно, и это сделал кто-то из его знакомых.
– Или кто-то, кого наняли, чтобы его убить, – предположил Себастьян. – Например, киллера могла нанять администрация президента, чтобы сорвать наши переговоры.
– Я об этом и говорила! – радостно завопила Сара.
– Вот как? – Себастьян был очень доволен собой.
– Ладно, – сказала я. – Убирайтесь отсюда. Оба. Себастьян перестал улыбаться.
– Да ладно тебе, Хизер, согласись, что он был противным типом. Вспомни, как он на тебя орал из-за бумаги.
Теперь мой свирепый взгляд обратился на Сару. Поверить не могу, что она рассказала об этом Себастьяну.
– Неужели теперь все будут об этом вспоминать? – возмутилась я. – И не орал он, просто…
– Не важно, – перебила Сара. – Себастьян, это Хизер обнаружила труп, вполне понятно, что ее колотит дрожь. Наверное, я побуду с ней до допроса. Известно ведь, что Хизер таила на убитого злобу из-за той истории с бумагой.
– Я вовсе не дрожу! – закричала я. – Со мной все в порядке. И никто не собирается меня допрашивать, я…
– Черт! – сказал Себастьян. Он положил руку мне на плечо. – Может, принести тебе что-нибудь из столовой? Горячего чаю или еще чего?
– О-о-о-ох, – вздохнула Сара. – Мне бы кофе. И кекс, если у них есть.
Я была потрясена.
– Сара!
– Ладно, Хизер, какая разница, – раздраженно сказала Сара, – если Себастьян угощает. Когда начнется забастовка, а она скоро начнется, наши обеды, наверное, отменят, так что я не собираюсь тратить деньги на еду, когда кто-то другой предлагает заплатить…
– Хизер! – В дверях кладовки вырос Гевин МакГорен, тощий первокурсник с режиссерского факультета, который безответно и несчастливо влюблен в меня. Гевин запыхался и тяжело дышал. – Господи, Хизер, вот ты где. Ты в порядке? Я узнал, что случилось, и примчался, как только смог.
– МакГорен, ты-то мне и нужен, – сказал Себастьян. – Завтра вечером в парке у нас состоится митинг, и мне надо, чтобы кто-нибудь установил микрофоны. Займешься этим?
– Конечно, не вопрос, – сказал Гевин. Он сбросил рюкзак на пол, а сам, не отрываясь, смотрел на меня. – Это правда? Он на самом деле погиб от шальной пули какого-то торговца наркотиками? Я так и знал, что опасно оставлять окна на уровне улицы, надо было заложить их кирпичами. Хизер, ты хоть понимаешь, что на его месте могла быть ты?
– Гевин, расслабься, – сказала Сара. – Ей и без того тошно, ты что, хочешь сделать ей еще хуже?
– О боже, – взмолилась я. – Мне не тошно. То есть… да, меня тошнит, но… послушайте, может, не будем об этом говорить?
– Конечно, Хизер, – сказала Сара самым что ни на есть успокаивающим голосом, – мы можем об этом не говорить. – Потом она повернулась к Себастьяну и Гевину. – Ребята, давайте оставим Хизер в покое. Когда обнаруживаешь труп, особенно если это труп человека, с которым работаешь в таком близком контакте, как Хизер с доктором Витчем, это очень выводит из равновесия. Вероятно, Хизер будет некоторое время страдать от посттравматического стресса. Нам нужно за ней понаблюдать, чтобы не пропустить возможные признаки немотивированной агрессивности, депрессии и эмоционального отчуждения.
– Сара! – возмутилась я. – Будь так любезна, заткнись!
– Конечно, Хизер, – сказала она все тем же успокаивающим голосом. Потом повернулась к парням и произнесла театральным шепотом: – Ну, что я вам говорила насчет немотивированной агрессии?
– Сара! – Я поняла, что мне действительно нужен аспирин. – Я все слышу.
– Э-э… – Себастьян потупил глаза. – Сколько обычно продолжается этот посттравматический стресс?
– Предсказать невозможно, – ответила Сара одновременно с моим ответом:
– У меня нет посттравматического стресса.
– О, – сказал Себастьян, глядя уже не на свои ноги, а на меня, – это хорошо, потому что я хотел тебя кое-куда пригласить.
Я застонала.
– О-о, неужели и ты?!
– Она не встречается со студентами и аспирантами, – заявил Гевин. – Я уже пытался, но у нее такая политика.
Я уронила голову на руки. Честное слово, для одного дня многовато! Мало того, что сегодня утром я совершила пробежку (пробежала всего несколько шагов, но все равно). А вдруг у меня произошло смещение внутренних органов? Вроде бы в квартире Теда все мои женские органы работали нормально, когда мы устроили им проверку. Теперь моего босса застрелили, офис оккупирован следователями из полицейского участка Гринвич-Виллидж, а Гевин МакГорен озвучивает официальную позицию Нью-Йорк-колледжа относительно личных отношений между студентами и работниками! Эх, вернуть бы сейчас те два с половиной часа, что я недоспала!
– Вообще-то, чувак, я не собирался приглашать ее на свидание, – сказал Себастьян. – Я хотел спросить, сможет ли она завтра вечером прийти на наш митинг.
Я растопырила пальцы и посмотрела сквозь них.
– Что-о?
– Ну, пожалуйста, – взмолился Себастьян, падая на колени. – Ты же Хизер Уэллс! Твое появление будет мощной поддержкой! Может, исполнишь для нас «Кумбайя»…
– Нет, – сказала я. – Это исключено.
– Хизер, – умолял Себастьян, – неужели ты не понимаешь, как это важно для КРА, если в нашу поддержку выступит знаменитость твоего калибра?
– Выступит в поддержку… – вяло повторила я, роняя руки. – Себастьян, да я за это могу лишиться работы!
– Не лишишься, – сказал Себастьян. – Они не посмеют! У нас свобода слова!
– Серьезно, – ворчливо поддержала Сара. – Они, конечно, фашисты, но все-таки не настолько…
– Поосторожнее с ними, – сказала я. – Слушайте, ребята, я вас целиком и полностью поддерживаю. Разве я что-нибудь когда-нибудь говорила насчет того, что ты, Себастьян, все время болтаешься в этом здании, хотя не живешь здесь? Но петь на вашем митинге? В парке Вашингтон-сквер? Прямо перед библиотекой, да еще и перед кабинетом президента? Вы что, издеваетесь?!
– Честное слово, Себастьян, – сказала Сара таким голосом, каким говорит только женщина, которая тайком обожает мужчину, зная, что он совершенно не догадывается о ее чувствах. – Иногда ты заходишь слишком далеко.
Он посмотрел на нее с обидой.
– Ты же сама сказала, что нужно ее попросить!
– Я же не имела в виду прямо сейчас! Она только что нашла труп босса, а ты хочешь, чтобы она вела какой-то профсоюзный митинг?
– Не надо его вести! – закричал Себастьян. – Просто покажись на нем и выступи. Необязательно петь «Кумбайя», сгодится и «Сахарная лихорадка». Можно в акустическом варианте, мы не привередливые.
Сара осуждающе покачала головой.
– Господи, Себастьян, иногда ты просто невозможен.
– Она же твердит, что с ней все в порядке! – Себастьян вскочил и всплеснул руками.
– Хизер, – вмешался Гевин, – не делай этого.
– Они тебя никогда не уволят, – заявил Себастьян, как о чем-то само собой разумеющемся. – Не хочу быть бестактным, но твоего босса только что убили. Кто будет управлять общагой? А кроме того, если они попытаются тебя уволить, это будет нарушением твоего конституционного права вступать в организации и участвовать в мирных акциях протеста.
– Эй, чувак, – напомнил Гевин, – она ведь знает, что это ты бросил на лифт искусственную руку.
– Хизер Уэллс! – пробасил в проеме открытой двери глубокий низкий голос. Я посмотрела туда и увидела одного из доблестных нью-йоркских полицейских. – С вами хочет поговорить детектив Канаван.
– Слава богу! – воскликнула я, выскакивая из-за стола и бросаясь к двери.
Знаете, если вы испытываете облегчение оттого, что вас уводят на допрос к инспектору убойного отдела, значит, дела у вас идут совсем хреново.
Но когда работаешь в «Общаге смерти», такие допросы случаются с пугающей частотой.
Нет, ты не толстая, ты будешь нормальной,
Лишь откажись от восьми перекусов!
Вес сразу станет вполне оптимальным,
К свету в тоннеле почувствуешь вкус ты!
«Такая, какая есть»
Автор Хизер Уэллс
Детектив подстригся. В его строгом «ежике» было столько седых волос, что под лампами дневного света Канаван казался почти голубым. (Для создания более теплой атмосферы я повесила над своим столом розовую лампу, но детектив Канаван не стал ее включать, наверное, детективам убойных отделов теплая атмосфера не нужна.) Он, хмурясь, говорил по телефону и смотрел на меня так, будто я интересую его не больше, чем какая-нибудь крыса, вылезшая из-за мусорного контейнера.
– Да, – сказал он в телефон. – Я прекрасно знаю, что скажет город. Если надо перекрыть улицу для съемок эпизода сериала «Закон и порядок», они с удовольствием это делают, но если настоящая полиция Нью-Йорка ведет следствие по настоящему убийству…
Дверь в кабинет доктора Витча открылась и оттуда, жуя на ходу мексиканскую лепешку тако, вышел типичный представитель следственной группы.
– Привет, Хизер, – подмигнул он.
– А, привет, – сказала я. – Кафе уже открылось, можно обедать?
– Да, – ответил он. – Там сегодня тако с говядиной. И еще пирог с индейкой.
– Мммм, – протянула я.
Казалось, с тех пор, как я съела пару вафель, прошла целая вечность.
– Эх, – сказал судмедэксперт. – Обожаю, когда нас вызывают в «Общагу смерти».
– В «Резиденцию смерти», – поправила я.
– Хиггинс, только смотри, опять не закапай соусом место преступления, – раздраженно пробурчал детектив Канаван, бросив трубку.
Хиггинс закатил глаза и скрылся в кабинете Оуэна.
– Ну, Уэллс, – сказал детектив Канаван, обращаясь ко мне. Я села на голубой виниловый стул, стоящий напротив моего стола. Обычно это место предназначается анорексичкам, баскетболистам и другим проблемным обитателям резиденции. – Какого черта здесь происходит? Почему, стоит мне на минутку отвернуться, как на вашем рабочем месте кого-нибудь приканчивают?
– Откуда мне знать? – точно так же раздраженно огрызнулась я. – Я здесь всего лишь работаю.
– Ну да, рассказывайте, – прорычал детектив Канаван. – Что ж, по крайней мере, на этот раз тот, кто убил вашего босса, для разнообразия выстрелил с улицы. Так где вы были сегодня утром, около восьми?
Я оторопела.
– Я что, подозреваемая? Вы шутите? Выражение лица Канавана не изменилось.
– Вы слышали вопрос. Так где вы были?
– И это после всего, через что мы прошли вместе? Вы же меня знаете! – закричала я. – Вы знаете, что я бы никогда в жизни…
– Хизер, я знаю про бумагу, – отрывисто бросил Канаван.
– Про… про бумагу? – У меня слов не было!! – Неужели вы думаете, что я убью человека из-за пачки бумаги?
– Нет, – сказал Канаван, – не думаю, но обязан спросить.
– Кто вам рассказал про бумагу? Сара? Я ее убью…
Я сглотнула, уже жалея, что у меня вырвались эти слова, и нервно покосилась на перегородку, отделяющую мою комнату от места преступления. Оттуда до меня приглушенно доносились звуки: голос, шепотом повторяющий цифры измерений, и непрерывный хруст тако.
– Уэллс! – Всегда флегматичный детектив Канаван сейчас, казалось, совсем заскучал. – Хватит драматизировать, мы знаем, где вы были сегодня в восемь утра. Это простая формальность. Так что помогите следствию, как вы всегда делали, и скажите… – Он повысил голос до противного фальцета, который, как я понимаю, должен был изображать мой собственный голос. – «Детектив Канаван, я находилась в доме за углом, лежала в кровати и нажимала на кнопку будильника».
Он занес ручку над бланком, собираясь в точности записать эти слова. Я почувствовала, что краснею, потому что сегодня утром была в другом месте.
– Ну, – начала я, – в общем… дело в том, что… Утром я была в другом месте. Сегодня утром я… в общем, я бегала.
Детектив Канаван выронил ручку.
– Что-что вы делали?
– Совершала пробежку.
– Вы совершали пробежку? – недоверчиво переспросил детектив Канаван.
– Я не стараюсь сбросить вес, просто хочу повысить тонус, – жалко выдавила я.
Детектив Канаван посмотрел на меня с таким видом, будто эту тему он не станет обсуждать ни за какие коврижки. В конце концов, у него же есть дочери.
– Ладно, тогда вы, наверное, проходили мимо на обратном пути, когда шли домой переодеться перед работой, – сказал он. – Вы что-нибудь видели? Что-нибудь необычное?
Я снова сглотнула.
– Э-э… я переодевалась не дома. Я переодевалась у… у друга.
Детектив Канаван метнул на меня взгляд. И, доложу я вам, это был тот еще взгляд.
– У какого друга?
– У… у нового друга? – Я вдруг поняла, что прямо как Джейми Прайс, заговорила с вопросительными интонациями, но ничего не могла с этим поделать. Детектив Канаван меня немного напугал, я имела дело с немалым количеством убийств в Фишер-холле, но никогда не была подозреваемой.
К тому же, своим допросом с пристрастием он напомнил мне родного папочку. Конечно, если бы папа хоть сколько-нибудь интересовался моей личной жизнью. А он ею не интересуется.
– Что еще за новый друг? – требовательно спросил детектив.
– Господи! – вскричала я.
Хорошо, что я родилась тогда, когда родилась, а не тогда, когда могла бы попасть в ряды французского Сопротивления. А то под пытками нацистов я бы раскололась на первом же допросе. Им достаточно было бы просто посмотреть на меня, и я бы выдача все секреты, которые знала.
– Ладно, признаюсь. Я сплю с преподавателем, который подтягивает меня по математике. Только никому не говорите, иначе у него будут крупные неприятности. Вы можете не упоминать его имя в протоколе? Вам я его конечно назову, и вы можете поговорить с этим парнем, если не верите мне и хотите проверить мои слова. Но если бы вы могли не упоминать его имя в протоколе, было бы просто замечательно.
Детектив Канаван пару секунд пристально смотрел на меня. Я не могла понять, о чем он думает. Но догадывалась. Поскольку меня волнует диплом, он думает: «Спать с преподавателем математики, это…» Оказалось, я ошиблась.
– А как же Купер?
Теперь уже я вытаращила глаза.
– Купер? – Я несколько раз моргнула. – А что Купер?
– Ну… – Детектив Канаван выглядел таким же растерянным, как я. – Я думал, что он ваш… ну, знаете, кавалер, или как это сейчас молодежь называет.
Я ужаснулась.
– Кавалер? Вам что, восемьдесят лет?
– Ну, я думал, вы к нему неравнодушны, – пробурчал детектив Канаван. – Вы сами говорили, помните, в ту ночь, когда студенты чуть не принесли вас в жертву.
– Это все из-за транквилизаторов, – сказала я, надеясь, что он не заметит густой румянец на моих щеках. – Если мне не изменяет память, я сказала, что и вас люблю. И цветочные горшки вокруг здания. И бригаду скорой помощи. И врача, который промывал мне желудок. И подставку под капельницу.
Детектив почему-то по-прежнему казался до странности растерянным. Я имею в виду непривычно растерянным.
– Все равно. Я считал, что вы с Купером…
– Ну, – быстро сказала я. – Вы ошибались. Теперь я с Тедом. Только, пожалуйста, не осложняйте ему жизнь, не упоминайте его фамилию в своем рапорте. Он хороший парень, и мне не хотелось бы испортить его послужной список.
– Да, конечно, – согласился детектив Канаван. – Итак, вы были в парке и ничего не видели и не слышали?
– Совершенно верно, – сказала я.
В кабинете доктора Витча кто-то отпустил шутку (наверное, насчет Гарфилда), и кто-то другой попытался сдержать смех.
– А что вы знаете про этого Ветча? – спросил детектив Канаван.
– Его фамилия произносится «Витч». Я знаю, что он был женат и получил развод. Возможно, именно поэтому он и перевелся на работу сюда. Кажется, из Айовы.
– Из Иллинойса, – поправил детектив.
– Ну да, из Иллинойса. Я замолчала.
Он посмотрел на меня.
– И это все? Я подумала.
– Однажды он показал мне страницу из ежедневника. Там везде был Гарфилд – Витч считал, что это смешно. На той странице была картинка из комикса, в котором Гарфилд принес собаке…
– Оди, – подсказал детектив Канаван.
– Да, Оди. Гарфилд принес Оди лазанью. Пес был счастлив. Но кот поставил лазанью на таком расстоянии, что псу не хватило длины поводка, и он не смог до нее дотянуться.
– Больной! – сказал детектив Канаван.
– Кто? Кот? Или доктор Витч?
– Оба, – отрезал детектив Канаван.
– Точно, – согласилась я.
– Как вы думаете, кто мог иметь против него зуб? Ну, против доктора Витча?
– Иметь зуб? Достаточно большой, чтобы выстрелить ему в голову? – Я провела пальцем по волосам, жестким от геля. – Нет, я не знаю никого, кто бы ненавидел Оуэна настолько, чтобы убить его. Конечно, есть студенты, которые не очень-то его любят, вернее не любили, но ведь он – директор Фишер-холла. Точнее, временно исполняющий обязанности директора. Его и не должны были любить. Но чтобы кто-то так сильно его ненавидел… нет, не знаю.
Детектив Канаван полистал записную книжку.
– За последние несколько месяцев Витч кого-нибудь увольнял?
– Увольнял? – Я рассмеялась. – Это же Нью-Йорк-колледж, у нас никого не увольняют, у нас переводят.
– А что насчет его развода? Тяжелый был развод?
– Откуда мне знать?
Детектив Канаван посмотрел на меня и прищурился.
– Юная леди, можно подумать, что вы не сидели за этой перегородкой и не слышали все его телефонные разговоры. Вы прекрасно знаете, был развод дружественным или нет.
Я вздохнула.
– Были у них какие-то разборки из-за сервиза, подаренного на свадьбу, но больше я ничего не слышала, честно.
Детектив Канаван был разочарован.
– А история со студенческой забастовкой – насколько это серьезно?
– Это вопрос к ним, – ответила я, думая о Саре. – И к администрации президента. Если бы аспиранты действительно объявили забастовку, остальные профсоюзы в колледже были бы обязаны к ним присоединиться. И тогда бы тут такое началось… да еще и прямо перед выпуском.
– И Витч был третейским судьей?
– Он был главой третейского суда. Но все равно… – Я покачала головой. – Вполне вероятно, что он убит шальной пулей при стрельбе в парке. Вы же понимаете. У вас там сидят под прикрытием агенты…
– Именно поэтому я знаю, что пуля попала в вашего босса не случайно, – без всякого выражения сказал детектив Канаван. – Мои люди стояли там на дежурстве, следили за…
– Если вы скажете «обычными подозреваемыми», – предупредила я, – я завизжу от восторга.
Он строго посмотрел на меня.