Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 4 страница

217Часть 2. Множество

рых зависит общемировой политический организм. Поэтому картина уединенных личных встреч в заснеженном Давосе столь полезна для понимания всей системы. Главы корпора­ций не могут самостоятельно обеспечить такое разделение труда. То же самое можно сказать и в отношении нацио­нальных руководителей или наднациональных чиновников. Им всем приходится сотрудничать.

Как мы увидим в третьей части книги, некоторые из тех, у кого наднациональные экономические институты вызывают протест, требуют их реформирования или даже ликвидации, поскольку они служат поддержанию в мире несправедливой иерархии богатства и власти. Однако нужно постоянно иметь в виду, что эти институты находятся в связке с двумя другими уровнями глобального хозяйственного регулирования. С та­кой комплексной точки зрения мы сможем понять, что устра­нение МВФ или Всемирного банка не сократит глобального неравенства. Вырастет еще какой-то организм или институт, чтобы заполнить их место в общей структуре, или, что еще хуже, лидирующие корпорации и государства будут в мень­шей степени подвергаться регулированию - а такая ситуация опасна для капитала и, бесспорно, стала бы бедствием для всех остальных. Кроме того, возможно только частичное реформи­рование наднациональных институтов, поскольку, как уже говорилось, оно ограничено необходимостью воспроизводства нынешнего мирового порядка. Важнее же всего глубинные системные ограничения, которые заблокируют всякую серь­езную реформу. Наднациональные экономические институты должны в сотрудничестве с национальными руководителями и лидерами бизнеса воспроизводить мирохозяйственный по­рядок согласно его внутренней иерархии, и допустимая гиб­кость в данном отношении невелика. Об эту скалу разобьется любая серьезная попытка реформирования.

2.2. De corpore

Большое

правительство возвращается

Фактически, «большое правительство» (то есть сильное го­сударство) никуда не уходило, но, конечно, в последние годы его присутствие стало более явственным, особенно после

И сентября 2001 года. Так, различные военные и законода­тельные планы по обеспечению глобальной безопасности, ис­ходившие после этой даты прежде всего от Соединенных Шта­тов, отчасти направлены на стабилизацию мировой экономики и обеспечение порядка в ней. В некоторых отношениях после 11 сентября оказались в кризисе частные формы власти над мировой экономикой, такие как новое коммерческое право, наряду со всеми механизмами международной торговли и под­держания макроэкономического равновесия, благодаря кото­рым подобные формы стали возможными. Ведущим державам пришлось вмешаться, дабы обеспечить все уровни экономи­ческого взаимодействия - финансовые трансакции, страховые взаимоотношения, авиаперевозки и так далее. Кризис быстро напомнил, насколько капитал нуждается в том, чтобы за ним стояла суверенная власть. Такова истина, которая бросается в глаза всякий раз, когда возникают заметные трещины в ры­ночном порядке и иерархии.

Большое правительство, защищающее рыночные поряд­ки, должно располагать, помимо прочего, военной мощью. Время от времени капиталу приходится обращаться к армии, чтобы вопреки сопротивлению открывать одни рынки или стабилизировать другие. Например, в начале XX столетия английскому капиталу потребовалось, чтобы британские вой­ска открыли китайский рынок, добившись победы в «опиум­ной войне». Однако это не значит, что всякая военная акция объясняется наличием специфических экономических инте­ресов. Так, неверно было бы думать, что военные акции пос­ледних десятилетий под американским руководством - в Аф­ганистане и Ираке, еще в гораздо меньшей степени в Сомали, на Гаити и в Панаме - в основном мотивировались стремле­нием к конкретной экономической выгоде, в частности - дос­тупу к дешевой нефти. Подобного рода особые цели стоят на втором плане. Главная связь между военным ударом и эконо­мическим интересом лежит в гораздо более общей плоскости анализа, за пределами какого-либо специфического националь­ного интереса. Военная сила призвана гарантировать условия Функционирования мирового рынка, то есть - разделение труда и власти внутри глобального политического организма. Но та-

219Часть 2. Множество

кое ее усилие имеет парадоксальную природу, поскольку вза­имосвязь между безопасностью и прибылями развивается в противоположных направлениях. С одной стороны, развер­тывание военных возможностей государства необходимо дд_я обеспечения безопасности мировых рынков, но, с другой сто­роны, режимы безопасности обычно приводят к выстраива­нию национальных границ и препятствуют мировым потокам производства и торговли, составляющим основу наиболее крупных прибылей. США и другим военным державам нужно найти такой вариант, при котором интересы безопасности и экономические выгоды были бы совместимы и дополняли бы друг друга.

Следует ясно понимать, что потребность в большом пра­вительстве в целях поддержки экономики, вновь вышедшая на поверхность после 11 сентября, никоим образом не пред­полагает возврата к кейнсианству. При кейнсианской системе правительства поддерживали стабильность и рост экономи­ки, обеспечивая механизмы посредничества в конфликтах и соблюдение интересов рабочего класса, а также наращивая го­сударственный спрос на производимые товары и услуги. Фор­мы суверенитета, которые мы наблюдаем ныне, напротив, пол­ностью стоят на стороне капитала, и какие-либо посредничес­кие механизмы для переговоров по поводу его конфликтных отношений с рабочим классом отсутствуют. В этом отноше­нии интересно, насколько противоречивой становится пози­ция капитала, когда риск превращается в доминирующую чер­ту хозяйственной активности и развития, а если брать шире -всякого социального взаимодействия. Мир опасен, а роль боль­шого правительства и военной интервенции сводится к сни­жению рисков и обеспечению безопасности при поддержании существующего порядка.

Большое правительство необходимо и для хозяйственно­го регулирования, но в нынешних условиях такая его роль выглядит столь же парадоксально, как и его военная роль. Если 11 сентября послужило суровым напоминанием о потребнос­ти в безопасности, то скандал с «Энроном» напомнил о нужде в большом правительстве для противодействия коррупции. Значение скандала вокруг «Энрона» объясняется не только

2.2. De corpore

тем, что он затронул слишком многих инвесторов и что у весь­ма известных политиков обнаружились тесные связи с этой корпорацией. Оно определяется и тем, что коррупция в биз­несе стала рассматриваться многими не как изолированный случай, а как всеобщий феномен, обычный способ делать день­ги. Менеджеры «Энрона» и аудиторы компании «Артур Ан­дерсен», конечно, не единственные, кто прибегает к умышлен­ному обману в качестве стратегии своего бизнеса. То, что в период междувластия коррупция обретает генерализованные формы, вероятно, не должно вызывать удивления. Ослабле­ние национального правового регулирования, преобладание неписаных правил над кодифицированными нормами и сла­бость форм управления открывают сезон для охотников за прибылью. Коррупция воцаряется везде, где имеет место пе­реход от одного режима к другому, там, где прежние правила более не действуют, а новые еще не закрепились. Однако за­дача большого правительства по борьбе с коррупцией обре­тает парадоксальные черты, когда регулирование нарушает нормальное течение бизнеса, лежащее в основе его прибыль­ности. Крах «Энрона» - нечто большее, чем просто вопрос фальсификации счетов. Речь идет о рискованной практике финансовых спекуляций энергетическими фьючерсами, имев­шей непосредственные и гибельные последствия для энерге­тического рынка Калифорнии. Эта распространенная прак­тика представляет собою разновидность коррупции. Можно вспомнить о «пузырях» на фондовом рынке как об еще одном ее виде, с которым призваны бороться государства. Председа­тель Федеральной резервной системы и руководители цент­ральных банков должны усмирить иррациональную избыточ­ность рынков, не подрывая экономических выгод. По словам Тацита, когда республика достигает пика коррумпированнос­ти, законы небывало множатся. Однако следует прибавить, что эти законы, сколь бы они ни были многочисленны, не в состо­янии предотвратить коррупцию, так как она присуща самой системе.

Проблема коррупции становится еще противоречивее в соединении с военными акциями по реализации планов «де­мократизации» и «строительства государств». Задача подоб-

221Часть 2. Множество

ных планов - построить не просто стабильный и мирный ре­жим, а такой, который функционировал бы (обычно в весьма подчиненном положении) в рамках общемировой экономи­ческой и политической системы подобно органу в глобальном политическом теле. Пример, в данном отношении стоящий за всеми нынешними проектами «строительства государств», -это интеграция во всемирный капиталистический рынок рес­публик бывшего Советского Союза. В то время как их эконо­мики перестраивались, чтобы приспособиться к глобальному разделению труда и власти, отрасли государственной промыш­ленности приватизировались, а исключительные разрешения на экспорт и импорт приобретались на основании семейных и политических связей, что привело к появлению гигантских состояний у новых олигархов. Одновременно в России воз­никли влиятельные мафиозные группировки, контролирую­щие разнообразную криминальную деятельность. Как выяс­нилось, «демократический транзит» - это кодовая фраза, обозначающая коррупцию. Коррупция может вступать в кон­фликт с потребностью в стабильном национальном полити­ческом режиме, хотя и содействует вовлечению в мировой хозяйственный рынок. В любом случае не стоит удивляться, если такие виды коррупции дадут знать о себе в ходе длитель­ных процессов национального строительства в Афганистане и Ираке.

Жизнь на рынке

Одна из основных задач большого правительства - защи­та частной собственности. Кража, контрабанда, коррупция, саботаж и тому подобные преступления существуют с тех пор, как возникла собственность. Ясно, что всем движимым фор­мам материальной собственности, таким как автомобили и драгоценности, постоянно грозит опасность быть украденны­ми. Но и недвижимые формы материальной собственности тоже подвержены риску вредительства или примитивного вандализма. Даже земля, самая защищенная форма собствен­ности, подвержена опасностям. Другими словами, вся частная собственность постоянно требует охраны, причем при пере-

2.2. De corpore

ходе к парадигме неовеществленного труда происходит рас­пространение нематериальной собственности, с которой тем более возникают проблемы ее сохранности, поскольку она преходяща и плохо контролируется. Становясь бесплотной, она проскользает через все существующие защитные механиз­мы, что ставит задачу расширения охранительных усилий со стороны суверенной власти.

Новые и возросшие риски сохранности нематериальной собственности главным образом объясняются теми же ее свой­ствами, которым соответствующие товары в первую очередь и обязаны своей полезностью и ценностью. Компьютерные программы и базы данных, например, уязвимы для разруше­ния и порчи в силу всеобщей связи компьютерных систем. Ком­пьютерные вирусы, черви и подобные им гадости действуют как род вредительства. Ведь, как и кусок дерева, засунутый в механизм, чтобы сломать его шестерни, они тоже используют функционирование самого механизма для его разрушения. Однако новое вредительство составляет большую проблему с точки зрения обеспечения безопасности, чем иные формы са­ботажа, поскольку не требует физического присутствия. Для компьютерного вредителя не нужно ничего, кроме доступа к виртуальной сети.

Более серьезную проблему безопасности, чем разрушение или порча через сетевые соединения, составляет воспроизво­димый характер нематериальной собственности, что не угро­жает самой собственности, но отрицает ее частный характер. Многие виды незаконного воспроизведения нематериальных продуктов абсолютно очевидны и просты - это копирование записанных текстов, компьютерных программ или аудио- и видеопрограмм. Они вполне очевидны, так как общественная и экономическая польза от этих нематериальных форм соб­ственности зависит как раз от легкости и дешевизны их умно­жения с помощью таких средств, как печатный станок или фотокопировальное устройство - вплоть до цифровой записи. Именно легкость воспроизведения, от которой зависит ценность ^т^ких продуктов, и угрожает их частному владению. Конечно, копирование сильно отличается от традиционных вариантов ^кражи, поскольку исходная собственность не забирается у вла-

223Часть 2. Множество

дельца; просто возникает собственность у кого-то еще. Тради­ционно частная собственность базируется на логике дефици­та - материальная собственность не может одновременно на­ходиться в двух разных местах. Если она есть у вас, то ее не может быть у меня; однако возможность неограниченного ко­пирования, составляющая основную особенность нематери­альных форм собственности, прямо подрывает подобную ло­гику⁹¹. Ситуация с «Напстером» составляет любопытный пример, так как ставит вопрос несанкционированного копи­рования в общественную плоскость. Сайт «Напстера» в ин­тернете позволял бесчисленным пользователям свободно об­мениваться музыкальными записями и копировать их в формате трЗ. При обменах между пользователями музыкаль­ные записи переставали быть частной собственностью, по­скольку становились общими. Этот случай выходит далеко за рамки традиционных представлений о краже или пиратстве, так как речь идет не просто о переходе предмета от одного владельца к другому, а о нарушении частного характера са­мой собственности - вероятно, об общественном пиратстве особого рода. Сайт «Напстера» в конечном итоге закрыли на том основании, что он способствовал нарушению авторских прав, но существует бесконечное число других случаев, свя­занных с размещением в сети текстов, информации, картинок и других нематериальных видов частной собственности, ко­торые незаконным образом становятся свободно доступными для воспроизведения. Подобные примеры указывают на не­которые из поистине гигантских трудностей, с которыми те­перь сталкивается защита частной собственности.

Вместе с тем в деле учреждения и сохранения частной соб­ственности полицейские действия и органы вторичны; глав­ным инструментом, с помощью которого большое правитель­ство защищает частную собственность, должна быть не сила, а закон, то есть правовые структуры, легитимирующие частное владение. Новые виды собственности, особенно нематериаль­ные, требуют для своего узаконивания и охраны новых, рас­ширенных правовых механизмов. При этом многие виды не­материальной собственности выглядят явно несправедл^ивымИ с точки зрения общепринятых норм, а потому требуются круп-

2.2. De corpore

ные законодательные новации. В частности, это ясно видно на примере «биособственности», то есть форм жизни, ставших частной собственностью. Конечно, отдельные живые существа давно подлежали частному владению, но здесь вопрос стоит о более общей форме биособственности. Традиционно некто вправе владеть одной, или десятью, или сотней коров голш-тинской породы либо яблонь сорта «Макинтош», но никто не может владеть голштинской коровой или яблоней «Макин­тош» как жизненным видом. Обыкновенно считалось, что об­щая форма есть часть природы, а потому не подлежит чьему-либо частному владению. Вероятно, самым известным и противоречивым новым примером подобной биособственно­сти является «Онкомаус», единственная на сегодняшний день запатентованная порода животного. Лаборатории «Дюпон» совместно с Гарвардским университетом создали «Онкомау-са», трансплантировав мыши человеческий ген, ответственный за выработку раковых клеток. Эта мышь предрасположена к появлению у нее раковых опухолей и потому полезна д^я он­кологических исследований⁹². «Дюпон» продает отдельные эк­земпляры этих мышей в качестве исследовательского матери­ала. Новым здесь является то, что «Дюпон» владеет не просто отдельной мышью, а данной породой мышей как таковой.

Законный путь к частному владению типами живых орга­низмов был открыт в Соединенных Штатах решением Вер­ховного суда, принятым в 1980 году и разрешившим выдачу патентов не только на процесс, ведущий к появлению ранее не существовавшего организма, но и на сам подобный орга­низм. В 1972 году некий микробиолог подал от имени компа­нии «Дженерал Электрик» заявку на патент на бактерии, раз­лагающие сырую нефть, то есть полезные в случае ее разливов. Американское бюро по патентам и торговым маркам выдало соответствующие патенты как на процесс производства таких бактерий, так и на метод их доставки по воде на соломе, одна­ко в выдаче патента на сами бактерии было отказано. В Бюро посчитали, что микроорганизмы созданы матерью-природой, ^а потому не подлежат патентованию. Однако Верховный суд постановил, что бактерии, выведенные этим микробиологом, ^Не подпадают под означенную категорию, поскольку «речь идет

225Часть 2. Множество

не о природном феномене, не выявленном ранее, а об искусст­венно полученной субстанции или композиции природных компонентов, то есть о продукте человеческой изобретатель­ности...»⁹'. В данном случае Верховный суд счел, что бакте­рии не принадлежат природе, поскольку являются плодом труда человека. Точно такая же логика позже легла в основу патентования других форм жизни, таких как «Онкомаус».

Юридическое нововведение по защите такой нематери­альной частной собственности опирается на признание нема­териального труда; иными словами, согласно соответствующим аргументам, то, что прежде мы считали частью природы, то есть принадлежащим всем, на деле есть плод человеческого труда и результат изобретения, а потому им можно владеть в частном порядке. Такого рода новация и распространение правовой защиты частной собственности применимы к широ­кому кругу видов собственности. Одна из наиболее сложных и спорных областей касается в данном случае владения гене­тической информацией. В качестве иллюстрации вспомним один из наиболее широко обсуждавшихся примеров, который связан с владением генетическими данными о человеке, име­ющими ценность для медицины и научных исследований. В 1976 году в медицинский центр при Калифорнийском универ­ситете поступил пациент с лейкозом ворсистых клеток. Меди­ки выяснили, что его кровь, по-видимому, обладает особыми свойствами, полезными при лечении белокровия. В 1981 году они получили патент, оформленный на Калифорнийский уни­верситет, на линию Т-клеток, то есть последовательность ге­нетических данных, полученных на основании изучения кро­ви данного пациента. Потенциальная стоимость продуктов, произведенных с помощью этих данных, была оценена в три миллиарда долларов. Пациент предъявил университету иск за владение Т-клетками и генетическими данными, однако он был отклонен в Верховном суде Калифорнии. По мнению суда, Калифорнийский университет стал законным владельцем ли­нии клеток, поскольку если встречающийся в природе орга­низм запатентован быть не может, то информация, извлечен­ная из него учеными, подлежит патентованию, будучи результатом приложения человеческого ума^!М.

2.2. De corpore

Дела, касающиеся владения генетическими данными о ра­стениях и, следовательно, частного владения видами семян и растений, решаются в соответствии с той же юридической логикой и, аналогичным образом, основываются на призна­нии нематериального труда. Вспомним, к примеру, о «войнах вокруг семян», в которых частное владение видами семян и растений оспаривалось в рамках глобального противостояния между Севером и Югом⁹³. Глобальный Север генетически бе­ден в том, что касается видов растений, и в то же время огром­ным множеством запатентованных видов растений владеют как раз на Севере. Глобальный Юг генетически богат видами растений, но на его долю приходится мало патентов. Более того, многие из патентов, которыми владеют на Севере, бази­руются на информации, полученной из генетического сырья, обнаруженного в растениях на Юге. Богатство Севера прино­сит прибыль, находясь в частной собственности, тогда как бо­гатство Юга бесприбыльно, поскольку его считают общим на­следием всего человечества. Законная основа для частного владения видами растений в принципе та же, что действует в отношении прочих живых организмов, таких как бактерии, пожирающие нефтяные пятна, и «Онкомаус», и она непосред­ственно обусловлена трудом. Растения, виды растений и заро­дышевая плазма (генетические данные, закодированные в зер­не) могут находиться в частном владении, если представляют собой плоды работы человека и, следовательно, не являются природными⁹⁶.

Вопрос собственности представляется нам центральным в нынешних спорах вокруг генетически модифицированных продуктов питания. Порой звучит обеспокоенность, что гене­тически измененная «еда для Франкенштейна» угрожает на­шему здоровью и нарушает естественный порядок вещей. Те, кто так считает, выступают против экспериментов с новыми видами растений, поскольку, по их мнению, природная аутен­тичность или целостность зерна не должны оскверняться⁹'. Для нас в этом есть привкус теологического довода о непорочнос­ти. Мы же, напротив, полагаем, и уже подробно доказывали, ^Что природа и жизнь в целом всегда в чем-то искусственны, и ^Это становится особенно ясно в эпоху нематериального труда

227Часть 2. Множество

и биополитического производства. Все это не означает, ко­нечно, будто все перемены непременно меняют ситуацию к лучшему. Как и всякие монстры, генетически модифицирован­ные культуры могут быть полезны или вредны для общества. Самой надежной защитой было бы, если бы экспериментиро­вание проходило демократично и открыто, под коллективным контролем, чему однако препятствует частная собственность. В этом отношении сегодня нам как никогда важно мобилизо­ваться, чтобы суметь демократически вмешаться в научный процесс. В начале пандемии СПИДа активисты таких групп, как ACT-UP, стали настоящими специалистами и поставили под вопрос право ученых сохранять в своих руках исключитель­ный контроль над исследованиями и соответствующей поли­тикой. Так и теперь активистам тоже нужно стать экспертами в вопросах генетических модификаций и их последствий, что­бы открыть весь процесс для демократического надзора⁹*. Кроме того, генетические изменения породили целый поток патентов, вследствие чего контроль переходит от фермеров к семеноводческим объединениям. Именно это в первую оче­редь содействует концентрации контроля над сельским хозяй­ством, что мы уже обсудили выше. Другими словами, главное не в том, что люди изменяют природу, а в том, что она пере­стает быть общей, переходит в частную собственность и конт­ролируется исключительно своими новыми владельцами. На­конец, та же логика нематериального труда служит и правовой базой в спорах вокруг собственности, которые связаны с тра­диционными знаниями. Вспомним, во-первых, о часто упоми­наемом случае, который касается дерева ним в Индии. Века­ми земледельцы в Индии размельчали семена дерева ним и разбрасывали их в поле, чтобы защитить урожай от насеко­мых. Ним - это естественный нетоксичный пестицид, не нано­сящий вреда растениям. В 1985 году химическая компания «У.Р. Грейс» обратилась за патентом на пестицид на основе семян нима и получила его. Его представляют на рынке как органический, нетоксичный и обладающий иными подобны­ми качествами. Против этого патента велась безуспешная борь­ба в американских судах. Фактически, с 1985 по 1998 год было выдано 40 патентов на продукты, основанные на дереве ним.

2.2. De corpore

Некоторыми из них, но не всеми, владеют индийские органи­зации*. В аналогичном случае Медицинский центр Универ­ситета штата Миссисипи получил в 1995 году патент на «При­менение куркумы для заживления ран». В Индии порошок из куркумы - традиционное средство при лечении порезов и ца-оапин, которым пользовалось не одно поколение. В 1996 году Индийский совет научных и промышленных исследований оспорил выдачу этого патента, и он был отозван. Причина отзыва не сводилась к тому простому факту, что куркума тра­диционно используется в Индии. Американские юридические инстанции не обязаны принимать в расчет свидетельства о традиционном знании, возникшем вне Соединенных Штатов, если оно не получило формального признания и не цитирует­ся в научных журналах. Патент на куркуму был отозван пото­му, что ее предшествующее использование уже нашло отра­жение в научных публикациях. Данный пример любопытен тем, что показывает разницу стандартов для традиционных и научных знаний. Можно сказать, что правовая система при­знает в качестве труда лишь официальную научную деятель­ность, вследствие чего только ее продукты могут становиться собственностью; традиционные же виды производства знаний трудом не считаются, а потому к их плодам относятся как к общему наследию человечества¹⁰⁰.

Во всех этих случаях право на новые виды собственности -микроорганизмы, животных, растения, семена и традицион­ные знания - зависит от утверждения, что они созданы искус­ственно и что они, в частности, возникли в качестве знания, информации или шифра. Биособственность, то есть владение жизненными формами, зависит от производства кодов, опре­деляющих жизнь. Это двухзвенная правовая логика: коль ско­ро жизненные формы определяются кодом, а он создается ис­кусственно, то тот, кто его создает, имеет право владеть жизненными формами.

Некоторые наиболее влиятельные критики происходяще­го сегодня поразительно быстрого распространения немате­риальной собственности и биособственности заявляют, что превращение общего в частное противоречит обеспечению общественного блага. Один из традиционных аргументов в

229Часть 2. Множество

пользу защиты нематериальных товаров, таких как идеи, в качестве частной собственности, состоит, напротив, в том, что нужно поощрять творческие способности. Например, Томас Джефферсон, как известно, разработал патентное право в США, чтобы поддержать технологические нововведения. В настоящее время задача входящей в систему ООН Всемирной организации интеллектуальной собственности состоит в по­ощрении креативности и новаторства методами защиты ин­теллектуальной собственности¹¹". Однако сегодня частное вла­дение, ограничивающее доступ к идеям и информации, все сильнее препятствует творчеству и инновациям. Ученые и те, кто использует интернет-технологии на практике, подчерки­вают, что если на ранних стадиях кибернетической револю­ции и развития интернета креативность была возможна бла­годаря чрезвычайной открытости и легкому доступу к информации и технологиям, то теперь все это постепенно зак­рывается на разных уровнях: физических соединений, кодов и содержания. Приватизация электронного «общего стола» обернулась препятствием к дальнейшим инновациям¹"². Ког­да в основе производства лежит коммуникация, приватиза­ция немедленно подрывает креативность и производитель­ность. Микробиологи, генетики и ученые, работающие в смежных с ними сферах, согласны в том, что изобретения и продвижение в научном познании зависят от открытости со­трудничества, а также свободы обмена мыслями, технически­ми приемами и данными. В целом, ученых мало вдохновляет на новые открытия то потенциальное богатство, которое су­лят патенты, хотя корпорации и университеты, в которых тру­дятся ученые, руководствуются, конечно, именно этим. Част­ное владение знаниями и информацией - лишь помеха к контактам и сотрудничеству, лежащим в основании социаль­ного и научного новаторства, и ничего более.

Не случайно так много специалистов в области интеллек­туальной собственности и интернета используют такие тер­мины, как электронно-креативная «общинная собственность» или новые «огораживания» в интернете, поскольку текущие процессы заставляют вспомнить самые ранние периоды раз­вития капитализма. Если неолиберальная приватизация ро-

2.2. De corpore

должится, то, в сущности, нынешний период может вылиться в нечто вроде барокко, возникшего из кризиса европейского Возрождения. Рациональная ясность и пылкий реализм «но­вой гуманности» эпохи Возрождения оказались к какому-то моменту исчерпаны, и для большей экспрессии, то есть д^я передачи и воплощения красоты, барокко пришлось обратить­ся к гиперболе и подделке. За фасадом изменений в стиле и моде, языковых мистификаций и предательства онтологичес­ких основ знания тогда развернулась глубокая историческая драма: кризис первых опытов развития промышленности, рез­кое падение производительности труда и, что важнее всего, возврат к феодализму в сельском хозяйстве наряду с реши­тельной приватизацией общинных земель. Во времена барок­ко счастливые начинания промышленной буржуазии, как и ее «добродетельность», свелись к «фортуне» д\я немногих, тогда как перспективы на будущее оказались омрачены общими опасениями перед новыми классами производителей, порож­денными самой буржуазией. Над сегодняшними приватиза­ционными процессами - частным присвоением знаний, инфор­мации, коммуникационных сетей, взаимных симпатий, генетических кодов, природных ресурсов и тому подобного -отчетливо витает неофеодальный дух барокко. Формирующа­яся биополитическая продуктивность множества подрывает­ся и блокируется процессами частного присвоения.

Логика раннего периода капиталистического развития обусловливает второй тип вызовов, с которыми связана на­блюдаемая нами экспансия нематериальной собственности и биособственности. Речь идет о том, кто имеет право на соб­ственность. Традиционно капиталистическое право собствен­ности основано на труде: тот, чей труд создает некий товар, имеет право им владеть. Я строю дом, и потому он мой. Как мы убедились, эта трудовая логика сохраняет фундаменталь­ное значение и в новых спорах вокруг собственности: когда ^сУдья выносит решение, что определенные бактерии, семена или виды животных законно принадлежат тому ученому, ко-°рьщ их создал, то действует именно трудовая логика соб-венности. В самом деле, есть неизбежная связь между тем т ктом, что человеческий труд в сфере нематериального про-