Пикап будущего — загипнотизирую тебя и трахну! 23 страница
Как же я любил её обнимать, просто стоять рядом и держать её в своих объятиях.
Воспоминание об этом… Они вечны.
40.
Кухня… Так часто мы там обнимались. А в комнате лежали в объятиях. Позже мы и спать даже стали как-то раздельно, не трогая друг друга.
Она не придёт. Хочу, чтобы она не пришла. Мне нравится, когда меня обнимают, когда я сплю.
41.
Что есть наивысшая точка Вселенной? Что есть точка распорядка искусством?.. Где искать эту середину?..
Я всегда считал… Всегда — это понятие началось с того момента, когда я полюбил тебя. И вот, всегда я считал, то есть весь этот период, а кажется он был с рождения, хоть тебя тогда и не было в моей судьбе, но судьба — коварная сука, и она знала, когда именно мне преподнесёт тебя, а я блуждал и пытался разглядеть тебя во всех уголках, отдалённых и близких, но не мог найти, ведь не было нигде тебя, зато, когда увидел… Я сразу потерялся и обомлел.
Пальцы задрожали, и сам я бросился вперёд быстрей. Пошёл спешным шагом из этого места, чуть дальше…
Да, я уходил оттуда.
И чем быстрее получалось уходить, тем лучше мне становилось. Но почему?.. Судорожно я искал глазами тот путь, который и будет моим. «Если вернусь обратно как-нибудь, то и будет моей!»
42.
Мне нравилось, будто, убегать. И я отходил всё дальше и дальше. Мне уже не было чем править мои реакции, хотелось просто уйти. Ноги обрели новую силу и энергию и спешили избавиться от всего этого похода; нет! мне не хочется больше стоять там и ждать! А вдруг мои ожидания продлятся на несколько часов позже?.. Вдруг мне предстоит ждать её не полтора часа, например, а ещё часов 25?!
Такого я не мог выдержать, поэтому отдалялся. Да, конечно, я пришёл на это место, уже был здесь, и мне не нужно было сворачивать с пути… Тем более, она могла прийти сейчас…
Я остановился и посмотрел ввысь, на звёзды. Они уже были видны.
«Чёрт, что же делать?.. Что же делать?.. Что же… делать… Что же…»
Снег укутывал одинокую улицу, где я остановился. Странно, но никого не было. И почему я пришёл так рано… Встреча же была назначена перед самым новым годом. А я пришёл так рано. Так рано… На день раньше… А эта целая жизнь. И она может быть утеряна сейчас… Целые сутки. Чёрт!
Уже ни о чём не хотелось думать, но мысли всё появлялись и врезались в мою голову. Тихие и мимолётные, затем буйные и долгие. Мучительные, сложные и немые. Образы.
43.
+ - + + - + - + - - - + + - + - - + - + + - - - - + + - + - + +
- + + - + + - - - + + - - - - + + - + + + + - - + + - + - + + -
- - + + - - + - - + - + - + + - + - + + + - - - + - + + + + - -
+ - - + + - + - + + - + + - + - + + - + + - + + - + - + - - + -
+ - - - + - - + + - + + + - + + + - + + - + + - + - + - + + +
- + + - - + + - + - - - + - + - - - + + - - - - - - + + - + + + +
+ - + - + + - + - + - + + - + + + + + + + + + - + - - - - + - -
- + - + + - + + + - + + + - + + - + + - - + - - - + + + + - - +
+ - + - - - + - - - - + - - - + + + + + + + - - - - + + + - - + +
- - - - - + + + + - - - - - - + + + + - - - - - - + + + + - - + -
+ - + - + -+ - + - + - +- + - + - +- + - + - +- + +- + +-- + +
+- + -+ - + ++ - ++ - ++ - ++ +- -+ +--+ - +- -+ - + -- + +-
+ +- +-- +- +- +- -+ -- +- + -+- + -+ - ++ - +- + -++ - +-- -+
+
+
++
++
+
+-
-+
-+
+++-
++-
-+-+-
++-
+-
44.
Терпение кончалось.
Не знаю, что делать. Не знаю делать в принципе что… То ли идти обратно, то ли стоять здесь, как дураку… Дураком быть не хочется… Да и умным тоже не хочется быть.
Не нужно ничего читать, чтобы понимать что-то. Чтобы что-то понимать, нужно просто существовать в этом мире.
Мелодия звучала обрывчато. Кажется, где-то затрезвонил телефон, и кто-то, обрадованный этим, весело начал говорить: «Да, любимая! Конечно, я уже рядом! А ты где? Ты уже там?.. Ого… Тогда я лечу!»
Я устал летать здесь. Кругами.
Не нужно было приходить так рано. Хватило же ума… Но нечего на это отвечать. Только молчание и тишина пронзает уголки губ. Те не хотят даже подниматься, ведь улыбке ещё рано восходить на трон. Трепетание перед нею, вот где должна сиять улыбка… Но её нет. А будет ли?.. Будет… Я должен в это поверить! Я должен…
Широко вдохнул. Наконец-то… Зазевался. Руки испачканы.
Запах гари обхватил мой подбородок, и тот поднялся; было несказанно противно нюхать всё это… Но выбора, похоже, не у каждого человека достаточно. И не достаточно сил, чтобы осуществить определённый выбор.
Я поставил на кон всё ради этой встречи; прежде всего, своё самолюбие.
Кругами не походишь, поэтому пришлось навёрстывать километры по прямой. И сколько ещё предстоит таких повторений? Никто не знает, но знают многие что довольно-таки много.
Это не цифра. Это простое направление и точка опоры. Да, в числах есть что-то твёрдое. Они хотя бы уверенно стоят на своём. Я — 4, и значит я — 4. И никак иначе. А что есть «Я»?
45.
Я устал даже от отдыха. Отдыхать становится противно, ведь понимаешь, что ничего ты и не делаешь вовсе. Обязан ты этому обществу чем-то… Только чем? Тем, что оно из тебя выковало такого урода?.. Боже…
Тебя нет со мною, и мне мутно от этого, печально и холодно; холодно где-то глубоко внутри… Мне таинственностью уповаться только.
Да что я опять ною? Этот нытик порой меня так бесит, что я огрел бы его чем-нибудь покрепче!.. Вот и впереди я вижу бар. Нужно, наверное, зайти…
— Здравствуйте…
Без разговоров он мне сразу наливает, будто я тут в тысячный раз, и он уже знает все мои истории; и то, что я ему буду сейчас рассказывать, он тоже знает, поэтому я просто молчу и выпиваю то, чего он мне наливает.
— Ещё.
46.
Общество здесь некудышное: пара алкашей и две какие-то старые женщины. Однако на улице та же самая суета.
Вечное притворство уничтожает остатки разума и разбивает колоду карт лишь на несколько сегментов. Порой хуже будет если колода карт распадётся и по ней проедется парад машин. Или, хуже всего, если их просто порвут. Эти прекрасно-нарисованные картины, уменьшенные, они никогда больше не увидят свет, ведь мы их уничтожим сами. Сами себя и свои творения. Ничего нас не ожидает в этом мире, кроме разрушения и проклятий. Рано или поздно начнётся новая жизнь, новый мир, новая эволюция, новые развития и ветви, которые будут уходить во всё те же небеса, забывая о правде земли.
Разное погубит таких одинаковых и одиноких; даже умираем, когда вокруг куча народа, мы в одиночестве. Умираем мы все в одиночестве. Даже умираем, когда одиночество подступает нам к пяткам и тянет за них своими судорогами.
Одно по одному и повторения эти заучиваются тысячами, миллионами; скоро и миллиардами. И чем больше людей, тем больше становится этих продукционистов и роботов!
47.
А звёзд никогда и не было даже на небе. Они воткнуты глубоко в космос. Небо будет им экраном.
Я обмакнул пальцы в ней, а потом насладился вкусом. Букет спелых вишнёвых плодов опадал вместе с осенними листьями. Спешащим некуда идти, ведь все места уже заняты…
Дорога была клейкой лентой, поэтому отступить было нельзя. Мы шли и смеялись, а дальше смотрели грустно в глаза друг друга, когда нам нужно было расставаться… Я не хотел уходить от неё, поверьте! Но делать нечего, поэтому этот лёгкий ветерок превратился в пустошь.
Краски смягчались нашими звуками, а когда было поздно, становилось неуютно и губы трепетали о скором расставании, одиночестве и любви.
Такие вещи не пишутся за один присест, они обдумываются всю жизнь; каждую минуту жизни…
Морозным утром было одиноко, но что делать, если в сердце разъярённое пламя и тысячи свечей тухнут, ведь просто плавятся от одиночества и пытки. Никогда простому разуму не понять моей силы любви, моей привычки быть в тебе, быть рядом, быть так далеко… что звёзды тают; они уже не падают с небес, а просто застывают, как застывают льдинки на окне во время очередного сильного мороза. Грозе бы ударить по этим местам! но она не может…
Не могу и я уйти так далеко, чтобы забыть. Нет! мне не нужно забывать тебя, мне не нужно убегать так сильно; так сильно я тебя люблю… А простота так губит. Так просто это сказать в силах лишь простак. Ты же знаешь, как я холоден и несчастен. Но это несчастье и холод пропадают, когда рядом находишься ты. Жаль, что мне приходится ещё так долго ждать твоего прихода. Жаль, что нам обоим приходится терпеть это. Надеюсь, что тебе тоже трудно, иначе ты не любишь меня. Надеюсь, а точнее, верю, что тебе горько вспоминать все наши глупые словечки, эти обиды; но без них не было бы и нас, таких упрямых, вечных и скупых на эмоции к чужакам. Лишь себя мы можем оправдать нашей любовью, но никого другого. Лишь себя…
По причине этого я и стою здесь… А мне предстоит ждать тебя, возможно, вечность. Я постараюсь добраться до тебя, но ты же знаешь, как мне это сложно. Я отошёл от этого места ровно наполовину… Да, я разлюбил тебя наполовину… Но дальше не могу. Меня тянет вновь назад… И всё вновь приходится писать мне о любви, ведь рядом снова нет тебя, иначе б я молчал и просто одаривал тебя своим взглядом и глазами, брошенными на дно твоих глаз-колодцев, где можно утонуть в любви и счастье. Лишь в тебе. Прости, о боже мой, прости.
Я должен извиниться…
48.
И кому же верить теперь: своим чувствам или глупому ожиданию? Да, оно глупое, ведь заставляет столь неопределённое чувство запереть в рамки и пытаться узнать, таково ли оно или оно — нечто другое?! Это мерзко и глупо.
Так грустно и одиноко стоять и думать обо всём этом, слава богу, мыслей этих никто не должен слышать. Иначе мир в дерьме.
49.
Теперь мгновения летят быстрей. Приближается 8.
Ещё 11 минут и будет ровно восемь. А дальше всего час.
Каждая минута сводит меня с ума.
Нечего сказать… Лучше молчать.
50.
Своё отражение в зеркалах больше не пугает. Привычка на него смотреть, пока я один… Вредная привычка.
Скукота затягивает в самую пропасть, в эту бездну. Немая бездна полная оков и горечи от всяческих потерь и пыток.
51.
Мимолётные воспоминания превращались в сплошное нытьё!
Нытьё.
Нытьё!
Нытьёёёё!
Ныыытьё!
52.
Конечно, порой она меня не слушала. Меня жутко это бесило… Я пытался раскрыть ей душу.
Она кричала.
Я кричал.
Она. Я.
Она. Я.
Она… Я…
Крик заполнял пустоту.
Крик заполнял наши тела.
Но из-за чего всё началось?.. Точнее, почему всё закончилось?.. Да и как понять, где начало всего, а где конец?
53.
— Именно так, и никак иначе! Ты совершенно испорченный ребёнок!.. — прогремев это, она посмотрела на плиту, где который день уже стояла кастрюля; она сняла крышку, её глаза раскрылись! — Похоже, как и этот суп...
— Но мам...
«Где же ты?»
— Тебе что-то снилось? Смешно... Мы давно в такой ситуации находимся, а только тебе что-то снится. Мне, например, ничегошеньки!!! Почему же так?
Я окунулся взглядом в её ладони, потом посмотрел в сторону Солнца, которое постоянно на нас светило. Не знал, что ей можно ответить, поэтому собирал слова из сердца:
— Сложно сказать так сразу почему тебе не снится ничего, но мне снилась моя мама... Она опять исчезла.
— Почему же тебе не снюсь я?.. — кажется на её глазах появились слёзы, которые она сразу же смахнула; они улетели куда-то вдаль.
— Бесполезно об этом думать... Я не властелин снов! Мне снится то, что снится.
— Очень умно... — она засмеялась; посмотрела в сторону светила. То, сегодня было необычайно ярким. Оно не только мешало спать, но и мешало постоянно смотреть на него. Только наполовину отвернувшись от него мы смогли хоть как-то не замечать его; только по отражению лучей от наших тел, мы догадывались, что оно ещё рядом.
Чуть меньше половины показалось на часах, прежде чем я ощутил запах хлеба и вкусил его кусок, крошки которого посыпались из моих рук; я не стал ловить их, как не стал ловить этот момент, холодно провожая действо взглядом. За окном пылало Солнце, Вселенная где-то мигала звёздами, а на другой половине стола стоял вчерашний ужин, его доедала прислуга. «Вы были добры к нам сегодня, что позволили проводить взглядом свою миссис, а заодно и доесть остатки вчерашнего пиршества и гостинцев...» — жадно впитывали они в этот момент пропавшее пиво, живое вчера, но мёртвое сегодня. Час кланялся, и мы без уважения смотрели улицу: она нам приглянулась, и, решившись, мы вышли на неё, освещённую смелым светилом; теперь на ней гуляли наши гости, ведь мы купили её у мэра. Конечно, люди не знали этого, но мы дарили им эти минуты, тут же забывали о своей щедрости, скрывались опять в своих нелепо-огромных зданиях, запираясь на тысячи замков. Красно-желтые фары загромождали ночные дороги по пути к нам, которые пировали ещё одну ночь, ещё и ещё. Стулья шатались, а под ними пол, за ним и жила прислуга... Вечные их скитальческие глаза постоянно спотыкались об украшения и золотые штуки, нацепленные нашими гостями. Сами мы непрозорливо и неторопливо лишь вмешивались в местный уют.
А.
Продолжил полдень; загорелись тучи и сняли стресс. Устойчивый стереотип гонялся во мгле моих извилин и таскал меня за уши; краснея, щёки раздулись, словно арбузы. Попытка вновь не удалась, но неудачная попытка всего лишь точка, в отношении целого мира тире и запятых.
«Что?..» — произнесши она покорилась и воздвинула идею. Что?.. дважды уже неактуально... Трижды — нереально.
Что?..
. мгновение перед горьким лимоном, растаявшим между губами и озером, что уединилось в гордом ущелье .
. таящая спираль торчала из его усов, ток бил вприпрыжку гнался за разумом, который выжил .
Без ума, безумная; гонится. Скоро успокоится. Тащит на себе ещё несколько тащащих... Безуспокоенная тварь вскидывалась, навскидку приказала бить огонь; погасла последняя разумная мысль. Мы не будем писать о том, чего не было, ведь... Ложь.
Лирическое отступление: критическое замечание угловатых бровей кидается вниз с ущелья, словно маятник отсчитывает время и тянет дым; курятся скалы, курятся наркотики, котики питаются рыбой, рыба червяком; мы — тот червяк, что упали в озеро. Теперь оно иссохлось.
; что нам?
; что им?
; что каждому из ?
Переворачиваем колоду карт, ссыпаем её словно зерно — пусть поклюют. Ципа-ципа...
Страус снова воткнулся в землю.
Кончить!
Неустанный смех бродил по нелепым рожам, поглощая их внимание пустяковым ущербным своим существованием.
Колко?.. Вся душа в иголках. Книги пыльные на полках. Том 1.
Моментальная истины продрогла, от... Вссссссссссселенная гори! сука гори же. сука гори; сука. сука. сука...
Су...
Ма...
Ше...
Дша...
Я, ведь д и ш без а так нелепо смотрятся вместе. Бытие — не-у-у-у-у-клюжее странное сраное бытиё.
ё – кто может запретить?
Трефы 10.
— Да, мы сегодня не завтракали, не ели, по понедельникам закрыты в столовую двери.
Ромб красный, сука; 5
Оценки ставь своим подвигам, умалишённый идиотический заложник генов и гиен огненных!
Сколько ещё таких?
0.9
0,8
0, , , ,
, , , ,
, * . + ------ ++
Мираж. (умоляй меня, с...)
Сэр, вы озябли? Вам кофею и креветок?
По морде нам.
Мордас... Мордас... Ах, как прекрасны буквы в разгаре зимы.
9.
Читая это, мы безошибочно определили, что данный лицемер способен натворить в ближайшем будущем. Да, мы откроем всем глаза, чтобы не подвести... Чтобы не подвести... Блять... Кого интересно мы хотим не подвести?.. Не... не... Не... не...
К. К. К. К. К. К. К.
(О)чередная сука.
— Кто следущий?
— К.
— Вы это мне?
— К.
— Вы это точно мне?
— К.
— Вы, мистер, это точно мне?
— К.
— Вы, товарищ-мистер, это точно мне?
— К.
— ... Умоляю, прекратите валять дурака и примитесь валять мясо...
Мяу.
Му...
Источник вдохновения — море спирта и варения. Спирт я пью по понедельникам — лечит душу от варения. А варенье по субботам — вот мои вам всем заботы!
Спирт. Спирт. Аш,О,Аш и что-то там ещё. Просто добавь воды. Спирт. Разведёнка. Словно жена с ребёнком. Тащится по склону без выбора и нужды к существованию. Неспособна прокормить семью, зато способна воспитать ещё одного того, кто будет не способен прокормить семью, но зато будет способен воспитать ещё одного, кто не сможет прокормить семью, зато сможет воспитать того, кто не сможет прокормить семью, зато сможет воспитать того, кто... очередная история. Очень интересно, зевающе заметил робот. Робот. Робот. Ноль бед и ноль забот.
Без хуя и мир не тот. И не торт. Без хуя вообще мира нет. За двумя горами не видно нихуя. Ни хуя и нихуя. Только впадина для хуя. Такова истина мира и народа. Два плюс два – четыре, сорок. Хуй бывает необычайно короток.
Кротким быть нам нужно, люди, чтоб не вертеться, словно хуи на блюде.
ВЕЛИЧАЙШАЯ ИСТИНА ПИШЕТСЯ СЛИШКОМ МЕЛКО, ЧТОБЫ БЫТЬ ПРОЧИТАННОЙ; ПРИЧИТАНИЯ ВАШИ ДОСТАЛИ; ЁПТА БЛЯ КРУТИ ПЕДАЛИ
Бессонница
Сегодня не до сна.
Шрифт расползается, и я не совсем улавливаю не то, что отдельные мысли — порой даже буквы мне не совсем понятны. На то есть абстракция...
Я сложил бумажный кораблик. На нём были какие-то каракули, но я не стал читать; в тот день я был обижен на маму. Мысли мои отражались от чистой воды, которая спускалась из ванны.
«Нет! Здесь это будет не так клёво, как на улице!..»
Спуск по лестнице был весёлым, а кораблик был самолётом в моих руках. Я так быстро нёсся, что столкнулся с чьим-то стариком! В итоге мой корабль пропал! Я жутко разозлился на старпёра и заплакал...
— Ну что ж ты так неаккуратно? — причитал он, а я разгневался и попытался его ударить. Но не смог. Он меня остановил. И добавил: — Я могу поделиться с тобой этим листом! Из него ты сможешь сделать другой кораблик...
Я обрадовался. Так и сделал. Вскоре я дошёл до ручья и жутко повеселился в тот день.
Мама пришла жутко разбитая вечером домой. Оказалось, что папа уехал на фронт и не смог нас предупредить никак. Позже, друг его, который так и не попал с ним на войну, он нам рассказал об этом. Отец так и не вернулся...
Мать истосковалась настолько, что ослабла и лежала с хворью. Я ничего не мог сделать, как и врачи.
Вечером я прогуливался по подъезду и увидел в дыре свой кораблик. Я очень обрадовался ему, и с трудом достал его, замарав рукав! Оказалось, что теми каракулями был папин подчерк:
«Дорогая моя жена и сынок. Уж извините, но я не смогу вернуться домой сегодня, поэтому хочу, чтобы вы меня проводили на вокзале. Не знаю, достанется ли вам это письмо, но надеюсь очень, что да, оно придёт именно сегодня! Обстоятельства таковы, что мне не удаётся вас увидеть, но вы можете увидеть меня... Пожалуйста, приезжайте! Я вас очень люблю...»
Маме я решил прочесть только вторую сторону письма:
«Если вдруг вы не сможете сегодня приехать, то знайте, я нисколько на вас не обижаюсь и не сержусь! Я очень вас люблю, и вы это знаете. Мне хочется, чтобы вы использовали то время, пока меня нет на полную катушку! Сынок — всё в твоих руках; береги свою маму... Заботься о ней и поддерживай её во всём. Жёнушка моя — будь с сыном помягче и пытайся понимать его, ведь он скоро будет единственным мужчиной в семье! Это большая ответственность, и жаль, что я не смогу быть примером ему... Верю в то, что буду жив, и надеюсь на чудо! Я вас люблю. Берегите себя!»
Да, было тихо. Ветер уютно селился в глуши бытия, а ветки деревцев приятно ласкали воздух. Свежесть и мошки украшали дивный луг позади дома, который вырос ещё до войны здесь. Сколько людей в нём пожило? Одному богу известно! Теперь там жил всего один человек. И этот человек был крайне одинок... Что ему мешало быть не только с собой, но и с другими? Это очень сложно объяснить.
Жадность знойных дней опустилась на землю; ласковые и сильные лучи прошлись по ней гордым шагом. Несколько пушистых веток испустили свой дух, их пушинки слетели с граней поверхности коры и поползли вверх по воздуху.
Сцена 1.
Акт 1.
Красный фон обрамляет окно; вокруг которого висят самые разнообразные картины: Диего Веласкес, Сальвадор Дали, Джексон Поллок, Пабло Пикассо и Леонардо да Винчи. Где-то рядом с выходом висит Иероним Босх (слева). Справа висит христианский крест с изображением Иисуса распятого. Звучит траурная музыка… (нарастающая)
Выходит джентльмен в смокинге, доходя до трети сцены, скидывает с себя шляпу (в зал). И сразу же кланяется, запинается и падает. Выходит второй, но уже без шляпы… Аккуратно переступает через первого и подходит к стойке с микрофоном, которая стоит в середине зала. Он настороженно смотрит в зал, но не кланяется… Видимо, сказался опыт предыдущего коллеги, поэтому сразу слышится речь:
— Возбуждённые моментом, прошу вас сосредоточиться!..
Неожиданно вышла очень красивая молодая леди, одетая во всё чёрное. Она даже немного потерялась на фоне, но позже начала тихонько раздеваться… Пока говорил конферансье, она разделась догола (стояла спиной к зрителям, изящно наклоняясь, иногда боком, иногда показывая грудь). Позже, после того, как он договорил, она легла тихонько на постель, которая предварительно была заправлена и уснула.
Конферансье: «Нет! Мы не будем вам намекать на томные моменты этих личностей, которые вскоре перед вами раскинут свои души! Но мы обязательно хотим донести до вас хотя бы одну мысль: каждый человек мысленно всегда будет свободен, поэтому будьте всеми сразу в мыслях, нежели вы будете пытаться быть всеми сразу в реальности!»
На сцену выходит разнообразный народ (одеты все по-разному, максимально разнообразней, но не больше 10-ти человек), который аплодирует сначала конферансье. Тот не верит своим глазам и начинает разгонять их: «Вам сюда нельзя! Вы недостойны!» Те начинают его избивать и уносят, вместе со вторым.
Теперь всё внимание сосредоточено на девушке (она легла абзацем ранее, а народ её разбудил). Она сосредоточено села на край кровати (голая); кто-то постучал в дверь.
— Кто там?..
И она поворачивает свою голову налево (с её стороны, соответственно направо, ведь кровать стоит у самой стены). Мы слышим, что там произносится имя, но мы не можем разобрать его на слух, поэтому слышим лишь остатки: «Бароски»
— Илья, это ты?
Она быстро встаёт и ищет что-то другое, нежели платье, которое сразу берёт в руку. Подходит к шкафу (сделан он из дубового дерева, но покрашен в совершенно чёрный цвет). Платье вешается прямо на дверную ручку (на вешалку, конечно). В этот момент она напевает что-то, что её очень занимает и вовлекает полностью, что-то типа: «Свобода, свобода, когда же ты появишься-то вновь…» Звучит это грустно, но поёт она это весело и игристо. Между шкафом и кроватью стоит столик; примерно посередине той стойки…
Одевается в клетчатую рубашку и шорты, самые обычные бежевые шорты; впрочем, как и рубашка тоже бежевая, с ярчайшими узорами (фиолетовые и синие).
Она открывает дверь и сразу говорит: «Что же ты так поздно? Я хотела спать ложиться!» Но он входит, немного отталкивая её и проходит упрямо вперёд, ставя бокал шампанского на стол. Стол представлен в странных и изящных тонах, необычный и неясный; то ли он стеклянный, то ли железный.
Большими шагами теперь он движется обратно, к двери, где стоит как гостья София. Он говорит:
— Прошу вас, Софа, не стесняйтесь! — почтительно делает кивок и показывает в сторону кровати. — Садитесь там, где вам удобно, дорогая!..
— Не называйте меня так! Мне это кажется довольно странным!.. Я вам никто, а вы для меня незваный гость!..
Она закрывает дверь и проходит вперёд, садясь на стул, рядом со столом. Сам же Бароски неожиданно садится на кровать, чем удивляется София. Она водит бровями, но ничего не говорит, вдруг неожиданно берёт стакан и выпивает.
Сам Илья очень красив собою. Ухожен, в чёрных сапогах до колена, в пиджаке бирюзового цвета; штаны зелёные, а под пиджаком полосатая майка с широким вырезом на груди. Оттуда торчат волосы. Сам Илья носит усы. Но щетину не носит.
— Сегодня поспорил с конюхом, — говорит Бароски: — Что если всю ночь у вас тут пробуду, то могу оставить свои усы! Я их растил пять лет!
— Не понимаю, что вы от меня хотите? Чтобы я сама побрила ваши усы?..
Тот от неожиданности встал. И пошёл на зал. Потом он взял стакан, в котором оставалось половина шампанского, и кинул это в зал (конечно, бокал в руках оставил). В этот самый момент он берёт за руку резко Софию и тащит её на постель.
— Быстро! Иди и не брыкайся!.. Не будь скотиной, которую пасёт всё конюх!
Она пытается увильнуть, но он стягивает с неё шорты и кидает на постель. Она скрывается под одеялом, но он лезет и туда. Сложно сказать, что происходит, потому что по краю сцены (за микрофоном) проходят опять тот же народ, который тащит на себе одного из конферансье. Тот кричит:
— Не нужно разумом внимать эти интриги! Вы знаете, здесь все, что происходит! Вы люди просто проходите мимо. Такая жизнь — она всех за нос водит!
А слышится за общим фоном и хаосом (кстати, народ сам что-то кричит, но конферансье прекрасно слышно) кричит София: «О нет, вы не поймите так неправду!» Она выходит из постели, а Илья уходит. «Он не был ночь всю здесь, но был во мне он!» Она подбегает к шкафу и берёт своё платье; рвёт его на части, обтягивает вокруг себя и убегает в дверь. Пробегая мимо стола, она его задевает, роняется бутылка на пол и разливается.
Акт 2.
Высшая сладость наук такова:
Раздеваем предмет догола,
Проникая в глубинную суть;
В каждом слове должны мы тонуть.
Каждый гений -- знакомый и брат.
Я не знаю его, но я рад,
Что он есть, и он будет всегда;
Словно в небе ночная звезда.
Я смотрю в отраженье: я есть!
Я ищу себя в лицах: я есть!
Я смотрю на природу: я есть!
Я ищу себя в небе: я есть!
Мне всего лишь нужно было убить человека! Теперь я смогу запереть себя на долгое время в камеру, чтобы убрать из своей жизни это тупое общение! Посадить должны в одиночку... Значит, убийство должно шокировать?! Вырвать ему глаз?.. Тогда и меня могут ожидать подобные последствия... Нож в сердце? Или по горлу? Не хочу, чтобы он мучился. Так и вижу его распластанный труп... Глаза наружу, язык тоже торчит.
«Кажется, вот этот похож на мою будущую жертву! Он так вальяжно идёт, будто весь мир ему противен, а люди в нём отбросы! Ему очень подойдёт рана на груди... Только она не успеет зарасти».
Может быть, заодно отпилить ему ногу? Блин, могут подумать, что я — псих. Да, ногу оставлю. Только нахрена трупу нога?
Мерзость наших дней
(одна из книг, вычеркнутая из реальности)
Для родительских ушей, но не для каждого из всех родивших. Все те, кто не научился воспитывать своих детей когда-нибудь очнутся и обезумят, видя это: дети их рушат земли, гадят на людей; шагают сами, будто боги, но я в них вижу лишь блядство и отвращение.
Другие тяжело вздыхают и прожигают свои лёгкие; измученные, искусанные теми забияками, коих даже и свергать не нужно — они сами убегут. И мы поможем им в их деле — это не их место; не их жизнь это! Они решаются здесь поколдовать, оглядывают местности, смеют нам кричать вслед; но мы разве должны кидаться в крики падалей и мразей? Нет! У нас есть сила и достоинство; мы взглядом их своим безумным можем усмирить; им остаётся потешаться...
Зря помнить приходится одно, что нет здесь больше нам почти родных… Есть смелость и нет страха! Безумие ворвалось и под мою кожу; обидели меня свои, смеялись. Так что же? Мне одному приходится смеяться.
Веселье продолжается, а под тонким слоем кожи происходят вибрации не только мыслей; скорее не мыслей даже, а свободного от зрелищ и хлеба потока идеальнолавируемых клеток и белков, жиров, углеводов; мышцы из-за чужого влияния кажутся то прутьями толстыми, то тонкой струной — натянешь её ещё немного и всё, она лопнет! Катарсис и освобождение? Вы, похоже, забыли, как плакать по-настоящему. Насмотрелись наших сериалов, где русские не умеют и крикнуть-то правильно, а петь и вовсе разучились; некоторые потеряли слух! О каком мировом господстве идёт речь, пока мы находимся в дерьме, а улицы залиты грязью? Какая к чёрту утопия? Её нет и не будет!