КРАТКОГО РУКОВОДСТВА К КРАСНОРЕЧИЮ КНИГА I, СОДЕРЖАЩАЯ РИТОРИКУ 3 страница

8 покупают». Вот это производит описанное выше действие. Ре­чение такое приятно, ибо противоположности легче всего рас­познать, особенно же хорошо распознаются они одна через дру­гую; и еще потому, что это похоже на силлогизм, ибо опровер­жение <через силлогизм> (έλεγχος) и есть сопряжение противо­положностей.

9 Вот, стало быть, что такое противоположение; а приравнива­ние (παρίσωσις) — это когда колоны равны, уподобление (παρομοίωσις) же — когда оба колона имеют подобные крайние части. Это необходимо должно быть либо в начале, либо в кон­це. В начале это всегда слова, в конце же — конечные слоги, будь то формы одного и того же имени, будь то формы одного и того же имени, будь то одно и то же имя. В начале, как это: άγρόν γάρ έλαβεν άργόν παρ΄ αύτοϋ или:

δωρητοί τ΄ έπέλοντο παράρρητοί τ΄ έπέεσσιν. А в конце:

ώήθησαν αύτόν παιδίον τετοκέναι άλλ΄ αύτού αί΄τιον γεγονένι <или еще>: έν πλείσταις δέ φροντίσι καί έν έλαχίσταις έλπίον. <Различный> падеж одного и того же <слова>: ά΄ξιος δέ σταθήναι χαλκούς, ούκ ά΄ξιος ών χαλκού. Одно и то же слово:

σύ δ΄ αύτόν καί ζώντα έ΄λεγες κακώς καί νύν γράφεις κακώς. <Сходство> в <одном> слоге: τί άν έπαθες δεινόν, εί άνδρ΄ εϊδες άργον. Одна и та же

1410b <фраза> может соединять все это и быть сразу противоположе­нием, приравниванием и гомеотелевтом. <Возможные> начала периодов примерно перечислены в «Феодектее».

10 Бывают и лож­ные противоположения, как в стихах Эпихарма:

 

То у них гостил, бывало, то, напротив, в доме их.

 

1 <Средства добиваться изящества и снискивать одобрение.> X. Выяснив предыдущее, следует сказать и о том, откуда речь приобретает остроумие и привлекательность. Добиваться это­го — дело даровитого или опытного <ритора>, а разъяснить, в чем тут суть, дело нашего изыскания (μέθοδος).

2 Итак, назовем <приемы> и перечислим их, а начнем вот с чего: учиться легко — по природе приятно всякому, а слова нечто означают, так что среди слов приятнее всего те, которые дают нам чему-то научиться. Но редкие слова невразумительны, а общеупотребительные мы <и так> знаем, а потому метафора в наибольшей степени достигает желаемого.

<Метафора.> Так, если поэт называет старость «стеблем, оста­ющимся после жатвы», то он учит и сообщает знание при по­мощи родового понятия (διά τοϋ γένους), ибо то и другое — <нечто> отцветшее.

 
 


X, 1 «Остроумие» — непереводимое греческое слово άστείος, совмещает в себе значения «изящный», «изысканный», «тонкий», «меткий», «остроумный» (бук­вально «городской» — характеристика речи развитого столичного жителя в про­тивоположность речи отсталого сельского жителя).

X, 2 Еще одно проявление интеллектуализма аристотелевской эстетики. Пре­лесть метафоры (и сравнения как распространенной, разъясненной, развернутой и постольку растянутой формы метафоры) состоит для Аристотеля в том, что она за кратчайшее время и при наименьших затратах усилий со стороны слушателя или читателя сообщает ему максимум новых мыслей и представлений. «Поэт называет старость...» — в «Одиссее», XIV, 214—215:

Я лишь солома теперь, по соломе однако и прежний

Колос легко распознаешь ты...

(Пер. В. А. Жуковского)

3 То же самое <действие> производят сравне­ния <у> поэтов, и потому если они хорошо <выбраны>, то ка­жутся изящными. Сравнение, как было сказано раньше, та же метафора, но отличающаяся присоединением <вводящего слова>; поэтому она не так приятна, ибо длиннее; и она не утверждает, что «то есть это», и <наш> ум этого не ищет. Итак, по необходимости будут изящны такой слог и такие энтимемы, которые быстро сообщают нам значение.

4 Потому поверхностные энти­мемы не в чести — мы называем «поверхностными» те <энтимемы>, которые для всякого очевидны и в которых ничего не надо исследовать, — но <не в чести> и такие энтимемы, кото­рые, быв высказаны, остаются непонятными; <нравятся> те, высказывание которых сопровождается появлением познания, даже если <этого познания> прежде не было, и те, относитель­но которых мысль немного отстает. Ведь в последних случаях как бы <приобретается> познание, а в первых — нет.

5 Итак, подобные энтимемы привлекательны ради высказанной в них мысли; а ради слога и внешнего облика — те, в которых употребляются противоположения, как-то: «считая всеобщий мир всех прочих войной, объявленной особо им». Противополагается «война» «миру».

6 <Энтимема может воздействовать> и отдельными словами, если в ней заключается метафора, и притом не слишком далекая, ибо ее смысл трудно понять, ни слишком поверхностная, ибо она не производит впечатления; также такая, которая представляет <вещь> перед нашими гла­зами; ибо <слушатель> должен видеть совершающееся, а не предстоящее. Итак, нужно стремиться к этим трем <вещам>: метафоре, про­тивоположению, осуществленности (ένέργεια).

 
 


X, 3 «Как было сказано раньше» — см. выше главу IV, 1. — «Ум этого не ищет» — не вполне ясное место; по-видимому, Аристотель хочет сказать, сравнение в противоположность метафоре дает уму, так сказать, облениться, подталкивая его к самостоятельным поискам того сходства несходного и тождества нетождественного, которое с неожиданной ясностью выявляет хорошая метафора.

X, 4 Об энтимемах см. прим. I, 1.

X, 5 Несколько измененная цитата из Исократа, «Филипп», 73.

X, 6 «Осуществленность» (ένέργεια) — один из ключевых терминов аристотелев­ской онтологии, противопоставляющей δύναμις— «возможность», «потенциаль­ность», открытую для реализации, и ένέργεια — уже сбывшуюся «действитель­ность», реализовавшую себя до конца «актуальность» в средневековом смысле этого слова. Здесь Аристотель хочет сказать, что оратору полезно представлять рисуемое им будущее, которое относится к сфере возможности, а потому еще не имеет выявленного облика, как состоявшееся, сбывшееся настоящее, наделенное таким обликом. Эстетически действенное должно быть «осуществленным»

7 Из четырех родов метафор наиболее привлекательны основан­ные на соответствии (κατ΄ άναλογίαν): так, Перикл говорил, что молодежь, погибшая на войне, исчезла из города подобно тому, как если бы кто-нибудь изъял из годового круга весну; и Лептин о лакедемонянах — что не допустит-де, чтобы Эллада окри­вела на один глаз. Когда Харет спешил сдать отчет по Олинфской войне, Кефисодот с возмущением сказал, что тот тщится сдать отчет с ножом к горлу народа. И увещевая афинян высту­пить на Эвбею, он сказал, что им нужно идти, прихватив вмес­то провианта Мильтиадову псефизму. Ификрат, осуждая дого­вор Афин с Эпидавром и прибрежьем, приговаривал, что афи­няне сами отняли у себя провиант на случай войны. Пифолай <называл> Параду «палицей народа» и Сеет «решетом Пирея».

Перикл требовал убрать Эгину как «бельмо на глазу Пирея». Мэрокл заявил, что он ничуть не хуже названного им <одного> из порядочных граждан: тот-де подлец за тридцатитрехпроцент­ную прибыль, а он — за десятипроцентную. То же — ямб Анаксандрида о дочерях, запаздывавших с замужеством:

 

Мои девицы брачный день просрочили, —

и <острота> Полиевкта о некоем паралитике Спевсиппе, что тот не может вести себя спокойно, хотя судьба сковала его не­дугом с пятью колодками. Кефисодот называл триеры распис­ными мельницами, а Пёс харчевни — аттическими фидития-ми. Эсион <говорил>, что государство выплеснули в Сицилию: это метафора, и притом наглядная. «Так что Эллада возопила»: и это в некотором роде метафора, и тоже наглядная. И еще как Кефисодот увещевал, как бы не происходило многих «стече­ний» <народа>; у Исократа <употреблено то же слово> приме­нительно к сходящимся на празднества. И как в «Надгробном слове» <сказано>, что Элладе прилично было бы обрезать воло­сы в скорби по жертвам Саламинской битвы, ибо вместе с их доблестью была погребена свобода. Если бы он <только> ска­зал, что прилично плакать о погребенной доблести, это метафо­ра и притом наглядная, а в словах «вместе с доблестью — сво­бода» заключено некое противоположение. И как выразился

1411b Ификрат: «путь моих речей лежит посреди Харетовых деяний»; метафора по соответствию, и <слово> «посреди» сообщает на­глядность. И сказать <так>: «звать опасности на помощь противу опасностей», — наглядная метафора. И Ликолеонт в за­щиту Хабрия: «неужели вы не посовеститесь просящей за него медной статуи?» — это метафора ко времени, но не навсегда, хотя и наглядна: когда он в опасности, за него просит статуя, <ставшее> одушевленным неодушевленное знаменование граж­данских подвигов. И еще «всеми способами стараясь сделаться малодушнее» — ибо «заботиться» предполагает возрастание чего-либо. Или, что божество «зажгло внутри души свет ума»: то и другое <то есть свет и ум> проясняет нечто. «Мы не прекраща­ем войны, а откладываем их на будущее»: ведь то и другое <лишь> на срок, и откладывание, и такой мир. Или сказать, что мирный договор есть трофей более прекрасный, нежели <те трофеи, что бывают> от побед над врагами: последние обязаны милости и единовременной удаче, первые же — всей войне <в целом>. Ведь то и другое — знаки победы. И еще: «государства платят великую пеню людскому порицанию»; ведь пеня — это некий урон, причиняемый по справедливости.

1 <Наглядность.> XI. О том, что остроумие создается из метафо­ры по соответствию и из наглядности, мы, стало быть, сказали; теперь надо объяснить, что значит «наглядность», и как она достигается.

2 Я утверждаю, что наглядны те <выражения>, ко­торые означают <вещи> в действии (ένεργοϋντα). Так, назвать хорошего человека «четырехугольником» — метафора, ибо то и другое совершенно, однако <метафора эта> не означает действия (ένέργειαν); а вот «он цветет своею силою» — действие, и «тебя, пасущегося на просторе» — действие, и <в словах>

Тут эллины взметнули ноги быстрые... —

3 «взметнули» — и действие, и метафора. И Гомер часто пользо­вался метафорой, одушевляя неодушевленное. Во всех <этих случаях> введение действия имеет успех как в словах:

 

Вниз по горе на равнину катился обманчивый камень, —

и еще:

...И отпрянула быстро пернатая злая, —

и еще:

 

...И прянула стрелка

Остроконечная, жадная в сонмы влететь сопротивных, —

1412а и еще:

 

В землю вонзяся, стояли, насытиться алчные телом, —

и еще:

 

...Сквозь перси влетело бурное жало.

Во всех этих <случаях> <вещи> представлены в действии че­рез то, что они одушевлены: ведь быть «обманчивым» или «влетать» и прочее —- действие. Он <то есть Гомер> ввел это мета­форой по соответствию: каков камень по отношению к Сисифу, таков обманщик по отношению к обманываемому.

4 Это он дела­ет и в своих <всеми> одобряемых сравнениях относительно неодушевленных <вещей>:

 

Горы клокочущих волн по немолчношумящей пучине,

Грозно нависнувших, пенных, одни, а за ними другие...

Здесь он представляет все движущимся и живым, а действие — это движение.

5 Метафоры нужно брать, как уже было сказано, от <вещей> сродных, но не явно похожих, как и в философии <почитается проявлением> проницательности видеть сходство и в далеких

друг от друга <вещах>, вроде того как Архит сказал, что судья и алтарь — одно и то же: и к тому и к другому прибегает <все> терпящее обиду, так же можно сказать, что якорь и кремафра — одно и то же: они и впрямь в чем-то одно и то же, однако различ­ны в отношении «сверху» и «снизу»; <так> и <сказать, что> «государства сравнялись между собой», <значит приравнять вещи>, сильно различающиеся местоположением и могуществом.

6 Остроумие (τά άστεϊα) по большей части также достигается через метафору и благодаря обману. <Слушателю> заметнее, что он <чему-то> научился, когда это противоположно <его ожиданиям>, и его ум (ή φυχη)словно бы говорит: «Как это верно! А я-то думал!..» Изречения тем и бывают остроумны, что говорят не то, что сказано, — таково изречение Стесихора, что цикады будут услаждать себя песнями, сидя на земле. И хорошие загадки обязаны своей приятностью тому же: это на­учение, и это метафора. И то, что Феодор называет «новизной» речи — то же: она возникает, когда <мысль> парадоксальна (παράδοξον) и сказанное не соответствует ожиданию (τήν ), а <относится к нему так>, как в смехотворных <сти­хах> подмененные слова. Отсюда и действие шуток, основан­ных на изменении одной буквы: они обманывают ожидание. То же в стихах — не так, как ждал слушатель.

 

Так, он ступал, и была под пятой опора нарывов,

— а он-то думал «сандалий»! Но такое должно быть ясно тот­час, как сказано. <Шутки же с заменой одной> буквы достига­ют того, что <человек> говорит не то, что он говорит, а то, куда повернет его слово. Так в <остроте> Феодора про кифареда Ни­кона: έθραττεισε — он делает вид, будто говорит: έθραττει σε — и вводит в обман, потому что говорит другое. <Но> это приятно <только> для осведомленного, ибо кто не понимает, что <Ни­кон> — фракиец, тот не найдет здесь никакого остроумия.

 


XI, 6Изречение Стесихора было процитировано во второй книге «Риторики» (XXI, 8): стремясь устрашить локрийцев перспективой разрушительной войны, он сказал, что цикадам в их краю придется стрекотать, сидя на земле; подразуме­вается, что деревья будут вырублены. — Феодор Византийский — ритор и софист конца V в. до н. э., названный в «Федре» Платона «Дедалом речей». — «Так он сгупал...» -- источник неизестен. — «В <остроте> Феодора про кифареда Никона» — игра слов не только непереводимо, по я не вполне ясна (комментаторы предпола­гают порчу текста). θράττει σε значит «тебя страшит» или «тебя смущает»; невра­зумительное έθραττεισε как-то указывает на фракийское происхождение Никона, βούλει αύτόν πέρσαι — так же не до конца ясная игра на созвучии форм от глагола πέρθω («гублю», «уничтожаю», «разоряю») и существительного Πέρσαι («персы»).

 

1412b То же самое — и βούλει αύτόν πέρσαι.

7 Но то и другое надо употреб­лять уместно. Сюда же относятся и такие остроты, когда, на­пример, говорится, что «если под началом Афин было море, это не стало для них началом бед», а выгодой; или, <наоборот>, как Исократ сказал, что «начало» <над морем> было для горо­да «началом бед». В обоих случаях сказанное неожиданно, но оказывается верным. Невелика мудрость назвать «начало» — «началом», однако оно молвится два раза не в одном <смысле, но то так, то эдак>, да и в первом случае отрицаемое — не то же самое <«начало»>.

8 Во всех этих <случаях> выходит хорошо, если слово удобно для омонимии или метафоры. Напри­мер, ΄Ανασχετος не ΄άνάσχετος — <здесь> отрицается омонимия, но <для шутки> это удобно, если <человек с таким именем действительно> неприятен. И еще: <сказать —>

 

Не должно, чтобы странник слишком странен был.

 

«Слишком странен» — все равно, что <сказать>: «страннику не во всем должно быть чужаком», ибо во втором случае «стран­ный» — это «чуждый». Сюда же относится снискавшее похва­лы <изречение> Анаксандрида:

 

Прекрасно умереть, не заслуживши смерть.

Это все равно, что сказать: «достойно умереть, не будучи до­стойным умереть», то есть не делая дел, достойных смерти. Во всех этих случаях род слога один и тот же;

9 но чем короче ска­занное и чем <отчетливее> противоположение, тем больше ус­пех. Причина та, что от противоположения мы учимся больше­му, а от краткости — быстрее.

10 При этом говоримое должно быть рассчитано на слушателя и сказано правильно, то есть верно и притом неожиданно. Это не всегда совпадает. Например, «должно умереть, не сделав ниче­го дурного», — <верно>, но не остроумно. «Достойному следу­ет жениться на достойной» — тоже не остроумно. <Остроумие возникает тогда>, когда есть то и другое: «умереть достойно, не будучи достойным умереть». Чем больше этого, тем остро­умнее покажется <речь>, например, если слова будут <употреблены как> метафоры, и <притом> метафоры определенного рода, с противоположениями, приравниваниями и такие, что показывают действие.

11 Сравнения, имеющие успех, - некоторым образом те же метафоры, как было сказано и выше. В самом деле, они всегда слагаются из двух составных, как и метафоры по соответствию. Так, мы скажем, что щит – чаша Ареса, а лук – бесструнная форминга: это будет не простая <метафора>; а если сказать, что лук – форминга, а щит – чаша, то простая.

12 Точно так же строят и сравнения, например, флейтиста – с обезьяной, или гаснущего светильника – с близоруким человеком <потому что оба мигают>.

13 Сравнение хорошо, когда оно – метафора; можно сравнить щит с чашей Ареса, и развалины – с «лохмотьями дома», и назвать Никерата «Филоктетом, который уязвлен укусом Пратиса»; это сравнение придумал Фрасимах, видя Никерата, запустившего волосы и одежду после поражения в состоянии рапсодов, где его соперником был Пратис. В таких вещах поэты терпят наибольший провал, если <сравнение> нехорошо, а если хорошо, то имеют наибольший успех. Например:

 

Как сельдерея стебли, кривы голени.

Как Филаммон, дерется со своим мешком.

Все это – сравнения а про то, что сравнения это метафоры, говорилось неоднократно.

14 Пословицы тоже метафоры, «от вида к виду»; так, если это введет к себе что-либо, ожидая себе добра, но потерпит урон, он говорит: «как у карпафийца с зайцем», - потому что оба одинаково потерпели. Итак, мы более или менее разъяснили причину, откуда и почему возникает остроумная речь.

15 Пользующиеся успехом гиперболы – тоже метафоры, как про человека с подбитым глазом: «я готов был принять его за корзину тутовых ягод», - ведь подбитый глаз багров, но количество <багрового> преувеличено. Выражение вроде «это, как то и то» разнится с гиперболой <лишь> по словесному выражению (τή λέξει).

 

Как Филаммон, дерется со своим мешком, -

«ты подумал бы, что это Филаммон дерется со своим мешком».

 

Как сельдерея стебли, кривы голени, -

«ты подумал бы, что у него не голени, а стебля сельдерея, так

16 они кривы». В гиперболах есть нечто мальчишеское; они выражают неистовство. Поэтому и употребляют их больше всего люди во гневе:

 

Или хоть столько давал бы мне, сколько песку здесь и праху…

Дщери супругой себе не возьму от Атреева сына,

Если красою она со златой Афродитою спорит,

Если искусством работ светлоокой Афине подобна…

 

1413b Этим больше всего пользуются аттические ораторы. По <названной> причине, человеку преклонных лет не пристало говорить такое.

1 <Основные виды слога.> XII. Не надо забывать, что каждому роду <красноречия> соответствует особый слог. Один слог для речи письменной, другой для речи в споре, один для речи в собрании, другой для речи в суде. Необходимо владеть обоими. Знание второго <то есть слога, приличного для речи в споре> означает <просто> умение чисто говорить по-гречески; знание первого означает свободу от опасности замолчать, когда нужно изложить нечто другим, как это случается с теми, кто не умеет сочинять.

2 Слог письменной речи — самый тщательный, слог речи в споре дает больше всего места актерской игре (ύποκριτικωτάτη). У последнего два вида; один передает характер, другой — страсть (ή μεν γάρ ήθική ή δέ παθητική). Потому актеры охотятся за такими пьесами, а сочинители <пьес> — за таки­ми актерами. С другой стороны, <поэты>, пишущие для чте­ния (άναγνωστικοτ), не сходят с рук у читателя, как Хэремон, который тщателен, словно логограф, а из сочинителей дифи­рамбов — Ликимний. Если сравнивать тех и других, речи мас­теров письменного слога (τών γραφικών) в устном споре кажутся сухими, а речи ораторов, хорошие при произнесении, простоваты при чтении, и причина этому та, что они приспособлены для устного спора.

3 Потому же <приемы, рассчитанные> на ак­терское произнесение (τά ύποκριτικά) без такого произнесения не оказывают действия и кажутся глупыми. Так, бессоюзия (τά άσύνδετα) и многократные повторы по справедливости отверга­ются в письменном слоге, но в устном споре <к ним> прибега­ют <настоящие> ораторы, ибо они дают место актерской игре. Повторяя одно и то же, по необходимости приходится варьиро­вать <интонацию>, а это открывает дорогу игре. «Вот он перед вами, этот вор, вот он, этот обманщик, вот он, под конец за­мысливший предательство!» Так играл актер Филемон, произ­нося в «Безумии старцев» Анаксандрида <слова> «Радаманф и Паламед!», а в прологе к «Благочестивцам» <слово> «я». Ведь если кто в таком месте не будет вести актерской игры, он будет <словно> бревно волочить.

4 То же с бессоюзиями: «пришел, встретил, попросил». Необходимо разыгрывать <это>, а не про­износить однообразно, с одним выражением (ήθει) и одной инто­нацией (τόνφ). И еще одна особенность присуща бессоюзию: многое сказано как бы сразу. Ведь союзы делают из многого единое, и когда они устранены, ясно, что, напротив, из единого будет многое. Значит, <бессоюзие> несет с собой усиление (αΰξησιν). «Пришел, встретил, попросил»: слушателю кажется, что он обозревает много <действий>. К тому же стремится и Гомер в стихах:

 

...Нирей устремлялся с тремя кораблями из Сима,

Юный Нирей, от... Аглаи рожденный,

Оный Нирей, прекраснейший всех...

 

Ведь о ком сказано многое, тот по необходимости многократно упомянут; если же <кто упомянут> многократно, кажется, что и <сказано о нем> многое. Так <Гомер> посредством паралогизма возвеличил <Нирея> и увековечил <его имя>, нигде боль­ше ни разу не упомянув его.

5 Слог, пригодный для речи перед народным собранием, в точ­ности похож на светотень в живописи: чем больше толпа, тем отдаленнее точка зрения, почему в том и другом случае тща­тельная отделка излишня и даже воспринимается как недоста­ток. Слог, пригодный для речи перед судом, более тщателен, в особенности, <когда речь произносится перед> одним судьей: тут риторические <уловки> имеют меньше всего силы, и в наи­большей степени видно, что относится к делу, а что нет, и пре­пирательства отсутствуют, так что суждение чисто. Поэтому не все риторы с равным успехом отличаются во всех этих <задачах>: где больше места для актерства, там менее всего тща­тельности, а так бывает всегда, когда <нужен> голос, и особен­но громкий голос.

6 Эпидейктический слог наилучше пригоден для письменного со­чинения (γραφικωτάτη), и предназначается он для прочтения; за ним следует судебный. Вводить дальнейшие разделения слога, что он-де должен быть «сладостным» и «великолепным», излишне. А почему бы, на­пример, не «воздержанным», или «благородным», или какая там еще есть нравственная добродетель? Что сладостным ему помогут стать перечисленные выше <условия>, очевидно, если мы правильно определили достоинство слога. Для чего же он должен быть ясен и не низменен, но пристоен? А если он бол­тлив или, напротив, сжат, он неясен. Значит, уместна середи­на. Сладостным его сделает хорошее смешение всего вышена­званного — привычного и чуждого, и ритма, и убедительности, возникающей> из уместности. Итак, о слоге мы сказали, при­том как о всяком вообще, так и о каждом роде в отдельности. Осталось сказать о построении.

1 <Построение.> XIII. У речи две части: необходимо сначала на­звать суть спорного дела, а затем доказывать. Невозможно, в самом деле, заявить <нечто> и не доказывать, или доказывать, не сделав предварительного заявления — ведь доказывающий доказывает нечто, а делающий предварительное заявление делает его с оглядкой на <последующее> доказательство.

2 Первое на­зывается «предложение» (πρόθεσις), второе — «доказательство» (πίστις), подобно тому, как можно было бы разделить диалектику на «задачу» (πρόβλημα) и «решение» (άπόδειξις). А то принятое теперь деление смехотворно.

3 Ведь повествование свойственно только судебной речи; как в <речи> эпидейктической или про­износимой в народном собрании может быть то, что называется повествованием, или опровержением противника, или заключение к доказательству?

1414b Вступление, противопоставление и крат­кое повторение сказанного (έπάνοδος) возникают в речах перед народным собранием лишь тогда, когда налицо оспаривание. Конечно, обвинение и защита часты в <речи перед народным собранием>, но <они присутствуют там> не постольку, посколь­ку речь относится к совещательному роду. Опять-таки заклю­чение не обязательно даже для судебной речи, если речь корот­ка или суть дела хорошо запоминается. Ведь преимущество <заключения> — что оно сокращает протяженное.

4 Итак, необхо­димые части — это предложение и доказательство. Они прису­щи <всем вообще речам>, а большинство <речей имеет следую­щее деление>: вступление — предложение — доказательство — заключение. Опровержение противника входит <в разряд> доказательств, а противопоставление — возвеличение своих <доводов>, а потому часть доказательства; ведь тот, кто это производит, нечто доказывает.