Важно вот что: будущее пластично. Прошлое, впрочем, тоже...

Edit or Delete/Редактировать или удалить

 

АВТОР: Torry-Katrin
БЕТА: BeZe
БАННЕР: ТОМатик; Martin Bohnke
ВИДЕО: Vesper
КАТЕГОРИЯ/ЖАНР: Slash, Twincest, AU, Angst, ER, Mystic, POV Tom
ПЕЙРИНГ: Tom\Bill
РЕЙТИНГ: R
РАЗМЕР: Maxi
САТУС: Закончен (1.10.2010 - 25.05.2013)
РАЗМЕЩЕНИЕ: Нигде, кроме этого форума.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: см. трейлер.

http://www.youtube.com/watch?v=EL0_wOmmVjc

 

Пролог

 

2001 год

Мрак сгущался над лесом плотной массой, заставляя дышать через боль. Будто воздух напичкали миллиардом крошечных игл, которые безжалостно вонзались в лёгкие при каждом вдохе.
Маленький мальчик в коротких шортиках и с содранными в кровь коленями смутно ощущал, как по его лицу горячими, быстрыми змейками струились слезы. Из-за обилия влаги в глазах он мог видеть лишь расплывчатые, неясные очертания места, в котором очутился, гонимый животным страхом. Ребенок забился в трещину каменного ущелья, будто дикий несмышлёный зверёк, попавшийся в ловушку к умелому охотнику. Крохотное сердечко билось с такой скоростью и силой, что всё тело покачивалось в такт его ударам. Его трясло. Челюсть мальчика мелко дрожала, и зубы периодически громко клацали, будто от холода. Он метался из стороны в сторону, как в предсмертной агонии, пытаясь забраться наверх по отвесной поверхности, четко сознавая, что ему это не под силу.
Спастись, убежать, спрятаться.
Мальчишка упрямо карабкался, превозмогая боль, вонзая и без того обломанные ногти в каменную плоть. Жалобно скулил, иногда перебиваясь на громкие приступы рыдания, переходящие в отчаянные, неконтролируемые крики о помощи. Но никто не мог прийти на его мольбы.
Ослепленный страхом, мальчик не заметил, как над ним нависла угрожающая тень, почти полностью перегородившая собой проход в ущелье, беспощадно обрывая путь внутрь спасительным лучам виднеющихся вдали фонарей, единственным, кто дарил надежду.

Из груди мальчика вырвался поистине ужасающий пронзительный вопль. Он шарахнулся в сторону, тут же больно ударившись спиной о безразличную каменную стену, и взвыл еще громче, так отчаянно и протяжно, словно волчонок, лишившийся матери. Испугавшись собственного голоса, он сполз спиной вниз, обхватив дрожащими руками костлявые коленки, сбитые в кровь, и тихо захныкал, изо всех сил жмуря воспалённые веки, всё ещё надеясь убедить себя, что это только сон. Самый страшный и реальный из всех. Кошмар, в котором некуда бежать.
Вот совсем скоро мама услышит, что он кричит во сне, и тут же примчится к нему в комнату, испуганно потеребит свое чадо за плечо, и тот проснется, и будет долго хлопать заспанными глазами, часто дыша и с облегчением понимая, что ночной кошмар закончился.
Но вместо маминого голоса послышался щелчок снимаемого предохранителя, и мальчишка в панике распахнул глаза, чувствуя, как все его тело липкими и холодными щупальцами обхватывает ужас.

- Пожалуйста! Не надо! Я умоляю вас! Не надо!
- Ты должен умереть.
- Нет, нет! Я ничего не понимаю. Пожалуйста! Я сделаю всё, что вы скажете, только не убивайте, умоляю! Я ничего не делал!
- Но сделаешь, чёртов псих! И я буду тем, кто остановит тебя, я…Я должен спасти её...нас всех. Должен, слышишь?!

Вытянутая рука, держащая пистолет, мелко тряслась, то и дело сбивая прицел. Палец на курке вспотел и непроизвольно дергался, скользя по ледяной поверхности железа от неимоверного напряжения. В душу убийцы снова закралось мерзкое чувство – сомнение.
Мужчина встряхнул головой. Он должен. Обязан!

- Нет! Умоляю, отпустите! Дяденька, ну пожалуйста!!
- Заткнись… Заткнись, ЗАТКНИСЬ! – в панике твердила тень, прикрывая одно ухо рукой, морща лицо в зловещей гримасе.
- Я вам денег из дома принесу, сколько скажете! И никому не выдам, клянусь!
- Я должен убить тебя, брат. Я не могу поступить иначе, понимаешь? Ты знаешь… Ты всё знаешь, догадываешься, что я прав… Когда-нибудь ты поймёшь меня. Поймёшь и простишь. Всё закончится, так и не начавшись. Здесь и сейчас.
- Я не ваш брат! Мой брат Том! Он мой близнец, слышите? Мы одинаковые! Я не знаю вас! Это ошибка! Ошибка!
- Если бы…
- Нет, нет… Что вы… О, боже, нет! Вы не можете сделать этого! Не надо!! Умоляю вас! Пожалуйста!
- Убивать легко… Убивать легко!
- Что? Нет… Нет! Вы сошли с ума! Отпустите меня, пожалуйста!
- Я люблю тебя. Прости.

Секунда и выстрел.
Оглушающий, разящий, беспощадный.
Решающий для обоих.

Завораживающий струящийся белый полупрозрачный дымок из дула пистолета, как бы нехотя поднимающийся всё выше в небо, оповестил о том, что всё кончено. Выбор сделан. Обратной дороги нет.

 

I ЧАСТЬ

ГЛАВА 1

 

 

Тому страшно, кто греха ещё не совершал.
А кто уже совершал его, - чего бояться тому?
Разве мёртвый боится смерти, а не живой?
А мёртвый смеётся над живыми и над страхом его. ©

 

Год

Всегда любил рисовать на запотевших стёклах. Водить пальцем по влажной поверхности и слушать умиротворяющий скрип. Тихо и спокойно. И временами странно. Ты здесь, а за окном суетится целый мир, который тебя, в общем-то, никак не касается. Тот самый мир, от которого, каждый раз выходя на улицу, хочется бежать сломя голову и не оборачиваться.
Даже при выключенном свете, в кромешной тьме, бардак в комнате, освещаемый лишь фарами мимо проезжающих машин, выглядел колоссальным. Мебели по-минимуму, да и пространства не так уж и много, но мы умудрились засрать всё до такой степени, что из-под хлама одежды и прочего барахла едва виднелся подлокотник обшарпанного кресла. Когда-то чистота и порядок были для меня обязательными. Я всегда тщательно заправлял кровать по утрам, как учили, после прогулки мыл и начищал свою обувь до блеска, постоянно с удовольствием помогал маме, выполняя её несложные поручения. Сам себя порой не понимал, но мне действительно нравилось это. Я носился с тряпкой или веником по дому с совершенно идиотской счастливой улыбкой, радуясь, что из меня вышел такой полезный работник, и втайне надеялся, что мама меня похвалит, скажет, какой я у неё чудесный и замечательный, а на ужин обязательно приготовит что-нибудь особенно вкусное. Например, пирожки с вишней, которые мы все просто обожали. А теперь… Кому всё это нужно? Полный хаос. И снаружи, и внутри.

Была уже глубокая ночь, а мне никак не удавалось заснуть. Не потому, что не хотел. Не мог просто. Постоянное волнение... Это чувство не покидало меня ни на минуту на протяжении нескольких лет, но сегодня у него была вполне конкретная причина.
Я вгляделся в черноту, до боли напрягши глаза в тщетной надежде разглядеть знакомый силуэт. Я ждал, когда он вывернет из-за угла и зайдёт в подъезд, мне казалось, что это случится в любую секунду. Хотя я понятия не имел, когда увижу его снова, и увижу ли вообще. Странное дело: всегда испытывал невероятное облегчение, следя за тем, как он обувается, собираясь покинуть меня снова на неопределённый срок. Но стоило ему преступить порог и захлопнуть за собой дверь, как тут же всё моё нутро заполняла тягучая тоска, заставляя живой комок в груди предательски ныть и сжиматься от чувства горькой потери. И я начинал скучать. Так сильно и так искренне, что самому становилось страшно.

Вдалеке сверкнула одинокая молния, и тут же следом раздался оглушительный раскат грома. С севера надвигалась гроза.

- Слышал? Небо разломилось пополам. Ураган уже близко.

Я дёрнулся от неожиданности и медленно развернулся. Никогда не любил стоять к нему спиной.

Тень брата виднелась в конце коридора, возле самого порога. Он был неподвижен, и казалось, совсем не дышал. Молния снова на краткий миг озарила комнату и выхватила из темноты часть его лица. Темные, молчаливые глаза смотрели прямо на меня. Внимательно, но устало. Я не знал, что сказать или сделать, поэтому просто молча смотрел в ответ. Только заметил, что на нем, оказывается, была лишь лёгкая полупрозрачная белая рубашка, замшевая куртка, застёгнутая только наполовину, и старый шарф. А ведь сейчас ноябрь. Разгуливая в таком виде, раз плюнуть подхватить воспаление лёгких. В лучшем случае. В этом районе всегда жуткий, до костей пронизывающий ветер и постоянные дожди в придачу. Вообще-то, именно поэтому мы и переехали сюда. Ливни способствовали очень быстрой очистке кровавых пятен на земле и асфальте, смывая всё, не оставляя даже мельчайших следов того скотства, что творил мой брат.

Каждый день пытался убедить себя, что мне всё равно. Это его жизнь, его здоровье, его решение. Не маленький, знал, что делает. Теперь он дома, беспокоиться больше не о чем. Нужно было просто молча раздеться и лечь спать. Так я и задумывал сделать с самого начала, воображая его появление, но вместо этого…

- Замёрз?

Я почти видел, чувствовал, как всю его ненормально тощую фигуру колотило от холода. Будучи ещё совсем крохой, он всегда поджимал большие пальцы на руках и сжимал их в кулачки, когда мёрз. Родители умилялись этой привычке. Им даже приходилось самим поить его горячим чаем, потому что он никак не желал расслаблять пальчики. Со временем эта привычка никуда не исчезла, и если бы не обстоятельства, можно было бы сказать, что выглядит это ещё забавнее, чем прежде. Вот и сейчас. Со стороны любой подумал бы, что он зол, и вот-вот на кого-нибудь набросится, и только я знал истинное значение этого жеста. Нахлынули воспоминания. Вопреки своим, как мне казалось совсем недавно, твёрдым намерениям, мне вдруг отчаянно захотелось за ним поухаживать. Всего на день поменяться ролями. Чтобы я был старшим и сильным, чтобы за мной было последнее слово. Просто схватить его в охапку, поцеловать по очереди бледные ледяные щёки, согревая их своим дыханием, раздеть и уложить в горячую ванну с пеной и морской солью. А потом сидеть на корточках рядом и внимательно следить, чтобы он не заснул, периодически убирая чёрные мокрые прилипшие прядки волос со лба. Закутать в длинное махровое полотенце, подаренное мамой ещё в десятом классе, завернуть, словно в кокон, донести на руках до постели, осторожно прижать к себе, и начать убаюкивать, пока он окончательно не расслабится и не уснёт, пока не станет прежним. Такие вот сопливые фантазии возникали иногда в голове. Но с некоторых пор мне приходилось глушить свои родственные инстинкты. Засовывать их куда подальше и поглубже. На всякий случай.

Пока брат бесшумно приближался ко мне, я плавно облокотился о подоконник, стараясь ничем не выдать своё волнение, придать позе как можно более непринуждённый вид, заранее зная, что это бесполезно. Обмануть его мне ещё ни разу не удавалось. Каждое его возвращение натягивало мои нервы до предела, словно пружину, которая в любой момент может лопнуть и принести боль каждому, кто окажется рядом. Я привык чувствовать страх. Он стал неотъемлемой частью моей жизни. Уже навсегда.

 

Мы стояли рядом, совсем близко, лицом к лицу. Такие одинаковые и такие разные. Близнецы в комнате кривых зеркал. И каждый видел друг друга насквозь, и молчал об этом. Я – его безразличие, он – мой страх. За спиной во дворе сверкнула молния, полоснув по его телу полоской света, и я застыл в немом крике от пробирающего до костей ужаса.

- О Боже… - прикрыв рот рукой, я вжался в стекло, рискуя его выдавить, и ошарашено уставился на рубашку брата. Вся белоснежная ткань была залита кровью, в темноте казавшейся почти черной.
Билл внимательно проследил за моим взглядом, и, проведя по своей груди указательным пальцем, поднёс его к лицу, удивлённо разглядывая, будто только сейчас заметил, что перепачкался.
- Чья это кровь? – усиленно подавляя испуг в голосе, просипел я.
- Не моя. И это единственное, что должно тебя волновать.

Его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, но от глаз исходил такой холод, что меня невольно передёрнуло. Как будто резко распахнули окно посреди зимы, и ледяной ветер ударил внутрь, замораживая все мое существо.

- Что случилось?

Все движения неторопливы, плавны и даже грациозны. Как всегда. Казалось, что ни одна сила не могла вывести его из этого необыкновенного пугающего состояния равновесия и равнодушия.
Из внутреннего кармана он вытащил нож размером чуть больше кухонного, весь в тёмно-красных, уже слегка подсохших разводах. От чересчур знакомого липкого вещества на мертвом металле в руках брата меня замутило. Ноги начали неумолимо подкашиваться, словно кто-то невидимый выбил опору из-под них, и я был вынужден опереться на локти, чтобы удержаться и не упасть. Билл улыбался так широко и искренне, будто демонстрировал приготовленный собственными руками яблочный пирог, а не орудие убийства. Его глаза сверкали. Он явно был доволен собой и произведенным эффектом.

- Где твой пистолет?
- С ним стало скучно. Всё происходит слишком быстро, я не успеваю вдоволь насладиться процессом. А он… - холодным острием брат прочертил вдоль моей шеи уродливый узор, оставив там бледно-розовый след, почти с любовью глядя на острое блестящее лезвие. - Он понимает меня с полуслова. Разукрашивает тела медленно и красиво, с особым искусством. Я рисую на них, Том, как художник кистью…

Тошнота подкатывала к горлу. До предела. Поспешно отвернувшись, я зажмурил глаза, практически перестав дышать. Краем уха услышал, как брат стремительно приблизился ко мне вплотную, опаляя дыханием висок и ухо. В нос мгновенно ударил рвотный запах свежей крови.
Его рука начала опускаться вниз по шее, издевательски ласково пробираясь к груди, заползая под расстёгнутый ворот моей рубашки. Не рассчитав силы, со злостью отшвырнул его назад, и Билл с жутким грохотом ударился об угол шкафа. С ужасом наблюдая за тем, как он зашипел и поморщился от боли, потирая ушибленный затылок, я мысленно приготовился к самому худшему и инстинктивно забрался на подоконник, обхватывая колени руками, словно эта поза могла сделать меня невидимым. Я прекрасно понимал, чем для меня может закончиться подобная вольность. Я играл с огнем, и это дьявольское пламя было слишком опасно даже для меня, его родного брата. Так и застыв с широко распахнутыми от страха глазами, я ждал реакции, которая последовала незамедлительно, но совсем не та, с которой я за эти несколько секунд ожидания уже почти смирился.
Брат снисходительно улыбнулся, и, как ни в чём не бывало, почти ласково потрепал меня по голове. Эта внезапная ласка должна была усыпить мою бдительность, но я слишком хорошо его знал, поэтому насторожился ещё больше и напрягся, ожидая подвоха. Это предупреждающий знак. Одно моё неверное движение или слово…

- Да ладно тебе, Том. Меня так долго не было, я соскучился и жутко хочу трах*ться, - ладонь опустилась на пряжку ремня и настойчиво сжала. - Неужели тебе не хочется приласкать любимого братика и провести остаток ночи в кроватке? Там так тепло и уютно…
Я спешно накрыл его руку своей, останавливая.
- Прекрати так со мной разговаривать. Сколько можно повторять? Я не ребёнок, и уж точно не вещь, которую можно взять в любой момент и попользоваться, как тебе вздумается.
- Вот как? – прищурился, недобро сверкнув темными глазами.
- Тебе даже в голову не приходило спросить меня, что я чувствую каждый раз, провожая тебя в ночь, о чём думаю, когда встречаю всего перепачканного кровью. Тебе наплевать на всех, кроме себя, а я ведь хочу помочь, Билл!
- Любишь меня?
- Но ты закрыт, - я сделал вид, что не обратил внимания на отозвавшийся тупой болью вопрос. - Сидишь за глухой дверью с мощным замком, который не взломать даже при большом желании, только если ты сам не отдашь мне ключ.
- Любишь?
- Конченый эгоист!
- Любишь.

Хотелось вопреки своим же собственным словам разрыдаться как маленькому, заплакать от беспомощности, глядя на его довольную, издевательскую ухмылку. Он совсем меня не услышал.
Воспользовавшись моим замешательством, Билл стиснул мою шею пальцами, толкая вперёд, к себе, и по-звериному облизал губы, оставляя на них мокрый след от слюны.

- Стой.
- Ну что ещё? – раздражённое шипение в рот. Брат больно дернул зубами за мочку уха, заставляя невольно рвануться в сторону. Я чувствовал, что он еле сдерживал себя, чтобы не ударить.
Уже хотел что-то возразить, но, посмотрев в его горящие от нетерпения глаза, захлебнулся в собственных словах.
- Рубашка… Переоденься.
- Не будь ханжой! Это всего лишь кровь. Разве она тебя не заводит?
- Я не могу так. Ты же знаешь… Пожалуйста, сними эту чёртову рубашку!

Простояв неподвижно несколько мгновений, яростно выдыхая морозный воздух через рот, испепеляя меня глазами, страшного взгляда которых я все это время старательно избегал, Билл презрительно хмыкнул и молча удалился в ванную.
Через минуту эта рубашка была демонстративно брошена мне прямо в лицо.

 

ГЛАВА 2

 

 

Хочешь подчинить себе человека - заставь его испытать страх. ©

 

Как и предсказывал Билл, ливень не заставил себя ждать.
Разразился настоящий ураган. Мощные порывы ветра срывали с деревьев поредевшие желтые листья, а с земли взметались остатки мусора и поломанных веток, беспорядочно вплетаясь в сумасшедший вихрь. Вскоре дождь стал таким сильным, что крупные капли, тарабанящие по крышам машин, заставляли включаться спящие сигнализации. Они вовсю вопили, раздражая слух и побуждая броситься в непогоду, чтобы расколошматить в смятое железо разоравшиеся автомобили. Однако ж никто не спешил выскакивать на улицу, чтобы выключить малоприятные беспокойные звуки. Или хотя бы просто зажечь свет и посмотреть, что там вообще происходит. Все давно спали мёртвым сном и не знали, какая красота, какое захватывающее действо происходит снаружи.

Я уселся в позе лотоса, придвинув ноги поближе, и поёжился. Несмотря на промозглый ветер и дождь, который мочил края моих штанин, закрывать окно и уходить почему-то не хотелось. Было в этом природном хаосе что-то таинственное, завораживающее. Притягивающее настолько, что можно было смотреть до бесконечности, дрожа от резких порывов пробирающего до костей ветра.
Я мог бы просидеть так несколько часов, пребывая в своем личном трансе и не реагируя ни на что вокруг. Но у каждого человека есть персональный нарушитель его спокойствия.
Брат тихо выскользнул из ванной и плавно присел на подоконник, прямо напротив меня. На нём был лишь лёгкий чёрный халат, небрежно запахнутый и завязанный на поясе. Верхние края разошлись, открывая обзору длинную шею и впалую грудь, по которой до сих пор стекали крупные капли. Они падали с густых тёмных волос Билла, которые он как всегда плохо подсушил полотенцем. Брат развёл ноги и свесил их с окна по обеим сторонам, отчего нижняя часть и без того до неприличия короткого халата задралась почти до бёдер, оголяя бледные поджарые ягодицы, на которых виднелись следы от синяков и ран, о происхождении которых я не имел ни малейшего представления. Он был без белья. Заметив, что я непроизвольно рассматриваю его, Билл с ухмылкой и нескрываемым удовольствием наблюдал за моим замешательством, раздвигая ноги ещё шире. Он прекрасно знал, что смутить меня ничего не стоит, и всегда умело этим пользовался. Я поджал губы от неловкости и слегка укоризненно посмотрел ему в глаза.
Брат широко улыбнулся:

- А что ты так смотришь? Я думал о тебе в душе. Я всегда о тебе думаю, - он слащаво улыбнулся, и нарочно медленно провёл ладонью вдоль члена, запрокидывая голову назад, продолжая пристально следить за мной из-под полуопущенных век.
- И что надумал? – безразлично.
- Тебе интересно?
- Нет.

Желая показать свое полнейшее безразличие, я отвернулся и прикрыл глаза, подставляя лицо под холодные капли. Резвая дождевая вода радостно била по коже, струйками стекала по щекам, соревнуясь в быстроте. Пара капелек пробралась мне в приоткрытый рот, приятно смочив пересохшую полость. Возвратился в исходное положение и сглотнул. Я пил дождь, очищая себя его каплями и втайне мечтая, чтобы и Биллу когда-нибудь захотелось бы того же. Очиститься.

- Кто на этот раз?

Билл нахмурился и нехотя прекратил свои нехитрые манипуляции, явно раздражаясь от резкой смены темы разговора. Он положил руку на костлявое колено и обыденным тоном заговорил:

- Миранда Стэтхэм, двадцать семь лет, посредник. Осуществляла передачу младенцев в штаты.
- Для семей, которые не могут иметь детей?
- На органы, - небрежно бросил брат и потянулся за пачкой сигарет.
- Боже...

Я резко отвернулся и зажмурился, потерев переносицу пальцами, силясь тут же забыть об этой информации, выбросить ее из головы, как ненужный мусор. Но Билл воодушевился моей реакцией и собирался продолжить. Я понимал это. Ему всегда нравилось удивлять меня, даже шокировать. Он бесился, если в ответ на его реплики я деланно безразлично молчал, ничем не выдавая свои истинные эмоции. Но такое случалось редко. Брат умел сделать так, чтобы я сидел перед ним, ошеломленно хватая воздух ртом и пытаясь осознать очередной сказанный им ужас.
Переваривая произнесённые им слова и видя, что он точно продолжит добивать меня, я молился, чтобы он молчал.

 

- Эта с*чка даже отрицать ничего не стала, представляешь?! Ни тебе оправданий, ни раскаяния, ни мольбы о том, чтобы я пощадил её жалкую душонку, чтобы оставил жить в муках совести до скончания дней, но лишь бы жить. Нет… Ничего. Ничего! Понимаешь, брат, как прогнил этот мир? До основания. Она не стала использовать свой единственный шанс раскаяться, исповедаться, попросить прощения за всё то, что она натворила за свою недолгую греховную жизнь. Эта тварь даже не попыталась.
- Ты не святой отец, чтобы тебе исповедовались.
- У неё осталась годовалая дочка. Милая, пухленькая девчушка с белокурыми хвостиками, - не обращая на мои слова никакого внимания, продолжил Билл. – Разве это не причина для исповеди? В тот момент она думала только о себе, дрянь! Она хотела умереть, понимаешь? Хотела сдохнуть! Этого я не учёл.
- Что, оргазм от убийства был не таким сильным как обычно? Бедняга, - я буквально упивался его бессилием перед ситуацией, издеваясь. – Не скажу, что понимаю тебя, но искренне сочувствую.

Брат полоснул меня острым взглядом, от которого я моментально напрягся всем своим существом и пожалел о выпаленных словах. С громким животным рыком, словно взбесившаяся пантера, он подался вперёд, заставляя нас столкнуться носами. Наши лбы оказались тесно прижатыми друг к другу. Эффект был ошеломительным. От неожиданности и страха у меня остановилось сердце, всего на несколько мгновений, но этого хватило, чтобы почувствовать удушье. Я начал судорожно глотать воздух ртом и захрипел, приложив ладонь к горлу, будто пытаясь обнаружить там причины закупорки лёгких. Хотелось быстрее отодвинуться, уйти, выпрыгнуть из окна, что угодно, лишь бы не видеть сейчас этих чёрных бездонных глаз, полных неконтролируемой ненависти.

- Таблетки, - из последних сил просипел я, дрожащей рукой указывая в направлении прикроватной тумбочки. - Там. Быстрее.
Билл даже не пошевелился.
- Ты вполне можешь обойтись и без них, если захочешь.

Я в отчаянии замотал головой и вцепился в подоконник, пытаясь совладать с приступом, но ничего не выходило. Из груди с каждым выдохом выходили сдавленные устрашающие хрипы, смешанные с жалобными беспомощными стонами.

- Тебе не нужны таблетки, тебе нужен я.

Билл схватил меня, задыхающегося и потому даже не пытающегося сопротивляться, и прижал к себе, буквально заставив вдавиться в него всем телом. От резкого удара весь оставшийся воздух с шумом вылетел из моих лёгких, словно из воздушного шарика. Я почувствовал, как стремительно уменьшаюсь в размерах, теряя ощущение границ собственного тела, сливаясь с плотью брата, как если бы он выбил из меня дух и захватил его в плен. Я почти не дышал, а больное сердце из последних сил пыталось упрямо биться, будто желая что-то доказать. Брат держал меня так крепко, что не было ни единого шанса пошевелиться. В какой-то момент я осознал, что обнимаю его в ответ, тычась лицом куда-то в шею, как голодный младенец, ищущий жизненно необходимую грудь матери. В ушах образовался звуковой вакуум, а перед глазами стремительно распространялась чернота. Мелькнула догадка, что мои глаза закрыты, но это было не так. По вибрации, исходящей из груди Билла, я понял, что он что-то говорит мне, но я не мог разобрать ни слова. Мои мысли и тело больше не подчинялись мне. Я начал терять сознание. Мне показалось, что я парю в бесконечности, что это даже не я, а некая сущность, то, что от меня осталось. В абсолютной тишине я начал различать звук. Неясный, робкий, он будто исходил изнутри меня, но в тоже время был вовне. Гулкие удары, словно о глухую стену. Так обычно бьётся сердце. Здоровое, сильное, мощное. Не моё. Чужое, но такое знакомое. Эти удары - словно музыка, которую хотелось напевать. И я начал воспроизводить эту мелодию, повторяя её про себя, нота в ноту, пока лёгкие снова не раскрылись, а кровь, словно сорвавшись с цепи, побежала по венам, заставляя моё собственное сердце мучительно больно пробуждаться от спячки, от той секундной паузы, которая, казалось, длилась вечность. Меня со свистом вытянуло из темноты, и я увидел перед собой землю с высоты восьмого этажа. Только моргнув, понял, что мои глаза снова открыты, но в ушах всё ещё стоял раздражающий гул.

- Ты никуда не уйдёшь от меня, если я не разрешу или сам не отпущу тебя.

Билл плавно раскачивал меня вперёд-назад и шептал на ухо какую-то чушь. Я почти ничего не понимал, но эти звуки успокаивали и дарили какое-то необъяснимое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Я был младенцем в его непривычно нежных руках, и ощущал мощное спокойствие, не посещавшее меня, казалось бы, целую вечность. Всё моё тело заледенело от того, что кровь какое-то время перестала поступать к конечностям, но в тех местах, где брат прикасался своими ладонями, кожа почти горела. Я мотнул головой, возвращаясь в сознание, постепенно приходя в себя, и снова отвернулся к окну. Ничего не изменилось: по-прежнему шёл ливень, размывая все земляные дорожки, не укрытые броней асфальта, а звуки надрывающихся сигнализаций, казалось, стали только громче. На земле образовался небольшой ручеёк, по которому беззаботно плыли сухие листья. Мир не потерпел глобальных перемен за те секунды, что меня не было в нем.
Такая высота…
Пальцы медленно сгребли послушную ткань халата на спине Билла.
А мы на самом краю пропасти. Всего одно движение, только одно единственное…
Мышцы рук напряглись так, что начали болеть. От безумной идеи закружилась голова, а сердце снова начало нервозно колотиться, отдаваясь в ушах предательским грохотом.
Если бы только мне хватило смелости, если бы только я мог… Вперёд, совсем немного... Всего пара десятков метров до свободы…

- Эй, эй, ты куда это собрался? - брат хорошенько встряхнул меня, заставив вскинуть на него взгляд. Он улыбался, лаская меня своими странно теплыми глазами, проверяя, всё ли со мной в порядке. - Говорил же тебе, я - твоё лекарство. И только мне решать, жить тебе или умереть.
- Псих, - слово вырвалось прежде, чем я успел о нём подумать.
- Разве?
Я только кивнул и прикрыл глаза. Меня всё ещё шатало.
Билл бережно взял в ладони моё влажное от пережитого лицо, поглаживая большими пальцами по впалым, совсем как у него, щекам.
- Меня никто ни к чему не принуждает. У меня всегда есть выбор. Все решения я принимаю сам. Никого ни о чём не прошу, ни на кого не надеюсь. Я знаю, чего хочу и кого хочу. Я доволен своей жизнью. А ты живёшь с убийцей по собственной воле и делишь постель с собственным братом-близнецом, занимаясь с ним сексом. Качественно так занимаясь… А теперь скажи мне, брат, кто из нас двоих настоящий псих?

 

Он всегда спал голым, прикрываясь лишь тонкой простыней, даже когда мёрз, и по квартире часто ходил раздетым, объясняя это тем, что вся одежда противоречит нашей природе, стесняя движения и раздражая кожу. Нудист исключительно в стенах дома, он считал «все эти тряпки» бесполезными. Если ему вдруг становилось холодно, он просто залезал на меня сверху или прижимался к спине, обвивая ледяными ладонями торс. Но сам же никогда не позволял обнимать его. Когда-то я спросил его, почему он отталкивает меня и так злится, когда чувствует мои прикосновения. Он ответил, что не доверяет темноте и что ночь очень опасна для таких, как он, и слишком благосклонна к таким, как я. Все мои попытки выяснить значение этих пространных слов потерпели крах.
Кем только мне не приходилось быть рядом с ним. Живой батареей, чье тепло билось в венах потоками крови. Гарантией того, что после очередной резни у него будет насыщенный, ненормальный секс. Игрушкой, которую можно было вертеть в разные стороны до тех пор, пока у нее не закружится голова.
И только близким человеком, в обычном понятии этого словосочетания, я никогда не являлся.

Под его подушкой всегда лежал пистолет. Он клал его туда каждый вечер, перед тем как лечь. Сейчас его сменил огромный уродливый нож. Я всегда думал, что брат боится мести тех, чьих родных и близких он убил, будто они могли ворваться сюда в любой момент и застать его врасплох. А может, дело было в другом? Может…

Я резко втянул в себя воздух, неожиданно почувствовав на своей груди холодные пальцы, насильно вырвавшие из туманных раздумий. Билл легонько засосал мою кожу на верхних позвонках и ласково потерся носом о шею.

- Скажи, Том, тебе никогда не хотелось меня убить?

Живот скрутило жгутом, а пальцы непроизвольно сжали край подушки. Пришлось задержать дыхание и замереть, мысленно считая до десяти, чтобы не выдать себя.

Один, два, три…

Я промолчал.

 

ГЛАВА 3

 

 

Если кошка ест с мышью из одной тарелки, то, вы думаете, она проникнута сознанием?
Как бы не так. Её заставили силой. ©

 

Сквозь пелену зыбкого сна я почувствовал, как что-то ползет вниз по груди, щекоча кожу. Наверняка опять какая-нибудь мошка или, и того хуже, таракан. Так сильно хотелось спать, что эта мысль лениво проковыляла где-то в глубинах сознания и так же незаметно исчезла, как и появилась. Переворачиваться на другой бок не было желания, открывать глаза тем более, поэтому я просто попытался быстро смахнуть что бы там ни было и провалиться в умиротворяющее небытие, в котором так нуждался после пережитого стресса. Однако, даже после моего движения, это нечто, замерев лишь на секунду, снова продолжило свой путь, только уже гораздо стремительнее, и пока я соображал, что вообще происходит, нехотя разлепляя веки и быстро моргая, оно уже заползло мне в трусы и начало поглаживать член.
Сон как рукой сняло. Я подскочил на постели, как ужаленный, но не успел даже перевернуться на спину, как брат придавил меня к кровати, молниеносно навалившись сверху. Оказывается, солнце уже почти взошло и настойчиво пробивалось сквозь рваные занавески, ловко пробравшись через дырки в легкой загораживающей ткани, образовало своими лучами на противоположной стенке причудливую композицию из световых точек. Пока я переводил дыхание и ждал, когда сердечный ритм снова войдёт в норму, брат ослабил хватку и лёг рядом, прижимаясь к спине всем телом, просунув между моих ног свою. Руку он так и не вытащил.

- Билл, ради всего святого, не делай так больше. Ты меня до смерти напугал.
- Ты так ворочался, я думал, не спишь, - напряжённо прошептал брат мне в самое ухо, попутно засовывая туда язык. Кажется, он успел завестись не на шутку. Всё его тело будто пылало, кожа была непривычно горячей и даже успела покрыться испариной. Он методично толкался своим возбуждением мне чуть ниже поясницы и тихонько постанывал от нетерпения. До меня, наконец, дошло, зачем он разбудил меня в такую рань. Билл был, пожалуй, самым ярким представителем жаворонков. Вставал с первыми лучами и начинал заниматься своими делами. Собственно, чем именно он занимался в это время я не знал, так как сам всегда дрых без задних ног почти до обеда. Как правило, он меня никогда не будил, за что я был ему очень благодарен. Но в каждом правиле есть свои исключения.
- Ты уверен, что тебе это нужно? Сейчас, - сделал акцент на последнем слове, давая понять, что он выбрал не самое подходящее время. Мне не только не хотелось, но и не было на это никаких ни моральных, ни тем более физических сил. Я мягко сжал его влажную ладонь и осторожно вытащил из своего белья, переложив на живот. Главное, без резких движений. Он и так никогда не принимал отказов, а уж тем более в таких интимных вопросах. Слово «нет» раздражало его и приводило в ярость.
Билл замер. Я не мог видеть его лица, но отлично чувствовал на себе довлеющий взгляд, который явно не предвещал ничего хорошего. А эта пауза была сродни фразе «Казнить нельзя помиловать». Осталось дождаться, когда, а главное, где он поставит запятую.
- Что за вопросы? Том, меня не было два дня. Двое суток без меня и ты считаешь, что имеешь право задавать такие вопросы?
- Я просто… - предпринял попытку быстро объяснить, но брат зажал мне рот скользкой ладонью, не дав сказать больше ни слова. Я обречённо прикрыл глаза.
- Всё это время я думал только о тебе, Том. Думал, как вернусь домой, как ты встретишь меня, приласкаешь, сделаешь всё, как я люблю. А что я вижу? Отказ? Холод? Безразличие? Я скучал по тебе. А ты, брат, ты ждал меня?
Рука медленно соскользнула с моего лица, давая возможность снова говорить. Но я знал, что ему не нужен ответ. Ему нужно было моё абсолютное повиновение. Подождав с минуту, и не заметив никакого сопротивления, он с двойным напором принялся ласкать меня везде, куда только мог дотянуться. Не знаю, что побудило меня к таким действиям: попытка что-то доказать самому себе или банальная склонность к суициду, но сейчас только одно имело значение - я снова остановил его руку, карабкавшуюся по моему бедру, и крепко сжал её. Второй раз за утро выразил протест.
В горле образовался ком из страха и волнения.
- Ты устал, тебе нужен отдых, - я постарался сказать эти слова максимально твёрдо, но спокойно.
Какое-то время ничего не происходило. Ощущалось лишь его звериное дыхание на щеке и шее, которое с каждым выдохом становилось всё громче и интенсивнее, пока не участилось до такой степени, что мощные целенаправленные струи воздуха не начали задевать мои ресницы, заставляя часто моргать. В какой-то момент я осознал, что больше не чувствую на себе тепла его тела, а уже через долю секунды оказался лежащим на спине. С приставленным к горлу ножом.
Брат сел сверху, с силой вдавливая меня в диван, больно упираясь левой рукой в грудь. Его ноги так туго сжали мою талию, что на ней наверняка потом останутся огромные синяки. Острое блестящее лезвие маячило прямо перед лицом, автоматически заставляя следить за бликами, отражающимися на его поверхности, вынуждая сосредоточится только на порезе в области сонной артерии, из которого уже начала стекать тоненькая струйка горячей крови. Я непроизвольно дёрнулся, надеясь отползти назад, но мне не удалось сдвинуться даже на сантиметр. Тощая грудь брата часто вздымалась от тяжёлого сбившегося дыхания, а костяшки пальцев побелели - так сильно он сжимал своё оружие.
- Ты тр*хался с ней?? Отвечай!
Я поднял на него удивлённо-испуганный взгляд, совершенно сбитый с толку таким вопросом.
- Что? Билл, какого хрена? – попытался отмахнуться от ножа как от недоразумения, но вместо этого получил пощёчину.
- Я спрашиваю, так натр*хался с этой потаскушкой с третьего этажа, что на родного брата сил не осталось, да?!
- О чём ты… - и тут до меня, наконец, дошло. Я прикрыл глаза, а губы сами дёрнулись, растягиваясь в нервозной улыбке. - О боже, Билл, не сходи с ума! У нас с ней ничего не было, и быть не могло. Когда ты уже прекратишь подозревать меня во всех смертных грехах и начнёшь думать головой, прежде чем тыкать в моё горло своим тесаком. Так и умереть недолго! – меня уже начало буквально трясти в истерическом хохоте. Подобные сцены брат устраивал мне с завидной регулярностью, поэтому в такие моменты я уже давно перестал воспринимать его угрозы физической расправы всерьёз.
- Ах вот как… Смеёшься надо мной… - Билл поджал губы и начал медленно кивать, словно раздумывая, как поступить дальше, что сделать, чтобы окончательно не упустить надо мной контроль.
- А что ещё прикажешь делать? - я всё ещё улыбался, и уже совершенно без страха смотрел ему в глаза. - Перестань ревновать меня ко всему, что движется, легче жить станет, поверь. А то нервишки-то, я смотрю, совсем ни к чёрту, - взглядом указал на нож, который до сих пор давил на горло.

Брата это разозлила ещё сильнее. Он порывисто схватил меня за волосы, отбросив нож, и резко наклонился вперёд, впиваясь зубами в окровавленный порез. Я взвыл от пронзающей насквозь боли и рефлекторно обхватил его голову обеими руками, пытаясь отодрать от себя.
- Ничего не было! Билл, посмотри на меня, умоляю, посмотри же на меня!! – мой крик, наверняка, слышали все соседи. Боль стала нестерпимой. Брат всё-таки услышал и оторвался от моей искалеченной шеи. Его всего трясло, словно в лихорадке. Взгляд мутный, сумасшедший, как будто сквозь меня, а на губах и подбородке красовались кровяные разводы. Нужно было быстро привести его в чувства, пока не стало слишком поздно. Медленно, боясь сделать хоть одно резкое движение, положил руку ему на голую коленку и начал успокаивающе поглаживать раскрытой ладонью. - Я не был у неё, слышишь? Правда, не был. Ты же сам запретил мне выходить из дома, пока тебя нет, забыл? Всё то время, когда ты отсутствовал, я был здесь, сидел на том самом подоконнике, на котором ты меня и нашёл этой ночью. Я ждал тебя. Всегда жду. Мне небезразлично, где ты и что с тобой. Я переживаю, волнуюсь, не нахожу себе места, и даже никогда и не думал об измене. Ты занимаешь все мои мысли, Билл, какими бы они ни были. А Марисса…она же проститутка и весь дом об этом знает! Что я забыл у неё, ну сам подумай? – я подключил вторую руку, и сейчас, мягко надавливая под его коленками, пытался хоть немного расслабить мышцы ног, которые до сих пор до ноющей боли стискивали мне талию и бёдра.
- Она давно положила на тебя глаз, - тихо отозвался брат, медленно моргая, словно выходя из какого-то затяжного глубокого транса. Его взгляд стал, наконец, осмысленным, и он снова уставился на меня. - Я же вижу, как эта подстилка каждый раз смотрит на тебя, проходя мимо. Разве что слюни не пускает и кипятком не ссыт от предвкушения. Я знал, знал, что однажды она раздвинет перед тобой свои ляжки, и ты не устоишь! – Билл со злостью ударил по подушке рядом с моим лицом.
- Она мне не нравится, как я могу заниматься с ней сексом, если у меня на неё даже не встаёт! Чёрт, Билл, как тебе такое вообще в голову могло взбрести?!
- У меня хорошая интуиция, она меня ещё ни разу не подводила, знаешь ли, - его лицо находилось всего в десятк сантиметрах от моего. - И сейчас я чувствую, что ты мне врёшь!! – со всей мощи прокричал Билл и снова выпрямился надо мной.
- Я не могу ей запретить смотреть на меня! Это же полный бред! Пусть хоть глаза сломает, какая разница, я-то тут при чём?! – я был совершенно сбит с толку и не понимал логики брата. Я уже давно перестал его понимать.
- Ты не захотел меня. Сегодня. Сейчас. И это после того, как меня не было рядом два дня. Всего каких-то сраных два дня и ты говоришь мне «нет»? Билл, ты устал, отдохни, - брат передразнил мои недавно сказанные слова. - И ты предъявляешь мне в вину, что я подозрительный? Я? – по его взгляду я понял, что он уже накрутил себя до такой степени, что остановить его не представлялось возможным. Оставалось только смириться и пережить бурю. - Том, просто признайся, что твой член побывал в её грязной м*нде, и возможно, только возможно, я оставлю тебя в живых.
Я закрыл глаза и убрал от него руки, положив их вдоль тела, пытаясь абстрагироваться. Меня настолько вымотала эта истерика, что не осталось больше никаких сил что-либо возражать или пытаться и дальше оправдываться. Мне вдруг стало до безобразия безразлично. Осточертело.
- Делай, что хочешь. Мне всё равно.
- Вот как? Посмотрим, как ты заговоришь, когда я проткну насквозь твоё еле трепыхающееся больное сердечко.
Мне внезапно так отчаянно захотелось ему врезать, что потребовались просто титанические усилия воли, чтобы сдержать себя. Наверняка всё мое лицо покрылось красными пятнами от гнева. Я каждой клеточкой чувствовал, как подхожу к точке кипения. Чтобы хоть как-то успокоиться, сжал пальцы в кулаки, силой вдавливаясь ногтями в чувствительную кожу ладоней.
- Я сказал тебе правду. А то, что ты, псих больной, мне не веришь, то это уже твои проблемы, ясно?
Воспользовавшись замешательством Билла, резко поднял корпус и, упершись ему в грудь, со всей дури отпихнул от себя, заставив повалиться на спину и слететь с меня полностью. Не теряя даром времени, я быстренько встал на колени и на четвереньках пытался отползти на другой край кровати, чтобы успеть добежать до двери ванной. Однако ж я не учёл профессиональных навыков, скорость движений и молниеносную реакцию брата. Он ловко схватил меня за лодыжки, заставляя беспомощно распластаться на животе. Я больно ударился носом о жёсткий матрас, но брыкаться не перестал. Всё тело работало как на автомате. Билл начал заползать сверху, карабкаясь по моим ногам и спине, обездвиживая окончательно.

 

- Куда это ты собрался? – зашипел мне в ухо. - Решил сбежать от любимого братика, даже не поцеловав на прощание в щёчку? Нехорошо, Том, я тобой очень недоволен. Плохой мальчик! – я получил удар в бок, рефлекторно согнулся пополам, насколько это было возможно, и закашлялся. Билл в это время скрутил мои руки за спиной, и уселся на бёдра. Я чувствовал, как он наклонился назад, очевидно потянувшись за забытым ножом. Рискуя вывернуть себе суставы, я чудом стряхнул с себя ослабившего контроль брата и набросился на него прежде, чем он успел схватить оружие.
- С*ка! - пальцы с силой сомкнулись на тонкой шее и принялись душить. Я не мог контролировать себя, всё, что я хотел – услышать хруст его позвонков.

Билл вытаращил глаза и вцепился в меня, пытаясь хоть немного ослабить хватку, но безуспешно - преимущество подло переметнулось на мою сторону. Он начал хрипеть, взгляд с каждым мгновением все более терял осмысленность, а глазные яблоки неестественно закатывались внутрь до тех пор, пока не стали почти белыми. Руки Билла постепенно слабели и отпускали мои, прекращая бесполезное сопротивление. Он едва слышно хрипел, пару раз дернулся и обмяк. И тут на меня словно вылили ушат ледяной воды. С ужасом от осознания того, что натворил, я отдернул руки от беззащитной шеи. Поздно. Брат уже не двигался, и, казалось, не дышал.
А я весь похолодел до кончиков пальцев.

- Билл… - я вложил в это имя все свои оставшиеся силы, но наружу не вырвалось ни звука. Даже на шепот меня не хватило. От дикого страха голос просто исчез. - Билл, слышишь меня? Очнись! – я начал колотить его по бледным щекам, но безрезультатно. Брат молчал, оставаясь полностью неподвижным. - Нет, нет, ты не можешь…господи, да что же это… - дрожащей рукой хотел дотронуться до его шеи, чтобы пощупать пульс. Я почти уже дотянулся, как внезапно её движение остановила чужая рука, сжавшая кисть с такой силой, что кончики пальцев потеряли чувствительность. Я задохнулся от неожиданности. Почти черные глаза Билла смотрели прямо на меня, не мигая. Не успев даже сообразить, что произошло, я оказался лежащим на спине. Брат давил на мои колени, пытаясь добраться до моего лица, но я упирался ему в грудь ступнями, не подпуская ближе. Предприняв ещё одну попытку, он буквально запрыгнул сверху, оказавшись между моими ногами. Скорость прыжка была такой большой, что мы по инерции заскользили на простынях и копошащимся комком свалились с кровати. Зацепившись за простыню как за спасательный круг, я стянул вниз все подушки и лежащий на них нож.

- Ну что же ты, братишка, такой доверчивый? Такой наивный, аж блевать хочется! – с отдышкой шептал Билл, оттягивая назад мою голову за дреды, одновременно пытаясь ударить коленкой в живот.
Я понял, в чём состоял фокус. Он хотел испугать меня до такой степени, чтобы я, находящийся до сих пор в шоке от понимания, что мог потерять его навсегда, находился без сил, абсолютно не в состоянии больше сопротивляться. К слову, его план сработал. Повернув голову влево, я увидел лежащий на расстоянии вытянутой руки нож. Решение пришло моментально, и пока Билл усердно старался нанести мне как можно больше ударов, я схватил холодное оружие прямо за лезвие, и, собрав всю свою оставшуюся энергию, направил её на брата, заехав локтём прямо в лицо. Он рефлекторно схватился за нос, из которого ручьём хлынула кровь, и застонал. Я снова пополз на коленях по полу, но вдруг понял, что больше не слышу брата. Сердце бешено забилось в предчувствии опасности. Резко развернувшись, увидел, как Билл уже почти настиг меня. Я зажмурил глаза и закрыл лицо руками.
Сначала даже не понял, что произошло. Медленно подняв веки, увидел брата, лежащего на спине возле кровати и держащегося за своё плечо. Билл морщился и едва слышно ругался себе под нос. А я смотрел, словно завороженный, как сквозь его плотно сжатые пальцы сочится кровь. Быстрая, алая и наверняка горячая. И тут до меня дошло: я не выпустил нож из руки, он по-прежнему был у меня. Переведя взгляд на лезвие, обнаружил на нём красные капли, неторопливо падающие на пол. Сознание никак не могло собраться в кучу и соотнести друг с другом эти два события в одну целостную картину. Я просто смотрел, как он корчится от боли, совершенно ни о чём не думая, отказываясь верить, что я причинил вред близкому человеку. И только тихий смех, как сквозь туман донёсшийся до моих ушей, будто катапультой вышвырнул обратно в реальность. Всё ещё плохо соображая, снова взглянул на орошенное родной кровью лезвие, и одним резким движением выбросил его под кресло, отползая подальше.
На ватных ногах кое-как поднялся и подошёл к Биллу, тут же присаживаясь рядом на корточки.

- Очень больно? – попытался убрать его руку, чтобы оценить глубину раны, но он не позволил.
- Всего лишь ещё один след, каких у меня уже десятки, - брат, широко улыбаясь, разжал ладонь и развёл руки в стороны, демонстрируя мне своё тело, которое было всё в синяках и таких же тонких порезах. Разница лишь в том, что они уже затянулись и превратились в тонкие, едва заметные рубцы. - Только вот не думал я, что доживу того момента, когда мой любимый младший брат, наконец, проявит характер и покажет своё истинное лицо. Эта кровь в твою честь, Том. Браво! – Билл, смеясь, погрузил палец в рану, запачкавшись своей же кровью, и демонстративно медленно облизнул его.
Эти слова и то, каким тоном они были сказаны, задели меня. Не в состоянии больше смотреть на его довольную физиономию, я встал с пола и побрел в ванную, пытаясь вспомнить, если ли у нас хоть что-то, чем можно было бы обработать рану.
- Ляг на кровать. Плечо нужно перевязать, пока не пошло заражение.
- Да брось, кому это нужно? Мне нахер не сдалась твоя забота, ясно?
Я видел, как Билл, кряхтя, забрался на развороченную кровать. Его сумасшедшая улыбка, не сходившая с губ до сих пор, меня жутко взбесила. Что его так развеселило? Или он действительно только и ждал, когда я его порежу? Этому так искренне радуется сейчас?! Псих…
- Будет щипать, - слова вырвались совершенно непроизвольно, когда я поднёс смоченную ватку к кровоточащему порезу. Билл захохотал ещё громче.
- Какой же ты всё-таки…
- Какой? Знаешь… – с вызовом посмотрел ему в глаза. Мне надоели эти издевательства. Хотелось сказать, что я делаю это не ради него, а для успокоения собственной совести, но вовремя вспомнил, что врать я никогда не умел.
Зашипев от неприятного ощущения, Билл поморщился и уставился на меня с каким-то загадочным выражением лица, пока я заматывал его плечо бинтом.
- Ты не переживай, - ласково произнёс брат. - На мне как на собаке – всё моментально заживает.
- Прости, - на грани слышимости. Несмотря на то, что я всё ещё был зол на него, чувствовал себя отвратительно. Будучи мирным человеком, я никогда и ни с кем даже не дрался, не говоря уже о том, чтобы использовать оружие. И вот сейчас я чуть не убил человека, и не просто человека - родного брата, своего близнеца. Его сердце могло перестать биться, и всё из-за меня. От понимания того, что могло произойти, закружилась голова. Я отложил бинты с ножницами и совершенно бессознательно взял его за запястье, погладив большим пальцем мягкую кожу. Пришлось поджать губы, чтобы скрыть хотя бы часть истинных эмоций.
– Это случайность. Я бы никогда… Ты веришь, никогда…
- Знаешь, что, Том?
Я замер, исподлобья взглянув на брата. Его взгляд вдруг потеплел, и, казалось, стал менее черным, а улыбка потеряла свою надменность. Все черты лица сгладились и стали более мягкими, даже детскими. Раньше он всегда был таким. Много лет назад.
- Что?
- Вот теперь я тебе верю.
Казалось, Билл был абсолютно счастлив сейчас. Он положил свою измазанную в крови руку поверх моей, а я, как последний кретин, не выдержав, разревелся.

 

 

* * *

Если человек меняется, этому событию всегда что-то предшествует. Долгие годы ты живёшь с ним под одной крышей, изучаешь, привыкаешь, и думаешь, что сюрпризов ждать неоткуда, но в один момент вдруг начинаешь понимать, что перед тобой уже совсем не тот, кого ты знал столько лет. Будто подсунули его точную копию, муляж, выбили из него всё знакомое тебе и напичкали всяким хламом неизвестного происхождения. И если тебе не всё равно, если для тебя этот человек хоть что-то значит, ты начинаешь искать причину, хоть какое-то объяснение таких кардинальных перемен. Ломаешь голову, копаясь в прошлом, пытаясь вспомнить, как и когда ты упустил момент, тот самый, который так изменил всю твою жизнь, вашу жизнь. Может, ты что-то не так сказал или сделал, обидел или как-то задел? Хочешь найти хоть что-то, любую зацепку, чтобы ответить на главный вопрос: «Почему?». Да, он никогда не был такой размазней, как ты, да, в отличие от тебя, всеобщего любимчика учителей, его несколько раз приводили к директору и слали жалобные письма с пометкой «оставлен после уроков за непристойное поведение». Да, он никогда не плакал, если видел сбитую собаку или кошку у дороги, и да - вы с ним всегда были разными, но всё же было в нём что-то до боли знакомое. Такое тёплое и родное, то, за что ты мог простить ему всё и сразу, не раздумывая. Совсем недавно он хотел тебя убить, а через несколько минут уже лежит на тебе сверху, виновато заглядывает в глаза и зализывает рану от пореза, который сам же и нанёс. И кажется, между этими двумя людьми нет ничего общего. Почти вечность между «до» и «после». Но всё это - мой брат. И, наверное, я совсем съехал с катушек, возможно! Пусть так. Но от себя ведь не спрячешься… Он мне нужен. И за такие моменты, как этот, я готов отдать многое.

- О чём задумался? – Билл чувственно засосал мою нижнюю губу, слегка зацепив её зубами, оттягивая. Его нога плавно двигалась вдоль моего бедра вверх-вниз, вызывая по всему телу стаю мурашек.
- Хочу, чтобы ты всегда был таким, - честно признался я, зарываясь всей пятернёй в его густую копну жёстких волос.
- Том, не порть момент, - он поморщился и прижал мою ладонь к своей щеке.
- Я и не пытаюсь. Наоборот, видишь, даже почти не дышу, лишь бы не спугнуть тебя.
- Я же не ворона на заборе. Меня не так-то легко спугнуть, - брат высунул кончик языка, дразнясь, чем вызвал у меня смех.
- А что, кое-что общее есть.
Билл состроил смешную рожицу и снова поцеловал меня. На этот раз глубоко, с напором, так, что перехватило дыхание. Его глаза блестели, а на губах красовалась совершенно блаженная улыбка.
- Том? – он принялся накручивать мою дредину себе на палец и прикусил краешек губы, будто и правда стесняясь.
Эта картина вызвала у меня новый приступ смеха. Я весь затрясся от хохота, придерживая брата за бока, чтобы он не свалился.
- Ты напоминаешь мне нашкодившего котёнка.
- Опять смеёшься? Так и знал.
- Ну ладно, ладно, больше не буду. Что ты хотел сказать?
- Обещаешь?
- Что?
- Что не будешь смеяться. Знаешь, мне ведь непросто сейчас…
- Обещаю, - я провёл пальцем по линии губ и подбородка, не в силах оторваться, любуясь его красивым лицом, которое портила лишь небольшая припухлость возле носа – последствие моего удара.
- Я хотел попросить прощения.
- Билл…
- Нет, послушай, Том, не перебивай. Я недолго… Просто хочу, чтобы ты знал, что ты для меня…

Звонок мобильного заставил вздрогнуть нас обоих. Я посмотрел на тумбочку, где лежал мой телефон и машинально потянулся за ним.

- Оставь его. Потом перезвонишь, - Билл пытался остановить мою руку, но я уже взял надрывающийся сотовый и умоляюще посмотрел на брата.
- Нужно ответить. Может, что-то важное.
- Какой идиот будет звонить в такую рань? Том, не отвечай, пожалуйста, - он начал судорожно обцеловывать всё моё лицо, желая отвлечь.
Я кинул взгляд на дисплей.
- Это мама.

Билл замер. Я чувствовал, как его дыхание будто прекратилось на секунду, а затем снова возобновилось, выплеснувшись мне на щеку шумным потоком воздуха. Он до сих пор держал в руках моё лицо и не шевелился.

- Не отвечай. Сейчас только мы вдвоём, ей нет места здесь, - его голос неожиданно изменился. В нем появились прежняя сталь и скрытая угроза.
- Но вдруг что-то случилось? - осторожно начал я, уже поднося мобильный к уху.
- Том, нет, - сквозь зубы выдавил брат и сжал в кулаке мои волосы так сильно, что на руках выступили вены.
- Это ненадолго, Билл, обещаю. Я только…

Не успел я договорить, как он одним движением вскочил с кровати, и, даже не взглянув на меня, схватил полупустую пачку сигарет, зажигалку и пулей вылетел на балкон.
Я шокировано смотрел ему в спину и не сразу сообразил, что он совсем голый, а ведь на улице почти зима.

- Билл, что ты творишь? Оденься!

Но брат даже не обернулся на мой голос. Облокотившись о перила, он медленно затянулся и застыл в одной позе, за секунду превратившись в статую.

Разрываясь на части, выбирая между тем, чтобы ответить на звонок или пойти на балкон за братом, я неуверенным движением нажал на телефоне «Приём»

 

ГЛАВА 4

 

Поставить быстрый и решительный приговор – очень легко.
Гораздо труднее – всмотреться в явление, разобрать шаг за шагом тот путь, по которому человек дошёл до чего-нибудь такого, что считается общественной моралью достойным порицания. ©

 

Они называют его Апостол. Друзья, такие же психи, дали ему это прозвище два года назад, почти сразу же, как только он примкнул к ним, проявив необычайное рвение и энтузиазм к общему делу. Для Билла это стало равноценно насмешке, плевку в лицо, ведь он не верил в Бога. Поначалу брат был вне себя от гнева, и, не имея возможности тогда высказать им всё прямо, крушил нашу съёмную квартиру, попутно срывая злость и неудовлетворение на мне. Кричал и клялся, что прикончит их всех до единого или сдаст полиции, если ещё хоть раз кто-то назовёт его так.
Конечно же, ничего из этого Билл не сделал. Время шло, ярость постепенно улеглась, уступив место привычке, а ненавистное прозвище приклеилось намертво. С тех пор никто не называл его по имени. Только я.
Об их организации, банде, группировке… Как ни назови, суть не меняется. Мне известно об этой шайке не так много. Брат никогда не любил трепаться на тему своей «работы», все вопросы, касающиеся подробностей его темной деятельности, улетали в пустоту, так и оставаясь без ответов. Поэтому вся моя осведомлённость - результат его пьяных бредней и подслушивания телефонных разговоров.
Но однажды, поняв, что я, уже долгое время находясь в курсе дел, до сих пор не предпринял попыток сдать его, Билл смягчился. Теперь, пребывая иногда в особенно хорошем расположении духа, брат даже мог сам поведать мне о некоторых нюансах и системе взаимодействия между членами группы.
Верхушка - так они сами окрестили свое начальство - находится в Кельне. Что это за люди и какова их роль во всём этом преступном беспределе, Билл не говорил. Но, судя по его словам и весьма небрежному тону, особого страха перед ними он не испытывал.
Так же существовали информаторы, наблюдатели и исполнители. Первые вращались в самых разных сферах, и, очевидно, людьми они были тоже далеко не бедными. Со всеми остальными их объединяла какая-то общая цель, убеждение. Как я понял, их общий смысл заключался в том, что наша планета нуждается в тех, кто смог бы бескорыстно, испытывая лишь глубокую уверенность в правильности своих мыслей и действий, благородно очистить землю от «грязи».
Борцы за сомнительную справедливость. Меня воротило от них.
Очистить землю от «грязи»… Не более, чем красивые слова, словно на рекламном буклете. По мне, так все они - больные люди с неуравновешенной психикой, кучей комплексов и манией величия в придачу. Информаторы предоставляют досье на тех, кто, по их мнению, не достоин жизни. Это может быть кто угодно, у них нет никаких исключений: мужчины и женщины разных возрастов, социального положения и вероисповедания. Общее между ними лишь одно - все они «грязные».
И с этим было сложно спорить. Кто-то из «грязных» крал деньги в особо крупных размерах, убивая невинных людей, кто-то спал с собственной матерью, изменял жене, совращал малолетних, жестоко избивал своих детей. А кто-то продавал младенцев на органы, подобно Миранде Стэтхэм, последней жертве Билла.
Далее эстафету принимают наблюдатели. Они выясняют, во сколько будущая жертва уходит на работу и когда возвращается. Где отдыхает по вечерам, какие заказывает напитки, с кем спит и кого предпочитает… Они разнюхивали даже то, за какие команды болеет очередной ком «грязи», какую слушает музыку, в какое время наиболее уязвим. Наблюдатели собирали информацию по крупицам, не брезгуя даже самыми незначительными мелочами. Им было важно всё.
Исполнители, имея в арсенале все необходимые сведения, доводят дело до конца.
У Билла сразу две функции. Он никому не доверяет, поэтому предпочитает наблюдать сам. Это может показаться странным и диким, но порой брат бывает очень обаятельным. Стоит ему только захотеть - и он запудрит мозги кому угодно, даже самому заядлому скептику. Нередко он тренировался в этом искусстве на мне, но, несмотря на это, я до сих пор попадаюсь на его уловки. Билл лишь каждый раз смеётся и говорит, что я глупый мальчишка, которого жизнь ничему не учит.
Иногда на всё это уходит неделя, а иногда – месяц. Каждый раз, уходя на очередное дело, он не говорит ни о каких сроках, потому что сам их не знает. А мне остаётся ждать и просыпаться по ночам в холодном поту, понимая, что это не просто очередной кошмар. Что где-то там, на другом конце города у брата что-то пошло не так, что возможно его ранили или убили. В эти моменты даже мои самые мощные таблетки не в силах унять больное, заходящееся в предсмертных конвульсиях сердце. По три-четыре убийства на город – таково их главное правило. У каждого своя территория. Поэтому мы и переезжаем так часто. Селимся подальше от центра, в те кварталы, куда нормальный человек по собственной воле никогда бы не сунулся.
Трудно вспомнить, когда это всё началось. В какой момент Билл был спущен с предохранителя, но главное, что послужило причиной таким переменам в нём? У него всегда был непростой характер, а после ухода папы он и вовсе замкнулся в себе. Мама работала медсестрой в две смены, чтобы хоть как-то свести концы с концами, к тому же, на таблетки, которые мне необходимо было принимать для поддержания нормальной работы сердца, уходили почти все заработанные деньги. Неудивительно, что она не замечала, в кого превращался её старший сын.

Я не виню её. Нам было всего по восемь, когда отец навсегда покинул наш дом. Было лето, июнь, кажется. В памяти хорошо отложился этот день, потому что по телевизору рассказывали о череде странных убийств, которые потрясли весь город. Мы как раз вернулись из школы, и уже на пороге впервые услышали, как наши родители ругаются. Это было потрясением, ведь раньше ничего подобного не случалось. У нас была дружная семья, по крайней мере, мне всегда так казалось. Я стоял в углу и плакал, умолял их замолчать, закрывал себе уши, не в силах сдвинуться с места, и чуть не потерял сознание, увидев, как отец с силой ударил маму по лицу. А Билл, словно безразличная кукла, неподвижно сидел на ступенях, ведущих на второй этаж, без единой эмоции на лице. Лишь только крепко сжатые кулачки говорили о том, что ему было так же страшно и холодно, как и мне. Трудно сказать, что в тот момент шокировало меня больше: ссора родителей или невозмутимость брата. Он не обращал на меня никакого внимания, а я звал его по имени, я так хотел, чтобы он пожалел меня, просто взял за руку и привычно сердито прошептал «а ну-ка не реви». Я всегда послушно кивал в ответ, а потом бросался ему на шею, заливая слезами школьную белоснежную рубашку. Он не отталкивал, но и не обнимал в ответ. Он просто был рядом, и этого было достаточно. Это ли не тревожный звоночек для родителей, когда твой ребёнок ведёт себя как взрослый, когда не испытывает тех эмоций, которые должен испытывать в своём возрасте, когда ни с кем не общается и часами сидит на одном месте, глядя в даль? Они ничего не замечали, а я был слишком мал, чтобы понять - что-то не так. У меня были свои, детские заботы.
Когда мы перешли в среднюю школу, Билл уже жил в своём собственноручно выстроенном мире, в котором никому, даже мне, не было места. Он больше не будил меня по утрам, стаскивая одеяло на пол, не заходил в мою комнату без спроса, чтобы, поджав под себя ноги на подоконнике, понаблюдать за тем, как я тщетно мучаю гитару. Брат не улыбался, не шутил, не ругался и даже перестал обзывать меня в шутку сестрёнкой. Он будто специально старался сделаться невидимым, чтобы однажды окончательно исчезнуть.
Пытаюсь вспомнить хотя бы год, когда всё вдруг резко изменилось, когда наша жизнь начала новый отсчёт, но ничего не получается. Кажется, нам было по двенадцать… Брат начал все чаще не ночевать дома, пропадать сутками на улице, шляясь непонятно где и с кем. Возвращался он неизменно взвинченным, нервным и возбуждённым, а иногда даже пьяным. Ему было всё равно, что мы подумаем обо всем этом. Поначалу мама пыталась разговаривать с ним ласково, просила открыться и рассказать, что с ним происходит, но он упорно молчал, и тогда она начинала кричать. Билл не выносил громких звуков, и в отместку швырял об стену всё, что попадалось под руку. Не добившись никаких объяснений такому поведению, мама подсылала к нему меня, надеясь, что уж своему-то брату он точно всё выложит.
Как же она ошибалась… Но я не мог ей отказать, я был послушным сыном. С опаской заходя в его комнату, я чувствовал, что воздух из этого помещения весь куда-то разом исчезает, а стены предательски сужаются, загоняя в безупречную ловушку. От одного его взгляда холодных невозмутимых глаз хотелось бежать, не оглядываясь. Нет, Билл никогда не прогонял меня, он вообще ничего не говорил, потому что знал, что долго я так не выдержу, и как всегда оказывался прав.
Потом я всё-таки решился на разговор. Подошёл к нему вплотную и взял за руку, как когда-то в детстве. Я думал, это поможет ему вспомнить, что он не один, что я всё так же люблю его. Но он отшатнулся от меня, как от прокажённого, резко выдернув свою ладонь, а потом одним грубым толчком вжал в стену и едко зашипел на ухо, словно взбешенная ядовитая змея:
- Не смей. Иди играй в свои игрушки и не лезь во взрослые дела. И ко мне тоже не лезь. Никогда.

В четырнадцать мне сделали сложную операцию. Я пролежал в больнице больше двух месяцев, мучаясь с осложнениями. Врачи дружно твердили, что я родился в рубашке. Билл явился навестить меня всего раз, и то, только потому, что его попросила об этом мама. Никто не говорил мне об этом, я просто знал. До сих пор не уверен, может, виной тому сильнодействующие препараты, вызывающие галлюцинации, но могу поклясться: когда он зашёл, я чётко увидел в его глазах беспокойство, неловкость и даже…стыд.

- Мам, не нужно