ЧАСТРВТОРРђРЇ СОЛР21 страница

Известие о содержании листков распространялось быстро. Когда Беллис спустилась на «Хромолит» и пошла по ковру листовок, устилавшему палубу и шуршавшему, как шелушащаяся кожа, вокруг уже шли горячие споры. Люди стояли в дверях своих лавок и домов, перекрикивались, бормотали, смеялись, размахивая листовками; пальцы их были в типографской краске.

Беллис подняла голову и увидела один из последних аэростатов, движущийся к правому борту, — тот удалялся от нее в сторону Джхура, а за ним клубилось летящее вниз облако листовок. Она подобрала одну из бумажек, приземлившуюся у ее ног.

«Граждане Армады, — прочла она, — после длительного и кропотливого исследования мы близки к достижению которое удивило бы наших предков. Недалек новый день. Наш город отныне и впредь будет двигаться не так, как раньше».

Беллис быстро пробежала страницу, пропуская пропагандистские измышления. Ее глаза остановились на ключевом слове, выделенном жирным шрифтом.

Аванк…

Беллис испытала прилив противоречивых чувств. «Я сделала это, — подумала она, одержимая странной гордостью. — Я заставила их дествовать».

 

— Великолепная работа, — задумчиво сказал Тинтиннабулум.

Он сидел на корточках перед Анжевиной, изучая ее нижнюю металлическую половину, разглядывая и трогая детали двигателя. Женщина чуть откинула назад свою верхнюю, телесную часть, — терпеливая и бесстрастная.

Уже несколько дней Тинтиннабулум отмечал перемены, произошедшие в его помощнице, слышал, что ее двигатель гудит по—новому. Двигаться она стала быстрее и точнее, могла закладывать крутые виражи и останавливалась быстро и бесшумно. Ей стало легче проезжать по качающимся мостикам Армады. Исчезло ее всегдашнее внутреннее беспокойство, прекратились постоянные поиски угля или дерева.

— Что случилось с твоим двигателем, Анжевина? — спросил Тинтиннабулум.

И она, улыбаясь от распиравшей ее робкой радости, показала ему.

Он стоически покопался в ее трубках, обжигая руки о котел, обследовал ее обновленные металлические внутренности.

Тинтиннабулум знал, что наука в Армаде пребывает в убогом состоянии. Она была такой же пиратской, как и экономика и политика города, — продукт воровства и случая, разномастная и непоследовательная. Инженеры и маги набирались опыта на полуразрушенном, устаревшем оборудовании и похищенных изделиях такой немыслимой конструкции, что разобраться в них было невозможно. Наука в Армаде представляла собой лоскутное одеяло.

— Этот человек, — пробормотал он, запустив по локоть руки в двигатель Анжевины и трогая пальцами трехступенчатый выключатель на спинке ее шасси, — этот человек, может, и обычный механик, но… работа великолепная. Немногие в Армаде смогли бы так. Почему он это сделал? — спросил он.

Ответить на это Анжевина могла лишь туманно.

— Ему можно доверять? — спросил Тинтиннабулум.

Тинтиннабулум Рё его команда РЅРµ были уроженцами Армады, РЅРѕ РёС… преданность Саргановым водам никто РЅРµ ставил РїРѕРґ сомнение. Рассказывали Рѕ том, как РѕРЅРё попали РЅР° Армаду. Любовники нашли РёС… неким эзотерическим СЃРїРѕСЃРѕР±РѕРј Рё убедили работать РІ РіРѕСЂРѕРґРµ Р·Р° жалованье, размера которого никто РЅРµ знал. Для РЅРёС… были разведены канаты Рё цепи, связующие воедино ткань Саргановых РІРѕРґ. Квартал открылся перед РЅРёРјРё, Рё Тинтиннабулум СЃРјРѕРі войти Рё прижиться РІ самом сердце РіРѕСЂРѕРґР°, который опять сомкнулся Р·Р° РЅРёРј.

В то утро Анжевина тоже подобрала одну из листовок, неожиданно заваливших улочки Армады, и узнала, в чем суть проекта Саргановых вод. Эта новость взволновала ее, но, как ей стало ясно, не особенно удивила. Она давно уже допускалась на официальные слушания, видела книги на столе Тинтиннабулума, ей попадались на глаза диаграммы и незавершенные расчеты. Узнав, в чем суть проекта, Анжевина сразу же поняла, что давно уже это знает. В конце концов, разве она не работала на Тинтиннабулума? А кто же он, как не охотник?

Р’ его комнате было полно свидетельств. РљРЅРёРіРё — РЅРё Сѓ РєРѕРіРѕ РґСЂСѓРіРѕРіРѕ РєРЅРёРі Р·Р° пределами библиотеки ей видеть РЅРµ приходилось, — гравюры, Р±РёРІРЅРё, украшенные резьбой, сломанные гарпуны. Кости, СЂРѕРіР° Рё шкуры. Р—Р° РіРѕРґС‹ ее работы Тинтиннабулум Рё его семерка отдавали РІСЃРµ СЃРІРѕРё знания Рё опыт Саргановым водам. Рогатые акулы, киты Рё кети, костерыбы, шелларки — всех РѕРЅ выследил, загарпунил, поймал: РєРѕРіРѕ РЅР° пищу, РєРѕРіРѕ РёР· самозащиты, РєРѕРіРѕ ради удовольствия.

Порой, когда все восемь собирались вместе, Анжевина прикладывала ухо к деревянной панели, прижималась к ней изо всех сил, и, хотя до нее доносились лишь случайные слова, этого было достаточно, чтобы понять: здесь готовится что—то необыкновенное.

Она слышала, как корабельный сумасшедший по имени Аргентариус, которого никто никогда не видел, кричал на них и бранился, говоря, что боится. Анжевина догадывалась: он стал таким, потому что когда—то давно на него напала одна из их жертв. Но это не остановило его товарищей. Они утверждали свою власть над глубинами моря, пытались проникнуть в это жуткое царство.

Говоря об охоте, они приходили в небывалое возбуждение от всех этих левиафанов, лахаму, каразубиц.

Так почему бы не поймать аванка?

Ничего удивительного в этом на самом деле нет, думала Анжевина.

— Ему можно доверять? — повторил Тинтиннабулум.

— Можно, — сказала Анжевина. — Он хороший человек. Он благодарен за то, что его избавили от отправки в колонии, и зол на Нью—Кробюзон. Он по собственному почину подвергся переделке, чтобы лучше нырять, лучше работать в порту. Теперь он стал морским обитателем. Он предан Саргановым водам не меньше, чем любой местный уроженец.

Тинтиннабулум поднялся и закрыл котел Анжевины. Губы его задумчиво сложились в трубочку. У себя на столе он нашел длинный, написанный от руки список имен.

— Как его зовут? — спросил он, а услышав имя, кивнул и тщательно вывел: Флорин Сак.

ГЛАВА 18

Слухи и сплетни в Армаде имели куда больше силы, чем в Нью—Кробюзоне, но в Армаде существовали и средства массовой информации. Были в городе глашатаи, извещавшие о той или иной полуофициальной политической линии кварталов. Было несколько досок объявлений, выпускались и периодические издания. Печатались они на отвратительной бумаге, насквозь пропитанной типографской краской, — бумага многократно перерабатывалась.

Выходили эти издания нерегулярно, — когда находились писатели, печатники и ресурсы. В большинстве своем они раздавались бесплатно и были тонюсенькими — один—два листочка, плотно набитые буквами.

В залах Армады всегда шли представления с музыкой, простонародные и очень популярные, а потому публикации были полны рецензий. Иногда печатались всякие щекотливые и скандальные материалы, но Беллис находила их скучными и провинциальными. Самыми вызывающими и противоречивыми были споры насчет распределения добычи или насчет того, какой квартал что захватил. Таковы были новостные листки, которые, на взгляд Беллис, имели хоть какой—то смысл.

В гибридной культуре Армады были представлены все существовавшие в Бас—Лаге издательские традиции, а также и уникальные, родившиеся в пиратском городе. «Скорее часто, чем редко» — так называлось еженедельное издание, которое в стихах сообщало о смертях в городе. «Заботы Джухангирра» издавались в квартале Ты—и–твой и не содержали ни одного слова. Истории, которые (по непонятным для Беллис признакам) считались важными, рассказывались в примитивных картинках.

Иногда Беллис читала «Флаг» или «Зов совета» — оба издания выходили в Дворняжнике. «Флаг» был, вероятно, лучшим новостным изданием в городе. «Зов совета» был газетой политической, где помещались дебаты между сторонниками разных систем управления кварталами: демократии Дворняжника, солнечного женоцарства Джхура, «абсолютного добросердечия» Саргановых вод, протектората Бруколака и так далее.

Оба издания, невзирая на всю их хваленую терпимость к инакомыслящим, были более—менее преданы Демократическому совету Дворняжника. Поэтому Беллис, которая стала понемногу разбираться в хитросплетениях армадской политики, ничуть не удивилась, когда «Флаг» и «Зов совета» начали высказывать сомнения в целесообразности проекта «Аванк».

Поначалу они были весьма осторожны в своей критике.

«Поимка аванка стала бы триумфом науки, — вещала передовица «Флага», — но остаются вопросы. Возможность двигаться быстрее пойдет городу на пользу, но во что это обойдется?»

Вскоре возражения стали гораздо более резкими.

Но поскольку Армада все еще пребывала в приятном волнении после необычного заявления Саргановых вод, скептики и противники этого замысла оставались в подавляющем меньшинстве. В тавернах (даже в тавернах Дворняжника и Сухой осени) царило приподнятое настроение. Масштаб затеянного предприятия, обещанная поимка аванка, — боги милостивые, у кого угодно закружилась бы голова.

И тем не менее не верившие в успех выступали против проекта в своих листках, памфлетах, плакатах. На них не обращали внимания.

 

Начался набор людей.

На причалах гавани Базилио было созвано специальное собрание. Флорин Сак в ожидании потирал свои щупальца. Наконец вперед вышел сержант стражи.

— Тут у меня список, — прокричал он, — механиков и других, призванных Любовниками для выполнения специального задания.

Шепот и ропот взметнулись над толпой и тут же улеглись. Ни у кого не было ни малейших сомнений относительно того, что это за специальное задание.

Сержант зачитывал имена, а названные и их ближайшие соседи бурно реагировали. Эти имена совершенно не удивляли Флорина. Выкликали лучших его коллег — самых умелых рабочих, наиболее знающих инженеров, которые были хорошо знакомы с передовой технологией. Некоторые были из недавно похищенных — большей частью из Нью—Кробюзона, в том числе несколько переделанных с «Терпсихории».

Флорин понял, что назвали и его имя, только когда кто—то из его восторженных коллег начал барабанить ему по спине. Он даже не подозревал, как велико было в нем напряжение, но теперь облегченно вздохнул и расслабился. Он понял, что ждал этого. Он это заслужил.

 

На «Гранд—Осте» уже собрались другие — рабочие из промышленных кварталов, из литеен и лабораторий. Они проходили собеседования. Металлургов отделили от механиков и хемических рабочих. Их протестировали, проверили их профессиональные навыки. На них воздействовали убеждением, но не принуждением. При первом (неопределенном) упоминании об анофелесах, при первых обмолвках о том, что это за остров, несколько мужчин и женщин отказались участвовать в проекте. Флорин забеспокоился. «Но ты ни за что не откажешься, — сказал он себе, — и будь что будет».

С наступлением темноты тесты и опросы закончились и Флорина вместе с другими пригласили в одну из кают—компаний «Гранд—Оста». Помещение было большое и изысканное, отделанное медью и черным деревом. Всего отобрали человек тридцать. «Здорово нас обкорнали», — подумал Флорин.

Болтовня сразу же стихла, когда вошли Любовники. Как и в самый первый день, по обеим сторонам от них шли Утер Доул и Тинтиннабулум.

«Что—то вы скажете мне сегодня? — лениво думал Флорин. — Новые чудеса? Новые перемены?»

Любовники поведали полную историю острова, сообщили о своих планах. Все присутствовавшие подтвердили, что согласны.

Флорин слушал, прислонясь спиной к стене. Он пытался заразиться скептицизмом (планы были такими абсурдными и могли рухнуть в любой момент), но понял, что у него не получается. Он слушал, а сердце его билось все чаще; Любовники и Тинтиннабулум рассказывали ему и его новым товарищам, что они собираются делать — отправиться к людям—комарам, искать ученого, который, возможно, еще жив, получить от него нужные сведения и построить машины, чтобы управлять самым необыкновенным существом, когда—либо обитавшим в морях Бас—Лага.

 

Мероприятия против подъема аванка тайно проводились в других местах.

В центре Сухой осени располагался «Юрок» — огромное старое судно, внушительное и неприветливое, длиной пять сотен футов и шириной в сотню, если брать по середине главной палубы. Его размеры, очертания и характеристики были единственными в своем роде. Никто в Армаде не знал, сколько лет «Юроку» и когда он появился в городе.

Ходили слухи, что «Юрок» — подделка, как кольцо с фальшивым бриллиантом. Не клипер, и не барк, и не колесница, и не любой другой из всем известных типов кораблей. Нередко можно было услышать, что такое судно вообще никогда не могло плавать — уж слишком у него необыкновенные формы. Скептики утверждали, что «Юрок» был построен в Армаде, прямо на том месте, где он теперь и находится. Они говорили, что он не был найден в море или захвачен, что это просто муляж из железа и дерева.

Но некоторые все же знали правду. В Армаде было несколько лиц, еще помнивших прибытие «Юрока». Среди них был и Бруколак, который в одиночестве привел это судно.

Он вставал каждый вечер с заходом солнца, когда можно было не бояться дневного света, и поднимался по вычурным мачтам—башням «Юрока». Он высовывал руку из узкого окна и гладил отростки и чешуйки на перекладинах разной длины. Его пальцы, во много раз более чувствительные, чем у людей, ощущали слабое биение энергии под этими тонкими пластинками из металла, керамики и дерева, словно кровь струилась по капиллярам. Бруколак знал, что «Юрок» все еще может плавать, если возникнет нужда.

Корабль этот был построен до его несмерти, или первого рождения, за много тысяч миль от Армады, в местах, которых не видел никто из живых армадцев. Прошли поколения со времени, когда плавучий город посетил те края, и Бруколак страстно надеялся, что город никогда туда не вернется.

«Юрок» был лунокораблем — он мог маневрировать и плыть, улавливая лунные лучи.

Палубы удивительных очертаний возвышались над кормой корабля, как геологические отложения. Этот корабль выделялся среди других замысловатыми сегментами многослойного мостика, расселиной в центре, причудливой формой иллюминаторов и кают. Из его широкого тела торчали шпили — некоторые напоминали мачты, другие походили на конус, упирающийся в пустоту. Как и на «Гранд—Осте», на «Юроке» не было никаких построек, хотя соседние суда были плотно заставлены кирпичными хибарами. Но если строительство на «Гранд—Осте» было запрещено, то строить на лунокорабле просто никому не приходило в голову. Его устройство не позволяло этого.

В дневное время «Юрок» выглядел болезненно—бесцветным. Но когда опускались сумерки, его поверхность начинала переливаться перламутровым блеском, словно сюда спускались цветопризраки. Вид корабля вызывал трепет. И тогда Бруколак выходил на его палубы.

Иногда Бруколак созывал встречи в зловещих помещениях «Юрока». Он приглашал своих немертвых помощников, и они обсуждали всевозможные проблемы, например кровесбор, десятину с Сухой осени. «Вот что делает нас непохожими ни на кого, — говорил он им. — Вот что дает нам силы и обеспечивает нам преданность граждан».

В тот вечер, когда Флорин Сак и другие посвященные в план Саргановых вод спали или размышляли о своей миссии, Бруколак принимал гостей на борту «Юрока» — делегацию совета Дворняжника, члены которой наивно полагали, что встреча проводится тайно (у Бруколака заблуждений на сей счет не было: из звуков, доносившихся с соседних судов, он выделил шаги и безразлично отметил про себя, что это крадется шпион Саргановых вод).

Члены совета Дворняжника нервничали на лунокорабле. Они гурьбой следовали за Бруколаком, пытаясь не показывать своего беспокойства. Зная, что гостям необходим свет, Бруколак заранее зажег факелы в коридорах. Газовые горелки он предпочел не использовать, злорадно радуясь тому, что тени, отбрасываемые факелами, будут непредсказуемо и хищно, словно летучие мыши, плясать на стенах узких корабельных коридоров.

Круглая комната для встреч была расположена в самой широкой мачте—башне, на высоте в пятьдесят футов над палубой. Отделанная гагатом, оловом и тончайшей работы свинцом, она была роскошной и отталкивающей. Здесь не было ни свечей, ни факелов, но ледяной свет пронизывал все помещение со строгой четкостью: мачты корабля собирали лунный и звездный свет, усиливали его и по зеркальным трубоводам, словно кровь по венам, направляли в это помещение. При таком необычном освещении все предметы казались лишенными цвета.

— Дамы и господа, — сказал Бруколак своим горловым шепотом.

Он улыбнулся и, откинув назад волосы, попробовал воздух своим раздвоенным языком, а потом жестом пригласил гостей садиться. Он смотрел, как они, настороженно поглядывая на него, рассаживаются за столом темного дерева — люди, хотчи, ллоргисы и другие.