Можно ли творить реальность словом?

Дж. Л. Остин

СЛОВО КАК ДЕЙСТВИЕ*

Дж. Л. Остин СЛОВО КАК ДЕЙСТВИЕ*

ОТ РЕДАКТОРА

Публикуемые лекции были прочитаны Остином в Гарвардском университете в 1955 году в рамках Джемсовского курса**. В кратком примечании Остин объясняет, что в основе этих лекций лежат взгляды, «сложившиеся еще в 1939 году. Я уже использовал их в статье "О других умах", опубликованной в "Материалах Аристотелевского общества (Proceedings of the Aristotelian Society)", дополн. том XX (1946), с. 173 и сл., и вскоре мне удалось показать еще одну скрытую часть этого айсберга, выступая в различных научных обществах...». В 1952—1954 годах Остин читал в Оксфорде курс лекций, который он назвал «Слова и действия». Каждый год он частично перерабатывал конспекты, охватывающие приблизительно тот же материал, что и Джемсовский курс, для которого он написал новый текст, хотя в него вошли и некоторые страницы прежних конспектов Именно эти записиг Остина были последним по времени текстом, посвященным данной теме. По нему он и продолжал читать в Оксфорде лекции на тему «Слова и действия», внося мелкие исправления и небольшие добавления на полях.

J. L.Austin. How to do things with words. Впервые опубликовано в 1962 г. виздательстве «Oxford University Press». Перевод сделан по изданию: Austin J. L.How to do things with words. Oxford UP, New York, 1973. * Мы сознаем, что более близким к оригиналу переводом названия курса лекций Остина был бы, например, следующий: «Как обращаться со словами?», однако выбранный нами заголовок точнее отражает суть данной работы.— Прим. ред. ** Ежегодный цикл лекций на философские, языковедческие и другие темы, который читают видные ученые; назван в честь американского философа и психолога Уильяма Джемса (1842—1910). — Прим. перев.

В настоящем издании содержание этих лекций воспроизводится с максимальной точностью при минимальной редакторской правке. Сам Остин, несомненно, придал бы им более подходящую для печати форму, он, по-видимому, сократил бы резюме предыдущих лекций, которыми начинается каждая из последующих, и, безусловно, развил бы (многие положения своих конспектов, как он это делал в ходе чтения лекций. Однако большинство читателей предпочтут получить именно то, что было написано его рукой, а не то, что он, как кому-то кажется, опубликовал бы, или, как кому-то помнится, говорил в лекциях; поэтому читатели, надо думать, не станут сетовать на некоторые несовершенства формы и стиля и на непоследовательность в употреблении терминов.

И все же эта лекции не воспроизводят конспекты Остина с полной точностью. Это объясняется следующим. Большая часть материала, особенно на первых страницах каждой лекции, писалась полностью и оформлялась в виде предложений лишь с незначительными пропусками — частиц, артиклей. Часто в конце каждой лекции текст становился фрагментарным, а дополнения на полях писались очень сокращенно. В этих местах конспекты пришлось толковать и дополнять на основе материалов лекций 1952—1954 годов, о которых говорилось выше. Мы воспользовались еще одной возможностью проверить текст, сравнивая его с записями английских и американских слушателей, с текстом лекций о перформативных высказываниях, которую автор прочел на радио, и с магнитофонной записью лекции, названной «Пер-формативы» и прочитанной в Готенберге в октябре 1959 года. О том, как использовались эти подсобные материалы, более подробно говорится в Примечаниях. Не исключено, что в процессе обработки в текст могла вкрасться та или иная фраза, от которой Остин отказался бы, но маловероятно, чтобы основные положения автора были искажены.

Дж. О. Урмсон

Дж. Л. Остин СЛОВО КАК ДЕЙСТВИЕ*

ЛЕКЦИЯ I

<«Предложение» и «утверждение» в логико-философской и грамматической традиции. Пересмотр взглядов на «утверждение» в логике. Предварительное определение перформативных высказываний. Условия их эквивалентности действию. Несводимость их к описаниям «внутренних актов» или «сопутствующих обстоятельств».)*

То, о чем я намерен рассказать, не сложно и даже не спорно. Я вижу в своих рассуждениях, по крайней мере в некоторых, единственное достоинство — истинность. Явление, которое будет здесь обсуждаться, широко распространено и очевидно и, разумеется, едва ли могло остаться незамеченным другими исследователями. Однако работы, специально посвященной этой теме, я не встречал.

* Для удобства читателей в настоящем издании перед каждой лекцией приводится ее краткий план. Эти планы составлены И. М. Кобозевой. — Прим. ред.

Философы очень долго полагали, что единственное назначение «утверждения» (statement) —«описывать» некоторое положение дел или «утверждать» некий факт, и причем всегда либо в качестве истинного, либо ложного. Грамматисты, конечно, указывали,, что не все «предложения» являются утверждениями¹*; кроме (грамматических) утверждений, традиционно называются вопросы, восклицания, а также предложения, выражающие поведение, желание или уступку. Философы, разумеется, не отрицали указаний грамматистов и все же небрежно употребляли термин «предложение» вместо «утверждение». И нет никакого сомнения в том, что те и другие прекрасно представляли себе, насколько трудна отграничить утверждения даже от вопросов, повелений и т. п. с помощью скудных средств, которыми располагает грамматика,— таких, например, как порядок слов, наклонение и пр. Однако останавливать внимание на трудностях, немедленно возникающих в связи с этим (наблюдением, не было принято. В самом деле, как решить, что есть что? Каковы границы и определения в каждом отдельном случае?

* Авторские примечания и примечания редактора английского текста Дж. Урмсона (последние выделены в квадратных скобках и помечены Дж. У.) имеют единую сквозную нумерацию и даются после каждой лекции. — Прим. ред.

Но все-таки в последнее время многое из того, что безусловно принималось и философами и грамматистами как «утверждение», подверглось строгому пересмотру. Такое обостренное внимание к этим явлениям родилось, во всяком случае в философии^ благодаря косвенным факторам. Вначале возникло мнение, зачастую формулировавшееся слишком догматически, что утверждение (факта) должно быть «верифицируемым», а из этого следовало, что многие «утверждения» (на поверку оказываются не более чем псевдоутверждениями. Сразу бросилось в глаза, что многие «утверждения», несмотря на безупречную грамматическую форму, представляют собой полную бессмыслицу. (Впервые, по-видимому, это было последовательно показано Кантом.) Обнаружение новых и новых разновидностей бессмыслицы в конечном итоге пошло нам в пользу, хотя их классификация часто бывала бессистемной, а объяснения — мистическими. Но все мы, включая философов, не можем примириться с тем, что в нашей речи беспредельно много бессмысленного, поэтому на второй ступени анализа, естественно, возникает вопрос, стоит ли считать очевидные псевдоутверждения вообще «утверждениями»? Все исследователи пришли к выводу, что многие высказывания, похожие на утверждения, вовсе не предназначаются для сообщения или записи прямой информации о фактах (или предназначены для этого лишь частично). Например, все «этические суждения» целиком или частично направлены на возбуждение чувства, на предписание поведения или определенное воздействие на него. В решении этого вопроса Кант также был одним из первых. Мы очень часто используем высказывания так, что выходим за рамки грамматики, во всяком случае традиционной. Было замечено, что в описательные на первый взгляд утверждения бывают вкраплены совершенно несуразные слова, указывающие вовсе не на какие-то новые особенные свойства описываемой действительности, а на обстоятельства, в которых делается данное утверждение, на оговорки, которыми необходимо его сопроводить, на то, как следует его понимать и т. п. (заметим, что соответствующие слова именно указывают на подобную информацию, а не сообщают о ней в деталях).

Еще недавно общепринятое игнорирование возможности таких высказываний называют теперь заблуждением относительно «описательного» характера утверждений: не очень удачное название, поскольку термин «описательный» имеет слишком узкое значение. Не все истинные или ложные утверждения являются описаниями, поэтому я предпочитаю пользоваться словом «констативный». Этот ход мысли привел, по-видимому, к постепенному пониманию того, что многие традиционные философские сложности были следствием ошибки, а именно: за прямые утверждения о фактах ошибочно принимались такие высказывания, которые либо вообще не имеют смысла (на особый, не-грамматический манер), либо замысливались как нечто совсем другое.

Мы можем сомневаться в каком-нибудь из этих взглядов и предположений, можем горько сожалеть об изначальной путанице, в которой потонули философские доктрина и метод, но одно бесспорно — эти взгляды ведут к перевороту в философии. При желании это можно назвать великим и благотворным событием в истории нашей науки, и, возможно, это не будет чрезмерным преувеличением. Не удивительно и то, что этот переворот назревал постепенно, и первоначально parti pris* преследовал иные цели**.

Предварительное вычленение перформативных высказываний²

* Без предубеждений (фр.).— Прим. перев. ** Эти оценки Остина следует понимать как относящиеся, разумеется, не к философии в целом, а к тому философскому течению, к которому принадлежал сам Остин. И даже еще конкретнее: речь идет о перевороте не на собственно философском уровне, а на уровне конкретно-логического анализа естественного языка. — Прим. ред.

Тот тип высказываний, который мы собираемся здесь рассмотреть, не является, вообще говоря, видом бессмыслицы, хотя его неправильное употребление, как мы увидим, может порождать довольно специфические виды «бессмыслицы». Он, скорее, входит во второй класс —масок; причем для представителей этого класса вовсе не обязательно маскироваться под описательные, или констативные, утверждения факта, хотя зачастую так и бывает, и что удивительнее всего, (как раз тогда, когда они выступают в своей наиболее явной форме. Грамматисты, как мне кажется, не разглядели этого «обмана», философы иногда случайно его обнаруживали³. Нам будет удобно поэтому взять рассматриваемый тип высказываний сначала в этой обманчивой форме и выявить его характеристики путем сравнивания их с характеристиками утверждения (факта), которому данный тип высказываний подражает.

Итак, возьмем в качестве примеров высказывания, бесспорно принадлежащие к грамматической категории «утверждения», не являющиеся бессмыслицей и не содержащие ни одного из тех словесных сигналов опасности, распознанных или якобы распознанных философами (таких любопытных слов, как хороший* или все, подозрительных вспомогательных глаголов типа должен или может и сомнительных конструкций типа гипотетической). Во всех высказываниях будет присутствовать банальный глагол в первом лице единственного числа действительного залога настоящего времени изъявительного наклонения⁴. Можно найти высказывания, которые удовлетворяют этим условиям и в то же время: Д. ничего не «описывают», не «сообщают» и не «констатируют», не являются «истинными или ложными», и

Б. высказывание такого предложения является осуществлением действия или его части, которое не может быть естественным образом описано как говорение.

Все это совсем уж не так парадоксально, как кажется на первый взгляд или как я умышленно пытался это представить. И в самом деле вас, пожалуй, разочаруют примеры, которые я сейчас приведу:

(а) I do (sc. take this woman to be my lawful wedded wife) 'Да (т. е. я согласен взять эту женщину в жены)* — высказывание в ходе брачной церемонии⁵.

(б) I name this ship the 'Queen Elizabeth' 'Нарекаю судно «Королева Елизавета»' — слова, сопровождающие разбивание бутылки с шампанским о нос судна.

(в) I give and bequeath my watch to my brother 'Я завещаю свои часы брату' — слова из завещания.

(г) I bet you sixpence it will rain tomorrow \Цержу пари на шесть пенсов, что завтра будет дождь'.

* Внастоящем издании английские примеры заменены, как правило, их рус» скимипереводными эквивалентами. — Прим. ред.

Эти примеры ясно показывают, что высказывание предложения (конечно, в соответствующих обстоятельствах) не является описанием того, как было бы квалифицировано мое действие в результате произнесения высказывания⁶, или утверждением, что я совершаю данный акт: произнесение высказывания и есть осуществление действия. Все вышеприведенные высказывания не являются ни истинными, ни ложными. Я принимаю эту точку зрения как очевидную и не нуждающуюся в обосновании. Ей не нужно обоснование точно так же, как не нужно оно утверждению о том, что высказывание «черт возьми» (damn) не истинно и не ложно. Я, разумеется, соглашусь с тем, что это высказывание может «служить для передачи информации», но это совсем другое дело. Крещение судна — это и есть произнесение (в соответствующих обстоятельствах) слов "Нарекаю и т. д." (I name, etc.). Когда я говорю перед чиновником, алтарем и т. п. "Да" (I do), я не сообщаю о бракосочетании, я участвую в его совершении.

Как нам следует назвать предложение или высказывание такого типа?⁷ Я предлагаю название перформативное предложение, или перформативное высказывание, или для краткости «перфор-матив». Мы будем пользоваться этим термином в соответствующих ситуациях и конструкциях примерно так же, как употребляем термин «императив» («повелительный»)⁸. Название происходит, 'конечно, от perform исполнять, выполнять, делать, осуществлять'— обычного глагола, сочетающегося с существительным action 'действие'. Название указывает, что производство высказывания является осуществлением действия: естественно предполагать, что в этом случае происходит не просто говорение.

Приходят на ум и некоторые другие термины, каждый из которых пригоден для того или иного, более или менее широкого подкласса перформативов; так, например, многие перформативы являются договорными (contractual) или декларативными (declaratory: I declare war 'Я объявляю войну') высказываниями. Но ни один из имеющих хождение терминов, насколько мне известно, не приближается к объему, необходимому для охвата всех подобных высказываний. Есть один специальный термин, почти удовлетворяющий нашим требованиям — «оперативный» (operative) втом значении, в каком он терминологически (в строгом смысле) употребляется юристами в отношении той части, то есть тех пунктов, документа, которые обеспечивают реализацию сделки, являющейся основным предметом договора (передачи имущества, например). Остальная часть документа просто «излагает» обстоятельства, при которых эта сделка осуществляется⁹. Но у термина «оперативный» есть и другие значения. И действительно, это слово в наши дни часто употребляется, когда просто хотят сказать «важный». Я предпочел новое слово, которому мы не станем, быть может, с такой готовностью приписывать предвзятое значение, хотя его этимология вполне осмысленна.

Можно ли творить реальность словом?

Должны ли мы говорить теперь:

"Вступить в брак — значит произнести несколько слов" или

"Сделать ставку — значит просто что-то сказать"?

Такой постулат поначалу выглядит странным и даже легкомысленным, но, если принять определенные меры предосторожности, он не будет казаться таким.

Мы предвидим одно важное и обоснованное возражение. Акты такого рода часто осуществляются без участия устной или письменной речи, а каким-нибудь другим способом. Например, в какой-нибудь стране я могу стать супругом в результате простого сожительства; или я могу сделать ставку с помощью механического тотализатора, опустив в прорезь монету. Поэтому наши суждения следует, вероятно, изменить и дать им следующую формулировку: "произнести несколько определенных слов — значит вступить в брак", или "в некоторых случаях бракосочетание осуществляется простым произнесением нескольких слов", или "произнесение определенных слов означает заключение пари".

Однако действительная причина опасений кроется, наверное, в другом очевидном факте. Ниже мы обсудим его подробно. Речь идет вот о чем. Произнесение слов и в самом деле является обычно одним из главных или даже самым главным событием в осуществлении акта (заключения пари, например), являющегося целью высказывания. Но обычно, а может быть и никогда, нельзя полностью осуществить какой-то акт с помощью одних только слов. Вообще говоря, в любом случае необходимо, чтобы обстоятельства, в которых произносятся нужные слова, так или иначе соответствовали им, а во многих ситуациях необходимо также, чтобы сам говорящий или другие лица осуществляли к тому же некоторые другие «физические» или «умственные» действия или даже произносили еще какие-нибудь слова. Так, для именования судна важно, чтобы я был лицом, назначенным выполнить этот акт, а для бракосочетания (по христианскому обряду) крайне важно, чтобы я не был уже женат на живой, здоровой и неразведенной со мной женщине и т. п.; для заключения пари обычно требуется, чтобы ставка была принята второй стороной (которая должна это как-то выразить, например, сказать "идет"); и вряд ли можно считать, что преподнесен подарок, если я сказал "дарю", но ничего не дал.

Ну, хорошо. Действие может совершаться не только через перформативные высказывания; и далее, в любом случае обстоятельства, в том числе другие действия, должны соответствовать намерению. Но пытаясь отвергнуть концепцию перформативов, мы можем обратиться к совсем иным и на этот раз совершенно ошибочным доводам, особенно если иметь в виду такие внушающие благоговение перформативные высказывания» как «Я обещаю, что...». Конечно, мы принимаем эти слова «всерьез», только когда они говорятся («всерьез». Это требование несколько расплывчато, 1нов общем случае реально. Оно подразумевает важное и общепринятое положение, существенное для обсуждения цели любого высказывания. Так, в данном случае мне не к чему шутить или сочинять стихотворение. Может сложиться впечатление, что серьезность высказываний заключается в том, что они становятся как бы внешним, видимым знаком, предназначенным информировать нас о внутреннем, духовном акте. Отсюда только один шаг к тому, чтобы поверить или предположить, что внешне высказывание может представлять собой истинное или ложное описание события внутреннего мира. Классическое выражение этой идеи есть в еврипидовском «Ипполите» (612), в том месте, где Ипполит на слова кормилицы «Дитя мое, ты же клялся, вспомни только...» говорит: «Устами да,— но сердце ни причем», то есть 'мой язык клялся, но мое сердце (разум, или какой-нибудь другой закулисный участник) ни причем⁴⁰. Итак, "я обещаю, что..." налагает обязательства — фиксирует (регистрирует) духовное приятие духовных уз.

Мы отчетливо видим в этом примере, как излишек глубины, а точнее серьезности, ведет к нравственному падению. Человек, утверждающий, что «обещание — это не просто произнесение слов! Это внутренний, духовный акт!», производит впечатление непреклонного моралиста, противостоящего поколению поверхностных теоретиков: мы его воспринимаем таким, каким он видит себя сам, — обозревающим скрытые глубины этического пространства со всем рвением знатока sui generis. И все же Ипполиту он дает оправдание, двоеженцу прощает его «Да», а не желающему уплатить проигрыш обеспечивает защиту от его «Держу пари». И точность, и мораль стоят на стороне простого утверждения, что «Наше слово — это наши цепи».

Если мы исключим из рассмотрения подобные фиктивные внутренние акты, можем ли мы тогда предположить, что всё остальное, что обычно сопровождает высказывание типа "я обещаю, что..." или "я согласен (взять в жены эту женщину)...", описывается самим высказыванием, и, следовательно, наличие соответствующих обстоятельств свидетельствует о его истинности, а отсутствие — о ложности? Рассмотрим вначале последнюю возможность, и определим, что мы в действительности думаем о высказывании, лишенном того или иного из общепризнанных сопутствующих обстоятельств. Мы никогда не сочтем такое высказывание ложным. Вернее всего, мы решим, что высказывание — а точнее акт¹¹, например обещание, — было недействительным, или неискренним, или неосуществленным, или еще каким-нибудь в этом роде. В конкретном случае обещания, как, впрочем, и многих других перформативных высказываний, предполагается, что .лицо, высказывающее ею, имеет определенное намерение, здесь — сдержать свое слово. Из всех сопутствующих обстоятельств именно намерение больше всего соответствует тому, что описывается или регистрируется выражением "Я обещаю". Когда такое намерение отсутствует, разве мы не говорим о «ложном» обещании? Но при этом мы не имеем в виду, что высказывание "Я обещаю, что..." является ложным в том смысле, что, хотя человек утверждает, что он обещает, на самом деле он не обещает; или что, описывая нечто, он описывает неправильно (сообщает нечто неверное). Дело в том, что человек действительно дает обещание: и, хотя оно неискренно, его нельзя признать недействительным. Такое высказывание, возможно, запутывает или даже обманывает, и, хотя оно, несомненно, ошибочно, это все же не ложь, не ложное утверждение. Мы могли бы прояснить ситуацию, согла-сясь, в крайнем случае, что такое высказывание подразумевает или порождает ложь или ложное утверждение о том, что человек р)еально намеревается что-то сделать, но это совсем другое дело. Более того, мы не говорим о ложном пари или ложном крещении. И если уж все-таки мы говорим иногда о ложном обещании, это обязывает нас не больше, чем, например, разговор о ложном движении. Эпитет «ложный» прилагается ведь не к одним только утверждениям.

Примечания

¹ Конечно, неправильно уже то, что предложение вообще может быть утверждением: оно, скорее, используется для высказывания утверждения, а само утверждение является «логическим построением» на основе этих высказываний.

² Все, что говорится в этом разделе, следует считать предварительным изложением, допускающим пересмотр в свете дальнейшего анализа.

³ Раньше всех должны были понять реальное положение дел юристы. Возможно, теперь некоторые из них его осознали. И все же они готовы идти на поводу у собственного вымысла, будто утверждение «закона» есть утверждение факта.

⁴ Это делается сознательно. Все они представляют собой «эксплицитные» перформативы того преобладающего класса, который в дальнейшем получит название «экзерситивов» (exercitives).

⁵ [Остин слишком поздно понял, что в ходе брачной церемонии не употребляется выражение I do, и поэтому не мог исправить ошибку. Мы оставили ее в тексте, так как в философском плане эта ошибка не существенна. — Дж. У.]

⁶ И уж совсем не тем, что я уже сделал или еще должен сделать.

⁷ «Предложения» образуют класс «высказываний», нуждающийся, как я считаю, в грамматическом определении, до сих пор не сформулированном как следует. Перформативным высказываниям можно противопоставить в качестве примера (и по существу) «констативные» высказывания: произнести констативное высказывание (т. е. высказывание, исторически соотнесенное) — значит сделать утверждение. Произнести перформативное высказывание — это значит, например, заключить пари. См. ниже об «иллокуциях» (illocutions).

⁸ Раньше я пользовался термином «перформаторные» (performatory), но «пер-формативные» (performative) предпочтительнее как более короткое, удобное, традиционное по форме и менее уродливое наименование.

⁹ Я обязан этим наблюдением профессору X. Л. А. Харту.

¹⁰ Я вовсе не намерен исключать всю постановочную часть — осветителей,,
ассистента режиссера, даже суфлера. Я возражаю только против назойливых дуб-
леров.

¹¹ Мы избегаем уточнений, так как пока это не входит в наши намерения.

 

Дж. Л. Остин СЛОВО КАК ДЕЙСТВИЕ*

ЛЕКЦИЯ II

<Условия успешности перформативного высказывания. Классификация пер-формативных неудач. Применимость её к любым конвенциональным актам. Другие виды неуспешности, присущие перформативам. Совместимость и пересечение неудач разных типов.)

Как вы помните, мы намеревались рассмотреть некоторые случаи и смыслы (слава богу, лишь некоторые), когда сказать что-то— значит сделать, когда посредством или в ходе произнесения слов мы что-то осуществляем. Эта тема отражает одно из направлений (есть и другие) современного критического осмысления сложившегося на протяжении веков философского допущения, согласно которому оказать что-то всегда означает попросту утверждать это, по крайней мере во всех достойных внимания, то есть во всех изучаемых, случаях. Это, вне всякого сомнения, бессознательное и, безусловно, ложное допущение представляется философам совершенно естественным. Сначала мы должны научиться бегать, а затем уж ходить. Если не совершать ошибок, нечего будет исправлять.

Вначале я с помощью примеров привлек ваше внимание к нескольким простым высказываниям, известным как перформативные. Внешне они выглядят — во всяком случае, грамматически оформлены — как «утверждения», но, тем не менее, при более внимательном рассмотрении видно, что эти высказывания не подпадают под категорию «истинности»/«ложности». А в то же время традиционно считается, что утверждения отличает способность быть «истинными» или «ложными». В качестве одного из примеров мы взяли высказывание "Да" (я согласен взять эту женщину в жены), произносимое во время церемонии бракосочетания. Мы теперь сказали бы, что с помощью этих слов человек нечто совершает, а именно вступает в брак, а вовсе не сообщает об этом (то есть о том, что он вступает 1вбрак). И акт бракосочетания, как и заключения пари, предпочтительнее (хотя это пока не вполне точная формулировка) описывать как произнесение определенных слов, а не как осуществление иного, внутреннего и духовного, действия, для которого эти слова просто служат внешним слышимым знаком. Вряд ли можно надежно доказать правоту этой точки зрения, но я утверждаю, что это факт.

Стоит отметить, что, насколько мне известно, согласно американскому закону о свидетельских показаниях, сообщение о том, что говорило другое лицо, принимается как свидетельство только в том случае, если высказывание этого лица относится к нашему перформативному типу. Тогда сообщение о таком высказывании рассматривается не столько как сведения о сказанном — во избежание передачи слухов, недействительных для суда, — сколько о сделанном, о некотором действии этого лица. Такая постановка вопроса хорошо согласуется с нашим первым впечатлением о перформативных высказываниях.

До сих пор мы чувствовали, что твердая почва предубеждения уходит у нас из-под ног. В какую же сторону нам теперь идти, чтобы остаться философами? Можно, конечно, от всего этого отказаться или, следуя логике вещей, постепенно увязнуть в проблеме. Последнее займет время. Попробуем сосредоточить наше внимание на одном простом пункте, который уже мимоходом упоминался,— на «сопутствующих обстоятельствах». Для заключения пари недостаточно, как я уже указывал, произнести высказывание "Держу пари, что...". Слова могут быть сказаны, но мы все же можем решить, что заключение пари на самом деле не состоялось, во всяком случае полностью. Чтобы можно было так считать, достаточно сделать ставку, когда уже известны результаты забега (в ситуации, когда идет речь о заключении пари на скачках). Если мы желаем, чтобы совершаемое нами действие «было признано успешным, необходимо не только произнести слова перформативного высказывания, но и обеспечить, как правило, наличие множества других необходимых обстоятельств и действий. Мы надеемся выяснить, каковы эти действия, рассматривая и классифицируя те случаи, когда что-нибудь идет неправильно, и сам акт — заключение брака, пари, завещание, крещение и т. п. — терпит, следовательно, неудачу (по крайней мере, частичную). Мы сказали бы, что высказывание в этой ситуации является не ложным, а неуспешным (unhappy). Поэтому исследование тех обстоятельств, которые могут складываться неудачно при употреблении подобных высказываний, мы называем учением о Неудачах (Infelicities)*.

Предпримем попытку схематично обозначить — не претендуя ни на какую законченность — по крайней мере некоторые из условий, необходимых для гладкого, или «успешного», функционирования перформативных высказываний (хотя бы таких развернутых и явных, с которыми мы до сих пор имели дело), а затем приведем примеры перформативных неудач и их последствий. Я боюсь и в то же время надеюсь, что эти необходимые условия поразят вас своей очевидностью.

(АЛ) Должна существовать общепринятая конвенциональная
_________ процедура, приводящая к определенному конвенциональ-

* Термин Infelicity переводится в данной работе либо в развернутой форме— перформативная неудача, либо в краткой — просто неудача. Этот же перевод может иметь и слово failure (иногда провал). — Прим. ред.

ному результату и включающая в себя произнесение определенных слов определенными лицами в определенных обстоятельствах. Кроме того, (А.2) конкретные лица и обстоятельства в каждом данном случае должны быть пригодны для проведения той конкретной процедуры, к которой мы обращаемся (invoke) посредством перформатива.

(8.1) Процедура должна выполняться всеми участниками правильно й

(8.2) полностью.

(Г.1) Если процедура, как это часто бывает, предназначена для выполнения лицами, движимыми определенными мыслями или чувствами, или является началом нового этапа 1впоследующем поведении любого из участников, тогда каждое лицо, участвующее в процедуре и, следовательно, реально обратившееся к ней, должно действительно испытывать эти мысли или чувства, и все участники должны иметь подлинное намерение совершать соответствующие поступки¹. Кроме того,

(Г.2) впоследствии они должны на деле вести себя соответственно.

Если же мы погрешим против одного (или нескольких) из этих шести правил, наше перформативное высказывание не будет (в том или ином аспекте) успешным. Но конечно, есть существенно разные «виды» этой неуспешности — они будут выведены под теми же индексами, что и перечисленные правила.

Во-первых, все четыре правила А и В, вместе взятые, отделяет от двух правил Г очень важное различие (поэтому мы здесь используем латинские буквы в противопоставлении с греческими). Если погрешить против одного из первой группы правил (А или В), то есть произнести, например, неправильную формулу, или по своему положению человек не вправе осуществить данное действие (так, допустим, он уже состоит в браке), или, например, церемонию крещения судна проведет не капитан, а его помощник, тогда рассматриваемый акт, например бракосочетание, потерпит неудачу, не будет осуществлен — и цель не будет достигнута. В то же время при нарушении правил Г цель акта достигается, хотя в этих условиях, например при неискренности человека, достижение цели следует квалифицировать как неправомерное использование процедуры (как злоупотребление). Так, произнося слова «я обещаю», но не имея намерения сдержать их, я, конечно, даю обещание, но-.. Нам необходимо как-то обозначить это различие; поэтому перформативные неудачи типа Al—В2, приводящие к провалу всего акта, для осуществления которого и в процессе проведения которого строится данная словесная формула, мы назовем ОСЕЧКАМИ i(MISFIRES). С другой стороны, те перформативные неудачи, которые не препятствуют осуществлению данного акта, мы можем окрестить ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯМИ (ABUSES) (не придавайте значения привыч/ным коннотациям этих названий!). Когда высказывание дает осечку, процедура, к которой мы имели в виду обратиться, оказывается неприемлемой или испорченной, а наш акт (бракосочетание и т. д.)—недействительным или безрезультатным и т. п. Мы говорим о нашем действии как о подразумевающемся (purported) акте или, может быть, попытке. Мы можем, кроме того, употреблять такие выражения, как «было осуществлено нечто вроде бракосочетания» в противоположность «вступил в брак». С другой стороны, в ситуации Г мы называем наш неудачный акт скорее «притворным» или «неискренним», чем «подразумевавшимся» или «пустым», скорее нереализованным или незавершенным, чем недействительным или безрезультатным. Потороплюсь добавить, что эти разграничения не являются жесткими и непреложными и таким словам, как «подразумевавшийся» и «притворный», не следует придавать слишком большого значения. И наконец, несколько слов о терминах «недействительный» и «безрезультатный». Их употребление не означает, конечно, что как будто ничего не было совершено, напротив, произошло множество событий (нами, в частности, был зафиксирован акт двоеженства), но мы все-таки не осуществили подразумевавшийся акт, то есть заключение брака. Дело в том, что двоеженство, несмотря на значение входящих в название корней, вовсе не означает вступления в двойной брак. (Короче говоря, алгебра брака — это Булева алгебра.) Далее, «безрезультатный» не означает здесь «остающийся без последствий, результатов, воздействий».

Следующий шаг — попытка уяснить основное различие между случаями А и случаями В, то есть между различными видами осечек. Во всех случаях, обозначенных А, мы имеем дело с неуместным обращением к некоторой процедуре, то ли потому, что ее, так сказать, вообще не существует, то ли потому, что попытка ее применения к данным обстоятельствам не может быть успешной. Итак, перформативные неудачи типа А можно назвать термином «Нарушения правил обращения к процедуре» (Misin-vocations). Из двух выделяемых здесь подклассов легче придумать имя для второго (процедура хотя и существует, но не может быть применена по назначению)—это «Нарушения правил применения процедуры» (Misapplications). Для подкласса АЛ мне не удалось подобрать хорошего названия. В отличие от типа А особенность осечек типа В заключается в том, что и существование процедуры, и ее благополучная применимость идут насмарку из-за неправильного выполнения ритуала, и это может приводить к более или менее тяжким последствиям. Поэтому случаи В в противовес случаям А мы назовем «Нарушениями правил выпол*

нения процедуры» (Л'ИзехеаШопз) в отличие от неуместного обращения к ней; подразумевавшийся акт оказывается испорченным из-за какой-либо ошибки или препятствия в ходе проведения соответствующей церемонии. Класс В.1 образован «Ошибками», а класс В.2 — «Препятствиями». Мы получаем следующую схему²:

Я полагаю, что пункты А.1 и Г.2 вызовут некоторое недоумение, но мы просто отложили на короткое время их детальное рассмотрение. Прежде чем мы приступим к подробному обсуждению, позвольте сделать несколько общих замечаний обо всех этих перформативных неудачах. Могут возникнуть следующие вопросы:

(1) К какою рода «актам» применимо понятие перформативной неудачи?

(2) Насколько полной является предложенная классификация неудач?

(3) Являются ли эти классы неудач взаимоисключающими? Рассмотрим эти вопросы по порядку.

(1) Насколько широко распространено явление перформативных неудач? Хотя нас поразила (или оставила равнодушными) возможность неудачи при выполнении некоторых актов, являющихся, по крайней мере частично, актами произнесения слов, с самого начала ясно, что неудачи — зло, угрожающее всем актам, носящим характер ритуала или церемонии, т. е. всем конвенциональным актам. (Конечно, не всякий ритуал подвержен любой форме неудач, но это же мы можем утверждать и о перфор-хмативных высказываниях.) Справедливость сказанного ясна хотя бы из того простого факта, что многие конвенциональные дейст-

ёиятипа пари или Передачиимущества могут осуществляться невербальным способом. Одни и те же типы правил справедливы для всех таких конвенциональных процедур — чтобы убедиться в этом, достаточно в нашем классе А опустить специальное отнесение к вербальным высказываниям. Пока все ясно.

Далее. Имеет смысл напомнить, что многие «акты», входящие в компетенцию юристов, представляют собой или включают в себя перформативные высказывания или, по крайней мере, выполнение (performance) каких-нибудь конвенциональных процедур. И конечно, вы сумеете оценить тот факт, что ученые-юристы в своих трудах постоянно обнаруживают осведомленность о разнообразии неудач, а иногда — и о характерных чертах перформативных высказываний. И лишь широко распространенная навязчивая идея, что юридические высказывания и те высказывания, которые встречаются в «юридических актах», непременно должны быть утверждениями, либо истинными, либо ложными, воспрепятствовала более ясному, чем у нас, пониманию сущности юридических актов. И возможно даже, кто-то из юристов уже достиг такого уровня понимания; просто я недостаточно информирован. Однако для нас гораздо важнее усвоить, что очень многие факты из области этики не являются в конечном итоге просто физическими движениями, как склонны утверждать многие философы. Очень многие из них целиком или частично носят характер конвенциональных или ритуальных актов и, следовательно, помимо всего прочего, подвержены перформативным неудачам.

И наконец, мы подошли к вопросу — и здесь я должен раскрыть некоторые мои карты, — можно ли применять понятие неудач к высказываниям, которые являются утверждениями? До сих пор мы подавали неудачи как характерное свойство перформативного высказывания, «определяемого» (если мы имеем право так выразиться) в основном по сравнению с привычным, как мы полагали, понятием «утверждения». Я пока довольствуюсь указанием на один недавний поворот в философской мысли, привлекший пристальное внимание к «возмутительным» утверждениям, которые нельзя, однако, назвать ложными или хотя бы «противоречивыми». Речь идет, в частности, об утверждениях, которые соотносятся с несуществующими явлениями, например: «Нынешний король Франции лыс». Очень велик соблазн сравнить такое утверждение с намерением завещать имущество, которым вы не владеете. Разве оба случая не предполагают существования? Утверждение, относящееся к чему-то, чего не существует, скорее ведь недействительно, чем ложно. И по мере того, как мы начинаем рассматривать утверждение не в качестве предложения (или суждения), а в качестве речевого акта (из которого извлекаются логические конструкции), мы все больше углубляемся в анализ утверждения как целостного акта. Или другая любопытная ана* логия: между ложью и ложным обещанием проглядывает вполне очевидное сходство. Но к этой проблеме мы вернемся позже³.

(2) Наш второй вопрос звучал так: Насколько полна эта классификация?

(I) Прежде всего нужно помнить, что высказывая наши пер-формативы, мы в определенном смысле «осуществляем действия», и, следовательно, как таковые они будут подвержены всем тем видам неудовлетворительности, которые характерны для всех действий. Речь идет о неудовлетворительности, отличной, или отличимой, от того, что 1мырешили рассматривать как неудачи. Я имею в виду, что действия вообще (хотя и не все) бывают_г например, вынужденными, случайными или ошибочными, то есть но той или иной причине непреднамеренными Конечно, о таком действии не хотелось бы говорить, что оно просто совершено или его совершили. Я не ставлю своей целью разработку общей теории. Во многих таких случаях мы могли бы даже сказать, что акт был «недействительным» (или мог стать недействительным по причине принуждения или незаконного воздействия) и т. п. Я полагаю, что какая-нибудь общая концепция высокого уровня могла бы охватить в единой теории и то, что мы называем неудачами, и эти другие неблагоприятные факторы, сопутствующие действиям, в нашем случае — таким действиям, которые включают перформативные высказывания. В наших же рассуждениях этот тип неуспешного осуществления действий не затрагивается. Но следует помнить, что факторы такого рода всегда могут вторгнуться (и вторгаются) в обсуждаемые нами случаи. Факторы такого рода обычно квалифицируются как «смягчающие обстоятельства» или «факторы, уменьшающие или аннулирующие ответственность действующего лица» и т. п.

(II) Во-вторых, наши перформативы, будучи высказываниями, подвержены также другим типам неприятностей, свойственных всем высказываниям. И здесь могла бы быть предложена общая теория, учитывающая и эти огрехи, но сейчас мы намеренно их обходим. Я имею в виду, в частности, следующее: перформативное высказывание предстает в особом смысле пустым или недействительным, когда его произносит, окажем, актер на сцене, или оно встречается в поэтическом произведении, или произносится водиночестве. Это относится равным образом к любому высказыванию— своего рода смена декораций применительно к обстоятельствам. Язык здесь используется на особый лад, явно несерьезно, как бы паразитически по отношению к его нормальному употреблению, то есть способом, который рассматривается в учении об этиоляциях языка. Вое это мы исключаем из рассмотрения. Мы считаем, что наши перформативные высказывания, независимо от того, сопутствует им удача или неудача, производятся вобычных обстоятельствах.

(III) Дабы не осложнять картину дополнительными соображениями, я пока не вводил «неудачи» еще одного типа — а они могут носить это название с полным правом — несовершенства понимания. В обычном случае, чтобы дать обещание, необходимо:

(A) чтобы меня кто-нибудь услышал, возможно, то лицо, которому я обещаю;

(B) чтобы это лицо понимало, что дается обещание.

Если то или иное из этих условий не выполняется, можно усомниться, действительно ли имело место обещание,— можно счесть, что акт только замышлялся или оказался недействительным. Закон принимает особые меры предосторожности во избежание этой или других неудач, например при рассылке судебных повесток или вызовов. Нам еще придется в другой связи вернуться к этому очень важному соображению.

(3) Являются ли классы неудач взаимоисключающими? Ответ очевиден.

(a) Нет, учитывая, что мы можем ошибаться одновременно в двух направлениях (мы можем неискренне обещать ослику морковку) .

(b) Нет, учитывая более существенное обстоятельство: типы ошибок «переходят друг в друга» и «пересекаются» друг с другом, а квалификация той или иной из них «произвольна» сразу в нескольких аспектах.

Предположим, к примеру, что я вижу судно на стапеле, подхожу, разбиваю о нос судна висящую там бутылку с шампанским, заявляю: «Я нарекаю этот корабль „Мистер де Голль"» — и вдобавок выбиваю подпорку. Но беда в том, что я не отношусь к лицам, имеющим право крестить корабль (независимо от того, предназначалось ли этому кораблю имя «Мистер де Голль» — это уже дополнительная сложность. Если это правильное имя, ситуация становится еще постыднее.).

Мы пришли к согласию, что:

(1) корабль (не был назван⁴,

(2) имел место крайне постыдный поступок.

Можно считать, что я «осуществил нечто вроде» крещения корабля, но мое «действие» оказалось «недействительным», или «безрезультатным», потому что я не то лицо, которое было вправе осуществлять такое действие. Но можно взглянуть на дело и по-другому: если нет даже видимости компетентности или хотя бы убедительного предлога, тогда мы не можем вообще говорить об общепринятой конвенциональной процедуре — это фарс, подобный бракосочетанию с обезьяной. Или еще по-иному можно сказать, что приобретение права на осуществление данного действия является частью процедуры. Когда святой окрестил пингвинов, была ли эта акция недействительной потому, что процедура крещения не применима к пингвинам, или потому, что не существует общепринятой процедуры крещения иных существ или предметов, кроме как людей? Я не думаю, что такого рода тонкости имеют значение для теории, хотя ими приятно заниматься, и практически важно быть терминологически подготовленным к встрече с такими казусами, как это принято в юриспруденции.

Примечания

¹ Ниже будет объяснено, почему то обстоятельство, что у людей имеются эти мысли, чувства и намерения, не включено в общий ряд «обстоятельств», упомянутых в пункте А.

² [Время от времени Остин использовал другие термины для обозначения различных видов пер формативных неудач. Любопытно привести некоторые из них: АЛ—не-игра; А.2—игра не по правилам; В —неудачи; В. 1— выполнение не па правилам; В.2— невыполнение; Г — неуважение; Г.1—притворство; Г.2— незавершенность, вероломство, нарушения, недисциплинированность, злоупотребления. — Дж. У.]

³ [См. с. 53 и далее. — Дж. У.]

⁴ Крещение детей — дело еще более сложное: мы можем неправильно выбрать имя или пригласить не того священника, например лицо, имеющее право крестить детей, но не уполномоченное крестить именно этого ребенка.

 

Дж. Л. Остин СЛОВО КАК ДЕЙСТВИЕ*

ЛЕКЦИЯ III

<Примеры неудач, вызванных отсутствием общепринятой процедуры. Нечёткость понятия общепринятой процедуры и связанная с ней возможность альтернативной квалификации неудач. Примеры неудач, вызванных нарушением правил применения и выполнения процедуры.)

В первой лекции мы предварительно выделили перформативное высказывание, представляющее собой не истинное или ложное сообщение, не только и не столько говорение, сколько действие. Во второй лекции мы показали, что перформативы, хотя их и нельзя оценивать с точки зрения истинности или ложности, вое же могут быть объектом критической оценки: они бывают неуспешными, и мы перечислили шесть типов таких неудач. Четыре из них превращали высказывание в осечку, а задуманный акт становился незаконным и недействительным, 1иследовательно, безрезультатным. И наоборот, другие два типа неудач приводили к тому, что осуществленное действие превращалось в злоупотребление данной процедурой. Итак, мы вооружились двумя новыми понятиями, то есть у нас в руках как бы появились два новых ключа для вскрытия Реальности или, быть может, Заблуждения, но в то же время наши ноги ощутили как бы два новых тормоза. Ведь в философии так: кто вооружен, тот и должен быть предостережен. Поэтому я остановился на обсуждении некоторых общих вопросов, касающихся понятия неудачи, и определил его место на новой карте исследовательского поля. Я ут* верждал, что (1) оно применимо ко всем церемониальным актам, а не только к вербальным. Я указал, что такие акты встречаются гораздочаще, чем принято думать. Я признал (2), что наш список неполон и что существуют другие важные измерения того, что вполне оправданно можно называть проявлением «неуспешности», касающейся как осуществления церемоний вообще, так и производства высказываний вообще, — измерения, которые, конечно, должны интересовать философов. И наконец, (3) различные типы неудач могут совмещаться или пересекаться друг с другом поэтому классификация частных примеров в какой-то мере вопрос произвола.

Мы собирались привести некоторые примеры неудач — нарушений наших шести правил. Позвольте мне сначала напомнить вам правило АЛ:

Должна существовать общепринятая конвенциональная процедура, приводящая к определенному конвенциональному результату и включающая произнесение определенных слов определенными лицами в определенных обстоятельствах.

Правило А.2, которое дополняет АЛ, требует, чтобы конкретные лица и обстоятельства в каждом конкретном случае были пригодны для обоснованного обращения к соответствующей процедуре.

Последняя часть формулировки правила АЛ предназначена просто для ограничения сферы действия правила высказываниями и не имеет принципиального значения.

Наша формулировка этого правила содержит слова «существует» и «общепринятая», однако мы можем задать вопрос, имеет ли слово «существует» какое-нибудь значение, помимо «является общепринятым», и не лучше ли заменить их оба выражением «быть в (общем) употреблении». Тогда мы совсем должны исключить (1) «существует», (2) «общепринятый». Из уважения к законности вопроса рассмотрим сначала слово «общепринятый».

Предположим, что кто-то произнес перформативное высказывание, отнесенное к классу осечек, поскольку вызванная (invoked) процедура не была общепринятой. Тогда в общепринятости ей отказал не говорящий (если, конечно, он отнесся к высказыванию серьезно). Какой можно привести пример? Представим себе, что муж сказал своей жене "Я развожусь с тобой" и это событие имело место в христианской стране. Мы можем утверждать: "Развод все равно не состоялся, ибо мы признаем совершенно другую вербальную или невербальную процедуру"; более того, мы можем даже сказать: "Мы не признаем никакой процедуры развода — брак нерасторжим". В этом направлении можно пойти еще дальше и отказаться, если можно так выразиться, от всего кодекса процедуры, скажем от кодекса чести, предусматривающего дуэль Получив вызов:"Я пришлю к вам моих секундантов", что равноценно "Вызываю вас", мы только пожмем плечами. Эта ситуация (в целом ярко раскрыта в истории несчастного Дон-Кихота.

Конечно, мы облегчили бы себе работу, напрочь отвернув «такие» процедуры, то есть любые процедуры, обеспечивающие осуществление подобных действий, или какую-нибудь конкретную процедуру для реализации данного действия. Однако в равной степени возможны случаи, когда мы одобряем — в определенных обстоятельствах и при участии определенных лиц — процедуру, которую не признали бы в любых других обстоятельствах и для других участников. И здесь нас могут одолеть сомнения (как в вышеприведенном случае с крещением), относится ли неудача к классу АЛ или А.2 (или даже В.1 или В.2). Например, на вечеринке, выбирая себе команду для какой-нибудь игры, вы говорите: "Я беру Джорджа". Джордж ворчливо отвечает: "Я не играю". Выбран Джордж или нет? В ситуации налицо неуспех. Можно считать, что Джордж не был выбран потому, что не существует договоренности, позволяющей выбирать людей, которые не играют, или потому, что Джордж в данных обстоятельствах-^-неподходящий объект для процедуры выбора. Или другой пример. Ты можешь сказать мне на пустынном острове: "Пойди и собери ветки для костра", а я могу ответить: "Не приказывай мне" или "Ты мне не начальник". Если ты пытаешься утвердить свою власть на необитаемом острове, я могу подчиниться или протестовать, потому что ты для меня не командир, как, скажем, капитан корабля, у которого есть подлинная власть.

Рассматривая эти примеры с точки зрения типа А.2 (Нарушение правил применения процедуры), мы теперь скажем: с процедурой — высказыванием слов и т. п. — все в порядке, она является общепринятой, но обстоятельства, при которых к ней обратились, или лица, которые обратились к ней, были непригодны: "Я выбираю" правомерно лишь в том случае, когда объект глагола— «игрок», а приказ правомочен только в том случае, когда субъект глагола — «командир» или «авторитет».

Или, рассматривая этот случай с точки зрения В.2 (возможно даже, что предыдущую трактовку следует свести к этому разряду), мы скажем: процедура не была полностью выполнена, потому что ее необходимой составной частью является соблюдение следующего условия: лицо, являющееся объектом глагола "Я приказываю", должно посредством какой-либо предварительной процедуры, гласной или негласной, подтвердить авторитет того лица, которое собирается отдавать приказы, то есть произнести, например, слова "Я обещаю выполнять ваши приказания". Это. конечно, одна из тех неопределенностей (причем самого общего характера), которые лежат в основе дискуссии в сфере политической теории — существует ли и должен ли существовать общественный договора )

Мне кажется, что не принципиально то, какое решение мы примем в каждом конкретном случае, хотя, опираясь на факты или вводя дальнейшие дефиниции, возможно прийти к соглашению относительно предпочтения того или иного решения. Но крайне важно уяснить себе, что:

1) как бы много составных частей мы ни пытались включить в процедуру (исходя из правила В.2), мы никогда не можем быть уверены, что не найдется человека, отвергающего ее целиком;

2) общепринятость процедуры подразумевает нечто большее, чем простой факт ее общеупотребительности, даже среди тех лиц, которых она в настоящее время непосредственно касается. В принципе любой человек должен иметь открытую возможность отвергнуть любую процедуру (или кодекс процедур) —даже ту, которую он раньше признавал, — как это видно из примера с кодексом чести. Конечно, к такому человеку применимы санкции: с ним отказываются играть или обвиняют его в бесчестности. Кроме того, не следует загонять все подряд в разряд фактических обстоятельств; против такого подхода действует тот же старый аргумент, что и против попыток выводить «должное» из «сущего». (В строгом смысле слова быть общепринятым — это не обстоятельство.) Для многих процедур, в частности для игр, характерно, что я могу отказаться от участия в игре, происходящей в самых подходящих обстоятельствах. Далее, позволительно в конечном итоге усомниться, можно ли определять понятие «быть общепринятым» через понятие «быть обычно используемым». Но это более сложный вопрос.

С другой стороны, что понимать под предположением, что иногда процедуры даже не существует (в отличие от вопроса о ее приемлемости для той или иной группы лиц)¹?

I) Мы сталкиваемся с такими случаями, когда процедуры «перестают существовать» в том смысле, что они были раньше общепринятыми, а теперь признаются не всеми или вообще никем не признаются, например, вызов на дуэль.

II) Нам приходится сталкиваться и с такими случаями, когда кто-нибудь сам вводит процедуру. Иногда ему удается «вырваться вперед», как, например, в футболе, когда игрок, овладев мячом, бежит к воротам. «Обойти всех» очень важно, несмотря на сомнительную терминологию. Рассмотрим обычный случай: говоря человеку "Ты вел себя как трус", вы можете отчитать или оскорбить его. Эту акцию можно сделать явной с помощью слов "Я делаю тебе выговор", но нельзя сказать "Я оскорбляю тебя". Причины этого не имеют для нас значения². Важно лишь то, что если слова "Я оскорбляю вас" все-таки произносятся, то они могут породить особую разновидность «не-игры»³. Раз оскорбление является конвенциональной процедурой, по преимуществу вербальной, мы в какой-то мере вынуждены понимать ту процедуру, к которой задумал обратиться человек, сказавший "Я оскорбляю вас". И все же мы стоим перед необходимостью отказаться от нее прежде всего потому, что смутно ощущаем присутствие некоего препятствия, мешающего окончательно признать эту конвенцию, хотя природа этого препятствия не вполне нам понятна.

Однако более обычна ситуация, когда неясно, насколько широк диапазон процедуры — какие случаи она охватывает или на какие ее можно распространить. В этом смысле любой процедуре в силу ее природы свойственна размытость границ и, следовательно, невозможно найти «точное» ее определение. Могут встретиться такие трудные, или крайние, случаи, что даже вся предыдущая история конвенциональной процедуры не поможет прийти к окончательному решению относительно ее применимости к тому или иному случаю. Имею ли я право крестить собаку, если она по общему признанию разумна? Или со мной не будут играть? Юридическая практика изобилует такими сложными ситуациями, в которых решение принимается более или менее произвольно в пользу АЛ (конвенции не существует) или в пользу А.2 (обстоятельства непригодны для обращения к конвенции, хотя она, несомненно, существует). В любом случае мы, скорее всего, будем руководствоваться нами же установленным «прецедентом». Юристы, как правило, предпочитают второй вариант, при котором они должны заниматься применением, а не созданием законов.

Специального упоминания заслуживает еще один род ситуаций, классификация которых может быть осуществлена по-разному

Все перформативные высказывания, которые я приводил, представляют собой высоко развитые образцы того типа, который мы позже назовем эксплицитными (явными) перформативами в отличие от имплицитных (скрытых) перформативов. Иначе говоря, все они включают в себя в высшей степени значимое и недвусмысленное выражение типа "Держу пари", "Обещаю", "Завещаю". Такие выражения очень часто используются также для обозначения самого акта, который я осуществляю, производя данное высказывание, например заключение пари, дача обещания, составление завещания и т. п. Но конечно, совершенно ясно и крайне важно следующее: мы можем употребить высказывание "Иди" для достижения практически той же цели, -которая преследуется высказыванием "Я приказываю тебе идти", и в обеих ситуациях мы с легким сердцем можем описать случившееся как "Он приказал мне идти". Однако в действительности здесь есть неопределенность (а она есть всегда, когда мы используем столь неявную формулу, как глагол "идти" в повелительном наклонении, и рассматриваем лишь само высказывание в чистом виде), приказывает ли говорящий (подразумевает ли он приказ) или это просто совет, просьба или бог весть что еще. Сходным образом высказывание "На поле бык" может быть как предупреждением, так и описанием пейзажа; высказывание "Я там буду" может быть обещанием, а может и не быть им. Здесь мы имеем дело с примитивными перформативами в отличие от эксплицитных, причем обстоятельства не всегда подсказывают, является ли данное высказывание вообще перформативным. В любом случае мне предоставлена возможность выбора. Скажем, формулу можно понять как перформативную, но обращение к самой процедуре выражено недостаточно эксплицитно. Возможно, я не воспринял высказывание как команду или не был обязан его так понимать. Кто-то не воспринял высказывание как обещание, то есть в данных обстоятельствах он не принял процедуры на том основании, что ритуал был реализован говорящим неполно.

Можно уподобить эти случаи ошибочному или неполному осуществлению (В.1 или В.2), если не считать того, что реально здесь процедура полна, хотя и двусмысленна. (Конечно, в юриспруденции этот тип неэксплицитных перформативов обычно будет попадать в классы В.1 или В.2: существует, например, правило, что неэксплицитно сформулированное завещание считается либо неправильной, либо неполной реализацией акта; но в повседневной жизни такая строгость не практикуется.) Мы можем также уподобить такие случаи непониманию (его мы еще не рассматривали), но это будет особый тип, связанный с силой высказывания в противоположность его значению. И главное здесь не в том, что слушающий не понял, а в том, что он не обязан был понимать, например воспринимать высказывание как приказ.

Мы даже можем уподобить эти случаи типу А.2 и сказать, что данная процедура не предназначена для употребления при таких обстоятельствах, когда неясно, используется ли она (это делает ее совершенно недействительной). Мы могли бы заявить, что ее следует использовать только в таких обстоятельствах, которые недвусмысленно показывают, что она используется. Но это максималистское требование.

А.2. Конкретные лица и обстоятельства в каждом данном случае должны быть пригодны для обращения именно к данной конкретной процедуре.

* Капитан корабля имеет право регистрировать брак в открытом море.— Прим. перев.

Мы обратимся теперь к нарушениям правила А.2, к тому типу неудач, который мы назвали Нарушениями правил применения процедуры. Примеров здесь множество: "Я назначаю Вас", а вы уже назначены, или незначен кто-то другой, или я не вправе назначать, или вы — лошадь. "Я согласен (взять ее в жены)" — говорите вы, находясь в недопустимой степени родства с невестой или стоя перед капитаном корабля, когда он не в море*.

"Я дарю" — когда вещь не моя или это фунт моей живой (и неот-торгаемой плоти. Мы располагаем различными специальными терминами для обозначения разных случаев этого типа — «ultra vires»* «несостоятельность», «неподходящий объект (или лицо и т. п.)», «неуполномоченность» и т. п.

Граница между «непригодными лицами» и «непригодными об стоятельствами» подвижна и проницаема. Действительно, «обстоятельства» легко могут быть расширены настолько, чтобы вместить и «натуры» всех участников. Однако необходимо провести грань между такими случаями, когда непригодность лиц, объектов, имен и т. п. является следствием их «несостоятельности», и более простыми случаями, когда объект или «исполнитель» по своему типу или роду не годятся для данной процедуры. Мы здесь опять имеем дело с расплывчатым и ускользающим различием, но оно важно (для закона, например). Так, следует отличать те случаи, когда священник нарекает не того младенца правильным именем или нарекает ребенка Альбертом вместо Альфреда, от тех случаев, когда он говорит "Я нарекаю дитя 2704", или "Я обещаю избить вас", или "Назначаю эту лошадь консулом". В этих последних случаях мы сталкиваемся с неправильным типом или родом, а в других — непригодность является только следствием несостоятельности.

Мы уже упоминали некоторые пересечения А.2 с АЛ и В.1. Может быть, нарушением правил обращения к процедуре (АЛ) лучше называть такой случай, когда лицо непригодно как таковое, чем случай, когда оно не уполномочено совершать данный акт, то есть когда никакая предыдущая процедура, назначение и пр. не могут исправить положения. С другой стороны, если мы будем понимать вопрос о назначении буквально (как пост в противоположность статусу), мы сможем отнести такую неудачу скорее к классу неправильного выполнения, чем неправильного применения процедуры, например, если мы голосуем за кандидата до того, как он был выдвинут. Все дело в том, насколько мы готовы вернуться к начальным стадиям «процедуры».

Теперь мы обратимся к примерам из В, получившим название Нарушения правил выполнения процедуры (мы их, конечно, уже касались).

В.1. Процедура должна выполняться всеми участниками правильно.

* Выше (человеческих) сил (лаъ.) —Прим. пере&

Речь идет об ошибках. Например, об использовании неправильных формул: существует процедура, ее участники и обстоятельства соответствуют требованиям, но процедура протекает неправильно. В области юриспруденции примеры очень наглядны, а в повседневной жизни, естественно, нет строгой регламентации, здесь возможны скидки. Под эту категорию подпадает, видимо, использование неэксплицитных формул. Кроме того, к ней относится применение расплывчатых формулировок и неопределенных референций. Например, я говорю "Мой дом"» а у меня их два, или я говорю "Держу пари, что этой скачки сегодня не будет", а их ожидается несколько.

Эти вопросы оледует отличать от трудностей понимания или медленного усвоения аудиторией. Ошибка в проведении ритуала остается таковой независимо от восприятия аудиторией. Особую трудность представляет вопрос о необходимости consensus ad idem*, если в процедуре участвуют две стороны. Важно ли наряду со всеми другими аспектами ритуала обеспечить точное понимание? В любом случае ясно, что эти вопросы относятся к правилам типа В, а не Г.

В.2. Процедуры должны выполняться всеми участниками полностью.