Интерлюдия VII РљРђРќРђР› ВАСИЛИСКА 9 страница

— Ах ты, сволочь! — пробормотала она. — Я тебя, мерзавца, уничтожу!

Флорин снова ухмыльнулся, глядя на нее, и она поняла, как глупо выглядит со стороны.

 

— И как вы думаете, в том, что он вам говорил, было хоть слово правды? — спросил Флорин.

Они сидели вместе, оцепеневшие и неуверенные. Флорин продолжал держать пистолет, но уже не направлял его на Беллис. Они не составили заговор. Флорин смотрел на нее с неприязнью и со злостью. Даже если он и поверил, что Беллис не собиралась причинять вред Армаде, его другом она от этого не стала. Она оставалась женщиной, убедившей его стать мальчиком на посылках. Именно она вовлекла его в преступление, повлекшее за собой эту бойню.

Беллис покачала головой — ею медленно овладевало негодование.

— Думаю ли я, что Нью—Кробюзону грозит опасность? — с отвращением спросила она. — Думаю ли я, что самый сильный город—государство в мире может быть уничтожен какими—то злобными рыбами? Что две тысячи лет истории могут закончиться и только я могу спасти мой дом? Нет, Флорин Сак, не думаю. Я думаю, он хотел доставить домой послание, больше ничего. Я думаю, этот хитрожопый мерзавец просто обдурил меня, как он это делает со всеми.

«Он убийца, шпион. Он агент, — думала она. — Он — именно то, от чего я бежала. А я, идиотка, от одиночества и излишней доверчивости попалась на его удочку. Почему они пришли за ним? — подумала вдруг она. — Почему они ради спасения одного человека отправили корабли за тысячи миль? Не думаю, что ради него или ради того же «Сорго»».

— Тут есть что—то еще… — медленно сказала она и попыталась пораскинуть мозгами. — Тут есть что—то, о чем мы не догадываемся.

«Они бы не отправились в такую даль, не стали бы подвергать себя такому риску только ради него, каким бы распрекрасным агентом он ни был. У него есть что—то, — поняла она. — У него есть что—то, нужное им».

 

— И что же мы будем делать?

Светало. Запели городские птицы. Беллис ужасно устала, и у нее болела голова.

На мгновение она оставила вопрос Флорина без внимания. Выглянув из окна, она увидела бледнеющее небо и черные силуэты мачт и домов. Все замерло. Беллис видела волны, бьющиеся о борта города, могла проследить, как Армада движется на север. Воздух был прохладен.

Беллис нужно было еще несколько мгновений этого времени, еще несколько секунд, чтобы вздохнуть, прежде чем ответить Флорину и таким образом вызвать неизбежную концовку.

Она знала ответ на этот вопрос, но не хотела его давать. Она не смотрела на Флорина, знала, о чем он спросит еще раз. Сайлас Фенек все еще был в городе и на свободе, он наблюдал за неудачной попыткой своего спасения. Теперь можно было сделать только одно. Беллис знала что это известно Флорину, что Флорин испытывает ее, есть один—единственный ответ на его вопрос, и если она, Беллис, не даст его, Флорин все еще способен пристрелить ее.

— Так что же мы будем делать? — повторил он. Беллис подняла на него усталый взгляд. — Вы сами знаете. — Она рассмеялась неприятным смехом.

— Мы должны рассказать правду. Нам нужно поговорить с Утером Доулом.

ГЛАВА 39

Вот мы плывем вблизи северной оконечности Вздувшегося океана и всего (всего?) в тысяче, двух тысячах миль к западу, к северо—западу от Коварного моря. На побережье неисследованного континента, омываемого этим морем, приютилась колония Нова—Эспериум.

Неужели это тот самый небольшой, яркий, сверкающий город, картинки которого я видела? Я видела гелиотипы его башен, его зернохранилищ, окружающих его лесов и уникальных животных, обитающих вокруг, вставленные в рамочку и неестественные, раскрашенные от руки сепией. В Нова—Эспериуме каждый получает еще один шанс начать с чистого листа. Свободу могут получить даже переделанные, клейменые, рабы.

(На самом деле это не так.)

Я представляла, как смотрю на это поселение сверху вниз — с гор, которые я вижу на этих картинках (размытых расстоянием, расфокусированных). Представляла, как учу язык аборигенов по фрагментам старых книг, которые можно найти в развалинах.

От Нью—Кробюзона до устья, до начала Железного залива — десять миль.

В своих воспоминаниях я все время вижу себя в этом месте — за городом, между морем и сушей.

Я запуталась во временах года. Я уехала, когда осень переходила в зиму, и это было последнее точное ощущение времени года. После этого жара и холод, холод и жара сменяли друг друга произвольно, без всяких правил, без предупреждений.

Возможно, в Нова—Эспериуме уже снова осень. В Нью—Кробюзоне сейчас весна.

Я владею знаниями, которыми не могу воспользоваться — знаниями о путешествии, которое я не могу контролировать, целей которого я не разделяю или не понимаю, и я тоскую по дому, из которого бежала, и по месту, которого никогда не видела.

 

За этими стенами — птицы, поющие друг другу страстные и глупые песни, борющиеся с ветром, и я, закрыв глаза, могу воображать, что наблюдаю за ними. Я могу воображать, что плыву на корабле в любой части мира.

Но я открываю глаза (я должна), и я все еще здесь, в зале Сената, стою рядом с Флорином Саком, закованная в цепи и опустив голову.

 

В нескольких футах от Беллис и Флорина Утер Доул заканчивал свое обращение к правителям города — Любовникам, Диниху, совету Дворняжника и всем остальным. Уже наступил вечер, а потому присутствовал и Бруколак. Он был единственным из правителей, на котором война не оставила следов, — у всех остальных были шрамы или помятые лица. Правители слушали Утера Доула, время от времени поглядывая на заключенных.

Беллис наблюдала, как они разглядывают ее, видела гнев в их глазах. Флорин Сак от стыда и горя не мог поднять взгляда.

— Мы решили, — сказал Утер Доул, — что должны действовать быстро. Мы можем допустить, что услышанное нами — правда. Мы должны немедленно найти Сайласа Фенека. И мы можем предположить: если он еще не знает, что мы его ищем, то скоро это ему станет известно.

— Но как ему это удается, будь он проклят? — выкрикнул король Фридрих. — То есть я еще могу понять, как получилось с этой вонючей посылкой, с этим сообщением… — Он гневным взглядом смерил Беллис и Флорина. — Но как Фенек заполучил этот сраный магнит? Эта ваша сраная фабрика компасов… она охраняется получше моего казначейства. Как он его заполучил?

— Этого мы не знаем, — сказал Утер Доул. — И этот вопрос мы зададим ему в первую очередь. Насколько возможно, мы должны сохранять конфиденциальность. Поскольку у Саймона Фенча, Фенека, есть… сторонники, — продолжал Доул; Любовники не смотрели друг на друга. — Мы не должны рисковать, сердить граждан. Мы должны действовать. Есть у кого—нибудь предложения, как нам начать?

Диних кашлянул и поднял руку.

— До меня дошли слухи, — неуверенно начал он, — что Фенек действует из определенных питейных заведений…

— Король, позвольте мне, — прервал его Бруколак своим скрипучим голосом.

Все удивленно повернулись к нему. Вампир на сей раз выглядел неуверенно. Он вздохнул, выкинул свой быстрый язык, потом продолжил:

— Ни для кого не секрет, что у Сухой осени серьезные разногласия с правителями Саргановых вод по поводу аванка и пункта нашего назначения… о котором мы так пока ничего и не знаем, — добавил он, не скрывая вспышки гнева. — Однако, — он с вызовом обвел присутствующих своими желто—коричневыми глазами, — я надеюсь, никто не может упрекнуть Бруколака или любого из его подручных в нелояльности городу — наша преданность абсолютна. Мы весьма сожалеем, что не смогли драться за Армаду в недавнем сражении… Я знаю, — продолжал он, — что мои подданные участвовали в схватке. У нас тоже есть потери, но не среди таких, как я. И мы это понимаем. Мы в долгу перед вами… Я знаю, где находится Сайлас Фенек.

В помещении раздались недоуменные восклицания.

— Откуда вам это известно? — спросила Любовница. — И давно ли вам это известно?

— Не очень, — ответил Бруколак. Он встретился с ней взглядом, в котором на сей раз не было видно высокомерия. — Мы выяснили, где Саймон Фенч отдыхает и печатает свои листовки. Но вы должны знать… — сказал он с неожиданным волнением. — Должны знать, что мы понятия не имели о его планах. Иначе мы бы никогда не допустили того, что произошло.

Волнение его было понятно. Он позволил «Саймону Фенчу» распространять свое влияние, печатать подрывные листовки и распускать вредные слухи, поскольку полагал, что жертвой его деятельности станут Саргановы воды, но никак не город в целом. Он не знал о том, что Фенек вызвал кробюзонский флот. Как Флорин и Беллис, он чувствовал свою вину в случившемся.

Беллис наблюдала за ними всеми, внутренне улыбаясь показному гневу Любовников. «Словно вы сами никогда такого — а то и еще чего похуже — не делали, — подумала она. — Словно все вы, сукины дети, не плетете таких вот интриг друг против друга».

— Я понимаю ситуацию, — прошипел Бруколак. — И хочу поймать этого негодяя не меньше, чем все вы. Вот почему для меня будет удовольствием, а также долгом арестовать его.

— Брать его будешь не ты, — сказал Утер Доул. — Его арестую я и мои люди.

Бруколак обратил свои коричневатые глаза на Доула.

— Мне во многом будет проще, — медленно проговорил он. — Эта задача важна для меня.

— Ты не заслужишь таким образом прощения, немертвый, — холодно сказал Доул. — Ты предпочел позволить ему без помех играть в его игры, и вот какой результат мы получили. А теперь скажи нам, где его найти, и на этом твое участие будет закончено.

На несколько секунд наступило молчание.

— Где он? — вскричала вдруг Любовница. — Где он прячется?

— Есть и еще одна причина, по которой найти его должны мои люди, — ответил Бруколак. — Он скрывается там, куда ваши бойцы не пойдут. Сайлас Фенек в Заколдованном квартале.

Доул даже не моргнул. Он в упор смотрел на вампира.

— Брать его будешь не ты, — повторил он. — Я не боюсь.

 

Беллис слушала с чувством стыда и медленно тлеющей ненависти к Фенеку. «Ах ты, сволочь, — думала она, и ее чувство справедливости торжествовало. — Посмотрим, как ты теперь выпутаешься».

Хотя он, видимо, по—прежнему оставался ее единственной надеждой на бегство, Беллис не могла позволить, чтобы этот хренов сукин сын врал ей, использовал ее. Она не допустит, чтобы это сошло ему с рук, чего бы это ей ни стоило. Лучше уж она отправится вместе с Армадой к Шраму.

«Ты должен был мне все сказать, сучий ты потрох, — думала она, наливаясь ненавистью. — Я тоже хотела — хочу — выбраться отсюда. Если бы ты сказал мне правду, если бы ты был со мной честен, если бы ты не использовал, то я, может, и помогла бы тебе, — думала она. — Мы могли бы сделать это вместе».

Но она знала, что обманывает себя.

Как бы ей ни хотелось выбраться отсюда, она не стала бы помогать Фенеку, знай она о его планах. Не стала бы в них участвовать.

Испытывая крайнее отвращение к себе, Беллис поняла, что Сайлас раскусил ее. Его работа состояла в том, чтобы знать, кому и что можно говорить, знать, как далеко готовы пойти окружающие, и, исходя из этого, лгать им. Он должен был решать, что говорить своим марионеткам.

Он был прав в отношении нее.

 

Беллис не могла забыть, как взбесился Утер Доул, когда она с Флорином пришла к нему.

Они рассказывали, а Доул смотрел на них; лицо его становилось все жестче и мрачнее, его глаза темнели. Беллис и Флорин, волнуясь, пытались объяснить ему, что ничего не знали, что их обоих использовали.

Флорин мямлил, а Доул бесстрастно слушал, дожидаясь, когда тот закончит, — он молчал, уже этим наказывая Флорина. Потом он повернулся к Беллис и стал слушать ее объяснения. Та боялась его — он ничем не показал своих чувств, когда она сообщила ему, что знает Сайласа Фенека, Саймона Фенча. Доула это, похоже, вовсе не удивило. Он стоял недвижно, дожидаясь от нее новой информации. Когда она сказала ему, что сделала, какую посылку доставила для Фенека, Доул внезапно взорвался.

— Нет! — выкрикнул он. — Что он сделал?!

И когда Беллис, запинаясь, принялась бормотать какие—то стыдливые уверения в том, что понятия не имела, что и подумать не могла и откуда ей было знать, Доул уставился на нее пронзительным взглядом, полным холодной неприязни и жестокости, каких она не замечала за ним прежде, — и это проняло ее до самых печенок.

— Вы уверены? — сказал Доул таким тоном, что у нее душа ушла в пятки. — Так ли это? Не имели понятия? Ни малейшего?

И в сердце Беллис зашевелился червь сомнения, принялся безжалостно грызть ее, погружая в раскаяние и тоску.

«Неужели я и в самом деле никогда не знала? Неужели никогда не сомневалась?»

 

Правители заспорили о топографии Заколдованного квартала Армады, о гулах и жировых упырях, о том, как им лучше раскинуть сети для поимки Фенча.

Беллис заговорила — так громко, что все сразу же замолчали.

— Сенат, — сказала она. Доул вперился в нее взглядом, в котором не было надежды на прощение. Она не дрогнула. — Нужно помнить и еще кое о чем. Я не верю, что Нью—Кробюзон послал свои корабли на край света из одного человеколюбия. Они не стали бы рисковать своим флотом, не стали бы тратить столько сил даже ради «Сорго» и, уж конечно, ради того, чтобы вернуть домой одного человека… У Сайласа Фенека есть что—то, нужное им. Я не знаю, что это, и… клянусь вам, что сказала бы, если бы знала. Я верю… Только одному из того, что он мне наговорил, я верю: что он был в Великом Кромлехе и совсем недавно — в Дженгрисе. Я видела его записные книжки, и этому я верю… Он сказал мне, что гриндилоу пытались его поймать. Может быть, это тоже правда. Может, он что—то украл у них, что—то такое, ради чего Нью—Кробюзон послал свой флот на другой конец света, когда узнал, что Фенек завладел этой вещью. Может, именно поэтому они и пришли… Вы все единодушны в том, что он делал вещи, которые кажутся невозможными: похищал предметы, проникал в закрытые помещения. Может быть, за всем этим стоит то, чем владеет Сайлас Фенек, то, что он украл, и за чем пришли кробюзонцы. Я хочу сказать вот что… когда вы выследите его, помните, что он может прибегнуть к этому средству… и будьте осторожны.

После ее речи наступила долгая, напряженная тишина.

— Она права, — раздался чей—то голос.

— А как быть с ней? — раздался задиристый голос юнца из совета Дворняжника. — Вы… мы что, должны им верить? Что они ничего не знали? Что они всего лишь пытались спасти свой родной город?

— Армада — вот мой родной город, — внезапно выкрикнул Флорин Сак в замершую аудиторию.

Утер Доул оглянулся на Флорина, который опять медленно опустил голову.

— С ними разберемся позднее, — сказал Доул. — Пока не арестуем Сайласа Фенека, они будут в заточении. Потом мы допросим его и решим их судьбу.

 

В камеры Флорина и Беллис доставил сам Утер Доул.

Он повел их из зала заседания по лабиринту туннелей в чреве «Гранд—Оста». По коридорам, обитым панелями темного дерева, мимо древних гелиотипов кробюзонских моряков. Вниз по освещенным газом проходам. В том месте, где они наконец остановились, раздавались странные звуки — скрежет металла, стук работающих двигателей.

Доул подтолкнул (легонько) Флорина в дверь, и Беллис увидела внутри койку, стол, стул, иллюминатор. Доул отвернулся от Беллис и пошел дальше. Он правильно рассудил, что она последует за ним, пусть даже и в собственное узилище.

Они оказались в камере. Темнота за иллюминатором не была темнотой ночи — помещение находилось ниже ватерлинии, и снаружи была морская вода. Беллис повернулась и ухватилась за дверь, не давая Доулу захлопнуть ее.

— Доул, — сказал она, глядя на его лицо — нет ли на нем каких—либо признаков смягчения, расположенности, влечения или прощения. Ничего такого она не увидела.

Он ждал.

— Я только хотела, чтобы вы знали, — сказала она, решительно встретив его взгляд. — Флорин Сак… он здесь просто жертва. Он не сделал ничего такого, что могло бы грозить Армаде бедой. Он попал как кур в ощип, он совершенно сломлен. Если уж хотите кого наказывать… — Беллис дрожащими губами втянула в себя воздух. — То есть я хочу сказать, если вам не безразлична справедливость, то вы… по крайней мере, не должны наказывать его. Он очень предан Армаде… Самый преданный гражданин Саргановых вод из всех, кого я знаю.

Утер Доул долго смотрел на нее, наклонив голову набок, словно в удивлении.

— Силы небесные, мисс Хладовин, — сказал он наконец ровным голосом, который звучал еще мягче и прекраснее, чем всегда. — Боги милостивые. Ах, какое мужество и самопожертвование. Взять на себя большую часть вины, с такой самоотверженностью просить о снисхождении для другого. Если бы я подозревал вас в низости и махинациях, в том, что вы намеренно и цинично или по преступной неосторожности вовлекли мой город в войну, если бы я собирался жестоко покарать вас за ваши дела, то теперь, вероятно, мне пришлось бы передумать и изменить свои намерения. В свете вашего несомненного, бескорыстного благородства.