Экскурс 1. Метод: по стопам Маркса 11 страница

Где-то посередине между этими крайними точками зре­ния в истории политической философии эпохи модернити находится подход к общественному мнению как к форме по­средничества между множеством индивидуальных или груп­повых выражений и общественным целым. Основополагаю­щим для данной концепции посредничества является принадлежащее Гегелю понятие гражданского общества⁴⁷. Гражданское общество - это сфера существования всех обще­ственных, экономических и политических организаций и ин­ститутов, не относящихся к государству. В него входят не толь­ко личности, но также, что важнее, семьи, группы горожан, профессиональные союзы, политические партии, группы ин­тересов - наряду со всеми прочими формами общественных ассоциаций. Ключом к гегелевскому пониманию гражданско­го общества является то, что оно отлично стыкуется с капита­листической идеологией общества, основанного на отноше­ниях обмена. Путем политической алхимии гражданское общество преобразует множественные обмены в капиталис­тическом обществе в унитарную суверенную власть: это и пе­строе отражение желаний каждого, и их просвещенный син­тез в унифицированной, обобщенной воле. Нужно заметить, что гражданское общество играет у Гегеля ту же роль, какая в политической мысли эпохи модернити в целом принадлежит представительству: с одной стороны, посредством участия в гражданском обществе все члены общества связываются с по­литической сферой суверенитета и государства, а с другой -отделяются от нее. Гегелевское понятие гражданского обще­ства дает образец возведения совокупности индивидуальных

3.1. Долгий путь демокрап

высказываний в рамках общественного мнения в рациональ­ное единство, совместимое с суверенитетом.

Однако по крайней мере с середины XX века обществен­ное мнение видоизменилось из-за грандиозного распростра­нения средств массовой информации - газет, радио, телевиде­ния, интернет-ресурсов и тому подобных средств. Скорость передачи информации, то, что символы самым раздражающим образом наезжают друг на друга, бесконечная череда карти­нок и недолговечность смыслов, по всей видимости, подрыва­ют понимание общественного мнения и как множества инди­видуальных высказываний, и как унифицированного рационального голоса. Среди нынешних теоретиков, занима­ющихся этой темой, Юрген Хабермас наиболее откровенно обновляет гегелевскую идею медиации и привязывает ее к утопическому видению рационального личностного самовы­ражения⁴**. При этом он опирается главным образом на ран­нее понимание Гегелем взаимосвязи, а не на его более позднюю концепцию гражданского общества. С точки зрения Хаберма-са, общественное мнение можно понимать в терминах комму­никативного действия, направленного на достижение взаи­мопонимания и становление ценностного мира. Публичная сфера демократична в той мере, в какой она допускает свобо­ду самовыражения и множество коммуникативных обменов. Для Хабермаса такой жизненный мир активно выступает в качестве альтернативы, поскольку позиционируется им вне инструментального разума и капиталистического контроля над коммуникацией. В этой попытке отделить мир свободной и нравственной коммуникации от инструментальной системы и доминирования присутствует, конечно, рационалистский и морализаторский отзвук, чувство возмущения капиталистичес­кой колонизацией жизненного мира. Впрочем, в этом, как представляется, как раз и заключены исключительная утопич­ность и неосуществимость теории Хабермаса о нравственной коммуникации в демократичной публичной сфере. Ведь нас, наши отношения и наши контакты невозможно изолировать от посредничества капитала и средств массовой информации. В противоположность Хабермасу, Никлас Луман катего­рически отвергает подобный нравственный трансцендента-

317Часть 3. Демократия

лизм, или утопизм. Вместо этого он предлагает функциональ­ный метод анализа публичной сферы, под влиянием которого сеть социального взаимодействия обращается в двигатель, поддерживающий общественное равновесие⁴". Эта позиция обновляет функционалистский характер традиционной аме­риканской социологии и связывает ее с разными новыми ме­тодологическими подходами в социологии. Луман считает публичную сферу чрезвычайно сложной, но, тем не менее, са­моподдерживающейся системой, в которой все разнообразные общественные акторы - несмотря на разногласия во мнениях и верованиях и даже выражая таковые - в итоге работают на поддержание равновесия системы в целом. В той мере, в ка­кой эта концепция общественного мнения предполагает де­мократическое представительство, оно опирается на идею сво­бодного взаимного столкновения огромного множества социальных противоречий внутри социальной системы; сама по себе сложность данной системы воспринимается как при­знак ее представительной природы. Но такое понятие пред­ставительства слишком слабо. Функционалистские подходы, подобные точке зрения Лумана, помещают модель посредни­чества между разноголосицей общественных мнений и синте­зом социальной тотальности, но упор явно сделан на прочное, стабильное единство и равновесие в системе.

Впрочем, ни одна из этих теорий посредничества не ухва­тывает новой роли массовой информации и широкомасштаб­ных опросов, ставших важными факторами оформления и выражения современного общественного мнения. В области изучения средств массовой информации, которая как раз име­ет дело с этими новыми факторами, мы вновь обнаруживаем прежние расходящиеся взгляды на общественное мнение либо как рациональное личностное выражение точки зрения, либо как массовую манипуляцию обществом. Утопический взгляд продвигается главным образом самими конформистскими средствами массовой информации: в них якобы представлена объективная информация, позволяющая гражданам сформи­ровать собственное мнение, которое, в свою очередь, во всей достоверности возвращается к ним в результатах массовых опросов. Так, Джордж Гэллап, основоположник американской

3.1. Долгий путь демократии

модели опросов общественного мнения, находившийся, кста­ти говоря, под большим влиянием Джеймса Брюса, утвержда­ет, к примеру, что опросы помогают повысить восприимчи­вость правительства к пожеланиям народа³". Академическая сфера исследования средств массовой информации, напротив, больше склоняется к апокалиптической точке зрения. Хотя в современном обществе информация и образы присутствуют повсюду в неимоверном масштабе, количество источников, из которых они черпаются, в некоторых отношениях резко со­кратилось. Альтернативные газеты и другие информационные средства, выражавшие взгляды различных подавляемых по­литических групп почти на всем протяжении XIX и XX ве­ков, почти исчезли³¹. Поскольку медийные корпорации слива­ются в гигантские конгломераты, распространяемая ими информация становится все однообразнее. Ученые, изучающие медийную сферу, сетуют, к примеру, что во время войны 2003 года против Ирака основные американские газеты и телев»-зионные каналы единодушно излагали только версию прави­тельства США об этих событиях - с небольшими отклонения­ми или вовсе без таковых⁵². Корпоративные средства массовой информации временами могут быть не менее надежным рупо­ром правительства, чем какая-нибудь система, непосредствен­но управляемая государством. Ученые выделяют также мани-пулятивное воздействие результатов массовых опросов. Бесспорно, есть нечто странное в идее, будто опросы обще­ственного мнения сообщают нам, что именно мы думаем. Как минимум, в них имеется центростремительный психологичес­кий эффект, то есть они подталкивают всех к согласию с точ­кой зрения большинства⁵³. Многие авторы левого и правого толка выдвигают обвинение в том, что средства массовой ин­формации и проводимые ими опросы тенденциозны, что они служат для манипуляции и даже фабрикации взглядов обще­ства⁵⁴. И снова общественное мнение как будто попадает в ловушку, зависая где-то между наивным утопизмом представ­лений об объективной информации или о рациональном лич­ном самовыражении, с одной стороны, и циничностью песси­мистического взгляда на массовый общественный контроль -с другой.

319Часть 3. Демократия_____________________________________________________

При подобном экстремальном и несостоятельном проти­вопоставлении серьезный выход предлагают культурологичес­кие исследования, в частности то их направление, которое выросло из работ Стюарта Холла и «бирмингемской школы»⁵⁵. Во-первых, культурологи проницательно показывают нам, что у коммуникации (а, значит, и общественного мнения) имеют­ся две стороны. Хотя всех нас постоянно бомбардируют сооб­щениями и домыслами из области культуры и коммуникации, мы - не просто пассивные получатели или потребители. Мы постоянно придаем нашей культурной среде новые смыслы, выдвигаем свои возражения на господствующие идеи и вскры­ваем новые коды своего социального выражения. Мы не изо­лируемся от социального мира доминирующей культуры, но и не смиряемся молча с ее давлением. Скорее, оставаясь внут­ри господствующей культуры, мы создаем не только субкуль­турную альтернативу, но и, что важнее, новые коллектив­ные сети для выражения своих позиций. Коммуникация про­дуктивна не только в плане ценностей хозяйственного плана, но и в плане субъективности, и в этом смысле комму­никация имеет особое значение для биополитического про­изводства. Общественное мнение не является адекватным термином для обозначения таких альтернативных сетей са­мовыражения, возникающих в ходе сопротивления, так как мы уже убедились, что в традиционных представлениях об­щественное мнение чаще всего есть либо нейтральное про­странство личной экспрессии, либо унифицированное обще­ственное целое - или опосредованное сочетание этих двух крайностей. Мы можем воспринимать формы общественного самовыражения только как сети множества, которое сопро­тивляется доминантной силе и изнутри нее ухитряется созда­вать альтернативные значения.

Наконец, общественное мнение не является единым го­лосом или средней точкой социального равновесия. Когда опросы и обзоры заставляют нас относиться к публичной сфе­ре как к некоему абстрактному субъекту, это чистой воды фик­ция и мистификация (якобы публика думает так или иначе и хочет того или иного). Общественное мнение не является ни формой представительства, ни даже его модернистским тех-

_______________________________________________3.1. Долгий путь демократии

ническим или статистическим субститутом. Общественное мнение - это не субъект демократии, а поле битвы, характери­стики которого устанавливаются в зависимости от властных отношений, в которые мы можем и должны вмешиваться сред­ствами политики, через коммуникацию, культуру и все другие виды биополитического производства. Поле формирования общественного мнения - это не ровная игровая площадка. Оно крайне асимметрично, поскольку средства массовой инфор­мации контролируются главным образом крупными корпора­циями. Фактически отсутствуют реальные конституционные гарантии или система сдержек и противовесов, которая обес­печивала бы или регулировала доступ на это поле. В Европе неоднократно предпринимались попытки поставить механиз­мы формирования общественного мнения под публичный кон­троль, но так и не удалось затронуть сущностное ядро инфор­мационных средств, находящихся во власти корпораций. Во всяком случае, заявляя, что общественное мнение не является пространством демократического представительства, а служит полем, на котором разворачивается конфликт, мы, в сущнос­ти, не получаем искомых ответов, а лишь высвечиваем про­блему. Конфликт на поле общественного мнения - это порог, через который должно переступить множество в процессе сво­его становления.

Теперь можно вернуться к тому, с чего мы начали: ко вто­рой сверхдержаве, которую газета «Нью-Йорк тайме» усмот­рела в скоординированных в общемировом масштабе антиво­енных демонстрациях, состоявшихся в феврале 2003 года. Назвав эту новую сверхдержаву мировым общественным мне­нием, мы упустим из виду, что она выходит далеко за рамки политических институтов представительной демократии и, в сущности, возникла как симптом общего кризиса демократичес­кого представительства в глобальном обществе: множествам уда­ется выразить то, на что не способны их представители. Одна­ко термин «мировое общественное мнение» совершенно не служит пониманию характера и возможностей подобных про­явлений множественных сетей, а обращение к этим сетям как к суперсиле не только преждевременно, но и уведет в сторо­ну, поскольку свойственный им тип влияния резко асиммет-

321Часть 3. Демократия

ричен тому, что доминирует сегодня в мире. Чтобы лучше уяс­нить силу множества, мы рассмотрим сначала некоторые из ее текущих проявлений, в частности - недовольство складываю­щейся глобальной системой и предложения по реформе, а за­тем разберемся, как эти сети множества могут образовать ре­альный противовес нынешней системе, чтобы создать условия для подлинно демократичного глобального общества.

Белые спецовки

Радикальные демократические движения в Европе нашли свое самое яркое воплощение за три-четыре года в конце 1990-х в группе итальянских активистов, получивших известность под наимено­ванием «белые спецовки». Они зародились в «общественных цент­рах», где активные граждане стали в середине 1990-х годов раз­мышлять о глубоких изменениях в обществе. «Общественные центры» возникли в Италии в 1970-е годы как альтернатива со­циальным пространствам™. Группы молодых людей захватывали дома, из которых вьюсали жильцы, и устраивали там себе приста­нище. Общественный центр часто обрастал книжными лавочка­ми, кафе, радиостанциями, лекционными и концертными площад­ками, находящимися в коллективном управлении, — то есть всем необходимым. В 1980-е годы молодежь из общественных центров пережила и оплакала гибель прежнего рабочего класса и закат фаб­ричного фордистского труда, которым занимались их родители, усугубив драматизм ситуации теми ранами, которые они сами себе наносили, включая героин, изоляцию и отчаяние. Через такой опыт прошли все ведущие промышленные страны, но в Италии в 1970-е годы классовая борьба была особенно ожесточенной, а потому ита­льянская молодежь в 1980-е годы пострадала сильнее других. Одна­ко к началу 1990-х время скорби закончилось, и молодые люди из общественных центров стали знакомиться с новой рабочей пара­дигмой своего существования: мобильная, гибкая, ненадежная рабо­та, типичная для постфордистской эпохи, которую мы уже описа­ли во второй части. Подобно традиционным синим комбинезонам, типичным для прежних фабричных рабочих, белые спецовки стали олицетворять собой этот новый пролетариат.

Движение белых спецовок сначала появилось в Риме в середине

3.1. Долгий путь демократии

1990-х годов, когда традиционные партии и организации италь­янских левых все более скатывались на обочину. С самого начала белые спецовки отрицали собственное происхождение от каких-то политических групп или партий. По их словам, они были «невиди­мыми» работниками, так как не имели фиксированньп контрак­тов, страховок, никакой основы для идентификации. Белый цвет спецодежды был призван подчеркнуть эту невидимость. Но неза­метность, отличавшая специфику их работы, одновременно оказа­лась и главным преимуществом их движения. Они быстро преуспе­ли в организации бурных развлечений в больших городах. В любую ночь и в любой части города они могли собрать горы музыкального оборудования и караван автофургонов для гигантских, напоминаю­щих карнавал танцевальных вечеринок. Казалось, что тысячи мо-лодъгх людей появлялись ниоткуда, чтобы танцевать ночь напро­лет. А белые спецовки сочетали такое праздничное занятие с политической деятельностью. На улицах они протестовали про­тив незавидного положения новых работников, перебивающихся слу­чайными заработками, и против бедности, а также требовали гарантированного дохода для каждого. Выглядело это так, будто их демонстрации возникали из воздуха, как внезапно появляется Ари­эль в «Буре». Они были прозрачны, невидимы. В какой-то момент их демонстрации получили широкое распространение в различных городах. Белые спецовки стали организовывать демонстрации со­вместно с нелегальными иммигрантами (еще одной общественной группой, отличающейся невидимостью), политическими беженца­ми с Ближнего Востока и другими освободительными движениями.

На этом этапе и начались серьезньш конфликты с полицией, и белые спецовки выступили еще с одной талантливой символичес­кой постановкой. Они стали передразнивать полицейские акции подавления. Для разгона беспорядков полицейские надевали специ­альную форму, в которой походили на робокопов, укрывались за плек­сигласовыми щитами и бронированными машинами. А белые спе­цовки наряжались в наколенники и шлемы для игры в регби и маскировали танцевальные фургоны под устрашающие боевые ма­шины. Для политических активистов это было зрелищем постмо­дернистской иронии.

Однако в подлинном смысле решающим событием для органи­зации белых спецовок стала их первая вылазка за пределы Европы, в

323Часть 3. Демократия

Мексику. Им показалось, что субкоманданте Маркое и восстание сапатистов точно ухватили новые моменты в изменившейся гло­бальной ситуации. Как говорили сами сапатисты, им приходится идти вперед с расспросами ("caminar preguntando") в поисках новой стратегии для всех движений. В итоге белые спецовки присоедини­лись к группам поддержки мексиканского протеста, а белая лошадь Сапаты стала и их символом. Сапатисты известны тем, что поддерживают глобальные связи по интернету, но белые спецовки не были порабощены Сетью. Они предпочитали физическое дей­ствие на международной и глобальной арене с организацией опера­ций, которые сами же позже стали называть «дипломатией сни­зу». Поэтому они несколько раз побывали в Чиапасе. Белые спецовки участвовали в европейском эскорте, сопровождавшем исторический марш сапатистов из Лакандонских джунглей в Мехико. Они видели свое место в одном ряду с борьбой коренного населения Мексики, потому что их всех вместе угнетала та новая и жестокая реаль­ность, которую породил мировой капитал. В условиях неолибераль­ной глобализации пространственная мобильность и гибкий график стали важнъши факторами и для работников в столице, и для сельского коренного населения, страдавшего от изменившихся пра­вил разделения труда и власти на новом всемирном рынке. Помимо символических действий пробудившемуся европейскому городскому пролетариату понадобилась новая политика, и он нашел ее в джун­глях Чиапаса.

Из Мехико белые спецовки вернулись в Европу с выверенньш планом, направлявшим их акции против неолиберальной глобализа­ции. Тогда разразились события в Сиэтле 1999 года, связанные с протестами против ВТО. Так что они поехали в Сиэтл и переня­ли у американских активистов методы гражданского неповинове­ния и ненасильственного протеста, к которым нечасто прибегали в Европе. Атакующие и защитные тактические действия, кото­рым они научились в Сиэтле, добавились к ироничным и символи­ческим новациям этого движения. Белые спецовки продолжали разъезжать - снова в Чиапас, на север в Квебек. Кроме того, они присутствовали на каждой международной встрече в верхах в Ев­ропе - от Ниццы до Праги и Гетеборга.

Последней остановкой для них стали протесты вокруг самми­та «большой восьмерки» в Генуе летом 2001 года. Они выступили

3.1. Долгий путь демократии

одной из центральных сил их организации. Между тем там собра­лось более 300 тысяч активистов. Белые спецовки, когда быт воз­можность для прохождения процессии, мирно шли к месту проведе­ния саммита, и сопротивлялись, как только могли, если полиция атаковала их со слезоточивым газом, дубинками и пулями. Но на этот раз их ироническое подражательство встретило явно выра­женную насильственную реакцию со стороны полицейских, больше похожую на боевые действия низкой интенсивности, чем на дей­ствия полиции. Полицейские убили одного из демонстрантов, Кар­ло Джулиани. Насилие со стороны полиции вызвало крайнее возму­щение в Италии и по всей Европе. Еще долго шли судебные слушания с целью наказать полицейских за жестокость.

После Генуи белые спецовки приняли решение исчезнуть. Они постановили, что прошло то время, когда группировка, подобная им, должна возглавлять движения множества. Они сыграли свою роль в организации крупных протестов во время проведения между­народных и глобальных саммитов; они многое сделали для распрос­транения протестных движений и придания им сплоченности; кро­ме того, они старались обеспечить безопасность манифестантов, отвращая их от проявления насилия, которое только усугубляет положение, в сторону более творческих - часто ироничнъ1х - форм самовыражения. Вероятно, особенно ценным в опыте белых спецо­вок было то, что им удалось создать форму выражения для новъи видов труда - с их сетевой организацией, пространственной под­вижностью и гибкостью рабочего времени - и собрать их в спло­ченную политическую силу, действующую против новой глобальной системы власти. Сегодня политическая организация пролетариа­та невозможна без этого.

3253.2. Глобальный запрос на демократию

Я понимаю, что равное распределение собственности непрактично. Однако последствия столь неимоверно­го неравенства для большинства людей пагубны, а по­тому законодатели не переусердствуют, предложив больше средств, чтобы эту собственность подразделить.

Томас Джефферсон

Товарищи, поговорим об отношениях собственности!

Бертольд Брехт

Жалобные книги

Теперь отложим в сторону теоретические изыскания ради краткого эмпирического исследования. Сегодня неравенство, несправедливость и недемократические свойства глобальной системы вызывают большое недовольство во всем мире, при­чем протесты все чаще перерастают в мощные, устойчивые движения. Демонстрации во время саммита Всемирной тор­говой организации в Сиэтле впервые привлекли внимание международных средств массовой информации, однако раз­ные группы в ведущих и подчиненных регионах мира десяти­летиями критиковали всемирную систему по политическим, правовым и экономическим мотивам. У каждого из таких про­тестов есть собственный особый посыл (который часто, по край­ней мере в начале, остается незамеченным, как бутылка, бро­шенная в океан, или росток под снегом, ожидающий прихода весны), однако по-прежнему нет ясности в том, к чему сводят­ся различные возражения, взятые в целом. Честно говоря, вместе они неизбежно кажутся, как минимум на первый взгляд, бессвязным набором жалоб по несоизмеримым вопросам.

Давайте будем считать различные протесты и требования, направленные сегодня против имперской системы, свежим изданием жалобных книг (cahier de dolihnce), каковые составля­лись во Франции накануне Французской революции. В 1788 году ввиду нараставшего финансового кризиса король

3.2. Глобальный запрос па демократию

Людовик XVI объявил о созыве в следующем году Генераль­ных штатов, не собиравшихся с 1614 года. Обычай был таков, что на заседании Генеральных штатов монарх мог вводить новые налоги, чтобы получить средства, рассмотрев, в поряд­ке взаимности, жалобы его участников. Однако король не ожи­дал такого наплыва жалоб. К моменту собрания Генеральных штатов в Версале в мае 1789 года по всей стране было собрано 40 тысяч жалобных книг. Там присутствовали разоблачения и требования, варьировавшиеся от чисто местных проблем до вопросов, касавшихся самых высоких сфер управления. Рево­люционные силы, зревшие во Франции, впитали эти требова­ния как часть собственных и усмотрели в конкретных сетова­ниях зародыш новой общественной силы. Другими словами, аббат Сиейес и его соратники построили на основе жалобных книг фигуру «третьего сословия» как политического субъекта, полного энергии, достаточной чтобы сбросить прежний ре­жим и привести к власти буржуазию. Вероятно, протесты про­тив нынешней формы глобализации можно рассматривать в том же свете, увидев в них потенциальную фигуру нового гло­бального общества.

Следует отметить, что несоразмерность сегодняшних жа­лоб и требований иная, нежели во Франции в XVIII столе­тии. Тогда тысячи жалобных книг очень разнились между со­бой, но можно сказать, что за ними стояли логичные, упорядоченные тексты «Энциклопедии» Дидро и Даламбера, которые, как нам кажется, придавали им глубокую, просве­щенную, рациональную структуру. За сегодняшними протес­тами нет энциклопедической рациональности. Ныне списки жалоб больше похожи на вавилонскую библиотеку Хорхе Луиса Борхеса, то есть это хаотичное, причудливое, бесконеч­ное собрание сочинений, рассказывающих обо всем на свете. На деле, если сегодня в протестах и есть какая-то связность, то она даст знать о себе позже, будучи представлена с субъек­тивной точки зрения самими протестующими. В конце кон­цов, возможно, сейсмические колебания каждого отдельного протеста вступят в резонанс с остальными, усилив их в про­цессе координации и породив «землетрясение» множества.

Когда-нибудь, несмотря на разнообразие претензий, мы

327Часть 3. Демократия

сможем выделить три общих пункта, которые постоянно по­вторяются в качестве условий для всякого проекта нового, демократичного мира: это критика сложившихся форм пред­ставительства, протест против нищеты и антивоенные выс­тупления. Однако пока приходится потерпеть. Просто прися­дем и прислушаемся к шумным жалобам на нынешнее состояние всемирной системы. Мы не претендуем на то, что наш список будет исчерпывающим, причем пристрастность при его составлении, конечно, способна выявить нашу соб­ственную слепоту. Однако он все же даст представление о раз­махе и серьезности сегодняшних озабоченностей³⁷.

Жалобы по поводу представительства

Большинство современных протестных движений сосре­доточено, хотя бы отчасти, на проблеме дефицита представи­тельства. Хотя нас главным образом интересует мировая сис­тема, сначала нужно вкратце взглянуть на представительные институты местного и национального уровня, поскольку ми­ровой уровень непосредственно опирается на них. Действи­тельно, сегодня можно постоянно и повсеместно слышать се­тования по поводу внутренних систем представительства всех стран мира. Ложное и искаженное представительство, кото­рое дают местные и национальные избирательные системы, давно вызывает недовольство. Картина такова: участие в вы­борах - зачастую что-то вроде обязанности избрать неприв­лекательного кандидата лишь как меньшее из двух зол, чтобы он кое-как представлял нас в течение двух, четырех или шес­ти лет. Низкие показатели явки, конечно, подрывают претен­зии на обеспечение представительности через выборы: те, кто не приходит голосовать, как бы участвуют в молчаливом про­тесте против системы. Итог президентских выборов в США в 2000 году был подведен в результате вызвавшего споры пере­счета голосов и вмешательства Верховного суда. Но это всего лишь наиболее явный пример кризиса представительства, обеспечиваемого с помощью выборных институтов*. Даже Соединенные Штаты - государство, претендующее на роль гаранта демократии во всем мире, - допускают подобное из-

3.2. Глобальный запрос на демократию

девательство над идеей представительной власти. Однако ни в одной другой стране нет избирательных систем, которые обеспечивали бы существенно более точную репрезентатив­ность, а в большинстве случаев она гораздо хуже.

Многие невыборные типы представительства на местном и национальном уровнях тем более не отличаются легитим­ностью. Так, говорят, что даже не будучи избранными, круп­ные корпорации представляют национальные интересы. «Что хорошо для "Дженерал моторе" хорошо и для Америки». Но на деле «корпоративная безответственность», то есть отсут­ствие в данном случае отчетности или представительности, -это общий рефрен многих протестов. Максимум, что может быть сказано в пользу корпоративного представительства, это то, что мы голосуем своими чековыми книжками, совершаем выбор в поддержку одной компании, а не другой, потребляя именно ее продукцию. Или же, в гораздо более узкой сфере, можно говорить, что корпорации представляют собственных акционеров. Однако мало у кого из нас хватает покупатель­ной способности или акций, чтобы претендовать на влиятель­ные связи или контроль. В сущности, такие представления о корпоративном представительстве совершенно эфемерны, поскольку исходят из надежды на мудрость представителей при отсутствии какого-либо существенного воздействия со стороны представляемых. В конце концов, подобные претен­зии на представительность не менее оскорбительны, чем ста­рые представления, будто феодальный лорд является пред­ставителем крестьян из своего поместья или рабовладелец -представителем собственных рабов⁵⁹.

В процессе глобализации все эти жалобы на провалы в представительстве на местном и национальном уровне нарас­тают в геометрической прогрессии. Механизмы связей и ру­ководства в новых сферах глобализации гораздо непрозрач­нее, чем даже старое патриархальное представительство. Одним из результатов глобализации в нынешней форме стало то, что некоторые национальные лидеры, как избранные, так и не избиравшиеся, получают существенные полнбмочия в отношении населения за пределами собственных нацио­нальных государств. Так, президенты США и американские

JЧасть 3. Демократия

военные во многих аспектах обладают властью, позволяющей им претендовать на представительство человечества в целом. Что же это за представительство? Если связь с такими лидера­ми слаба у американских избирателей, то для остального че­ловечества она бесконечно мала. Протесты против Соединен­ных Штатов по всему миру чаще выражают не столько антиамериканские настроения, сколько озабоченность наблю­дающимся дефицитом представительства. Связь мирового населения с крупнейшими корпорациями и его контроль над ними тем более ничтожны.