Таинства Крещенияи Евхаристии

ЕЩЕ РАЗ О ЕРЕТИЧЕСКИХ ЗАБЛУЖДЕНИЯХ

ПРОФЕССОРА МДА А.И. ОСИПОВА

О ложных взглядах Осипова А.И. на

Таинства Крещенияи Евхаристии

I.Статья г-на Осипова под названием «Евха­ристия и священство» вызывает у нас чувство глубокого беспокойства. Есть ошибки, которые могут повлиять на всю духовную жизнь челове­ка, извратить и исказить ее, лишить человека богообщения и поставить под угрозу его вечное спасение. Господь сказал иудеям: Аминь, аминь говорю вам, кто не ест Плоти Сына Человече­ского и не пьет Крови Его не имеет жизни в се­бе (Ин. 6, 53). «Аминь» — означает «истинно»; «аминь», сказанное Самой Истиной, означает, что слово непреложно, что оно не имеет относи­тельного, метафорического или символического характера, что оно сказано в прямом и абсолют­ном значении.

Господь указывал здесь на Таинство Причащения. Многие из иудеев после слов Спасителя отошли от Него, среди них были даже прежние ученики Христа; они говорили: Жестоко это слово (Ин. 6, 60), - то же, что, в сущности, повторяют современные протестанты, желая видеть в Причастии только религиозную символику, т.е. связь, а не действи­тельность. Апостол Павел пишет о недостойном причащении тех, кто не разумеет Тела и Крови Христа(1 Кор. 11, 29), т.е. не верит в то, что он причащается истинного Тела и истинной Крови Христа Спасителя, - эти люди болеют и уми­рают.

Но так как не все недостойно причащающиеся, т.е. без нужной веры, болеют и преждевременно умирают, то нам позволено думать, что эти слова указывают на самую глубокую болезнь - бо­лезнь души, и на самую страшную смерть, вечную смерть - отлучение от Бога. Поэтому статья профессора Осипова в силу своих крайне негативных по­следствий для студентов академий и читателей требует самого серьезного рассмотрения.

Вопрос о Евхаристии является вопросом жиз­ни и смерти, а не частных богословских мнений. Поэтому чувство долга, священнического долга человека, который в течение многих лет совершал Евхаристию и причащал людей Телом и Кровью Христа, заставляет нас взяться за этот труд. Что­бы нас не упрекнули в интерпретации текста г-на Осипова, мы будем придерживаться последова­тельности его статьи.

Господин Осипов пишет: «Мы обратили вни­мание, что Таинство Крещения по своей внешней стороне и по существу внешней стороны не очень отличается от омовений или «баптизо», которое мы находим в других религиях, в частности у кумранитов, где обряд омовения, с которым была связана мысль о душевно-телесном очищении Че­ловека, прослеживается достаточно очевидно и высказывается в их вероучительных документах, текстах».

Непонятно, что хотел сказать г-н Осипов, указывая на внешние сходства; без разъяснения самого этого принципа сходства создается впечатление о каком-то заимствовании. Но дело обстоит не так просто. Христианство ничего не заимство­вало у язычников. Их ритуалы, а также омовения кумранитов не послужили ни основанием, ни подра­жанием для Таинства Крещения. Здесь мы долж­ны коснуться вопроса природы символов, кото­рые существуют объективно, употребляются все­ми народам и являются как бы особым языком. Метафоры, иносказания и другие средства рече­вого изображения создает сам человек; а символы он берет из окружающей среды, они существуют вне его творчества, круг их ограничен, а характер их устойчив. Таким символом очищения является вода, и поэтому вопрос о внешней близости христианских обрядов и таинств с некоторыми ритуалами языч­ников и кумранитов, их внешняя близость, не имеет значения ни для генеалогии, ни для онтоло­гии христианских таинств. Кроме того, в языческих и иудейско - сектантских обрядах звучит эхо пер­вобытного предания. Вне этого принципа само указание на близость обрядов может привести читателя к рационалистическому взгляду: христиан­ские таинства будут восприниматься как рефор­мация языческих обрядов, их приспособление для нового содержания. Но на самом деле даже фор­мальное сходство не так близко, как представляет это г-н Осипов. Структура и молитвы Таинства Крещения как раз в корне отличаются от ритуа­лов других религий. Единственное сходство - это употребление воды как очищающей стихии.

Далее г-н Осипов продолжает: «Тем не менее, существенная разница между нашими Таинствами и языческими очевидна».

В чем г-н Осипов видит эту «существенную разницу»? Он пишет: «Глав­ное заключается в том, что в языческих мистери­ях и различных таинственных сакраментальных церемониях сам этот факт, само это действие но­сило магический характер, т.е. оно действовало независимо от того, в каком состоянии, нравст­венном, духовном, находится данный человек».

Довольно плоский взгляд на античную религию и античную культуру. В мистериях язычник искал удовлетворения своих религиозных чувств, хотя бы в виде глубо­ких психологических переживаний. Мистерии, и сопряженные с ними ритуалы, призваны были вы­звать у человека состояние, называемое катарси­сом,— это эмоциональное напряжение, доведен­ное до высокой степени, которое субъективно вос­принималось как очищение. Другой вопрос, что человек в мистериях не мог получить того, чего искал; но говорить о механичности и магизме об­рядов, не зависящих «от нравственного, духовно­го состояния человека», это значит мыслить дилетантски и примитивно.

По мнению г-на Осипова, главная граница между языческими ритуалами и христианскими таинствами и обрядами состоит в том, что язычник немало не заботится о своем ду­шевно-нравственном состоянии, а всецело полага­ется на механичность обрядов; а христианин принимает таинства сознательно, нравственно приго­товляя себя к ним. Таким образом, главная разница здесь, по г-ну Осипову, субъективное состояние человека. Это чем-то напоминает критику церков­ной литургики со стороны протестантских сект, которые ставят знак равенства между объективно­стью и механичностью таинств и обрядов. Ма­гизм язычества заключался в том, что язычник обращался к демоническому миру, а вовсе не в том, что язычники считали, что душевное состоя­ние человека не имеет отношения к религии.

Далее он говорит: «В частности, касаясь Та­инства Крещения, мы обратим внимание на то, что в христианстве первичным смыслом Таинства Крещения является именно идея рождения, ново­го рождения человека, может быть даже более важного, чем само рождение, телесное рождение человека».

Прекрасные слова. Сам Господь назвал Кре­щение рождением водой и Духом Святым. Рожде­ние — это новое бытие. Христианин, получая прощение первородного греха и личных грехов, возрождается внутренне, разрывается метафизи­ческий союз человека с демоном, он вступает в союз с Христом. Святые Отцы пишут о том, что у некрещеного человека в глубинах его души пребывают невидимо демонические силы, а у крещенного - благодать, и теперь демон дейст­вует на него не изнутри, а извне. Рождение - это вхождение в новую жизненную среду и взаи­модействие с ней. Человек через благодать Кре­щения входит в Церковь, становится частицей духовного Тела Христа Спасителя («Церковь - Тело Христа»); через земную Церковь, единую с небесной, он входит в общение с ангелами и свя­тыми, он становится новым творением.

Что же, по г-ну Осипову, означает пакибы­тие - новое рождение? - «Это рождение заключа­ется в том, что таинственно человеку, принимаю­щему это Таинство с верой и благоговением, все­вается некое новое семя Христово, духовное семя нового человека».

Здесь несколько интересных для нас мыслей. Во-первых, он пишет: «Это рож­дение (т.е. Крещение) заключается...» само сло­во «заключается» означает «ограничивается» или указывает на главную цель и сущность данного явления, «...таинственно человеку, принимаю­щему это Таинство с верой и благоговением...». Здесь подчеркивается субъективное отношение человека к таинству, но не оговаривается, что младенцу усваивается «вера и благоговение» родителей и крестных. Разумеется, г-н Осипов не может останавливаться на всех случаях, но дело в том, что он высказывает взгляды, что Крещение младенцев не желательно, вопреки постановле­нию Карфагенского собора, так как Крещение младенцев не соответствует его концепции, где Таинство зависит от субъективного состояния че­ловека, по крайней мере, это состояние является приматом Таинства.

Далее он пишет: «...человеку всевается некое новое семя Христово, духовное семя нового чело­века».

Значит, здесь подразумевается не рождение в новую жизнь, а только зарождение новой жиз­ни, оплодотворение человеческой души, некий по­тенциал, который дается при Крещении. По Еван­гелию, Крещение — это рождение в новую жизнь, в пакибытие. По г-ну Осипову, это не рождение, а только зародыш новой жизни. Что такое «семя Христово»,— он не объясняет. Скорее всего, это искра благодати, которая впадает в душу челове­ка, при этом не делает его новым творением, а помогает субъективным личным усилиям человека стать новым созданием, т.е. родиться вновь. Поэтому Крещение для г-на Осипова превращается в некий духовный залог, а в момент Крещения с че­ловеком ничего особенного не происходит.

Те, кто участвуют в Таинствах, знают, что Та­инство - это не только семя, брошенное в землю, которое произрастает постепенно, они чувствуют благодать, сходящую на них во время Таинства, и переживают его, как новое, ни с чем не сравни­мое состояние. Человек изумляется благодати Божией, дару Его милосердия; он ощущает тотчас свое обновление, он чувствует, что вступил в но­вые, более близкие отношения с Божеством, он чувствует изменение, происходящее в его душе и теле. Между тем, г-н Осипов считает, что Таинст­во это только надежда на будущее, на то, что семя даст колос, а брошенная искра загорится. Таинство - это встреча с Христом, а не первая веха на пути. Таинство это блаженное настоя­щее, а не возможное будущее. Поэтому Таинство Крещения - духовное рождение, а не зачатие, о котором говорит г-н Осипов. Верно то, что дей­ствие благодати в человеке зависит от его жизни и веры, но само Таинство как схождение благода­ти - объективно и не может быть поставлено в полную зависимость от личных переживаний.

Далее г-н Осипов пишет: «Я вам приводил целый ряд святоотеческих высказываний, кото­рые красноречиво говорят о том, что происходит рождение нового человека».

Нет, г-н Осипов во­все не говорил о рождении, он говорил о зачатии духовным семенем, для которого необходим про­должительный, метафористически говоря, внут­риутробный период, чтобы оно окончилось или рождением или смертью.

Он продолжает: «Чем оно обусловлено? Обусловлено не просто совершением, внешним совершением священнодейст­вия, нет-нет, помните, что говорил св. великий патриарх Иерусалимский Кирилл: "Если ты ли­цемеришь, то люди тебя крестят, а Дух Святой крестить не будет"».

Проповеди святителя Кирилла Иерусалимского но­сят преимущественно нравственный характер. Это катехизаторские поучения для оглашенных, готовящихся к крещению. Святитель Кирилл при­зывает оглашенных принять это Таинство после внутреннего приготовления, но употребляет здесь метафорический язык и определенную гиперболи­зацию. В противном случае, надо сказать, что че­ловек, сознательно и добровольно решившийся принять крещение, но недостаточно внутренне подготовленный к этому, останется некрещеным, Таинство Крещения не совершится над ним, а все священнодействие останется внешним и даже призрачным.

Но, во-первых, для определения внутреннего состояния человека не существует твердых крите­риев: чем более нравственен человек, тем более критичен он к себе. Апостолы считали свою веру недостаточной и просили: Господи, умножь в нас веру (Лк. 17, 5), тогда как человек, живущий страстной и греховной жизнью и только по временам вспоминающий о Боге, может ставить свою веру в пример другим. То же самое происходит в нравственных самооценках. Приведем такой пример. Человек под влиянием своих близких, но не подготовившись вну­тренне, принял крещение; затем он стал церков­ным христианином, стал посещать богослужения, читать религиозную литературу и осознал необ­ходимость таинств. Каким он должен себя счи­тать: крещеным или некрещеным, что ему делать тогда? По концепции г-на Осипова он не был крещен, значит должен готовиться к новому кре­щению. Но в Символе Веры мы исповедуем одно крещение, а святой Иоанн Дамаскин пишет: «Все, которые, будучи крещены во Имя Отца, и Сына, и Святого Духа снова перекрещиваются, все таковые снова распинают Христа». (св.Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Книга IV)

Если такой человек, крестившийся без долж­ного внутреннего расположения, не крестился снова уже с большой верой и подготовкой, то он будет постоянно сомневаться: христианин он или нет, и в таком душевном смятении приступать к Евхаристии. А если он примет вновь крещение, то опять будет мучиться мыслью, что он этим по­ступком нарушил Символ Веры и, более того, - распял Христа. Что же в таком случае предлага­ет делать ему г-н Осипов? Наилучший выход: если такой человек не поверит учению г-на Оси­пова.

Далее он пишет: «Если мы коснемся других Таинств, то еще более сильным оказывается ут­верждение откровений».

Возможно, г-н Осипов хотел сказать «свидетельство Откровения», во всяком случае г-н Осипов должен был прокоррек­тировать свой текст, прежде чем напечатать его и поставить читателя перед филологическими несуразностями.

Далее он продолжает: «В Таинстве человек соприкасается с Самим Богом. С каким же чувст­вом, с каким душевным настроением должен приступать человек к каждому Таинству? Не к свя­щеннодействию просто мы приступаем, а к Само­му Богу, присутствующему и действующему в нас через это священнодействие, т.е. никакие священ­нодействия, которые мы называем Таинствами, не совершаются сами собой, и католическое учение «операто» — это неверное учение. Не в силу со­вершенного действия Господь посылает опреде­ленный дар Святаго Духа, а лишь тогда, когда есть соответствующий отклик человека».

Что значат слова: «...никакие священнодейст­вия, которые мы называем Таинствами, не совер­шаются сами собой»? Разумеется, никакие священнодействия не могут совершаться сами собой, их совершает священнослужитель и в них участ­вует человек, принимающий таинства. Мы вовсе не сравниваем обряды и таинства с механическим действием, подобным движению бумажных китай­ских мельниц, да и то они не вращаются сами — их двигает ветер. Мы не согласны с католическим «операто» не потому, что оно говорит об объек­тивности таинств, а потому, что дает возмож­ность к различным злоупотреблениям, а именно, совершению таинств вопреки воле человека.

Он пишет: «Не в силу совершенного действия Гос­подь посылает определенный дар Св. Духа, а лишь тогда, когда есть соответствующий отклик человека».

Приведем пример, который волнует многих. Если священник или епископ принял хирото­нию недостойно, то получил он благодать Духа Святого или нет? Если нет, то какая гарантия, что священник, у которого мы хотим исповедо­ваться и причащаться, был достоин рукополо­жения? В противном случае, не приняв Духа Святого, он не может совершать таинства. Тог­да мы будем в состоянии постоянной неопреде­ленности и колебаний: у какого же священника нам надо причащаться, какого епископа нам на­до избегать.

Между тем, Церковь исключает эти сомне­ния учением о том, что таинства имеют объектив­ный характер, но человек будет судим за недостойное принятие благодати. Поэтому концепция г-на Осипова кажется нам отклонением в сторо­ну протестантского субъективизма. Логично, что г-н Осипов, исходя из этой концепции, не одоб­ряет крещения детей, вопреки постановлениям Карфагенского собора, и разделяет протестантский оптимизм, что если младенцы не нуждают­ся в крещении, то значит, несмотря на первород­ный грех, они в случае смерти будут в числе спа­сенных.

Господин Осипов пишет: «А вы знаете как глубоко вкоренился этот взгляд на то, что мож­но совершить Таинство независимо от человека. Вспомните нашу историю России. Как часто мы видим случаи,— возьмите того же Ивана Грозно­го, — когда жена не угодна. Куда ее? В монастырь. Не важно хочет или не хочет. Постригли ее, все, никуда не денешься». (Монашеский постриг не таинство Церкви, - а обряд посвящения. Но на этой ошибке не будем останавливаться. А.Р.)

Господин Осипов должен знать, что Право­славная Церковь не признает монашеского пост­рига, совершаемого насильно. Сам чин постриже­ния в монашество содержит в себе трехкратное подтверждение, что человек принимает его добро­вольно. Господин Осипов путает произвол тира­нов с голосом Церкви. Приведем такой пример. Царь Василий Шуйский был пострижен в мона­шество насильно восставшими царедворцами. При постриге он молчал, а один из бояр давал за него ответы. Св. Патриарх Гермоген выразил взгляд Церкви на это беззаконие; он всенародно заявил, что насильно постриженный не является мона­хом, а тот боярин, который давал за царя ответы, связал себя монашескими клятвами.

Нам кажется, что г-н Осипов хочет искусст­венно связать Православие с католицизмом, что­бы под видом критики католицизма осуждать не­угодное ему положение в Православии и стилизиро­вать протестантские уклонения под учение Церк­ви и Святых Отцов.

 

II. Православное учение о Евхаристии зани­мает особое место в сотериологии, догматическом и нравственном богословии, а также в экклесиологии и аскетике. Евхаристия - это высшее из таинств, это главное условие и действенная сила для обожения человека, живущего на земле. По отношению к другим таинствам Евхаристию на­зывают солнцем в сравнении со звездами. Прича­щение является центром духовной жизни христи­анина. Без таинства Евхаристии невозможно спа­сение.

Необходимость Евхаристии подтверждают слова Христа: Кто не ест Тело Мое и не пьет Кровь Мою, не имеет жизни в себе (Ин. 6, 53). Но еще хуже, чем сознательное уклонение от При­частия, является участие в этом таинстве без ве­ры. Апостол Павел свидетельствует, что такие люди бывают наказаны не только в вечной, но и в земной жизни: здесь - болезнями и преждевременной смертью, а в вечности - отлучением от Христа. Это те, кто принимают Причастие как простой хлеб, не рассуждая, что это есть Тело Христово.

К нашему удивлению, в числе людей, не ве­рующих, что во время евхаристического канона совершается пресуществление или преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Спасителя, оказал­ся профессор Осипов. Он считает, что хлеб и вино остаются ви­ном и хлебом после литургического священнодей­ствия, но Христос берет их в Свою Божественную Ипостась и тем освящает их. Это богословское «от­крытие» г-н Осипов хочет представить как учение Православной Церкви, а не как авангардистский эксперимент.

Господин Осипов приводит мнение некото­рых католических богословов и протестантов, а затем свою собственную концепцию, которая, по нашему мнению, является пагубной ошибкой, не согласуется с Православием и содержит в себе це­лый узел внутренних противоречий. В католициз­ме г-н Осипов видит физикальный подход к со­вершению Евхаристии, где таинства становятся аналогичными химической реакции или алхими­ческому процессу превращения одних элементов в другие. Разумеется, г-н Осипов порицает такой плоский биологизм. Мы должны отметить, что он часто прибегает к следующему при­ему: то, что ему не нравится в Православии, он стилизирует под католицизм и старается дискредитировать неугодные ему взгляды под видом борь­бы с католицизмом. Затем г-н Осипов интерпретирует философ­ские взгляды католических схоластов, но при этом допускает грубейшую терминологическую ошибку. Он, например, объясняет термин «акци­денция» как видимое свойство предмета, доступ­ное для наших чувств. Между тем католические схоласты XIII столетия, а задолго до них св. Ио­анн Дамаскин, пользовались логикой Аристоте­ля, где акциденция означает совсем другое, а именно, несущественные, случайные, неустойчи­вые, временные свойства, без которых природа определяемого предмета не меняется. Католичес­кие теологи эпохи позднего средневековья и ре­нессанса скрупулезно изучали труды Аристоте­ля. Среди них даже раздавались голоса, чтобы католическая церковь объявила Аристотеля бла­женным, так что авторитет Аристотеля был не­зыблем.

В другом месте г-н Осипов так же неверно объяснил субстанцию - как сущность, скрытую от наших чувств, вроде кантовской «вещи в се­бе». Между тем, субстанция означает природу с присущими ей устойчивыми свойствами и качест­вами. Мы советуем г-ну Осипову справиться на­счет терминов «субстанция» и «акциденция» в «Философских главах» преподобного Иоанна Дамаскина.

 

III. Нас беспокоит односторонний, субъективистский взгляд г-на Осипова на таинства. Нам кажется, что в своем увлечении или же под предлогом борьбы с католическим учением о таинствах, которое сводит к минимуму участие человеческой личности в таин­ствах, и превращает таинства в определенную ду­ховную механику, он переходит ту границу, кото­рая отделяет Православие от протестантизма и преуменьшает объективную сторону таинства, что характерно для всех реформаторов. Но где критерий достоинства для участия в таинствах? Люди нравственные чаще всего счи­тают себя недостойными, и веру свою скудной, даже больше: чем нравственнее человек, тем он критичнее к себе, между тем, как страстный и гордый человек считает себя вполне достойным Бога. Где г-н Осипов нашел объективные крите­рии и ориентиры, что так смело может утверж­дать, когда совершается, а когда не совершается таинство?

Апостол Павел, предостерегая людей от недо­стойного причастия, имел здесь в виду веру в то, что причастник принимает Тело и Кровь Христо­во, это он называл «разумением», т.е. догматом Евхаристии. Нам кажется, что здесь г-н Осипов пытается бросить тень на постановление Карфа­генского собора, повелевающего крестить младенцев, хотя в крещении младенцев присутствует ве­ра их родителей, крестных и самой Церкви.

Небрежность речи приводит г-на Осипова к какой-то странной тавтологии; он говорит о «ха­рактере существования бытия», между тем, как «существование» и «бытие» — синонимы. Это все равно, что говорить о бытии бытия или о су­ществовании существования. Богословие требует стилистической точности. Филологическая бес­помощность делает такие словосочетания абрака­даброй для многих читателей. Нас также настораживают вступительные слова г-на Осипова: «Речь идет не о каком-нибудь величайшем Таин­стве, а о Таинстве Евхаристии». Святые как раз называли Евхаристию величайшем из таинств, а святой Дионисий Ареопагит - «таинством таинств». Здесь г-н Осипов нечаянно выдает себя. Для не­го Евхаристия не величайшее таинство, не центр духовной жизни, - а материал для реформации.

Господин Осипов прибегает к психологичес­ким аргументам. Под видом борьбы с католичес­ким влиянием и очищения Православия от католического налета он просто-напросто спекулирует настороженностью православных по отношению к католической агрессии на всех уровнях. Затем, стилизируя Православие под католицизм, он под прикрытием словесного шума начинает дискреди­тацию самого Православия, клянясь в верности ему. Это обычный прием популистов кричать: «Держи вора».

Второй психологический прием г-на Осипова заключается в том, что он говорит: если в Чаше - Тело и Кровь, то причащающиеся - людоеды. Он рассказывает о какой-то нервной даме, кото­рая пришла от этой мысли в ужас. Мы думаем, что эта дама, если она вообще существует, должна была бы обратиться с подобным вопросом к своему духовнику и получить от него ответ, но, впрочем, это дело ее вкуса. Нас удивляет другое: почему профессор богословия не объяснил ей, что мы не причащаемся - я прошу прощения за та­кое сравнение - не кусками мяса Христа, а что в каждой частице этого таинственного Тела пребы­вает Весь Христос - Телом, Душою и Божест­вом, Который невидимо соединяется с душой и телом причастника, что это - тайна и в тоже время высшая реалия, что священнодействие нельзя сра­внить по аналогии мясником, который режет кус­ки убитого существа на части. В каждой частице Тела и в каждой капле Крови - Живой Христос.

Нам хочется привести маленький пример. Ес­ли бы нервная дама попала в аварию и очутилась в больнице, где ей сказали бы о необходимости перелить человеческую кровь в ее вену, чтобы ос­таться живой, то она схватилась бы за эту воз­можность, как за спасательный круг, не возражая врачам и не говоря им, что переливание крови - это вариант антропофагии. Скорее она пришла бы в ужас, если бы в больнице не оказалось до­норской крови.

Господин Осипов опровергает один из важ­нейших сотериологических догматов - превра­щение хлеба и вина на Литургии в Тело и Кровь Спасителя. Он выступает с теорией о соединении хлеба и вина с Ипостасью Христа, при котором они не превращаются в Тело и Кровь, а остаются тем же хлебом и вином, толь­ко соединенными с Ипостасью Бога Слова. Мы перейдем ниже к этому вопросу, а теперь скажем, что в некоторых протестантских деноминациях, которые решительно отвергают пресуществление или, если угодно, преложение Святых Даров, также допускается символически называть их Те­лом и Кровью Христа. И там есть своеобразная вера, что хлеб и вино соединены с Христом: у од­них, что Христос проницает хлеб Своими энерги­ями; у других, что Христос соединен с хлебом по­средством субъективной веры человека и т.д. Поэтому все объяснения г-на Осипова явля­ются неверием в реальность Тела и Крови Хрис­та, находящегося на дискосе и в Чаше, - креном в сторону протестантизма: Евхаристические Дары остаются символами Причастия, а название их Телом и Кровью - метафорами. У православных Причастие - это онтология бытия; у протестантов - это образ, метафорически, условно и отно­сительно соединенный с Христом при определен­ных условиях.

У Владимира Соловьева есть одно произведе­ние, которое выделяется из его обычной гностиче­ской эклектики, - последнее произведение, кото­рое он написал перед смертью, как бы свое пока­яние. Я не принимаю его целиком, но там есть ха­рактерный эпизод. Антихрист, выступая перед христианами, всячески старается показать свою приверженность к православной вере, свое уваже­ние к его учению; он обещает свою помощь в де­ле земного устроения Церкви, но когда ему зада­ют вопрос: верит ли он, что Христос - Сын Божий, то антихрист замолкает, он не может дать ответа.

Как мы сказали, протестанты посредством словесных ухищрений могут называть иносказа­тельно и символически евхаристический хлеб Те­лом Христа. Но на прямой вопрос: верят ли они, что во время Евхаристии хлеб и вино прелагают­ся, превращаются в Тело и Кровь Христа истин­но, не метафорично, а реально и действительно, то они не смогут дать утвердительного ответа: или замолчат, или скажут, что не верят.

Священник в конце Литургии опускает час­тицы, вынутые из просфор за живых и мертвых в Чашу со словами: «Омый, Господи, грехи по­минавшихся зде, Кровью Твоею честною»,- той Кровью, которая была пролита на Голгофе, а те­перь находится в Чаше, а не вином, находив­шимся в какой-то непонятной связи с Ипостасью Христа. Только Кровь Христа может омыть че­ловеческие грехи и даровать небесное царство. Литургия - это проявление Голгофской Жерт­вы, это действие и таинственное отражение Гол­гофской Жертвы, только отражение идеальное, где образ тождественен Первообразу. В жертву Святой Троице приносятся Тело и Кровь Хрис­та: приносит ее Господь и приемлет Сам.

Господин Осипов говорит: «Господь усвояет в Свою Ипостась хлеб и вино», но усвоение это вовсе не жертва, тем более единосущная Голгофской Жертве. Никто не мог спасти человечество, кроме истинного Богочеловека - - Иисуса Христа. Докеты считали Голгофу мистификацией. Госпо­дин Осипов, несмотря на свою словесную изобре­тательность, не верит, что Евхаристия - это ре­альность Голгофской Жертвы, реальность именно потому, что в ней пребывает Живой Христос в Своем Истинном Теле и в Своей Истинной Кро­ви. Если хлеб и вино остаются хлебом и вином, какое бы иное освящение им не приписывалось, то Литургия превращается в мистификацию.

Господин Осипов говорит о ипостасном со­единении и вхождении в Ипостась Христа хлеба и вина. Это бессмыслица, что мы и попытаемся доказать. Только три Лица Божественной Ипос­таси неслитно и нераздельно пребывают в Друг Друге; а учение о принятии в Ипостась злака и плода («по-халкидонски») это или непонима­ние слова «Ипостась», или желание всеми спосо­бами доказать и оправдать свою концепцию. Во­площение Сына Божьего, как принятие в свою Ипостась человеческой природы, единственно и неповторимо, об этом говорят все Святые Отцы. Принятие в Ипостась Богочеловека хлеба и вина, вводит еще третью природу (Бог, человек, растение), и последователи г-на Осипова становятся «триофизитами».

 

IV. В Евангелии от Иоанна содержится речь Христа, обращенная к иудеям, где Господь откры­вает великую тайну Евхаристии - Причащения Его Телом и Кровью. Господь говорит: Я есмь Хлеб жизни(Ин. 6, 48); Я — Хлеб живой сшед­ший с небес. Ядущий Хлеб сей будет жить вовек. Хлеб же, который Я дам — есть Плоть Моя, ко­торую Я отдам за жизнь мира (Ин. 6, 51). Иудеи в неудомении стали спорить между собой, говоря: «Как Он может дать есть нам Плоть Свою?» (Ин. 6, 52).

Удивился этому также профессор Осипов и стал спорить, утверждая, что в таинстве евхаристии хлеб и вино не пресу­ществляется в Тело и Кровь Христа, а только входит в Его ипостась при этом он привел некор­ректный пример, до которого не могли додумать­ся современные Христу иудеи, а именно: дьякон, потребляющий Святые Дары после причащения народа, может опьянеть, если в чаше осталось много вина; подмигнув глазом в сторону читате­лей, он «поясняет» с усмешкой: «...об этом знают наши дьяконы». (Смотрите лекцию г-на Осипова «Евхаристия и священство»).

Если бы Христос говорил о Своей Плоти и Крови во время причащения иносказательно, то Он, разумеется, объяснил бы это иудеям, чтобы успокоить их. Но Христос продолжал Свою речь еще более категорично: Истинно, истинно гово­рю вам: если не будете есть плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную и Я его воскре­шу в последние день, ибо Плоть Моя и Кровь Моя истинное есть питие (Ин. 53, 55). Слова «аминь, аминь» (истинно, истинно), произнесенные Спасителем, исключают всякую возможность по­нимать и толковать Его учение о причащении Те­лом и Кровью иносказательно, символически. Он удостоверяет сказанные Им слова как аб­солютную, непреложную истину; и их надо при­нять с непоколебимой верой в Божественную не­изменную истину, не допускающую сомнений или словесных ухищрений и уверток. Не только для неверующих иудеев, но и для некоторых учеников Христа эти слова показались чем-то невероятным и неправдоподобным. Многие из учеников Его, слышавши то, говорили: «Какие странные слова, кто может это слушать!» Но Иисус зная Сам в Себе, что ученики Его ропщут на то, сказал им: «Это ли соблазняет вас?(Ин. 6, 60, 61).

Христос назвал сомнения в прямом и абсо­лютном значении Его слов о Причащении соблаз­ном, т.е. отступлением от веры и диавольским внушением. Господь да­лее объясняет причину такого соблазна: Дух животворит, плоть же не пользует немало. Слова, которые говорю вам суть дух и жизнь.

Беда в том, что профессор Осипов игнориро­вал духоносное учение о Евхаристии Святых От­цов от священномученика Игнатия Богоносца до святого праведного Иоанна Кронштадтского; он пренебрег Духом, пребывающим в творениях Святых Отцов и животво­рящим Церковь; он обратился к плоти, которая не пользует немало, т.е. к плотским рассуждениям.

Подобные пассажи, т.е. плотские рассужде­ния, можно в изобилии найти у протестантских те­ологов. В Евангелии написано, что после беседы Христа о причащении многие ученики отошли от Него и уже не ходили с Ним (Ин. 6, 66).

Не по­верил и г-н Осипов. Но если ученики поступили бо­лее прямодушно и отошли от Христа, то г-н Оси­пов сделал по-другому: он пришел в Духовную Академию и стал убеждать своих студентов — бу­дущих священников — и своих читателей в том, что Святые Дары — не Тело и Кровь Христа в прямом значении слова, что христиане не прича­щаются «существенно Тела и Крови Христа», иначе, по его мнению, само Причастие преврати­лось бы в антропофагию.

Господин Осипов бросает в лицо Церкви об­винение: «Если вы верите в пресуществление хле­ба и вина в Тело Христа, то вы людоеды». Это обвинение относится также к Святым Отцам, еди­нодушно и единогласно веровавшим в существен­ное преложение Святых Даров (особенно мы рекомендуем г-ну Осипову и его ученикам почитать дневники святого Иоанна Кронштадтского).

Когда-то Ярославский (Губельман) истеричес­ки кричал: «Патриаршия Православная Цер­ковь - это сифилистическая церковь», а те­перь г-н Осипов с доброй улыбкой называет ее «людоедской» в лице тех, кто верит в буквальное, полное, непреложное исполнение Божествен­ных слов Спасителя, написанных в Евангелии и произносимых священником во время Литургии: Сие есть Тело Мое... сия есть Кровь Моя.

На своих лекциях г-н Осипов не только от­вергает пресуществление Святых Даров, но называет веру в пресуществление «какой-то грубятиной» (его подлинные слова). Нам хочется надеяться, что это недоразумение, что лекция г-на Осипова или статья «Евхаристия и священство» написана не им, а его врагом — псевдо-Осиповым, но на это, к сожалению, надежды мало.

В своих лекциях, говоря о богослужении, Осипов повторяет странную фразу: «Не впадайте в магизм». Здесь звучит любимое обвинение про­тестантов против Православия. Вера в объектив­ное действие таинств и обрядов является не «ма­гизмом», а непременным условием для принятия благодати; неподготовленность или небрежность по отношению к святыне представляют собой не «магизм», как хочет внушить г-н Осипов, а ду­ховное хамство - личный грех человеческой во­ли. Вообще г-н Осипов, безосновательно отвер­гая христианское понимание мистики, а также разницу между православной и ложной (в том числе пантеистической) мистикой, спекулирует словом «магизм». Для него подача помянника в алтарь - магизм, невнимательная молитва - то­же магизм. Следует помнить, что Лев Толстой (по выражению св. Иоанна Кронштадтского «злейший из еретиков») называл церковные об­ряды «колдовством».

Может быть, г-ну Осипову мое письмо пока­жется резким, но разве это может сравниться с возмутительным обвинением меня в людоедстве, которое г-н Осипов предъявил не персонально мне, а вообще тем, кто верит в истинное пресуществление Святых Даров и причащается с этой верой?

 

V. Субстанция познается через ее атрибуты, хотя не исчерпывается ими. Устойчивые свойства, характеризую­щие природу предмета, называются субстанциальными, а случайные или временные, присутст­вие или отсутствие которых не вызывает измене­ния самой природы, - акцидентальными. Определение, которое дает г-н Осипов субстанции и акциденции, относится к ноумену и феномену. Если это не простая ошибка, то возникает предложение, что г-н Осипов умышленно искажает философскую терминологию, берущую начало в древней античности, для дальнейшей аргумента­ции своей концепции.

Господин Осипов, цитируя святителя Афанасия Ве­ликого: «...Дух Святой отличен от единства тварного бытия», понимает единство как единосущность всего сотворенного, того, что находится во времени и пространстве, того, что подчинено оп­ределенным, всеобщим для материального мира космическим законам. Дух Святой как Божест­венная Ипостась внепространственен, вневременен, Он - Творец вечности и времени, Который пребывает Весь во всем и Весь выше всего; Он в существе Своем надмирен, а в божественных свой­ствах и действиях пребывает в мире. Это можно также сказать о всех Лицах Святой Троицы. Гос­подин Осипов делает логически неправильный вывод, а именно, единство бытия, т.е. обуслов­ленность законами созданного Богом мира, он рассматривает как единство сущностей, т.е. для него все мироздание - это единая субстанция.

Святые Отцы даже в человеке различали две субстанции: духовную и материальную в одном лице, которое называли человеческой плотью. Напротив, в мире мы видим разнообразие суб­станций, которые представляют собой иерархию сотворенных существ. Оказывается, искажение термина «субстанция» г-ну Осипову все-таки пона­добилось. Здесь г-н Осипов спутал понятие при­роды со строительным материалом природы, т.е. с таблицей элементов Менделеева, но сами по се­бе элементы еще не субстанция и еще не природа.

Упрекая католицизм в материализации поня­тия о таинствах, сам г-н Осипов в этом вопросе опускается до атомистического понятия субстан­ции. Это чем-то напоминает учение о всеединстве Владимира Соловьева, с той только разницей, что софиологи говорили о тварно - божественной при­роде софии, как основе сотворенного мира, а г-н Осипов переходит на атомизм. Между тем, суб­станция самого г-на Осипова — это вовсе не суб­станция электрона или аэробной бактерии (про­тив чего, я думаю, не будет возражать он сам). С другой стороны, учение о единосущности мира похоже на концепции вульгарного материализма, для которого все существующее - это динамич­ные комбинации материи. Я покорнейше прошу г-на Осипова внимательно прочитать «Философские главы» Иоанна Дамаскина, прежде чем вы­ступать перед аудиторией с богословскими сенса­циями.

Затем г-н Осипов интригующе заявляет, что он сообщит «более сильные вещи, написанные свт. Афанасием Великим»: «...Тело Христа, посколько имело Оно общую со всеми телами сущ­ность и было Телом человеческим, хотя по необы­чайному чуду образовалось из единой Девы, однако же, будучи смертным, по закону подобных тел подверглось смерти».

То и другое - общеизвестные истины: Хрис­тос воспринял всего человека, кроме греха. И в данном случае под человеческой природой Христа подразумевается человеческая душа и тело. Это - основа сотериологии, а не новость. Что ка­сается смертности Тела Христа, то вопрос об этом вызвал полемику в VI столетии. Христос добро­вольно подчинил Свою Плоть смерти, т.е. зако­нам человеческого естества, иначе Он не мог бы умереть как человек. Не понятно, что в этом уди­вило г-на Осипова и какой аргумент извлек из этого он для своей концепции.

Ошибочная интерпретация первого тезиса святого Афанасия и путаница в определении субстан­ции и акцинденции приводит г-на Осипова к мыс­ли о том, что если бы хлеб и вино во время Ев­харистии превращались бы в Тело Христово, то нам это ровно ничего не дало бы, так как Тело Христа «...ничем не отличалось от наших тел и ничем не отличается от сущности всего созданно­го тварного мира». Неужели г-н Осипов не пони­мает или не знает святоотеческого учения о том, что в Святых Тайнах пребывает весь Христос Своим Телом, Душой и Божеством? Я замечу: в православной литургике как раз акцентируется то, что Тело Христа живое, а не мертвое тело.

Господин Осипов считает, что пресуществле­ние Святых Даров в Тело и Кровь Христа означа­ет пресуществление в анатомический состав Тела Христа, единосущный (и то в умозрительной аб­стракции) любому человеческому телу; поэтому мы ничего не получили бы, прибавив к нашему те­лу еще такое же тело (элементы тела, ставшие пи­щей). Разумеется, г-н Осипов негодует на такую карикатуру Евхаристии, созданную им самим.

Господин Осипов пишет: «Если пытаться оп­ределить католическую точку зрения (на Таинст­во Евхаристии), то ее можно было бы назвать монофизитско-докетической».

Что касается монофизитства, оно здесь совсем не при чем, так как говорит о единой природе Богочеловека и к данно­му вопросу никакого отношения не имеет. Что же касается докетов, то они учили о призрачном явлении Христа; не об обмане наших чувств, а о замене воплощения мистификацией. Характер­но, что некоторые секты учат о будущем прише­ствии Христа в эфирном теле. Если, по мнению г-на Осипова, вера в пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христа это вера не в вели­кое Таинство, а обман зрения, когда не видят то, что есть на самом деле, то это скорее похоже на антидокетизм.

Но к чему приводит концепция г-на Осипо­ва? К тому, что евхаристический хлеб был вос­принят неслитно, неразлучно, неизменно в Боже­ственную благодать; Сын Божий восприял чело­веческую природу в Свою Ипостась и стал Бого­человеком. Если так же, как утверждает г-н Осипов, Он воспримет евхаристический хлеб («по-халкидонски») в Свою Ипостась, то станет Бого-человеко-злаком. Вот до какого абсурда доводят людей богословские эксперименты. Мало того, что г-н Осипов, смело зайдя в зазеркалье фило­софии, не мог отличить субстанцию от ноумена и акциденцию от феномена, он еще предложил сво­им читателям и слушателям учение о трехприродной Ипостаси Христа: божественной приро­ды, человеческой природы и растительной при­роды...

Монофизиты отвергли постановление Халкидонского собора. Господин Осипов решил исполь­зовать халкидонское определение для опроверже­ния Таинства Евхаристии. Господь говорит: Сие есть Тело Мое (Мф. 26, 26), взяв в Свои руки хлеб. Слово Истины не может стать относительным, метафорическим, речевым средством. Хрис­тос не сказал: «Этот хлеб соединен со Мной» (не­которые протестантские деноминации верят, что евхаристический хлеб соединен с Христом по­средством благодати — энергии Христа, прони­зывающей этот хлеб); Христос не сказал, что Он берет хлеб и вино, налитое в Чашу, в Свою Бо­жественную Ипостась, Он сказал прямо в самом полном и совершенном смысле: «Это Тело и это Кровь Моя».

Эти слова вместе с призыванием Духа Святого явились кульминацией Евхаристии, вечной бо­жественной печатью, которой Церковь освящает и запечатлевает евхаристические дары. Священник перед причащением народа, держа евхаристичес­кую Чашу в руке, произносит молитву: «...еще ве­рую яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честная Кровь Твоя». Только человек, разделяющий эту веру, может приступить к При­частию, воспринять Христа, получить освящение благодатью. В противном случае он причастится в суд и в осуждение.

По мнению г-на Осипова, священник должен сказать: «Сие есть хлеб и вино, только соединен­ные с Христом, а не истинные Тело и Кровь Спасителя». Кальвин считал Причащение воспомина­нием о Тайной Вечери; Лютер ставил Причащение в зависимость от личной веры причащающего, отрицая объективную реальность Таинства. Госпо­дин Осипов создал собственную теорию о том, что преложение евхаристических даров в Тело и Кровь Христа не происходит, но они неразлучно, нераздельно, неслиянно, неизменно и навечно со­единяются со Второй Божественной Ипостасью, следовательно Божественная Ипостась становит­ся трехприродной.

Может быть, г-ну Осипову понадобилось из­вратить понятие субстанции, чтобы незаметно протащить свою идею о субстанциональном един­стве всего сотворенного, а затем выдвинуть еще какую-нибудь революционную теорию, вроде то­го, что Сын Божий через Свою человеческую Плоть, единосущную со всем остальным творени­ем, ввел весь космос в Свою Божественную Ипостась и спас ее, как у гностиков Христос - эон спа­сает ахамот-софию.

В целях популизма своих идей г-н Осипов на­зывает учение о преложении Святых Даров като­лическим. Борясь с Православием, он в целях ма­скировки утверждает, что борется с католициз­мом. Я повторяюсь, потому что надо помнить о его полемическом приеме.

Господин Осипов говорит, что вера в то, что хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа (т.е. вера всей Церкви),— это вера в какие-то алхимические превращения, что при такой вере Та­инство Причастия становится магизмом, т.е. чем-то сродным демонизму. Он утверждает, что эта вера, которую исповедует каждый причастник, всего-навсего грубое католическое понимание: «...это грубятина, просто невероятнейшая, кото­рой приходится только удивляться...» Мы удив­ляемся не только новаторству г-на Осипова, но также жаргону, на котором он говорит о священ­ных предметах.

Это не единственный «перл» богословской стилистики, он пишет: «Неужели вот так и в Цар­ствие Божие можно завести, раз - и захлопнуть двери, не выскочишь оттуда, прямо красота...» Что это, цитата из журнала «Безбожник» или по­черк газеты «Московский комсомолец»? Оказы­вается, это ухарские выражения из лекции преподавателя Основного богословия…

Профессора до­революционных духовных академий отличались глубоким знанием классического русского языка и их произведения с формальной стороны можно было рассматривать как образцы стилистики. Те­перь мы видим деградацию языка, которая явля­ется отражением деградации мышления, так как язык представляет собой как бы тело мысли.

И, все-таки, мне хочется сказать, что когда г-н Осипов приходит к Причастию и слышит слова священника: «Причащается раб Божий Алексий честнаго Тела и Крови Христовой», то он, как принципиальный человек, должен заявить: «Нет, я причащаюсь хлебом и вином, соединенными с Телом и Кровью Христа, и только в этом отноше­нии могу назвать их Телом и Кровью Христо­вым, а реальное преложение их в Тело и Кровь я отрицаю».

Евхаристическую концепцию г-на Осипова нельзя рассматривать как частное мнение — это догматическая ошибка, которая может лишить человека вечной жизни. А так как студенты г-на Осипова будущие священники, то они будут впос­ледствии совершать Евхаристию без необходимой веры, что причащаются сами и причащают других истинного, реального, несомненного Тела Христа Спасителя. Так что это экклесиологическое нова­торство может обернуться непоправимой бедой для многих.

Нас также удивило, что г-н Осипов в своей лекции - статье ссылается на Евсевия Кесарийского, одного из виднейших лидеров ариан, и даже называет его святым. Что это — ошибка или своеобразное понятие святости?

Мне хотелось бы сделать еще некоторые вто­ростепенные замечания, а именно: г-н Осипов считает, что языческие жертвоприношения заключались в простои прагматике, что «жертва все равно будет иметь искупительный, выкупной ха­рактер, за грехи надо платить». Но большинство языческих жертв вовсе не было связано с греха­ми; это были просительные жертвы о помощи бо­гов в определенном деле, благодарственные, по случаю благополучного похода, счастливого окон­чания дела и т.д. Некоторые языческие жертвы носили магический, оккультный характер и явля­лись средством для того, чтобы узнать будущее. Затем хочется сказать, что слова «искупитель­ный» и «выкупной» — это одно и то же, т.е. сло­весная тавтология, а не указание на различные характеры жертвы.

Господин Осипов пишет: «...в язычестве все просто». Нет, в язычестве, как во всякой духов­ной лжи, все запутано и сложно. В язычестве участвуют демонические силы, там соединены ос­татки древних преданий еще монотеистического периода, смешанные с поздней мифологией; там искусство, достигшее высокого совершенства, и наряду с этим цинизм и сладострастие, возведен­ное в культ; там религиозные интуиции людей искали своего удовлетворения в мистериях — и не находили ответа.

В языческом мире возникли великие фило­софские системы, которые поставили перед чело­вечеством те проблемы, которые до сих пор варьируются в философии. В язычестве человек мог понять свое бессилие и ждал нового откровения. Отношение язычников к своим божествам, в том числе жертвоприношения, как своеобразный язык общения с богами-демонами, и в то же вре­мя какая-то генетическая память о том, что жерт­вой будет спасен мир — это все не так «все про­сто», как представляется г-ну Осипову.

Нам хочется также сказать, что слово «пре­существление», против которого так ополчился г-н Осипов, встречается в догматических посла­ниях и может иметь в контексте православного богословия другое семантическое значение, чем - то, которое оно получило в католицизме. Здесь дело не в слове, не в термине, а в том, в каком объеме мы понимаем слово «сущность»: в визу­альном, подлежащем фиксации наших сенсор­ных чувств, философско-абстрактном или мисти­ческом. Когда евхаристические дары претворя­ются в Тело и Кровь Христа, то они становятся уже не сущностью, а, согласно Дионисию Ареопагиту, сверхсущностью и относятся к сверхкате­гориальному плану.

Я согласен, что слова «преложение», «пре­творение» более соответствуют самому духу Ли­тургии, но считаю, что у нас нет оснований про­тивопоставлять их термину «пресуществление», так как все они указывают на единое действие: хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа.

Апостол Иоанн Богослов обличал докетов - тех еретиков, которые считали, что Голгофская Жертва это религиозное представление, величественная картина, мистерия, соединяющая чело­века с Богом, но не действительность. Если на Ли­тургии не происходит превращение хлеба и вина в Тело и Кровь Христа, то она принимает характер театрального представления древних мистерий, где язычники посредством ритуальной пищи, про­изношения таинственных имен и т.д. пытались войти в общение со своими богами. Пребывание Христа в Святых Тайнах - не метафора, а реалия, мы бы сказали сверхреалия. Дары могут условно на­зваться Телом и Кровью не по своей сущности, а по связи с Ипостасью Сына Божиего. Но ведь символ это тоже связь с символизируемым. Са­мо слово «символ» переводится как «знак» и как «связь». Но Православие не признает никакого опосредованного отношения между освященными Дарами и Христом, это непосредственное отноше­ние: в Святых Дарах — Сам Христос.

Священник говорит на Литургии: «...прино­сится в жертву Агнец Божий, вземший грехи ми­ра за жизнь мира и спасение». Эту жертву Тела и Крови Христа приносит Сам Христос Святой Троице; Он приносит, принимает и раздает. Тело и Кровь Христа - это бесценная Жертва и высшее освящение для христиан. Разве может хлеб и вино, не претворившиеся в Тело и Кровь, иметь такую же цену, как Жертва Христа? Мы позволим сказать, что без этого таинства мы сами не можем принести благодарность Богу за Его неисчисли­мые благодеяния. Поэтому без пресуществления, или, скажем более духовно, без преложения евхаристических даров Литургия перестает быть и жертвой и благодарением.

Искупительную жертву мог принести только один Христос; благодарственную жертву, равную искупительной, может принести также только один Христос. Сделать человека причастником Себе, т.е. ввести в единение с Собой, может толь­ко Сам Христос. Никто не мог заменить Христа на Кресте; Он в Евхаристии Тот же, что и на Гол­гофе. Святые Дары, как бы они не были связаны и соединены с Христом, не могут ввести нас в бесконечное поле высшего богообщения, если Христос не будет в них, если они не превратятся в Тело и Кровь Его.

Священник, причащая верующих, говорит: «Причащается раб Божий честнаго Тела и Кро­ви Христовой во оставление грехов и жизнь вечную». Вкушение хлеба и вина не может дать прощения грехов и небесного царства: они не могут стать жизнью вечной в самом человеке, не могут обожить его. Ветхозаветные иудеи прино­сили в храм первый сноп пшеницы и начатки от плодов, они благодарили Бога за земные блага и вспоминали о грядущем царстве Мессии. Еще более выразительным символом ожидаемого Спасителя было для иудеев вкушение пасхаль­ного агнца, но эти обряды и символы напомина­ли, указывали, но не освящали и не спасали. Только реальное присутствие Христа делает символ и прообраз действительностью.

Во всех таинствах происходит освящение, во всех действует благодать Духа Святого, все явля­ются каналами Духа Святого и связывают чело­века с Богом. Но Таинство Евхаристии отличает­ся от всех Таинств тем, что там пребывает живой Христос, не символически, не через соединение и связь с хлебом и вином, а пребывает в них, делая их Своим Телом и Кровью. Господь скрывал Свое Божество под покровом человеческой плоти, так как мир не мог бы вынести свет Божества. Те­перь Господь являет и скрывает Себя под покро­вом чувственного хлеба и вина.

Господин Осипов смеет говорить, что в таком случае происходит иллюзия и обман чувств. Но ведь в Ветхом Завете Господь скрывал Себя в го­рящей купине. Может ли г-н Осипов назвать это обманом чувств, т.е. что Моисей имел дело с при­зраком?

Бог явился Аврааму в виде трех Ангелов. Мо­жет ли г-н Осипов сказать, что это иллюзия, и Бог поступил с Авраамом, как иллюзионист? Бог явился пророку Илие в грозе и буре. Посмеет ли г-н Осипов сказать, что это материализированное представление о Боге? Я только хочу спросить у г-на Осипова: можно ли назвать феофанию мира­жом и призраком или это было реальным присут­ствием Божества, только в форме, доступной че­ловеку? Я думаю, что ответ ясен. Поэтому бого­словская невежливость (я не хочу употреблять более подходящего слова) может позволить себе сравнивать таинство с иллюзией. Без реального Христа нет ни Голгофы, ни Евхаристии, ни вос­кресения мертвых, ни вечной жизни для людей.

Еще раз повторю, г-н Осипов пишет, что евха­ристический хлеб и вино входят в Ипостась Бога, и сравнивает это с боговоплощением. Он забывает, что боговоплощение единственно и неповторимо, что второго Христа — Богочеловека не будет. Ипо­стась — это личность; как в личность может войти какой-либо иной предмет? Уже это абсурд. Вечное спасение есть вечное уподобление; но святые в веч­ном богообщении, в новых внутренних озарениях, в вечном приближении к Богу никогда не станут ипостасно равными Богу, даже Пресвятую Богоро­дицу Господь не принял в Свою Ипостась. А г-н Осипов пишет, что Господь дает ипостасное соеди­нение с Собой предметам ритуала. Личность — это духовная монада; в личность человека не может войти онтологически другая личность.

Пища, которую принимает человек, не делает­ся частью его личности. Пища — это только мате­риал для нашей телесной природы, притом само живое человеческое тело в земном существовании похоже на непрестанный поток, который берет ве­щество извне и выбрасывает его как отработанный шлак. В мгновенье возникает и умирает миллион клеток человеческого тела, но тело остается тем же самым нашим телом; значит оно, прежде все­го, организация вещества.

Так как г-н Осипов справедливо считает, что человеческое Тело Христа было подобно нашим телам, кроме греха, то пища, которую вкушал Господь, также могла стать частью его природы и личности. А ведь об этом и говорит Осипов, я ци­тирую его слова: «...Святые Дары таким наити­ем Святаго Духа, как и во время боговоплоще­ния, становились причастными, т.е. едиными, халкидонски едиными с Его человеческой Пло­тью. Как же это может быть? Таким же действи­ем Святаго Духа. Не случайно ведь, когда Он жил, Он тоже ел хлеб, пил вино, и они станови­лись Его Телом и Кровью, т.е. становились при­частниками Божеству, таким же халкидонским образом. Это происходит и в Евхаристии, т.е. во время Литургии».

Мне опять хочется повторить, что пища дает материал для тела, но сама не становится телом. Поэтому пища, принятая Христом, не станови­лась причастной к Его Божеству, не входила в Его Ипостась, а с ней происходило то же самое, что во всяком человеческом теле. Поэтому мы ни­как не можем отождествить пищу, принимаемую Христом, с Его Телом.

Что касается Причастия, то оно принадлежит Божеству, Его воскресшей Плоти. В Причастии находится Весь Христос как Богочеловек. Поэто­му Причастие не может быть сравнимо ни с какой пищей, оно — сверхсущно. Принимая Причастие, мы принимаем Христа. Причастие имеет вещест­венный образ, но оно освящает наш дух, душу и тело — всю человеческую личность, освящает та­инственным образом. Тайна не может быть интер­претирована на языке философских понятий; тог­да она перестала бы быть тайной, а превратилась бы в логический силлогизм.

То, что Святые Тайны нельзя уподобить обык­новенной пище, что Частица Святых Тайн, разде­ленная на бесчисленное количество Частиц, не уменьшается от этого по своей внутренней емкос­ти, так как в каждой из них находится Весь Хри­стос, хотя бы эта Частица была бы еле видна гла­зами. Христос воскрес с тем же Телом, с каким Он был распят на Голгофе, но это Тело было сво­бодно от условий земного бытия, поэтому имело другие свойства.

Это было не изменением, а освобождением от ограниченности и законов пораженного грехом космоса. Воскресшим Телом Христос проходил сквозь закрытые двери, когда являлся Своим уче­никам; однако на опасения учеников, что это при­зрак, Он ответил: Это Я Сам(Лк. 24, 39). Гос­подь вкушал со Своими учениками пищу не пото­му, что нуждался в ней, а для того, чтобы пока­зать, что Он воскрес во Плоти.

Нельзя говорить о существе Бога, так как существами называются также Его творения, в среде которых мы живем. Бог — Сверхсущест­во, и к Нему не приложимы никакие законы: ни физические, ни логические, ни иные; Он Весь выше всего, поэтому навсегда останется неуло­вимым для нашей мысли. Но здесь на помощь нам приходит та сила, которая называется ве­рой.

Для верующего Слово Божие — это истина, более достоверная, чем его малые знания, анали­тический рассудок и органы чувств. Наш рассу­док, привыкший вращаться в кругу земного и конечного, не может постигать того, что относит­ся к духовному миру, как невозможно через ося­зание увидеть свет или услышать музыку. В об­ласть веры он вторгается, как узурпатор, и действует в ней, как вор. Однажды преподобный Антоний Великий спросил своих учеников о каком-то ме­сте в Священном Писании. Каждый ответил, как мог, а один ответил: «Не знаю». Преподобный Антоний Великий сказал ему: «Ты дал самый верный ответ».

Мы верим, что в Святых Тайнах пребывает Христос, а как совершается таинство, мы не зна­ем, и чем больше будем давать место своему рас­судку, тем больше будем удаляться от истины в область собственных предположений и интеллек­туальных фантазий. Поэтому в вопросе о таинствах мы должны сказать: «Я не знаю, но верю» и это незнание является знанием своей ограничен­ности и поэтому дает возможность высшего духовного гносиса.

 

 

P.S. Высказывания о пресуществлении Святых Даров

 

1) Мнение Джордано Бруно. «Я, сын свет­лейшего Марко Антонио, свидетельствую по дол­гу совести и по приказанию духовника о том, что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, что когда говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это великая нелепость».*

 

Мнение профессора Осипова А.И.: «Эта гру­бятина, просто невероятнейшая, которой прихо­дится только удивляться».**

 

2) Джордано Бруно: «Христос совершал мни­мые чудеса и был магом».*

 

Профессор Осипов: «Хлеб (евхаристический) не превращается невидимо, обманчиво для чувств в Тело Христово». Пресуществление Святых Да­ров Осипов называет «каким-то таинственным превращением». **

 

*Книга Ржицына Ф.С. «Джордано Бруно и инквизиция». С. 285

** Статья «Евхаристия и священство»

 

А вот мнение Святых Отцов Церкви

«Нужно знать, что ипостасное соединение да­ет одну сложную ипостась вошедших в соедине­ние природ, в которой сохраняются неслитно и неизменно участвующие в соединении природы, их различия и присущие им естественные свойст­ва».***

«Если природы единожды ипостасно соеди­нились между собой, то они навсегда остаются не­отделимыми друг от друга».***

Поэтому природа вина и хлеба, воспринятые в Ипостась Христа без превращения в истинные Тело и Кровь Христа, составит еще одну природу в Богочеловеке.

Итак, Святые евхаристические Дары соеди­нены с Ипостасью Христа именно потому, что они являются истинным и Телом и Кровью Хри­ста Спасителя, неразлучными с Его Божеством. Тогда как по теории А. И. Осипова, пресуществ­ления Св. Даров не происходит, а они «по-халкидонски» соединяются с Ипостасью Христа, вво­дят в Ипостась Христа третью природу, что явля­ется новой христологической ересью — трифизитством или полифизитством.

 

*** Св.Иоанн Дамаскин. Источник знания. Индрик. 2002.

Философские главы. Глава 67. С. 119.

*** Там же. С. 120.

 

 

К статье профессора Осипова «О духовности»

 

Одной из самых любимых книг для тех, кто в настоящее время стремится стяжать внутрен­нюю Иисусову молитву, является книга под названием «Откровенные рассказы странника». Эта книга написана неизвестным подвижником, кото­рый хотел скрыть свое имя от мира. В этой кни­ге, отличающейся простым и в то же время заду­шевным и ярким языком, он с какой-то глубокой проникновенностью рассказывает о своем внутреннем духовном пути, как под руководством схимника — своего духовного отца — он научил­ся Иисусовой молитве и достиг высокой степени в том, что аскеты называют внутренним делани­ем, тайным поучением, хождением перед Богом, любовью Божией, цель которого заключается в соединении сердца с именем Иисуса Христа, а че­рез имя Божие — с Самим Господом.

В этой книге отражен непосредственный и не­поддельный опыт того, кто стяжал благодать Ду­ха Святого своими трудами и кровью. Кажется, что слова книги проникнуты и напоены светом и теплом благодати. Эта книга с первых же страниц захватывает душу читателя. Кажется, что сам странник беседует с нами лицом к лицу. Когда от­крываешь ее, то кажется, что ты слышишь тихий голос этого безвестного странника, который за­шел в твой дом, и ощущаешь его дыхание, соеди­ненное с именем Иисуса Христа. Когда читаешь эту книгу, то кажется, что вместе с рассказом странника в ее подтексте звучит непрестанная Иисусова молитва.

Данную книгу прочитал великий учитель Ии­сусовой молитвы — святой Феофан Затворник и одобрил ее. Другой великий святой, сын духоносных подвижников и отец последних Оптинских старцев, преподобный Амвросий Оптинский до­полнил рукописи этой книги, дописав к ней не­сколько глав. Эта книга является прекрасной жи­вой иллюстрацией к «Добротолюбию». Странник пишет не только о себе, но и о встретившихся ему людях различных сословий, которые занимались Иисусовой молитвой, и он как бы призывает чи­тателей книги войти в их число.

Господин Осипов, прочитав «Рассказы стран­ника», огорчился и решил, что эта книга — вред­ная, а сам он может быть более правильным и опытным наставником в Иисусовой молитве. И тем самым вместе со своим судом над книгой он подверг сомнению отзывы святителя Феофана и преподобного Амвросия о правильном духовном пути странника, т.е. усомнился в их компетентно­сти в вопросах внутренней духовной жизни, и таким образом, выразив свой плоский рационалистический взгляд на исихазм. Может быть, ему по­казалось обидным, что странник, вместо того, чтобы ходить и проповедовать, выбирал пустын­ные для безмолвия места и занимался вдали от людей Иисусовой молитвой.

Прежде всего, г-н Осипов бросил камень сво­ей критики в келью старца-схимника, который учил странника Иисусовой молитве. Г-н Осипов приводит цитату из творения святителя Игнатия (Брянчанинова), где тот советует новоначальным медленно произносить слова Иисусовой молитвы, не обращая внимания на число молитв, и сравни­вает это с продолжительным правилом, которое схимник дал своему ученику — 12000 молитв.

Вырванные из контекста цитаты без учета того, для кого писал святитель Игнатий (Брянчанинов), и без сопоставления их с общим учением святителя Игнатия о молитве, занимающим значительное место в его творениях, доказывают только непонимание или верхоглядство и поверхностное отношение многих ученых современников к вопросам христианской мистики и аскетики.

Святитель Игнатий советовал начинать обучение Иисусовой молитве с медленного чтения по следующей причине: у наших современников сознание и память обременены большим с большим объемом информации, которую они глотают жадно и без разбора. Их ум привык к мечтательности,

оценкам, суждениям, рассудочным построениям, воображению, сочинительству и т.д., а молитва — это созерцание, где ум должен заключить в себя слова молитвы и вместо привычного потока мыслей и представлений стеснить себя, вернуться извне к своей собственной душе, а оттуда — к Богу. Это так трудно, как обуздать дикого коня, поэтому рассудок начинает метаться от слов молитвы к привычному хаосу помыслов и воображений. Нужно время, чтобы возвращать ум к словам молитвы и заставлять его

пребывать в них.

Святой Иоанн Кронштадтский пишет то же самое: вначале молитвы надо читать медленно, но когда человек навыкнет к молитве и очистит ум и сердце, то тогда можно молиться быстрее. Что касается странника, то он подготовился к этой Иисусовой молитве постоянным чтением Библии и акафистов, при которых он клал до тысячи поклонов. Само странничество освободило его ум от забот, а сердце — от земных привязанностей, поэтому схимник, учитывая духовное стояние и образ жизни странника, дает ему большое количество Иисусовых молитв на каждый день,