Майкл Хардт, Антонио Негри 4 страница

Сегодня Российская Федерация идет по пути реформ. Но мы хотим отметить, что интеграция в мировую экономику -посредством ли вступления в ВТО или иными методами - не обязательно должна означать согласие со всеми существую­щими правилами игры. Необходимо изнутри, то есть будучи составной частью глобального хозяйства, противостоять эко­номическому и политическому диктату. Старый коммунисти­ческий лозунг «борьбы изнутри» теперь вновь актуален. И мы даже рискнули бы утверждать, что возможности бороться с глобальной несправедливостью, которыми располагают рос­сияне, растут по мере интеграции России в мировую экономи­ку. Однако мы хотим особо отметить, что таким образом рас­ширяются не возможности России как государства, или рос­сийского народа как отдельной нации, а увеличивается потенциал взаимодействия россиян с представителями дру-

XLV1IПредисловие к русскому изданию

гих стран и народов, растут возможности их интеграции в то множество, которое в наши дни оказывается главным субъек­том борьбы против господства имперского глобального ка­питала.

В этой связи мы хотели бы со всей решительностью под­черкнуть, что укрепление национального суверенитета, пред­ставляющее собой альтернативу включенности в глобальную экономическую систему, не кажется нам шагом на пути к об­ретению действенных инструментов сопротивления глобаль­ным тенденциям. Сегодня - и это тоже подтверждается опы­том России - столь узкое и замкнутое поле политической борьбы, как национальное государство, совершенно неадек­ватно ни целям противостояния курсу на формирование нео­либеральной капиталистической системы, ни целям создания жизнеспособной демократической альтернативы этой системе.

Поэтому сейчас, в первые годы нового тысячеления, мы хотели бы пожелать всему российскому народу, и, в особенно­сти, нашим читателям, удачи в деле возрождения освободи­тельного духа великой народной борьбы, начатой против ца­ризма почти сто лет тому назад и превращающейся ныне в борьбу против любых форм национального или государствен-нического подавления. Хотелось бы, чтоб вы не забывали, как в былые времена ваши предки не только добивались успеха в борьбе против собственных угнетателей, но и оказывались лидерами всемирного революционного движения. Мы хотим пожелать нашим российским читателям помнить об этом ве­ликом наследии, переосмыслить его и использовать с целью преобразования нашего несовершенного мира.

Майкл ХАРДТ и Антонио ПЕТРИ, Венеция (Италия) - Дурхзм (Северная Каролина, США),

декабрь 2005 года

Слова благодарности

Выразить благодарность всем, кто помогал нам в процес­се написания этой книги, не представляется возможным. По­этому мы хотели бы просто назвать тех, кто прочел рукопись от начала до конца и высказал нам свои замечания: это Наоми Кляйн, Скотт Мойерс, Джудит Ревел и Кати Уикс.

XL VIIIЖить сообща

Сегодня впервые становится реально осуществимой де­мократия в глобальном масштабе. Наша книга посвящена та­кой возможности, а именно - тому, что мы называем проектом множества. Он не только выражает устремление людей к миру равенства и свободы, к открытому и всеохватывающему об­ществу глобальной демократии, но и обеспечивает средства достижения подобного состояния. На этом наша книга закон­чится, но она не может с этого начинаться.

Сегодня эта перспектива не просматривается из-за конф­ликтных ситуаций во всем мире, которые кажутся перманент­ными и угрожают демократии. Поэтому нашу книгу следует начать именно с рассмотрения состояния войны. Действитель­но, на протяжении всей современной эпохи демократия при всем разнообразии ее национальных и местных форм остава­лась незавершенным проектом, а в последние десятилетия процессы глобализации создали новые проблемы. Тем не ме­нее, главным препятствием для утверждения демократичес­ких норм является глобальное состояние войны. В наши вре­мена вооруженной глобализации мечта эпохи модернити о демократии может показаться безнадежно утраченной. Вой­на всегда была несовместима с демократией. Демократичес­кие процедуры обычно приостанавливались на период вой­ны, а вся власть временно возлагалась на сильное центральное правительство, призванное справиться с кризисом. Нынеш­нее состояние войны является глобальным по охвату и долго­временным, поскольку его завершение не предвидится; поэто­му отказ от демократии лишается временных рамок и дажеПредисловие

лен в предыдущей работе, и нет необходимости вновь возвра­щаться к нему здесь.

В этой книге мы сосредоточимся на рассмотрении множе­ства как живой альтернативы Империи, вырастающей в ее недрах. Серьезное упрощая картину происходящего, можно сказать, что у глобализации два лица. С одной стороны, Импе­рия раскинула по всему миру свою сеть иерархий и раздоров, которая служит поддержанию порядка, используя новые ме­ханизмы контроля и перманентного конфликта. С другой сто­роны, сама глобализация порождена новым кругооборотом ко­операции и сотрудничества, которое простирается через границы и континенты и создает почву для бесконечного чис­ла контактов. Этот второй аспект глобализации не сводится к тому, что каждый в мире становится точно таким же, как и все остальные. Скорее, он дает нам шанс на то, что, сохраняя раз­личия, мы одновременно обнаружим нечто общее, что позво­лит контактировать и совместно действовать. Таким образом, множество можно также представить в виде сети: это откры­тая и расширяющаяся система, в которой свободно и на рав­ноправной основе могут быть выражены все разногласия. Та­кая сеть выступает механизмом контактов, позволяющих нам работать и жить сообща.

В качестве первого приближения к теме следует провес­ти различие между концептуальным видением множества и представлениями о других общественных субъектах, таких как народ, массы и рабочий класс. По традиции под народом пони­мается нечто цельное. Конечно, население имеет всякого рода различия, но понятие народ сводит их на нет, благодаря чему население наделяется определенной идентичностью: народ един. Множество же, напротив, многолико. Оно характеризу­ется несчетным числом внутренних несходств, которые невоз­можно свести воедино или к одному облику, поскольку оно составлено из отдельных культур, рас, этносов, тендеров, сек­суальных ориентации, разных форм труда, образов жизни, ми­ровоззрений и устремлений. Множество состоит из многочис­ленных своеобразий подобного рода. Массы тоже определя­ются как противоположность народа, поскольку и их нельзя

Жить сообща

свести к единству или всего одной идентичности. Нет сомне­ния, что массы включают в себя разные виды и роды, но в действительности нельзя сказать, что массы состоят из разных социальных субъектов. Сущность массы в неразличимости: все черты своеобразия погружены в массу и скрыты в ее толще. Все цвета населения перемешаны до серой однородности. Массы способны двигаться в унисон лишь потому, что состав­ляют расплывчатый, единообразный конгломерат. Во множе­стве же социальные различия сохраняются. Оно многоцветно как накидка библейского героя Иосифа. Отсюда следует вы­зов, непосредственно исходящий от концепта множества. Он состоит в том, чтобы несмотря на социальное многообразие обеспечить контакты и совместную жизнь людей при сохра­нении их внутренних различий.

Наконец, важно также отличать множество от рабочего класса. Так сложилось, что определение рабочего класса имеет ограничительный характер - не только для того, чтобы отли­чать рабочих от собственников, которым не нужно трудиться, чтобы заработать на жизнь, но и чтобы отделить рабочий класс от остальных трудящихся. В самом узком своем употреблении этот концепт применяется только по отношению к промыш­ленным рабочим, чтобы отличать их от работников в сельс­ком хозяйстве, сфере услуг и других секторах хозяйства. В наи­более широком смысле под рабочим классом подразумеваются все работники, получающие заработную плату, - в противо­положность беднякам и тем, кто занят неоплачиваемым до­машним трудом или не получает его регулярной оплаты. Мно­жество же, напротив, представляет собой открытое и всеохватывающее понятие. Оно претендует на то, чтобы уло­вить важность новейших сдвигов в глобальной экономике: с одной стороны, промышленный рабочий класс более не игра­ет в ней роли гегемона, хотя его общемировая численность не сократилась; с другой стороны, сегодня производство нужно воспринимать не только в экономических категориях, но и в более широком плане - как социальный процесс, то есть не только как изготовление материальных благ, но и как созида­ние связей, отношений и жизненных форм. Таким образом, потенциально множество состоит из всех разнообразных фи-Преди

гур, задействованных в общественном производстве. Опять-1 таки, такая распределенная сеть как интернет дает неплохой I приблизительный образ или модель множества, так как, во- 1 первых, ее отдельные узлы сохраняют различия, будучи завя­заны во «всемирную паутину», а во-вторых, ее внешние гра­ницы открыты, что всегда обеспечивает постоянную возможность для добавления новых точек пересечения и вза­имосвязей.

Для уяснения возможного вклада множества в современ- 1 ную демократию крайне важно упомянуть две присущие ему особенности. Первую можно назвать «хозяйственным аспек­том», хотя отделение экономики от прочих социальных сфер в данном случае весьма условно. В той мере, в какой множе­ство нельзя считать ни идентичностью (подобно народу), ни однородностью (подобно массам), его внутренние различия должмыоткрывать нечто общее, что давало бы возможности для коммуникации и совместных действий. Общее принадле­жит всем нам и фактически не столько обнаруживается, сколько производится. (Нам не хотелось бы использовать слово общи­на, поскольку оно относится к докапиталистическим совмест­ным пространствам, которые подверглись разрушению с по­явлением частной собственности. Будучи не столь складным, понятие «общее» высвечивает философский смысл того, что именно мы подразумеваем, и подчеркивает, что речь идет не о возврате к прошлому, а о новом явлении.) Обмен информаци­ей, сотрудничество и кооперация не только основаны на та­ком общем, но и, в свою очередь, производят его, обеспечивая развитие социальных взаимоотношений по спирали. Произ­водству общего принадлежит сегодня центральное место во всех формах социального бытия независимо от их локальных особенностей. Фактически именно в этом состоит главная ха­рактеристика преобладающих сегодня новых видов труда. Иными словами, налицо тенденция, когда через трансформа­цию экономики сам труд порождает кооперативные и комму­никативные сети, а затем укореняется в них. Так, всякий, кто работает с информацией или знанием - начиная с агрономов, культивирующих специфические качества семян, и заканчи­вая программистами, - полагается на совместное знание, ко-

Житъ сообща

_торое поступает от других и, в свою очередь, творит новое знание для всеобщего употребления. Это особенно верно в отношении такого труда, в результате которого созидаются нематериальные ценности, в том числе идеи, образы, эффекты и взаимоотношения. Мы будем называть новую доминирую­щую модель «биополитическим производством», чтобы под­черкнуть, что она предполагает не только создание матери­альных благ в узко экономическом смысле, но и касается всех граней жизни социума - экономических, культурных и поли­тических, - обеспечивая их последующее воспроизводство. Биополитическое производство и распространение в его ходе общечеловеческих ценностей - одна из мощных основ, на ко­торые опирается сегодня перспектива всемирной демократии. Второй отличительной чертой множества, которая осо­бенно важна для демократии, является «политическая орга­низация» (хотя не будем забывать, что политическое быстро смешивается с экономическим, социальным и культурным). Мы получаем первичное представление об этой демократической тенденции, рассматривая происхождение современных дви­жений сопротивления, бунтов и революций. Оно демонстри­рует тренд к нарастанию демократичности в организации, движение от централизованных форм революционной дикта­туры и командования к сетевым организациям, в которых власть вытесняется отношениями сотрудничества. Подобная генеалогия показывает, что сопротивлению и революционным объединениям свойственно не только служить инструмента­рием достижения демократического устройства общества, но и порождать демократичные взаимоотношения внутри самих себя, в недрах своей организационной структуры. Кроме того, глобальность демократии становится требованием, которое получает все более широкое распространение и звучит иног­да явно, но чаще подразумевается в бессчетных выражениях недовольства нынешним глобальным порядком и сопротив­ления ему. Сегодня стремление к демократии является общим Для очень многих освободительных битв и движений по все­му миру - на местном, региональном и глобальном уровнях. Само собой разумеется, что порыв к глобальной демократии и соответствующие лозунги еще не гарантируют ее достижения,Предисловие

но не следует недооценивать и то влияние, которое они могут иметь.

Просим иметь в виду, что это книга философского плана. Мы приведем многочисленные примеры того, что люди дела­ют сегодня, чтобы положить конец войне и сделать мир более демократичным. Однако не ждите, что здесь мы ответим на вопрос «Что делать?» или предложим конкретную программу действий. Мы полагаем, что в свете угроз и возможностей, порождаемых тем миром, в котором мы все живем, необходи­мо переосмыслить главные базовые политические понятия, такие как власть, оппозиция, множество и демократия. Преж­де чем обратиться к практической разработке политического проекта по созданию новых демократических институтов и общественных структур, нужно задаться вопросом, действи­тельно ли мы понимаем, что в настоящее время означает (или могла бы означать) демократия. Наша главная цель состоит в выработке концептуального фундамента, на который мог бы опереться новый демократический проект.'Мы сделали все возможное, чтобы написать об этом на языке, доступном каж­дому, давая определение техническим терминам и объясняя философские понятия. Это не означает, что чтение будет все время легким. Не сомневаемся, что в некоторых местах смысл отдельных предложений или даже параграфов удастся уло­вить не сразу. Просим вас проявить терпение. Продолжайте чтение. Порой философские идеи усваиваются не сразу. Вос­принимайте эту книгу как некую мозаику, при складывании которой будет постепенно вырисовываться полная картина.

Мы замыслили переход от одной книги к другой, от «Им­перии» к «Множеству», как некую противоположность пере­ходу Томаса Гоббса от труда «Начальные философические ос­нования о гражданине» (опубликованного в 1642 году) к «Левиафану» (1651 год). Обратное движение свидетельствует о принципиальном несходстве между двумя историческими моментами. На заре модернити в первой из названных книг Гоббс определял природу общественного организма и формы гражданства, адекватные состоянию зарождения буржуазии. Новый класс не мог сам обеспечить социальный порядок; ему

Жить сообща

требовалась возвышающаяся над ним политическая власть как абсолютный авторитет, как бог на земле. «Левиафан» Гоббса описывает ту форму суверенитета, которая впоследствии по­лучила развитие в Европе в виде национального государства. Сегодня на дворе эра постмодернити, и в книге «Империя» мы попытались сначала обрисовать новую глобальную форму суверенитета; теперь же в настоящей книге мы стараемся уяс­нить сущность возникающего феномена всемирного характе­ра - множества. Если Гоббс шел от нарождавшегося обществен­ного класса к новой форме суверенитета, то мы совершаем движение в обратную сторону - а именно, от новой формы суверенитета к новому всемирному классу. Если суверенная власть требовалась нарождающейся буржуазии, чтобы гаран­тировать свои интересы, то множество возникает внутри но­вого имперского суверенитета и указывает путь к отходу от него. Множество продирается сквозь Империю, чтобы поро­дить иное всемирное общество. Буржуазии времен модерни­ти приходилось полагаться на суверенитет ради укрепления своего порядка, а революция эпохи постмодернити выводит нас за пределы имперского суверенитета. В противополож­ность буржуазии и всем прочим привилегированным, ограни­ченным классовым образованиям, множество способно фор­мировать общество самостоятельно; как мы убедимся, это -главное с точки зрения возможностей прогресса демократии. Мы не можем сразу приступить к изложению проекта множества и перспектив демократии. Эти вопросы станут цен­тральными во второй и третьей частях книги. А начать нам придется с нынешнего состояния войны и глобального конф­ликта, в котором нетрудно усмотреть непреодолимое препят­ствие к демократии и свободе. Эта книга в основном написана в период, когда сгустились тучи войны, а именно - между 11 сен­тября 2001 года и началом операции в Ираке в 2003 году. Мы Должны выяснить, как в наше время изменилась роль воору­женных конфликтов с точки зрения политики и суверените­та. Нам нужно также дать четкую формулировку тем противо­речиям, которые пронизывают нынешнее состояние войны. Надеемся, всем ясно, что миру нужна демократия, даже если сейчас она кажется очень далекой. Только она дает единствен-г

ПреЪисловие

но возможный ответ на мучительные вопросы наших дней и открывает единственно реальный выход из состояния беско­нечных конфликтов и войн. На последующих страницах мы постараемся убедить читателей в том, что демократия множе­ства не только необходима, но и осуществима.

Часть 1. Война

1.1. Симплициссимус

При сложившихся обстоятельствах война вынуждает все страны, даже кажущиеся наи­более демократическими, становиться авто­ритарными и тоталитарными.

Джон Дьюи

Республика потеряна. Цицерон

Исключения

Мир вновь воюет, но на этот раз дела обстоят особенным образом. Традиционно война рассматривалась как вооружен­ный конфликт между суверенными политическими образова­ниями, то есть, если говорить о периоде модернити, между национальными государствами. В той мере, в какой суверен­ная власть национальных государств, даже наиболее влиятель­ных из них, сокращается, а взамен возникает новая, наднаци­ональная форма суверенитета - всемирная Империя, условия и сущность войны и политического насилия неизбежно меня­ются. Война становится всеобщим феноменом, глобальным по масштабу и бесконечным.

Сегодня по всему миру вспыхивают бесчисленные воору­женные конфликты, иногда краткие и ограниченные опреде­ленным местом действия, а порой - длительные и захватыва­ющие все более обширные пространства¹. Такие конфликты, вероятно, точнее всего воспринимать как случаи не войны вообще, а войны гражданской. Если в традиционном междуна­родном праве войной считается вооруженное столкновение между суверенными политическими единицами, то гражданс­кая война - это вооруженный конфликт между суверенной властью и/или не обладающими суверенными правами по­встанцами в пределах территории некоего суверенного государ­ства. Следует понять, что сейчас такая гражданская война про­исходит не внутри национальных государств (поскольку они ^ме являются больше реальными носителями суверенитета), а ^в глобальном масштабе. Международно-правовые рамки войн

13Часть 1. Война

разрушены. С такой точки зрения все нынешние вооружен­ные конфликты в мире, как «горячие», так и «холодные» - в Колумбии, Сьерра-Леоне, Ачехе, Афганистане, Ираке, палес­тино-израильский и индо-пакистанский, - следует считать гражданскими войнами, даже когда в них вовлечены разные страны. Это не означает, что все эти баталии затрагивают всю Империю - фактически каждая из них имеет локальный и спе­цифический характер. Точнее было бы сказать, что они разво­рачиваются внутри глобальной системы, ею обусловлены и, в свою очередь, на нее воздействуют. Следовательно, ни одну локальную войну нельзя рассматривать изолированно, нужно видеть в ней часть грандиозного сочетания обстоятельств, в той или иной степени связанную и с другими зонами боевых действий, и с районами, где в данное время они не ведутся. Претензии на суверенитет со стороны участников этой вой­ны по меньшей мере сомнительны. Скорее, они ведут борьбу за относительное преобладание в рамках иерархий на самом высоком и самом низком уровнях глобальной системы. Чтобы противодействовать всемирной гражданской войне, требу­ются новые механизмы, выходящие за рамки международ­ного права².

Нападения 11 сентября 2001 года на Пентагон и на Все­мирный торговый центр не создали и принципиально не из­менили такого положения дел в мире, однако они, судя по все­му, заставили нас признать его всеобщий характер. Внутри Империи невозможно избежать состояния войны, и конца ей не видно. Ясно, что к этому моменту ситуация уже созрела. Точно так же, как «Пражская оконная акция» 23 мая 1618 года, во время которой два посланца Священной Римской импе­рии были выброшены в окно крепости в Градчанах, зажгла пламя Тридцатилетней войны, события И сентября открыли новую военную эру. Тогда католики и протестанты зверски убивали друг друга (впрочем, вскоре противостоящие сторо­ны перемешались), а теперь христиан стравливают с мусуль­манами (хотя ряды противников уже перепутаны). Атмосфе­ра религиозной войны лишь маскирует глубокую историческую трансформацию, начало новой эпохи. В XVIIвеке речь шла о переходе Европы от Средних веков к модернити, а сегодня

1.1. Симплициссимус

новую эпоху составляет всемирный переход от модернити к постмодернити. В этом смысле война приобрела всеобщий характер: порой она может где-то прекращаться, однако воо­руженное насилие постоянно возможно, оно готово разразить­ся в любой момент и где угодно. «Иначе говоря, сущность вой­ны, - объяснял Томас Гоббс, - состоит не в сражении как таковом, а в известной предрасположенности к нему; проти­воположное утверждение так и не нашло подтверждений»'. То есть речь идет не об изолированных конфликтах, а об об­щем всемирном состоянии войны, которое размывает различие между войной и не-войной до такой степени, что мы уже не можем вообразить себе подлинного мира и даже рассчиты­вать на него.

Этот воюющий мир чем-то напоминает тот, что предстал перед крестьянином Симплициссимусом (Простаком) - глав­ным действующим лицом великого романа XVII века, напи­санного Гансом Гриммельсгаузеном⁴. Симплициссимус родился в разгар Тридцатилетней войны в Германии, где погибла треть немцев; в соответствии со своим именем он смотрит на этот мир самым неискушенным, наивным взглядом. Как еще мож­но было бы воспринимать подобное состояние постоянного конфликта, страдания и разорения? Различные армии - фран­цузские, испанские, шведские и датские - проходят одна за другой, и каждая последующая требует еще большей доброде­тельности и незыблемости религиозных устоев, нежели пре­жняя. Но для Симплициссимуса все они одинаковы. Они уби­вают, насилуют и грабят. Ничем не замутненным распахнутым глазам Симплициссимуса удается зафиксировать этот ужас, не ослепнув от увиденного. Они прозревают сквозь все мисти­фикации, затмевающие жестокую реальность. Несколькими годами ранее по другую сторону Атлантики, в Перу, амери­канский индеец Хуаман Пома де Айала записал схожую хро­нику еще более опустошительного разрушения'. Его текст, составленный из смеси испанского, языка кечуа и рисунков, свидетельствует о завоевании, геноциде, порабощении и ис­коренении цивилизации инков. Хуаман Пома мог лишь сми­ренно адресовать королю Филиппу III Испанскому свои на­блюдения, обвинения и призывы к «достойному правлению».

15Часть 1. Война

Но сегодня ввиду нескончаемых битв, напоминающих о тех давних временах, должны ли мы придерживаться подхода, что напоминал бы бесхитростный взгляд Симплициссимуса или робкие просьбы Хуамана Помы к сильным мира сего? Неуже­ли у нас нет иных альтернатив?

Первый ключ к осознанию всемирного состояния жесто­кой войны, в котором мы оказались, лежит в концепции ис­ключительности или, выражаясь точнее, двух исключений -одного германского и второго американского по своему про­исхождению. Нам следует ненадолго обратиться к истории, чтобы проследить генезис современных исключений. Нынеш­нее положение дел вовсе не случайно побуждает нас вспом­нить о самом раннем периоде модернити в Европе, поскольку в каком-то смысле модернити стала там ответом на ситуацию борьбы всех против всех, таких как Тридцатилетняя война в Германии и гражданские войны в Англии. Одним из цент­ральных компонентов политического проекта теорий сувере­нитета эпохи модернити - как либеральных, так и нелибераль­ных - было намерение положить конец гражданской войне и покончить с состоянием постоянного конфликта, вытолкнув вооруженные столкновения на обочину общественной жизни и ограничив их отдельными временными периодами. Только суверенная власть - монарх или государство - могли вести вой­ны, причем лишь против другой суверенной власти. Иными словами, война была изгнана из внутренней общественной сфе­ры и сохранена только для внешнего употребления - конф­ликтов между странами. Тем самым война стала исключитель­ным событием, а мир - нормой. Конфликты внутри государств следовало мирно разрешать путем политического взаимодействия.

Отделение войны от политики составляло основополагаю­щую задачу политической мысли и практики эпохи модерни­ти, в том числе для так называемых теоретиков-реалистов, придававших войне особое значение в международных отно­шениях. Так, знаменитое утверждение Карла фон Клаузеви­ца о том, что война есть продолжение политики другими средства­ми, можно интерпретировать так, что политика и война неразделимы. Однако, во-первых, на самом деле в его работе данное представление основано на идее, согласно которой

/./. Симплициссимус

война и политика в принципе обособлены друг от друга и раз­нятся между собой⁶. Клаузевиц стремился понять, как эти раз­дельные сферы могут порою вступать во взаимосвязь. Во-вто-оых, еще важнее то, что «политика» дая него никак не связана с политическими отношениями внутри общества, а касается скорее только столкновений между национальными государ­ствами⁷. По мнению Клаузевица, война - это инструмент в арсенале государства, используемый в сфере международной политики. Иначе говоря, она есть нечто вполне внешнее от­носительно политических битв и конфликтов, возникающих внутри общества. То же самое верно и применительно к бо­лее широкому утверждению, также разделяемому политичес­кими мыслителями реалистической школы, в частности Кар­лом Шмиттом, согласно которому все политические действия и мотивы базируются прежде всего на различении друзей и врагов⁸. На первый взгляд тут тоже может показаться, что политика и война неразделимы. Но опять-таки речь идет не о той политике, которая имеет место внутри отдельных стран. Подразумеваются только политические отношения между су­веренными общностями. С такой точки зрения единственным врагом фактически является враг публичный, то есть государ­ственный, в большинстве случаев - другая страна. Таким об­разом, суверенитет эпохи модернити должен был устранить войну с внутренней, гражданской территории. Всем главным направлениям мысли того периода, как либеральной, так и нелиберальной, была присуща следующая идея: если ограни­чить войну конфликтами между суверенными общностями, то политика внутри каждой страны, по крайней мере - при нор­мальных обстоятельствах, будет свободна от войны. Война счи­талась особым, исключительным, состоянием.

Сегодня стратегия эпохи модернити, призванная ограни­чить войны сферой межгосударственных отношений, стано­вится все менее жизнеспособной, так как возникают бесчис­ленные войны общемирового значения в форме вооруженных конфликтов на пространстве от Центральной Африки до Ла­тинской Америки, от Индонезии до Ирака и Афганистана. В ^еЩе более широком смысле эта стратегия рушится постольку, поскольку урезается суверенитет национальных государств, а

17Часть 1. Война

взамен ему на наднациональном уровне формируется новая суверенная сила - глобальная Империя. Нам следует в этом новом свете переосмыслить взаимосвязь между войной и по­литикой. Может показаться, что в данной ситуации осуществ­ляется либеральная мечта эпохи модернити о том, что пре­кращение битв между суверенными странами положит предел и возможности развязывания войны как таковой, сделав гос­подство политики универсальным. Сообщество или общество наций расширило бы тем самым пространство внутреннего социального мира до глобальных масштабов, а международ­ное право обеспечивало бы порядок. Такая мысль звучала многократно, начиная с идеи Канта о вечном мире и заканчи­вая практическими проектами, которые привели к учрежде­нию Лиги Наций и Организации Объединенных Наций. Од­нако сейчас вместо того, чтобы продвигаться к миру, реализуя эту мечту, мы, судя по всему, оказались отброшены назад во времени, в кошмар беспрерывного и нескончаемого состоя­ния войны, когда приостанавливается действие международ­ного права, а между поддержанием мира и военными акция­ми нет четкого различия. Поскольку сходит на нет локальный и временный характер боевых действий, который был при­сущ ограниченным конфликтам между суверенными государ­ствами, война, как видно, просочилась обратно и затопила всю общественную сферу. Экстраординарная ситуация стала перма­нентной и всеобщей. Исключение обернулось правилом, про­низав и международные, и внутринациональные отношения⁹. «Экстраординарная ситуация» - понятие германского права, подразумевающее временную приостановку действия конституции и верховенства права. Оно напоминает идею осадного положения и понятие чрезвычайных полномочий во французской и английской традициях¹⁰. Конституционная те­ория издавна гласит, что во времена серьезных кризисов и опасностей (как в период войны) действие конституции дол­жно быть временно приостановлено, а сильной исполнитель­ной власти или даже диктатору следует дать чрезвычайные полномочия, чтобы защитить республику. Основополагающим мифом для такого хода мыслей служит легенда о благородном Цинциннате, немолодом земледельце в Древнем Риме. Под-