Депеша министра иностранных дел Французской республики Талейрана президенту Коллегии иностранных дел Российской империи графу Панину

Тексты к семинару

«Международные отношения в эпоху Французской революции и Наполеоновских войн»

№ 1. Пильницкая декларация (27 августа 1791 г.)

 

Его величество император и его величество король Пруссии, вняв пожеланиям и представлениям старшего брата короля французского и графа Артуа, совместно заявляют, что они считают положение, в котором ныне находится король Франции, внушающим одинаковый интерес всем государям Европы. Они надеются, что этот интерес может быть признан державами, к которым они обратятся за помощью, и что, вследствие этого, они не откажутся посильно принять, совместно с их величествами, самые действительные средства, чтобы доставить королю Франции возможность свободно установить основы монархического правления, одинаково соответствующие как правам государей, так и благополучию французской нации. Тогда их величества император и король Пруссии решатся оказать содействие с необходимыми силами, действовать быстро и по взаимному соглашению с силами, нужными для того, чтобы достигнуть сообща намеченной цели. Пока же их величества отдадут своим войскам соответственный приказ о том, чтобы они были в состоянии приступить к активным действиям.

 

№ 2. Речь лидера жирондистов Бриссо в Якобинском клубе (16 декабря 1791 г.)

 

Вопрос, подлежащий нашему рассмотрению, заключается в том, напасть ли нам на германских князей, поддерживающих эмигрантов, или же следует выжидать их нападения… Сила размышлений и фактов убедила меня в том, что народ, завоевавший свободу после десяти веков рабства, нуждается в войне. Война нужна для упрочения свободы, для очистки ее от пороков деспотизма, для освобождения ее от людей, могущих ее извратить…

В течение двух лет Франция исчерпала все мирные средства для возвращения мятежников в свое лоно; но все попытки, все требования оказались бесплодными; они продолжают вести свой мятеж; иностранные князья продолжают их поддерживать; можно ли колебаться напасть на них? Наша честь, наш общественный кредит, необходимость морального укрепления нашей революции все это придает законность нашим действиям. Разве не было бы позором для Франции, если бы она потерпела действия кучки мятежников, оскорбляющих ее конституционные власти; разве не было бы позором для нее, если бы она терпела те унижения, которые не стал бы терпеть ни один деспот в течение двух недель. Людовик XIV объявил войну Испании потому, что его посол был оскорблен послом Испании, а мы, будучи свободными, мы колеблемся! Хотите одним ударом уничтожить аристократию, непокорность, недовольных? Уничтожьте Конбленц. Тогда глава нации будет вынужден управлять государством согласно конституции, видеть свое спасение только в преданности ей и только в согласии с ней будет направлять все свои действия.

 

№ 3. Записка Екатерины II «О мерах к восстановлению во Франции королевского правительства» (1792 г.)

 

Дело французского короля есть дело всех государей.

Для Европы важно, чтобы Франция снова заняла положение, подобающее великому государству.

В настоящее время достаточно десяти тысяч человек войска, чтобы пройти во Францию от одного конца до другого.

Иметь такое войско, для этого нужно около полумиллиона денег, — сумма небольшая, которую можно достать в Генуе. Со временем Франция выплатила бы этот долг.

Кажется, что набрать это войско было бы всего удобнее в землях прирейнских, принадлежащих к епископствам Шпейерскому и Страсбургскому, или во владениях других угрожаемых князей. Пословица говорит, что будут деньги, будут и Швейцары. К набранному войску неминуемо присоединятся все оставившие родину французские дворяне, а, может быть, также и полки немецких государей. Посредством этого войска можно освободить Францию от разбойников, восстановить монархию или монарха, разогнать самозванцев, наказать злодеев, избавить государство от угнетения, тотчас же объявить прощение и забвение всем, изъявляющим покорность и признающим законного государя. — На первых порах, быть может, понадобится укрепленное место: самое незначительное послужило бы точкою опоры. Французское духовенство получит назад, что останется не распроданного его имущества, дворянство — свои права сословные, государственные области — то, чего они потребуют.

Нужна твердость относительно порядка и повиновения, а силу употреблять следует лишь в случае сопротивления. Коль скоро такие меры объявлены будут в Национальном собрании за оскорбление народа, — объявить, в свою очередь, что его действия, пагубные для государства, разрушающие монархию, противные законам и основаниям монархии, суть оскорбление божеского и человеческого величества. Такое объявление без затруднения будет подтверждено Парламентами. …

На первых порах кажется, что иностранные войска могут лучше подействовать, нежели природные французские. Однако многого можно ожидать и от многочисленного дворянства, которое сядет на коней и, со шпагою в руках, провозгласит себя Дружиною Короля, действующей для освобождения его и королевства, угнетенных, разоренных и ограбленных тиранами и разбойниками. Генералы примут над нею начальство по мере того, как она соберется. Такую Королевскую Дружину не следует распускать и на будущее время; кажется, что если бы она существовала прежде, то королевская власть не потерпела бы урона. Дело правое как нельзя больше; обстоятельства так важны, что сами собою воодушевляют к мужеству и усердию. …

Разумеется, что вышеизложенное еще неполно. Прежде всего следует обратить внимание на два важные обстоятельства. Во-первых, многие, по-видимому, желают уничтожения Парламентов, и можно уронить их, предлагая, чтобы тот или другой Парламент уполномочил кого-либо из выехавших принцев крови блюсти за безопасностью своей области, и действовать всевозможными, какие только знаете, средствами к освобождению королевского семейства от заточения, а королевства от анархии. Во-вторых, повсюду раздаются крики о свободе, противные восстановлению монархии. В обоих этих случаях не следует оставаться глухим к общему крику народа; но, с другой стороны, невозможно отрицать, что установление Парламентов одновременно с монархиею и составляет как бы ее существенную часть. Парламенты — это великий рычаг, могущий принести огромную пользу, когда умеют направлять его и мудро распорядиться его действиями. Так как очень многие фамилии и лица связаны по своему положению с Парламентами, то вот и средство образовать из них многочисленную партию для поддержки монархии. Ради той же причины и говорено было о восстановлении самостоятельности государственных областей. Желанию свободы можно также удовлетворить добрыми и мудрыми законами. …

Что касается до восстановления королевской власти, то мне кажется, что всего лучше было бы не уступать из нее, ни подымать ее больше, чем сколько потребуется благоразумием, отнюдь не слабостью. Следуя по пути среднему и умеренностью сопровождая меры сильные, может статься и удалось бы удовлетворить и подчинить все партии, тем более, что они утомлены и расстроены трехлетними раздорами и бедствиями. …

По-видимому, переворот неизбежен, так как дела не могут оставаться в таком положении, в какое они приведены. Переворот этот, без сомнения должен состоять ни в чем ином, как в восстановлении монархического правления, которое существует со времени прихода франков. Уравновешенные власти, каковы дворянства, духовенства и судебного сословия, не соединятся ли между собою вокруг вождей одушевленным желанием столь законным, столь справедливым, столь умеренным? Дворянство, духовенство, судьи, принцы, войска, неужели они не соединятся вновь для дела самого существенного, т. е. для освобождения короля и королевского семейства из рук парижской черни? Неужели это так трудно? Если нет, то стоит только уговориться в наиболее благоразумных и надежных способах. С тех пор, как стоит мир, порядок всегда торжествовал над беспорядком.

Нетрудно предвидеть, что тот, кто внесет во Францию порядок и послушание, тот возобладает над беспорядком; стало быть, порядок и дисциплина десятитысячной армии предпишут ей законы. Вступая во Францию, эта армия может содержаться денежными средствами, собираемыми с покорившихся областей; а что до кровопролития, то, конечно, крови прольется меньше, чем в последние три года. Пример Бельгии засвидетельствовал, каково бывает сопротивление анархии. Из всех сопротивлений анархическое, конечно, слабейшее. Национальное собрание само почитает обязанностью возмущаться, как скоро общественные дела в опасности; поэтому ни один Француз не откажется присоединиться к вождю, стоящему за самое справедливое дело, так как семейство королевское заключено в темницу, а королевство французское близко к совершенному распадению. Никогда не было опасности более грозной и очевидной.

В манифестах непременно нужно провозгласить с решимостью: что так называемое Национальное Собрание превысило полномочия, данные ему его доверителями, которые предписывали своим депутатам сохранять монархическое правление; что вместо того, чтобы держаться мудрых и полезных предписаний, составленных в провинциях, выборные самовольно и в противность выбиравшим их, объявили себя бессменным Национальным Собранием; что все их действия имеют целью уничтожить монархический образ правления, установленный во Франции уже тысячу лет; что они дерзают даже помышлять об отмене христианской религии, и для того приступили к изменениям в обрядах римско-католического закона, установленных вселенскими соборами; что на месте древнего правительства, даровавшего Франции блеск и твердость, страшные для ее завистников, они предают государство разрушительной анархии; что само Национальное Собрание поступает по внушению разбойников, коими наполнен Париж; что, заключив короля своего в темницу, они насильно заставляют его соглашаться на все, что им угодно, действуя смутою и мятежом…

Изо всего вышесказанного следует, что отнюдь не имеется в виду нанести ущерб разумной свободе отдельных лиц, а только уничтожить правительство, несовместимое с существованием большого государства в виде республики, тем паче, что оно противоречит желаниям народа, выраженным в наказах, где говорится об охранении монархического правления и римско-католической религии.

Конечно, самое трудное дело — это достигнуть освобождения короля и королевского семейства. Ужас берет, когда об этом станешь думать. При вступлении упомянутых войск во Францию, опаснейшим местом, по всему вероятию, будет столица; напрасно было бы ожидать благоразумия от этого преступного города. Он образумится последний.

Тем не менее, есть довольно вероятности, что из опасения усилить сторону принцев, станут обходиться лучше прежнего с королем, королевою и дофином. Как именно произвести освобождение, это можно определить только на самом месте. Способов представляется несколько: 1) благоразумием или мудростью, 2) переговорами, 3) открытою силою, 4) внезапностью, 5) случайно. Конечно, по отношению к особам столь любезным и дорогим надлежит предпочесть способ, наиболее надежный. Как скоро принцы открытою силою пойдут во Францию, тотчас произойдет раздвоение и, может, даже прямая междоусобная война. Станут упрекать, но ведь, в сущности, она уже и без того идет во всех частях государства. Мир и тишина должны возродиться из провинций; своим согласием они вынудят столицу пристать к их мнению. …

В деле этом — скажу еще — есть, кажется, одно общее начало, коего необходимо держаться. Я разумею крайнюю осторожность относительно легкомыслия, ветрености и природной нескромности французского народа, усилившихся в это несчастное время. Но с ними легко сладить, лишь только им не поддаваться, ибо, конечно, управление большими делами несовместимо с легкими эпиграммами, болтливостью и безрассудством.

По всем известиям нет двух французов, из наиболее желающих восстановления монархии, которые бы согласны были между собой во мнениях. Посему придумали, что нужно бы составить акт, который послужил бы им точкою соединения. Подписавшиеся под этим актом соединения согласятся: 1) поддерживать римско-католическую религию в ее неприкосновенности, 2) хранить верность королю, 3) освободить его, 4) восстановить правительство по единодушному желанию народа, выраженному в областных наказах, следовательно, в поддержании трех сословий касательно их сущности, собственности и безопасности, 5) всякую другую присягу объявить недействительною, 6) оказывать повиновение главе союза как центру разрозненных волей, 7) стараться о восстановлении мира и общественного спокойствия, 8) хранить порядок и военную дисциплину. В этот формальный и единственный акт, предлагаемый для подписания, не следует вносить таких статей, по отношению к которым трудно достигнуть соглашения, но никто не может быть допущен в службу короля или принцев, не обязавшись честью соблюдать постановлений акта. …

Все вышеописанное внушено намерениями самыми правдивыми, самыми искренними и самыми чистыми. Мысли могут быть несовершенны, но они вызваны полным желанием торжества благому и справедливому делу.

 

№ 4. Из декрета об основах внешней политики, предложенной Робеспьером от имени Комитета общественного спасения 27 брюмера II года (18 ноября 1793 г.)

 

Мы предлагаем вам следующий декрет: Национальный Конвент, желая провозгласить перед лицом вселенной принципы, которыми он руководствуется и которые должны господствовать в отношениях между всеми политическими обществами; желая вместе с тем расстроить вероломные маневры своих врагов, стремящихся посеять тревогу по поводу его намерений у верных союзников французской нации, швейцарских кантонов и Соединенных Штатов Америки; постановляет следующее:

I. Национальный Конвент провозглашает от имени французского народа, что непоколебимое намерение Республики быть беспощадной к врагам, великодушной по отношению к своим союзникам, справедливой по отношению ко всем народам.

II. Договоры, которые связывают французский народ с Соединенными Штатами Америки и швейцарскими кантонами, будут выполняться точно.

III. Что касается изменений, которые могли бы возникнуть вследствие революции, изменившей французский образ правления, или вследствие общих и чрезвычайных мер, которые Республика должна была временно принять для защиты своей независимости и свободы, то Национальный Конвент будет стоять на почве взаимной лояльности и общего интереса Республики и ее союзников.

IV. Национальный Конвент предписывает гражданам и всем гражданским и военным служащим Республики уважать и заставлять уважать территорию всех нейтральных или союзных наций.

V. Комитет общественного спасения уполномочен изыскать способы для того, чтобы сильнее укрепить узы единения и дружбы между Республикой и ее союзниками, а именно швейцарскими кантонами и Соединенными Штатами Америки.

VI. Во всех спорах по частным вопросам он будет всеми средствами, сообразными с существующими условиями, в которых находится Республика, проявлять по отношению к дружественным нациям, а именно швейцарским кантонам и Соединенным Штатам Америки, чувства справедливости, доброжелательности и уважения, которые французская нация питает по отношению к ним.

 

№ 5. Из речи Уильяма Питта Младшего в палате общин (21 января 1794 г.)

 

…Я считаю монархию единственным знаменем, под которым может быть объединен народ Франции… Говорят, что реставрация монархии не будет содействовать безопасности и устойчивости мира и что французы будут по-прежнему угрожать нашей стране. Но дико и странно утверждать, будто французская монархия, лишенная большей части своей власти, уменьшенная в своих доходах, будет страшна и даже более опасна по сравнению с тем, чем была эта монархия прежде, обладая всей полнотой власти и находясь в апогее своего величия…

Но я должен обратить внимание моих благородных друзей и на другую сторону вопроса: почему мы не можем заключить мир с Францией в настоящее время. Конвентом был принят декрет, запрещающий заключать мир с врагом прежде, чем тот покинет территорию республики, а 13 апреля было снова декретировано, что лица, которые заключат мир с государством, не признавшим предварительно независимость французской нации, единство и неделимость республики, основанной на свободе и равенстве, подлежат смертной казни. Таким образом, предлагая мир, мы не только подверглись бы отвратительному унижению, но и полностью отдали бы себя на их милость, вынужденные принять все условия, которые они нам продиктуют. Вам пришлось бы тогда отозвать свои армии, прекратить сотрудничество со своими союзниками, отдать все, что вами было завоевано, — Конде, Кенуа, Тобаго, Форт Луи, все фактории в Ост-Индии. Намерены ли вы отдать все эти приобретения — награду за ваши прошлые труды и залог ваших будущих успехов?… Вам пришлось бы признать ее как республику, основанную на свободе и равенстве. Вы должны были бы подписаться под всем ее кодексом и тем самым санкционировать низложение французами своего государя и уничтожение ими всего законодательства…

Мы являемся в наш век свидетелями политического и морального явления, когда могущественный и цивилизованный народ превратился в искусственную орду бандитов, отбросившую все сдерживающие моменты, которые люди руководствуются в социальной жизни, хвастающуюся своей дикой храбростью, направляемую кровожадным духом, возведшим грабеж и разрушение в систему, заставившим служить своим отвратительным целям все таланты и дарования, которые представляет ему высокий уровень цивилизации, все виды искусства и достижения науки… В настоящем положении нам остается только одно — сопротивляться и сопротивляться до тех пор, пока по благословению провидения наши усилия не обеспечат безопасность нашей стране и всей Европе.

 

 

Депеша министра иностранных дел Французской республики Талейрана президенту Коллегии иностранных дел Российской империи графу Панину

 

Париж, 1 термидора 8 года

 

Граф, первый консул Французской республики знал все обстоятельства похода, который предшествовал его возвращению в Европу. Он знает, что англичане и австрийцы обязаны всеми своими успехами содействию русских войск; и так как он почитает мужество, так как он больше всего стремится выразить свое уважение к храбрым войскам, он поспешил распорядиться, чтобы комиссарам, которым поручен был Англией и Австрией обмен пленных, предложено было включить в этот обмен и русских, находившихся во Франции и даже оказать им некоторое предпочтение, так как они менее привычны к этому климату и пребывание в этой стране могло быть им вредно.

Но это предложение, столь естественное и повторенное несколько раз, осталось без успеха. Сами англичане, которые не могут не сознаться, что они обязаны русским своими первыми успехами в Батавии, и плодами, которые они пожали безраздельно, и своим безопасным отступлением (потому что без русских ни одному англичанину не удалось бы сесть на корабль) англичане, говорю я, имеющие в эту минуту у себя двадцать тысяч пленных французов, не согласились на обмен русских.

Пораженный этой несправедливостью и не желая далее удерживать таких храбрых воинов, которых покидают коварные союзники, сперва выдав их, первый консул приказал, чтобы все русские, находившиеся в плену во Франции, числом около 6 тысяч, возвратились в Россию без обмена и со всеми военными почестями. Ради этого случая они будут обмундированы заново, получат новое оружие и свои знамена.

Его Императорское Величество, Всероссийский Государь, решит, следует ли ему потребовать, чтобы Англия вернула во Францию подобное же число французских пленных, но первый консул стремится лишь засвидетельствовать свое отменное уважение к русским воинам и свое желание сделать что-нибудь приятное Русскому Императору.

Только необходимо будет, граф, чтобы ваше сиятельство изволили сообщить мне, по какому пути Его Императорское Величество желает направить свои войска в его империю, и я должен просить ваше сиятельство, не замедлить ответом, чтобы войска Его Императорского Величества могли пускаться в путь до наступления осени.

 

№ 7. Из мемуаров Адама Чарторыйского о войне с Наполеоном (1805 г.)

 

Отношения, создавшиеся между Россией и Францией, были таковы, что достаточно было малейшего повода для жесточайшего столкновения между этими державами, одушевленными столь разнородными стремлениями. По действиям первого консула было ясно, что повод к тому не замедлит представиться. Событие, послужившие таким поводом, имело ту особенность, что оно сводилось всецело к нарушению начал справедливости и права, без всякого отношения к чьим-либо материальным интересам.

Захват герцога Энгиенского французским отрядом, имевший место на территории свободной страны, с которой Франция находилась в мирных отношениях, суд над герцогом и последовавшая немедленно за этим казнь, поразили Европу и вызвали повсюду изумление, ужас и негодование. Для тех, кто не был свидетелем этого волнения, трудно и представить себе степень его силы. Событие это произвело на императора и на всю императорскую семью сильнейшее впечатление, которое они не только не скрывали, а, наоборот, высказывали не стесняясь. Известие о казни герцога Энгиенского привезено было курьером в субботу. На следующий же день двор облекся в траур; император и императрица, проходя после обедни через зал, где ожидали члены дипломатического корпуса, совершенно игнорировали присутствие там французского посланника, разговаривая в то же время с лицами, находившимися подле него.

Действительно, Россия не могла остаться безучастной зрительницей такого попрания справедливости и международного права, ввиду той роли, которую она наметила для себя в европейских делах. Я составил ноту, произведшую тогда некоторое впечатление. Она была передана в Париж французскому министру через Убри, который был в то время нашим представителем в Париже.

Россия громко протестовала против поступка первого консула, служившего доказательством полного забвения самых священных начал. Россия требовала объяснения, которое могло бы ее удовлетворить хотя и было ясно, что подобного объяснения Франция дать не могла. Ответ не заставил себя долго ждать. Он был резок и оскорбителен. Министр иностранных дел Талейран, чтобы доказать неуместность выступления России по поводу казни герцога Энгиенского, напомнил, что во время смерти императора Павла Франция не позволила себе спрашивать какого-либо объяснения. …

Сношения между обоими кабинетами не могли долее продолжаться. Граф Морков еще раньше покинул Париж. … Насчет того, какое решение должен был принять русский император, сомнений быть не могло; впрочем, неизбежность такого решения предвидели уже при отправлении в Париж первой ноты. В момент полного разрыва сношений с Францией, император созвал совет из всех министров и некоторых других известных лиц. Мне поручили мемориал, с подробным изложением всего дела и указанием способа его разрешения. …

Характер отношений, установившихся тогда между Францией и Россией, не имел себе примера в истории. Чисто моральный мотив разрыва, — ибо жертвой Наполеона был вовсе не русский князь императорской крови, и петербургский кабинет отнюдь не имел прямого повода выражать неудовольствие, — был чем-то совершенно новым в дипломатических летописях. Наше выступление было вызвано нарушением народного права и международных законов. Но это не было объявлением войны, и подданным обоих государств не угрожали проистекающие от нее несчастья; то было простое заявление о невозможности продолжать сношение с державой, совершенно не уважавшей самых существенных принципов, тем прекращением сношений с человеком, оскорбляющим своим образом действий наши убеждения, к какому прибегают и в частной жизни, но которые тем не менее не обязывает нас вызывать его на дуэль.

Ни одна из держав не последовала примеру России. Правда, что эта последняя находилась тогда в исключительно благоприятном положении. Только она одна на континенте сумела сохранить свою независимость и могла охранять свое достоинство. Недоступная для Франции, с тех пор, как та не имела больше флота, она была в своем презрительном спокойствии грозна, как неподвижно нависшая туча, заряженная грозой и бурями. Россия должна была бы сохранять как можно дольше это импонирующее положение. Со всех сторон к ней направлялись просьбы о поддержке, о союзе с ней, со всех сторон ей выражали знаки уважения. …

Чтобы понять ход тогдашней политики и то ожесточение, которое проявила вся Европа в борьбе с Бонапартом, несмотря на наносимые им поражения, надо вспомнить состояние общественного мнения в Европе в то время.

Восхищавшиеся французской революцией в ее первые моменты видели в Бонапарте героя либерализма. Он казался им предназначенным самим Провидением для того, чтобы доставить торжество справедливости и своими великими и успешными делами разрушить бесчисленные препятствия, выдвигаемые жизнью на пути желаний угнетенных народов.

По мере того как Наполеон обманывал эти ожидания, симпатии к нему охлаждались. Французская республика и Директория, без сомнения, поступали преступным и безрассудным образом, но правительство это, ошибаясь в средствах, не изменяло, однако, цели. Оно нанесло наибольший вред своему делу, но не ушло от него. Возможно, что к правительству Директории вернулся бы рассудок, что оно научилось бы лучше служить принципу освобождения народов и всеобщей справедливости. Но всякая иллюзия, всякая вера в это сделалась невозможной, как только Бонапарт стал во главе Франции. Каждое его слово, каждый поступок показывали, что он хотел действовать только силой штыка и численностью войск. В этом была главная ошибка царствования Наполеона; благодаря ей он лишился огромной власти. …

Поэтому-то, когда настал момент начать с ним борьбу, на это пошли без малейших колебаний, ибо в этом видели поход против силы, переставшей служить справедливости и добру. … Амьенский мир, встреченный с одинаковым энтузиазмом по обе стороны пролива, был нарушен событием, вокруг которого Наполеон поднял шум с обычной ему резкостью; но в данном случае права были на его стороне. Он потребовал немедленного очищения Мальты, занятой англичанами, под строгим условием уйти оттуда тотчас же по заключении мира. Судьба этого острова, по общему согласию, должна была решаться всеми державами сообща. Англия высокомерно отказалась от выполнения этой статьи, и война загорелась немедленно. …

Австрия уже вооружилась; она настаивала на составлении общего плана военных действий, с целью обеспечить себя от опасности чужеземного вторжения. Надлежало подумать о подготовке к выполнению этого общего плана, на случай, если бы война стала неизбежной. К этому и приступили в Петербурге, с одной стороны, совместно с Австрией, с другой — с Англией. Англия обязалась доставить для вооружения Европы. Переговоры длились некоторое время и представили большие затруднения. Английские дипломаты находили требования Австрии чрезмерными. Наконец, при помощи взаимных уступок, пришли к соглашению. …

Между тем, Наполеон как будто нарочно желая устранить всякую возможность мирного исхода, короновался королем Италии, совершенно не считаясь с правом престолонаследия. Овладев Генуэзской республикой, угрожая Неаполю и лишив всякой будущности Савойский дом, он этим еще более увеличил общее осуждение и, кроме того, отнял у России всякую надежду добиться тех условий, отказаться от которых ей не позволяла честь.

Таким образом, не могло быть и речи о чем-либо другом, кроме подготовки к борьбе, казавшейся неизбежной. …

Русскими войсками командовал генерал Толстой, Корпус русской армии, находившийся в Корфу, должен был плыть к Неаполю. Другая армия, под начальством генерала Кутузова, направилась к австрийской границе, чтобы иметь возможность оказать помощь генералу Макку, сосредоточившему свои силы близ Ульма. Наконец генерал Михельсон выступил к прусской границе с целью положить конец нерешительности берлинского кабинета. Все эти передвижения произведены были по плану, предложенному Австрией и обсужденному сообща всеми союзниками. План этот, казалось, отвечал всем требованиям положения. Если он и не удался, то лишь по вине самих австрийцев. В случае, если бы Пруссия не согласилась присоединиться к коалиции, мы должны были, не останавливаясь, идти дальше и обойтись без ее согласия.

Для императора Александра настала пора явиться на театр событий. …

В это время император Наполеон, мало обращавший внимание на препятствия, которые считал маловажными, прошел без всякого разрешения Пруссии через одну из ее провинций, загораживавшую путь и мешавшую его планам. Оскорбленный таким поведением, прусский король разрешил свободный проход и русским войскам…

Теперь шел вопрос о том, что предпринять по отношению к французской армии. Наполеон подошел к Брюнну; его аванпосты шли параллельно с нашими. Я нашел императора почти у самых передовых постов, окруженного военной молодежью… Обсуждался вопрос, следовало ли движением налево подойти к эрцгерцогам Карлу и Иоанну… или же было бы удобнее повернуть направо и соединиться с прусской армией, которая должна была в определенный момент принять участие в действиях союзных армий. Верх одержало первое мнение. …

Самым важным тогда было воздержаться от всяких наступательных действий, так как это могло вызвать опасные случайности. Надо было выждать время, пока подойдут эрцгерцоги и, главное, пока проявит себя Пруссия, двинув свою армию, весьма желавшую приступить к наступательным действиям. …

Император и его тогдашние советчики допустили большую ошибку, вообразив что Наполеон находится в опасном положении и что он собирался отступать. Французские аванпосты действительно казались робкими и нерешительными: это поддерживало в русских войсках иллюзию, и с наших аванпостов ежеминутно приходили донесения, сообщавшие о готовящемся отступлении французской армии. Забыли о чрезвычайно важном значении настоящего момента и отдались всецело желанию не упустить такого прекрасного случая уничтожить французскую армию и нанести, как предполагали, решительный и роковой удар Наполеону. …

Вечером первого декабря, в сумрачную и холодную погоду, император, окруженный наиболее приближенными лицами, шагом ехал по направлению к тому месту, где на следующий день должно было начаться сражение. Мы встретили отряд кроатов, которые затянули одну из своих национальных песен, протяжных и меланхоличных. Пение это, холод и хмурое небо привели нас в грустное настроение. Кто-то сказал, что завтра понедельник, день, считавшийся в России несчастливым; в тот же момент лошадь императора поскользнулась и упала, он же сам был вышиблен из седла. Хотя это приключение и окончилось благополучно, все же некоторые увидели в нем дурное предзнаменование. …

Утром наши аванпосты безуспешно атаковали французов. Вдруг мы увидели французские колонны, быстро мчавшиеся вперед и отбрасывающие выставленные против них отряды. Когда я увидел быстроту, с которой мчались французские войска, я почувствовал в этом плохое предзнаменование для исхода этого дня. Император был также поражен быстротой их движения, произведшего настоящую панику в австрийских рядах.…

Надо было думать об отступлении, и император направился к Аустерлицу, еще занятому отрядом Багратиона, превратившемуся теперь в арьегард. … Было крайне необходимо поддержать сношения с Багратионом, который один остался на месте перед торжествующими войсками Наполеона, так как можно было опасаться, что замешательство может произойти и в его отряде. Генералу Винценгероде поручили доставить Багратиону приказ отступать к Аустерлицу и продержаться там насколько возможно дольше, не подвергая себя тем не менее какой-либо опасности.

Вскоре мы услышали крики французских солдат. Ими возвещалось прибытие к армии Наполеона. День склонялся к вечеру. Генералы вернулись на свои посты, а император для безопасности должен был отправиться в Голич. …

В союзных войсках не было больше ни полков, ни главного корпуса; это были просто толпы, бежавшие в беспорядке, грабившие и тем еще больше увеличивавшие безотрадность этого зрелища. Я хотел соединить обоих императоров в одном месте, чтобы лучше обеспечить их безопасность, но это мне не удалось. Император Франц брел своей дорогой, поручая мне иногда передать от его имени утешение Александру. Оно заключалось всегда в одном и том же: он уверял нас, что уже переживал подобного рода несчастья и, хотя в данный момент зло обрушивалось непосредственно на него, он все же далеко не терял надежд.

 

№ 8. Договор между Францией и Батавской республики о создании Голландского королевства (24 мая 1806 г.)

 

Его императорское и королевское величество Наполеон… и собрание их высоких державств, представляющих Батавскую республику, под председательством его превосходительства великого пенсионария и при участии государственных министров и секретарей, полагая:

1. Что в виду общего расположения умов и существующей организации Европы, правительство, не имеющее определенного состава и без определенной деятельности, не может выполнить целей своего учреждения;

2. Что периодическая смена главы государства будет всегда в Голландии источником разногласий, а во вне — постоянным предметом волнений и споров между державами, дружественными и враждебными Голландии;

3. Что одно лишь наследственное правление может гарантировать спокойное обладание всем тем, что дорого голландскому народу, а именно: свободное отправление его религии, сохранение его законов, его политическую независимость и гражданскую свободу;

4. Что главным его интересом является обеспечение себе могущественной защиты, под охраной которой он будет иметь возможность свободно заниматься промыслами и сохранить себе владение своей территорией, своей торговлей и своими колониями;

5. Что Франция существенно заинтересована в счастье голландского народа, в благополучии государства и в прочности его учреждений как в виду того, что северные границы империи открыты и лишены укреплений, так и с точки зрения принципов и интересов общей политики;

Назначили…

Ст. 1. Е. в. император французов… гарантирует Голландии сохранение ее конституционных прав, ее независимости, целости ее владений на обоих полушариях, ее политической, гражданской и религиозной свободы…

Ст. 2. По формальной просьбе, сделанной их высокими державствами, представляющими Батавскую республику, о том, чтобы принц Людовик Наполеон был назначен и коронован наследственным и конституционным королем Голландии, е. в. снисходит на это пожелание и разрешает принцу… принять голландскую корону…

Короны Франции и Голландии никогда не могут быть соединены в одном лице. …

Ст. 6. Король Голландии будет на вечные времена великим сановником империи с титулом великого коннетабля. …

 

№ 9. Берлинский декрет Наполеона о континентальной блокаде (21 ноября 1806 г.)

 

Принимая во внимание:

что Англия нарушает общепризнанное всеми цивилизованными народами международное право;

что она считает неприятелем всякого гражданина, принадлежащего к неприятельскому государству, и объявляет поэтому военнопленными не только экипажи военных судов, но даже экипажи торговых судов… и коммивояжеров и торговцев, путешествующих по своим торговым делам;

что она распространяет на торговые суда и на товары и на имущество частных лиц право захвата…

что она распространяет на города и на торговые неукрепленные порты… право блокады; что она объявляет блокированными местности, перед которыми она не содержит даже хотя бы одно военное судно…

что это чудовищное злоупотребление правом блокады имеет лишь одну цель — воспрепятствовать сношениям между народами и развить торговлю и промышленность Англии на обломках промышленности и торговли материка…

Мы решили применить к Англии те приемы, которые она закрепила в своем морском законодательстве.

Ст. 1. Британские острова объявляются в состоянии блокады.

Ст. 2. Всякая торговля и всякая корреспонденция с британскими островами воспрещается…

Ст. 3. Всякий подданный Англии…, который будет обнаружен в странах, занятых нашими войсками…, будет объявлен военнопленным.

Ст. 4. Все склады и все товары…, принадлежащие английскому подданному…, будут объявлены законными призами.

Ст. 5. Торговля английскими товарами воспрещается…

Ст. 7. Ни одно судно, приходящее прямо из Англии или английских колоний…, не будет принято ни в одном порте.

 

№ 10. Из записок графа Беннигсена о заключении Тильзитского мира (1807 г.)

 

12-го (24-го) июня император Александр и король прусский прибыли около двух часов пополудни в Тауроген, в армию. Их величества остановились на квартире в деревне Пюткупепен, вблизи Тильзита. Император Наполеон прежде всего послал Дюрока приветствовать их величества с прибытием; при этом было условлено, что первое свидание обоих императоров последует завтра в двенадцать часов дня.

13-го (25-го) император Александр и император Наполеон прибыли в назначенное время, каждый к соответствующему берегу реки Немана. Императора Александра сопровождали: его высочество великий князь Константин Павлович, генерал Беннигсен, граф Ливен, Уваров и князь Лобанов. При Наполеоне находились принц Мюрат, маршалы Бертье и Бесьер, генералы Дюрок и Бертран. Они все сели в лодки, которые почти одновременно пристали к парому, на который, однако, Наполеон успел вскочить немного ранее, чтобы встретить Александра. Государи еще издали раскланялись, а теперь на плоту дружественно обнялись и вошли одни в один из павильонов, впереди которого над входными дверями была помещена буква А, украшенная гирляндами. Монархи провели вместе час три четверти, после чего оба вышли, очень довольные, по-видимому, первым свиданием.

Император Александр представил Наполеону своего августейшего брата великого князя Константина Павловича, а затем и сопровождавших лиц. Наполеон подошел ко мне, чтобы сказать мне следующие лестные слова: «Мы уже встречались, генерал, и я нередко находил вас злым». После этого Наполеон представил его величеству лиц своей свиты, начав с принца Мюрата, его близкого родственника. Поговорили около получаса, а затем все разъехались к себе. На другой день последовало второе свидание в том же самом часу. При этом находился и король прусский, которого сопровождали генералы…

Наполеон был украшен орденом Черного Орла, а король прусский — Орденом Почетного Легиона. Это второе свидание продолжалось полтора часа. Монархи из павильонов вышли на паром, где поговорили еще некоторое время, а потом разъехались.

Император Александр уступил просьбам и согласился занять помещение в г. Тильзите, который был разделен на две части, носившие название: одна — русская часть, а другая — французская. Наполеон предоставил себе быть хозяином и угощал высоких гостей. Император Александр, великий князь Константин Павлович и король прусский навсегда были приглашены ежедневно обедать у Наполеона.

Король прусский, для которого равным образом были приготовлены помещения, а также и для его свиты, не занял их, однако; он остался жить по-прежнему в Пюткупепене и ежедневно приезжал к обеду Наполеона в Тильзит, где батальон прусских войск занимал караул при отведенной королю квартире.

В то время как князья: Куракин и Лобанов — со стороны России, и министр Талейран и маршал Бертье со стороны Франции, под непосредственным руководством монархов вырабатывали условия мира, Наполеон старался занимать августейших гостей способами, достойными монархов, преданных военному делу. Он ежедневно приглашал их на учение и маневры войск всякого рода оружия. Я сам имел честь присутствовать при маневрах, исполненных войсками 3-го корпуса под начальством маршала Даву, в котором участвовали одна пехота в числе 18-ти тысяч человек…

Наполеон обыкновенно после двух часов пополудни, в сопровождении герцога Бергского, приезжал за императором Александром, его братом и королем прусским и увозил их на подобные военные развлечения. Затем августейшие гости обедали все вместе у Наполеона, который весьма часто снова приезжал к императору Александру часов в десять или одиннадцать вечера и проводил с ними в кабинете еще несколько часов.

27-го июня (9 июля) все условия мирного договора были подписаны монархами. Это весьма важное для Европы завершение договора сопровождалось некоторыми церемониями следующего рода.

Утром рано император Александр и Наполеон обменялись взаимно высшими их орденами и были облачены ими во все время церемонии. После этого орден Св. Андрея Первозванного был пожалован: Мюрату, маршалу Бертье и министру Талейрану. Орден же Почетного Легиона получил великий князь Константин Павлович, министр Гоудберг, князь Куракин и князь Лобанов. Войска русской гвардии с одной стороны улицы, а французская — с другой, были выстроены на пространстве от помещения, занимаемого императором Александром до квартиры Наполеона. На этой же улице встретились верхами оба монарха и направились затем в помещение императора Александра, где и происходили обмен мирного условия, после чего они снова сели на лошадей. Наполеон приблизился к правому флангу русской гвардии и первого флангового солдата украсил орденом Почетного Легиона. После этой церемонии оба монарха направились к берегу Немана, к тому месту, где была заготовлена лодка для отъезда императора Александра. Монархи обнялись и дружественно расстались. Император Александр поехал в Петербург, а Наполеон — в тот же самый день в Кенигсберг.

 

№ 11. Тильзитский мирный договор между Францией и Пруссией (9 июля 1807 г.)

 

Ст. 1. Со дня обмена ратификациями настоящего договора будут иметь место полные мир и дружба между его величеством императором французов и королем Италии и его величеством королем прусским…

Ст. 4. Его величество король прусский признает… Рейнский союз, а также владения каждого из государей, в него входящих…

Ст. 6. Его величество король прусский признает также его императорское высочество князя Жерома Наполеона королем Вестфалии.

Ст. 7. Его величество король прусский уступает полностью королям, великим герцогам и князьям, которые будут указаны императором французов и королем Италии, все… территории или какие-либо части территорий… которыми его величество король прусский владел… между Рейном и Эльбой к моменту начала настоящей войны…

Ст. 13. Его величество король прусский отказывается на вечные времена от всех тех провинций, которые, будучи частью польского королевства, после 1 января 1772 г. в разное время перешли во владение Пруссии.

Ст. 14. Его величество король прусский отказывается также на вечные времена от владений городом Данцигом.

Ст. 15. Провинции, от которых его величество король прусский отказывается согласно статье 13-й, будут… находиться в полном суверенном владении его величества короля саксонского под наименованием герцогства Варшавского и будут управляться согласно конституциям, которые, обеспечивая свободу и привилегии народов этого герцогства, будут способствовать установлению спокойствия среди соседних народов…

Ст. 27. До дня обмана ратификациями будущего окончательного мирного договора между Францией и Англией все страны, находящиеся во владении его величества короля прусского, будут без всякого исключения закрыты для судоходства и торговли англичан. Ни одна экспедиция не сможет быть предпринята из прусских портов по направлению к Британским островам и ни один корабль, прибывший из Англии или ее колоний, не сможет быть принят в указанных портах…

Заключен и подписан в Тильзите 9 июля 1807 г.

 

№ 12. Воспоминания графа Коленкура об Эрфуртском конгрессе (1808 г.)

 

Поводом к эрфуртскому свиданию — свиданию, которое составило эпоху, потому что послужило прологом к встречам монархов, правивших Европой после 1814 г., — была очевидная общая цель, а именно подлежащие согласованию меры, которые должны были принудить Англию к миру (это был вывод из того, что называли великой идеей Тильзита); эта цель требовала, чтобы государи непосредственно пришли к соглашению друг с другом и виделись ежегодно.

После Тильзита в Европе произошло столько событий и мировые интересы подвергались в некоторых отношениях такому риску, что каждый приехал на свидание, чувствуя необходимость скрывать свои затруднения, свои беспокойства и свои тайные проекты, относящиеся к будущему; но вместе с тем каждый чувствовал в не меньшей степени и стремление к всеобщему миру, который один только мог восстановить на лучшей основе Европу и привести все в порядок.

События в Испании, вместо того чтобы возродить эту страну и усилить преобладание императора Наполеона, как он рассчитывал, в действительности создали для него лишь многочисленные затруднения.

Австрия, усматривая в этой войне и в образе действий Наполеона по отношению к испанской династии посягательство на независимость всех древних династий, готовилась взяться за оружие, считая, что если Испания будет покорена, то погибнет и она сама. Ей казалось, что наступил последний момент для спасения, что она делает политическую диверсию, выгодную для нее и диктуемую задачами самосохранения. Эти взгляды, хотя бы они были только лишь проектом, не могли укрыться от проницательности императора Наполеона и в настоящий момент ставили его в затруднительное положение.

Общественное мнение в Европе и даже во Франции расценивало испанские дела как политическое посягательство против слабого, обманутого и неловкого союзника. Эти события были мало известны; о них толковали лишь неблагожелательные люди, присоединявшие к своим упрекам утверждение, что эта новая война еще больше отсрочит заключение мира с Англией, которого жаждали все, так как война с Англией служила предлогом для оправдания всех жертв. При таком положении вещей императору Наполеону важно было воздействовать на общественное мнение фактом своего полного согласия с Россией; это согласие должно было, с одной стороны, произвести впечатление на Австрию и внушить Англии менее враждебные мысли, а с другой — явиться в глазах публики как бы санкцией зарубежных событий; такая санкция была весьма полезна в тот момент, когда в нашем тылу росло всякого рода недовольство. Доказать Европе, что только одна Англия отказывается от мира и продолжает проводить систему истребления континентальных государств, это значило бы расположить общественное мнение в пользу императора. Чтобы добиться этой цели, надо было сделать шаг, который показал бы, кто именно все время отказывается от мира, а чтобы придать этому шагу черты большого события, нужно было свидание монархов.

Так как испанские дела приняли дурной оборот и война в Испании не окупалась за счет этой страны, то император, принужденный порыться в своих собственных сундуках, стремился поскорее покончить с нею. Вынужденный делать новые наборы и даже отправить в Испанию большую часть войск, находившихся в Германии, он мог поддержать свое влияние в Германии, лишь продолжая оккупацию крепостей и части территории. Но Россия была в такой мере заинтересована в удалении французских войск от ее границ и, следовательно, в эвакуации территории дружественной Пруссии, что это обстоятельство превращало продолжение оккупации прусских крепостей в весьма деликатный вопрос. Только император Наполеон мог в данный момент дать согласие на то, чего потребуют обстоятельства, и даже отказаться от своих проектов по отношению к Испании, если бы эти соображения и пример Англии вызвали колебания у России. Какое другое влияние, кроме влияния его гения, его славы и его великих политических взглядов, могло бы добиться результата, столь противоположного интересам России?.. Кто мог бы сделать такую попытку, не боясь внушить беспокойство русскому правительству, и даже отколоть его от союза как раз в тот момент, когда его содействие было так необходимо? Именно под влиянием этих важнейших соображений император поехал в Эрфурт.

Русский же император, отправляясь туда, преследовал свои цели. Они были различны, так как и затруднения были различного рода. Это путешествие являлось выполнением обязательства, принятого им на себя в Тильзите. Для государя с его характером данное им слово являлось долгом. Различные интересы, кроме того, призывали его на это свидание. Первый из них заключался в том, чтобы всеми средствами ускорить заключение мира с Англией, война с которой разорила его внутреннюю торговлю и губила его валюту. Он хотел также, чтобы его не торопили с эвакуацией провинций на Дунае, все еще занятых его войсками (Тильзитский договор позволял ему оккупировать их лишь до заключения мира с турками и до эвакуации Францией части прусской территории). Во-вторых, — и это его интересовало не менее — национальное самолюбие России, а вместе с тем и его личное самолюбие требовало, чтобы в Москве не могли твердить, что Тильзитский мир и союз означают для России одни только жертвы. Он хотел также добиться эвакуации части крепостей и территории Пруссии, снижения контрибуции и предоставления льгот по уплате ее, а также заключения таких соглашений, при которых эта держава могла бы действительно освободиться и вновь обрести всю свою независимость; это был важный вопрос, имеющий значение для безопасности самой России.

Россия молчала об испанских делах, которые император Александр обсуждал в своих беседах довольно благожелательно по отношению к своему союзнику, так как он знал все их подробности. Он к тому же отнюдь не был недоволен тем, что воинственный пыл императора был поглощен Пиренейским полуостровом. В политике интерес объясняет и даже узаконяет многое. А заинтересованность Англии в том, чтобы вырвать Испанию из-под нашего влияния и спасти Португалию, казалось ему мощным средством для достижения мира. С этой точки зрения, события служили, таким образом, интересам России столь же, как и нашим. Только мир с Англией мог гарантировать всеобщий мир, и поэтому политика Александра отлично уживалась при данных обстоятельствах с тем, что, быть может, в глубине своей совести он оценивал менее благоприятно. Таковы были те планы, с которыми петербургское правительство явилось в Эрфурт.

Австрия была раздражена тем, что ее не посвятили в эти проекты эрфуртского свидания, тем паче, что ее нельзя было обмануть насчет мотивов такого молчания. Этот довольно подходящий предлог к недовольству был на руку ее секретным проектам. Император Наполеон, конечно, мало беспокоился о том, чтобы император Франц принял участие в эрфуртских переговорах. Он сознавал, что контакт с северным государем сможет восстановить отношения, которые надо было немедленно завязать вновь, а вмешательство интересов других великих держав может лишь ослабить эти отношения. …

Первые несколько дней ушли на то, чтобы прозондировать друг друга, попытаться определить, выяснить предположения и проекты друг друга. Император Наполеон уже не находил своего союзника таким покладистым, как в Тильзите. Он жаловался на то, что Александр сделался недоверчивым. Проявленные Австрией враждебные намерения с самого начала конгресса изменили характер переговоров и отвратили Россию от ее целей: чем больше император Наполеон, спешивший послать в Испанию свои войска, находившиеся в Пруссии, домогался предварительно выяснить, до каких пределов он может рассчитывать на союз и на помощь России против Австрии, чем более он настаивал в соответствии с этим, чтобы император Александр принял по отношению к этой державе угрожающий тон и занял по отношению к ней даже угрожающую позицию…

Прошла неделя, а каждый из императоров все еще зондировал почву, стараясь выяснить, до каких пределов доходят претензии его противника, но не будучи в состоянии полностью постигнуть их. Они наблюдали друг за другом, надеясь, что завтрашний день принесет разрешение всех проблем. Император Наполеон прилагал все старания к тому, чтобы добиться обязательств, которые оказали бы воздействие на Австрию. За эту цену он, при всем своем желании сохранить в Германии существующее положение, удовольствовался, может быть, в принципе сохранением лишь одной крепости на Одере в качестве гарантии уплаты контрибуции. А излишек своих войск он тогда удалил бы из Германии. …Император Александр по своей собственной инициативе отказывался от всякого обязательства, которое могло бы привести к агрессии против Австрии, и даже энергично высказался за то, чтобы против этой державы не делалось никаких посягательств. …Оказав длительное сопротивление по вопросам об Австрии, и считая, что, приняв на себя лишь условные обязательства, он отстоял величайшие политические интересы данного момента, обратил затем все свое внимание на то, что интересовало его больше всего.

И государи, и министры, и оба двора начали скучать и уставать от всех парадов, а в особенности от бесконечных споров. Споры между императорами часто приобретали резкий характер. Наполеон пробовал быть ловким, уступчивым, обаятельным, порою настойчивым и, видя, что он не может ничего добиться от своего противника, все время остававшегося в очерченном им для себя круге, два раза пробовал рассердиться. Но это средство ничего не изменило в решениях Александра, а так как вспышки гнева со стороны Наполеона были скорее дипломатической хитростью, чем действительным порывом, то он быстро успокаивался и возвращался к более мирному тону.

В конце концов он удовольствовался тем, чего ему удалось добиться; по существу это было гораздо больше того, на что, по его мнению, можно было принципиально рассчитывать. В глубине души он был очень доволен, что при созданном событиями в Испании положении вещей ему удалось придать эрфуртской встрече и союзу явную антианглийскую окраску при помощи соглашения о демарше, который собирались предпринять с целью предложить Англии мир. Было условлено: государи напишут английскому королю, Румянцев приедет в Париж, и будет предпринят большой политический демарш; это было то, чего император Наполеон желал и — я повторяю — должен был желать, так как это доказывало существование большого согласия между союзниками, отвлекало внимание от испанских событий и возлагало всю ответственность за продолжение войны на Англию, ибо теперь легко было предвидеть, что осложнение событий в Испании в результате восстания, которое во всех отношениях было выгодно Англии, сделает эти предложения безрезультатными.

Соглашение двух императоров заставляло и Австрию насторожиться и отсрочить свои проекты. …

Швеция также должна была оказаться вынужденной примкнуть к континентальной системе, то есть к единственному оружию, которым располагали против Англии; это дополняло меры, условленные в Тильзите, и являлось результатом того положения, в которое поставили Европу эгоизм Англии и проекты Питта, сводившиеся к войне на жизнь, а на смерть. Конечно, с точки зрения прозорливой политики нелегко было отдать Швецию, а следовательно, и Финляндию, на произвол ее честолюбивого и могущественного соседа, но такова была логика фактов.

Континентальная блокада могла быть эффективной лишь в том случае, если бы она была повсеместной. Оставить для английских товаров рынок сбыта на севере значило бы парализовать все другие меры и превратить в иллюзию все уже принесенные жертвы. …

…Переговоры, хотя и не приблизились еще к концу, приняли, таким образом, оборот, который мог бы оказаться подходящим для императора Наполеона. Убедившись в конце концов, что ему не удастся изменить тех взглядов, к которым пришел император Александр, и что он не сможет добиться от него ничего сверх обещания действовать только в том случае, если Австрия нападет первой, он согласился удовольствоваться этим. Когда был сделан этот шаг, стало уже легче прийти к согласию по другим пунктам, так как император Александр думал, что он выиграл все, ибо Австрия никогда не будет, как он говорил, настолько безрассудной, чтобы напасть и вступить в борьбу в одиночестве. Австрийский вопрос, вызвавший столько споров, почти заставил забыть вопрос об эвакуации Пруссии и крепостей на Одере; сговориться по этому вопросу оказалось легко, и император гордился тем, что он ничего не уступил… При тогдашнем положении императора сохранение крепостей на Одере было делом решающего значения, потому что с помощью простых гарнизонов он сохранял свои позиции в Пруссии и свой политический и военный престиж в глазах Германии. …

Император Наполеон мог послать часть своих войск в Испанию и отправиться туда сам, не уступив, по существу, ничего из того, что было им оккупировано, и из того, что ему причиталось. Таким образом, и одна и другая стороны были в достаточной мере довольны. Австрия, которая угрожала императору Наполеону, когда он был в Испании, сама оказалась под угрозой со стороны России, если бы она взяла на себя инициативу войны; император Наполеон не потерял, следовательно, времени даром.

Бесспорно, чтобы оплатить уступки России, он предложил ей немало соблазнительных для ее престижа вещей; но этой ценой он откупался от двух войн, из которых одна могла, конечно, быть приятной для его честолюбия, но зато другая — война с Англией — стоила бы ему слишком дорого, а к тому же в данный момент ни одна из них не была в его интересах. В перспективе была также и третья война, если бы Швеция отказалась примкнуть к континентальной системе. Россия оказывалась, таким образом, занятой не меньше, чем мы были заняты в Испании, и притом в такой мере, как мы только могли желать… Молдавия и Валахия, которых она надеялась оторвать от Турции, должны были занять ее надолго, а продолжение войны против Англии, которая закрывала все рынки сбыта для ее многочисленных продуктов, могла вызвать в России большие внутренние затруднения. Война против Швеции, ставкой в которой являлась Финляндия, была, однако, действительным возмещением за приносимые Россией жертвы. …

Те, кто присутствовал при тогдашних спорах, кто не был посвящен в различные соображения, не позволившие достичь лучших результатов, будут обвинять петербургское правительство в том, что оно не сумело лучше использовать обстоятельства. Его упрекнут в том, что оно пожертвовало интересами всего мира ради соображений данного момента. Пусть об этом выносит свой приговор история; моя задача — рассказать, каковы были результаты конгресса и какие соображения побудили Россию подписаться под ними. Перемена ею своей системы после Тильзита оскорбляла общественное мнение и привычные взгляды дворянства. Недостаток рынков сбыта разорял ее. Затруднения, испытывавшиеся ее торговлей, и падение ее валюты создавали внутреннее расстройство, порождавшее оппозицию против политического курса. Которого держалось правительство. Все эти мотивы вынуждали императора Александра добиваться от эрфуртского свидания результатов, которые могли бы произвести ошеломляющее впечатление на его нацию и привлечь ее на сторону его политического курса. Надо было оправдать в ее глазах не только союз, но также и войну с Англией и даже само эрфуртское свидание. Эта цель была достигнута.

 

№ 13. Шомонский трактат между Австрией, Великобританией, Пруссией и Россией (17 февраля/1марта 1814 г.)

 

[Договаривающиеся государи]… приказав доставить французскому правительству предположения для заключения всеобщего мира и желая, в случае, если бы Франция отвергла эти условия мира, укрепить связывающий их союз для энергичного продолжения войны, предпринятой с спасительной целью положить конец бедствиям Европы, обеспечить в ней на будущее время спокойствие восстановлением справедливо равновесия между державами и в то же время желая, если проведение благословит их миролюбивые намерения, определить средства к охранению от всяких нарушений тот порядок вещей, который будет счастливым результатом их усилий, — согласились утвердить это двойное обязательство торжественным трактатом…

Ст. I. …Выс. дог. стороны торжественно обязуются друг другу настоящим трактатом и на случай, если бы Франция отказалась принять условия предложенного мира, посвятить все средства своих государств мужественному продолжению настоящей противу нее войны и употребить их с совершенного согласия, дабы доставить для себя самих и для Европы всеобщий мир, под покровом которого могли бы быть установлены и обеспечены права и свободы всех народов…

Ст. III. Его вел. король великобританский обязуется доставлять субсидию в 5 миллионов фунтов стерлингов на потребности 1814 г., распределяемую по равным частям между тремя державами, и сверх того, е. в. обещает войти в соглашение с их вел. относительно доставления дальнейших вспомоществований в каждом из последующих годов, если, чего боже сохрани, война должна была бы продолжаться все это время…

Ст. V. Выс. дог. стороны, предоставляя себе войти в обоюдное соглашение в момент заключения мира с Францией о наиболее действительных средствах, чтобы обеспечить Европе и гарантировать друг другу прочность этого мира, тем не менее решились без замедления заключить оборонительные договоры для охранения их владений в Европе от всяких нападений, которые могли бы быть нанесены Франциею тому порядку вещей, который будет результатом этого умиротворения. …

Ст. XVI. Как настоящий трактат имеет целью сохранение равновесия в Европе, обеспечение спокойствия и независимости держав и предупреждение нападений, которые в течение стольких лет опустошали мир, то выс. дог. стороны согласились между собою продлить его действие на 20 лет…

Отдельные секретные статьи:

Ст. I. Их вел. обязывается направить все усилия к действительному устроению Европы следующей системы: Германия в составе владетельных княжеств, соединенных федеративною связью, обеспечивающей и гарантирующею независимость Германии.

Швейцарский союз в его прежних границах с независимостью, гарантируемую великими европейскими державами, считая в том числе и Францию.

Италия, разделенная на независимые государства, лежащие в середине между владениями австрийскими в Италии и Франциею.

Испания, под управлением Фердинанда VII, в своих прежних границах.

Голландия, государство свободное и независимое, под верховной властью принца Оранского, с увеличением территории…