В этой комнате никто не живет
Панург был мужчина лет тридцати пяти, не слишком высокий, но и не низенький. Манеры он имел учтивые, нос крючковатый и очень любил оставлять с носом других. Панург с детства страдал ужасной болезнью – отсутствием денег. Однако ж ему были известны шестьдесят три способа добывания денег, из коих самым честным была обыкновенная кража.
Франсуа Рабле
Ванька сидел за столом в комнате Ягуна и что-то быстро записывал срывающимся в галоп почерком. Таня тихо подкралась и закрыла ему ладонями глаза.
– Угадай кто? – спросила она.
Ванька накрыл ее ладони своими, нежно стянул вниз и поочередно поцеловал в запястья.
– Хамство какое! А если бы это была не я? – спросила Таня.
– Кто?
– Ну не знаю. Скажем, Милюля или Зубодериха, – сказала Таня, которую потянуло вдруг говорить глупости.
– Чур меня! Я чувствовал, что это ты.
– Чувствам нельзя верить… Что пишешь? Можно посмотреть?
Таня попыталась заглянуть в тетрадь, но прежде чем она что-то прочитала, Ванька захлопнул ее.
– Хорошо, что это сделала ты, а не кто-то другой, особенно из темных, – сказал он.
– Почему?
– Был бы взрыв. Мне не нравится, когда мой дневник выпасают как стадо овечек.
– Хорошо! Дай мне что-нибудь почитать! – попросила Таня.
Ванька быстро пролистал страницы.
– Это нельзя… И это, это, это тоже нельзя, – бормотал он.
– Эй! Не слишком ли много «нельзя» для человека, который тебя любит? – возмутилась Таня.
– Потому и «нельзя», что я хочу сохранить твою любовь. Любовь надо заслуживать и поддерживать каждый день. Она как костер. Если не бросать поленья – огонь погаснет. Нельзя относиться к любви, как к гантелям, которые один раз купил и они теперь всегда есть… Даже пыль с них можно особо не протирать.
– Это наезд на меня или самокритика? – поинтересовалась Таня.
Ванька ушел от ответа.
– Читай вот с этого места! – разрешил он, загораживая ладонью верхнюю треть страницы.
«Думал сегодня о том, как недолго мы все ходим по земле. Гораздо больше тех, кто уже там, под землей. Но это неважно. В сущности, мы очень сильные. Именно потому, что очень слабые. Сарданапал вчера при мне сказал Соловью, что, по его мнению, главное – научиться правильно и последовательно стареть. В гору-то все взлетают быстро, а вот скатываются с горы, ломая руки и головы. Хотя склон-то пологий», – прочитала Таня.
Прочитала и поморщилась.
– Мне неинтересно про это. Дай что-нибудь о тебе! – потребовала она.
Ванька задумался. Он открыл тетрадь в самом начале и показал первую страницу.
– Ну ладно! Тогда читай вот это! – разрешил он.
– «Вот это» – что?
– Мои жизненные принципы. Не скажу, что додумался до всего сам. В какой-то мере идеи витали в воздухе, – сказал Ванька.
1. У всякого человека есть чему научиться. Каждый чем-то меня лучше. Исключений нет.
2. Если кто-то ругает меня или критикует, надо не набрасываться на него, а здраво задуматься: не прав ли он хоть в чем-то. Если прав – стараться измениться.
3. Всякая палка о двух концах. Одним ты бьешь кого-то, другой конец бьет тебя.
4. Не давать миру внешнему хаосом впечатлений затапливать мир внутренний.
5. Не верить устоявшимся мнениям. Никаких чужих истин не принимать в разжеванном или готовом виде.
6. Не идти на поводу у стаи, но и не бояться толпы. Существовать автономно, независимо, но не замкнуто.
7. Никогда не спешить. Большинство непоправимых ошибок совершаются в спешке. Вазу куда проще вообще не разбивать, чем склеить.
8. Не позволять себе быть вялым и расслабленным. Вялость – билет на корабль, который идет ко дну.
9. Ничего себе не прощать. Другим же прощать все или почти все.
10. Быть верным людям, которые на тебя ставят, и своим идеалам. Хуже, когда первое входит в конфликт со вторым.
11. Жить или стараться жить ради великой цели. Когда живешь ради куска хлеба с маслом – предаешь сразу и цель, и кусок хлеба.
12. Ничего и никого не бояться. Страх не окупается. Бояться надо только того, что ты не успеешь совершить чего-то главного. Поэтому занимайся этим уже сейчас.
13. Когда у тебя нет времени – нагрузи себя еще больше. Время появится.
14. Не огорчайся неудачам. Падают все. Только кто-то встает быстрее, а кто-то продолжает валяться и ныть, хотя на деле даже коленки не ушиб.
15. Не позволять малодушию играть в твоей песочнице. Всякому время от времени хочется сдаться. Тогда пускай первый этого захочет твой противник.
16. Любить, дышать, жить.
– Прочитала? – спросил Ванька нервно.
Человек, дневник которого читают, всегда ощущает себя голым в толпе. При условии, конечно, что в дневнике он пишет не о драконболе и новогодних подарках.
– Про меня ничего нет, – сказала Таня.
– Как нет? Ты входишь в пункт 16.
– Это лестно, что не в пункт 101. Хотя если я не ошибаюсь, тут их всего шестнадцать и есть… Ладно, шучу! Все здорово, но в составлении планов как таковых есть что-то натянутое. Ведь следовать этому чудовищно сложно, не так ли?
– Следовать этому невозможно. Однако человек с планом всегда находится в положении более выгодном, чем человек без плана. Хотя бы потому, что плывет куда-то сам, а его не швыряет волнами как пустую пластиковую бутылку, – уверенно сказал Ванька.
Неожиданно он озабоченно взглянул на часы, которые мгновенным обвисанием стрелок показали ему, что он дико опаздывает, спрятал тетрадь и куда-то умчался. Таня некоторое время постояла в задумчивости, глядя на стол. На столе у окна стояла глубокая миска с сырым мясом. На мясе отчетливо были видны следы зубов. Первой ее мыслью было, что Ванька кормил кого-то из животных, но внезапно она вспомнила, что Ваньку недавно укусил вампир. Бедный Валялкин! Он же сейчас болеет вампиризмом, хотя и в ослабленной форме.
Смешной Ванька! Пишет умные вещи в тетрадку, а сам ест сырое мясо. Таня улыбнулась. Почему-то это совсем ее не отталкивало. Она знала, что Ванька справится. Это вопрос времени, не больше.
Все было как будто хорошо, но одновременно ничего конкретного не было. Бесконечная прелюдия неизвестно к чему. Симфония на пустых кастрюлях, в которых никогда не будет супа.
Ванька замечательный, он мучается, он улучшает себя, но вот она сама… достойна ли она Ваньки? Сможет ли жить с таким монстром самоугрызения и гением самостроительства? Может, ей найти кого-то попроще, кто будет просто любить ее, поменьше умствуя?
Существует такая психологически интересная и одновременно грустная вещь, как привыкание. Привыкнуть можно к чему угодно. Привыкнуть – хуже, чем получить в нос. Удовольствие возможно лишь тогда, когда предмет мечтаний выдается редко и постепенно, маленькими ложечками.
Допустим, вы любите фарфоровые фигурки, но заставь вас работать в магазине фарфоровых фигурок – через неделю возникнет желание явиться на работу с молотом Перуна и навести на витрине порядок. Обожаешь шоколад? Прекрасно! Эй там, принесите три ящика! Это все твое – ешь, детка, только все сразу. Что, уже тошнит? А зачем тогда было врать, что любишь?
И так, увы, всегда. Счастье должно ускользать, но в то же время быть дразнящим и близким, чтобы руки не опустились и не появилось желание отказаться от него. Во всех же случаях передоза удовольствие становится привычкой, а то и переходит в свою противоположность. Правило, что лучше недоесть, чем переесть, действует и тут.
Так и Таня, прежде видевшая Ваньку редко, раздражавшаяся на него, злившаяся, но все же думающая о нем постоянно, теперь вдруг получила слишком много Ваньки. Она не разлюбила его, но все же некоторый «передоз» Ваньки определенно произошел. В первые дни они говорили почти сутками, выхлестнули все эмоции, и теперь Таня находилась в некотором сердечном недоумении. Что еще обсуждать? Что она не хочет лететь в глушь, а Ванька собирается через пару недель вернуться в свою скрипящую лешаками чащобу? Хорошо еще Ванька наделен был уникальным даром молчания. Молчать с ним было легко и не томительно. Таня и сама была не слишком говорлива. Заполнять паузы чужого молчания своей болтовней – почерк ягунчиков.
К тому же Ванька бывал все время занят. Каждые пять минут объявлялся Тарарах и утаскивал его по неотложным делам. Где он выискивал столько неотложных дел, Таня представления не имела. И где, интересно, эти неотложные дела были раньше, месяц назад? Можно подумать, что на Буяне свирепствует эпидемия чумы, которая косит магических зверей под корень.
После того разговора на крыше Бейбарсов не объявлялся. О нем не было ни слуху ни духу. Таня даже не знала, где он скрывается. И хорошо, что не знала, потому что Франциск и Вацлав все время ошивались поблизости. Как-то ночью они попытались просканировать ее разум, но наткнулись на хитрую блокировку. Получилось так, что не полувампиры нырнули в ее сознание, а Таня оказалась в их, и целую ночь ей снились чужие вампирские сны. Утром же, сама не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать, она явилась в поварню и вцепилась зубами в кусок сырого мяса.
В поварне как раз был Тарарах, заскочивший за костями для пещерного льва.
– Завтракаем? – спросил он, особенно ничему не удивляясь. – У вас с Ванькой синхронные заскоки! Вы прямо как моя невеста!
– У тебя есть невеста? – удивилась Таня.
Ощутив во рту вкус крови, она опомнилась, выронила кусок мяса и стала полоскать рот.
– Так что там с невестой? У тебя есть невеста, Тарарах? – продолжала она с любопытством.
– Была в пещерные времена, – неохотно сказал Тарарах. – Мы бродили по лугу, и она вдруг увидела мышь.
– Завизжала, конечно? – спросила Таня.
Тарарах уныло покачал головой.
– Убила ее камнем и съела. Сырую, сдирая шкурку зубами. А после этого полезла ко мне целоваться. Это был уже перебор. Я бросил ее. Потом поумнел и много раз говорил себе: зачем? Если не прощать любимым маленькие недостатки и причуды, то кому их прощать? Почему знакомым и посторонним людям мы прощаем почти все, а любимым ничего? Где логика?
Тарарах взял кости и ушел, а Таня еще долго стояла в задумчивости. Никогда раньше Тарарах не говорил с ней о любви. Видно, она действительно выросла.
* * *
Дни шли. Таня постоянно ощущала близкое присутствие Бейбарсова. Просто на уровне интуиции, у магов безошибочной. Но вот где он прячется? Этого она не могла определить. Сознание наталкивалось на идеальную защиту некромага.
Получилось так, что невольно Таня думала о Бейбарсове постоянно. Упрямо не желала его видеть, но думала, думала. Если бы он пришел, она бы прогнала его, но проблема в том, что он не приходил и прогонять было некого. Выходило как в популярной психологической игре: «Не звони мне! Я тебе сто раз говорила: не звони мне!.. Забудь этот номер!.. Эй, чего ты молчишь? Куда ты делся? Не смей молчать!»
Целые дни Таня проводила на драконбольном поле. Выматывалась так, что, когда тренировка заканчивалась, у нее не хватало сил сосчитать игроков собственной команды. То ей казалось, что их пять, то, что добрая сотня.
Раду Соловей держал пока в ангаре, связав джиннов клятвой, которую даже эти балаболки не способны были нарушить. Сборная мира оставалась в неведении, какой из драконов будет ее воротами. Кроме тех, кто летал за Радой на остров, о драконихе знали только Лизхен Херц и Маланья Нефертити. Именно они тренировали Раду ночами, когда остальные игроки расходились отдыхать. Это был приказ Соловья. Объяснялась таинственность просто. У тренера не было уверенности, что Рада сумеет восстановиться и будет готова к игре. А раз так – лучше одновременно готовить двух драконов: Раду и Гоярына.
В тот день тренировка затянулась. Соловья пробило на высший пилотаж в составе боевых двоек. Заниматься этим в темноте, осенью, когда границы поля расплываются, а песок не виден из-за тумана, – отдельная песня. Даже самоубийца дал бы задний ход. Однако в данном случае выбора не было. Если они не сумеют удивить сборную вечности, преподнести ей нечто кардинально новое, шансов у них нет.
Боевая двойка – это два игрока, составляющие в атаке и защите единое целое. Пара, понимающая друг друга лучше, чем супруги, прожившие вместе пятьдесят лет. Ощущающая каждую мысль, каждое движение напарника. Пара – как тактическая единица. Сложно сказать, было ли это оригинальной находкой тренера или встречалось в спорте когда-либо прежде, однако для Тани это явилось неожиданностью.
Особенно, когда в боевую пару Тане Соловей внезапно назначил… Энтроациокуль. Когда он произнес: «Гроттер», а сразу после – «Энтроациокуль», Тане почудилось, что она ослышалась. Бактрийскую ведьму? Она бы предпочла Рамапапу или Маланью Нефертити.
Не веря своим ушам, Таня подлетела к Соловью.
– Но почему она? Почему?
Соловей нахмурился. Во время тренировок задавать вопросы не полагалось. Только после, на разборе.
– Ты отнимаешь время! – крикнул он.
– Я хочу знать! Я требую!
– Она твоя вторая половина.
– ЭНТРОАЦИОКУЛЬ?
– Ты ее светлая тень. Она – твоя темная тень. Вы полная противоположность. Свет и тьма. Молодость и мудрость. Идеализм и коварство. И при всем том у вас больше общего, чем вам кажется. Короче, вы прекрасно уравновешиваете друг друга. Вместе вы непобедимы… А теперь марш, марш! Ты и так уже отняла у команды тридцать секунд!
Соловей замахал руками. Таня неохотно развернула контрабас и подлетела к Энтроациокуль. Бактрийская ведьма ухмылялась.
– Что, напарница? Пыталась отделаться от своей темной тени? Вперед, крошка! Шевели смычком! И помни: если ты подведешь меня на поле – я тебя прикончу.
– А если тормозить будешь ты?
– В этом случае я тоже попытаюсь прикончить тебя первой, чтобы избежать твоих укоров! Вперед!
Разгневавшись, Таня сделала такой стремительный «мгновенный перевертон», что Энтроациокуль нагнала ее лишь к середине петли. Но все же нагнала…
* * *
Таня вернулась к себе часов около десяти вечера. Тибидохс кипел. Кто-то откуда-то возвращался или куда-то направлялся.
По коридору навстречу ей прошли три девицы – две в юбках короче, чем носила в свое время Склепша, третья же, толстоватая, благоразумно ограничилась джинсами. На Таню девицы посмотрели небрежно, как на отыгранную карту. Для них Таня была допотопная особа, которая кучу лет назад сражалась с Чумой-дель-Торт. Таня улыбнулась. Она хорошо понимала, что творится в голове у этих девчонок.
В пятнадцать-шестнадцать лет дико меняются ценности. Вместе с ценностями меняется и отношение к людям. Ты как-то вдруг понимаешь, что любимый учитель Петрова на самом деле никакой не великий педагог и глупо сюсюкает со старшеклассниками. И певцу Сидорову пора выдать черную метку, а билет на помойку он и так уже получил. И что в жизни полно лжи, а большая часть красивых слов просто пудра на гнойных прыщах человечества. И вообще, спасение мира осуществляется исключительно по пятницам, в вечернее время. Во все же остальное время мир неплохо проживет и так. Эти открытия поначалу болезненны, но глобально привыкаешь и к ним.
С другой стороны, это обычно. В девятнадцать-двадцать лет картинка станет на место. Учитель Петрова вполне еще успеет стать подругой уже на равных, да и певец Сидоров, возможно, выползет с помойки и попросится в мужья. Хотя гарантии, конечно, нет.
Склеповой в комнате не было, лишь в ее кровати торчал невесть откуда взявшийся гладиаторский трезубец. Похоже, Гробыня вновь устроила бурное объяснение с Гуней. Об этом же свидетельствовал и череп Дырь Тонианно, который Таня отыскала в корзине под своими свитерами, и вернула на место.
Таня переоделась и хотела выйти в гостиную Жилого Этажа, как вдруг взгляд ее случайно упал на стол. Там, рядом с пухлой тетрадью для конспектов, которая никогда не заканчивалась, поскольку была магически заговорена на десять в десятой степени страниц, стоял глиняный человечек. Таня приблизилась к столу и, не прикасаясь к фигурке, присела. Откуда он взялся в комнате?
– Возьми меня с собой! – прошуршал человечек тонкими губами.
– Зачем? – спросила Таня.
– Возьми меня с собой! – повторил человечек. От края его губ отпал кусок глины.
Таня проверила человечка перстнем. Сотворен он, определенно, темной магией, однако магическое поле было ровным. Значит, если она его возьмет, ничего особенно вредоносного не произойдет.
Уверенная, что знает, кто мог подбросить ей глиняшку, Таня сунула фигурку в карман.
– Бейбарсов, если это ты, я тебя убью! У тебя что, мало неприятностей? – спросила она.
Глиняный человечек ничего не сказал. Сделан он был явно не для того, чтобы болтать на отвлеченные темы. Таня пожала плечами и вышла в коридор.
Ванька ждал ее в гостиной Жилого Этажа с кучей принесенной с ужина еды. На большом блюде соседствовали котлеты, блинчики с шоколадом, пицца и много чего еще.
– Привет спортсменам и вообще всем людям, которые едят по ночам! – сказал Ванька.
Таня чмокнула Ваньку в щеку и забрала у него блюдо.
– Обязательно было класть блинчики с шоколадом на корейскую морковь? – спросила она ворчливо.
– Блюдо было только одно, – пояснил Ванька. – К слову сказать, сок, кофе и чай я тоже налил в одну чашку. И произнес заклинание против перемешивания. Разве я у тебя не умный?
– Ты у меня гениальный. И еще чудовищно заботливый, – сказала Таня уже с набитым ртом.
Ей вспомнились те времена, когда они ели по ночам котлеты и огурцы, пользуясь обрывком Ванькиной скатерти-самобранки. Славное было время, смешное, но славное.
Таня уже почти доела, когда затихший глиняный человечек снова шевельнулся у нее в кармане. Таня быстро и с беспокойством взглянула на Ваньку. Не заметил ли он? Нет, не заметил.
– Дурацкое существо человек! Он так и нарывается быть обманутым! – вдруг сказал Ванька.
Таня вздрогнула. Уж очень неожиданной была эта фраза.
– Почему?
– Ну вот смотри. Читаешь ты, например, рубрику знакомств. Просто от скуки. И вот рядом два объявления. Первое: «Сутулый молодой человек двадцати четырех лет, любитель пива и компьютерных игр, работающий на складе бытовой техники, без особых достоинств, но добрый, желает познакомиться с девушкой для создания новой несчастной ячейки общества». И рядом второе: «Золушка! Я жду тебя! Пожалуйста, не прячься больше! Твой принц». И тут же какая-нибудь романтичная фотография. Опять же – тело благоразумно не показано. Так, голова торчит из песка и пытается улыбаться, а в зубах – роза… По какому объявлению будет больше откликов?
– По второму, – сказала Таня, удивляясь, как Ванька в своей глуши ухитрился быть таким осведомленным. Откуда у него эти газетки с объявлениями? Ветром в чащу занесло?
– Точно, по второму, – грустно кивнул Ванька. – Хотя на самом деле парень вполне может быть один и тот же. Разные телефоны дал, и все дела. Или, что тоже возможно, «принц» намного проблемнее «любителя пива». Пьет не пиво, а водку, а со склада бытовой техники его прогнали за кражу дверцы от холодильника. Просто девушки осознанно хотят быть обманутыми, и, хотя бы на начальном этапе, им это вполне удается. Любитель пива и компьютерных игр не дает им простора для воображения. А вот второй! Это же целый Печорин! И «Золушку» худо-бедно прочитал, и нежный, и дверцу от холодильника упер спонтанно и таинственно. Ну зачем ему, если разобраться, эта дверца? Ах, какая лапочка!
– К чему ты это все, Валялкин? – спросила Таня проникновенно. – Куда ты клонишь, лесной житель?
Ванька устало посмотрел на нее.
– Да ни к чему! Просто мне неприятно, когда меня держат за идиота. Да, я люблю зверей и одиночество. Но я совсем не даун.
– О чем ты?
– Только не прикидывайся, очень тебя прошу! Будь честной! Посмотри туда!
Таня опустила голову. Рядом стояли три глиняных человечка. Они поочередно подходили, робко касались ее ноги и отступали. У одного отвалилась рука, на что он не обратил особого внимания.
– О блин! – сказала Таня тихо.
Ванька встал.
– Тебе пора, Золушка! Тебя зовут, и для тебя, похоже, не секрет, кто, – сказал он брезгливо.
– Разве ты не собираешься меня защищать?
– От кого? От глиняшек? Я не сказал бы, что они на тебя нападают, – произнес Ванька и, отвернувшись, пошел.
Таня догнала его.
– Ну уж нет! Стоп! – крикнула она. – Раз ты такой умный, то пойдешь со мной! Сражайся, если ты мужчина. Отвоюй меня! Сражайся!
Ванька остановился. Медленно повернулся к ней.
– Отлично. Я иду с тобой. Если человек не может определиться с выбором сам, он отдает право выбора другому. Вполне резонно. «Девушка, вам какую колбасу взвесить?» – «Какую хотите, только быстро. Я опаздываю на поезд».
– Ты не прав. Ты мне не помогаешь, – сказала Таня виновато.
– Я стараюсь. Но помогать и делать что-то за кого-то – разные вещи. Знаешь, что имеет в виду ребенок, когда говорит: «Помоги мне зашнуровать ботинки»? Он говорит: «Зашнуруй мои ботинки вместо меня, или я буду орать и биться головой о мебель!» Хорошо, идем! – произнес Ванька нетерпеливо.
Невесть откуда взявшиеся глиняные человечки – их было уже десятка два, не меньше! – приплясывали у Таниных ног. Таня сунула руку в карман и обнаружила, что у той глиняшки, что была в кармане, отломилась голова. Ага, вот в чем дело! Магия, наложенная на человечка, после его уничтожения высвободилась и налепила массу глиняшек по своему образу и подобию. Правда, новые глиняшки получились немыми.
Таня осмотрелась. Франциска и Вацлава – двух патентованных идиотов из Магщества – не было видно. Пробурчав заклинание временной невидимости, Таня отправилась за шеренгой человечков. Ванька – с ней.
Точно в танце, человечки быстро шли вперед. Изредка тот из них, что двигался во главе цепи, останавливался и, покачнувшись, падал лицом вперед, превращаясь в тонкий слой глиняного праха. Его место тотчас занимал следующий. Когда они наконец добрались до лестницы, из двадцати человечков осталось не больше дюжины. Потери, понесенные на лестнице, были куда значительнее. Почти на каждой ступени кто-то из человечков терял руку, ногу или голову.
Не доходя до преподавательского этажа, человечки внезапно свернули влево. Таня была удивлена. Ей всегда казалось, что там тупик. Неудачный строительный аппендикс, который используется, чтобы складировать там старые парты, кости мелких динозавров для учебного оживления и всякий хлам для организации учебного процесса.
Последний из глиняных человечков добрался до глухой стены, повернулся к Тане, поднес руки к груди, поклонился с театральным страдальчеством и рассыпался. Пробравшись между старыми партами и диаграммами, которые демонстрировали рост температур магических искр в дружелюбной и недружелюбной среде, Таня подошла к стене и отодвинула щиты. Стена была каменной, глухой. Таня оглянулась на Ваньку. Действие невидимого заклинания заканчивалось. Ванька, стоявший рядом, уже начинал мерцать. Его тело казалось еще прозрачным, как у призрака, однако вполне осязаемым. Таня поняла, что и с ней происходит то же самое.
– Ну! Чего стоим, кого ждем? – сказал Ванька мрачно.
Таня произнесла несколько заклинаний, которые должны были искать скрытые проходы, однако ни одно из них не сработало.
– Не получается! Тут ничего нет! – воскликнула Таня.
– Здесь ждут не гостей, а одного-единственного гостя. Точнее, гостью, – сказал Ванька. – Все, что нужно сделать гостье, – постучаться. Можешь не сомневаться – ей откроют.
Не церемонясь, он схватил Таню за запястье и коснулся ее перстнем стены. В тот же миг в каменной кладке материализовалась дверь. Она была низкой, дощатой. Таня, пригнувшись, прошла внутрь. Следом за ней – Ванька. Дверь закрылась за ними и вновь стала стеной. Они стояли в темноте. Пахло затхлой сыростью.
– Эй! – окликнула Таня нервно.
Внезапно в шаге от нее возник светящийся круг. В пятне света Таня увидела Бейбарсова. Он сидел на полу, насмешливо глядел на нее, на Ваньку и молчал. На его ладони лежал плотный шар синеватого пламени. Ванька, стоявший рядом с Таней, скривился и зачем-то стал дуть на руку.
Глеб наблюдал за ним с интересом, как ученый наблюдает за крысой, которой только что впрыснул в кровь яд.
– Что-то нас здесь многовато. Не хочу показаться негостеприимным, но в моей маленькой кладовке есть место только для двоих, – заметил он, обращаясь к Валялкину.
– Я тебя ненавижу! – произнес Ванька тихо, но отчетливо.
– Это для меня не новость. Зачем говорить вслух то, что является очевидным? – произнес Бейбарсов снисходительно.
– Я тебя убью! – крикнул Ванька.
Глеб покачал головой.
– Не убьешь!
– Почему?
Вместо ответа Бейбарсов вытянул из воздуха длинную иглу и до половины вогнал ее себе в бедро. Ванька завопил и схватился за ногу.
– Неужели больно? – спросил Глеб участливо. – А мне, вообрази, не особо. Привык уже. Боли не надо бояться. Боль надо любить. Она ненавидит, когда ее любят, и сразу уходит к кому-то другому.
– Ты псих! – крикнул Ванька.
Он набросился на Глеба, ударил его, сбросил с ящика и стал душить. Бейбарсов не сопротивлялся и смотрел на Ваньку с интересом, чего-то ожидая. Секунд через пять Ванька внезапно посинел и упал рядом. Бейбарсов лежал на спине и хохотал.
– Придушить человека – самый убедительный способ доказать ему, что он псих, Валялкин!.. Разве ты еще не понял? А твоя – пардон, уже почти моя – девушка поняла. Мы с тобой теперь одно целое. Возьми дробовик, разнеси себе голову, и ты убьешь меня. Раствори себя в кислоте, мы растворимся в ней оба… А теперь прочь, осел. Я от тебя устал!
Однако Ванька не был трусом. Едва отдышавшись, он вновь ринулся на Бейбарсова, однако даже не сумел прикоснуться к нему. Глеб нетерпеливо провел по воздуху ладонью, и Ванька, закатив глаза, неподвижно растянулся на полу.
– Давай обойдемся без вопросов, ахов и охов! – сказал Бейбарсов Тане. – Твой наивный друг жив. Он спит и видит во сне тебя. Здоровый детский сон. Если бы я убил его, то убил бы себя. Не скажу, что я боюсь смерти, но она не входит в мои ближайшие планы. Зеркало Тантала – прекрасный артефакт. Полезный.
– Это мерзко! – сказала Таня с негодованием.
– О да! Вообрази, у меня уже пятки от стыда покраснели! А использовать против меня локон Афродиты было порядочно?
– Мне казалось, ты был счастлив с Зализиной! – сказала Таня упавшим голосом.
Бейбарсов захохотал.
– С этой «поцелуй меня, а то выпью кислоты? Купи апельсинчик, а то выпрыгну в окно»? Да уж, конечно. Мое счастье было бесконечным и фактически круглосуточным.
Таня, смутившись, опустила глаза.
– Я не думала, что так будет… Зализина никак не оставляла в покое Ваньку.
Бейбарсов кивнул.
– И ты взамен решила подарить ей меня? Великодушно! Кстати, тебе не приходило в голову, что теперь у нас с Валялкиным больше общего, чем мы сами того хотим? Я ощутимо добрею. Вчера мои враги проходили совсем близко, не видя меня, а я их даже не убил. Воспитавшая меня ведьма была бы в шоке.
– Тантал в темнице Тибидохса – и ты это знаешь. Он рвется на свободу. Ты не должен был прикасаться к этому артефакту! Не исключено, что скоро умрут все. Я в том числе, – сказала Таня.
Бейбарсов покачал головой.
– Нет. Танталу не нужны Жуткие Ворота. Сарданапал ошибается. Имена духов Тантал произносит лишь для того, чтобы стать сильнее. Открывать их он не станет, – уверенно сказал он.
– Почему?
– Потому что ему нужно нечто другое.
Бейбарсов замолчал.
– ЧТО ЕМУ НУЖНО? – спросила Таня.
– Ему нужно многое. Власть и все такое прочее. Но пока ему нужен я, – просто сказал Глеб.
– ТЫ?
Бейбарсов скривился, точно от зудящей боли, и коснулся пальцами лба.
– Да. С тех пор, как взял зеркало, я ощущаю его постоянно. Он у меня здесь. Днем и ночью. Чтобы победить, он должен захватить мое тело и получить мои силы. Иначе никак. Так что угроза Тибидохсу исходит не от Тантала, а от меня. Вот почему идея запереть меня в Дубодам по сути не такая и глупая.
– Ты все эти дни прятался здесь? – спросила Таня, оглядывая тесные и грязные стены кладовки.
– В разных местах. Это еще не самое плохое, – таинственно сказал Бейбарсов.
– А Франциск с Вацлавом? Как ты от них отделался?
– Самый простой способ отделаться от них – отправить прямым экспрессом в Тартар. Однако почему-то я этого не сделал.
– Но они уже часа два не следят за мной!
– Естественно. Я бросил в парке тряпку, пропитав ее парой капель своей крови. У наших вампирчиков нюх на такие вещи. Пока они не найдут тряпку – искать меня никто не будет.
– Слишком просто!
– В этом мире вообще все просто. Стучи – откроют, проси – дадут, добивайся – получишь. Все зависит только от температуры желания. Не спускай пар в носик чайника – и давление воли станет таким сильным, что разнесет любой котел. Только дуракам свойственно все усложнять. Причем я затруднюсь назвать причину, по которой они это делают, – сказал Бейбарсов.
– Зачем ты послал за мной глиняных человечков? – спросила Таня.
– Скучал, – ответил Глеб кратко.
Таня не нашлась, что сказать.
В нагрудном кармане Бейбарсова сработал зудильник.
– О! Меня предупреждают! Два бычка нашли красную тряпочку! – сказал Глеб.
Когда он доставал зудильник, из кармана внезапно выпала фотокарточка. Сама не зная зачем, Таня подняла ее. На фотографии Глеб стоял рядом со светленькой, среднего роста девушкой, у которой, как показалось Тане, были грустные глаза. Фотография была обычная, лопухоидная, не оживающая. Девушка и Бейбарсов стояли не слишком близко друг к другу и на снимке были лишь по грудь, однако Таня почему-то на сто процентов знала, что там, в несуществующей части фотографии, за срезом, девушка держится за карман Бейбарсова мизинцем. Просто так держит, надеясь, что он не заметит.
Таня испытала укол ревности. Странное существо человек. Запасливое. И не нужен ей был Глеб, а теперь вот увидела девушку и терзается любопытством.
– Кто это? – спросила она.
Бейбарсов взглянул на карточку, наморщил лоб, вспоминая.
– Алена, – сказал он.
– Какая еще Алена?
– Для тебя это так важно? – удивился Бейбарсов.
– Нет.
– Ну тогда какая разница? Просто хорошая девушка.
Таня пожала плечами и протянула ему фотографию.
– Не потеряй! – сказала она.
Глеб кивнул и спокойно спрятал фотографию в карман. Тане захотелось его пнуть. Бабник, блин! Мало ему, что Зализина квохчет на весь Тибидохс, как сбежавшая из бульона курица.
– Да ничего особенного, заурядная история, – сказал Глеб. – Иду я как-то по городу Иваново и вижу: стоит плотная группа старшеклассников. Человек двенадцать. Вижу: две девицы. Одна в красной куртке, другая в белой. Та, что в белой куртке, – лежит на земле, а в красной – поставила ей на горло ногу и давит. Прямо две самки хмырей в третье полнолуние года!.. А остальные стоят и смотрят. Помочь никто не пытается. Я оттаскиваю девицу в красном и поднимаю ту, что на земле. Она бледная, вцепилась в меня, взгляд не фокусирует. Типичный шок. У Жанны был такой, когда старуха заставила ее делать искусственное дыхание трехнедельному мертвяку…
– И как ты поступил? – спросила Таня.
Бейбарсов пожал плечами.
– Вначале мне пришлось заняться девушкой в красном. Она рвалась и пыталась добить ту, в белом. И вообще, по-моему, плохо соображала, что делает. Адреналином мозги совсем забило.
– И как ты поступил?
– Да никак. Просто сказал ей: «Я огорчен. Больше так не делай! И к ней больше не подходи!»
– Так и сказал? – удивилась Таня.
– Слово в слово, – кивнул Глеб.
– Она послушалась?
– Да. И те двенадцать человек тоже послушались. Все вняли голосу разума и тихо-мирно ушли.
В глазах Бейбарсова промелькнуло нечто такое, что Таня почти была уверена, что «уходили» они бегом. При этом часто оборачиваясь и толкая друг друга.
– Я почистил той девчонке куртку. Успокоил ее. Мы поболтали. Через недельку еще раз встретились. А потом она подарила мне это фото. Попросила свою подругу нас щелкнуть, – небрежно пояснил Бейбарсов.
– М-м-м… Ну да, – протянула Таня, пытаясь себе все это представить. – А из-за чего они дрались?
– Я не особо вникал. По-моему, кто-то что-то про кого-то сказал. Этот кто-то еще кому-то передал, добавив подробностей… В общем, когда слух докатился до девицы в красном, отличить правду от вымысла было уже невозможно. По степени гуманности игра в испорченный телефон находится где-то между расчленением кошек и вывариваем в тазу человеческих черепов.
Таня пристально посмотрела на Бейбарсова.
– Ты чего-то не договариваешь! По-моему, эта светленькая… в общем, ты ей нравишься.
Глеб равнодушно покачал головой.
– Не думаю. Я не давал ей особого повода.
Таня испытала сильное желание поджарить его шашлычным заклинанием. Проклятый эгоист! Смотрит на мир в узкую танковую щель собственных желаний. Ничего другого для него не существует. Ответственность, долг, забота о тех, кого приручил, – все это для Бейбарсова абстрактные вещи.
– Прекрасно! Ну а теперь, может, скажешь, чего ты хотел от меня? – спросила Таня.
Бейбарсов разжал руку. На его ладони лежал медный талисман. Жуткий африканский божок скалил треугольные зубы. Вокруг талисмана сгущалась плотная алая аура. Не слишком светлая вещица, и это еще мягко сказано…
– Возьми! – приказал Глеб.
– Зачем?
– Это я взял из жидкого зеркала. Полагаю, это единственная вещь, которая способна остановить Тантала, если он… – Бейбарсов замолчал. Таня подумала, что едва ли не впервые видит Глеба растерянным.
– Если что?
– Неважно. Просто запомни: в случае необходимости верни этот талисман мне и постарайся, чтобы я его сразу не выбросил, – сказал Глеб, вкладывая талисман ей в руку.
Зудильник Бейбарсова вновь издал предостерегающий звук.
– Маленькие вампирчики уже на Жилом Этаже… Ванька очнется через минуту. До встречи!
Прежде чем Таня успела что-то произнести, Бейбарсов нежно погладил ладонью ее щеку, большим пальцем коснулся ее губ и вышел. Таня осталась одна в темной кладовке рядом с неподвижно лежащим Ванькой. Приоткрытая дверь ныла тонким жалобным голосом.
Глава 11
Их величества Дурневы
Каждый человек имеет право на банальность. Все хорошее в мире – семья, любовь, нравственность, долг, устои и прочее – банально и потому прекрасно. В сущности, так называемая оригинальность – лишь одна из новых, ранее не обнаруженных граней банальности.
Личные записи
Сарданапала Черноморова
Дядя Герман проснулся от крика. Кричала тетя Нинель.
– Халявочку убили! Он весь в крови! Он мертв!
Председатель В.А.М.П.И.Р. аккуратно отогнул одеяло, нашарил тапочки и, переставляя тощие, длинные, как циркуль, ноги, вышел в коридор. Входная дверь была открыта. На коврике лицом вниз лежал Халявий. Без пиджака, в одной белой рубашке, залитой чем-то красным.
Дядя Герман присел на корточки, потрогал темное пятно, облизал палец и хмыкнул. Учитывая, что ее муж был повелителем вампиров и имел выдвигающиеся глазные зубы, тетя Нинель испытала беспокойство.
– Герман, ну что?
– Мертв он, как же. Надо меньше заливать белые рубашки красным вином. Кто его вчера пустил к манекенщицам, а? – зевая, спросил Дурнев.
– При чем тут я? Они сами его выкрали! Я всего лишь послала Халявочку в магазин за обезжиренным йогуртом! Халявочка исчез, и мне пришлось съесть за ужином двенадцать пицц! – обиделась тетя Нинель. Она обожала выставлять себя жертвой, хотя, если разобраться, никто насильно в нее пиццы не заталкивал.
Дядя Герман кивнул. Учитывая обычное его желчное состояние, в данный момент он был настроен вполне миролюбиво. Тетя Нинель наклонилась, могучей рукой сгребла оборотня за ворот и, особенно не церемонясь, втянула его в квартиру. Халявий замычал и сел.
– Кофе мне! Голова раскалывается! – простонал он.
– Сейчас как сдам в ветеринарку – будет тебе там и кофе, и какао, – пригрозил дядя Герман.
Халявий нагленько хихикнул.
– Не сдашь!
– Почему это? – удивился Дурнев.
– Ты и твоя жена – оба одинокие, злобные хапуги, бесконечно надоевшие друг другу. Я… ик… ваш ум, честь и совесть. Вам будет без меня скучно, – сказал оборотень и на четвереньках пополз на кухню.
Тетя Нинель, ругаясь, пошла за ним. Примерно так люди ведут себя с нашкодившим котом, который после недельного отсутствия, голодный и грязный, заявляется домой. Слышно было, как она сердито ставит чайник и протыкает большим пальцем чпокнувшую фольгу на новой кофейной банке.
«А ведь, правда, без него было бы тоскливо!» – подумал дядя Герман и подошел к окну. Внизу задыхалась в пробках газовая и нефтяная столица мира, сама уже превращенная машинами в газовую камеру. По Рублевке нескончаемым потоком ползли деньги. Два хилых деревца у подъезда обреченно изображали осень. Некоторое количество желтеющей травы под ними намекало, что где-то далеко, возможно, существует еще природа.
– Все бросить и рвануть в Трансильванию! Там хорошо, там готично, там вампирки с зелеными глазами пьют свекольный сок за здравие наследника Дракулы! – вполголоса произнес дядя Герман.
Последнее время мысли о Трансильвании посещали его все чаще. Москва смертельно надоела. Жена тоже надоела. Душа смутно требовала перемен.
Халявий выпил кофе и мало-помалу стал похож если не на человека, то хотя бы на что-то отдаленно его напоминающее. Тетя Нинель, продолжавшая ругать его за аморальное поведение, мимолетно позавтракала (полтора килограмма обезжиренного творога, половинка индейки и ананас) и отправилась звонить Пипе. Разговоры с дочерью по зудильнику были нужны ей как воздух. Говоря глобально, еда и Пипа – это все, на чем сосредоточилась теперь жизнь тети Нинели. Не будь у нее дочери и пищеварения – этих двух могучих якорей бытия, шут ее знает, чем бы она еще занялась. Разве что японской борьбой сумо.
Изредка до дяди Германа доносились обрывки разговора тети Нинели с дочерью.
– Ну как ты?
– Нормуль.
– Правда, нормуль? А голос почему такой? – допытывалась тетя Нинель.
– Нормальный голос.
– Я знаю, когда у тебя нормальный голос, а когда нет! Не ври матери! Если будешь врать матери, тебе будут врать твои дети! – напирала тетя Нинель.
– Мам, отстань! У меня не будет детей!
Но тетя Нинель не отставала.
– Как у тебя с Геной? – интересовалась она.
– Да никак.
– Совсем никак?
– Надоел он мне хуже горькой редьки, тормоз этот. Скажешь ему: «Сиди!» – сидит. Скажешь: «Встань!» – встает. Нет, чтобы топнул на меня ногой, как мужик! – пожаловалась Пипа.
Дядя Герман усмехнулся. Хотел бы он увидеть того, кто топнет ногой на его дочь. Разве что у него заведется совсем уже лишняя нога.
Предвидя новые расспросы, Пипа решила сменить тему.
– Мамуля, ты как-то очень уж растолстела. Может, тебе тоже сесть на диету? Я похудела на три килограмма за две недели. Теперь на мне почти уже застегиваются розовые брючки.
– Погоди! Это те розовые брючки, о которых ты говорила, что они тебе велики? – прозрела тетя Нинель.
Герман Дурнев зажал пальцами уши. Слушать эту семейную болтовню у него не было никаких уже внутренних сил.
Халявий явился к дяде Герману с шахматной доской и предложил сыграть. Тот от нечего делать согласился, зная, что играет втрое лучше. Пользуясь тем, что мысли дядя Германа были далеко от шахмат, Халявий последовательно украл у него ферзя, ладью, двух коней и пешки. В конце из всех фигур у председателя В.А.М.П.И.Р. остался только король.
– Братик, а братик! Кажется, тебе скоро мат! – заявил Халявий.
Дурнев сердито взглянул на доску.
– Ну что, братик, капут тебе, а?
Дядя Герман молча сунул руку под кресло, пошарил и извлек двустволку с лепажевскими стволами. Отличная двустволка. 1870 год, со свежей гравировкой: «Отцу-командиру от благодарного по гроб человечества». Слова «по гроб» вырезаны с какими-то особенными завитушками – вроде как с намеком.
Достав двустволку, Дурнев молча прицелился Халявию в грудь. Оборотень встал на корточки и зорким глазом заглянул в дуло.
– Дробь какая? Серебро, что ли? – спросил он подозрительно.
– Оно самое, – заверил его Дурнев.
Халявий вздохнул, посмотрел на доску.
– С тобой нечестно играть, братик! Ты все время хочешь выигрывать. Ну так и быть, уговорил! Сдаюся я!
В гостиную ворвалась тетя Нинель, только что закончившая разговаривать с Пипой.
– Герман! Ты вот тут сидишь, жизни радуешься, а у твоего единственного дитяти совсем с головкой разладилось!
Глава В.А.М.П.И.Р. озабоченно посмотрел на жену и спрятал двустволку. Дядя Герман жил на свете долго и давно уяснил одну вещь: женщины вечно создают проблему из того, что проблемой не является, и, напротив, в упор не способны предвидеть реальные сложности.
– Это наследственное, – сказал он.
– Да, по твоей линии, – заявила тетя Нинель.
– Конечно, по моей, – мирно согласился Дурнев.
– Пипа вылитая ты! Никогда не видела ребенка, который так сильно был бы похож на отца!
– Это я уже давно понял. Особенно мизинцы на ногах, – язвительно согласился Дурнев.
Халявий встал на четвереньки и захихикал. Хихиканье его походило на лай. Сказывалось завтрашнее полнолуние. Тетя Нинель выразительно посмотрела на него, и лай смолк.
– Я имела в виду не внешность. Пипа похожа на тебя характером! Она такая же целеустремленная и энергичная! – сказала тетя Нинель.
Несмотря на внешнюю толстокожесть, она не была дурой. На сей раз дядя Герман проглотил наживку вместе с крючком, леской, удочкой и рыболовом.
– Да… гм… ну это мы еще посмотрим, – буркнул он, краснея от счастья.
– Пипочка жаловалась мне на жизнь! – продолжала тетя Нинель. – Никто не ценит ее выдающихся душевных качеств. Только этот парень, как его? Длинный такой, плечистый… Похож на тот венский шкаф, который ты отказался купить мне на аукционе.
– Бульонов, – ревниво сказал дядя Герман. – Уголовный элемент! Я пробивал его по нашей базе. Двоюродный брат его деда сидел два года за хищение собачьей будки и трех лопат. Его мама списывала на экзаменах и подделала подпись в зачетке! Клянусь Трансильванией, этот негодяй не получит Пипы, пока я жив!
Тетя Нинель хмыкнула.
– На твоем месте я не провоцировала бы дочь.
– Почему?
– Интуитивная магия – штука неприятная. Человек не хочет ничего дурного. Он просто начинает злиться – и раз! Там, где только что был собеседник, на стуле сидит кусок фарша…
– Поднимет руку на родного отца?
– Просто не мешай своей дочери встречаться, с кем она хочет, и все дела. Другое дело, что хочет она встречаться со всеми, а получается только с Бульоновым. Ну да жизнь есть жизнь. Не все можется, что хочется. Я тебя тоже не от хорошей жизни взяла, – философски сказала тетя Нинель.
Дядя Герман поперхнулся. Он и тетя Нинель были странной парочкой. Когда кипела тетя Нинель – дядя Герман бывал сух, как вобла. Зато когда кипел дядя Герман – тетя Нинель лишь пожимала плечами.
– Наша Пипочка сейчас в возрасте, когда человеку все в себе последовательно не нравится: уши, нос, глаза, волосы, голос, – продолжала тетя Нинель.
– И когда заканчивается этот возраст? – спросил Дурнев.
– А он не заканчивается. Просто человек находит себе другого человека, ну типа как я нашла тебя, и переносит свое недовольство на него. Я, мол, само совершенство, а эта скотина мне жизнь заела, – отрубила его жена.
Дядя Герман негодующе замычал. Халявий снова хотел залаять, но, видя, что хозяева не в духе, побоялся подавиться зубами. Тогда Халявий сунул мизинец в нос, провернул его по часовой стрелке и на паркетном полу написал: «Хи-хи!» Проделал он все так быстро, что это скромное проявление творческой натуры так никем и не было замечено.
– Скоро драконбольный матч. Пипа хочет полетный комбинезон из кожи вепря с символикой сборной мира, – добавила тетя Нинель.
– Она что, играет? – испугался дядя Герман.
– Нет. Что она, больная? Но она будет среди зрителей и не хочет выглядеть как бомжиха. Опять же – ей надо поддержать команду.
Дядя Герман едва скрыл улыбку. Что, интересно, у его жены в голове? Устройство для самообмана? Можно подумать, созерцание Пенелопы в комбинезоне из кожи вепря приведет команду в состояние экстаза и автоматически гарантирует победу.
– Хорошо. Комбинезон так комбинезон. А как там Танька?
– С каких это пор тебя волнует судьба Гроттер? – нахмурилась тетя Нинель.
– С тех пор, как я выковал ей железный характер! Я понимаю, что это звучит смешно, но на самом деле девчонка многим нам обязана! Спартанское детство, полное лишений, – лучший билет в жизнь, который могут дать любящие родители! Вот твоя Пипа не спала в лоджии, и что теперь? Бульоны на уме, супчики в желудке! – сказал Дурнев укоризненно.
– Хм… Танька… Что же она говорила про Таньку? Ага, Танька тренируется как безумная. Спит по два часа в день. Ходит с синими кругами под глазами. Встречается с парнем с дурацкой фамилией Моталкин, что ли?
– Идиотская фамилия! Просто тупая! – сказал счастливый обладатель фамилии Дурнев.
Его супруга кивнула.
– Вот и мне так кажется… Ага, и еще новость. Пипа в шоке! Магщество завезло в подвал Тибидохса призрак некромага. Он повторяет имена загробных духов. В школе происходит невесть что. Светлые заклинания срабатывают с перебоями, а темные с удвоенной силой.
– Так пусть попросят этот призрак заткнуться! – предложил дядя Герман.
– Они просят. Он не хочет.
– Пусть заткнут его силой! Всему надо учить! – удивился глава всех вампиров.
– Герман, ты правда такой умный? Или все твои лучшие качества проявляются исключительно дома? – вкрадчиво спросила тетя Нинель.
Дурнев пошевелил тонкими губами. Его быстрый ум состыковывал факты.
– Дней пять назад мне позвонил Малюта Скуратофф. Довольно неожиданно, среди ночи. Похоже, мне стоило серьезнее отнестись к его звонку.
– И что он говорил?
– Странные вещи. Я, честно говоря, подумал, не хлебнул ли он крови нарика. У вампиров это случается. Прокусят не ту артерию, напьются чего не надо, а потом их долго глючит, – задумчиво сказал Дурнев.
– Он тебе что-то предлагал? – спросила тетя Нинель. Ей было хорошо известно, что Скуратофф ничего не делает просто так.
– Да. Предложение было довольно смелое. Я отказался.
– Какое именно?
Дядя Герман смутился.
– Он хотел прислать вампира, который загрыз бы сперва тебя, а затем меня. Ну, чтобы мы превратились в живых мертвецов. Ну, то есть в вампиров-натуралов, – пояснил он.
– ЧТО??? Он что, спятил? С головкой рассорился? – крикнула тетя Нинель.
– Я спросил его о том же самом.
– А он что?
– Скуратофф сказал, что хорошо ко мне относится и предлагает это в наших же интересах. «Мертвым , – сказал он, – скоро будет быть выгоднее, чем живым ».
Тетя Нинель нахмурилась.
– Ты думаешь, он что-то пронюхал? И это связано с некромагом в подвале?
– Я ничего не думаю, – сказал Дурнев. – Однако если меня укусит сам Малюта или кто-то из его ставленников, я навеки стану их шестеркой! Право первого укуса и все такое! Ну уж нет! Наследник графа Дракулы никогда не падет так низко! Скорее уж он сам всех перекусает!
Глава 12
Равное неравенство
Мне порой приходит на ум, что люди устроены как рояли. У всех – мудрых и глупых, великих и жалких, нравственно прекрасных и нравственно уродливых – эмоциональные клавиши расположены в одних и тех же местах. Все различие – в глубине и качестве звучания.
Личные записи
Сарданапала Черноморова
– Спешка нужна только при ловле блох. Тише едешь – дальше будешь. Festina lente.[7]Festinatio tarda est.[8]Величайшие умы рождали эти гениальные истины, чтобы куча ленивых болванов оправдывала ими собственное безделье! Веселая избыточность движений – вот мой девиз! Не помню, кто из великих это сказал! Вполне возможно, что это был я! – с пафосом произнес Ягун.
Таня с улыбкой оглянулась на него.
– Встань с моей кровати! Ты валяешься целый день! – сказала она.
Ягун оскорбился.
– Я не валяюсь! Я набираюсь сил перед завтрашним матчем!
– Тебя что, выпускают на поле?
– Я буду комментировать! Думаешь, болтать без остановки три-четыре часа подряд – легко? Скажи – легко? Я, может, молчун в душе! Может, я наступаю на горло своей внутренней застенчивости! – возмутился Ягун.
Таня отложила канифоль. Для контрабаса канифоль должна быть иная, нежели для скрипки. Густая, вязкая. Иначе сцепление смычка со струнами будет недостаточным. Если натереть скрипичной, о многих фигурах высшего пилотажа можно забыть.
Ягун наконец встал с кровати и от нечего делать стал крутить в руках зудильник. На его поцарапанном дне замелькали фигуры.
– Эта, с позволения сказать, дама… Эта, если можно так выразиться, девица… Это, да не изменит мне память, существо… – произносил негодующий голос трудноопределимого пола. То ли высокий мужской, то ли низковатый женский.
Ягун поморщился и смахнул изображение с зудильника.
– Скучно, сестры! Это мы уже слышали. Крутят одно и то же, – сказал он капризно.
– А я не слышала. О чем это?
– Тренер сборной невидимок комментирует твое участие в игре, – пояснил Ягун.
– А-а, ясно… Гурий еще не прилетел?
– Вроде вечером должен. По Тибидохсу со вчерашней ночи шастают толпы журналюг и в отсутствие Гурия снимают всякую ерунду: стены, мебель, Верку Попугаеву. Вроде как не теряют времени даром. Тарарах дал двенадцать интервью. Сарданапал – пятнадцать. Поклеп двадцать раз отказался поцеловать перед камерой русалку. Сколько раз Соловей указал журналистам на дверь – вообще не поддается исчислению.
– У драконбольного поля нет двери.
– А, ну да… Ну да, это я так, для красного словца. Соловей же выражается более определенно. Один из журналюг – рыженький такой, зубастенький, похож на делового суслика – обошел все блокировки и пролез в кабинет к Медузии в ее отсутствие. Вообрази, Медузия возвращается, а этот деловой роется в ее личных бумагах! – насплетничал играющий комментатор.
– О нет! И как он? – с беспокойством спросила Таня.
Ягун выдержал драматическую паузу.
– Бабуся настроена оптимистично. У парня хорошие шансы. Примерно через год он перестанет биться головой об пол, когда встретит женщину. Любую рыжую женщину, я имею в виду. Еще через два года с лица исчезнут все фурункулы. Что же касается волос, то каменные волосы – это, в сущности, довольно оригинально. Всегда есть тема для разговора с незнакомыми людьми.
– Ягун, прекращай издеваться! Тебе что, его не жалко?
– Не-а. Мне жалко того дуралея, что поднял слетевший с плеч Великой Зуби шарфик.
– И?..
– Готфрид Бульонский обещает больше не ревновать. Копье у него уже отобрали… – сказал Ягун, созерцая в зеркале свою жизнерадостную физиономию.
В дверь постучали. Заглянул Тарарах.
– Привет, Тань! Ваньки тут нет? – спросил он.
– Нет. А что такое?
– Саблезубому тигру надо из лапы вытащить занозу и обработать там все. Здоровенная такая заноза. Нагноение, воспаление лимфоузла и всякие прочие радости. А тигр буйный – один к нему не сунешься, – пояснил Тарарах.
– Я могу помочь! – вызвалась Таня. – Есть прекрасное заклинание третьего уровня сложности – Держихапкус . С его помощью трехлетняя девочка может жонглировать бегемотами. А занозы лечатся заклинанием второго уровня – Гидрохлорокарбонатонитросульфамицинум ! Единственное условие – заклинание надо повторять в течение десяти минут. Одна ошибка – и на месте сантиметровой занозы появится метровая.
Тарарах невнимательно кивнул. К высшей ветеринарной магии он относился с пренебрежением фельдшера, который раз и навсегда уяснил для себя, что все болезни, которые не лечатся антибиотиками, либо смертельны, либо пациент их выдумал.
– Угу-угу… Но я уж лучше как-нибудь по старинке. Ну, я помчался! Появится Ванька – скажи, что я его ищу!
– Обязательно! – пообещала Таня.
Дверь закрылась.
– Он не верит в ветеринарную науку! У него сознание медбрата! Зеленкой помазал, плюнул, дунул и пошел! Где полостные операции? Где пересадка внутренних органов от кентавра пегасам? Где клонирование клеток печени заклинанием Ещеухнемс ! Сплошная рутина! – сказала Таня с обидой.
– Ну звери-то у него выздоравливают. Чего тебе еще надо? – сказал Ягун.
– Мне – ничего! – произнесла Таня и тотчас поняла, что ляпнула чушь.
– Ну и прекрасно! Тогда не дуйся и вынь ноги из супа. Мешать проще поварешкой, – ответил Ягун философски.
– До аспирантуры Тарарах лучше ко мне относился!
– Ничего подобного! Тарарах умчался, потому что переживает из-за тигра. Саблезубые тигры – его единственная слабость после дубин и губной гармошки.
– Что ты несешь, Ягун? Какая гармошка?
– Неважно. Просто деталь. Буйство фантазии. А после тигра он будет переживать из-за пегаса, сфинкса, вепря или кого-нибудь еще. В игре в заботу нет финального свистка.
– А почему он не захотел, чтобы я ему помогла?
– Фиг его знает почему. Может, считает этот твой Держихапкус садистским заклинанием? Зеленка полезнее всего аптечного киоска, если применить ее вовремя. А может, и это более вероятно, Тарарах просто дорвался до Ваньки. Тебя-то он каждый день видит, а по Ваньке скучал. Я вчера слышал, как он просил бабусю телепортировать к Ваньке в избушку пару толковых домовых в помощь тому, что уже есть. Они там и за жеребенком проследят, и за хозяйством, – авторитетно сказал Ягун.
Поняв, что хочет есть, хотя завтрак с обедом позади, а ужин впереди, Таня вышла в коридор. В Зале Двух Стихий всегда можно было разжиться съестным, разумеется, если найти общий язык с молодцами из ларца. Учитывая, что они были фанаты драконбола, у Тани с этим проблем не возникало. Однако до Зала Двух Стихий Тане добраться не удалось. В гостиной светлых к ней подскочили четыре журналиста. В руках – блокнотики. В глазах – преувеличенный интерес. Таню ослепили фотовспышки.
– Ждете ли вы Пуппера? В каких вы с ним отношениях?
– Не боитесь неконтролируемой ревности со стороны Джейн Петушкофф? Как известно, Джейн грозила облить вас кислотой…
– Ваши прогнозы по поводу завтрашнего матча? С каким счетом сборная вечности разгромит сборную мира? Сможете ли вы забить их дракону хотя бы один мяч?
– Целовались ли вы когда-нибудь с Пуппером? Ваши ощущения?
– Лучше не бывает. Отстаньте от меня! – раздраженно крикнула Таня.
Журналисты не отставали. Тогда Таня произнесла: «Шухериус !» и выпустила зеленую искру.
Коридор заволокло едким дымом. Воспользовавшись дымовой завесой, Таня попыталась оторваться от погони. Журналисты, сумев как-то определиться, в какую сторону она движется, ломанулись следом. Понимая, что дым сейчас рассеется, Таня метнулась к стене и, нашарив первую попавшуюся дверь, толкнула ее.
Ей повезло. Она оказалась открыта. Ворвавшись в комнату, Таня поспешно захлопнула дверь. Повернулась, откашливая дым, и встретилась с удивленными взглядами Шурасика и Ленки Свеколт.
– Привет! Я тут это… в общем… сложно объяснить… – запуталась в словах Таня.
– Ничего объяснять не надо. Приветствую тебя, Татьяна! Рад, что у тебя нашлось время навестить наши скромные пенаты. Даже если визит связан с форс-мажором! – с обычной важностью произнес Шурасик.
Свеколт ничего не сказала, хотя в ее глазах определенно плясали лукавые искорки. Тане вдруг показалось, что Ленка что-то знает о Глебе. Даже почти наверняка знает, хотя спрашивать бесполезно. Некромаги, разделившие один дар, будут прикрывать друг друга до последнего.
– Хорошо, что ты пришла! Ты нас рассудишь! – продолжал Шурасик. – Видишь ли, мы с Еленой как раз спорили. Я утверждал, что наибезобломнейший способ достигнуть результата состоит в том, чтобы изначально, на стадии, так сказать, зарождения, исключить все обломообразущие факторы. Ты улавливаешь мою мысль?
– Улавливаю. Хотя ни слова не поняла, – сказала Таня, прикладываясь к дверям ухом.
Похоже, журналисты еще не ушли и паслись где-то неподалеку.
– Скажу проще. Мы спорили, мешают препятствия любви или не мешают? Мой тезис: препятствия разжигают любовь, но лишь в том случае, если не являются непреодолимыми. Понимаешь?
– Более или менее. А если препятствия непреодолимы? – Таня посмотрела на Свеколт.
Ленка провела по воздуху пальцем, рисуя нечто вроде огонька. На краткий миг Тане почудилось, что огонек действительно вспыхнул. Слабое, голубоватое пламя…
– Поясню. По мнению Шурасика, если препятствия непреодолимы, в большинстве случаев любовь угасает, – сказала Ленка.
– А что утверждаешь ты? – спросила Таня негромко. Теперь она была уверена, что этот разговор неслучаен.
– Я утверждаю, что старая любовь не уходит, а откладывается в резервную копилку.
– Резервная копилка – это как? – спросила Таня. Она не слишком сильна была в абстракциях.
Свеколт удивленно подняла бровь. Тане сразу вспомнился Глеб. Только некромаги способны вскинуть бровь так, чтобы после вместе с бровью опустить весь мир.
– Резервная копилка – недосягаемая мечта, к которой мы возвращаемся, когда нуждаемся в самоуспокоении. Ну, скажем, домохозяйка Зина Букина может любить своего мужа и одновременно быть влюбленной в американского актера Джека Смита. Ссорясь с мужем два раза в месяц по заранее составленному расписанию, она будет запираться в ванной и думать: «Ах, Джек! Как я несчастна!» – сказала Свеколт.
– Какого еще Джека Смита? В прошлый раз Зина Букина у тебя была влюблена в некромага! – наивно сказал Шурасик.
Таня резко повернулась. Свеколт прикусила язычок и слегка покраснела.
– Это не суть важно, – продолжила она торопливо. – И вообще в область чувств, Шурасик, тебе лучше не лезть. Если, конечно, это не размножение табуреток в столярном цехе. Что такое любовь и чем она отличается от нежности? От страсти, от инстинкта? А ненависть – от обиды или затянувшегося раздражения? А дружба – от внимательности? Все это туманно и спорно. Эталонных чувств не существует в принципе. Все чувства – штучная работа.
– Угу, – согласилась Таня.
Свеколт на минуту задумалась. В воздухе повис вопрос, принимавший все более осязательные контуры. И Ленка решилась.
– Шурасик, э-э… дорогой, нам надо поговорить с Таней! – произнесла она мягко.
– Я не против! Говори! – великодушно согласился Шурасик.
– Нам – это мне и Тане. Вдвоем, без посторонних ушей, – сказала Свеколт еще нежнее. – Но если ты не хочешь уходить, ничего страшного. Ложись на диван. Нет, подушка не нужна!.. Я погружу тебя в кому.
– Меня? – встревожился Шурасик.
– Да, милый. Замедлю работу сердца, отключу мозг, зрачки не будут реагировать на свет. А после я вновь запущу твое сердце и мозг. Мы зовем это: «временный поцелуй смерти».
Шурасик вскочил.
– Не надо поцелуев! Я не в настроении! Я как раз собирался навестить в магпункте Жикина!
– Чудно, милый! Передавай ему привет!
– А как там Жикин? – спросила Таня.
Шурасик остановился.
– Все еще на магэйфорине. Ягге постепенно снижает дозу, но непонятно, сумеет ли он жить вообще без осиных гнезд, – авторитетно сказал он.
– Но шанс-то есть?
Шурасик кивнул.
– Я уверен, что Ягге его вытащит. Физически, во всяком случае. Вправить же Жорику мозги будет гораздо сложнее. Из крыши, которую срывало однажды, в следующий раз саморезики выкручиваются вдвое быстрее.
Он накинул пиджак, благосклонно кивнул Тане и направился к двери. Было слышно, как за дверью на него набросились журналисты и стали расспрашивать, что испытывает человек, встречающийся с некромагом. Шурасик принялся многословно и охотно говорить про творческое общение и самопознание, чем совершенно усыпил бедных журналистов, которым нужны были более внятные сенсации.
– О чем ты хотела поговорить? О Глебе? – спросила Таня нетерпеливо.
– Тихо! Пока рано! Надо все проверить! – резко сказала Свеколт.
Она закрыла ладонями глаза и сквозь ладони внимательно посмотрела на Таню. На ладонях проступили два красных пятна, напоминавших глаза. Это было жутко – Ленка разглядывала ее через собственную кровь и плоть. Таня была смущена. Как светлый маг, она не любила таких вещей. Длилось все, однако, недолго. Свеколт отняла от глаз руки. Поднесла палец к губам и, достав из воздуха бронзовый нож, шагнула к Тане.
Тане стало жутко. Сразу вспомнилось все дурное, что она когда-либо слышала о некромагах. Свеколт присела на корточки, левой рукой прижала к полу Танину ступню, а правой, используя нож как рычаг, ловко отодрала от ее кармана металлическую заклепку. Действуя все тем же ножом и тщательно избегая случайного прикосновения к заклепке, она брезгливо отодвинула ее к центру комнаты и раздавила каблуком.
Послышался хруст. Когда Свеколт убрала ногу, Таня увидела на полу мертвое раздавленное насекомое.
– Носила джинсики в ремонт? – насмешливо спросила Ленка.
– Да, отдавала домовым.
– Оставляла их там, а сама отлучалась? – продолжала Свеколт.
– Думаешь, это домовые?
– При чем тут домовые? Кто-то взял большого шептуна, нанес на хоботок парализующий яд, заговорил на определенного человека и превратил шептуна в заклепку. Встреться ты с Глебом – а заговорили на него! – Глеб был бы укушен и временно парализован. Ну а дальше – дело техники! Подходишь на расстояние выстрела, неторопливо достаешь «Раздиратель некромагов» и… пуф!
– Франциск и Вацлав! – гневно воскликнула Таня.
– Вот видишь! А ты считала полувампиров идиотами! Никогда не следует недооценивать врага. Недооценишь – не доживешь до следующей интеллектуальной ревизии своего окружения. Счастье Глеба, что он внял… – Свеколт растерянно замолчала.
– Внял твоим советам и не встречался со мной в эти дни? Так вот, оказывается, кто им руководит? – жестко закончила за нее Таня.
Свеколт грустно покачала головой.
– Глебом нельзя руководить. Его можно сдерживать, но недолго. Он страстен и эмоционален. Но его страсть и эмоциональность не вырываются наружу, как у Аббатиковой, а разрушают его самого изнутри.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Я так же боюсь за Глеба, как и ты. С ним что-то происходит. Он обезумел. Бьется головой в запертую дверь, и ему плевать, что голова разлетится раньше, чем дверь откроется… И дело даже не только в тебе! Глеб решил сыграть ва-банк! – горько сказала Свеколт.
Тане показалось, она поняла, что Ленка имеет в виду. Жидкое зеркало Тантала! Голос, произносящий в подвале Тибидохса имена духов хаоса. Все это не могло быть просто совпадением. Не для того ли Глеб похитил зеркало, чтобы получить недостающие части книги? Но зачем?
Дверь открылась. В комнату, задыхаясь от быстрой ходьбы, вошла Жанна Аббатикова. Мельком улыбнулась Тане и подошла к Ленке.
– Это я ее вызвала. Жанна предвидит будущее. Не сами события, а их результат. Даже не результат, а очертания… В общем, сложно объяснить. Меня беспокоит судьба Глеба, – пояснила Свеколт.
– Тогда и гадать надо Глебу!
– Нет. Судьбу человека проще прочитать в глазах того, кого любит он, чем в собственных его глазах, – спокойно отвечала Ленка, подавая Аббатиковой знак.
От волнения ломая пальцы, Жанна Аббатикова подошла к Тане.
– Я дано чуствооа, Тая! Геб в бее! Мне оень аль! – быстро заговорила она, глотая согласные.
– Ну так погадай! – предложила Таня нетерпеливо.
Жанна замотала головой.
– Е моу!