ЧАСТРВТОРРђРЇ СОЛР15 страница

Он взвесил в руке нож Хедригалла.

Вдруг с внезапным чувством отвращения Флорин понял, что проплывает сквозь кровяное облако — во рту и жабрах он ощутил вкус крови. Его чуть не вывернуло наизнанку, когда он увидел, как рядом с ним медленно погружаются рваные остатки водолазного костюма с неясными очертаниями кусков плоти внутри.

Потом он добрался до конца трубы, находившейся на расстоянии в два—три человеческих роста от растерзанного, неподвижного водолаза, и тут существо стало подниматься ему навстречу.

Флорин услышал, как пульсирует вода, и почувствовал, как увеличилось давление, а затем посмотрел вниз и издал безмолвный крик.

К нему мчалась огромная тупорылая рыба. Голова ее была защищена черепной броней, гладкой и округлой, как пушечное ядро, и разделена огромными челюстями, в которых Флорин увидел не зубы, а две костные кромки, перемалывающие воду. Из пасти вылетали непережеванные куски плоти. Тело рыбы имело вид удлиненного конуса с неясными очертаниями и без рыбьего хвоста. Спинной плавник был низким и обтекаемым, он сливался с хвостовым оперением, как у разжиревшего угря.

В длину рыба была больше тридцати футов. Она приближалась к Флорину, открыв пасть, которая могла без всяких усилий перекусить его пополам. Глаза—бусины, глупые и злобные, смотрели из—под защитной складки.

Флорин, размахивая своим ножичком, испустил идиотский бесшабашный вопль.

В поле зрения Флорина мелькнул появившийся из—за динихтиса Сукин Джон, который сильно боднул рыбу в глаз. Огромный хищник крутанулся с пугающей скоростью и грацией и щелкнул челюстями, пытаясь ухватить дельфина. Костные плиты в его пасти схлопнулись и потерлись друг о дружку.

Рыба резко развернулась Рё бросилась вслед Р·Р° Сукиным Джоном. Поднимая волны РІ толще РІРѕРґС‹, маленькие стрелы слоновой кости пролетели РјРёРјРѕ него — тритоно—люди выстрелили РёР· своего странного оружия РІ динихтиса, который, даже РЅРµ заметив РёС…, устремился Р·Р° дельфином.

Флорин сделал такой бешеный гребок, что ноги его свело судорогой, и пустился к цепляющемуся за трубу водолазу. Он плыл, оглядываясь, и, к своему ужасу, видел, что огромная, защищенная костной оболочкой рыба, несмотря на все попытки Сукина Джона раздразнить ее, ушла на глубину, а теперь с сумасшедшей скоростью поднимается оттуда прямо на Флорина.

С последним гребком Флорин прикоснулся к неровному металлу трубы и схватил водолаза. Сердце Флорина бешено застучало, когда он посмотрел на динихтиса, — огромная тварь неслась прямо на него. Присосками щупалец Флорин закрепился на трубе, взмахнул правой рукой с ножом, молясь, чтобы ему на помощь пришел кто—нибудь — Сукин Джон, тритонолюди или вооруженные водолазы. Левой рукой он потянулся к неподвижному человеку.

Флорин нащупал что—то теплое и мягкое, что—то жутко подавшееся под его пальцами и отдернул руку. Он бросил быстрый взгляд на человека рядом с ним.

Он увидел, что под стеклом шлема полно воды, лицо человека белым—бело, глаза чуть не вылезли из орбит, раскрытый рот застыл в жуткой гримасе. Кожа в центре костюма была разодрана, желудок вырван — кишки болтались в воде, как лепестки анемонов.

Флорин застонал и рванулся в сторону, чувствуя под собой динихтиса. Он в ужасе заработал ногами, полоснул ножом по пустоте, и тут неожиданно, обдав его зловещей волной, мимо пронеслись огромная пасть, покрытое чешуей тело, тонны могучих мускулов, хруст костей в воде. Труба вздрогнула, когда труп оторвался от нее. Тупоголовый охотник запетлял в перевернутом лесу армадских килей; в его пасти болталось мертвое тело.

За ним поспешили Сукин Джон и рыболюди из Баска, но догнать хищника, еще даже не набравшего предельную скорость, им было не по силам. Потрясенный Флорин, сам не зная зачем, поплыл в их сторону. Воспоминания о чудовищной рыбе заставляли плыть медленнее, леденили сердце. Он смутно осознавал, что пора выбраться на поверхность, согреться, выпить сладкого чаю, что его одолевают тошнота и испуг.

Теперь динихтис направился вниз, в область сокрушительного давления, недоступную для его преследователей. Флорин следил за ним, двигаясь медленно и стараясь не заглатывать воду с кровавой взвесью. Он остался один.

Он двигался в воде, как сгусток нефти, и, поплыв вверх, оказался под неизвестными ему днищами, потерял ориентацию и заблудился. Перед его мысленным взглядом все еще стояло лицо и скользкие внутренности мертвеца. Когда Флорин наконец понял, где он, когда повернулся и увидел незакрепленные суда у причалов Базилио, разбросанные там и сям лодки Сенного рынка, похожие на клопов, — тогда в холодной, пронзительной тени судна обнаружилась одна из громадных, неотчетливых форм, словно подвешенных к городу снизу. Все они были закамуфлированы при помощи магии и тщательно охранялись, а Флорину запрещалось приближаться к ним. Он видел, что этот предмет соединен с другими такими же, и поднялся выше — теперь он мог не опасаться, поскольку сторожевая акула погибла. Форма приобретала все более четкие очертания. Внезапно Флорин понял, что она совсем близко, всего в нескольких ярдах от него. И когда он преодолел темноту и магический камуфляж, предмет предстал перед ним совершенно отчетливо, и Флорин понял, что это такое.

 

На следующий день несколько коллег потчевали Беллис жуткими подробностями вчерашнего нападения монстра.

— Боги и трах небесный, — в ужасе сказала Каррианна. — Ты можешь себе представить — эта тварь разорвала их на куски. — Ее описания становились все более преувеличенными, с омерзительными подробностями.

Беллис не слушала Каррианну. Она размышляла над тем, что узнала от Сайласа, подходя к проблеме с обычной своей рассудительностью, пытаясь решить ее при помощи интеллекта. Она принялась искать книги о Дженгрисе и гриндилоу, но нашла в основном детские сказочки или нелепые измышления. Она никак — абсолютно никак — не могла представить себе размер опасности, угрожающей Нью—Кробюзону. Всю ее сознательную жизнь этот город галдел вокруг нее — огромный, цветастый и вечный. Мысль о том, что ему кто—то может угрожать, казалась ей почти невероятной.

Но, с другой стороны, гриндилоу тоже были невероятны.

Описания Сайласа, его очевидные страхи сильно встревожили ее. Беллис РІРѕ всех отвратительных подробностях пыталась представить себе последствия вторжения РІ Ньюо—Кробюзон. РСѓРёРЅС‹, разрушения. Началось это как РёРіСЂР°, своего СЂРѕРґР° вызов, — РѕРЅР° заполняла воображение ужасающими картинами. РќРѕ потом эти картинки просто бесконечно мелькали перед Беллис, словно слайды РІ волшебном фонаре, вызывая Сѓ нее страх.

Она видела, как бурлят реки, заполненные телами плывущих под водой гриндилоу. Она видела пепел лепестков, извергаемый развалинами Дома фуксий, растрескавшиеся камни Торгульева парка, раскроенную, словно череп, и заваленную мертвыми кактами Оранжерею. Она представила себе руины вокзала на Затерянной улице, перекрученные, переломанные нити рельсов, обвалившийся фасад, обнаживший сложное плетение дорог.

Беллис представила себе, как складываются древние Ребра, РѕРіСЂРѕРјРЅРѕР№ аркой перекрывавшие РіРѕСЂРѕРґ, как РёС… кривые РѕР±РІРѕРґС‹ превращаются РІ костную пыль.

Эти видения навевали на нее хандру. Но сделать она ничего не могла. Никого здесь, никого из власть имущих этого города нимало не заботила эта проблема. Они с Сайласом были в одиночестве, и, пока они не поймут, что происходит в Армаде, не узнают, что здесь творится, Беллис не могла составить план бегства.

 

Беллис услышала, как открылась дверь, и подняла глаза над стопкой книг. На пороге стоял Шекель, держа что—то в руках. Она хотела было поздороваться с ним, но, когда увидела выражение его лица, слова замерли на языке.

Он смотрел на нее встревоженно и неуверенно, словно пытаясь понять, не оплошал ли он в чем—нибудь.

— Я должен вам кое—что показать, — медленно произнес он. — Вы знаете, что я записываю все слова, которые мне не даются сразу. А потом, когда я встречаю их снова в другой книге, мне они уже известны. Так вот… — Он опустил глаза на книгу в его руках. — Так вот, одно такое слово я нашел вчера. Только книга была не на рагамоле, а это слово… ну, оно не глагол, не существительное и ничего в таком роде. — Он акцентировал термины, которым она его научила, но делал это не бравируя, а чтобы обратить ее внимание. — Я говорю об имени.

Он протянул ей книжечку.

Беллис посмотрела на нее. На обложке потускневшей фольгой было вытиснено имя автора.

Круах Аум.

Книга, которую искал Тинтиннабулум, одна из важнейших для проекта Любовников. Ее—то и нашел Шекель.

Он подобрал ее среди детских книг. Беллис села и принялась листать страницы. Вскоре она поняла, почему книга оказалась на детской полке. В ней было множество примитивных картинок, выполненных простыми толстыми линиями, с детским неумением изобразить перспективу, отчего пропорции оставались неясными и человек мог оказаться ростом со стоящую рядом с ним башню. На всех лицевых страницах был текст, а на оборотной стороне — картинка, отчего казалось, будто ты держишь в руках иллюстрированную книгу притчей.

Тот, кто приходовал ее, видимо, взглянул мельком, ничего не понял и поставил, не озаботившись дальнейшими выяснениями, рядом с другими иллюстрированными книгами — детскими. В каталог она не попала и пролежала без движения несколько лет.

Шекель что—то говорил Беллис, но та почти не слышала его. «Не знаю, что мне делать, — стесняясь, говорил он, — думал, что вы поможете, Тинтиннабулум ее и ищет, я уж постарался, как мог». Она рассматривала томик, чувствуя возбуждение, прилив адреналина. Названия у книги не было. Она вернулась к первой странице, сердце у нее учащенно забилось, словно собираясь выскочить из груди, когда она поняла, что не ошиблась относительно имени Аума. Книга была написана на верхнекеттайском.

Это был тайный классический язык Гнурр—Кетта, островного народа, обитавшего в тысячах миль к югу от Нью—Кробюзона, на краю Вздувшегося океана, где теплые воды переходили в море Черной косы. То был странный и очень трудный язык, использовавший рагамольскую графику, но совершенно другого происхождения. Нижнекеттайский, повседневный язык, был гораздо легче, но древние связи между двумя этими языками ослабли. Беглое владение одним языком давало лишь очень относительное понимание другого. Верхнекеттайский даже в самом Гнурр—Кетте был достоянием церкви и немногих интеллектуалов.

Беллис изучала этот язык. Очарованная структурой его сложных глаголов, именно ему посвятила она свое первое исследование. Пятнадцать лет прошло с того времени когда Беллис опубликовала «Грамматологию верхнекеттайского», но, несмотря на все ее познания, она долго разглядывала начальные слова первой главы, прежде чем смысл стал доходить до нее.

«Я солгал бы, сказав, что не испытываю гордости, выводя эти строки», — молча прочла Беллис и оторвала глаза от текста, пытаясь успокоиться и чуть ли не боясь читать дальше.

Она быстро переворачивала страницы, бросая взгляд на картинки. Человек в башне у моря. Человек на берегу, на песке — уродливые остовы огромных двигателей. Человек делает вычисления по солнцу и по теням странных деревьев. Беллис обратилась к четвертой картинке, и у нее перехватило дыхание. Она с ног до головы покрылась гусиной кожей.

На четвертой странице человек снова стоял на берегу (на его лице не было ничего, кроме пустых стилизованных глаз, которым художник придал коровью безмятежность), а над морем к приближающемуся судну несся рой черных фигур. Картина была нечеткая, но Беллис разглядела болтающиеся тонкие руки и ноги и пятна крыльев.

Это вызвало у нее тревогу.

Беллис листала книгу, пытаясь вспомнить язык. В этой книге было что—то странное. Абсолютно непохоже ни на одну другую книгу на верхнекеттайском из тех, что попадались Беллис. Была какая—то несообразность в тоне автора, расходившемся с поэтикой, характерной для старого гнурр—кеттского канона.

«Он обратился бы за помощью к чужакам, — неуверенно прочла она, — но чужаки избегали острова, боясь наших голодных женщин».

Беллис подняла глаза. «Один только Джаббер знает, что такое попало мне в руки», — подумала она.

РћРЅР° лихорадочно пыталась сообразить, что делать. РСѓРєРё продолжали машинально переворачивать страницы, Рё РєРѕРіРґР° РѕРЅР° СЃРЅРѕРІР° опустила взгляд, то книжка была перелистана РґРѕ половины, Р° ее герой плыл РїРѕ РјРѕСЂСЋ РЅР° маленьком суденышке. Художник изобразил человека Рё суденышко очень маленькими. Человек спускал РІ РјРѕСЂРµ цепь СЃ массивным кривым РєСЂСЋРєРѕРј РЅР° конце.

Глубоко внизу, в гуще волнистых линий, изображающих воду, были нарисованы концентрические круги, отчего судно казалось совсем крошечным.

Эта картинка привлекла внимание Беллис.

Она смотрела на нее во все глаза, и тут что—то в ней шевельнулось. Она задержала дыхание. Словно волна, нахлынуло понимание, и одновременно иллюстрация изменила очертания, будто Беллис смотрела на детскую волшебную картинку. Она увидела, что это такое на самом деле (зная теперь, на что смотрит), и под ложечкой у нее так засосало, что ей показалось — вот сейчас она упадет.

Она теперь знала суть секретного проекта Саргановых вод. Она знала, куда направляется Армада, знала, чем занимается Иоганнес.

Шекель все говорил. Теперь он рассказывал о нападении динихтиса.

— Флорин бросился туда вниз. — (Беллис послышалась гордость в его словах.) — Флорин хотел им помочь, только не успел. Но я вам скажу одну смешную вещь. Помните, я вам как—то говорил, что под городом есть всякие штуки, какие—то предметы — он никак не мог понять, что это такое? А ему еще не разрешалось подойти поближе. Ну так вот, когда костерыба вчера убралась, бедняга Флорин оказался прямо под одной из этих штуковин. Он ее как следует разглядел и теперь знает, что у нас такое там, внизу. Догадайтесь — что?..

Он сделал театральную паузу, давая возможность Беллис догадаться. Она по—прежнему смотрела на картинку.

— Уздечка, — почти неслышно сказал Шекель. На его лице отразилось смятение. Вдруг он заговорил в полный голос: — Огромная уздечка, удила, вожжи — упряжь размером с целый дом.

— Цепи, Шекель. Это цепи размером с корабль, — сказала она. Он уставился на нее, недоуменно кивая ее последним словам. — Флорин видел цепи.

 

Она никак не могла оторвать глаз от картинки: крошечный человечек на крошечном суденышке в море застывших волн, набегающих друг на дружку в строгой последовательности, как рыбья чешуя; под ними — глубины, переданные плотно закрученными, пересекающимися штрихами; а на дне… намного больше суденышка, круг в кругу, в кругу, круги огромные, даже с учетом непонятной перспективы, невероятно большие, с черным пятном в центре. Смотрит, смотрит на рыболова, выслеживающего добычу.

Склера, сетчатка и зрачок.

Глаз.

Интерлюдия III Р’ Р”РУГОМ МЕСТЕ

В Салкрикалтор нагрянули чужаки. Они сидят неподвижно, разглядывая город и креев, методичные и неумолимые.

Они оставили за собой след из пропавших фермеров, подводных искателей приключений, бродяг, мелких чиновников. Они получали информацию с помощью заискиваний, магии и пыток.

Пришельцы смотрят масляными глазами.

Они провели разведку. Они видели храмы, акульи ямы, галереи, аркады, крейские трущобы, архитектуру отмелей. Темнеет; начинают сиять шары Салкрикалтора, движение становится гуще. Молодые щеголи—креи дерутся и принимают всевозможные позы на спиральных дорожках наверху (их действия отражаются в глазах спрятавшихся наблюдателей).

Идет время. Улицы пустеют. В предрассветные часы тускнеют шары.

И тогда наступает тишина. И темнота. И холод.

Пришельцы двигаются.

Они проходят по пустым улицам, закутавшись в темноту.

Пришельцы двигаются, как ленты, сотканные из пустоты, словно они — ничто, словно их влекут случайные приливы и отливы. Они обследуют закоулки, на которых сверкают шрамы анемонов.

Канавы улиц вымерли, здесь можно увидеть только ночных рыб, улиток, крабов, замирающих от ужаса при приближении пришельцев. Они минуют нищих в скелетах зданий. Они проникают сквозь дыру в стене склада, готового превратиться в прах. Они выбираются наружу по нижнему уровню траченной временем крыши, похожей на коралл, и прячутся в тени, слишком небольшой для них. Они стремительны, как мурены.

Среди спиралей крови они услышали произнесенное шепотом имя, наводку, которую они приняли, выследили, обнаружили.

Они поднимаются и смотрят поверх крыш, в морскую даль.

 

Он спит там, сложив под собой ноги, тело слегка колеблется в потоке, глаза закрыты — крей—самец, загнанный ими. Пришельцы нагнулись. Они гладят его, прикасаются к нему, производят горловые звуки, и его глаза медленно открываются, он начинает отчаянно биться в вервиях, которыми они опутали его (они сделали это тихо и нежно, как нянюшки, чтобы не разбудить его), рот его раскрывается во всю ширь, словно вот—вот разорвется и изойдет кровью. Он будет вопить и вопить на креевом вибрато, если только на него не наденут костный ошейник, который, не причиняя боли, сдавливает определенные нервы на шее и спине, убирая звук.