ОКОНЧАНИЕ БОСФОРСКОЙ ВОЙНЫ 6 страница

В непосредственной связи с казачьими набегами к Стамбулу рождались различные предположения, ожидания, опасения или сожаления о неиспользованных и упущенных возможностях.

По мнению Т. Роу, в его время Османское государство было так ослаблено, что европейская армия из 30 тыс. воинов, даже не прибегая к оружию, могла бы беспрепятственно дойти до самых стен Стамбула, однако недоставало «сильной руки, что­бы свалить эту расшатанную стену». Комментируя первый набег казаков на Босфор 1624 г. и поражаясь выявившимся при этом слабостям и неподготовленности турок, посольство Т. Роу от­мечало, что их счастье иметь «слепых врагов».

«Белое море находилось без кораблей (османских. — В. К.), без охраны, без защиты, — писал вскоре после того же набега М. Бодье, — и тогда земля и море турка предоставляли христи­анам большие возможности вернуть обратно то, что он удержи­вал, если бы они сумели или захотели это сделать». Разве мог быть лучший случай напасть на европейские владения оттома­нов, спрашиват автор, раз они были обессилены, запорожцы и донцы «вносили беспорядок», а «в Порте наблюдалось большое смятение»?

Рассказывая в одной из корреспонденции о том, как казаки едва не разбили капудан-пашу в Карахарманском сражении. Ф. де Сези рекомендовал Парижу: «Поразмыслите немного об этом и учтите, пожалуйста, что менее чем с пятьюдесятью тыся­чами экю в год, распределенными среди этих казаков, можно занимать основные силы турок на Черном море для защиты ус­тья канала (Босфора. — В.К.), которое только в четырех лье от­сюда (от Стамбула. — В. К.)».

Если у представителей «дружественных» Турции стран воз­никали такие мысли, то вполне естественно, что проекты усиле­ния казачьего воздействия на Османскую империю и Стамбул и взаимодействия с казаками рождались и в государствах, пытав­шихся сопротивляться турецкой экспансии.

Источники скупо повествуют о плане, связанном с запорож­цами и принадлежавшем Ватикану, который уже начал «делить» Турцию. В 1623 г. в Варшаву от папы Урбана VIII прибыл новый нунций — епископ Джан Ланцелотти. Врученная ему инструк­ция от 14 (4) декабря 1622 г. (одну фразу из нее мы уже вкратце приводили) отмечала, что «теперь самое лучшее время сокру­шения Турецкого государства, падению которого Польша боль­ше всего может способствовать, если уж горстка казаков на не­больших судах не раз могла морить голодом, грабить или стра­щать его столицу».

Среди прочего нунцию предлагалось внушать королю Си-гизмунду III, чтобы он позволил казакам и другим охотникам помочь его сыну, королевичу Владиславу, основать для себя от­дельное королевство в распадающейся Турции.

Но вообще источники, относящиеся к 1620-м гг., сохрани­ли довольно мало сведений о европейских планах, которые были связаны с казачьими набегами на побережье Малой Азии, и вы­текавших отсюда контактах, что вступает в противоречие с силь­нейшей военно-морской активностью казачества именно в то время. Соображения французского посла относительно 50 тыс. экю наводят на предположение, что прямые переговоры о со­трудничестве и согласовании действий с казаками могли тайновестись непосредственно с последними, в первую очередь с за­порожцами, в обход «сюзеренов», и не оставили следов в источ­никах. Отмеченное историками усиление казачьих набегов на Турцию во время ее кампаний на Средиземном море может объясняться не только отвлечением османского флота с Черно­го моря и казачьей информированностью об этом, но также и соответствующими секретными договоренностями.

Одна такая попытка договориться с казаками в 1620-х гг. провалилась, однако наделала много шума в Стамбуле. В лите­ратуре ее упоминает А.А. Новосельский. «В начале 1626 г., — пишет он, — в турецких дипломатических кругах произвело на­стоящую сенсацию разоблачение сношений самого императора (Филиппа IV, императора Священной Римской империи гер­манской нации и одновременно короля Испании. — В.К.) с за­порожскими казаками с целью побудить их к нападениям на Турцию. Французский посол видел в этом разоблачении важ­ный козырь в пользу своего мирного между Турцией и Польшей посредничества и своей деятельности против императора». За­метим, что Т. Роу узнал об этой «сенсации» еще в 1625 г.

По информации Ф. де Сези, в этом году император и испан­цы пытались подталкивать казаков кдействиям на Черном море, чтобы занять там все галеры султана и тем облегчить положение Неаполя и Сицилии. О том же сообщал Т. Роу из Стамбула ар­хиепископу Кентерберийскому: Испания, обещая большую пла­ту, пыталась убедить казаков продолжать нападения на осман­ские владения в Причерноморье, чтобы туркам пришлось ис­пользовать для обороны все свои морские силы, а испанцы получили бы свободу рук в Средиземном море.

Султан, замечал английский посол в другом письме (Э. Кон-вею), «в связи с этим будет держать свои галеры, как это делалось в течение двух прошедших лет, на защите Босфора и Черного моря и не появится в Средиземном море... испанские берега освободятся от страха, а вся его (короля Испании. — В.К.) арма­да — для другого употребления».

В принципе казаков не требовалось подталкивать к продол­жению их обычных действий, и, видимо, следовало говорить о направлениях, сроках, составе флотилий и других деталях буду­щих операций. Очевидно также, что казакам не помешала бы денежная помощь для организации набегов на турецкое побе­режье и Босфор.

Конкретно речь шла о тайной поездке к казакам некоего патера, который у Т. Роу фигурирует как Веп11 и ВепПиз, а у Ф. де Сези — как ВапНе; мы будем называть его Бериллем. Английский посол относился к нему крайне неприязненно и был наслышан о его предыдущей деятельности, поскольку после неудачи поездки замечал, что «если это божья кара на­стигла» падре, «то он заслужил ее десять раз, предав однажды жизнь французского джентльмена туркам и проведя всю свою жизнь в делах вероломства». Впрочем, английский историк начала XVIII в. характеризует Берилля как «иезуита прони­цательного и тонкого ума».

Согласно английскому посольскому известию из Стамбула 1627 г., этот патер был прислан в османскую столицу из Рима около февраля 1624 г. в качестве «особого агента» для «работы» с главой константинопольской православной церкви Кириллом Лукарисом, «чтобы поднять казаков авторитетом патриарха, если тот сможет согласиться» с таким призывом.

В 1625 г. Берилль по поручению императора в сопровожде­нии одного поляка отправился к «польским казакам» с подарка­ми и рекомендательными письмами к их атаманам («главам ка­заков») и с обещанием денег, если они «усилят свой лодочный флот и снова в будущем году вторгнутся в земли великого синь­ора». Но секретная миссия потерпела сокрушительную неудачу еще до прибытия в Запорожскую Сечь, где-то на границах Речи Посполитой, при загадочных обстоятельствах. Патер был убит в пути толи спутником-поляком, позарившимся на «добычу», то ли благодаря силистрийскому паше, а инструкции и письма были перехвачены, и таким образом «испанский замысел пре­дотвращен».

В дальнейшем западноевропейские страны, даже и весьма удаленные от Средиземноморья, продолжали внимательно и заинтересованно наблюдать за действиями казаков. Для приме­ра можно сказать, что в тогдашних германских газетах появи­лось несколько корреспонденции, посвященных взятию дон­цами Азова в 1637 г. и Азовскому осадному сидению 1641 г.

Характерно, что эти материалы были сообщены в основном из Венеции, что отнюдь не являлось случайностью. Венеция выдвинулась на первый план среди «интересантов», которых за­нимали казачьи дела. С середины же 1640-х гг. в связи с нача­лом большой войны на Средиземном море внимание венециан­цев к казакам многократно возросло.

Еще в том же XVII в. в венецианских поисках союзников некоторые усматривали «коварные козни» хитроумной респуб­лики св. Марка. Ю. Крижанич писал, что когда у чужеземцев«есть свои собственные причины войны с турками, они притво­ряются, будто ведут войну за веру Христову и втягивают нас в союзы, чтобы взвалить на нас тяжесть войны. Венецианцы — особенные хитрецы в таких делах. Они в свое время обманули испанского короля и папу, ибо, убедив их войти с ними в союз и одержав большую победу над турками (при Лепанто. — В. К.), тотчас оставили своих союзников, заключили мир с турками и повернули турецкое войско против испанцев».

Собственно, и в новейшей литературе можно найти обвине­ния правительства Венеции в том, что оно, ведя тонкую дипло­матическую игру, умело прикрыть реальные торговые и полити­ческие интересы своего государства «пышными словами о за­щите интересов христианского мира от неверных». В этом свете и венецианские попытки активизировать участие украинских казаков в войне против Турции, в принципе совпадавшие с по­явившимся желанием части правящих кругов Речи Посполитой занять казачество внешними, а не внутренними делами, выгля­дят как «провокационные замыслы».

Конечно, Венеция в первую очередь отстаивала собствен­ные интересы и исходила при этом из конкретной обстановки, но здесь нет ничего необычного для практики международных отношений. Ведь и несостоявшегося контрагента венецианцев Б. Хмельницкого, как замечает С.М. Соловьев, обстоятельства заставляли «хитрить со всеми, давать всем обещания, не становя ни с кем ничего решительного».

Славянское и греческое население венецианских владений было крайне недовольно колониальной и антиправославной политикой метрополии, но казаки прекрасно понимали, что олигархическая Венецианская республика была устроена совсем не по казачьему образцу. Непрерывно воюя с Турцией, они зна­ли также, что венецианцы «водою в крентах (кораблях. — В.К.) и на голерах промышленики великие и с турским... салтаном бьютца беспрестани» и что «николи... турки от них с потехою не отходят». Правда, по окончании военных действий Венеции приходилось, как говорили, «целовать руку, которую не удалось отрубить», однако сдаваться на милость падишаха республика не собиралась. После захвата Константинополя османами и до конца XVII в. Венеция вела пять больших войн с Турцией и, теряя территории, никак не могла остановить ее натиск.

В 1645 г. турки вторглись на венецианский Крит, с чего на­чалась очередная многолетняя война двух государств, закончив­шаяся только в 1669 г. османским захватом названного острова.

Понятно, что в военные годы Венеция всюду искала помощи в борьбе против Османской империи и стремилась объединить всех ее врагов и недоброжелателей. Потенциальных союзников венецианцы уже как бы по традиции видели в казаках, которые представлялись им ярыми врагами турок по северную сторону Дарданелльского и Босфорского проливов, закаленными вои­нами с суровым воспитанием, равным спартанскому, пренебре­жением к накоплению богатств и страстной любовью к свободе. Особенно важным было то, что казаки могли отвлечь со среди­земноморского театра значительную часть османских военно-морских сил, наносить удары вплоть до Стамбула и перекрыть северный вход в Босфор.

Реализации венецианских планов помогал Ватикан, кото­рый в отношении казачества, помимо желания остановить ту­рецкую экспансию, преследовал и специфические цели. С.Н. Пло-хий считает, что папская и польская дипломатия в 1640-х гг. и вообще с конца XVI в., во время крестьянско-казачьих восста­ний на Украине, добивалась двух целей: «с одной стороны, уб­рать "горючий материал" стерритории Речи Посполитой, с дру­гой — подключить казачество к очередной антитурецкой лиге, создававшейся под эгидой папства». Разумеется, католической, но светской Венеции внутренние межэтнические и конфессио­нальные заботы шляхетской Полыни были гораздо менее инте­ресны, чем клерикалам римской курии,

6 августа 1645 г. в Варшаву прибыл венецианский посол Джан (Джованни) Тьеполо, который до 1647 г. включительно вел пе­реговоры с королем Владиславом IV об общих планах войны с Османской империей и конкретно просил организовать силь­ную диверсию запорожских казаков на Черном море для сожже­ния строившихся там турецких галер и «близлежащих лесов» и для удара при благоприятной обстановке по направлению к Стамбулу. Посол предлагал 30 тыс. талеров, часть которыхдол-жна была пойти на упомянутую диверсию.

У короля в 1632— 1644 гг. постепенно вызревал план войны с Турцией, и значительное место в нем отводилось казакам, лично знакомым монарху со времени Хотинской войны. Он не возра­жал против подготовки такой диверсии и даже заметил, что 25 чаек стоят наготове, но затем отступил: государство было не готово к войне, и Владислав больше склонялся к военным дей­ствиям против Крыма, а не против его сюзерена.

Посол услышал, что требуются дополнительные средства на строительство новых чаек и что у монарха большие планы, согласно которым войну против татар должна взять на себя Москва с приданной частью польского войска, а он сам с глав­ным корпусом и союзными молдаванами и валахами пойдет на Дунай и одновременно пошлет запорожцев на Черное море. Мы, говорил о них послу коронный канцлер Ежи Оссолинь-ский, «в то же время пихнем толпы Козаков к Царьграду». Ко­роль планировал привлечь к войне также Персию и западноев­ропейские страны и, соответственно, зондировал почву. Сум­му, потребную Речи Посполитой от Западной Европы, он исчислял так: 300 тыс. талеров до начала войны и по 100 тыс. на каждый месяц военных действий, итого на первый год вой­ны 1,5 млн талеров.

В том же 1645 г. Владислав вел переговоры о совместной ан­тиосманской войне христиан и с нунцием в Варшаве, архиепис­копом Адрианопольским Джованни ди Торресом, но тот обе­щал всего лишь 2 тыс. скуди, да и то, кажется, без ведома папы. В первые месяцы 1646 г. проект морского похода казаков продолжал обсуждаться и конкретизироваться. В январе Д. Тьеполо соглашался предоставить 20 тыс. талеров на организацию диверсии (король просил 60 тыс.), добавив, что Венеция не за­медлит вознаградить казаков по их возвращении из экспедиции с реальными результатами, после сожжения турецких галер и судов в портах и на верфях Черного моря.

В том же месяце договорились, что в первые дни весны, ког­да растает снег и значительно поднимется вода в Днепре, запо­рожцы на 40 чайках выйдут в море. «Е[го] м[илость] король, — говорилось в отчете Д. Тьеполо своему правительству, — обещал мне использовать все пружины, чтобы уничтожить леса и гале­ры, даже строющиеся в Стамбуле...» Иными словами, предус­матривался набег в Золотой Рог, на арсенал Касымпашу.

В январе же сенат Венеции дат согласие Д. Тьеполо обещать Владиславу 500 тыс. талеров — по 250 тыс. в год, равно разло­женные на кварталы, но только с началом военных действий Польши против Турции, тогда как королю требовались деньги до начала войны для организации армии. Впрочем, из донесе­ний посла видно, что до конца 1646 г. он не продвинулся в своих обещаниях дальше суммы в 100 тыс. талеров, — очевидно, же­лая сэкономить средства республики, хотел заплатить за воен­ную помощь как можно меньше.

Весной в Варшаве состоялись тайные переговоры Владисла­ва и нескольких сенаторов с представителями Войска Запорож­ского. Последние поддержали замысел большого черноморского похода, и была достигнута договоренность о том, что Сечь приступает к строительству судов, а король выплатит ей на это 18 тыс. злотых. Тем временем и Ватикан увеличил размеры пред­полагавшейся субсидии — Д. ди Торрес получил согласие папы выделить Польше максимум 30 тыс. скуди, но опять-таки лишь в случае начата военных действий.

В том же году свой план сокрушения Османской империи предложил господарь Молдавии Василе Лупу, связанный близ­ким родством с польско-литовскими аристократами Конецполь-скими и Радзивиллами и с сыном украинского гетмана Тимофе­ем Хмельницким (зятем господаря). План предусматривал со­здание широкой антитурецкой лиги Востока и Запада, покорение Крыма, новое взятие Азова и в конце концов захват Стамбула.

В мае и последующих месяцах 1646 г. Владислав заявлял, что запорожцы уже пошли на море и активно там действуют, о чем говорилось в главе X. Согласно В. Чермаку, это была фальшивая информация, так как в том году дело до похода казаков не дош­ло, а маневр короля был призван вселить в Д. Тьеполо веру в возможность скорых военных действий с Турцией.

Монарх пытался организовать казачью морскую экспедицию ив 1647 г. Прибывший на Дон «из Запорог города Кодака черка-шенин» Дмитрий Мигалев в ноябре 1646 г. говорил в кругу в Черкасске, что король велит черкасам готовить к весне суда и идти затем на Крым и Турцию. «А прислал... х королю литов­скому лист папа Римской, велел ему заступить Черное море вой­ною, — а са мною де (папой. — В.К.) на них, поганцов, встали все франки (европейцы. — В. К.) з Белого моря, и влохи с можа-ры с ними ж вместе востали».

Великий коронный гетман С. Конецпольский еще в сентяб­ре 1645 г. напоминал Д. Тьеполо, что на диверсию казаков, ко­торая вовлечет Польшу в войну, требуется согласие всех сосло­вий королевства. Переговоры посла лично с гетманом в 1646 г. ни к чему не привели: тот соглашался на диверсию, «если будет возможность», только после нападения татар на Польшу, кото­рое должно было дать предлог для войны, и по получении из-за границы значительных субсидий, без которых считал ведение войны невозможным.

Планы Владислава начать войну с Турцией разбились о со­противление представителей сословий Речи Посполитой и преж­де всего магнатов, которые либо вообще не желали такого разви­тия событий, либо по крайней мере высказывались против вступ-ления в войну до решения «казачьих дел», предельно обострив­шихся накануне мощного восстания на Украине. Сеймы 1646 и 1647 гг. не поддержали короля.

Миссия Д. Тьеполо, таким образом, закончилась неудачей, но даже одни военные приготовления в Польше вызвал и тревогу в Османской империи, а осенью — в начале зимы 1646 г. и па­нику в Стамбуле. Туркам пришлось усилить свои войска, стояв­шие против Польши, и, следовательно, оттянуть силы, которые можно было бы использовать против Венеции.

На 21 марта 1648 г., по сведениям польного гетмана Н. По­тоцкого, строившиеся запорожцами чайки были «одни еще не изготовлены, а другие хотя и готовы, но не т ео аррагаш еС огйте (в том снаряжении и устройстве. — В.К.), чтобы годиться ас! ЬеНит пауа!е (для морской войны. — В.К.)». 10 мая умер Вла­дислав ГУ, и к этому времени уже начались активные боевые дей­ствия освободительной войны на Украине.

Они не позволяли осуществить желательные для Венеции операции на Черном море. В надежде на польско-украинское примирение венецианская дипломатия поддерживала избрание на престол Яна II Казимира. Зборовский мир 1649 г. весьма ожи­вил эту надежду, и стали предприниматься попытки включить в антиосманскую коалицию фактически независимую Украину. Осенью 1649 г. сенат Венеции, не имевший тогда своего представителя в Польше, поручил послу в Священной Римской империи германской нации (в Вене) Пикколо (Микеле) Сагре-до установить контакты с гетманом Украины и провести с ним переговоры об участии казаков в морской войне против Турции. Нунций Д. ди Торрес по просьбе посла рекомендовал использо­вать для этой цели своего сотрудника, венецианца по происхож­дению, священника Альберто Вимину да Ченеду (подлинное имя Никколо, или Микеле, Бьянки).

В марте 1650 г. сенат принял решение о миссии А. Вимины, который затем, заручившись поддержкой короля и польских верхов, отправился в Чигирин, где встретил благожелательный прием. Переговоры с гетманом состоялись 24 мая — 3 июня. Б. Хмельницкий в том же году говорил русскому послу Василию Унковскому, что представитель Венеции приезжал просить «по­мочи на турского царя морем», ибо «у них... с турским царем война великая».

Конкретно А. Вимина пытался уговорить гетмана послать казачью флотилию под Стамбул, который уже 22 месяца блоки­ровался венецианским флотом со стороны Дарданелльского пролива, и хотя бы на несколько недель прекратить подвоз продо­вольствия в турецкую столицу с Черного моря. В сочетании с активными действиями венецианских военно-морских сил мож­но было бы добиться полной блокады Стамбула, что явилось бы большим ударом по Турции, вызвало там значительные беспо­рядки, за которыми неизбежно последовал бы и распад всего государства. Венеция была готова оказать запорожцам финан­совую помощь «казной великой».

В советской литературе утверждалось, что Б. Хмельниц­кий, «разгадав провокационные замыслы своих врагов, отка­зался от предложения Венеции». Дело же заключалось в ином. Гетман, ничего не разгадывая, знал, что Украина находилась совершенно не в том положении, чтобы воевать на два фрон­та; Зборовский мир, не устраивавший обе стороны, был не­прочен, а Речь Посполитая готовилась к новым военным дей­ствиям против Украины, и их возобновление было неизбеж­ным; наконец, не приходилось особенно доверять союзному Крымскому ханству.

Б. Хмельницкий заявил А. Вимине, что казаки всегда воева­ли с Турцией, и сейчас у них на днепровском устье готовы к походу суда, но польские магнаты не дают возможности «подать руку помощи светлейшей Венецианской республике». Кроме того, когда «домашние дела» не улажены, большую роль играет позиция крымского хана, и если бы он вступил в войну с турка­ми, то тогда сложилась бы совершенно другая ситуация. Гет­ман, по его словам, сказал гостю: «... будет крымской царь к вам... на помочь, и я к вам буду помогать; а только крымской царь к вам на помочь не будет, и мне помочь вам дать нельзе, потому мне крымской царь и орда с приязни, а они под рукою турского царя». Б. Хмельницкий «в людех отказал», так как «люди надобны ему себе».

Вместе с тем гетман не исключал полностью возможность оказания помощи венецианцам. А. Вимина, правда, оценивал ее как весьма сомнительную в сложившихся условиях, но добав­лял, что остается надежда на какой-либо малый поход казаков против Турции и что даже он имел бы большое значение для республики. Только сама весть о запорожском набеге, по мне­нию венецианца, могла бы вызвать бунты среди подневольных народов Османской империи, подтолкнуть Молдавию, Валахию, Трансильванию и даже Москву к войне с османами, а турецкое правительство — к заключению мира с Венецией; следователь­но, на это не надо жалеть денег.

Формальный итог переговорам был подведен в письме Б. Хмельницкого на имя Н. Сагредо от 3 июня 1650 г., где выс­тупление Украины против Османской империи оговаривалось невыполнимыми в тот период требованиями. Это был факти­ческий отказ, и миссия А. Вимины, как и перед тем Д. Тьеполо, таким образом, не удалась. Украинцы говорили, что «гетман ве-нетцкого посла отпустил ни с чем»".

Реакция Турции на случившееся была весьма положитель­ной: «И про то сведав, везирь великий... послал к гетману по­сла... благодаря ево, что он... венецкому послу людей в помочь на них не дал. И гетман... того посла турсково отправя, и с ним послал до царя турского своего посла, и царь... почитал вельми гетманова посла и жаловал, что никоим... послом такой чести не бывало... и своево посла послал до гетмана... а даров к гетма­ну турской посол вел 2 коня турских да нес саблю оправную да топор...»⁹

Впрочем, Венеция рассматривала поездку А. Вимины лишь как начало переговоров, и сенат собирался снова направить того же представителя на Украину, теперь уже в качестве официаль­ного посла. Однако украинско-польская война, показав, что пока нет особого смысла надеяться на помощь запорожцев, застави­ла сенаторов отказаться от этого намерения.

Венецианская дипломатия продолжала действовать через Варшаву. В конце 1650 г. и в следующем 1651 г. высокопостав­ленный представитель Венеции Джироламо Кавацца, по опре­делению С.Н. Плохия, прилагал «титанические усилия для за­ключения украинско-венецианского союза». В январе 1651 г. этот сановник добился подписания договора с Польшей о со­вместной антиосманской борьбе, лично прибыл под Берестеч-ко, где в июне произошло неудачное для украинцев генеральное сражение, и безуспешно пытался уговорить Яна Казимира по­вернуть польские войска на Турцию.

И. В. Цинкайзен указывает, что Венеция предусматривала выплату Речи Посполитой во все время войны с Османской им­перией ежегодно по 250 тыс. дукатов, а та должна была бороться с турками на суше и особенно силами казаков на Черном море, однако помешали освободительная война украинцев и несогла­сие сторон касательно сроков выплаты субсидии. Согласно тому же автору, в 1652 г. Д. Кавацца вторично предпринял попытку бросить запорожцев на турецкое черноморское побережье, но их денежные требования для снаряжения судов оказались таки­ми большими, а влияние короля на Украине даже после возобновления мира таким слабым, что венецианец должен был по­кинуть Варшаву совершенно безрезультатно.

О последующих усилиях Венеции, связанных с желательным нанесением казачьего удара по Босфору, имеется сообщение преемника Б. Хмельницкого, гетмана И. Выговского, москов­скому стольнику Василию Кикину, датируемое 31 августа 1657 г. Примерно два года назад, рассказывал новый руководитель Ук­раины, «присылали к бывшему гетману, к Богдану Хмелницко-му... венецыяне послов своих говорить о том, чтоб нам... с войс­ком своим итить с Запорожья стругами под Царьгород, а они... свестись с нами, хотели приходить от себя морем и промышлять над Царемгородом заодно, а обещались... нам венетове на войс­ко наше дать милион червонных золотых».

Но, продолжил И. Выговский, «нам... в то время было от неприятелей наших, от ляхов и от хана, не до Царягорода — до себя. А как... всесилный Господь подаст помощи великому го­сударю нашему (российскому царю. — В.К.)... на короля пол-ского, и тогда будет изволит великий государь наш сослатца с венецыяны и промышлять над бусурманы заодно, и мы... всем Войском Запорожским и с малыми детми на службу его царско­го величества, за избаву всего православия, на Крым и на гурков землею и водою вси радосно готовы».

Добавим, что в 1655 г. завершилась успехом поездка в Стам­бул украинских представителей Романа и Якова: Мехмед IV запретил крымскому хану нападать на Украину. Среди причин благосклонности султана Г.А. Санин называет сильное неже­лание Турции увидеть «казацкие отряды на черноморском по­бережье» в то время, когда османская эскадра в Мраморном море потерпела поражение от венецианцев и когда они никого не пропускали «на Белое море из Царьграда и с Белого моря в Царьград».

Дипломатия Венеции, сосредоточившись на Украине и за­порожцах, гораздо меньше внимания уделяла Войску Донско­му. Причины этого излагались П. делла Балле, но к ним надо прибавить долгое первенство Сечи в морских набегах, трево­живших малоазийское побережье и Босфор, и гораздо меньшее знакомство с донскими казаками, далекими от Польши и всего католического мира. Однако Запорожье было отвлечено осво­бодительной войной, первенство в черноморских походах пере­шло к донцам, и с 1651 г. удары по Прибосфорскому району и самому Босфору наносились исключительно с Дона. Естествен­но, усилился и интерес Венеции к донским «схизматикам».

И.В. Цинкайзен говорит, что в 1652 г. «толпа донских каза­ков высадилась со своих лодок в окрестностях Варны и опустоши­ла эту местность вдоль и поперек, что и понудило Порту крайне спешно оттянуть часть своего флота, находившегося в Дарданел­лах, на Черное море». Это же побудило синьорию искать дружбы и помощи царя Алексея Михайловича, под чьей властью, как счи­тали, находились названные казаки. Думаем, что врядли в Вене­ции не заметили также набегов донцов к Босфору 1651—1652 гг. Согласно И.В. Цинкайзену, в венецианских верхах, прав­да, были сомнения насчет полезности тратить деньги «для связи с этими удаленными варварскими народами, которых венеци­анцы едва знали по имени». Но наконец решились направить посольство в Москву, которое было вверено упоминавшемуся А. Зимине.

С богатыми подарками царю от дожа Франческо Малины и полномочиями обещать донцам достаточную денежную помощь он и отправился в российскую столицу, где был принят очень дружески и с почетом. 11 ноября 1655 г. на приеме у Алексея Михайловича посол «домогался, чтоб послал государь... дон­ское войско натурков и тем бы облегчил производящуюся меж­ду ими (венецианцами. — В.К.) и турками войну», однако, по существу, ничего не добился по причине известного состояния русско-польских отношений. В посланной с А. Виминой гра­моте дожу от 23 ноября царь обещал прислать официальный ответ со своим дипломатическим представителем.

В июле следующего 1656 г. послы стольник Иван Чемода­нов и дьяк Алексей Посников направились в Венецию¹⁰, где 22 января 1657 г. имели аудиенцию у дожа. И. Чемоданов уве­рял, что его государь не только прежде посылал донцов против Турции, но и впредь употребит всю свою мощь на благо христи­анства, но именно теперь «посылать пожеланию его, дожа, про-тиву турков донских казаков для того нельзя, что Россия имеет руки, связанные войною с поляками, по замирении же учинен будет о сем договор». При этом посол просил у Венеции заем на военные действия против Швеции.

«Венециане, отказом помочи донцами противу турков быв оскорблены, — указывает Н.Н. Бантыш-Каменский, — равным образом отказали посланникам и в займе денег, извиняясь, что по бедности своей и по военному с турками времени ссудить оны­ми не могут...» Такого же содержания была и ответная грамота дожа, в которой повторялась просьба о помощи против османов, «с коими 13 лет сражаяся, в изнурение пришла Венеция».

Если верить Ю. Крижаничу, то венецианцы все-таки извлек­ли из переговоров некоторую выгоду: убедив «своими хитрыми баснями... великого государя (московского. — В. К.) отправить к ним своих послов», «использовали это дело в своих целях, рас­пустив слух, будто великий государь заключил с ними союз про­тив крымцев. Из-за этого крымцы сильно разгневались на это царство (Россию. — В. К.), и турецкий царь приказал им ни за что не мириться, а воевать с Русью».

Не исключено, что Венеция обращалась и напрямую к дон­цам, но следы этих контактов, которые Войско Донское должно было скрывать от Москвы, в источниках не просматриваются.