Джилрой Джегг и Принцесса Бабочек

Джилрой Джегг нечасто признавался самому себе в симпатии к чему-либо, но паб «Тукан» он просто обожал. Было в этом заведении что-то такое, родственное самой душе Джилроя. В такие места приятно иногда заходить вечером в компании друзей и опрокинуть кружку-другую тёмного, душистого и дивно пахнувшего собранным на северо-Эквестрийских полях хмелем, пива. Или позволить себе, нечасто конечно, раз-два в месяц, испробовать стаканчик местного виски, тем более что и настаивалось оно в крепких дубовых бочках здесь же, в винном погребе, под пабом. Да Дискорд задери, даже пройтись утром, когда хозяин паба, конечно же, ещё спит, мимо его вывески и подмигнуть самому себе, и самою малость покраснеть, вспоминая ту задорную кобылку, перебравшую вчера хмельного и лихо отплясывающую на столе, и как ты не сводил взгляд с её фланков, о которые хлестал её развевающийся хвост цвета спелой пшеницы. И конечно, вдвойне приятнее получать удовольствие от этого места, когда ты его хозяин.

Жеребец желто-зелёного окраса тряхнул заплетённой в большую косу гривой, отвлекаясь от мыслей, поставил натёртый до кристальной прозрачности стакан, взял следующий, и отточенным за годы движением намотал полотенце на правое копыто и принялся протирать и его. Закончив с последним стаканом Джилрой поставил его под стойку и обвёл взглядом зал. Посетителей сегодня было немного, и из колоритных личностей был всего один коричневый жеребец, что сейчас пытался слизнуть последние капли из стакана, бывшего когда-то полным виски, но теперь безнадёжно пустым. Впрочем, этот факт не останавливал жеребца, пытавшегося найти в нём ещё хоть каплю благословенного напитка. Внимание Джилроя привлек всполох ярких красок где-то справа, за стойкой с батареей бутылок виски, и губы видавшего жизнь жеребца непроизвольно растянулись в улыбке, и он почувствовал, как мгновенно теплеет у него на сердце, как и всегда, когда он видел этот малиновый оттенок радости. Хозяин паба опустил передние ноги со стойки и медленно, чтобы не привлечь ненароком внимание этого маленького живого чуда, перешёл к стойке с виски, стараясь мягче ступать своими мощными копытами по неровному деревянному полу.

«А ведь это забавно, смотреть на неё вот так», - подумал Джилрой, спрятавшись за бутылками и совершенно не замечая, что его выдают настороженно поднятые торчком уши, выглядывающие из-за батареи спиртного. В бутылке он видел янтарный виски. Присмотревшись, можно было различить и свои глаза, цвет которых совершенно сливался с этим благословлённым Принцессами напитком. Но посмотрев дальше, сквозь стекло, виски и второе стекло, мимо своего отражения, Джилрой мог видеть свою собственную Принцессу. Малиновое тело, ярко-розовая, в кудряшку, грива и хвост, рог и распахнутые крылья, формой напоминающие крылья прекрасной бабочки, переливающиеся на свету желтыми, зелеными, голубыми и красноватыми оттенками. В её розовом (а кто бы сомневался) телекинетическом поле один за другим зависали стаканы, тарелки и прочие предметы барной посуды, которые она складывала на поднос, стоящий на спине, готовясь перейти к обслуживанию другого стола. Да, всё-таки, без помощника в пабе сложно. А уж если эта помощница практически аликорн, ей 7 лет, она мила, беззаботна, умеет одним взглядом развеселить любого пони, и зовёт себя Принцесса Бабочек, то о лучшем и мечтать не стоит.

Джилрой смахнул шерсткой над копытом ненароком набежавшую от избытка чувств слезу, и продолжил наблюдать за Принцессой. Взгляд размывался, вторя её движениям, которыми она собирала использованную посуду и стелила новую скатерть. По-прежнему смотря на неё сквозь пелену чудесного напитка, Джилрой, этот тёртый жизнью жеребец, погрузился в воспоминания…

* * *

Он шёл по лесу. Стояло прекрасное жаркое лето первого года после возвращения принцессы Луны, и вся Эквестрия погрузилась в гармонию и беззаботность мирной жизни. Джилрой тогда, как ему помнилось, искал особый сорт дикого хмеля, растущего в этих лесах, как ему утверждал один залётный грифон. Никакого хмеля, ни старого, ни нового, он в тот день так и не нашёл, и укоряя себя за то, что так легко позволил себе поверить этой подушке из перьев и даже закрыл на целый день паб, шёл обратно, не слишком, впрочем, торопясь, и с мрачным интересом рассматривая окрестности. В горячем летнем воздухе была разлита та особая атмосфера, так хорошо знакомая всем работающим пони, когда хочется бросить всё, и уйти, улететь подальше от всех обязательств, от работы, и раствориться в этом тепле, отдать себя всего этому лету без остатка, но не отпускает мысль о том, что, несмотря на чудесную погоду, ты должен сидеть в этой душной конторе, бюро или пабе, и работать на благо других. Желто-зелёный жеребец шёл между деревьями, погружённый в свои мысли, как вдруг что-то изменилось. Когда потом его спрашивали, какой же знак он увидел, он мог сказать только, что изменилось что-то внутри него самого. Всё так же ярко светило жаркое солнце, щебетали птицы, укрывшиеся от зноя в тени раскидистых деревьев, но в душе жеребца проснулся росток счастья и надежды, света и радости, что повлёк, позвал его круто свернуть с пути и спустя минуты темноты лесной чащи внезапно выйти на ярко освещённую поляну. Сказать, что здесь было красочно, значит ничего не понимать в настоящих красках этого мира и всю жизнь видеть окружающее в серых тонах. Поляна источала такое буйство гармонично сливающихся красок, какое Джилрой никогда прежде, да и после, не видел. В центре, переливаясь сполохами всех возможных оттенков, был как будто живой и дышащий жизнью цветок. Два огромных, ростом с взрослого пони, лепестка накладывались друг на друга, скрывая что-то неописуемо-прекрасное, притягивающее и излучающее наружу всю красоту и гармонию этого мира. Вокруг центра был круг из прекрасных разноцветных небольших цветков, шевелящихся и покачивающихся в такт одним им слышимой мелодии. Джилрой осторожно подошёл ближе к центру, не решаясь пока переступить внешний круг. Он всмотрелся в самый центр больших лепестков, что, будто отвечая его желанию, стали терять свою прозрачность, вот-вот готовясь открыть сокровенное содержимое. Джилрой подался ближе, стремясь всей чистой душой пони увидеть и почувствовать то, что пряталось под сенью этих прекрасных лепестков, и ненароком задел один из букетов, окружающих это чудо.

Ф-ш-шшуурр - взметнулись в небо сотни и тысячи ярчайших в своей расцветке бабочек, затмив взор пони, что чуть не упал от неожиданности на круп прямо посреди этого прекрасного зрелища. Это было так красиво, что напомнило ему виденный ещё в жеребячестве снегопад, когда тысячи крупных снежинок летают вокруг тебя, создавая белую завесу, которую, кажется, можно потрогать, но копыто ощущает только уколы снежных кристаллов, а глаза видят только круговерть этой белой красоты. Как и в детстве, повинуясь чувствам, Джилрой протянул копыто в рой прекрасных созданий, что тут же рассыпались на отдельных бабочек, улетевших и исчезнувших без следа в окружающем лесу. Когда перед глазами перестали мелькать последние цветные пятна, Джилрой подошёл ближе к, как он думал, огромному цветку в центре. Но вместе с бабочками исчез и цветок, превратившись в два огромных, распахнутых, лежащих подобно большому покрывалу по обе стороны от… маленькой, новорожденной кобылки ярко-малинового цвета, что посапывала младенческим сном, пуская слюни на миниатюрное копытце, наполовину засунув его себе в рот. Джилрой на негнущихся ногах медленно подошёл к этому чуду и наклонился, пытаясь разглядеть поближе маленькое чудо с розовой, завитой гривой и хвостом, при этом обладательницу не только крыльев, но и маленького рога, растущего, как у всех единорогов, из центра лба. «Принцесса», прошептал Джилрой, наклоняясь ещё ниже. Кобылка открыла желто-оранжевые как само дневное светило, глаза, и взгляд её, как не раз ещё будет в будущем, утонул во взгляде жеребца, в его цвета виски глазах. Джилроя наполнили чувства, все и сразу: удивление и восторг, радость и счастье. День ему показался самым прекрасным из всех, прожитых за его уже долгую жизнь, будто все аликорны этого мира разом благословили его. Уже возникшее единение двух сердец этих пони - опытного и пожившего жеребца и новорождённого необычного аликорна, с каждой секундой закреплялось, когда они всматривались всё глубже друг в друга, прочно спаивая воедино свои судьбы, свои чувства, и самую суть себя в этом мире, однажды и на всю жизнь.

Казалось, прошла вечность. Или минута. Или миг длиною в жизнь, но вот Принцесса поморгала, сфокусировала на бородатом жеребце свой юный взгляд, чихнула, скривилась, улыбнулась, и на всю поляну прозвучало её звонкое и яркое «Агу-у-у!!!». И вновь, уже второе буйство красок за сегодня, и на глазах Джилроя крылья новорождённой начали стремительно таять, уменьшаться и растворяться в свете дня. И вот перед ним лежит с виду обычная новорождённая кобылка-единорожка, а в голове земного пони крутится добрая сотня вопросов, из которых сначала нерешительно выплывает один: «Что теперь делать?», но тут же с уверенностью заменяется другим: «И как её правильно воспитать, ведь я теперь в ответе перед ней и её судьбой, на всю оставшуюся жизнь?».

В следующий раз Джилрой увидел крылья своей принцессы только через 5 лет.

* * *

Прошло 5 лет, и Принцесса стала взрослее, а жеребец мудрее.

- Ха-ха-ха, не догонишь, не догонишь, - звонко кричала Принцесса, убегая от Джилроя по парку Понивилля.

- Я большой древесный волк, вот схвачу тебя и съем, - рычал жеребец, гоняясь за своей принцессой. - Да, а здоровье уже не то, так бегать, - подумал он, останавливаясь и держась за правый бок. - Пойдет ка волк лучше пешком за этой кобылкой, - сказал бородач самому себе и неспешным шагом побрёл к дальним деревьям, между которыми затухал задорный смех его приёмной дочери.

- Нет, нет, я сказала! Никто не должен грустить от такой ерунды! - в голосе Принцессы звучала твёрдость и железная уверенность в себе, какую Джилрой никогда раньше не слышал от неё. Выйдя на парковую дорожку, он увидел белую пегаску с кьютимаркой в виде лестницы в небо, всхлипывающую и размазывающую по лицу слёзы, текущие из сильно покрасневших глаз. Видимо, она плакала здесь уже давно.

- Ну, ну, не плачь, - успокаивала её Принцесса, обняв кобылку передними ногами, поглаживая по спине и пытаясь её успокоить. - Все станет лучше, вот увидишь, может, он ещё передумает, и… От этих слов пегасочка зашлась в плаче ещё сильнее, рыдания душили её и вырывались нескончаемым потоком. - Я ему не нужна! Я не нужна своим родителям! Да кому я вообще нужна, у меня даже друзей нет! - пегаска разошлась не на шутку, оттолкнув единорожку и встав с опущенной головой. Мрачная решимость читалась в её позе. Словно обращаясь к кому-то, кто всё равно не мог бы её услышать, она тихо проговорила, - Говорят, у грифонов есть такое, когда они связывают себе крылья и взбираются на высокую гору, а потом, - она подняла голову, и её невидящий взгляд уставился на ближайшие отроги Кантерлотских гор. Беленькая кобылка распахнула крылья и сделала шаг вперёд, готовясь взлететь. - Нет, сейчас, ещё секунда, и будет поздно, а я не успеваю её поймать - пронеслось в голове у выбегающего из-за деревьев Джилроя. Но промелькнувшая перед пегаской малиновая молния опередила его. - Никто! Никогда! Не смеет так отчаиваться! В жизни много прекрасного, просто поверь в это! - слова Принцессы заглушили всхлипы летающей пони, топот жеребца и все остальные звуки городского парка. - Как пять лет назад, всё как тогда, - подумал Джилрой, тормозя всеми четырьмя копытами по влажной почве. Перед его взором раскрылись два крыла прекрасной бабочки, его Принцессы - единорожки, которая вновь становилась аликорном. Крылья были те же, что врезались ему в память в его первую встречу, но теперь они были гораздо более материальнее, чем тогда. Раскрытые на всю ширину, они, тем не менее, смотрелись очень гармонично и удивительно подходили даже к её невысокому росту. Малиновая кобылка встала на дыбы, её рог зажегся яркой аурой, крылья громко хлопнули, и волна таинственного сияния прошла сквозь окружающее пространство, сквозь цветы и деревья, через приёмного отца и страдающую летунью, прошлась по чувствам и мыслям всех гуляющих в тот день в парке пони.

С сознанием Джилроя творилось что-то невообразимое. Словно он снова встретил Принцессу, как будто только что открыл свой паб и принимал поздравления друзей. Эмоции были чистые и прекрасные, как глоток его первого виски, что он разлил в пабе в первый год после переезда в Понивилль. С пегаской творилось то же самое. Цветная волна сконцентрированного счастья, что теперь аурой распространялась от его приёмной дочери, вызывала попеременно на мордашке крылатой пони шок, неверие, спокойствие, радость, а затем улыбку и счастье. Затянутые в водоворот собственных переживаний, земной пони и пегаска не сразу разу заметили, что малиновая аликорночка поднялась в воздух, влекомая потоками магии Эквестрии, и медленно поворачивалась с закрытыми глазами, а на её боках всё явственнее проступали кьютимарки с бабочкой, божьей коровкой и парой звёздочек.

Уже дома, на втором этаже паба, готовясь ко сну, дочь сказала отцу: - А знаешь, меня теперь зовут Принцесса Бабочек, но для тебя, папочка, я всегда буду просто Принцессой. И, кажется, я поняла свой особый талант. Я буду дарить счастье всем пони вокруг меня! Она улыбнулась, покрутившись и помахав крыльями, - И крылья у меня теперь уже не исчезнут!

Прошло полчаса. В наступившей ночной тишине обиженный голос Принцессы Бабочек вырвал Джилроя из наступавшего сна: - Папа, а как эти крылья складываются? Я даже перевернуться на спину теперь не могу!

* * *

Кажется, прошла всего минута, как Джилрой предался блаженным воспоминаниям о своём и Принцессы прошлом, но оказалось, что все столы убраны, а дочка стоит посреди зала и, нахмурившись, смотрит на того самого жеребца, что весь вечер топил в виске свою печаль. «Вот сейчас будет», подумал хозяин паба, не сводя с аликорна взгляда. Его дочь обернулась к нему, подмигнула и подошла прямо к жеребцу за столом, что, по-видимому, пытался поставить рекорд всей Эквестрии по вылизыванию капель виски со дна стакана. - Буп! - малиновая поняша нажала печальному жеребцу на нос, вызвав у того полный ступор и удивлённый взгляд наконец-то поднятых от стакана голубых глаз. - В нашем пабе - не грустят, а только радуются, правда, папа? - Принцесса Бабочек с хитринкой посмотрела на отца, распахнув крылья, с силой взмахивая ими. Бум! По пабу и окрестным улицам прошлась сияющая всеми цветами волна, смывающая все беды и горести и внушающая веру в будущее себя, своих друзей и всех-всех благословлённых принцессами пони Эквестрии.