Протоколы процессуальных оперативно-розыскных действий
В протоколе оперативно-розыскного действия по установлению фактов, событий и обстоятельств, которые являются доказательствами по уголовному делу, фиксируются:
место и время его проведения;
лица, осуществлявшие проведение и участвовавшие в нем;
применявшиеся технические и иные средства;
лица (если таковые установлены), которые в силу запланированных или непредвиденных обстоятельств могли стать свидетелями событий и обстоятельств, отслеживаемых путем проведения оперативно-розыскного действия.
В протоколе описывается все существенное для расследования, что было обнаружено, в той последовательности, в которой это происходило, и в том же виде, в каком наблюдалось во время производства оперативно-розыскного действия.
Протокол оперативно-розыскного действия подписывается всеми непосредственно участвовавшими в его проведении. Им предоставляется право вносить в него засвидетельствованные подписями дополнения и изменения.
С санкции руководителя, ответственного за организацию проведения оперативно-розыскного действия, его участники в протоколе могут выступать под псевдонимом.
Статью 127 УПК дополнить частью шестой: В соответствии с постановлением о производстве процессуальных оперативно-розыскных действий, они могут осуществляться без привлечения понятых. Производство оперативно-розыскного действия без участия понятых отражается в протоколе.
Разработаны предложения по дополнению действующего УПК Украины нормами, регламентирующими порядок производства и протоколирования основных оперативно-розыскных действий[31].
Наверное, стоит отметить, что в расплывчатости столь долго длящейся дискуссии определенную роль сыграла и нетрадиционность определения оперативно-розыскной деятельности в ст. 2 Закона Украины "Об оперативно-розыскной деятельности" как системы гласных и негласных поисковых, разведывательных и контрразведывательных мер, осуществляемых с использованием оперативных и оперативно-технических средств для выявления, раскрытия, пресечения и предупреждения преступлений. Такого подхода к определению оперативно-розыскной деятельности придерживался Д.В. Гребельский, считавший, что оперативно-розыскная деятельность представляет собой основанную на нормативных актах систему поисковых (разведывательных) мероприятий, осуществляемых преимущественно негласными средствами и методами в целях предотвращения и раскрытия преступлений, а также розыска скрывшихся преступников. Аналогичную позицию занимали В.И. Елинский, В.А. Лукашов и другие авторы[32].
В.С. Зеленецкий и И.Н. Козьяков обоснованно заявили, что такая трактовка не соответствует традиционной дефиниции деятельности, понимаемой как применение своего труда к чему-нибудь (работа, занятие, активность, действие, в том числе действие людей в какой-нибудь отрасли[33]) или специфическая человеческая форма отношений к окружающему миру, содержание которой составляет его целесообразное изменение и преобразование в интересах людей[34]. Однако попытка авторов объяснить несоответствие тем, "что на фоне функционального многообразия эта деятельность рассматривается не общим образом, а с точки зрения ее тактического аспекта"[35], малоубедительна. Можно полагать, что приведенные определения оперативно-розыскной деятельности явились продуктом ее секретности, из-за чего в порядке некоторой уступки гласности законодатель допустил перечисление основных из приемлемых оперативно-розыскных мер, но ушел от регламентации порядка их реализации, то есть собственно оперативно-розыскной деятельности. В таком определении эта деятельность выглядит бессубъектной, что нашло отражение в нормах глав 9 и 10 УПК Украины, регламентирующих деятельность органа дознания, а не конкретных исполнителей – оперативных сотрудников. Тем самым нарушены принципы юридической идентификации оперативно-розыскной деятельности как специализированной деятельности субъектов особых подразделений соответствующих государственных органов[36].
Результаты такой половинчатости и породили полемику в решении основополагающих вопросов о месте оперативно-розыскной деятельности в уголовном процессе, возможности использования протоколов оперативно-розыскных действий в качестве процессуальных источников доказательств, процессуальном статусе самих субъектов этой деятельности и т. д.
Оперативно-розыскная деятельность в части следующих целей и задач: установления событий и обстоятельств преступления, лиц, виновных в его совершении, выявления и фиксации доказательств, бесспорно, является одной из составляющих уголовного судопроизводства, подчинена единому алгоритму, и потому регламентация ОРД должна осуществляться не по особым завуалированным канонам, а в соответствии с формулой ст. 1 УПК Украины, определяющей порядок производства по уголовным делам. Есть все основания утверждать, что при таком решении этой задачи автоматически будут ликвидированы те поводы и основания, которые сегодня используются в дискуссии противниками процессуализации ОРД. Отсутствие даже проектов норм, регламентирующих порядок проведения оперативно-розыскных действий, делает спор об их процессуализации беспредметным. Столь же беспредметна, по существу, и дискуссия о допустимости в уголовном судопроизводстве тех или иных розыскных мероприятий, если процессуально не регламентируется, где, когда и как осуществляется их проведение. Отсюда и полемика о методах и формах прокурорского надзора за оперативно-розыскной деятельностью. Между тем общий принцип прокурорского надзора за законностью любой деятельности состоит в том, что его объектом является соответствие конкретной работы конкретных субъектов и ее результатов требованиям закона[37].
Можно и дальше жонглировать теоретическими доводами "за" или "против" процессуализации тех или иных оперативно-розыскных мероприятий, но вполне очевидно: отсутствие их регламентации в УПК лишает суд и участников процесса возможности в полной мере оценить происхождение многих имеющихся в деле доказательств. Между тем в ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий могут быть произведены существенные изменения в обстановке места происшествия, состоянии предметов, имеющих доказательственное значение.
Научный сотрудник НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре Российской Федерации В. Рыбкин в качестве позитивной рекомендации приводит пример использования оперативного эксперимента для выяснения вопроса, имело ли место убийство.
"В результате осмотра квартиры, в которой обнаружили труп проживающего в ней одинокого пенсионера, была зафиксирована обстановка, свидетельствующая о самоубийстве. Все вещи находились на своих местах, признаков похищения денег или других ценностей не обнаружено. Труп находился на кровати. Смерть наступила от огнестрельного поражения в голову выстрелом с близкого расстояния. Револьвер лежал на полу рядом с кроватью; как выяснилось, это было наградное оружие, принадлежавшее погибшему. Входная дверь без каких-либо следов взлома находилась в запертом изнутри состоянии. Окна и балконная дверь также оказались закрытыми на шпингалеты изнутри. Правда, верхний шпингалет, закрывающийся снизу вверх, был в опущенном состоянии, зато нижний держал дверь закрытой. Тем не менее, возникла версия: нельзя ли закрыть балконную дверь снаружи со стороны балкона так, чтобы шпингалет опустился в гнездо? Произведенным несложным экспериментом такая возможность подтвердилась: в определенных условиях шпингалет при захлопывании двери сам собой опускался.
С учетом результатов экспертизы возбудили уголовное дело. В процессе расследования было установлено, что имелись люди, крайне заинтересованные в скорейшей смерти одинокого пенсионера. Один из них, неоднократно посещавший старика, тщательно изучил обстановку в квартире. Однажды ночью он выстрелом в упор убил хозяина, аккуратно обшарил места, где могли быть ценные вещи, затем вышел на балкон, захлопнул с первого же раза дверь и благополучно спрыгнул со второго этажа на землю"[38].
В. Рыбкин утверждает: "Необходимость проведения оперативного эксперимента вместо следственного вызывается тем, что иногда по обстоятельствам события пока нет оснований для возбуждения уголовного дела либо само возбуждение зависит от результатов эксперимента. При этом важно подчеркнуть: оперативный эксперимент не влияет на правомерность проведения эксперимента следственного, если при исполнении последнего соблюдались те же условия. При противоречивости результатов, конечно, принимаются во внимание лишь результаты следственного эксперимента".
Как уже указывалось, в принципе недопустимо ставить под угрозу объективность выяснения обстоятельств события из-за боязни неосновательно возбудить уголовное дело. В приведенном примере в действиях оперативных работников такая угроза существовала реально. Нельзя исключить возможность опускания шпингалета до того, как балконная дверь закроется, в результате чего на раме появятся следы, которых там ранее не было, или сломается гнездо, или выпадут крепящие шпингалет шурупы и т. д. В итоге при повторном эксперименте шпингалет вполне мог не запирать дверь, что привело бы к ошибочному выводу о характере расследуемого деяния. Неясно, как в таком случае следовать совету автора при противоречивости результатов оперативного и следственного экспериментов приоритет отдавать последнему, если в отличие от следственного оперативный эксперимент не протоколируется.
Есть и сугубо прагматический аспект проблемы. Как ни парадоксально, но в ходе одного из проводившихся семинаров по проблемам формирования доказательств выяснилось, что большинство адвокатов с десятилетним и более стажем работы понятия не имеют о существовании оперативно-розыскного проникновения в жилище, отождествляют его с обыском и следственным осмотром. Соответственно можно судить об уровне их возможностей оценивать в качестве доказательства информацию, полученную при проведении оперативно-розыскных мероприятий, в том числе при проникновении в жилище, когда они не протоколируются.
В научном докладе "Процессуальная регламентация оперативно-розыскной деятельности требует завершения" отмечалось, что сам термин "проникновение" предполагает нечто противостоящее общепринятым способам посещения жилища или иного владения. В "Толковом словаре русского языка" С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой термин "проникнуть" обозначает "попасть, пробраться куда-нибудь внутрь". Как пример приводится: "Воры проникли в дом"[39]. Аналогично толкуется этот термин в "Словнику української мови": "Проникнути – 1. Удаючись до хитрощів, обману і т. п. спритно пробиратися, прокрадатися куди-небудь"[40].
Если в праве под проникновением понимать посещение жилища или иного владения сотрудниками правоохранительных органов в силу служебных обязанностей по раскрытию и расследованию преступлений, то в регламентированный Конституцией Украины и УПК Украины перечень следовало бы включить, помимо осмотра и обыска, еще ряд следственных действий: воспроизведение обстановки и обстоятельств события, допрос свидетеля или обвиняемого, когда по состоянию здоровья или в целях обеспечения безопасности они не могут явиться в правоохранительные органы, наложение ареста на имущество. Не исключается возможность проведения в жилище или ином владении опознания и других следственных действий. Все они требуют такой же регламентации порядка реализации, какая предусмотрена ст.ст. 177 и 190 УПК.
Видимо, целесообразно законодательно допустить проведение осмотра и иных следственных действий без постановления судьи в тех случаях, когда владелец сам заявляет ходатайство об этом, чтобы доказать свою непричастность к совершению преступления, а также при явке с повинной или добровольном согласии оказать содействие в расследовании совершенного им преступления. Прецедент уже есть: закон (ч. 4 ст. 141 УПК) санкционирует с согласия лица прослушивание телефонных и других переговоров и визуальное наблюдение без обращения за разрешением в суд.
Наряду со следственными действиями, связанными с гласным проникновением в жилище или иное владение, последнее может проводиться для реализации оперативно-розыскных мероприятий негласно. Теория и практика ОРД допускают проникновение в жилище и иное владение с целью проведения оперативного осмотра, оперативного эксперимента и установки контролирующей аппаратуры.
При обсуждении допустимости или недопустимости процессуализации тех или иных оперативно-розыскных мероприятий необходимо прямо определять реальный потенциал полезности в сочетании с оценкой неблагоприятных последствий, которые может породить их реализация. Такой подход заведомо исключает общие, лозунговые заявления об антидемократичности проникновения в жилище, о нарушении прав и свобод граждан и т. д. Логично признать, что проникновение в жилище в оперативно-розыскных целях не более антидемократично, не значительнее нарушает права и свободы граждан, чем прослушивание телефонных разговоров или перлюстрация корреспонденции. При односторонне-формальной оценке вся оперативно-розыскная деятельность, как в равной мере и деятельность следователя, может быть признана нарушением прав и свобод человека. На деле такого нарушения нет и в принципе быть не может, ибо закон, дозволяя проведение оперативно-розыскных мероприятий, тем самым устанавливает в этой части ограничение прав и свобод граждан. Оперативно-розыскная деятельность проводится в условиях и пределах законодательного ограничения прав и свобод граждан. Поэтому никакого их нарушения не происходит.
В процессуальном плане негласное проникновение в жилище, транспортные средства и др. опасно только возможностью провокации с фабрикованием фальшивых доказательств. На практике все еще продолжают поступать заявления о применении работниками ОВД приемов легендарного киногероя Жеглова в исполнении В. Высоцкого – в карманы одежды, сумки, чемоданы подбрасываются патроны, пакетики с наркотиками и другие "улики". Если это делается в присутствии задерживаемого, то понятно, что возможности фальсифицировать доказательства при проникновении в жилище в отсутствие владельца практически безграничны. Свидетельство тому в прошлом можно найти в мемуарах многих диссидентов. Нельзя дать гарантии, что такие факты могут быть исключены в наше время.
Безусловно, организация правопорядка, как и любой другой деятельности, ориентируется на преимущественно добросовестных исполнителей. Но если встречаются отклонения, требуется внесение соответствующих коррективов и ограничений. Поэтому в УПК целесообразно предусмотреть, что сам по себе факт изъятия при обыске после негласного проникновения в жилище и иное владение предметов и документов не придает им доказательственной силы. В таком случае они могут быть признаны доказательствами при наличии признаков, свидетельствующих о причастности лица к совершению преступления, безотносительно к месту их обнаружения.
Одновременно необходимо установить уголовную ответственность оперативных работников за сокрытие от следствия и суда факта даже процессуально оформленного негласного проникновения в жилище и иное владение, так как это может привести к необъективной оценке собранных доказательств.
Применительно к негласному проникновению в жилище, транспортные средства и др. решение проблемы видится прежде всего в четком определении и регламентации в УПК оснований и порядка проведения этого оперативно-розыскного мероприятия, отграничения его от таких следственных действий, как обыск и выемка.
Нельзя признать правомерным проведение так называемого негласного оперативного осмотра для проверки информации о том, что в доме заподозренного хранятся оружие, наркотики, имеются предметы и документы, свидетельствующие о причастности к преступлению. Наличие подобной информации является законным основанием для проведения обыска, и это действие, если ставится задача обнаружить и изъять доказательства преступной деятельности, не следует подменять непроцессуальными гибридами. Утверждение некоторых авторов о том, что использование негласного оперативного осмотра позволяет сократить количество неосновательно проведенных обысков, порочно в своей основе. Если какое-то действие незаконно, то оно остается таковым независимо от того, проведено оно в процессуально регламентируемой или другой форме. Нет оснований для обыска в целях обнаружения доказательств – нет оснований для проведения в этих целях и оперативного осмотра. А по степени нарушения прав и свобод граждан неоправданный оперативный осмотр должен быть признан более тяжким деянием, чем неосновательный обыск.
В доперестроечных изданиях утверждалось, что оперативный осмотр приобретает значение одного из самых эффективных методов оперативно-розыскной деятельности органов внутренних дел. В процессе его осуществления оперативные работники лично либо опосредованно получают овеществленные данные о событии преступления, которые впоследствии могут быть приобщены к материалам уголовного дела в качестве доказательств, а также ориентирующую информацию об отдельных существенных элементах события преступления (например, о местонахождении похищенного имущества, орудий преступления, местах пребывания скрывшихся преступников и т. п.). В разъяснение необходимости оперативного осмотра приводился следующий гипотетический пример: в квартире разрабатываемого лица предположительно хранится предмет, который может быть приобщен к делу как вещественное доказательство. Изъять его путем обыска невозможно, так как сведения о его нахождении в квартире не проверены. Производство обыска встревожит данное лицо и его возможная безрезультатность может привести к весьма нежелательным последствиям: уничтожению вещественных доказательств, совершению нового преступления и т. д. Таким образом, в прямом смысле возникает опасность, реально угрожающая определенному объекту. Отсюда предпринимались попытки обосновать производство оперативного осмотра как деятельность в состоянии крайней необходимости.
Вполне очевидно, что предотвратить уничтожение вещественного доказательства или совершение нового преступления возможно в том случае, если вина подозреваемого будет доказана процессуальным путем, в данном случае – путем производства тщательного обыска. Оперативный осмотр выступает лишь в роли разведывательного действия, эффективность которого заведомо искажается. Любой практик знает, что оперативный осмотр производится в экстремальных условиях. Какие бы меры предосторожности ни предпринимались, исключить риск случайной расшифровки полностью нельзя. Поэтому, как правило, у сотрудников, производящих оперативный осмотр, существует дефицит времени, происходит раздвоение внимания в связи с необходимостью контролировать обстановку за пределами помещения, где производится это действие. Естественно, в таких условиях рассчитывать на то, что оперативный осмотр будет более результативным, чем обыск, позволит обнаружить искомые предметы, тогда как при обыске это сделать невозможно, просто наивно.
Признаем откровенно: обыск производится тогда, когда у следователя или органа дознания есть для этого достаточные основания. К оперативному осмотру прибегают тогда, когда таких оснований еще нет и с помощью осмотра пытаются их обнаружить. Можно привести много мотивов и доводов в пользу оперативного осмотра, но нельзя уйти от констатации: при таком его производстве нарушаются права граждан, отсутствуют законные основания для их ограничения. Действия по принципу "Пойдем, авось что-нибудь найдем" – прямой путь к произволу, они допустимы в правовом государстве в исключительных, а если точнее – чрезвычайных ситуациях. Их критерии необходимо определить в УПК.
Следует отметить, что в период становления ОРД как науки допускалось неоднозначное толкование понятия "оперативный осмотр". Так, попытки обосновать легитимность оперативного осмотра предпринимались даже в криминалистике еще в советский период. В частности, А.Н. Васильев в курсе криминалистики характеризовал оперативный осмотр как оперативно-розыскное действие, призванное помогать расследованию в сборе доказательств. Однако задачу оперативного осмотра автор трактовал своеобразно: "... например, до обыска производится "разведка" с целью установления особенностей объекта обыска, расположения помещения, собирания сведений о проживающих там лицах, о возможном местонахождении разыскиваемых предметов, лиц и т. д."[41].
Сегодня очевидно, что А.Н. Васильев приведенную "разведку" ошибочно именовал осмотром, поскольку в теории ОРД эти действия охватываются понятием "оперативная установка". Сбор сведений о расположении помещений, лицах, там проживающих, и т. п. не требует проникновения в жилище и, соответственно, не требует особой процессуальной регламентации.
Некоторые авторы делали акцент на термине "оперативный" в значении "быстрый", что приводило к неоднозначности в толковании. Так, К.Д. Шатило видел цель оперативного осмотра в том, чтобы "...как можно быстрее представить себе картину происшедшего, уловить и схватить все то, что относится и указывает на виновников совершенного преступления"[42]. В теории ОРД из-за стремления стандартизировать понятие оперативного осмотра именно это качество оказалось утраченным. Между тем, в отличие от осмотра как следственного действия, в практике оперативно-розыскной деятельности допускается ознакомление (а не осмотр) с местом происшествия для принятия незамедлительных мер по розыску преступника. Поясним это на конкретном примере.
На газоне в центре Луганска на рассвете был обнаружен труп стильно одетого мужчины. Карманы его одежды были вывернуты, что давало основание предполагать убийство с целью ограбления. Рядом лежала фуражка с замасленным козырьком, явно диссонировавшая с одеждой на трупе. На козырьке фуражки имелся характерный излом, который образуется, если сдавливать козырек двумя пальцами руки сверху, а одним – между ними – снизу. Указанное расположение пальцев подтверждалось масляными пятнами на козырьке. Участвовавший в следственном осмотре сотрудник уголовного розыска знал, что такой излом козырька был модным среди шоферов. Не ожидая окончания осмотра, он организовал выезд оперативных работников в крупные автобазы города, и спустя два часа преступник был установлен. Естественно, что такого рода деятельность хотя и имеет начальным этапом осмотр места происшествия, но не нуждается в самостоятельной регламентации.
Однако ограничение правомерности негласного оперативного осмотра как процессуального оперативно-розыскного действия не означает введение запрета на негласное проникновение в жилище и иное владение как таковое. Само по себе проникновение в жилище является лишь способом достижения оперативных целей, условием реализации оперативной комбинации. При множестве вариантов смысл именно негласного проникновения в жилище один – не спугнуть подозреваемого, чтобы иметь возможность в дальнейшем отслеживать его поведение, перемещение интересующих документов и предметов, установить связи и т. д. Эти задачи сегодня решаются путем контроля разговоров и иных действий и осуществления контролируемой поставки. Можно говорить, что этот термин не очень удачен в силу его узости. Наверное, более приемлем термин "оперативное отслеживание" – есть поле для поиска. Но в наименовании должна найти отражение главная отличительная особенность этого оперативно-розыскного действия – его динамизм, продолжаемость во времени и пространстве. Осмотр же – действие статичное, конечное. Сегодня оперативным осмотром и контролируемой поставкой именуют действия, преследующие фактически одну и ту же цель, что в принципе исключается правилами законодательной техники.
Чтобы убедиться в тождестве оперативного осмотра (в устаревшей терминологии) и контролируемой поставки, обратимся к примерам из практики прошлых лет, когда термин "оперативный осмотр" широко использовался. В одной из своих работ такой пример описывал А.Ф. Возный:
"Разрабатывалась группа расхитителей, действовавших на складах базы плодоовощторга и в ряде магазинов. Было известно, что кладовщики Ш. и Б. за счет фиктивного списания на порчу создавали неучтенные излишки яблок и цитрусовых, а затем сбывали их через соучастников в магазины, маскируя преступные сделки последующим переоформлением накладных.
Задокументировать эти факты не удавалось, так как Ш. и Б. ни с кем, кроме надежных соучастников, в контакт не вступали, лично оформляли документы и отпускали товар, накладные хранили в своих письменных столах. Не давало положительных результатов и негласное фотографирование документов во время перевозки товаров, поскольку заведующие магазинами о фактах проверки машин тотчас сообщали по телефону своим соучастникам на базе, и в таких случаях переоформление накладных не производилось.
Взвесив все эти обстоятельства, оперативные работники приняли решение негласно проникнуть в контору базы, осмотреть рабочее место Ш. и сфотографировать расходные накладные до их переписки и уничтожения. Такое негласное проникновение и оперативный осмотр проведены были неоднократно, и это позволило путем фотографирования и последующего сличения документов выявить преступные связи Ш. и Б. с заведующими многими магазинами города.
Не ограничившись изготовлением фотокопий накладных, оперативные работники изготовили бланки документов, ничем практически не отличавшиеся от применявшихся расхитителями. В ходе очередного оперативного осмотра на эти бланки путем обводки букв текста остро отточенной палочкой через копировальную бумагу перенесены все реквизиты накладных, выписанных кладовщиком[43]. Полученную копию оставляли, а подлинные копии изымали. Расхитители, не замечая подмены, уничтожали копии накладных и полагали, что остаются в полной безопасности, поскольку все следы преступной сделки уничтожены.
Негласно добытые накладные оперативные работники приобщали впоследствии к уголовному делу в форме рапорта, где указывали, что документы получены в результате применения оперативно-розыскных средств в соответствии со ст. 103 УПК УССР. Такой способ документирования посредством применения оперативного осмотра позволил в течение одного месяца изобличить группу крупных расхитителей, состоящую из 72 человек".
Нет необходимости доказывать, что описанные действия ничего общего с осмотром, даже если его именовать оперативным, не имеют, но вполне охватываются понятием оперативного отслеживания, которое допускает замену контролируемых предметов в целях обеспечения их сохранности, и, в первую очередь, общественной безопасности (обезвреживание боеприпасов, ядохимикатов и т. п.).
Негласное проникновение в жилище и иное владение является одним из незаменимых методов организации отслеживания движения оружия, наркотиков, предметов преступления и др., хранящихся у заподозренного, в целях выявления соисполнителей преступной деятельности, а также контроля разговоров и иных действий подозреваемого. В этом качестве оно должно быть процессуально регламентировано в УПК, его проведение необходимо документировать с обязательным приобщением протокола к уголовному делу.
Если негласное проникновение в жилище или иное владение производилось до возбуждения уголовного дела, протокол с приложениями в обязательном порядке приобщается к уголовному делу с момента его возбуждения.
В цитированном научном докладе был предложен проект ряда дополнений к УПК Украины, регламентирующих оперативное отслеживание (контролируемую поставку), контроль разговоров и иных действий, оперативную закупку и др.
Попутно отметим не совсем удачную формулировку п. 11 ст. 8 Закона "Об оперативно-розыскной деятельности", которым допускается осуществление визуального наблюдения с применением фото-, кино- и видеосъемки, оптических и радиоприборов, других технических средств только в общественных местах. Понятие "общественное место" не имеет четко выраженного правового определения, что послужило поводом для неоправданной дискуссии[44]. За основу пытаются взять критерии, изложенные в Инструкции о порядке учета преступлений, совершенных в общественных местах, на улицах и в состоянии алкогольного опьянения (приказ МВД Украины № 438 от 21 июня 1996 г.). Однако основанием для признания деяния административным проступком или преступлением является не само по себе место совершения преступления, например улица, а проявленное неуважение к обществу, то есть к прохожим, которые находились на улице. Для обоснования правомерности осуществления визуального наблюдения указанный критерий лишен смысла. Ни Конституция Украины, ни другие законодательные акты не регламентируют так называемое "право на уединение" где-либо, кроме жилища. Поэтому целесообразно предусмотреть особый процессуальный порядок визуального наблюдения, связанного только с проникновением в жилище. Следует отметить, что в п. 1а. ст. 15 Закона Украины "Об организационно-правовых основах борьбы с организованной преступностью" ограничение контролировать, фиксировать и документировать разговоры и иные действия лиц, причастных к организованной преступности, только в общественных местах отсутствует. А контроль "иных действий" не исключает использование и визуального наблюдения.
Нельзя не видеть несоразмерности права личной неприкосновенности и неприкосновенности жилища в Конституции Украины (ст.ст. 29, 30). Если жилище охраняется от проникновения, осмотра и обыска, то личность – только от необоснованного ареста и содержания под стражей. Наблюдение, даже со стороны, за тем, что происходит в жилище, определяется как форма проникновения в него и требует предварительного судебного решения. Но за лицом допускается несанкционированное наблюдение с помощью скрытой камеры в магазинах, аэропортах, других общественных местах, на улицах. Скрытому и открытому досмотру гражданин подвергается перед посадкой в самолет, при посещении правительственных и некоторых других учреждений, на таможне и др. Чрезмерно жесткий процессуальный статус жилища и иного владения – это скорее дань традиции ("мой дом – моя крепость"), чем реальная потребность в охране прав человека, ибо осмотр жилища могут производить без судебного решения работники государственного надзора, санитарно-эпидемиологической и ветеринарной инспекций, в зданиях коммунальной собственности – работники ремонтных служб домоуправлений и т. д.
Еще один аспект. В научной литературе утвердилось отнюдь не научное, а скорее обывательское мнение о том, что ОРД характеризуется чрезвычайным нарушением прав и свобод человека. Именно поэтому ОРД допустима в исключительных случаях, когда раскрыть преступление иным способом невозможно (ч. 2 ст. 8 Закона Украины "Об оперативно-розыскной деятельности"). Более того, сфера оперативно-розыскной деятельности ограничена раскрытием только тяжких преступлений (п. 7 ч. 1 ст. 8). Прискорбно, что такой подход без каких-либо возражений разделяется и учеными, специализирующимися на разработке проблем ОРД. Между тем непредвзятая оценка правовой и этической природы ОРД не дает оснований для принципиального противопоставления оперативно-розыскных и следственных действий. Хотелось бы получить вразумительный ответ на вопрос: почему формально регламентированное ст. 187 УПК Украины как следственное действие наложение ареста на корреспонденцию и снятие информации с каналов связи, осуществляемое втайне от гражданина, в меньшей мере нарушает права и свободы, чем пока регламентированное не УПК, но столь же жесткой ведомственной инструкцией оперативно-розыскное мероприятие, осуществляемое с целью получения такой же информации путем скрытой установки прослушивающего устройства? И можно ли будет говорить о различии в нарушении прав и свобод гражданина между этими действиями, если законодатель, осознав алогичность ныне существующей системы процессуального регламентирования получения доказательств, предусмотрит в УПК порядок проведения указанного оперативно-розыскного мероприятия?
Можно полагать, что само представление об исключительности некоторых мер ОРД является результатом редакционной погрешности при переносе требований ст. 31 Конституции Украины в Закон "Об оперативно-розыскной деятельности". Ст. 31 Конституции гласит: "Каждому гарантируется тайна переписки, телефонных переговоров и иной корреспонденции. Исключения (подчеркнуто мною. – Б.Р.) могут быть установлены только судом в случаях, предусмотренных законом...". Вполне очевидно, что в данном контексте термин "исключение" не означает "исключительность" в смысле "чрезвычайность". Без ущерба для целеполагания норма могла бы быть сконструирована следующим образом: "Каждому гарантируется тайна переписки, телефонных переговоров и иной корреспонденции, кроме случаев, предусмотренных законом...". Характерно, что в ст. 30 Конституции проникновение в жилище не определяется как исключительная мера, а применяется термин "неотложные случаи".
Нельзя не отметить, что в Конституции и в законе об ОРД говорится о применении в качестве исключения вполне конкретного перечня мер, которые к тому же могут осуществляться не только, а на практике – даже не столько оперативным работником, сколько следователем. Поэтому придавать исключительный характер всей оперативно-розыскной деятельности, как это принято считать, никаких оснований нет.
Заслуживает обсуждения обоснованность конституционного требования прибегать к наложению ареста и выемке корреспонденции, а также снимать информацию с каналов связи только в том случае, если иным способом получить эту информацию невозможно. Успех расследования во многом зависит от оперативности и эффективности средств получения доказательств. Кроме того, требование полноты расследования предполагает использование всех доступных средств получения доказательств, исключая их избирательность.
Представляется, что указанные ограничения противоречат общим принципам и задачам отправления правосудия, конституционному принципу равенства прав граждан, обязанности государства по их защите и обеспечению их восстановления при преступных посягательствах.
Можно и дальше обсуждать болевые проблемы процессуализации ОРД. Их много, и они требуют системного исследования. Но, несмотря на неопределенность теории, практика идет по пути их поступательного решения. К сожалению, практические разработки никем не обсуждаются и не пропагандируются.
В исследованиях процессуалистов о них ни слова. Специалисты по оперативно-розыскной деятельности анализируют практические новации с позиций технологии получения и фиксации информации. Связи с уголовным процессом если и рассматриваются, то только лишь в плане так называемой "легализации" доказательств. Однако "легализация" доказательств – темная лошадка, и здесь вопросов куда больше, чем ответов.
Как правило, под "легализацией" понимают устранение ограничений в использовании полученной оперативной информации в состязательном уголовном процессе путем снятия с нее грифа секретности. Вроде бы просто и понятно. Но при этом забывают, что оперативно-розыскную деятельность для того и засекречивают, чтобы не раскрыть применяемые силы, средства, способы и источники получения информации. Если все это необходимо для введения в уголовный процесс рассекречивать, то логично ставить вопрос о нецелесообразности изначально их засекречивать. Основания для такой постановки вопроса есть.
В теории ОРД и, соответственно, в уголовном процессе произошло отождествление секретности конкретной оперативно-розыскной операции с секретностью методов и способов ее проведения. Да, действительно, оперативно-розыскное мероприятие, как правило, может быть эффективным, если оно проводится втайне от разрабатываемого лица. Сколько по этому поводу ни говори о нарушении прав и свобод граждан, но такова специфика ОРД. Однако методы, способы и в определенной части средства оперативно-розыскной деятельности уже давно секрет полишинеля. Их описывают не только в детективных романах, но и в учебниках и пособиях, которые можно свободно купить на рынке. Если так, то незачем с серьезным видом играть в жмурки. Давайте сразу будем проводить оперативно-розыскные действия, где это возможно, способом, позволяющим следователю и суду проверить объективность полученной в итоге информации.
Возьмем типичный пример. По многим уголовным делам в качестве доказательства фигурирует аудиозапись. Разработана и утверждена сложная процедура ее обработки. Кассета с магнитной лентой в присутствии понятых описывается, запись прослушивается, составляется стенограмма, которая зачем-то подписывается понятыми, хотя при снятии информации они не присутствовали и потому не могут судить об идентичности записи. Протоколов куча, подписей участников – больше чем надо. Но у следователя или в суде обвиняемый заявляет: "Все, что удостоверили понятые, интересно, но записали не меня, это не мой голос". Необходима экспертиза, а обвиняемый, пользуясь правом не свидетельствовать против себя, отказывается предоставить требуемые образцы. Если он даже и согласится, то возникнут проблемы у экспертов: необходимо для дачи заключения знать тип использованного магнитофона, но он-то как раз и секретен.
Сотрудники управления по борьбе с экономической преступностью Автономной Республики Крым нашли оригинальное решение. При проведении операции по разоблачению вымогателя взятки приглашаются два понятых. Им представляют заявителя, который должен вручить вымогателю требуемую сумму денег, и объявляют, что операция будет сопровождаться аудиозаписью. Микрофон находится у заявителя, а понятые располагаются вместе с оперативным сотрудником у приемного устройства. В присутствии понятых проводится опробование системы, понятые убеждаются, что через приемное устройство слышен и фиксируется голос заявителя. По мере возможности заявитель, идя к вымогателю, информирует о своем движении, что слышат понятые. Они же полностью слышат весь процесс переговоров вымогателя и заявителя по поводу получения взятки. Оперативная группа с понятыми выдвигается к месту осуществления сделки, и когда заявитель уходит, производится задержание вымогателя. Сразу после этого заходят понятые, в присутствии вымогателя прослушивается магнитофонная запись и составляется протокол. Вымогателю предоставляется право подписать протокол, что, как показала практика, он безоговорочно и делает.
Нет сомнения в том, что мы имеем классический образец не следственного, а именно оперативно-розыскного действия, но оно осуществлено с соблюдением единых требований, предъявляемых к протоколированию процессуальных следственных действий. Полагаю, что процессуальную форму такого протокола и его доказательственное значение не станет оспаривать ни один оппонент. Поэтому поиск вариантов элементарных форм процессуальной регламентации оперативно-розыскных действий, в основе которых лежит рассекречивание процесса их проведения, должен быть продолжен.
Следует отметить, что одинаковые по цели оперативно-розыскные и следственные действия, имея равную доказательственную силу, могут существенно различаться по форме проведения. Показателен пример, приведенный В.М. Мешковым и В.П. Поповым в учебном пособии "Оперативно-розыскная тактика и особенности легализации полученной информации в ходе предварительного следствия": "Женщина была изнасилована ночью. Группа из трех человек длительное время куражилась над ней, в результате она довольно детально запомнила личности насильников. Днем в оперативной машине с участием двух представителей общественности эта женщина объезжала злачные места данного населенного пункта и около магазина в группе молодых людей твердо узнала одного из насильников. Вся группа была приглашена в милицию, где был составлен протокол этого оперативно-следственного мероприятия, где в качестве статистов были зафиксированы все молодые люди, находившиеся возле магазина, а в качестве понятых – двое представителей общественности. Впоследствии, на судебном заседании, результаты этого действия, оформленного в соответствии с требованиями ст.ст. 164-166 УПК РФ, были признаны доказательством по делу"[45].
Приведенный пример построен авторами в плане четко заявленной ими в заглавии работы схемы: оперативно-розыскное мероприятие, в ходе которого был установлен преступник, и "легализация" результата путем процессуального его оформления в соответствии с требованиями УПК. Однако возникает вопрос: так ли уж необходимо было приглашать статистов и понятых в здание милиции и, по сути, заново производить опознание? Как бы авторы рекомендовали "легализовать" результат, если бы преступник шел один по улице либо находился в группе лиц противоположного пола или резко отличающихся по возрасту и внешности? Правомерно ли считать, что в этих случаях не имеет место опознание?
Статья 174 УПК Украины регламентирует: "Лицо, которое подлежит опознанию, предъявляется опознающему вместе (курсив мой. – Б.Р.) с другими лицами того же пола в количестве не менее трех, не имеющих резких различий во внешности и одежде". Но потерпевшая, проезжая с оперативными работниками по улицам, скрытно посещая места скопления людей – рестораны, дискотеки, рынки и др., фактически узнает преступника не в числе трех граждан с требуемыми законом характеристиками внешности, а из сотен самых различных людей, которых она изучает по признакам сходства внешности. Если следовать букве закона и рекомендациям В.М. Мешкова и В.П. Попова, то сотни этих "статистов" надо собрать вместе для оформления протокола опознания.
Не столь уж бесспорна необходимость участия в такого рода опознании понятых. Что они должны засвидетельствовать – что опознаваемый сам выбрал место среди "статистов" или что "статисты" не отличались существенно по возрасту, одежде, признакам внешности и т. д.? А как обеспечить скрытность опознания (крайне важный элемент в ОРД), если, скажем, в маленькое кафе должны войти не менее четырех человек? Полагаем, что в данной ситуации оперативному сотруднику вполне достаточно составить протокол, в котором описать место, условия и время, в течение которого осуществлялся розыск преступника, и его результат, с полным основанием озаглавив документ протоколом оперативного опознания. Подписывает протокол сотрудник, а также опознающий и опознанный, если последний задерживается.
Несколько отступая от темы, отметим, что институт понятых исторически возник как форма обеспечения объективности фиксации фактов и обстоятельств в протоколе следственного действия. С развитием и совершенствованием технических средств отражения обстановки и обстоятельств события этот институт утрачивает свое значение[46]. В наших условиях он представляет важность лишь в плане гарантий от обвинения оперативных и следственных работников в совершении неправомерных действий. По мере роста правовой и общей культуры населения, заботы о своем престиже самих работников правоохранительных органов сфера использования понятых будет сужаться, что наблюдается в Российской Федерации, не говоря уже о странах Запада. Отметим, что и в Украине, например, п. 4 ст. 10 Закона "О государственной контрольно-ревизионной службе в Украине" закреплено право работников этой службы самостоятельно без понятых "в необходимых случаях опечатывать кассы и кассовые помещения, склады, архивы, а при выявлении подделок, иных злоупотреблений изымать необходимые документы на срок до окончания ревизии или проверки, оставляя в делах акт изъятия и копии или реестры изъятых документов".
Различие следственного и оперативного опознания не только в количестве участников. По общему правилу в следственных действиях сразу полностью протоколируется не только процесс проведения, но и конечный результат. Фиксация оперативно-розыскных мероприятий допускает определенные отступления. Например, если преступление совершено группой, а в процессе оперативного мероприятия опознан только один участник, нередко немедленное задержание и выяснение его личности нецелесообразно. За ним устанавливается визуальное наблюдение для выявления сообщников. В таком случае протокол опознания имеет как бы "усеченный" вид и получает продолжение после задержания опознанного для удостоверения его анкетных данных опознававшим. Как известно, УПК не регламентирует подобные ситуации, обыденные на практике, что не лишает их доказательственной силы. Необходимость же процессуальной регламентации оперативного опознания очевидна.
Однако, как бы мы того ни хотели, специфика ОРД такова, что проведение далеко не всех, а может даже большинства оперативно-розыскных мероприятий с участием понятых неосуществимо. Помимо технических сложностей, такая мера приведет к расшифровке определенных оперативных сотрудников, конфидентов и др., что изначально недопустимо. И надо, видимо, смириться с тем, что некоторая часть доказательств сопровождается фальсификацией процесса их получения, для прикрытия которой и введен термин "легализация".
На практике под "легализацией" понимаются тактические приемы введения в уголовный процесс информации, объективно существующей вне субъекта ОРД, но источником сведений о существовании этой информации (информации об информации) является этот субъект. Приведем пример. Субъект сообщил, что украденные накануне ювелирные изделия из золота находятся в доме у одного из похитителей. Последний имеет оборудование для переплавки золота и в ближайшие часы собирается произвести такую операцию с целью уничтожения улик. Об этом никто, кроме источника, не знает, и потому производство экстренно необходимого обыска приведет к его расконспирации. С учетом того, что преступники с места кражи ушли пешком, было принято решение имитировать применение служебно-розыскной собаки. В условиях дефицита времени поблизости поймали подходящую по экстерьеру бродячую собаку, из двух поясных ремней сделали поводок и ошейник и "пошли по следу": идущий впереди сотрудник незаметно бросал кусочки колбасы, пес послушно двигался в нужном направлении. Один кусок колбасы предварительно скрытно прикрепили к калитке нужного дома и проявленная в результате активность собаки не вызвала сомнений ни у преступника, ни у наблюдавших эту картину соседей. При обыске похищенные ценности были изъяты, преступление раскрыто.
Результаты применения "служебно-розыскной" собаки, даже если бы они не были сфальсифицированы, доказательствами не являются, поэтому квалифицировать действия сотрудников милиции как незаконные оснований нет. Не служит проведение оперативного мероприятия препятствием и для оценки результатов процессуально оформленного обыска.
Тем не менее, тезис о необходимости процессуализации оперативно-розыскных мероприятий не снимается и в приведенном примере. Давайте спроектируем другую ситуацию. Предположим, от конфидента поступила информация о том, что в определенном доме хранится большое количество боеприпасов. Незадолго до этого было совершено ограбление воинского склада. Естественная версия – конфидент навел на лиц, причастных к ограблению. Повторим прием, пустим собаку и найдем боеприпасы. Под тяжестью "улик", созданных собакой, лица, у которых обнаружены боеприпасы, признаются в ограблении. Эта версия не будет вызывать сомнений у следователя и суда, если в ее основе лежат "показания собаки", зафиксированные в материалах дела. Но представим, что обнаруженные боеприпасы никакого отношения к ограбленному складу не имеют, накапливаются террористической группой, имеющей разветвленную структуру. Понятно, виновные больше заинтересованы в признании участия в ограблении, чем в подготовке к теракту. Если следователь и суд не будут информированы об искусственно произведенной "легализации", истинные обстоятельства дела могут остаться вне пределов расследования. Поэтому даже в случаях "легализации" доказательств искусственный характер ее проведения необходимо запротоколировать. Другое дело, что этот протокол должен приобщаться к делу в особом порядке.
Цивилизованный мир был потрясен варварскими террористическими актами, совершенными в Нью-Йорке и Мадриде, гибелью тысяч ни в чем не повинных людей. Но почему столь же адекватной реакции не вызывает куда большее количество жертв от ставших повседневностью жестоких убийств, иных тяжких преступлений в других городах и весях планеты? Устойчивая тенденция роста организованной высокопрофессиональной преступности, снижение раскрываемости, непреодолимые трудности доказывания вины даже в случае установления преступника делают правомерной постановку вопроса о допустимости распространения практики применения узаконенных в США, Великобритании, Франции и других странах после нью-йоркской трагедии чрезвычайных мер по борьбе с терроризмом на пресечение всех остальных тяжких преступлений, на отказ от рассмотрения этих мер как временных, чрезвычайных, на внесение соответствующих коррективов в постоянно действующее общее уголовно-процессуальное законодательство. Подчеркну, данное предложение – не "использование момента", а итог анализа уровня криминогенной ситуации в Украине, как и в других государствах. Требование именно такого решения задачи борьбы с преступностью давно назрело, нью-йоркские и мадридские события служат лишь толчком, более наглядно показавшим его актуальность и необходимость.
Законодательная регламентация ОРД позволяет открыто заявить о том, что в теории уголовного процесса долгие годы замалчивалось фактическое отсутствие единства принципов уголовного судопроизводства. Ведь ОРД родилась не сегодня, и ранее она процессуально существовала как одна из составляющих регламентированного УПК дознания. Специфика ОРД очевидна и никак "не вписывается" в основополагающие каноны уголовного процесса. А продолжать отрицать на этом основании процессуальный характер ОРД не только неразумно, но и бесполезно, ибо, "спрятав голову" в УПК, мы не можем не видеть "хвост", который вылезает в криминалистике, в методике и особенно в тактике расследования.
В завершение повторю ранее высказанный тезис. Криминалистика сформировалась как юридическая наука, став на процессуальную основу. Наука об оперативно-розыскной деятельности будет оставаться комментированным сборником ведомственных актов и инструкций, если также не начнет основываться на процессуальной регламентации подавляющего большинства оперативно-розыскных мероприятий.
[1] Шейфер С.А. Использование непроцессуальных познавательных мероприятий в доказывании по уголовному делу // Государство и право. – 1997. – № 9. – С. 58.
[2] Необъяснимый парадокс: статистические данные привел Н.А. Погорецкий, который, несмотря на это, был активным противником процессуализации ОРД. (См.: Правовідносини у сфері кримінальної юстиції та їх взаємозв'язок // Проблеми правознавства та правоохоронної діяльності: Збірник наукових статей. – Донецьк: ДШС при Донецькому нац. ун-ті, 2002. – № 1. – С. 170).
[3] См. № 2549-XII от 7 июля 1992 г., № 2932-XII от 26 января 1993 г., № 3784-XII от 23 декабря 1993 г., № 85/98-ВР от 5 февраля 1998 г., № 312-XIV от 11 декабря 1998 г., № 1381-XIV от 13 января 2000 г., № 2181-III от 21 декабря 2000 г. № 2246-III от 18 января 2001 г., № 3111-III от 7 марта 2002 г., № 662-IV от 3 апреля 2003 г., № 747-IV от 15 мая 2003 г., № 762-IV от 15 мая 2003 г., № 965-IV от 19 июня 2003 г., № 1130-IV от 11 июля 2003 г.
[4] Хомколов В.П. Организация управления оперативно-розыскной деятельностью. Системный подход. – М.: Юнити, Закон и право, 1999. – С. 20, 21, 48.
[5] См. там же. – С. 22.
[6] См.: Возный А.Ф. Уголовно-правовые и этические проблемы ОРД. – М.: ВНИИ МВД СССР, 1980. – С. 47-48.
[7] Хомколов В.П. Организация управления оперативно-розыскной деятельностью. Системный подход. – М.: Юнити, Закон и право, 1999. – С. 45.
[8] Зажицкий В.И. Проблема принципов оперативно-розыскной деятельности // Государство и право. – 2001. – № 7. – С. 71-72.
[9] Ларин А.М. Процессуальные формы участия органов дознания в расследовании убийств // Проблемы советского государства и права. – Вып. 9-10. – Иркутск, 1975. – С. 27.
[10] См.: Гапанович Н.Н., Мартинович И.И. Основы взаимодействия следователя и органа дознания при расследовании преступлений. – Минск, 1982. – С. 11-12.
[11] Взаимодействие следователей и милиции. – М., 1964. – С. 23-24.
[12] Горский Г.Ф. Научные основы организации и деятельности следственного аппарата в СССР. – Воронеж, 1970. – С. 60.
[13] Гущин А.Н., Громов Н.А., Царева Н.П. Оперативно-розыскная деятельность: совершенствование вхождения ее результатов в уголовный процесс: Учебно-практическое пособие. – М.: Изд-во Шумилова И.И., 2003. – С. 92-93.
[14] См.: Доля Е.А. Использование в доказывании результатов оперативно-розыскной деятельности. – М.: СПАРК, 1996. – С. 64.
[15] См.: Дидоренко Э.А., Кириченко С.А., Розовский Б.Г. Процессуальный статус ОРД в уголовном судопроизводстве: Монография. – Луганск: РИО ЛИВД, 2000. – 95 с.
[16] См.: Дидоренко Э.А., Кириченко С.А., Розовский Б.Г. Процессуальная регламентация оперативно-розыскной деятельности требует завершения. – Луганск, 2002. – 31 с.; См. также: Грошевий Ю.М., Дідоренко Е.О., Розовський Б.Г. Кримінально-процесуальні аспекти оперативно-розшукової діяльності // Право України. – 2003. – № 1.
[17] См.: Шумило М.Є. Наукові засади використання оперативно-розшукових матеріалів в доказуванні по кримінальним справам // Матеріали конференції. – X., 2002.
[18] См.: Шумило М.Є., Погорецький М.А. Проблеми використання матеріалів оперативно-розшукової діяльності в доказуванні по кримінальних справах: теоретичний та практичний аспекти // Вісник ЛШС МВС України. – 2001. – № 3. – С. 201.
[19] См.: Погорецький М.А. Протоколи оперативно-розшукових заходів – новий вид доказів у кримінальному судочинстві // Теорія та практика застосування чинного кримінально-процесуального законодавства в сучасних умовах: Тези доповідей науково-практичної конференції: У 2-х ч. – Ч. 1. – К., 2002. – С. 171.
[20] Чверткин М.И. Данные оперативно-розыскной деятельности – фундамент доказательства или его подмена? // Вісник ЛАВС МВС ім. 10-річчя незалежності України. – 2004. – № 2. – С. 206.
[21] См.: Уголовно-процессуальное право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. П.А. Лупинская. – М.: Юристъ. – С. 231-237.
[22] Чверткин М.И. Данные оперативно-розыскной деятельности – фундамент доказательства или его подмена? // Вісник ЛАВС МВС ім. 10-річчя незалежності України. – 2004. – № 2. -С. 203-204.
[23] См.: Михеенко М.М., Шибико В.П. Уголовно-процессуальное право Великобритании, США, Франции. – К., 1988; Гееснер Р., Херцог У. За фасадом права. Методы новой тайной полиции. – М., 1990; Гуценко К.Ф., Головко Л.В., Филимонов Б.А. Уголовный процесс западных государств. – М., 2001.
[24] См.: Примаченко А. Свидетель без защиты // Зеркало недели. – 2004. – № 40-41 (515-516). – С. 7.
[25] Чверткин М.И. Данные оперативно-розыскной деятельности – фундамент доказательства или его подмена? // Вісник ЛАВС МВС ім. 10-річчя незалежності України. – 2004. – № 2. – С. 204.
[26] Цит. по: Примаченко А. Уголовный процесс предвыборного периода // Зеркало недели. – 2004. – № 43 (518). – С. 6.
[27]
[28] См.: Погорецький М. Докази у кримінальному процесі: Використання матеріалів оперативно-розшукової діяльності для отримання доказів // Вісник прокуратури. – 2003. – № 2. – С. 61-62.
[29] Архив суда Жовтневого района г. Луганска, 2003. 380.
[30] Расследование описано в "Следственной практике". (М.: Юридическая литература, 1981. – Вып. 48. – С. 62-70). Само дело за № 100/1-61 и поныне находится в архиве Луганского апелляционного суда.
[31] См.: Дидоренко Э.А., Кириченко С.А., Розовский Б.Г. Процессуальная регламентация оперативно-розыскной деятельности требует завершения. – Луганск, 2002. – 31 с.; См. также: Грошевий Ю.М., Дідоренко Е.О., Розовський Б.Г. Кримінально-процесуальні аспекти оперативно-розшукової діяльності // Право України. – 2003. – № 1.
[32] См.: Гребельский Д.В. Правовая основа ОРД советской милиции // Социалистическая законность. – 1974. – № 3. – С. 57; Лукашов В.А. Предмет, содержание и метод оперативно-розыскной деятельности: Лекция 4. – М.: Академия МВД СССР, 1974; Елинский В.И. Основы методологии теории оперативно-розыскной деятельности. – М.: Изд-во Шумилова М.И., 2001. – С. 75.
[33] См.: Новий тлумачний словник української мови (у чотирьох томах) / Укл. проф. В.В. Яременко. – К.: Акотт, 1999. – Т. 1. – С. 774.
[34] См.: Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. А.М. Прохоров. – 2-е изд. – М.: Советская энциклопедия, 1993. – 1600 с; Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. чл.-кор. АН СССР Н.Ю. Шведовой. – 19-е изд. – М.: Русский язык, 1987. – С. 133.
[35] Зеленецкий В.С., Козьяков И.Н. Ведомственный контроль и прокурорский надзор за законностью оперативно-розыскной деятельности. – X.: НУЦИЛ "КримАрт", 2003. – С. 17.
[36] См.: Карташов В.Н. Юридическая деятельность: понятие, структура, ценность. – Саратов, 1989. – С. 23-35.
[37] См.: Грошевий Ю.М., Пишньов Д.І. Теоретичні проблеми співвідношення прокурорського нагляду й відомчого (позавідомчого) контролю в системі АПК: Навчальний посібник. – К.: НМКВО, 1992. – С. 19-20.
[38] Рыбкин В. Практика уголовного сыска. Приемы и методы // Практика уголовного сыска: Научно-практический сборник / Под науч. ред. А.И. Алексеева. – М.: Лига Разум, 1999. – С. 75.
[39] Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: Язь, 1994. – С. 605.
[40] Словник української мови: В 11-ти томах / Гол. ред. І.К. Білодід. – К., 1977. – Т. 8. – С. 241.
[41] Васильев А.Н. Советская криминалистика. – М.: Знание, 1970. – С. 44. Из приведенной выдержки видно, что автор явно совмещает мероприятия по оперативной установке и оперативному осмотру.
[42] Шатило К Д. Дознание в советской милиции: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. – М.: Изд-во ВШ МВД СССР, 1960. – С. 11.
[43] Речь идет о временах, когда копировальная техника практически отсутствовала.
[44] См.: Голосшченко І.П., Кондратьєв Я.Ю. Адміністративна діяльність органів внутрішніх справ: Підручник. – К., 1995; Гончарук С.Т. Адміністративна відповідальність за законодавством України: Навчальний посібник. – К., 1995; Зуєнко В.В. Правове трактування опитування та спостереження як видів оперативно-розшукових заходів при провадженні оперативно-розшукових справ // Актуальні проблеми боротьби зі злочинністю на етапі реформування кримінального судочинства. – Ч. 2. – Запоріжжя, 2002. – С. 28-30.
[45] Мешков В.М., Попов В.П. Оперативно-розыскная тактика и особенности легализации полученной информации в ходе предварительного следствия: Учебно-практическое пособие. – М.: Щит-М, 1998. – С. 35.
[46] См.: Черечукша Л.В. Інститут понятих: гарантія додержання законності або процесуальний архаїзм // Право України. – 1999. – № 6. – С. 80-83.