От автора перед выходом второй части.

Слушайся меня!

http://ficbook.net/readfic/17949

Автор: Tora (http://ficbook.net/authors/6372)
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-21
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Драма, POV
Предупреждения: BDSM, Насилие, Изнасилование, Underage, Секс с использованием посторонних предметов
Размер: Макси, 123 страницы
Кол-во частей: 52
Статус: закончен

Описание:
Вы знаете, как это бывает? Приходят богатые мужчины и покупают милых детишек. А если этот ребенок - ты? А этот мужчина перед тобой - твой "хозяин"? Эта история о том, как человек,не верящий ни во что, кроме денег и собственных амибиций, влюбляется в такого простого мальчишку. Как сложно бывает людям понять друг друга. И как, в конце концов, научиться любить...

Публикация на других ресурсах:
Желательно распространение ссылки.

Примечания автора:
"Слушайся меня! - 2" - "Слушаюсь, хозяин" http://ficbook.net/readfic/1057834

На отзывы к этой работе практически не отвечаю, но все читаю: критику воспринимаю, а положительные кладу под сердце. Спасибо вам, что читаете меня ^^

Ах, да. Это работа плохая. Я вам серьезно. Работа слабая.

Прошу про мое психическое здоровье не говорить, вы не мой психиатр.

И да, в комментариях в каждой главе есть реклама. Надеюсь, вы ее не проигнорируете.

P.S. арт: http://s017.radikal.ru/i413/1112/b4/e5ffc2d16988.jpg и http://s017.radikal.ru/i413/1112/3e/c000ef56e431.jpg от VeDma and VaNya. Спасибо ^___^

Глава 1

Я синяя птица
Вечером кто-то придет меня поймать, неся серебряную клетку.
Я синяя птица
Я буду петь у чьего-то окна, внутри серебряной клетки.
Из японской песни «Boku wa aoi tori»

Я никогда не думал, что смогу полюбить. Я всегда считал любовь глупостью, считал именно это чувство сказкой. После некоторых событий я понял, что она бывает разной, у меня она какая-то… странная… да, именно странная, но это любовь. Но не будем забегать вперед.

Меня зовут Хидеки Рийо, и я известный художник-портретист. Мои работы приносят мне колоссальный доход, но больше всего я люблю рисовать обнаженных юношей — это приносит мне истинное удовольствие. Жаль, что я почти никогда не общаюсь со своими моделями, которые меня возбуждают, потому что, как показывает практика, эти милые мальчики не разделяют моих увлечений. Я самый настоящий садист. Это у меня в крови, и сначала это беспокоило меня: я оказался геем, да к тому же садистом. Растерявшись тогда, будучи совсем молодым, я ходил к психотерапевту, но сейчас мне абсолютно все нравится. Когда я понял, что среди геев не так мало мазохистов, мне это даже начало нравиться, поначалу… позже все эти игры мне наскучили… Боги… чего я только ни перепробовал! Но это постепенно надоедало по одной банальнейшей причине: мне была невыносима сама мысль о том, что мой партнер мог сказать: «Стоп, хватит, ты перегибаешь палку». Я желал полного контроля, полной незыблемой власти, но как ее добиться, если все, что мы делаем, идет на добровольной основе? Это просто игра… и в игре есть свои правила, но я не люблю правила, если они устанавливаются не мной. Есть клуб, который обслуживает людей, подобных мне. Попасть в него было довольно трудно, но связи меня никогда не подводили. Примечателен этот клуб видом своей деятельности, а, в частности, продажей людей — товара любого пола, возраста и цвета кожи. Я делал тут покупки трижды, и трижды мне не везло: меня что-то не устраивало, и из-за этого мне приходилось возвращать товар за полцены. Сегодня я пришел сюда с целью сделать покупку в четвертый раз.

Все было как всегда: играла тихая и ненавязчивая музыка, красивые девушки и юноши предлагали бокал вина и сигару, можно было пройти в зал для «особых» клиентов, а можно было остаться и ждать аукциона. Я любил аукционы по неизвестной мне причине, хотя, возможно, потому что мог сравнить себя с другими покупателями — преимущественно старыми и уродливыми людьми. Я отличался от них своей красотой и молодостью, но одновременно мы были похожи — мы любили власть. Я облизнулся и подозвал мальчика, стоявшего рядом, попросил вина — он быстро принес мне наполненный бокал и хотел уйти, но я схватил его за руку, из-за чего он вздрогнул. Они тут такие пуганые. Я нежно поцеловал его руку и, когда он на долю секунды расслабился, укусил его за аккуратные пальчики, на что он даже не пискнул. Разжав зубы и притянув его к себе, к слову, он привык к такому обращению, я поцеловал его, кусая мягкие губы, язык и постепенно начиная чувствовать металлический привкус, после чего отпустил его и, бросив мимолетный взгляд, увидел окровавленный рот парня, но он так и не издал ни звука — вот это воспитание! Он лишь спросил: «Еще чего-нибудь, господин? Я к Вашим услугам», а я махнул рукой: он был свободен. Парень что-то еще сказал, но я не слушал. Нужно будет его снять на ночь и нарисовать, уж больно этот мальчишка завел меня.

Признаюсь, я не сказал еще одну вещь — у меня не было секса полгода. Я был весь на нервах — эту пытку я придумал себе сам. Мне было интересно, как воздержание повлияет на мои работы. И повлияло: я начал рисовать пейзажи.

А вот и начало аукциона, сегодня будет двадцать пять лотов, молодые юноши. Все были милы, но почему-то мой взгляд остановился сразу на двенадцатом лоте. Он был как все — с веревкой на шее, в белой тунике и в наручниках за спиной. Явно был под специальными психотропными веществами, которые не позволяли ему осознавать реальность. А значит, не давали возможности сбежать; на нем были наручники для того, чтобы, находясь в бредовом состоянии, он не повредил сам себя и других, а веревка для того, чтобы его не пришлось тащить за ворот или каким-либо другим способом. Ему приподняли тунику и показали со всех сторон, и увиденное тогда запомнилось надолго: хрупкий, щупленький блондин с огромными карими глазами, обладатель бледной кожи с пьяным румянцем на щеках, невысокого роста, с хорошими пропорциями и выглядел так невинно.Он еще и девственник в придачу. Отлично. Мальчик, не познавший ни женщину, ни мужчину – вот что мне нужно. Я решил, что этот мальчик станет моим, но, к несчастью, такое решение принял не я один — у меня были конкуренты. Начальная цена была полмиллиона, за считанные мгновения цена перекатила за десять миллионов долларов. Я пытался не думать о цифрах, поднимал и поднимал цену без раздумий.

— Двадцать миллионов пятьсот тысяч долларов — раз! Двадцать миллионов пятьсот тысяч — два! Три! Продано! Прошу, пройдите после торгов в зал ожидания.

Только теперь я понял, какие деньги выложил за парня. Это огромные деньги! Я столько за три года не зарабатываю! На счету, конечно, есть и побольше, но если все остальные мне больше двух миллионов не стоили… Может, поэтому я от них быстро избавлялся? Нет… Что бы ни случилось, этому парню вот так не повезет.

Зал ожидания не зря назван именно так: я ждал уже больше часа, и к тому моменту, когда администратор соизволил выйти ко мне, я был достаточно утомлен.

— Уважаемый, вы сегодня явно превысили свой обычный бюджет. У вас точно найдутся такие деньги? — что за тон? Ненавижу, когда со мной так говорят.

— Не сомневайтесь. Я могу его забрать, — у меня нет ни малейшего желания с ним говорить, — сразу к делу.

— Люди сейчас стоят дорого, особенно девственники. И что на них такой спрос? Обученные мальчики тоже неплохи, может, попробуете, это и дешевле выйдет? — они действительно хорошие шлюхи, но слишком хорошие рабы, и это чертовски скучно.

— Нет, так неинтересно. Нет настоящего страха, да и мне кажется, что обучить парня самостоятельно будет интереснее.

— А Вы, господин Хидеки, ценитель. Ну что ж, думаю, вы расплатитесь как обычно — через интернет? Буду ждать перечислений. Вот ключ от наручников, мальчика сейчас выведут. — Они начали мне доверять, я, можно сказать, постоянный клиент, да и вообще, даже чисто теоретически, у меня сбежать, не заплатив, не получилось бы… они везде… эти якудза. Но это и не мое дело, я люблю, чтобы по счетам все было заплачено.

Когда моего блондина вывели ко мне, нас уже ждала машина. Я схватил его за веревку и потянул за собой, и из-за того, что я шел слишком быстро, мальчик упал. Черт, какой неуклюжий! Каким-то образом, полупьяный от психоделиков, он встал. Теперь я не стал торопиться. Мы вышли через черный выход. Была зима, шел снег. Он своими босыми ножками ступал по холодной земле. А вот и черный Мерседес — я любитель проверенного и надежного. Я лично открыл двери и, взяв на руки мальчика, сел в машину; он покоился у меня на коленях. Руки не могли успокоиться, хотелось его всего потрогать. Я поднял тунику и почувствовал, как мягка и нежна кожа, еще не познавшая кнута; хотелось его целовать, что я и сделал. Лицо, губы, руки, соски — я всего его покрывал поцелуями, а он стонал тихо и протяжно, я облизал пальцы, ввести их просто так в него не получилось, даже при том, что он был полностью расслаблен. Я пытался его немного растянуть, но бросил это дело, а то возбуждаюсь, а мне еще сутки ждать, пока его ум протрезвеет. Мы приехали к месту. Я решил взять мальчика на руки, отпустил водителя и пошел к дому.

— На-на-на-на… — напевал что-то себе под нос. Я тут подсчитал, что он стоит у меня больше, чем один миллиард шестьсот миллионов иен, и задался вопросами: куда меня потянуло и что в нем такого? Я не понимал, почему повышал цену, не задумываясь. Маленькое сокровище у меня на руках… Какой он симпатичный.

Открывать дверь было довольно неудобно, но я не отпустил мальца, хотя нам предстояло подняться на чердак. На чердаке ему предстояло спать — зимой холодно, летом жарко, на полу лежало тоненькое одеяло, рваная простынь и небольшая жесткая подушка, из освещения — круглое маленькое окошко. Еще там разный хлам и мои неудавшиеся картины. Чердак как чердак. Я бросил парня на пол, тот упал, больно ударившись самым интересным для меня местом, но пока он под кайфом, мне тут делать нечего.

Я направился в мастерскую писать последний пейзаж, пока у меня еще присутствует сексуальное неудовлетворение. Я достал мольберт и краски, вышел на холод, и рука сама двигалась в этом танце красок. Это было красиво… но, увы, это не мой стиль. Всю ночь, не жалея себя, я писал, пока не закончил, а ближе к рассвету зашел в теплый дом и уснул в холле на диване.

Примечание к части

Мельком просмотрев текст, я внесла незначительные изменения, связанные с возрастом Соры. Если Вы заметите где-то упоминание, что Сора младше шестнадцати, прошу, выделите это как ошибку или напишите в отзыве. Я исправлю.

Глава 2

Голова болит, все кружится. Как холодно, я вижу свое дыхание… Я замерз.
Где я? Похоже на… каморку, нет, это чердак.

Я попытался встать, но не получилось. Руки затекли... Они в наручниках? Я закричал. Тишина. Где я? Где? Мне страшно, меня похитили, что ли?

Я помню, как пришел домой, а там были эти люди… помню звук выстрелов и укол… Теперь я тут.

Я попробовал встать еще раз, с пятой попытки получилось, я вижу слабый свет, он с улицы. Я подошел к окну, там стоял человек с мольбертом, рядом лежал фонарь. Этот человек… он рисует, как завороженный. Я кричал, но он не слышал. Его рука летала по холсту, жаль, что я не могу его хорошо рассмотреть.

Стоп. Я связан и нахожусь на чердаке в каком-то доме, судя по всему, рядом никого нет, кроме художника. Значит, это дом художника, а я — заложник художника? Нет, как живописец может держать меня в заложниках? Или может? Я покричал еще раз, а он и вправду не слышит. Я осмотрел себя: за спиной наручники, какая-то непонятная туника и больше ничего, боже, да на мне, кажется, и трусов нет, еще какая-то веревка на шее. Что бы все это значило?

Художник уходит? Может, он за мной? Нет, уже много времени прошло, он, видно, где-то в доме. Я закричал еще раз, безуспешно. Оглянувшись, я заметил одеяло, после чего попытался забраться под него. Что со мной будет? Я уснул со слезами на глазах, но это был спокойный сон.

Тогда я еще не осознавал, что отец и мать — мертвы, а меня продали за их долги. Просто я не понимал этого и не хотел понимать.

Примечание к части

Хочу порекомендовать вам моего любимого автора и поэта, соавтора моих работ.
Если Вам нравятся цепляющие за душу стихотворения, то Вам сюда: http://vk.com/tanyachooprova; https://ficbook.net/authors/1444309
Но если Вы ценитель лишь прозы, так же заглядывайте:http://ficbook.net/authors/Reddish+Sunlight

Глава 3

Утро. Я жутко не выспался, а от дивана все болит, но все же закончил картину. Просто снег, луна и звезды — это получилось красиво. Я посмотрел на часы, хм, мой птенчик, должно быть, уже проснулся. Я поднялся на чердак. Он спал под одеялом, а значит, что он уже приходил в себя… Он мило спит, но ждать его пробуждения я не стану. Я взял его на руки, он открыл свои карие глаза и посмотрел на меня, я смотрел в ответ и начинал спускаться. А когда спустился по лестнице — увидел, как в его взоре понимание сливается со страхом и… он начал бессмысленно кричать: «Отпустите!» — и я отпустил, просто бросил. Он опять неслабо стукнулся.

— Больно же!

— Сам просил отпустить, — я поднял его и перевалил через плечо. Он брыкался, но мне как-то все равно. Это все бесполезно. — Парень, спокойнее, а то получишь.

Я притащил его в холл и опять бросил на пол.

— А нельзя положить нормально? Что за кайф — человека вот так швырять?!

— А вот такой кайф, ничего поделать с этим не могу. Послушай, малец, ты хоть понимаешь, в каком положении сейчас находишься?

— Я понимаю только, что у меня болит голова, я хочу есть, а еще очень болят руки, они и так затекли, да ты меня еще и бросаешь, как вещь!

— Может, потому что ты для меня и есть вещь? Мальчик…

— У меня есть имя! — перебил он меня.

— У тебя нет имени, потому что я тебе еще его не дал. Ты принадлежишь мне. Я купил тебя, я твой хозяин, а ты мой раб, усек?

— Нет, хватит надо мной прикалываться. Меня зовут Тэ… — он не договорил просто потому, что я его ударил. Я сидел в кресле, а он на полу напротив. Мне было очень удобно ударить его ногой по ребрам, или куда я там попал.

— Если тебе так не терпится, пускай тебя будут звать Сора. Очень, кстати, красивое имя.

— Это женское имя, — выдавил он из себя, а потом снова закашлял.

— Тебе подходит, Сора. И это всё — не приколы. Сколько раз мне тебя ударить, чтобы ты понял? Не знаю, каким образом ты попал на человеческие торги, да мне и все равно, ты мой. Я купил тебя за очень приличные деньги. Тебе придется смириться, что теперь ты — моя сексуальная игрушка, а еще и домохозяйка.

— Сексуальная?!! — крикнул он.

— Да, не перебивай, где твои манеры! Если это не был бы наш первый разговор, ты бы уже выл от боли и просил бы прощения. Итак, да, сексуальная. А зачем еще покупать таких симпатичных мальчиков? И чтобы тебе и мне жилось комфортно, ты должен соблюдать правила. Во-первых, обращаться ко мне строго в уважительной форме и называть меня хозяином. Во-вторых, не перебивать. В-третьих, не смотреть на меня так нахально, а глаза чуть опущены, но ничего, я заставлю тебя бояться моих глаз. В-четвертых, ты должен стоять или сидеть на коленях и никак иначе, когда разговариваешь со мной. И многое другое. Походу разберемся. Ты готовить умеешь?

— Немного, — тихо ответил он.

— Вот и хорошо. Я сниму с тебя наручники, а ты приготовишь нам завтрак. Хорошо?

Он промолчал, но было видно, он согласен на все, лишь бы его руки освободили. Я обошел его и хотел было расстегнуть оковы, как мне захотелось все же показать ему, что его ждет в дальнейшем.

— Ты же есть хочешь?

— Да, очень.

— Сделай мне минет, — прошептал я ему у самого уха. Жаль, мне не удалось увидеть его лицо в тот момент, — ты же хочешь есть, так вот перекусишь.

— Я не буду этого делать! — истерично заявил он. Я поцеловал его в губы.

— Ты сделаешь это. Я не расстегну тебе наручники, пока не сделаешь. А без рук есть ты не сможешь.

— Я не буду. Не буду. Нет.

— Хорошо, — я пнул его, он упал лицом на ковер. Веревку у него на шее я привязал к ножке дивана, да так, что он не мог подняться.

— Скажешь, когда созреешь.

Я набрал номер моего любимого ресторана и заказал еду, они меня знают, я у них VIP-клиент. Через полчаса мне все доставят. Мне казалось, что буду нервничать с ним, но я был на удивление спокоен: все равно он от меня никуда не денется, а похудеть ему стоит, я люблю, когда у мальчиков видны ребра. Он скоро сдастся.

— На-на-на-на-на-на… — что за приставучая мелодия?

Примечание к части

Глава 4

Он сказал, что я — раб. Он дал мне какое-то непонятное имя, а сам представился моим хозяином. «Сделай мне минет!» — так и звучит в моих ушах эхом. Какое неудобное положение. Этот человек настроен серьезно. Я — его сексуальная игрушка. Хм… Я знаю, что это не розыгрыш, но просто так смириться с этим не смогу. Как хочется есть. Сдаться ему? Нет! Но и просто так тут не полежишь. Что делать? Дверной звонок. Я хотел закричать, но, видимо, художник это предвидел — он надавил коленкой мне на спину, а когда я открыл рот от боли, он очень быстро надел на меня кляп в виде шарика.

— Даже не думай кричать, Сора.

Я не Сора! Я Тэкуми! Уэда Тэкуми! Не Сора… Как приятно пахнет. Что-то необычайно вкусное ему принесли. Он ел тут, на диване, и сверлил меня взглядом. Я вспомнил его лицо, когда он меня нес. Первая мысль была: «Какой красивый мужчина». В его лице читались гармония, сила, власть и одиночество… Правда, я увидел сначала одиночество, а потом я уже его не видел, но, может, я просто не смотрел внимательно. Он одинок? И почему мне должно быть его жалко? Но эти глаза… они такие пустые, будто чего-то ищут. Может, ему нужна власть, чтобы заполнить пустоту в этих глазах? Хватит об этом думать, он плохой человек! Он очень плохой человек! Его не может быть жалко, но плохой человек не может быть художником. Я всегда так думал и сейчас… думаю…

Чтобы творить, нужно иметь что-то там, внутри. Но, может, он — не художник, а просто так вышел побаловаться? Я попытался осмотреть комнату и увидел тот самый мольберт с картиной; у меня не получалось полностью рассмотреть её, но даже маленькая ее часть была прекрасна. Он художник, да еще какой!

— Ты что на мою картину засмотрелся? Ха-ха! Ну и как она тебе? А, черт, ты же говорить с кляпом не можешь, но мне как-то все равно на твое мнение, вышло неплохо.

Неплохо? Это было восхитительно! Этот темный лес в ночи под звездами. Там должна быть еще луна, но ее я не видел. Я даже забылся. Тэкуми! Вспомни о своем бедном пустом желудке и о той просьбе, а скорее, приказе. Я не могу тут вечно так сидеть.

Примечание к части

Глава 5

Сора задергался: что-то хотел сказать. Я подошел к нему и снял кляп.

— Я согласен.

— А сразу нельзя было? — я отвязал веревку и потянул вверх, чтобы он поднялся. — И раз ты согласен, называй меня хозяином.

— Хорошо, хозяин, — как он забавно улыбался, лисенок явно что-то задумал, но раз это наш первый день, то пускай вытворяет все, что в голову взбредет — всегда нужно учиться на ошибках.

Я сел в свое любимое кресло, а Сора подполз ко мне на коленях. Он сказал, что согласен, но в его глазах читается неописуемый страх и отвращение. Долго будет мучиться перед тем, как начать. Я уже возбужден, хоть и слабо. Не имея рук, а я помогать не собирался, ему пришлось расстегнуть ширинку ртом, но он все никак не мог схватить «собачку». Мне была приятна эта его возня. Вот он расстегнул «молнию» и пуговку; трусов я не носил. И снова эти пустые глаза. Я облизнулся.

— Начинай, Сора, — мои слова он воспринял будто удар — его шарахнуло. Он дернул головой и готовился закрыть дверь для своих чувств и эмоций — так всегда делали другие рабы, но этот должен все чувствовать. — Сора, мальчик мой, посмотри мне в глаза.

Он поднял взгляд, и я улыбнулся: он смотрел. Безмолвная сцена… я наклоняюсь к нему и целую, не отводя глаз… он отвечает, но через полминуты осознает, что делает. И отстраняется от меня; жутко краснеет. А я уже устал ждать.

— Приступай! — сказал я таким голосом, что его всего передернуло. Он облизнул мой член, будто пробовал леденец; сначала он только лизал, было немного приятно, потом он решился и осторожно взял его в рот. У него такое лицо было, будто его сейчас вырвет, но он молодец.

— Языком активнее двигай, что ты, как черепаха, а зубы полностью убери, — зря я это сказал. Этот гаденыш укусил меня! Я не скажу, что это было для меня таким уж сюрпризом, но больно-то как. — А, черт, ублюдок, задолбаю же, — и еще много мата.

Я сразу ударил его по лицу. Встал, застегнул ширинку и просто ударил ему по почкам со всего размаху. Надеюсь, что инвалидом он у меня не станет. Сколько раз себе говорю: не бить по органам, но что-то забываю. Я еще немного его поколотил ногами, а потом решил воспользоваться другим средством, снова надев на него кляп. Попытался поставить его на ноги, но он отказывался стоять. Ладно, просто потащу за волосы, нужно будет ему их отрастить, а то за короткие трудно таскать. Он кричал, но благодаря кляпу, это не резало уши; я наслаждался его мычанием.

Примечание к части

Глава 6

Он потащил меня за волосы. Он мог тянуть меня за руку или ногу, но выбрал самое болезненное — волосы. Я отталкивался ногами о пол, чтобы уменьшить боль, чтобы поскорее он дошел до места. А интересно, что он задумал? Он тащил меня через всю прихожую к выходу. Он остановился, чтобы надеть обувь, и мы вышли на улицу: шел сильный снег, а я все в той же тунике. Она совсем не грела; может, если бы я был в одежде, так холодно и не было бы. Он спустился с крыльца и обошел его, я был почти как раз ростом c его высоту. Ту веревку, что у меня на шее, он привязал к перилам так, что мне приходилось стоять на цыпочках, чтобы дышать.

— Не сильно бы хотелось, чтобы ты у меня простыл, постоишь так два часа, может, одумаешься.

Он куда-то ушел и через несколько минут вернулся, но уже в теплой куртке и с горячим чаем в одной руке и сигаретой в другой. Он долго смотрел на меня, а я пытался смотреть на него. Все тело постепенно замерзало и немело.

— Сначала тебе просто холодно; затем легкое онемение: твоя кожа краснеет, ты чувствуешь странное тепло, а за теплом приходит жгучая боль по всему телу. И тогда бледнеет кожа. Хотя, честно, я могу и ошибаться в порядке, главное — боль все равно придет. Ну вот скажи, ты меня укусил, мне было больно, а тебе еще больнее. Ты доволен? Тебе все равно придется это сделать. Ты просто еще не знаешь, на что я способен.

Когда он закончит эту болтовню? Как холодно, а еще и получаса не прошло. Да и к тому же все болит; он меня всегда так бить будет? Думаю, что нет. Я же не знаю, на что он способен. Когда он докурил и выпил свой чай, то вернулся в дом. Я остался один. Мне было сложно стоять, а воздуха не хватает, если подумать, то я могу вообще не тянуться за воздухом и… умереть? Нет, нет! Я не умру! Я не умру, а значит, буду жить как раб? Голод о себе опять напомнил. Хотелось закричать: «Стоп, хватит, я так не играю!» — но это все бессмысленно. Я никому не нужен, ведь родители мертвы — а больше у меня никого нет, даже разных там теть и дядь. Мои мама и папа были единственными детьми в семье, а их родители уже умерли. Я один во всем мире; на глазах опять слезы. Да, я плакал, а что мне еще оставалось. Почему такие люди, как он, вообще существуют? Я не могу понять, почему им нравится боль других? Остановись! Прошу тебя, хозяин, останови эту игру и дай жить спокойно. Почему именно я? Я расплачиваюсь за грехи своих родителей? Не желаю! Как такой красивый и творческий человек, как он, может быть таким уродом в душе? Он смеется… я слышу его смех. Он такой приятный, если не знать, над чем он смеется. Теплый и ласковый смех, будто он шутит в кругу близких, но нет, он смеется над моими слезами, над моей болью и отчаяньем. Ненавижу его! Это все сон, это все кошмар, меня тут нет.

Как он и обещал, мне больно. Я кричал, но моего крика не было слышно. Я плакал, но до моих слез никому не было дела. Он вышел вновь: у него в руках была кастрюлька с водой. Он облил меня ледяной водой, и вот сейчас началась настоящая пытка. Он видел боль в моих глазах, и ему это нравилось. Почему ему это нравится, я не понимал.

— Осталось всего двадцать минут, я тут с тобой постою. Ты не против, Сора?

Меня зовут… а, черт с этим. Может, и вправду ему подчиниться, тогда не будет больно? Стать послушным Сорой, а когда придет время, Тэкуми сбежит? Он меня в любом случае растлит, нет, неподходящее слово, он меня изнасилует.

Я был мокрый, холодный. Руки дрожали от боли, как, в общем, и все тело, и в этот момент я захотел секса, но это желание у меня быстро отпало. Я захотел этого на секунду только потому, что… слишком долго представлял себе это. Как я буду кричать от боли, а потом от удовольствия, но вряд ли с садистом я получу приятные ощущения. Эти люди отличаются от всех остальных. Все для них; они в центре вселенной, а такие, как я — просто развлечение. Мои ноги меня не держали: слишком было холодно, и я упал. Я пытался встать, но не получалось, а хозяин смотрел на часы и не двигался. Я задыхался, попробовал подняться — один глоток воздуха и снова удушье, а он все смотрел на часы… Кажется, я теряю сознание, и вот он меня держит на своих сильных руках.

— Ровно два часа. Тебе повезло.

Как я его ненавижу, а от него так приятно пахнет. Наверное, дорогой парфюм.

Примечание к части

Глава 7

Как я и обещал, он провел в таком положении два часа, и могу точно сказать, что он больше кусаться не будет. Я тут подумал, что иногда можно с ним будет попробовать и метод «пряника», а не только «кнута». Он слишком дорого стоит, и я хочу, чтобы из него вышел идеальный раб. Я зашел в теплый дом и направился на кухню; на этот раз мягко положил его на пол и снял кляп.

— Что ты любишь из еды, Сора?

— Сладкое: кексы и торты разные, конфеты, шоколад, карамель.

— Давай так, если до конца дня, включая ночь, ведешь себя, как подобает, так и быть — куплю тебе чего-нибудь вкусного, хорошо, сладкий мой?

— А сейчас есть?

— С тебя еще причитается.

— Снимите, пожалуйста, хозяин, наручники.

Я посмеялся. Он понял, что пока не доделает начатое, то ничего ему не видать, поэтому, собравшись с мыслями, мальчик решился сделать это. Черт, мне нравится минет от девственника. Это как-то неумело, но чертовски приятно, он не особо старался, но приходилось, ему хотелось, чтобы я побыстрее кончил. А я специально не кончал, пусть учится, чтобы я даже сдерживать себя не мог. Я не помогал ему и не контролировал его голову, как обычно люблю. Я строго для себя решил, что мне плевать, из чего сделан этот материал — я вылеплю из него идеальную игрушку для траха. Он не знал, как все правильно нужно делать, но я позже ему это объясню, а сейчас пускай сам выкручивается. Наконец я устал терпеть и кончил ему в ротик и, конечно, не позволил ему выплюнуть мое семя. Заставил проглотить. Он закашлялся.

— Ты же хотел есть? И как тебе на вкус?

— Бесподобно, хозяин, — а он не умел лгать и льстить, его сарказм был ничем не прикрыт.

Хотите, скажу по секрету: я ни разу не пробовал сперму на вкус, ну только если не через поцелуй, да и это не считается — она моя. Просто я никогда не делал никому минета, а еще никогда не был пассивом, хоть и гей с пятнадцатилетним стажем. Я никогда не позволял завладеть собою, я всегда владел другими, но это бессмысленное отступление, вернемся к Соре.

Я осмотрел холодильник в поисках еды и ничего не нашел готового, но есть овощи.

— Держи, сделаешь себе салат, — я не забыл о наручниках, снял их и увидел на лице Соры что-то наподобие счастья и облегчения. Может, наручники станут хорошим атрибутом в играх, раз он их так не любит.

Я сидел на стуле, наблюдая, как он режет овощи, но вскоре мне стало скучно, и я впал в некий транс. Я думал о своей будущей работе. Вот трахну Сору сегодня ночью и смогу спокойно работать в своем старом направлении. Пока заказы на портреты я отклоню, позже ими займусь, а сейчас хочу рисовать мальчиков. Я думал, какую модель пригласить, и из головы не выходил мой последний бывший. Я бросил его, потому что он мне наскучил, и еще у меня было желание причинить ему психологическую боль, он же любил меня. Наверное, его и приглашу, посмотрю, как он помучается при виде меня, я просто уверен, что его чувства еще не прошли. Я достал из кармана сотовый и нашел его имя — Кунайо Микку, набрал:

— Кунайо слушает.

— Ми-тян, ты опять не смотришь, кто тебе звонит?

— А? Хидеки-семпай? Простите, простите! — как сразу изменился его голос.

— Не извиняйся, ты бы мог зайти ко мне послезавтра?

— А я могу знать — зачем?

— Нет, просто приходи.

— Хорошо, господин.

— Ха-ха! Я тебе уже давно не господин. Буду ждать тебя, Ми-тян, — я повесил трубку. Как я и думал, столько времени прошло, а он все такой же.

Пока я говорил с Микку, Сора уже сидел за столом и поедал салат. Моя вина, что я не объяснил ему все правила этого дома. Я встал и подошел к нему сзади, резко выдернул стул из-под него, он упал.

— А! Больно! Зачем вы это сделали?

— Все просто: не потерплю, чтобы какой-то отброс сидел там, где ему не полагается. Твое место на полу — ешь на полу, а стулья, кресла, диваны и кровати для тебя — закрытая зона, пока я сам тебя туда не приглашу.

— Есть на полу? Я же не домашнее животное!

— Ты в этом так уверен? Ладно, закрыли тему, ты меня понял.

Он сел на пол и продолжил есть. Мне было скучно, и я решил еще немного повеселиться. И заодно проверить его послушание.

— Перестань есть. А теперь очисти тарелку: сбрось еду на пол.

— Я голоден…

— Делай, как я сказал, или о еде в течение двух дней и мечтать не вздумай.

Он мне верил, он верил, что я сделаю так, как сказал. Он перевернул тарелку, и салат упал на пол.

— Вымой за собой посуду.

Он тихо и послушно направился к раковине. Я встал и включил горячую воду. Сора положил тарелку и хотел ее начать мыть, но вода его обожгла. Он понял сразу, что включить холодную я ему не дам, и опять встал неподвижно. Раздражает.

Примечание к части

Глава 8

Какая вода горячая, но он меня не отпустит, пока я не вымою посуду. Я мешкал, но он решил меня поторопить: схватил мою руку и сунул ее под воду; я закричал. Было так горячо! Больно, больно…

— Прошу, отпустите! Я сам… сам…

Он отпустил меня, эта улыбка на его лице… она слишком милая для садиста. Рука покраснела. Я продолжил мыть посуду, к горячей воде постепенно привыкаешь, но всё же… Я все вымыл и в какой-то странной надежде посмотрел на него.

— Ты же голоден. Почему не ешь?

— Что?

Он указал на пол, где лежали остатки салата. Есть с пола? Мне стало не по себе, я бросил на него мимолетный взгляд и понял, что сопротивляться нет смысла. Я не смогу терпеть долго голод и буду есть, как собака. Почему я такой слабый? Я мог бы просто заморить себя голодом, и все… и все. Я сел на пол, поднял листок салата и положил к себе в рот.

— А без рук можешь?

Без рук… точно собака… я просто щенок, говорил я себе, но это не помогало. Я ЧЕЛОВЕК! Но я ел. Ел, чтобы он смотрел и наслаждался зрелищем. Я все съел, я съел это унижение, но впереди меня ждали еще большие испытания. Почему я не могу до конца убить в себе эту гордость? Не будет гордости — не будет боли.

— Молодец, Сора. Хороший мальчик, — сказал он мне это таким голосом, как обычно хвалят щенка за то, что он принес мячик. — А теперь тебе нужно принять ванную.

Принять ванную? Он хочет, чтобы я был чистым, чтобы сделать меня грязным потом? Эта дурацкая веревка все еще висела у меня на шее, просто так ее не снимешь. Он потянул за нее, и я последовал за ним. Пожалуй, теплая вода мне не повредит, мне кажется, что я заболел. Голова кружится немного, то жарко, то холодно. Я уже подумал, как один смогу расслабится. Ванная комната была просто огромна, да и сама ванна тоже. Ну и что ещё ожидать от такого богача. Он включил воду. И пока она набиралась, я заметил в его руках маленький ножичек. Что он задумал? Потянув за веревку, приблизил меня к себе очень близко. Он… что он хочет со мной сделать? Он хочет меня порезать? Нет, я начал вырываться, но веревка никуда не давала от него деться. Он занес ножик, и я упал на пол. Он перерезал веревку, а раз я вырывался — то вот и упал. Хорошо, что не ударился. Он наклонился ко мне и разрезал тунику. Я был полностью голым пред ним.

— А вот и вода набралась.

Я ждал, пока уйдет, но нет, он начал раздеваться.

Я не мог поверить, он сделает это со мной здесь? Я невольно смотрел на его пах; чтобы не видеть — закрыл лицо руками. И почувствовал, как он меня поднял на руки. Я весь задрожал.

— Спокойнее, малыш. Сейчас просто расслабься.

Расслабиться? Я почувствовал теплую воду, а еще ощутил, что лежал на чьем-то теле.

Примечание к части

Глава 9

Я смеялся про себя. Он, как лист поздней осенью, трепетал, лежа на мне. Я обнял его. От того, что он дрожал, я начал возбуждаться. Теперь ему было еще больше не по себе, когда я упирался в него. Но что поделать, сам виноват.

— Научись расслабляться. Чем больше меня боишься, тем больше заводишь меня.

Он такой забавный, когда я начинаю говорить с ним фальшиво-ласковым, наигранным голосом, он еще больше пугается. Его волосы мирно лежали на воде и были такими мягкими, что я принялся накручивать их себе на палец, а затем отпускал. Запустил руку ему в волосы и почувствовал, как он весь сжался.

— Зачем ты меня дразнишь, а?

— О чем вы?

Я взял волосы в руку и начал их медленно тянуть; он поддавался. Я кусал его шею, а он все дрожал, возбуждая меня: у него будто все тело вибрировало. Я отпустил его и отстранился от шеи, очень крепко обнял и так опустился в воду, что я мог дышать, а он — нет. Я держал его за шею и за живот: он не мог вырваться. А я смотрел, как он задыхается. Это было так красиво. Мой член еще больше упирался ему в спину. Я немного приподнялся, чтобы он мог глотнуть воздуха; он же посчитал, что пытка закончилась. Зря… Я опустил его в воду снова. Он начал меня царапать, но перестал, когда я сильнее сжал его шею. Он попытался лежать смирно, но у него это не получалось. Сора только сильнее вырывался и вырывался, тратя воздух. Я снова дал ему глотнуть спасительного кислорода — и снова в воду, но сейчас просто так он у меня оттуда не выберется. Поначалу он не вырывался, но когда воздуха было на пределе, инстинкт самосохранения заставлял его сражаться. Когда силы начали его покидать, я вытащил его: он сразу не задышал, но удар по легким, и он снова со мной.

— Пожалуйста, перестаньте. Я ничего не сделал.

— Мне просто захотелось, вот и все. Если я буду тебя наказывать только тогда, когда ты в чем-то виноват…

Я не закончил мысль. Нет нужды. Мне захотелось — я сделал. Он более-менее успокоился, я собирался уже начать мыться, пока мне не захотелось еще кое-что проверить. Я просунул одну руку между нами, в воде это было легко сделать. Он почувствовал и напрягся, зря. Я нащупал его ягодицы, а затем и цель моего поиска. Я снова крепко держал его, чтобы не вырывался, и гладил пальцами заветную дырочку, слегка нажимая. Он начал очень тихо постанывать, но я услышал. А это только от поглаживания.

— Чувствуешь? Приятно, да? Ох, ты весь покраснел, не нравится, когда тебя трогают в столь интимных местах? Назови меня хозяином.

— Хозяин, пожалуйста…

Я перестал. Достал губку и намылил ее. Мы перестроились так, что я мог спокойно натирать ему спину, руки, живот и грудь. Я тер достаточно сильно, но он терпел.

— Встань, нужно ноги намылить.

— Я сам могу.

— Мне тебе руки связать, чтобы ты понял, что сам не можешь?

Он встал. Сначала стоял ко мне спиной. Я, как положено, намылил ему ноги и кое-что еще. Он сразу развернулся, но, встретившись с моими глазами, передумал вякать. Закончив, я развернул его к себе лицом, точнее, я сидел, а он стоял. Ему было стыдно, и он сначала закрывался руками, но я их быстро убрал и начал намыливать медленно. Он получал удовольствие вперемешку со стыдом, но это было не так весело. Я тоже встал, чтобы намылить ему голову. Какие всё же мягкие волосы… мур. Для него это было унижение, а я только наслаждался. Мне понравилось его мыть. Осталось только ополоснуть водой и вымыться самому. Я смыл с него мыло и укутал в теплое полотенце.

— Постой пока тут.

Я включил душ.

Примечание к части

Глава 10

Боже, за что мне все это? Почему в эту колыбель разврата и похоти попал именно я? А еще ничего не началось. Он принимал душ. У меня все еще легкие болят после этой ванной. Я начал оглядываться и увидел большой гаечный ключ. Знаете, как бывает в играх, всегда должен найтись какой-нибудь предмет, который спасет главного героя. Я осторожно поднял его, когда он намыливал волосы, что и глаза были закрыты пеной. Начал подходить; медленно. Он был выше меня намного и еще стоял в ванне, мне до него не дотянуться, а если ударить сначала его в живот, и он наклонится? Я так и сделал, подошел достаточно близко.

— Чего так суетишься, Сора? Я уже почти все, только волосы промою.

Я ударил его со всего размаху в живот, и, как предполагал, он наклонился. С размаху ударил его по голове. Он упал. Я быстро выбежал в коридор голым, схватил его пальто и надел. Обуви не было, но и ладно. Главное — убежать: лучше замерзнуть в лесу, чем остаться с ним. Нет, дверь заперта! Где-то должны быть ключи, но где? Не думаю, что он положил их на видное место. А черт, выберусь через окно. Как, и окно не открывается? Разбить пластиковое я не смог. Что делать?

Я еще поискал ключи, но найти не смог. Чердак! Точно, там обычное стекло, которое легко выбить, а если постараться, то можно спуститься по крыше, а если и упаду, то на снег, да и невысоко. Я сразу побежал на чердак, только бы дверь не была закрыта. Она не закрыта. Нет… у окна стоял он. На лбу у него был кровоподтек, на нем уже надеты джинсы, а в руках была плеть.

— Ты не первый у меня. И я прекрасно знаю, что вы пытаетесь сбежать при первой же возможности. А еще у тебя удар слишком слабый, чтобы вырубить человека. Это я просто тебе подыграл. На всякий пожарный скажу, что окно на чердаке тебе тоже не разбить. Мальчик, из моего дома нет выхода. Я все предусмотрел. А ты посмел поднять руку на хозяина и попытаться сбежать, теперь я тебя уже нешуточно накажу.

Это конец, он все знал.

— А вы специально ключ оставили лежать?

— О нет, просто мастер приходил, кран чинил, видимо, оставил. Ты же не думаешь, что я такую махину тебе доверю, да был бы ты посильнее, то и убить мог бы. Ну ладно.

Он подошел ко мне, стянул с меня плащ и схватил за волосы, потащив назад, скинул с лестницы. Сам спокойно спустился и продолжил тащить. Только уже головой вперед, так мне удобнее было, а ему легче. Мы попали в какую-то странную комнату. Там были кровать, кресло, шкаф и цепи на стенах и потолке. Он толкнул меня и приковал лицом к стенке. Открыл шкаф и что-то достал оттуда. Это был ошейник. Он надел на меня и немного перетянул. Он ударил меня головой об стенку, а потом отошел и начал бить плеткой. Я сразу крикнул, и еще раз, и еще. Он бил меня, сдирая кожу. Мне ничего не оставалось, как кричать.

— Больно, сучонок? Мне тоже было больно. Что так кричишь? Это просто слабенькая плеточка, я тебе еще кнута не показывал. Вот так тебе, кричи дальше.

— Простите, хозяин. Я больше так не буду. Не буду! Пожалуйста…

Я заплакал — не мог терпеть боль. Я понимал, что ему приносит это удовольствие, но я не мог ничего с собой поделать. Я боюсь боли, боюсь. Я хочу в теплую и мягкую кровать к мамочке. Это все, о чем я сейчас мечтаю. Он перестал бить. Он отцепил меня, и я сразу упал.

— Хочешь загладить свою вину?

— Да, — сказал я, уже не надеясь ни на что.

Примечание к части

Глава 11

— Тогда будешь сам работать.

— Не понимаю.

— Сейчас поймешь.

Я взял его руку и потянул к кровати, он не сопротивлялся, но это пока что. Я расстегнул джинсы, но не снял их, он увидел мой возбужденный орган и понял, что ртом не обойдется. Весь его вид говорил: «Пожалуйста, не надо». Мне сейчас недоставало веревки у него на шее. Я погладил по тонкому ошейнику на его шее. Сора слишком был напуган, чтобы как-то оказывать отпор, готов поспорить, что он от этой легкой порки все еще не отошел, а порка была на самом деле легкая, я и сильнее бил, так сильно, что мои рабы катались по полу в судорогах. Ошейник идеально подошел к нему, теперь я уже мог потянуть его за цепь. Я расположился на кровати полулежа, и он сразу сообразил, что от него потребуется. Я тянул его к себе, и он не мог ничего с этим поделать. Рядом лежала смазка; я нанес ее на себя. Ожидать, что Сора начнет хоть что-то делать сам, не приходилось. Я взял его за бедра и приблизил к себе еще ближе, слишком близко. Я приподнял его, ему оставалось только сесть.

— Ну же, малыш, ты же все понимаешь.

— Я не могу… не могу.

Целка — есть целка, что с него возьмешь. Я грубо перевернул его, поставив «раком». Нагнулся и прошептал ему: «Сделаешь так, как я скажу, будет не так больно». Он кивнул. Я так взял его руку, что он упал лицом на простыню, и налил ему в ладонь нечто прохладное, вязкое и бесцветное, потом направил его руку к заднему проходу.

— Засунь туда свой пальчик, смелее. Или хочешь, чтобы это делал я сам?

Он опять задрожал и заскулил, но приказ выполнял, его палец вошел в его же попку.

— Пошевели немного, а теперь еще один. Чего стонешь? Доставь себе удовольствие сам. — Я схватил его руку и дернул кисть вперед, заставляя пальцы проходить дальше. — Там есть одна точка, которая может принести тебе блаженство. Еще не нашел? Может, просто тебе нужно что-то покрупнее.

Я убрал его руку и сам вошел; он закричал. Резко и полностью войти не получилось, он слишком узкий, но ничего — растянем. Я с силой долбил его, пока не почувствовал у него внутри кровь, и тогда мне захотелось входить в него еще сильнее. Его крики и стоны звучали у меня в ушах, как церковный хор. Кричи громче, мой маленький Сора. Мне кажется, он уходит в некий транс, нужно заставить его очнуться от него. Я перевернул его на спину и теперь мог видеть его лицо. Я целовал его, а он хотел кричать, но не получалось; укусить меня не решался. Хоть чему-то научился.

— Остановитесь, пожалуйста. Я не могу больше.

Не знаю, чего он не мог, но вот останавливаться я точно не собирался. Через некоторое время я кончил в него. Сперма вперемешку с кровью вытекали из его уже не девственной дырочки. Он думал, это — всё. Наивный. Я собираюсь всю ночь играть. С чего бы начать? Пожалуй, со старой доброй классики: наручников и свечи.

Я завел его руки назад и надел на него наручники, глаза я ему тоже решил закрыть, чтобы заранее не знал, куда я капать буду. Он хотел сопротивляться, но боялся. Он очень сильно боялся меня. Вот — и он уже лежал, будучи полностью готовым к моим испытаниям.

— Сора, сегодня ты был плохим мальчиком, но это твой первый день, и я не буду тебя сильно наказывать, — говорил я, пока зажигал свечу.

Одна пробная капля упала ему на живот, и он ахнул, еще пару капель — он молчал. Я понимаю, живот — не так интересно. Я начал капать на соски, вот тут больше эффекта. Он извивался забавно, будто я не смогу попасть! На моем лице невольно возникла улыбка. Я лизал его тело и капал. Теперь воск попадал на лицо, на губы, что его еще больше волновало. Но давайте не забывать самое главное. Я перенес свечу ниже: капля упала на его член, и он взвыл. Я кусал соски, капал на него воском и мял бедра. Потом перевернул его на живот, и горячие капли падали сначала на копчик, что вызывало тоже сильную боль, так как там было много нервных окончаний, но со временем я уходил все ниже. Он плакал, а это только начало. Я схватил его за волосы и заставил встать с кровати. Рядом стоял маленький столик, на котором он идеально мог развалиться.

— Ты уже хорошо усвоил, что кусаться нельзя, но давай закрепим материал.

Я стоял прямо перед ним, и мой возбужденный член упирался ему в лицо. В руках я держал стек (твердый, эластичный хлыст) и был рад им воспользоваться. Сняв повязку, я заставил приподнять заплаканные глазки на меня; он понял, что от него требуется только открыть рот и спрятать зубки. Я трахал его в рот. Разнообразие было приятно, а теперь экзамен: я шлепал его спину и ягодицы так, что скоро его кожа стала малиновой. Несколько раз он задел меня зубами, за что получал втрое сильнее; а так молодец, промычал что-то, но рот не закрыл. Кончил я довольно быстро, мне хотелось еще. Я обошел его сзади и снова стал трахать его в попку. Он стонал и сильно сжимался, делая себе только больнее, когда я усилил темп — он уже закричал. Мне он нравился. С ним было приятно заниматься сексом, его крики были полны чувств и не резали уши. Я, не закончив, потащил его к креслу, сев в него, я заставил сесть Сору на него.

— А теперь сам шевели бедрами. Давай, давай.

— Мне больно, я устал, а! — удар стеком заставил его замолчать и начать двигаться. Я его бил, почти не останавливаясь, даже себя пару раз задел, а он все неуклюже двигался; свободной рукой я его направлял. Потом, когда он уже более-менее двигался, я убрал стек и двумя руками показывал ему, как нужно двигаться. Вверх и вниз, насаживал я его глубже, а то и полностью заставлял садиться.

— Учись, у меня любимое — минет и когда ты сверху.

Да знаю, ленивый. Но сами подумайте, каждый день не по разу так себя напрягать. Кажется, всё склоняется к финалу. Я кончил, а у него было довольно занятное лицо, когда он наблюдал мой оргазм. Я сбросил его на пол. Мне было и дурно, и хорошо одновременно, давно уже у меня секса не было. Сейчас я хотел только спать, а утром рисовать. Много рисовать.

Примечание к части

Глава 12

Я не помнил ничего, кроме боли. Боль, унижение, усталость. Я лежал на полу и плакал, а он курил у открытого окна. Я чувствовал холод, но тело мое горело. Воск все еще остался на мне, он был уже застывший, и я соскребал его с себя. Спина и задница были красными, а он был такой красивый, когда кончил. Мне все хочется думать, что он хороший человек, но это все неправда.

Он подошел ко мне и привязал цепь к ножке кровати так, что я далеко не мог отойти.

— Спать будешь на полу. То, что тебе холодно, меня не волнует.

Я слабо кивнул, он присел ко мне и мягко поцеловал в лоб: так меня только мама перед сном целовала. Я хотел улыбнуться, но вместо этого слезы пошли градом. Он потрепал меня по голове и улыбнулся; как он красив и добр, когда улыбается. Его улыбка говорит: «Со мной ничего не бойся, все будет хорошо», но я знал, что это ложь.

— Как вас зовут?

— Хозяин, — еще раз он улыбнулся; говорил очень нежно и ласково.

Так и хотелось прижаться к нему и продолжать плакать, но уже обнимая его. Я не дурак, меня не проведешь, хозяин. Он снял джинсы и лег в постель, я пытался устроиться на полу, хорошо, что он окно закрыл.

— Почему Вам нравится чужая боль?

— Задаешь мне вопросы, как психотерапевт. Просто я люблю абсолютную власть, я люблю, когда на меня смотрят и понимают, что вот он — тот человек, который распоряжается моей судьбой, моими страхами и надеждами, моими болью и радостью. А еще это очень возбуждает.

Я пытался понять его, но не получалось. Я думал о том, что будет дальше. Все только хуже. Я видел разные игрушки, которыми он собирается воспользоваться. Интересно, я когда-нибудь научусь получать удовольствие? Но пока я знал точно, что мне тут не место. Я хотел просто встать и уйти, уйти как можно дальше.

Примечание к части

Глава 13

Оказывается, Сора говорит во сне. Он молил кого-то перестать что-то делать. Было уже утро. Вставать неохота, но и лежать, тратя время, смысла нет. Я наклонился к голому Соре, лежавшему на ковре: у него был нездоровый румянец, он весь горел. Жаль, он заболел. Я отвязал его, снял цепь с ошейника и понес на руках в другую комнату. Я положил его на диван малого зала — второй гостиной. Он проснулся, глаза болезненно светились. Нужно его одеть. Я порылся в вещах и принес свою старую футболку и джинсы его размера, оставшиеся еще от других мальчиков.

— Надевай.

Он не мог пошевелиться и, как мне кажется, даже не воспринимал мои слова. Я сам его одел. Он не должен болеть — больные рабы мне не нужны. Я принес жаропонижающие таблетки и градусник. Таблетки я заставил его проглотить только со второго раза, закрыв ему нос. Он у меня еще поплатится за то, что я тут за ним хожу. Градусник показывает тридцать восемь с половиной. Очень плохо.

— Хозяин, простите меня, — он в бреду, нормальный Сора еще не признал меня хозяином, чтобы вот так извиняться, — простите…

— Ничего. Я тебя еще накажу.

Я бы и сейчас его побил бы, но больные боли не помнят, да и температура может повыситься. Пока я жду эффекта от жаропонижающих, я начинаю рисовать в большом блокноте. Я рисую карандашом лежащего Сору. Я уже придумал ему наказание. Прошел час, а температура только повысилась. Даю ему еще таблеток, спустя еще час нервного ожидания оказывается, что это не помогает. Выхода нет. Придется прибегать к чужой помощи. Я униженно (он точно за это заплатит) набираю номер телефона.

— Можешь прямо сейчас приехать? И захвати жаропонижающие из больницы.

— Тебе плохо, Рийо?

— Можно и так сказать.

— Но голос у тебя здоровый, кто у тебя там?

— Не важно! Просто помоги. Немедленно! Температура за тридцать девять пошла и растет.

— Я уже еду, аники.

Проходит еще час перед тем, как раздается спасительный дверной звонок.

— Я же говорил, — побыстрее, черепаха.

Он проходит в дом и идет за мной. Когда он увидел Сору, то на меня грозно посмотрел.

— Ты же говорил, что завязал с этим? Рийо, ты же обещал! Я не поверю, что этот ребенок с ошейником тут по собственной воле.

— Делай свое дело.

Он еще раз смерил ему температуру и давление. Достал шприц и перевернул Сору на живот, приспуская штаны. И увидел следы этой ночи.

— Рийо! Ты совсем спятил!

— Это еще цветочки, сам знаешь, — он промолчал, потому что помнил случаи похуже. Я ломал ребра и руки, спина была не просто красная: она была в крови. Я не мог ни к кому обратиться, кроме него. Сделав укол, он подошел ко мне и с силой ударил по челюсти.

— Ненавижу, когда меня бьют. Может, чаю выпьем, Шин?

— Давай, — хмуро ответил он, зная, что этому мальчику больше ничего не угрожает.

Я готовил нам чай, ожидая кучу вопросов, и не ошибся:

— Как его зовут?

— Сора.

— А по-настоящему?

— Не знаю.

— И сколько ты собираешься его держать?

— Пока не надоест. Послушай, ему лучше у меня, чем в каком-то притоне, где через него будут проходить десятки извращенцев.

— Как ты?

— Как я. Шин, ты все еще не можешь с этим смириться? Да, я садист. Мне нравятся молоденькие, но уже зрелые мальчики, как и многим.

— Я не могу смириться еще и с тем, что ты гей.

— А сам-то хорош, я слышал, что ты тоже с какими-то парнями погуливал, — он покраснел и надулся, люблю, когда он так делает.

— Это я просто попробовал, просто захотелось посмотреть, что находит в этом старший брат. К тому же художники-геи — это нормально, а вот к хирургам присмотрятся. И почему так: я помогаю людям, а ты делаешь только зло?

Мы еще долго разговаривали, он читал мне большую нотацию о моих увлечениях, о правах человека, о чем-то еще. Я его не слушал, но вдруг к нам, шатаясь, зашел Сора. Я непроизвольно улыбнулся, и мне кажется, он пошел на мою улыбку. Шин сидел спиной к нему и не понимал, что смешного в том, что он говорит. Сора видел спину Шина и, наверное, подумал, что это я (он все еще в бреду). Он схватился за первое попавшееся (это была поварешка) и замахнулся на Шина. Я промолчал, потому что мне давно хотелось его ударить, но бить младшего братишку — это табу.

— А, черт! Кто это? — он обернулся и увидел больного мальчика, которого нужно спасти от бреда.

Он забрал у него оружие и прижал к себе.

— Все будет хорошо, малыш. Тебя никто не обидит.

— Эй, говори за себя! Ему еще от меня достанется, чтоб даже в бессознательном состоянии забыл, что значит поднять руку на хозяина.

Я получил в ответ злобный взгляд брата. Он гладил по волосам моего Сору, и это плохо. Он провинился, а его вознаграждают, еще подумает, что это хорошо.

— Я есть хочу.

— Сейчас я тебя накормлю.

Я не стал вмешиваться, в любом случае виноватым останусь. Шин открыл ящик, где обычно хранятся хлопья и печенье, и увидел то, что его привело в ярость.

— У тебя же нет собаки? — я промолчал. — Рийо, только не говори, что хотел накормить мальчика собачьими консервами.

— Он плохо себя ведет, не заслужил нормальной еды.

Лучше бы я этого не говорил, а Сора, кажется, приходит в себя. Уже понимает, кто его хозяин, а кто чужой. Он также понимает, что чем больше чужой на меня кричит, то тем больше ему попадет после его ухода. Разве чужой этого сам не понимает?

— Господин? — обратился Сора к чужому.

— Хидеки Шин. А тебя как, мальчик?

Сора с испугом посмотрел на меня и понял последствия неправильного ответа.

— Сора, просто Сора. Хидеки-сан…

— Кхм… — дал я понять Соре, что что-то не так.

— Хидеки-сама, простите меня, но не стоит беспокойства. Я уже не голоден. Мне уже лучше, я пойду.

— Нет, Сора, задержись, присядь, попей с нами чаю.

— Я правда не голоден. Просто хочу лечь и отдохнуть, честно, пожалуйста.

Шин хотел еще что-то сказать, но я его перебил.

— Ты же не идиот. Ты знаешь меня всю свою жизнь, а этот мальчик — лишь несколько дней, но уже понимает, что будет после того, как ты уйдешь. Ему воздастся. Шин, хватит опекать моих рабов. Рабов! Он для меня не ценнее собаки. Или забудь о нем — или уходи! Он уже будет наказан; не делай его наказание только мучительнее, а если хочешь, то можешь остаться посмотреть, мне стесняться нечего. Тебе меня не исправить, не он — так другой. Я достаточно зарабатываю, чтобы покупать себе такие дорогие игрушки.

— Я могу написать на тебя заявление в полицию.

— Ха, не смеши, если бы ты мог меня предать, сделал бы это еще давным-давно. Пожалуй, это может только наш отец, но он же ничего не узнает.

— Жестоко, Рийо. Я ухожу.

Я проводил его. Наконец у Соры ушла температура, и мы наедине.

Примечание к части

Глава 14

Как я понял, этот добрый человек — младший брат моего мучителя. Оказывается, его зовут Хидеки Рийо, как я понял. Хидеки…

— А хорошо держался с ним, хоть за это могу похвалить.

— Вы меня накажете?

— Глупый вопрос, мальчик мой. Ты ночью плохо себя вел, к тому же заболел, да и еще хотел меня ударить, а ударил моего братца, но он это заслужил. В защиту скажу, что ты быстро понимаешь, как нужно себя вести, но этого мало. Я вколочу и втрахаю тебе душу настоящего раба. Этим мы сейчас и займемся. Ты, кажется, есть хочешь? Знаешь, что нужно делать?

Я кивнул и встал на колени. Расстегнул ему застежку и приготовил себя к этому. И тут в голову пришла мысль: совсем рядом ножи, стоит только добраться до одного из них. Брать его с собой и спрятать в одежде — нет, не вариант, он меня разденет сразу после завтрака, я просто уверен, а если атаковать сразу, то… что потом? Да и вообще, он уже поел, а значит, готовить я сейчас не буду, не уверен, что смогу подождать еще хотя бы час. Нужно его убить. Ладно, нужно сделать ему это… а потом подумаю, что делать дальше.

Я хотел взять сразу в рот, но он меня остановил:

— Давай поучимся правильно делать минет. Руки тебе на что? Язычком лижи, как мороженое или карамель, а руками поглаживай, как гладишь кошку. Сделай лицо поспокойнее, будто это ты получаешь удовольствие.

Я делал все, как он говорил, но представить себе мороженое и кошку не получалось, хорошо, что он хоть чистоплотный.

— Неплохо, научишься еще, а теперь медленно, не спеша заглатывай, работай языком. Просто так не води, работай губами и языком. Теперь полностью охвати его своим ртом.

Он слишком большой, меня сейчас вырвет. Не могу. Он не помогает. Как неприятно, когда его член достает моей глотки. Кажется, я еще не совсем отошел после температуры.

— Прячь зубы! И языком активнее работай, а то отрежу за ненадобностью.

Это было так унизительно. Он сказал, чтобы теперь я быстрее двигался, я пытался, но не выходит. Меня сильно тошнило. Когда он кончил мне в рот, и я попытался проглотить его сперму, мне стало слишком плохо, меня вырвало. Нужно было видеть его взгляд:

— Снимай одежду, гниль.

Я побоялся ослушаться. Сняв футболку и джинсы, я сидел на полу совершенно голый. Я ждал, что он сделает, и боялся, как оказалось, не зря. Он повесил одежду на стул и, схватив меня за волосы, резко ударил об пол в мою блевотину лицом. Он бил меня по животу и голове. Я плакал. Просто плакал. Когда он закончил, то приказал:

— Приступай к завтраку, чтобы все до последней капли вылизал, гнида.

Я точно убью его. Но сейчас я был в безвыходном положении. Одна нога стояла на моей спине, не позволяя подняться. Я… «приступил к завтраку». Как только я первый раз лизнул, меня еще раз хотелось вырвать, но было уже нечем, и я пустил только слюну. Я весь дрожал, что он со мной сделает? Что? Это еще далеко не конец. И так будет каждый день? Я не вытерплю. Я убью себя. Нет, я убью его, а потом убью себя. В нем нет ничего хорошего, это просто надежда загнанного в угол зверя.

— Не будешь сам, я тебя ложечкой кормить буду, но тогда тебя и не такую дрянь жевать заставлю, поверь. Я могу все! Просто нужно меня выбесить для этого, а я уже на грани.

Я представил его обещание, и мой желудок еще раз сократился. Я начал это есть и вылизывать, порой меня повторно вырывало, приходилось сначала. Я говорил, что скоро эта пытка закончится, но тогда начнется новая, но лучше боль и секс, чем это. Я вылизывал пол, заставляя свой желудок успокоиться. Он приказал идти за ним, но передумал, когда увидел, что с меня все еще капает. Я остался на кухне, сейчас нужно схватить нож. Отлично, он у меня в руках. Мне снова хочется блевануть, но сначала я убью его, а потом уже на его окровавленное тело… Он заходит на кухню, совсем не удивлен, увидев меня с ножом.

— Лучше сам положи, пока поздно не стало.

Я даже не подумаю. Я присмотрелся, он принес кляп и кнут. Мне не страшно. Он бросил кляп на пол, а в руках у него сиял кожаный кнут. Он бил меня уже, я смогу пережить один удар, пока бегу до него. Я ошибался: просто не знал, какой он мастер. Я ринулся на него, а он легким движением ударил точно по моей кисти, где я держал нож. Кнут — это не плеть. Он приложил в удар большую силу и полоснул меня до крови. Я выронил нож и навзрыд закричал, держась за руку. Я не знал, что можно настолько сильно бить.

— Это не обычный кнут, которым я пользуюсь в играх со своими любовниками. Этот кнут сделан на заказ, точная копия, идентичными кнутами, сделанными из такого же материала, наказывали нерадивых рабов во времена Древней Греции и Рима. Ими обычно забивали людей до смерти или, по крайней мере, так, что были видны разрубленные кости. Я уже говорил, что могу все? Ты в моей власти, смирись.

Он наклонился ко мне, чтобы надеть кляп. Я сначала не даюсь, но понимаю, что сопротивление бесполезно.

— Это чтобы ты точно не расстался со своим «завтраком», а то ты сразу ринешься в туалет, как только я уйду, а потом начнешь терроризировать холодильник. Сейчас иди и вымойся, потом вымоешь пол. Чтобы все сделал к моему приходу, а там мы закончим, хозяину нужно купить для тебя пару вещиц. Тебе понравятся.

Если бы не это лекарство, у меня снова бы поднялась температура. Меня вырвало, но все осталось во рту из-за дурацкого кляпа, пришлось проглотить. Вымыться было хорошей идеей. У меня все болело, благодаря вчерашней ночи больно было даже ходить. Кровь все еще шла, немного, но была. Интересно, что он купит?

Я осмотрел руку. Она тоже кровоточила. Я был в движении и на близком расстоянии, он точно просчитал траекторию и сумел сделать столь точный удар, думаю, это опыт. Он собирается избить меня этой штукой? Ему мою кожу станет жалко или нет?