Психоделические свойства пинеальной железы 3 страница
Столь же важно было разработать метод анализа, или измерения уровня ДМТ в крови. Мы могли выбрать из нескольких старых методов анализа, и мы были готовы попробовать любой простой и дающий хорошие результаты метод. Наиболее вероятным казался метод, использованный исследователями Национального Института Психического Здоровья, той же самой группой, которая написала «похоронный» доклад про ДМТ.
Изучив опубликованное в 1976 году исследование, описывающее воздействие ДМТ на человеческие гормоны, мы рассчитали, что двенадцати добровольцев хватит для того, чтобы выявить стратегическую разницу между дозами ДМТ и неактивного плацебо (соленой воды). В рамках большинства исследований кривой дозы – эффекта нового вещества, добровольцы получают одну «большую» дозу, одну «маленькую» дозу и две «средних» дозы, чтобы описать весь спектр воздействия. Я хотел дать добровольцам как можно больше ДМТ, поэтому я решил, что каждый из них получит плацебо и четыре дозы ДМТ – одну большую, одну маленькую и две средних.
Разные дозы ДМТ будут вводиться добровольцам рандомизированным и дважды слепым способом. Рандомизированный означает, что дозы следуют одна за другой без какого-либо определенного порядка, как будто дозировка в каждый отдельно взятый день определяется бросанием костей. Доктор Клиффорд Квейлз, биостатистик Центра Общих клинических Исследований Университета Нью-Мехико вывел на своем компьютере случайную последовательность необходимых доз, положил эту бумагу в конверт, запечатал его, и отправил фармацевтам. Дважды слепой означает, что ни добровольцы, ни я не знали, какая доза будет введена кому-либо из добровольцев в определенный день. Только у фармацевта был доступ к списку, в котором были подробно перечислены дозировки для каждого человека.
Целью применения рандомизированного дважды слепого метода является снижение роли ожидания, влияющей на результаты. В первой главе я говорил о классическом исследовании, иллюстрирующем влияние ожидания на воздействие вещества. По аналогии, если добровольцы будут знать, что получат маленькую дозу ДМТ, их реакция может оказаться необъективной. Их реакция может отражать то, что они считают нормальной реакцией на маленькую дозу, а не то, что происходит на самом деле, независимо от того, получат ли они плацебо или среднюю дозу.
Помимо этого, до того, как начать сложное и дважды слепое исследование, мы решили отметить участие каждого добровольца в проекте, дав ему для начала две «не-слепые» дозы ДМТ. Вводная маленькая доза, составляющая 0,05 мг./кг. позволит людям освоиться с исследованием, не производя достаточно сильного воздействия для того, чтобы дезориентировать их. Последующая большая доза, 0,4 мг./кг. позволит добровольцам испытать наивысший уровень интоксикации, с которым они могут столкнуться в последующие дни с дважды слепыми дозами. Мы называли это «градуированной дозировкой». Если бы человек получил свою первую большую дозу в середине исследования, но не знал, что это максимум того, что им будет введено, он мог бы отказаться от участия в исследовании из-за страха того, что более высокая доза вызовет еще более сильное воздействие. Приняв большую не-слепую дозу, добровольцы могли сразу отказаться от участия в исследовании, до того, как мы начали собирать данные по ним. Таким образом, объекты должны были получить шесть доз ДМТ – две не-слепых и четыре дважды слепые.
Тестирование новых препаратов всегда включало в себя плацебо, и наше исследование не стало исключением. Эксперименты с применением плацебо еще сильнее способствуют отделению воздействия ожидания от воздействия вещества. Слово плацебо пришло из латыни, оно означает я буду угоден, или, если перефразировать это, я оправдаю твои ожидания. Большинство из нас воспринимает плацебо как инертную субстанцию, которую мы называем неактивный плацебо. Наиболее широко известный пример неактивного плацебо – сахарные таблетки. В нашем исследовании ДМТ роль неактивного плацебо играла стерилизованная соленая вода, или солевой раствор.
С практической точки зрения очень сложно сделать так, чтобы дважды слепое исследование с применением плацебо оставалось дважды слепым. Воздействие активного вещества обычно бывает гораздо очевиднее, чем воздействие неактивной соленой воды или сахара, и как объекты исследования, так и персонал почти всегда могут отличить одно от другого.
Но в первом проекте по исследованию кривой дозы – эффекта ДМТ мы хотели использовать плацебо для того, чтобы определить, могли ли мы и добровольцы отличить самую маленькую дозу вещества от отсутствия вещества вообще. В этом плане плацебо играло очень важную роль.
Но у этого плана были свои минусы. Добровольцы обычно очень сильно волновались перед получением своей первой дважды слепой дозы. Получат ли они сегодня еще одну сокрушительно большую дозу? Или им можно расслабиться? Если становилось ясно, что некоторые добровольцы не получили большой дозы в течение одной из первых дважды слепых сессий, к концу исследования они начинали беспокоиться гораздо больше, чем те, кто получил высокую дозу в самом начале исследования. Хотя рандомизированный порядок, в котором все добровольцы получали полный набор доз, статистически выравнивал этот фактор, на человеческом уровне это имело свою цену.
Я также задумался о том, как мы будем справляться с негативным психологическим и физическим воздействием. Первым способом борьбы с панической реакцией будет разговор с людьми, с целью предоставления им уверенности и поддержки. Если это не сработает, мы собирались использовать мягкий транквилизатор, такой, как инъецируемый валиум; если кто-нибудь полностью потеряет контроль, мы собирались использовать более мощный транквилизатор, такой, как Торазин. На случай аллергических реакций, таких, как удушье или сильная сыпь, у нас был внутривенный антигистамин. Если бы кровяное давление слишком сильно поднялось, прием таблетки нитроглицерина был бы достаточно действенен.
К своему проекту я приложил список названий нескольких источников, поддерживающих мои идеи. В него входили доклады, опубликованные в первую волну исследования психоделиков с участием людей. Там были статьи, описывающие то, что мы знаем о воздействии психоделиков на животных и на рецепторы серотонина. Предупреждая вопросы о безопасности исследования, я указал на ранее опубликованный мной обзор негативного воздействия психоделиков. В этом обзоре я выдвинул гипотезу о том, что если люди были психически здоровы, хорошо подготовлены, и если они находились под пристальным наблюдением до, после и во время проведения эксперимента, шансы возникновения серьезных и длительных побочных эффектов были очень невелики.
Копии проекта исследования были разосланы всем комитетам, контролирующим исследование употребления людьми веществ, включая Комитет по этике проведения исследований на людях Университета Нью-Мехико, Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов и Управление по борьбе с распространением наркотиков. Исследование должно было проводиться в Центре Общих клинических Исследований Университета Нью-Мехико, поэтому я также отправил им проект исследования. Центр Общих клинических Исследований мог оплатить обработку большого количества анализов крови на уровень ДМТ и гормонов, поэтому я предоставил их лаборатории бюджет проекта.
Теперь начиналось самое сложное: убедить всех, кто отвечал за проведение и финансирование этого проекта в том, что он безопасен, что его стоит проводить и тратить на него деньги.
Лабиринт
Закон о контроле за наркотиками и медикаментами, принятый в Соединенных Штатах в 1970 году, существует для того, чтобы защитить общественность от потенциально опасных препаратов. Этот закон также является барьером, не допускающим к этим веществам представителей клинической исследовательской общественности. Это лабиринт, через который должен пробраться любой, кто хочет провести исследование психоделических веществ с участием людей.
Закон о контроле за наркотиками и медикаментами распределил все вещества по «спискам», в зависимости от «возможности злоупотребления», «использования в медицине», и «безопасности использования под медицинским надзором». Вещества из Списка I, доступ к которым наиболее ограничен, «чаще всего используются в недобросовестных целях, не имеют медицинской ценности, и небезопасны под медицинским надзором». Несмотря на возражения многих ведущих психиатров, занимающихся исследовательской работой, включая доктора Даниела Фридмана, конгресс поместил ЛСД и все другие психоделические вещества в Список 1.
Список 2 включает такие вещества, как метамфетамин и кокаин. Возможность злоупотребления ими велика, но они так же применяются в медицине – например, кокаин в качестве локального анестетика при операциях на глазах, а метамфетамин в лечении сверхактивных детей. Кодеин находится в Списке 3, потому что возможность злоупотребления этим широко распространенным болеутоляющим ниже, чем у веществ из Списков 1 и 2, и при приеме под медицинским надзором это вещество вызывает меньше негативных последствий. Возможность злоупотребления веществами из Списка 4, такими, как ксанакс и валиум, еще меньше, чем у веществ из Списка 3, и в связи с их употреблением в медицинских целях возникают «ограниченные» проблемы.
В случае с психоделиками, большая вероятность злоупотребления, замеченная законодателями, не является компульсивным, неконтролируемым употреблением, которое наблюдается в случае употребления таких веществ, как героин и кокаин. Психоделики не вызывают тяги или синдрома абстиненции. На самом деле, их отличительной чертой является то, что после приема трех или четырех ежедневных доз они перестают оказывать воздействие, а резкое прекращение употребления психоделиков не вызывает синдрома абстиненции. Скорее, сила их воздействия была глубоко разрушительной и иногда инвалидизирующей. Именно из-за этого дестабилизирующего воздействия конгресс решил, что психоделики должны строго контролироваться.
Ученые, проводившие клинические исследования психоделиков в 1950-ых и 1960-ых, осознали и приняли во внимание угрозу, представляемую ЛСД и другими психоделиками. Сделав это, они могли удачно предотвратить или быстро справиться с любой негативной психологической реакцией на эти вещества. Но неконтролируемое употребление и широко освещенные в прессе нарушения протокола исследования, допущенные Лири и его коллегами в Гарварде, вызвали ожидаемую реакцию. Эти вещества действительно вызвали широко разрекламированные проблемы, и для того, чтобы восстановить контроль над повреждениями, причиненными ими, пришлось крепко закрыть дверь.
Для того, чтобы прекратить это массивное злоупотребление, конгресс подчеркивал негативные свойства психоделиков, в противовес их позитивным или нейтральным свойствам. То, что раньше считалось «безопасностью под медицинским надзором», стало «отсутствием безопасности под медицинским надзором». «Применение в медицине» в качестве инструментов для исследования и обучения и помощи в психотерапии, быстро стало «отсутствием применения в медицине».
Готовясь провести свой протокол исследования ДМТ через регулятивную систему, я заглянул в эту черную дыру.
Процесс начался в декабре 1988 года. В течение двух последующих лет я вел дневник, в котором отмечал каждый телефонный звонок, письмо, встречу, факс или разговор, относящийся к 89-001, протоколу ДМТ. Я систематизировал свои записи, выбрал из них самую важную информацию, полученную в ходе этого взаимодействия, и записал ее в 1990 году, сразу же после того, как получил разрешение начать исследование. Я называл эту статью докладом на тему «Что случится, если меня переедет автобус?». Важным было то, что другие люди знали, как пробраться через этот лабиринт. Это было возможно, и существовал путь, позволяющий его пройти. Если проект ДМТ больше ни к чему не приведет, мне хочется хотя бы оставить эту карту, ведущую к успеху.
Первыми двумя охранниками регулятивной системы, с которыми мне предстояло столкнуться, были два комитета Медицинского Факультета Университета Нью-Мехико: Научный Консультативный Комитет Исследовательского Центра и Комитет по этике проведения исследований с участием людей.
Научный Консультативный Комитет Центра Общих Клинических Исследований рассматривал научные постулаты, стоящие за моим проектом. Коллеги-исследователи, состоявшие в комиссии, рассматривали научную ценность исследования и вносили коррективные предложения. Они также решали, разрешить ли проведение исследования в Исследовательском Центре, и оплачивать ли большое количество нужных мне анализов крови. Так как в последние два года я координировал проект по исследованию мелатонина, я тоже был членом этого комитета.
Комитет по этике проведения исследований с участием людей рассматривал безопасность проведения моего исследования. В обязанности членов этого комитета входило убедиться в том, что безопасность моего проекта находилась на приемлемом уровне, и в том, что в документе о согласии, основанном на получении информации, четко прописана природа исследования и связанные с ним риски.
Мне очень повезло в том, что председатель этого комитета твердо верил в свободу воли; то есть, в то, что личность превосходит государство. Он считал, что образованные люди способны принимать собственные решения. Его девиз как главы одной из первых и самых важных комиссий, внушал мне надежду: «мы здесь не для того, чтобы изображать Бога».
Документ о согласии, основанном на получении информации, является ключевым элементом исследования с участием людей. В этом документе исследователь описывает цели исследования, и то, зачем он его проводит. В документе о согласии ясно и подробно описывается то, что можно ожидать от участия в проекте. В нем перечислены потенциальные риски и привилегии, связанные с добровольным участием в проекте, то, как именно исследовательская группа будет справляться с рисками, и оговаривается то, что в случае возникновения негативных последствий добровольцы бесплатно получат всю необходимую им помощь. Документ о согласии напоминает потенциальному объекту исследования о том, что участие в проекте является полностью добровольным. Доброволец в любой момент и по любой причине может покинуть проект, в случае чего он не платит штраф и не лишается права на необходимую помощь. В том случае, если доброволец считает, что с ним несправедливо обходятся, документ о согласии предоставляет ему имена и номера телефонов людей, которым можно позвонить и пожаловаться.
В процессе ведения переговоров с университетскими комитетами, я также начал работу с двумя федеральными агентствами Соединенных Штатов, которые являлись последними и самыми сложными барьерами власти. В их руках лежало конечное решение.
Первым из них было Управление Соединенных Штатов по борьбе с распространением наркотиков (ДЕА). У них есть отделение в Альбукерке, но их штаб-квартира находится в Вашингтоне, округе Колумбия. Представители ДЕА должны были решить, можно ли мне получить ДМТ. Если я получу это разрешение, оно будет называться разрешение Списка 1.
Другим федеральным регулирующим ведомством было Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (ФДА), также расположенное в Вашингтоне, округе Колумбия. Представители ФДА должны были решить, насколько безопасным и стоящим было введение ДМТ людям-добровольцам в рамках моего исследования. Если я получу это разрешение, оно будет называться разрешение на исследование нового вещества (ИНВ).
Когда я подавал протокол исследования в университетские комитеты, я сообщил им, что не смогу приступить к исследованию пока не получу разрешения от ДЕА и ФДА на введение людям ДМТ. Но эти федеральные ведомства требовали одобрения местных властей.
Документ о согласии, основанном на получении информации, представлял собой значительный камень преткновения, и я прямо рассказал членам комитета по этике об ожидаемом воздействии ДМТ. Я не хотел убаюкивать добровольцев историями о том, что все будет легко, но мне не хотелось и отпугивать их раздуванием потенциальных негативных эффектов. На второй странице документа о согласии было написано следующее: я понимаю, что основным воздействием этого вещества является психологическое воздействие. Могут возникнуть визуальные и/или слуховые галлюцинации, или другие перцепционные искажения. Мое ощущение времени может измениться (короткие отрезки времени будут длиться долго, и наоборот). Я могу испытывать очень сильные приятные или неприятные эмоции. В один и тот же момент времени я смогу ощущать противоречащие друг другу чувства или мысли. Я смогу быть необычайно чувствительным и осознавать окружающую среду, или, наоборот, не замечать ничего вокруг себя. Я смогу чувствовать, что мой разум и тело отделились друг от друга. Я смогу испытывать ощущение того, что я умер или умираю. Эйфория считается очень распространенным явлением. Вещество начинает действовать очень быстро, при больших дозах очень интенсивные ощущения появляются в течение 30 секунд. Пик воздействия наступает в течение 2 или 5 минут, а через 20 или 30 минут ощущается лишь легкое опьянение. Скорее всего, я почувствую себя нормально в течение часа после инъекции».
Риски были перечислены кратко, но честно: основное воздействие ДМТ – психологического характера. Оно было описано выше. Это воздействие, как правило, длится меньше часа. В редких случаях эмоциональная реакция на это воздействие может длиться дольше (от 24 до 48 часов). Я могу оставаться в Исследовательском Центре столько, сколько понадобится для восстановления равновесия, при необходимости, даже на ночь… ДМТ безопасен в физическом отношении. На короткое время может подняться кровяное давление и ускориться сердцебиение.
Было бы преждевременным и неуместным указывать в документе о согласии то, что участие в проекте по ДМТ может принести потенциальную пользу. Хотя я знал, что добровольцы, скорее всего, получат удовольствие от приема ДМТ, я совсем не собирался говорить, что предлагаю лечение для какой-либо болезни. Таким образом, в документе о согласии говорилось: я лично не извлеку пользы из участия в этом исследовании. Но потенциальной пользой от его проведения является изучение механизма действия галлюциногенных средств.
Примерно через неделю после того, как я подал свой проект по изучению ДМТ, комитет по этике попросил меня включить фразу «отсутствие применения в медицине» в вводный абзац документа о согласии. Я ответил, что эта фраза может отпугнуть потенциальных добровольцев. К тому же, если бы я получил разрешение на проведение этого проекта, эта фраза больше не соответствовала бы истине. Тогда у ДМТ было бы общепринятое применение в медицине; в этом случае – в качестве инструмента клинического исследования. Они приняли мои доводы.
Конфиденциальность и анонимность являлись важнейшими вопросами, которые мне нужно было обсудить с комитетом по этике, Исследовательским Центром и администрацией университетской больницы. Почти у всех добровольцев, участвовавших в проекте по ДМТ, была работа и семья, потерей которых они не хотели рисковать, признавшись в употреблении нелегальных веществ. Признание в нарушении закона было необходимым условиям участия в проекте, так как в качестве добровольцев нам нужны были только люди, ранее принимавшие психоделики. Я разговаривал с сотрудниками отделения медицинских архивов и с сотрудниками приемного отделения, с главной медсестрой и администратором Исследовательского Центра и адвокатом больницы. Все вместе мы выработали сложный, но эффективный план.
Записи медицинского отбора, проведенного в амбулатории Исследовательского Центра, будут содержать важную медицинскую информацию. Это могло оказаться очень полезным, если в будущем у добровольца появятся проблемы со здоровьем, для лечения которых его врачу будут необходимы такие основные показатели, как, например, сердечная деятельность. Следовательно, мы будем указывать имя добровольца в карте, содержащей результате физического осмотра и лабораторных анализов. В этой карте не будет упоминания об употреблении веществ, или о том, что доброволец участвовал в моем исследовании.
На документе о согласии, основанном на получении информации, как правило прилагаемом к такой карте, должна стоять подпись добровольца. В целях сохранения конфиденциальности я решил держать подписанные документы о согласии под замком в кабинете у себя дома. Единственное, что было необходимо приложить к карте с настоящим именем добровольца, был комментарий: «согласие подписано. Находится на хранении у ведущего исследователя».
Потом каждому добровольцу присваивалось кодовое имя, например, ДМТ-3. С того момента этот номер был единственным средством идентификации добровольцев, а ключ к коду был только у меня. Каждый из добровольцев получил новую карту, на которой стоял его номер ДМТ. Впервые мы впервые использовали кодовый номер при проведении психиатрического исследования, направленного на изучение истории употребления добровольцами веществ и определения наличия у них эмоциональных проблем.
Была еще одна проблема. Она касалась сторонних ведомств, изучающих карты с целью оценки долгосрочного воздействия экспериментальных веществ. В документ о согласии проекта по мелатонину я включил фразу о том, что производитель мелатонина и ФДА имеют право просмотреть записи о пациентах для того, чтобы исследовать проблемы, связанные с приемом мелатонина. Когда я включил подобную фразу в документ о согласии проекта по ДМТ, потенциальные добровольцы начали возражать. Тем не менее, нужно было разработать механизм, посредством которого можно будет на законных основаниях провести исследование потенциального долгосрочного воздействия ДМТ на здоровье. Но это должны быть сделано на добровольной основе.
Компромисс был достигнут, когда мы решили, что если ФДА или производитель ДМТ захотят поговорить с добровольцами, или ознакомиться с их медицинскими записями, им придется сначала связаться со мной. Я буду разговаривать с добровольцами. Записи о проведении исследования могут быть затребованы в суде, но без ключа к кодовым именам добровольцев они окажутся не очень полезными. Я откажусь отдать ключ, ссылаясь на врачебную тайну. Это было сложно, но оно того стоило.
Как оказалось, за пять лет изучения ДМТ при участии свыше 60 добровольцев, не произошло ни единого случая нарушения конфиденциальности или анонимности. Также, спустя пять лет после завершения исследования, власти ни разу не обратились с просьбой ознакомиться с картами добровольцев.
Научный Консультативный Комитет Исследовательского Центра признал, что научные постулаты, стоящие за протоколом ДМТ, были относительно прямыми и простыми. Его участники поняли, что основные преграды проведения исследования лежали в этических, политических и административных сферах, в которых они обладали меньшим авторитетом, чем члены комитета по этике.
Но оставалось разобраться с вопросами безопасности и юридической ответственности. Исследовательский Центр попросил меня задерживать добровольцев в больнице на ночь, чтобы медсестры могли наблюдать за ними в течение суток после приема вещества. Я ответил, что подобное требование снизит количество потенциальных добровольцев. В предыдущих исследованиях ДМТ с участием людей добровольцы уезжали домой днем, после того, как утром приняли вещество, и ничего страшного не происходило. Представители Исследовательского Центра согласились с этим.
Сотрудники Исследовательского Центра также хотели определить, какое время суток является наилучшим для инъекций ДМТ. Существовал ли суточный ритм чувствительности к ДМТ? Была ли реакция сильнее утром или вечером? Я ответил, что я этого не знаю, но делая инъекции ДМТ всем добровольцем в одно и то же время суток, утром, мы сможем стандартизировать этот фактор. Мы могли бы изучить возможные изменения чувствительности к веществу в течение дня в рамках другого исследования.
Мои коллеги-исследователи также хотели получить подтверждение необходимости измерения уровня гормонов в крови, которые я хотел замерить, на основе исследований на животных. Эти сведения было легко предоставить. Наконец, они хотели, чтобы добровольцы сдали анализ мочи на употребление веществ.
Через месяц, 19 февраля 1989 года, Исследовательский Центр утвердил протокол по ДМТ. Представители Исследовательского Центра также согласились финансировать заявленные мной анализы на уровень гормонов в крови, и разработку метода анализа определения уровня ДМТ в человеческой крови.
Три дня спустя Комитет по этике проведения исследований с участием людей также утвердил мое исследование.
Тогда я начал искать источник, где я мог бы брать ДМТ. В то же самое время, мне надо было убедиться в том, что когда я его найду, мне будет разрешено законодательством хранение этого вещества. Наиболее простой из этих задач был поиск ДМТ, для которого мне нужно было получить разрешение Списка 1.
В апреле 1989 года я разговаривал с фармацевтическим отделением университета о том, какие требования по безопасности хранения вещества из Списка 1 выдвинет ДЕА. Так как фармацевты ранее проводили проект по исследованию марихуаны, они считали, что их меры безопасности достаточно адекватны.
Я отправил в ДЕА заявку на разрешение Списка 1. В ней говорилось, что разрешение было необходимо для получения ДМТ лабораторного класса, с целью разработки способа измерения уровня ДМТ в крови человека. Позже разрешение понадобится для того, чтобы вводить ДМТ добровольцам. ДМТ для инъекции добровольцам должен быть чище, чем ДМТ для лабораторной работы. Инъекции ДМТ добровольцам не начнутся до тех пор, пока ФДА не одобрит само исследование, и чистоту вещества. В одном из разделов заявки в ДЕА было необходимо указать номер ДМТ в списке веществ.
Я позвонил в штаб-квартиру ДЕА в Вашингтоне и их сотрудник посмотрел номер ДМТ в национальном списке кодов веществ. Я проставил этот номер в нужной графе.
Две недели спустя я позвонил в ДЕА, но у них не было записи о получении моей заявки. Сотрудник, с которым я разговаривал, сказал мне: «мы переезжаем в новый офис, и у нас все рассовано по коробкам».
Прошло еще две недели – запись о моей просьбе так и не нашлась. Но через несколько дней заявка вернулась ко мне по почте. Им было нужно, чтобы я проставил правильный номер ДМТ. Этот номер был на листке бумаги, который они вложили в конверт с моей заявкой. Сотрудник, с которым я разговаривал, дал мне неправильный номер. Я проставил правильный номер и на следующий день отослал «исправленную» заявку.
ДЕА также потребовали разрешение Списка 1, выданное Фармацевтическим Управлением Нью-Мехико. Я обратился к ним, и получил этот документ через несколько недель. «Теперь все зависит от ДЕА», сказал мне сотрудник Управления Нью-Мехико.
В ДЕА мне сообщили, что я получу разрешение на лабораторный ДМТ, если фармацевтическое отделение больницы и его сотрудники пройдут необходимую проверку безопасности. Бумаги пересылались из Вашингтона в Денвер, и из Денвера в Альбукерк.
Оперативный сотрудник из отделения ДЕА в Альбукерке, агент Д., приехала в университет, чтобы встретиться со мной и осмотреть фармацевтическое отделение в начале июня 1989 года. Она записала имена всех сотрудников, которые будут работать с ДМТ, а также наши адреса, телефоны, и номера социального страхования. Она обнаружила несколько нарушений правил безопасности, и велела нам купить морозильную камеру, запирающуюся на замок. Эту камеру нужно было поставить в запертый подвал, в котором хранились наркотические вещества. Она сказала, что у меня не должно быть ключа от морозильной камеры – он должен быть только у фармацевтов. Если какое-нибудь вещество вдруг пропадет, они не хотели подозревать меня в том, что я украл его.
У нее была раздражительная привычка периодически шутить «ну, это не приведет вас в тюрьму» и «не беспокойтесь – за это вас не заберут в наручниках».
Я пытался смеяться вместе с ней.
Когда мы попрощались, она подвела итог: «за все отвечает ваша задница. Если что-нибудь случится – кража, потеря, недобросовестный учет – объяснений мы будем требовать от вас».
Несмотря на то, что я испытывал беспокойство все время, что общался с ней, прощальные слова агента Д. почти напугали меня: «кстати, а где вы возьмете ДМТ для ваших добровольцев?».
В этом же месяце ДЕА в принципе утвердило мою заявку на разрешение хранения лабораторного ДМТ. Я обещал, что не буду вводить это менее качественное вещество добровольцам, и что дождусь утверждения ФДА ДМТ, предназначенного для людей до того, как начну исследование. ДЕА по-прежнему решало, можно ли мне получить ДМТ для введения людям, но этот ДМТ должен был быть другого качества.
В марте 1989 года, в течение недели после того, как университетские комитеты утвердили мое исследование ДМТ, и сразу же после того, как я отправил заявку в ДЕА, я позвонил в Сигма Лабораториз в Сент Луис, штат Миссури. «Сигма» являлись поставщикам мелатонина для моего исследования пинеальной железы человека. ДМТ был упомянут в их каталоге, и я спросил, смогут ли они мне его продать. Я сделал запрос на лабораторный ДМТ для измерения уровня ДМТ в жидкостях, содержащихся в человеческом организме. Я также спросил о наличии клинического вещества для применения на людях. В «Сигме» мне сказали, что с приобретением лабораторного ДМТ не будет проблем – единственным требованием было разрешение Списка 1, которое я должен был получить в ДЕА.