Действие 12. Страх сцены Нью-Йорк 15 мая 2010 После того, как Каллен поразил меня своей речью «не сомневайся в нас, прежде чем мы даже не попытались», мы решили пройти несколько кварталов до винного бара недалеко от театра. Солнце спустилось за горизонт, и стало больше теней, чем света, в длинном, широком городском пейзаже. И, несмотря на принятое решение думать непредвзято, эта картина отражала мои эмоции. Идти рядом с ним было странно. Странно и знакомо, только с намеком нависшей обреченности – во многом как и большую часть нашей совместной истории. Осторожная часть меня шептала, что быть с ним – это как носить самую удобную пару обуви в мире, которая иногда случайно катапультирует вас головой об стену. А еще как если бы у вас была аллергия на моллюсков, но вы не хотите отказываться от восхитительнейших омаров. Это все равно как если вы знаете, что упадете лицом вниз в заросли ядовитого плюща, но отказываетесь избежать этого, не желая отрицать мучительного зуда. Его рука задевала мою, пока мы шли. Боже, какой же я испытываю от него зуд. Я пыталась отрицать нашу связь, пыталась использовать время и расстояние, чтобы облегчить тоску, но ничего не работало. Репетиция любовной сцены с ним сегодня не помогла. Это все равно, что дать исправившемуся алкоголику одну из тех миниатюрных чашечек для дегустации вин и отобрать ее, как только изысканный вкус коснется языка. Боль от полного воздержания ничто по сравнению с агонией от крохотного, мимолетного вкуса. Его прикосновения в малых дозах – это новый вид пыток. Я посмотрела на него своим периферийным зрением: его профиль был настолько по-мужски красив, что я с трудом сопротивлялась искушению просто повернуться и уставиться на него. После своей небольшой речи он молчал и был напряжен: руки в карманах, плечи опущены. Полагаю, он думал о том, что собирался сказать. Это в равной степени касалось нас обоих. За эти годы я много думала о том, что буду делать, если этот день когда-нибудь наступит – день, когда Эдвард извинится за то, что оставил меня. Теперь, когда это произошло, я не чувствовала никакого злорадства. Я нервничала. За нас двоих. Он посмотрел на меня, а затем в сторону, и я ощутила знакомое покалывание внизу моего живота, что всегда появлялось рядом с ним. В последние годы я привыкла отодвигать или, по крайней мере, игнорировать это. Сегодня вечером я буду стараться такого не делать. Мы шли бок о бок, и так много истории висело между нами. Столько страданий и яда и перечеркнутых целей, и, несмотря на все это, впервые за долгое время я чувствовала надежду. Я не питала иллюзий, что наша беседа сегодня вечером сотрет прошлое или перепишет наше настоящее, но возможность того, что он будет в моей жизни снова, даже время от времени, странно успокаивала. Потому что даже не смотря на его страстное заявление я чувствовала, что Эдвард изменился. Он даже ходил по-другому. На этот раз он не задавал темп и не заставлял меня поспевать за его длинными шагами. Он позволил мне вести, дав мне возможность идти по потемневшей улице с моей собственной скоростью. Я знала, это было нелегко для него, он боролся со своими инстинктами, и я очень хорошо понимала, как он себя чувствовал. Мы вышли за наши рамки. Мы были в свободном падении. Без парашютов. Это ощущалось так странно. Страшно. По-новому. Когда мы дошли до винного бара, он открыл мне дверь, и мы зашли внутрь. Он попросил столик в глубине. Зал еще не был переполнен, и старшая официантка усадила нас, не заставляя ждать. Однако я заметила, что она оттрахала его глазами до полусмерти и, похоже, была готова бросить его на стойку и с жадностью облизать. Везде. Он, казалось, не замечал этого. Как обычно. Хотела бы я сказать то же самое о себе. Я старалась не обращать внимания на жестокую ревность, которая заставила мое лицо вспыхнуть. Я не имела права быть ревнивой. Я уверена, что за все эти годы, с тех пор как я видела его в последний раз, у него было бесчисленное количество женщин. Которые ощущали его рот и руки на себе и кричали его имя так, как это делала я. Ладно, Белла, серьезно, перестань думать об этом, иначе ты будешь той, кто бросит его на стойку и оближет. Ты не можешь думать об этих вещах. Не сейчас. Пока нет. Я схватила меню с закусками и стала обмахиваться. Каллен посмотрел на меня и нахмурился. - Ты в порядке? - Да. - Ты выглядишь... покрасневшей. - Менопауза. Приливы. - А ты не слишком молода для этого? - Ты так думаешь, да? Что ж, быть девушкой отстойно. - За исключением возможности иметь мультиоргазмы, - проговорил он, поднимая бровь. - Должно быть это здорово. - Э-э... ну, да… - если ты хочешь упасть до самых низких провокаций. - Разве что. Это несправедливо. Он не имеет права говорить об этом. Определенно нет, когда я пытаюсь игнорировать его сексуальную привлекательность. Никаких тем, связанных с сексом. Не допускаются. Запрещены. Неужели он не знает тех правил, которые я только что придумала? Нечувствительный ублюдок. - Почему ты нахмурилась? - спросил он, сдвинув брови. Я приняла невозмутимый вид. - Я не хмурилась. - Да, хмурилась. - Почему мы еще не пьем? Мы пришли сюда, чтобы выпить. - И поговорить. - И выпить. - Что, из-за менопаузы ты еще и алкоголиком стала? - Да. И психически больной. Так что, будь осторожен. - Попытаюсь. Не так уж легко с нахмурившейся психически больной менопаузницей. Я нахмурилась на него по-настоящему. Он рассмеялся. Добавить его смех в список тех вещей, которые он не имеет права делать, когда я пытаюсь игнорировать его привлекательность. Это дерьмо просто убийственно. Он заметил, что я не смеюсь вместе с ним и выражение его лица изменилось. Он обеспокоенно насупился. Насупиться? В список. - Белла? Тааак, произносить мое имя туда же. - Я в порядке. Мне нужен алкоголь. - Э-э... ладно. Конечно. И соглашаться со мной. Он какое-то время пристально смотрел на меня, и, конечно же, пристальный взгляд попал в список. Наконец, он взял карту вин и просмотрел, прежде чем взглянуть на меня и спросить разрешения заказать для нас обоих. Я мысленно вскинула руки и признала, что этот список будет постоянно обновляться сегодня вечером, и попыталась составить его в моей голове. Я сказала ему действовать по своему усмотрению. Он всегда знал, что я хочу, даже когда я сама этого не знала. Он знал, когда заказать сладкое, когда мне нужно сухое, когда я хотела что-то особенного. Он всегда знал это, подобно шестому чувству. Он проглядел карту, и краткий миг сомнения отразился на его лице. - Э-э... белое или красное? - спросил он, изучая мое лицо. Кажется, его шестое чувство запуталось. Так и должно быть. Я абсолютно уверена. - Выбери сам, - небрежно сказала я. Я на самом деле хотела красного, но мне хотелось убедиться, что он все еще мог читать меня. Он изучал меня в течение нескольких секунд, его глаза перебегали между моими глазами и моим ртом, а затем он заказал Duckhorn Vineyards Merlot с абсолютной уверенностью. Идеально. Я постаралась скрыть мое чрезвычайное одобрение, но не могла остановить маленькую улыбку. Он улыбнулся в ответ, очень гордый собой. Когда официантка ушла, он откинулся на спинку стула и вздохнул, переплетая пальцы на столе перед собой. Мои руки лежали на коленях, играя с краем накрахмаленной скатерти, сминая жесткую ткань, комкая и смягчая ее. Толстая тишина осела между нами. Я старалась придумать что-нибудь, что могло бы сломать лед, но вдруг поняла, что у меня нет ни единой темы для разговора в голове, что изумило меня, потому что когда я не с ним, моя голова полна вопросов, горящих от нетерпения получить ответы. Теперь, когда он здесь и, очевидно, искренне пытается объясниться, я была пуста. И дико нервничала. Я уставилась на его пальцы. Его большие пальцы медленно потирались друг о друга, руки были напряженным и беспокойными. Я хотела дотянуться и успокоить их, накрыть их своей рукой и заверить его... в чем? Что я не буду вести себя с ним как сука? Что я не буду злиться? Что я выслушаю спокойно и внимательно, весьма рассудительно принимая во внимание все его оправдания? Я не могла сказать ему это. Потому что это было бы неправдой. Было достаточно оснований для того, чтобы этот вечер мог кончиться плохо. Вполне возможно, что после разговора обо всем этом боль обрушится обратно, и все мои благие намерения быть друзьями исчезнут. Мы оба знали, что это действительно последний шанс для нас, наша последняя возможность спасти что-то хорошее из потерпевшего крушение поезда Плохого, чем были наши отношения до сих пор. Затруднения удушали, и я смотрела как его руки все более и более беспокойно двигались, пока я, наконец, не услышала болезненный треск костяшек пальцев. Мне хотелось остановить его, но мысль сделать первый шаг – прикоснуться к нему не прибегая к оправданию, что это притворство – пугала меня. Я нервно прочистила горло. Я ничего такого не имела в виду, но внезапно мой рот стал сухим как Сахара. Сколько времени нужно этой трахающей глазами шлюхе, чтобы захватить бутылку вина и два бокала? Она что, давит ногами проклятый виноград ради своей собственной дерьмовой пользы? Каллен посмотрел на меня своими нервничающими глазами и обеспокоенно сдвинутыми бровями, и мое тело стало вести знакомую борьбу с самим собой, желая проигнорировать его магнитное притяжение, но совершенно не в состоянии сделать это. И не поможет, что этот новый уязвимый Каллен завораживал. Его эмоции были сырыми и очевидными, живущими в глубине его глаз и в складках на лице. Он смотрел на меня без своего обычного эмоционального фильтра, и его желание и потребность были неоспоримы. Честно. Если я думала, что он завораживал, когда был раздражительным и защищающимся, то у меня нет слов описать то, что эта новая версия его делала со мной. Я видела как слова крутились у него в голове. Перебирая то, что он хотел сказать. Я старалась проявлять терпение, несмотря на удушающую тишину. Я смотрела и ждала, чтобы он сказал хоть что-нибудь – что угодно, – борясь с желанием подтолкнуть и надавить. Бесконечное ожидание стало легче от завораживающей кавалькады эмоций, мелькавшей в его невероятных глазах. После того как прошло несколько жизней, но, вероятно, только пять или десять минут, официантка принесла наше вино. Каллен и я посмотрели на нее с отчаянной благодарностью, когда она его налила. Когда она ушла, мы оба залпом выпили, в конечном счете опорожнив наши бокалы, и в ожидании взглянули друг на друга. Я вернулась к махинации со скатертью. Скажи что-нибудь, Каллен. Не заставляй меня спрашивать тебя, почему. Это твое время говорить. Объясни мне, почему ты отказался от нас. Почему ты сбежал. Заставь меня понять. Я хочу. Я, возможно, не прощу тебя, но я хочу понять. Тишина была мучительной. Толпа вокруг нас становилась все больше. Все более шумной. Пространство между нами ощущалось таким маленьким. Он начал было что-то говорить, но остановился, прежде чем сделать глоток вина и с трудом сглотнуть. Затем он посмотрел вниз, нахмурившись и поигрывая ножкой своего бокала. - Белла... - Да? Зажмурившись, он тихо простонал, и я видела, как сильно он сжал челюсти, что его кадык, казалось, сейчас задушит его. Боже, он так нервничает. Не могу сказать, что виню его. Он вздохнул в отчаянии и провел рукой по лицу. - Иисус, - пробормотал он, качая головой. - Я не думал, что будет настолько трудно. На его лбу проступили капельки пота. Он выглядел не очень хорошо. Вдруг он извинился и отодвинулся от стола, его осанка была напряженной, когда он направился в сторону туалета. Я сделала глоток вина и вздохнула. Что ж, можно перевести дух. Когда он не вернулся через пятнадцать минут, я начала волноваться. Я встала и стала проталкиваться через собравшуюся толпу. Коридор возле туалетов был пуст, и я постучала в дверь, прежде чем приоткрыть ее немного и позвать: - Каллен? Я услышала шарканье, а затем тихое: - Да? - Ты в порядке? Пауза. - Нет. - Хочешь, чтобы я зашла? - Да. Я протиснулась через двери в небольшое пространство: две кабины, никаких писсуаров, узкий шкафчик с раковиной. Было чисто и пахло апельсином и корицей. Каллен сидел на полу, колени подняты, руки в волосах. Эту позу я хорошо знала. Страх сцены. При всем своем таланте и браваде, его парализовала неуверенность, которая всегда скрывалась под поверхностью. Контактировать с ним на премьерах в прошлом было проблематично. Было странно утешительно видеть, что эта его сторона не изменилась. - Тебя вырвало? - мягко спросила я. - Да. - Отстой. - Не то слово. Я подошла и протянула ему руки, и, посмотрев на меня, он вложил свои ладони в мои и позволил мне помочь ему встать на ноги. Затем я зажала мышечный треугольник между большим и указательным пальцами, слегка массируя плоть между своими пальцами. Через пару минут к нему вернулся цвет. Он пробормотал слова благодарности, прежде чем подойти к раковине и брызнуть водой на лицо, а затем прополоскать рот. Наконец, он тщательно вымыл руки, мыло пахло гарденией. Мне хотелось приложить его ладонь к моему носу и понюхать, но, полагаю, это могло дать ему смешанные сигналы. Вместо этого я передала ему бумажные полотенца. Он использовал их и выбросил в мусорное ведро. Какое-то время он был неподвижен, опустив голову и глубоко дыша, стараясь успокоиться. - Когда я репетировал этот вечер в своем уме, - проговорил он, очевидно, смущенный, - и позволь мне сказать тебе, я репетировал много... я был гораздо более уравновешенным. И рвота практически не принимала участие. Я улыбнулась и прислонилась к шкафчику. Он не смотрел на меня. Видимо мыльные пузыри в сливном отверстии были гораздо интереснее. - Знаешь, - сказала я, нехотя любуясь совершенством его профиля, - чересчур репетировать так же плохо, как и недостаточно. - Н-да, что ж, - ответил он со вздохом. - Теперь я полностью растерян. У меня было столько всего, что я должен был тебе сказать, но я ничего не могу вспомнить. Видимо, мыльные пузыри потеряли свою привлекательность, потому что он повернулся ко мне, нахмурившись. - Как получилось, что спустя столько времени ты по-прежнему вот так влияешь на меня? Я моргнула и сглотнула. Я точно знала, что он имел в виду, но мне хотелось услышать это от него самого. - Как «вот так»? Он взглянул на меня, сдерживая улыбку. - Нервно и спокойно в одно и то же время. Сумасшедше и безмятежно. Дико и цивилизованно. Чувства абсолютно взаимные. Не было необходимости говорить ему об очевидном. - А теперь мы разговариваем в мужском туалете, - сказал он, указывая на окружающий нас славный антураж. - Вряд ли самая романтическая обстановка для того, чтобы попросить у тебя прощения. О... Боже. Это сейчас произойдет? Я не готова. Действительно. Не готова. - Я поставил дерьмовое шоу, да? - спросил он с ухмылкой. Несмотря на растущую панику, я засмеялась над его каламбуром. Он улыбнулся, но с оттенком грусти. - Боже, Свон, это как мой повторяющийся кошмар, где я оказываюсь на премьере голый, не зная ни одной своей реплики. Я удивлен, что прямо сейчас ты не освистала меня. - Ты не должен делать представление для меня, - мягко сказала я. - Ты никогда так не делал. Просто будь самим собой. У него вырвался язвительный смешок. - Быть собой – это именно то, из-за чего все испортилось между нами в первую очередь. Неужели ты не видишь, что я пытаюсь быть кем-то более достойным? У меня вдруг появилось сильное желание шлепнуть его по руке. Ты всегда был достойным, ты, глупый мужчина, ты просто не хотел признать это, для себя или для меня. Опершись руками на столешницу раковины, он опустил голову и вздохнул. - Тебе все еще плохо? - спросила я, сопротивляясь искушению потереть его спину. Он кивнул и закрыл глаза, и я знала, что он изо всех сил старается подавить тошноту. Страх сцены такая хрень. Я сделала шаг вперед, удерживая руку, прижимая ее к себе, чтобы не погладить его волосы. - Я что-нибудь могу для тебя сделать? - мягко спросила я. Он повернулся и посмотрел на меня, и я видела, что он изо всех сил пытался не закрыться и не оттолкнуть меня. Это то, что его инстинкты говорили ему сделать. Убежать и спрятаться. Оттолкнуть и уклониться. Самосохранение. Не делай этого, Эдвард. Пожалуйста. Я так устала от этого. Просто... не делай. Как будто услышав мои мысли, он подошел и встал передо мной, открытый и уязвимый. Молча умоляя о поддержке. Утешении. Я не могла решиться. Осторожная часть меня шептала, что я опять собираюсь надеть эти проклятые туфли и разбить свою голову об стену. Предупреждала, что я действительно не могу съесть омара. Кричала, что я упаду в гигантские заросли ядовитого плюща. Я обдумала мое предстоящее падение в течение трех секунд, прежде чем обвить руками его за шею и притянуть в свои объятия. Его руки обхватили меня, и когда он уткнулся лицом в мою шею, то выпустил дрожащий выдох в мою кожу, от которого растаяло все, что я заморозила внутри. - Боже... Белла... Прости меня... за очень, очень многое... Что характерно, я немедленно начала чесаться. ... ... Дневник Изабеллы Свон. Пятница 8 октября 2004 Дорогой дневник, Наступила премьера, и неделю назад Каллен и я заключили наше пари о том, что будем держать руки подальше друг от друга. С тех пор все стало... странно между нами. Ну, еще более странно. Динамика вопиюще отсутствовала, даже в нашей актерской игре. Каждый из нас невероятно уперт и упрям, и поэтому мы оба были полны решимости победить в этой смешной договоренности: наши поцелуи были сдержанными, наши объятия ложными. Все защищено и разбавлено; облагороженная версия наших непристойных желаний. Ирина тоже это чувствовала. Она была разочарована в связи с нашей появляющейся время от времени химией, думая, что это ее вина, что, возможно, она слишком много репетировала с нами, и мы выдохлись, но это была не ее вина. А наша. И, кроме как наброситься на Каллена, я действительно не знала, как это исправить. Добавьте к этому неприятную тошноту от нервозности перед премьерой и шепот моей неуверенности, что если я сегодня вечером не сыграю по высшему классу, то подведу весь актерский состав. И справедливости ради надо сказать, я была немного напугана. (И когда я говорю «немного», я имею в виду «совершенно», и когда я говорю «совершенно» я имею в виду, что будет чудом, если я сделаю что-то на сцене, не поддаваясь своего рода грандиозной истерике, которую могут сопровождать крики и / или плач и / или рвота). Я взяла подушку и гигиенический мешок с собой, на всякий случай. Пожалуйста, Боже, дай мне сегодня вечером пройти через это, не выставив себя полной дурой. Позволь мне справиться. Я умоляю тебя. ... ... ... Я шла к театру и курила сигарету. Удивительно, но я стала курить лучше. Я не уверена, что это хорошо. Но курение уменьшало острые всплески моих нервов. Немного. Спектакль начнется сегодня, в семь тридцать вечера. А сейчас три часа дня. Я знала, что это неприлично рано, но надеялась, что пребывание в театре одной поможет мне сосредоточиться и ослабить напряжение в груди. Это план, так или иначе. Список дел на ближайшие несколько часов: заняться йогой и тай-чи, походить среди декораций, залезть в голову Джульетты, разложить мои открытки и подарки в гримерные, принять душ, сделать прическу и макияж, надеть костюм, постараться, чтобы меня не вырвало, выйти на сцену, быть потрясающей. Естественной. То, что не надо делать: зацикливаться на Каллене, обниматься с унитазом или с криками бежать из театра. Не все так просто. Когда я зашла внутрь, то прямиком направилась в свою гримерную. Большинство гримерных располагались на уровне сцены, но было полдюжины на уровне бельэтажа, и Ирина отдала их ведущим актерам. Здесь было приятно – не так шумно. Единственная проблема была в том, что я делила ее с Хайди и Зафриной, и, хотя я любила их обоих как подруг, как соседи по гримерной они испытывали мое терпение, и выносить их два технических прогона/раздеваний во время генеральной репетиции было практически невозможно. У Хайди было множество чрезвычайно раздражающих разминочных упражнений, которые она выполняла неукоснительно, а Зафрина никогда не умолкала о своем новообретенном лесбиянстве и горячем сексе с Хайди. Они также, едва войдя, включили на своем iPod-е какой-то ужасный женский рок и поставили его прямо рядом с моим зеркалом. От этого мне хотелось рвать и метать. И не имело значения, что перед спектаклем все, что я хотела сделать, это подготовиться в полной тишине и просто сосредоточиться. Если бы у меня была звуконепроницаемая гримерная с генератором белого шума, я была бы на небесах. А пока я решила постараться подготовиться заблаговременно до их появления, просто отыскав тихий уголок и расслабившись. Я быстро распаковала сумку и выложила мою косметику и аксессуары для волос, а затем натянула леггинсы, мою счастливую футболку с Tinkerbell и направилась к сцене. Было темно, тусклый свет от ламп дежурного освещения бросал длинные, зловещие тени около декораций. Великолепно. Мне только не хватало еще испугаться по полной программе, потому что, оказывается, я не достаточно взвинчена. Все, что я слышала – это тихое гудение кондиционера и неустойчивый ритм моего сердца. Сделав глубокий вдох, я прошлась около декораций, пробегая руками по камням из пенополистирола и деревьям из полотна, и посмотрела на ряды пустых мест, не обращая внимания на мурашки, которые пробежали по моим рукам, когда я ощутила, будто несколько сотен пар фантомных глаз смотрят на меня. Я хочу, чтобы сегодняшний вечер был великолепным. Чтобы я была великолепна. Чтобы Каллен был великолепным. Игра всецело зависит от нас, справившихся со всем нашим дерьмом. К сожалению, у меня нет никакой идеи, как это сделать. Я вздохнула и повернулась, чтобы посмотреть на декорации, пустые и затененные. Я представила, что это мой мир. Мой дом. Мой балкон. Моя кровать. И после нескольких глубоких вдохов, узлы внутри меня немного ослабли и затопили меня знакомыми слайдами. Это мой мир. Мой дом. Моя жизнь. Я стояла в середине сцены и дышала, выполняя некоторые позы из йоги: растягивая мои мышцы, внутренне сосредотачиваясь. Через некоторое время йога перешла в тай-чи. Я закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании – вдох... выдох. Двигаясь медленно. Сосредоточившись на синхронизации дыхания и движений. Выдыхая страх. Вдыхая уверенность. Я сконцентрировалась на образах, которые приносили мне удовольствие, и неизбежно мои мысли обратились к Каллену. Сильная линия челюсти, приправленная щетиной, мужественная и сексуальная. Его губы – невыносимо шелковистые и мягкие. Его глаза – огненные и нервные, саркастические и уязвимые, испуганные и ужасающиеся. Все мое тело воспламенилась, пока я думала о нем, кровь прилила к щекам и коже, и тем частям, к которым в эти дни и так поступало слишком много крови. Я желала его до боли, но все останется так, как есть. Потребность. Неудовлетворенность. Держаться подальше от него на этой неделе было пыткой, и я вполне уверена, что он чувствовал то же самое. Я старалась не смотреть на него слишком долго, даже во время сцены, в противном случае боль становилась слишком сильной, угрожая перехватить контроль и вытворять такие вещи, которые я поклялась не делать. Я часто ловила себя на том, что фокусировала взгляд на стене за его спиной, или на декорации, или поверх его головы. Где угодно, но не на этих убийственных глазах, которые заставляли меня хотеть делать с ним очень, очень плохие вещи несколько часов подряд. Я окончательно выдохнула, и почувствовала себя спокойной. Сосредоточенной. Готовой. Когда я открыла глаза, то чуть не умерла от страха, потому что лицо Каллена оказалось всего в нескольких дюймах от меня. - ИЕРУСАЛИМСКОЕ ЧЕРТОВО ДЕРЬМО! - закричала я, подпрыгнув как на электрическом стуле. Каллен отпрыгнул назад на три фута и схватился за грудь. - Блядь, Свон! Ты испугала меня, нахрен! Иисус Христос! Мое сердце колотилось в груди, трепыхаясь громко и беспорядочно, тело дрожало от внезапного выброса адреналина. - Я напугала тебя? - закричала я, шагнув к нему и отпихнув, сильно. - Что за черт? Я из-за тебя чуть не описалась! Он секунду смотрел на меня, моргнул, перед тем как его губы дрогнули в улыбке, и он начал смеяться. - Это не смешно! - закричала я, ударив его в грудь . - Нет, смешно, - проговорил он, пятясь, поскольку я продолжала его бить. - Каким же ненормальным надо быть, чтобы вот так подкрасться? - Я не хотел тебя беспокоить, - сказал он, пытается ухватить мои руки. - Ой! Блядь, хватит меня бить. Он прижал мои руки к своей груди, пытаясь остановить их, но я не могла справиться с этим прямо сейчас. У меня и так было достаточно проблем с дыханием и моим бьющимся сердцем, чтобы признать теплую твердость его груди под моими пальцами. Рывком высвободившись, я прошла к спальному гарнитуру и плюхнулась на кровать. - Какого черта ты здесь делаешь? - прошипела я, оплакивая мой потерянный фокус и относительный мир. - Я думала, что одна тут. Он встал передо мной, его смех умолк, когда он засунул руки в карманы, украдкой поглядывая на меня, и заговорил: - Да, что ж, я думал то же самое. Мне нравится быть в театре за несколько часов до премьеры. Это помогает мне... успокоиться. Обычно. Я провела рукой по волосам и выдохнула. - Да? Ну и как ты себя чувствуешь сейчас, сеньор Тактики Запугивания? Спокойно? - Вовсе нет, - проговорил он, глядя себе под ноги. - Ты сильно бьешь для девчонки. - Ты это заслужил. Он кивнул. - Да, ну... Я не хотел напугать тебя. Когда мой шок прошел, я, наконец, смогла рассмотреть, во что он был одет. Большая ошибка. Я оглядела его с головы до ног, оценивая его внешность. Он был одет в белую майку, длинные темно-синие спортивные шорты и серебряно-черные кроссовки Nike. Ничего больше. Что за черт? Ему не разрешается носить это. Я имею в виду... Боже... это просто... он же... Дорогой БОЖЕ, вы посмотрите на него! Широкие плечи... красивые руки... широкая грудь... узкая талия... голые икры. НЕ разрешается носить это! НЕТ! Это несправедливо! Непристойно сексуально. Не разрешается! Плохо, Каллен ! Очень, очень плохо! - Почему ты так смотришь на меня? - осторожно спросил он, переступив с одной ноги на другую. - Как «так»? - удалось пробормотать мне через дымку неверия и вожделения. - Как будто ты хочешь меня отшлепать, - уточнил он. Мой язык попытался задушить меня в этот момент, и я судорожно закашляла. - Почему ты надел это? - спросила я сквозь кашель, мой голос был резким и обвиняющим. Он посмотрел на себя и пожал плечами. - Я сделал пробежку до театра сегодня. Думал, что это сможет помочь прочистить голову. Мой мозг заклинило на образе его бегущего – руки раскачиваются, лицо покраснело, длинные ноги делают широкие шаги, волосы обдувает ветер. Неееееет! - Ты... делал пробежку? - задохнулась я. - Да. - В этом? Он снова посмотрел на себя и нахмурился. - Да, Свон. Иисус, в чем твои проблемы? Это просто майка и пара шорт. - Просто... ты полагаешь это... просто... это недопустимо! Думаю, мой мозг застопорился. Он посмотрел на меня так, будто я сошла с ума, и все же я не могла оторвать от него глаз. Что за гений решил назвать эту особенную деталь одежды жены-выбивалка? Что за нелепое название? Это не жены-выбивалка, это вагины-возбуждалка. Слюней-вызывалка. Трусиков-срывалка. (п.п.: по-английски обычная белая майка пишется как wife-beater, в прямом переводе «жены-выбивалка»)Чертов ад. - Свон? Он сделал несколько шагов ко мне, и я вскочила с кровати и стала отступать назад. Я не проиграю это дурацкое пари только потому, что он решил одеться как горячеблизкое съедобное мужское лакомство. Умасленное НЕТ! Он остановился и нахмурился, и все вожделение, которое я подавляла с тех пор как мы заключили это глупое пари, наводнило мое тело, и я вдруг ощутила острое желание оказаться как можно дальше, пока желание повалить его на сцену и потереться моими девичьими частями об него не исчезнет. - Мне надо идти... поделать кое-что, - проговорила я, споткнувшись о кулисы. - Свон? - обратился он ко мне, но я не остановилась. Я не могла смотреть на эти плечи снова. Бицепсы. Предплечья. Черт и еще раз черт! Я забежала в свою гримерку, хлопнув дверью, и провела следующие два часа, делая дыхательные упражнения и убеждая себя, что просить Каллена о сексе перед нашей премьерой действительно очень плохая идея. .. .. ...
Источник: http://robsten.ru/forum/49-1518-1
ДНЕВНИКИ ДИВЫ. ДЕЙСТВИЕ 12. СТРАХ СЦЕНЫ АКТ 2.
| В пять тридцать я начала готовиться. Я уверена, что Каллен был в гримерке через две двери от моей, потому что слышала, как он бормотал и разогревался. Быть рядом с ним в театре одновременно помогало и мешало моему процессу концентрации. С одной стороны он заставлял меня забыть о моем беспокойстве по поводу выступления, но с другой напоминал мне, что я бы очень хотела нарочно проиграть пари и дать ему оргазм. Или пять. Я приняла душ, а затем надела свой счастливый шелковый халат и начала наносить макияж, желая сделать его побыстрее, чтобы успеть разложить все свои поздравительные открытки и подарки в гримерки прежде, чем появятся люди. Открытки с пожеланием удачи отчасти было традиционным ритуалом для актерского состава и команды на премьерах, и я также приложила к ним маленькие конфеты в форме сердца, олицетворяющие собой любовь как сердце трагедии нашего спектакля. Да, я знаю, это было отчасти банально, но я не была богата и конфеты были дешевыми. Я закончила свой макияж, расчесала волосы, затянула покрепче халат и взяла сумку, в которой лежали мои презенты. Я положила открытки и конфеты для Хайди и Зафрины, прежде чем пойти в другие гримерки. Я быстро все раскладывала, все время размышляя над тем, что еще не подписала открытку Каллену. Все, что я смогла осилить, это «Дорогой Эдвард». А дальше я пребывала в растерянности, что же сказать. «Удачи на премьере» казалось банальным и безличным, «пожалуйста, перестань устанавливать глупые ограничения для нас, чтобы я, наконец, смогла заняться с тобой сексом» казалось просто неправильным. Мне нужно было придумать что-то среднее, но это было легче сказать, чем сделать. Мои чувства к нему были настолько запутанными, что я не знала, какого черта теперь делать. Я уже разложила большинство открыток, когда проходя мимо его гримерки, увидела, что дверь открыта. Я просунула голову внутрь. Комната была пустой. Я быстро прокралась к местам Райли и Эрика и положила им открытки, говоря себе, что закончу открытку Каллену, когда вернусь в свою гримерку, а отдам ему позже. Когда я повернулась, чтобы уйти, он появился в дверном проеме. Лицо его было чуть в тени от темного коридора. - Что, никакой открытки для меня? - спросил он, и что-то в его голосе было не так как обычно. - Э-э... да, я просто ее еще не подписала, - объяснила я. Я направилась к двери, но он зашел внутрь, перерезав мне путь. Он по-прежнему был в трусиков-срывалке. Его плечи выглядели изумительно. Мне хотелось укусить их. Я отвела взгляд, когда осознала, что он, вероятно, мог увидеть мои соски, быстро твердеющие под шелковой тканью моей одежды. - Ты подписала открытки для всех остальных, Свон, почему не мне? - спросил он, двинувшись вперед. - Я недостаточно хорош, чтобы получить открытку от тебя? - Не говори глупостей, - засмеялась я. Он не смеялся. Даже не улыбнулся. Лицо у него было мрачное, немного потное. Он выглядел не очень хорошо. - Я искал тебя, - сказал он, шагая ко мне через гримерную. - Тебе повезло, что я не нашел тебя. Покалывающая нервозность подбежала по моему позвоночнику. - Ты нашел меня. - Да, что ж, сейчас я не на таком взводе, как пять минут назад. Он тяжело сглотнул и выглядел так, будто ему больно. - Каллен? Ты в порядке? Мне хотелось протянуть руку и пощупать его лоб, но я этого не сделала. Его пристальный взгляд блуждал по мне, голодный... отчаянный. - Каллен? Он вскинул голову и посмотрел мне в глаза, прежде чем опустить взгляд к моей груди. - Милый халатик, - проговорил он, глядя на мою грудь, и, потянувшись, коснулся пояса вокруг моей талии. - Под ним что-нибудь надето? - Просто мое восхитительное ультрамодное трико, - сказала я, стараясь придерживаться легкого тона, когда отвела его руку. - Никаких разглядываний. Ты видел его раньше. - Слишком много раз. - Да брось, оно не так уж плохо. Он посмотрел мне в глаза и проговорил: - Разве я сказал, что плохо? И я почувствовала, как каждый слог осел глубоко внутри меня. Я сглотнула, когда он продолжил поедать меня своими глазами, а энергия, которой не было между нами всю неделю, вернулась, густая и интенсивная, и отчаянно магнитная. - Единственно что плохо, это когда ты ожидаешь, что я буду вести себя как джентльмен, - сказал он, снова хватаясь за пояс. - Когда ты хочешь, чтобы я продолжил игнорировать тебя... твое тело. - Он пропустил шелковистую ткань сквозь пальцы. - Я так старался, Свон... старался быть хорошим. Уважительным. Сдержанным. Было бы так легко таким не быть. У меня перехватило дыхание, когда я поняла, что он подразумевал. - Ты тот, кто устанавливает ограничения, - сказала я. - Я не хочу, чтобы ты игнорировал меня... или мое тело. Я хочу, чтобы ты делал то, чего ты хочешь со мной. Он выдохнул, и небольшой звук сорвался с его губ, когда он обернул шелковистый пояс вокруг своей руки и шагнул вперед. - Ты не должна говорить такие вещи, - простонал он, усилив хватку и притянув меня к себе, но все еще близко не соприкасаясь. - Помнишь наше соглашение? Его голос был напряженным, и поскольку я смотрела на его руки, то видела, что они немного дрожали. Я взглянула на него. Немного пота на лбу все еще было, но теперь капельки блестели уже на шее и плечах. - Эй, серьезно, ты в порядке? - спросила я, наблюдая за его лицом, когда он сглатывал и морщился. Энергия, поступающая от него была непредсказуемой. Я чувствовала, что в любой момент он мог либо прижать меня к стене и зацеловать до смерти, или с криком выгнать из комнаты. - Нет, Свон, - проговорил он, и его голос был напряженным и грубым, в то время как он гладил перед моего халата дрожащими пальцами. - Я определенно не в порядке. Я выгляжу так, будто в порядке? - Вообще-то ты выглядишь горячо. Он резко посмотрел на меня, и я увидела вспышку вожделения и гнева в его глазах. - Ты вспотел, - разъяснила я. - У тебя лихорадка? Он смотрел на меня несколько долгих мгновений, прежде чем выпустить дрожащий выдох. Вдруг он стал выглядеть действительно очень уставшим. Он опустил руки и обошел меня, затем тяжело повалился на отвратительный виниловый диван около стены. - У меня нет лихорадки, - пробормотал он. - По крайней мере, не в общепринятом смысле этого слова. Едва слова слетели с его губ, как он схватился за живот и наклонился вперед, его глаза зажмурились от боли. - Блядь, - прошипел он, уронив голову. - Каллен? После нескольких глубоких вдохов он откинул голову и закрыл глаза, с трудом сглотнув и проведя рукой по лицу. Я действительно начала волноваться. - Ты заболел? - Я в норме. - Очевидно, что ты не в норме. Он фыркнул и огрызнулся: - Христос, Свон, разве ты не должна быть где-то в другом месте? Раздавать свои открытки людям? Вздохнув, я села на стул и повернулась к нему лицом. Я знала, что он, наверняка, не скажет мне, что случилось, но я должна была попытаться. Я смотрела на него и ждала. - Свон, пожалуйста, - простонал он. - Я в норме. Уходи. - Ни черта ты не в норме, - резко отбила я, устав от того, что он отталкивал меня. - Ты болен. Расскажи мне, что произошло. - У нас не так уж и много времени. - Черт возьми, Каллен! - закричала я, хлопнув его по ноге. - Ой, Иисус! Успокойся, нахрен. - Ты что, не можешь поговорить со мной? Я не прошу, чтобы ты поднялся на Эверест или вылечил голодных во всем мире. Просто скажи, к черту! Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, боль снова промелькнула по его лицу. - Пожалуйста... Эдвард, - мягко проговорила я. - Ну что случилось? Его глаза резко открылись, и он выглядел удивленным. Я не называла его по имени, ну... никогда. Думаю, это его потрясло. Он помолчал, но потом глубоко вздохнул и сказал: - Я нервничаю, понятно? Действительно чертовски нервничаю. Наконец-то. Зерно истины. Я была более чем немного в восторге от его признания. - Из-за спектакля? - нажала я. - Среди прочего, да. Он снова закрыл глаза и сделал длинный выдох, контролируя дыхание. - У меня просто... нервы напрямую связаны с желудком. И у меня начинаются глупые гребаные спазмы и тошнота. - Похоже на мои критические дни, - размышляла я. Он нахмурился и зажмурил глаза, схватившись одной рукой за живот. - Свон, пожалуйста, не усугубляй мои проблемы, намекая, что я девчонка. Я и так уже чувствую себя законченной киской. -Ты не киска, - заверила его я. - Это естественно – нервничать. Я сама ужасно нервничаю. Весь день. Я понимаю, как ты себя чувствуешь. - Я так не думаю, - проговорил он, потирая лицо. - Если у тебя нет отца, который придет сегодня только для того, чтобы сказать тебе, что ты тратишь свою жизнь, играя всякую чушь, тогда нет... Ты не понимаешь. А... Понятно. Еще одно маленькое зерно истины. - Твой отец недоволен твоим выбором профессии? - Нет, и это огромное преуменьшение. - Ах. Он помолчал несколько мгновений, прежде чем заговорить: - Даже если он обещал поддержать меня, если я попаду сюда, то когда это произошло, он просто не мог расстаться со своей мечтой, чтобы я стал доктором. Так что, теперь все, что я получаю от него, это критическую чушь, как будто это заставит меня изменить свое мнение. - Он доктор? Он рассмеялся, пронзительно и горько. - Если бы только. В этом-то и проблема. Он даже не поступил в медицинскую школу. Ему не хватило уровня знаний или смелости для этого. Он фармацевт, но думает, что только потому, что я был принят в медицинскую школу, я должен был туда идти. Он не понимает, что я предпочел бы отрезать собственную руку, чем стать гребаным доктором. Он думает, что я растрачиваю мою жизнь на это «пустяковое актерское дерьмо». - Но... Разве он не понимает, что это твоя страсть? - Это не имеет для него значения, Свон. Он сам потерпел неудачу в своем увлечении, так почему я должен быть счастливым? Он также огорчен, что я, блядь, отказываюсь пожертвовать своей жизнью ради его мечты. Он уронил голову на руки и дернул себя за волосы, и мне действительно захотелось обнять его. - Это не имеет значения, - проговорил он с горечью. - Я все равно облажаюсь сегодня. И он здорово повеселится, сказав мне: «я же тебе говорил». - Ты не облажаешься, - сказала я, искренне веря в это. - Свон, мы были блядски ужасны всю эту неделю. Ты знаешь это так же, как и я. - Да, что ж, я знаю, что мы были немного не себе. Он кинул на меня взгляд, и я признала: - Ладно, мы были ужасны, но мы просто должны сосредоточиться и найти правильный ритм. Мы, безусловно, можем это сделать. Он посмотрел на меня и поднял бровь. - Свон, судя по нашему предыдущему опыту в сцене секса, я уверен, что наш «ритм» охеренно совершенен. Мы должны поработать над нашей актерской игрой. - Это не наша игра, - уверяла я. - Это мы
- Там нет «нас». - Именно. И поэтому мы пытаемся так чертовски сильно отрицать нашу… связь… притяжение… все равно как ты назовешь это, и наше выступление страдает. Мы не можем закрываться каждый сам в себе, как вот сейчас, и затем ожидать, что наши персонажи будут производить такое впечатление, будто они не могут жить друг без друга. Это невозможно. - Ну и что ты предлагаешь? - спросил он, все еще хмурясь. - Чтобы я бросил тебя на этот жуткий диван и поддался нашему… влечению… для того, чтобы мы смогли правдоподобно сыграть любовников? - Ну, это было бы неплохо… - Свон… - Ладно, хорошо, если ты настаиваешь на своих глупых правилах, то нет, мы не должны приставать друг к другу за кулисами, но на сцене? Мы должны позволить нашей связи произойти. Ты должен перестать бороться с ней. Потому что, когда мы оба открыты и впускаем друг друга… вот тогда все работает. Он скептически посмотрел на меня. - Только на сцене? - Да. Вне сцены ты можешь вводить себя в заблуждение так, как тебе нравится относительно своего влечения ко мне, но в следующих трех спектаклях, я – любовь всей твоей жизни. Единственный человек, который идеально тебе подходит. Единственный, без которого ты не можешь жить. Он сглотнул, и я увидела, что страх вернулся, скрываясь, пытаясь придумать оправдания. Я не могла позволить этого. - Каллен, хватит сомневаться… - Мы не гребаные краны, Свон, - проговорил он, сжимая перед собой руки и скручивая пальцы. - Ты думаешь, будет легко открыть это дерьмо, а потом закрыть? - Нет, я так не думаю, - сказала я, вставая и возвышаясь над ним, когда мое разочарование взяло надо мной верх. - И если бы это зависело от меня, нам не пришлось бы мучиться, но, видимо, твое мужество на сцене не распространяется в реальную жизнь, так что открывать и закрывать является нашим единственным выбором. Он посмотрел на меня, и я увидела колебание на его лице. Было бы слишком просто протянуть руку, запустить пальцы в его волосы и успокоить его, но вряд ли это помогло бы моему аргументу о разделении наших частных жизней. - Слушай, - проговорила я, опускаясь перед ним на колени так, что наши лица оказались на одном уровне, - С нами вместе целый состав исполнителей, зависящий от нас, чтобы собрать все наше дерьмо и заставить спектакль работать, потому что если мы вылетим в трубу, то потянем за собой и всех остальных. Давай просто сделаем это, и ты сможешь вернуться к отрицанию своих чувств ко мне на следующей неделе, хорошо? Он сглотнул, и его рука поднялась вверх, почти к моему лицу, прежде чем нежно коснуться лацкана моего халата. - Да уж... точно. Если я смогу перестать хотеть набрасываться на тебя каждые пять секунд, то я... открою себя... для тебя. Я улыбнулась, думая, что он шутит, но его глаза были слишком интенсивными, а его руки слишком близко. - Э-э... У меня есть несколько методов концентрации, которые могут тебе помочь, - сказала я, наблюдая, как он поглаживает мой халат. - Я могу показать их тебе, если хочешь. Это поможет уменьшить тошноту. - Сначала мне нужно принять душ и подготовиться, - мягко проговорил он, и мой мозг немедленно заклинило, представив его в душе: голова откинута, рот приоткрыт, по телу стекают струи воды, руки намыливают все, что... Свон, если ты набросишься на него прямо сейчас, он закроется полностью. Прекращай это. - Тогда ладно, - сказала я, выдохнув и поднимаясь. - Я вернусь за полчаса до звонка, и мы сделаем окончательную разминку вместе. Когда мы закончим, мы будем чертовски сосредоточены и прижмем наших героев к стене. Он вздохнул и покачал головой. - Что? - спросила я. - Ничего. - Скажи мне. Он посмотрел на меня и вздохнул: - Просто представил, как я прижимаю тебя к стене. Я начала смеяться, но животный голод в его глазах сказал мне, что он абсолютно серьезен. Он встал, и у меня заколотилось сердце. О, Боже. Он собирается сделать это. Он собирается прижать меня к стене. Я задержала дыхание, когда он двинулся вперед. К сожалению, он не тронул меня. Вместо этого, он обошел вокруг меня и взял полотенце со спинки стула, прежде чем отправиться в ванную. - Уходи отсюда, Свон, - бросил он через плечо. - Пока я не забыл, почему я позволил тебе остаться в этой шелковой тряпочке. ... ... ... В шесть пятнадцать весь театр гудел энергией и людьми. Весь мой столик в гримерке был усыпан поздравительными открытками и подарками. Мои родители прислали мне огромный букет цветов с открыткой, где было сказано, как они гордятся мной, и как они хотели бы быть здесь, чтобы посмотреть спектакль. Я нанесла последние штрихи в мою прическу, макияж и костюм, прежде чем отправиться на сцену, чтобы сделать окончательную проверку моего реквизита. Все, кого я видела, желали мне удачи, и мы обнимались, но я уже играла. Они все оживленно болтали и повизгивали от волнения, а все, что чувствовала я – тошноту и то, что нервы неуклонно становились нездоровыми, поскольку начало спектакля неуклонно приближалось. К тому времени, как я вернулась в гримерку Каллена, я чувствовала, что куриный сэндвич, который я съела на ужин, поднял бунт как в «Мятеже на Баунти», призывая все содержимое моего желудка покинуть корабль. Я сделала глубокий вдох и постучала в дверь. Эрик крикнул, чтобы я вошла. - Эй, - сказала я, задержавшись в дверях. - Эй, сладкая Джульетта, - проговорил Эрик, улыбаясь, нанося толстый слой пудры на лицо. - Любовничек в ванной. - Все еще? Я услышала приглушенный звук рвоты. Эрик поежился и посмотрел на меня. - Н-да... так... получай удовольствие, целуя его сегодня вечером. Я пожелала ему удачи, он сочувственно улыбнулся мне и обнял, а потом ушел, закрыв за собой дверь. Я подошла к двери ванной и постучала. - Уходи, - слабо пробормотал Каллен. - Это я, - обозначилась я. - Можно войти? - Нет, - сказал он, его голос был хриплым. - Я чертовски отвратителен. - Ну что ж, я привыкла к этому. Я вхожу. Я открыла дверь и вошла внутрь. Воздух был наполнен едким запахом желчи, и это чуть не заставило меня саму кинуться к унитазу, но потом я увидела его, скукожившегося у стены, с бледным и блестящим от пота лицом, и все мои мысли о собственном благополучии вылетели в окно. - О, черт, ты в порядке? - спросила я, присев перед ним. - Ты дерьмово выглядишь. К сожалению, я все еще находила его невероятно привлекательным. - Я думал, ты сделаешь так, чтобы я лучше себя чувствовал, - простонал он, притягивая ноги к груди и потирая лицо. - Если ты только собираешься оскорблять меня, то уходи. Я могу презирать и чувствовать отвращение к себе сам. Я подошла ближе и села перед ним на колени. - Господи, перестань быть таким плаксивым неженкой, - сказала я, убрав его руки от лица. - Я помогу тебе почувствовать себя лучше, но тебе предпочтительнее делать то, что тебе говорят, не задавая вопросов. - Конечно, все, что угодно, - проговорил он, открывая глаза и посмотрев на меня. - Только останови это. Пожалуйста. Он уже был в своем костюме: белая рубашка с засученными рукавами, несколько верхних пуговиц были расстегнуты, привлекая внимание к его груди, черные джинсы и ботинки. Я протянула руку и схватила его левую ногу, дернув за шнурки его ботинок. Он сразу же напрягся. - Свон, какого хрена? - Никаких вопросов, помнишь? - Ладно, но это правило начнет работать после того, как ты скажешь мне, какого хрена ты делаешь. - Мне нужно снять твою обувь. - Зачем? - Это другой вопрос. - Свон! - Потому что мне нужно сделать тебе массаж ног. Он вырвал свою ногу и покачал головой. - Ну нет. Нифига подобного. Так не пойдет. Мои ноги противные. - Уверена, что справлюсь с этим. - Да, что ж, а я не могу. - Каллен, - вздохнула я с раздражением. - Ты хочешь пойти туда и надрать всем задницы сегодня вечером или ты хочешь облажаться и доказать правоту твоего отца, а? Он изменился в лице. Хорошо... Ну... Мне плохо от того, что я играю нечестно, но что за черт. Он должен справиться с этим. Он фыркнул в отчаяние, а затем пихнул мне ногу. Я быстро расшнуровала ботинок, сняла его и стянула носок. Его нога была красивой. Идеальной. Он мог быть чертовой моделью ног. Конечно мог бы. Почему я удивлена? Я посмотрела на него, а он пожал плечами. - Они уродливые. Слишком длинные. Пальцы ног костлявые. - Ты чокнутый. Я положила его модельную ногу себе на колени, и он вздрогнул, его брови нахмурились. - Каллен, доверься мне, ладно? Я знаю, что делаю. Моя мать большой эксперт по разным методам альтернативной терапии, и, хотя я думаю, что большинство из них никуда не годятся, рефлексология мне всегда помогала. Я изучила все точки, на которые надо надавливать к тому времени, как мне стукнуло двенадцать, так что просто остынь. Я не причиню тебе вреда. Слишком большого. Он зашипел и настороженно посмотрел на меня, когда я нажала пальцем на точку на своде ступни под выступом, который образует кость большого пальца. Он откинул голову на стену и издал сдавленный звук, его руки сжались в кулаки, а пальцы на ногах подобрались. - О, больно? - спросила я, обеспокоенная тем, что иногда, если орган воспаляется, давление на точку должно быть нежнее. (п.п.: обычно нажатие сильное в течение двух минут) Просто спросите мою точку, снимающую боль в матке в мои критические дни. - Нет, - прохрипел он. - это не больно. Я... э-э... Он вздохнул и кинул на меня испепеляющий взгляд. - Не смей кому-нибудь проболтаться об этом, но... я на самом деле чертовски боюсь щекотки, понятно? Я подавила смех. - Боишься щекотки? - Да. - Ты? - Да. - Большой злой ты с отношением ко всему «отвали»? Он сердито посмотрел на меня. - Отвали. - Ну, что я говорила? Он фыркнул и схватился за живот. - Просто продолжай. - Я не скажу ни слова, - пробормотала я и снова начала делать ему массаж. Одна часть моего мозга отметила, что его боязнь щекотки совершенно очаровательна, а другая часть сосредоточилась на том, чтобы он был в состоянии через полчаса выйти на сцену. - Не концентрируйся на моих пальцах, - сказала я, сильно надавливая, чтобы он не убрал ногу. - Сосредоточься на тошноте. Я давлю на точку твоего желудка. Дайте мне знать, если он почувствуешь себя лучше. Он сделал несколько глубоких вдохов, и я видела, что это было трудно для него – когда мои руки находились на его ноге. Я испытывала желание скользнуть пальцами чуть выше и надавить на точку паха, чтобы отвлечь его, но это было бы нечестно. Или он мог бы действительно наслаждаться этим. Через несколько минут его дыхание замедлилось, и тело немного расслабилось. - Уже лучше? - спросила я, оставляя точку живота и массируя точки на протяжении всего подъема стопы, задевая точки кишечника, толстой кишки и поджелудочной железы. - Да... - выдохнул он. - Спазмы отпустили немного. Я продолжила совершать круговые движения большим пальцем, и его нога становилась все тяжелее по мере того, как он расслаблялся. Большая нога. Я определила размер как одиннадцатый или двенадцатый. Мой мозг вспомнил, что однажды я слышала краем уха о том, что размер ноги связан с размером пениса. Я сглотнула и попыталась сосредоточиться на том, что я делала, а не на том, что мне хотелось бы сделать – а именно с Калленом. - Значит, у тебя всегда был страх сцены? - мягко спросила я. Он кивнул, наблюдая за моими пальцами. - Я думаю, что на самом деле все даже ухудшилось за эти годы. Не знаю, почему. - Завышенные ожидания? - предположила я. - Может быть, - признал он, закрывая глаза. - У меня, как известно, они есть. - Не то слово, - пробормотала я. Он нахмурился, но никак не отреагировал на мой комментарий. Как бы мне хотелось, чтобы он их не имел. (п.п.: ожиданий) Я делала массаж еще несколько минут, пока напряженный взгляд на его лице не ушел, а затем натянула ему носок и запихнула ногу обратно в ботинок, наблюдая, как он зашнуровывает его. Я поражалась, какие же красивые у него руки. - Э-э... спасибо, - проговорил он, все еще возясь со шнурком. - Я... я чувствую себя лучше. - Нет проблем, - сказала я и встала. - Чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы выйти из этой вонючей ванной? - Да, - встав, он направился к раковине, где я увидела зубную щетку, зубную пасту и средство для полоскания рта. - Э-э... дай мне минуту, ладно? Не хочу, чтобы ты целовала кого-то, кто на вкус будет как срыгнутый сэндвич с индейкой. - Но, Каллен, - возразила я, притворившись смущенной. - Я не думаю, что Эрик ел сэндвич с индейкой сегодня. Он закатил глаза. - О... подожди... ты говорил о себе? О. Прекрасно. Я думаю, что Ромео, который пахнет рвотой, своего рода интересное исключение. Он отмахнулся от меня рукой, и я вышла, плюхнувшись на диван, услышав, возможно, самую тщательную чистку рта, с тех пор как была изобретена зубная щетка. Она закончилась полосканием горла, поставившим мировой рекорд по продолжительности. Я покачала головой, когда осознала, что даже полоскание, исходящее от него, звучало сексуально. Дорогой Бог, я всерьез обеспокоена. В конце концов, он вышел весь пахнущий свежей мятой, и я отошла от него, чтобы сесть, скрестив ноги, на полу. - Как ты себя чувствуешь? - спросила я, сев напротив него. - Чуть меньше чем дерьмово, после того как ты использовала свое экстравагантное ножное заклинание, - признался он. - Тем не менее, все еще нервничаю. - Я тоже, - сказала я, и хотя помощь ему немного меня успокоила, я все еще чувствовала, что моя нервозность крутилась внутри меня, завязываясь в узел, и шепталась с моей неуверенностью. Он сглотнул и посмотрел на меня, несколько раз моргнув. - Э-э... Ты хочешь, чтобы я... ты знаешь... растер твои ноги или что-нибудь еще? Я всерьез обдумала «что-нибудь еще». Он выглядел так невероятно смущенно, озвучив эту идею, что я чуть не сказала «да», только чтобы его помучить. - Я пас, - ответила я с такой улыбкой, какую только смогла выдавить, - у нас мало времени. Давай просто сосредоточимся, чтобы мы могли пойти туда и надрать им задницы. Он кивнул и посмотрел на меня с благодарностью. Я сказала ему закрыть глаза и сосредоточиться на изображении, которое он находит успокаивающим. Я попробовала представить простой белый лист, который колышется от порыва ветра. Это то, что использует, как я читала, Мерил Стрип, чтобы успокоиться. Я несколько раз пробовала, и это хорошо срабатывало. Но только, к сожалению, не сегодня. Я слишком хорошо осознавала, что Каллен сидел очень близко от меня. Его запах и энергия заставляли мое тело петь и дрожать, разрушая любой шанс найти мое счастливое место. Я не думала, что он больше меня преуспел в этом, потому что его дыхание было поверхностным и неравномерным, и примерно через десять минут он в отчаяние простонал, прежде чем сказать: - Это ни хрена не работает. Я открыла глаза, он смотрел на меня. Пристально. - Ты слишком близко и слишком далеко, - негромко сказал он. Внезапно, селектор над дверью, потрескивая, ожил и помощник режиссера произнес: - Дамы и господа из труппы «Ромео и Джульетта», у вас есть пятнадцать минут до звонка. Пятнадцать минут занять свои места. Спасибо. Каллен и я посмотрели друг на друга, и я уверена, на моем лице отразилась паника. Мы еще не готовы. Даже близко не готовы. Мы не сосредоточены. Нервничаем. Не вжились в роль. Господи Иисусе, я не чувствую свою героиню. Где, черт возьми, мой персонаж? Я не могу найти ее. - Умасленное чертово дерьмо, - выругалась я, поднимаясь на ноги и начав расхаживать взад вперед. - Пятнадцать минут недостаточно долго. Мы должны были начать раньше. Мы были здесь весь день, ради бога! Почему, черт возьми, мы не начали раньше! - Свон, успокойся. Мы можем сделать это. Его голос был на удивление мирным. - Нет, мы не можем, - говорила я, встряхивая руками и вращая головой, пытаясь расслабиться. - Так мало времени. Нам нужно больше времени. - Просто дыши. Я подошла к двери и прижалась к ней лбом, делая огромные, неровные вдохи. Это не помогло. Я представила зал, где люди занимают свои места, просматривая свои программки, полные волнения и ожидания представления, в котором мы облажаемся, которое будет позором, потому что, очевидно, они будут очень разочарованы. - Я должна идти, - сказала я, схватившись за ручку двери. - Куда? - Далеко. Просто уйти. Мне нужно сделать... йогу... или что-нибудь еще. Я повернула ручку. - Свон, остановись, - приказал он, и вдруг схватил меня за руку, чтобы я не смогла открыть дверь. - Каллен, дай мне уйти. - Нет. Я потянула дверь, и он захлопнул ее. - Черт побери! Открой дверь! - Нет, успокойся. Ты на грани нервного срыва. - Конечно, я на грани! - воскликнула я, поворачиваясь к нему лицом. - Спектакль начнется менее чем через пятнадцать минут, а я понятия не имею, что, черт возьми, я делаю! - Свон… Его руки легли на мои плечи. Мне было все равно. - Это моя первая большая роль, Каллен! Ирина сказала, что режиссеры и продюсеры с Бродвея буду в зале сегодня. Они увидят, что я халтурю. Что я играю, ощущая, что я актриса! - Хватит… Его руки обхватили мое лицо. Я не обращала внимания. - Там будут сидеть критики, ради умасленного святого! Они скажут, что я погубила спектакль. Я. Погубила безнадежно. - Белла… - Они напечатают статью о том, как ужасно я играла, и тогда весь мир узнает… И вдруг он поцеловал меня. Это я не могла игнорировать. Он всем своим весом прижался ко мне и простонал, когда нежно присосался к моим губам. Я сделала глубокий вдох, а все мое тело пробудилось к жизни. Я закрыла глаза и услышала свой стон, и вдруг поцеловала его в ответ, неистово и отчаянно, блаженствуя под напором его рук и аромата, и восхитительного рта. Боже, не останавливайся. Никогда не останавливайся. Я облизнула его губы, и он замер, потом внезапно отстранился и потрясенно уставился на меня. - О... Блядь. Мы оба тяжело дышали и смотрели друг на друга, взаимное замешательство отразилось на наших лицах. - Ты поцеловал меня. - Я не хотел. - Что значит ты не хотел? Вряд ли это было случайностью. - Ты была на грани гребаного срыва. Болтала что-то. Я хотел, чтобы ты остановилась. - Засунув свой язык в мой рот? - Я не использовал язык. - Я все еще немного волнуюсь. Может быть, немного языка будет оправдано. Он вздохнул и посмотрел вниз, его руки все еще были на моем лице, тело прижато к моему. - Иисус. Я только что проиграл наше пари. - Да, ты проиграл. - Ебать. - Ну, если ты настаиваешь. Он отступил от меня и провел рукой по волосам. - О... это нехорошо. - Дамы и господа, десять минут до звонка. Десять минут, спасибо. Мы посмотрели друг на друга, паника снова охватила нас. Мы должны были что-то сделать. Сейчас же. - У меня появилась сумасшедшая идея, - проговорил он с таким видом, будто сам не мог поверить, что скажет это. - Это предусматривает твой язык? - Нет. - Проклятье. Он потянулся и взял меня за руку. - Иди сюда, - тихо сказал он, подведя меня к дивану. Он сел и притянул меня на себя. Я поняла, что он пытался сделать, и разместила колени по обе стороны от его бедер, когда он прижал меня к груди. Я опустилась на него, и когда наши тела соединились, мы оба со стоном выдохнули, его руки обвились вокруг меня, в то время как мои сцепились у него за головой, наши торсы прижались друг к другу, отвлекая нас от напряженности. Я уткнулась лицом в его шею и просто дышала, и вдруг, я – Джульетта, а он – мой Ромео, и я могла сделать что угодно, пока он со мной. Он шумно выдохнул и крепче сжал свои руки вокруг меня. - Самое лучшее упражнение по концентрации из всех, - пробормотала я в его кожу. - Да уж, - ответил он, проводя руками по моим волосам. - Иисус, ты так вкусно пахнешь. - Спрей для тела «Манго», - ответила я. - Хочешь меня съесть? - Заткнись. Я запустила пальцы в его волосы и стала массировать его голову. Он простонал и сполз ниже, его бедра приподнялись вместе со мной. - Блядь... да. - Ты должен мне оргазм, - мягко напомнила я ему. - Я знаю. - Ты сдался. - Я знаю. - Ты не можешь держаться подальше от меня. - Дерьмо, Свон, я знаю. Это очевидно. Хватит, блядь, злорадствовать. Я задела ногтями кожу на его голове, и он снова застонал. - Так... мой оргазм. Когда я могу ожидать вознаграждения? Он наклонил голову так, что мои пальцы попали в другое место. - Позже. - Правда? - Если ты заткнешься хоть на пять минут и продолжишь делать это с моей головой, то да. Завихрения в моем животе ослабли, сменившись покалывающим предвкушением. Он вздохнул, сжимая меня крепче, и я поразилась, насколько хорошо мы просто... подходили друг другу. Он знал, как поддержать меня, а я знала, как его успокоить. Это было инстинктивно. Наши тела взаимодействовали друг с другом без нас, которым необходимо было сказать какие-то слова. Я была вполне уверена, что это и есть наша проблема. Слова. Или, в его случае, отсутствие таковых. - Ты когда-нибудь расскажешь о своей бывшей девушке? - спокойно спросила я. Он открыл глаза и настороженно посмотрел на меня. - Мы можем, пожалуйста, не разрушать все подобным разговором? - Как давно это было? - Не очень давно. - Значит, ты просто не хочешь снова с кем-то встречаться? - Таков план. - Нет, милый мой, - проговорила я, заимствуя реплику Меркуцио и дернув его за волосы, - ты должен танцевать. Он нежно погладил меня по спине и ответил: - Я не могу: вы в бальных башмаках, На тоненьких подошвах; у меня же Тоска лежит на сердце, как свинец; Она меня приковывает к полу, Я двинуться не в силах. Я прижалась лицом к его шее, желая поцеловать его. Осознавая, что не должна. - Ты влюблен – Ну так займи ты крылья у Амура И воспари высоко над землей. Его лицо уткнулось в мою шею, горячее дыхание трепетало на моей коже. Боже, пожалуйста, Каллен. Поцелуй меня. Оближи меня. Все что угодно. - Его стрелой я ранен слишком тяжко, Чтобы парить на этих легких крыльях. Оцепенев от горя, не могу Подняться я над цепенящим горем, И падаю под бременем его. Селектор затрещал снова. - Дамы и господа, пять минут до звонка. Пять минут, спасибо. Мы оба вздохнули и дальше продолжили впитывать друг друга, ни один из нас больше ничего не говорил, мы просто дышали, сосредоточившись на приятном, покалывающем кольце энергии, которое, казалось, окружало нас. Он выдохнул и двинул бедрами, и я почувствовала, как сильно мы там были прижаты друг к другу, но проигнорировала это. Сейчас дело было не в сексе. В нечто большем. В чем-то мощном, что волновало и страшило нас обоих, потому что я видела, как легко я могла бы стать зависимой от этого. Привыкнуть к этому. К нему. Мы остались прижатыми друг к другу еще несколько долгих минут, слившись телами, обмениваясь энергией, нашей связью. К тому времени как следующий сигнал прошел через селектор, я почувствовала, что я – часть его. Что мы – один человек, поселившийся в двух телах. Я ощущала пугающее спокойствие. - Дамы и господа труппы «Ромео и Джульетта», приглашаем вас на сцену. Пожалуйста, займите свои места для первого акта. Спасибо. Мы молча высвободились и встали, и он взял меня за руку, прежде чем открыть дверь гримерной и повести меня вниз, к сцене. За кулисами все уже были на своих местах, и напряжение и ожидание заполнило атмосферу. Несколько человек посмотрели на нас, когда мы проходили, поднимая брови, увидев, что Каллен держал меня за руку. Мне было все равно. Я чувствовала себя электрическим трансформатором, гудевшим от энергии, мощным и целенаправленным и способным смести всех на своем пути. Я взглянула на Каллена, его лицо было спокойным, но интенсивным. Он имел ауру супергероя со сдерживаемой силой и замаскированной властью. Там, где его пальцы обхватывали мои, энергия просто пела, и я знала, что мы готовы, наши герои просто томятся под поверхностью, ожидая, чтобы завладеть нами, как только мы выйдем на сцену. Внезапно, все стало тихо, свет переменился, и мы услышали первые строки пролога: Две знатные фамилии, равно Почтенные, в Вероне обитали, Но ненависть терзала их давно, - Всегда они друг с другом враждовали. До бунта их раздоры довели, И руки их окрасилися кровью; Но сердца два они произвели, На зло вражде, пылавшие любовью, И грустная двух любящих судьба Старинные раздоры прекратила. Я выдохнула с волнением, и вдруг Каллен потянул меня в темный угол за занавесом и повернулся ко мне, каждый дюйм его тела – мой Ромео. - Ты в порядке? - тихо спросил он. - Просто потрясающе, - сказала я с полной уверенностью. - Я тоже, - проговорил он в замешательстве. - Я никогда не чувствовал, что... все под контролем. Такой концентрации. - Я тоже. - Это блядски странно, как мое тело реагирует на тебя. - Я знаю. Аналогично. - Можем мы... э-э ... это нормально, если мы будем так делать перед каждым выступлением? - Прижиматься? Он покачал головой из-за моего выбора слова. - Да... прижиматься... да похрен как ты назовешь это... Это успокаивает меня. Убирает мой страх сцены. Твое влияние так ощутимо. Я улыбнулась и кивнула. Я услышала звуки ссоры между слугами Монтекки и Капулетти, и поняла, что почти настало время для его выхода. - Каллен, - сказала я, коснувшись его рук. - Ты будешь потрясающим сегодня вечером. - Да, - прошептал он, скорее удивленно, чем тщеславно. - Ты тоже. Его лицо так близко, наклоняясь еще ближе. Мгновение мы просто смотрели друг на друга, острое желание поцеловать друг друга было очевидным и дразнящим. - Я должен идти, - проговорил он, глядя и не двигаясь. - Я знаю. Он коснулся рукой моей щеки, и медленно... очень медленно наклонился и мягко прижался губами к моим губам. - Давай покажем им Ромео и Джульетту, которых они никогда не забудут, - сказал он, его глаза были интенсивными и горящими, и все, что я могла сделать, – это кивнуть, потому что он был самым прекрасным зрелищем, что я когда-либо видела. Внезапно, чувства, которые нам предстояло играть, стали реальностью.
Та-дам! Вот мы и узнали, кто первый сдался. Думаю, они оба очаровательны в своей нервозности и стремлению друг к другу за утешением. Не знаю как вас, но меня это умилило до крайности.
| |