Помощь антиосманским силам

 

«Исследование истории морских походов казаков на Тур­цию, — по мнению Я.Р. Дашкевича, — дает возможность вы­явить своеобразную очередность: они усиливались в те годы, когда Турция впутывалась в новую войну на Востоке или на За­паде. Очевидно, Запорожская Сечь имела в своем распоряже­нии сведения о внешнеполитическом положении Турции и ис­пользовала их в стратегическом плане». В главе VI мы уже час­тично касались этого вопроса. В самом деле, казаки, и не только запорожские, были хорошо информированы о международных делах Османской империи. Даже по отрывочным источникам, относящимся к Войску Донскому, можно увидеть, что оно по­стоянно собирало соответствующую информацию и, конечно, затем ее анализировало в целях использования.

Приведем примеры только по одному году и в отношении Средиземноморья. В 1646 г. казаки захватили на море турец­кий «подвозок» (транспортное судно) вместе с чавушем, кади и другими людьми, направлявшимися из Стамбула в Азов, «а кото­рые... грамоты с чеушем были, и те... грамоты казаки взяли ж». Пленных допросили о столичных «вестях». Один из взятых в плен, «побусурманенный» русский мужик Мартын Григорьев, присланный затем в Москву, показал, что все войско Турции и все служилые люди из Кафы пошли под Мальту, что там, как говорят, побито турок «с 60 000 человек» и что русским послам в Стамбуле чинится «теснота» за присылку Москвой на Дон «воль­ных людей».

В том же году из Азова к казакам перебежали три татарина, которые рассказали о военных действиях на Белом море в ходе войны Турции «с немецким фрянским королем». О той же вой­не и боевых действиях под Мальтой сообщил «прикормленный» крымский татарин, приезжавший к донцам, после чего атаман станицы, которая направлялась в Москву, Т. Иванов говорил, что Азов объят паникой, ибо «помочи себе ис Царягорода не чают, для того что у турсково царя ныне война с шпанским ко­ролем, и посылает из Царягорода ратных людей на шпансково под Мальт». Ранее мы уже говорили о показаниях черкашенина Д. Мигалева, относящихся к тому же году и посвященных тем же военным действиям на Средиземном море.

Нет сомнений, что в итоге в руки казаков попадали самые разнообразные сведения о делах в дальнем зарубежье. Каса­ясь показаний одной из групп «выходцев» из османского пле­на, И.Ф. Быкадоров даже считает возможным утверждать: «Их сведения о политических делах в государствах Зап[адной] Европы показывают несравненно больший кругозор, чем та­ковой обрисовывается в отписках московских послов своему государю».

И конечно, для казаков была важна прежде всего оператив­ная информация о флоте и армии Турции. В.П. Загоровский полагает, что когда в 1651 г. донцы вновь активизировали свою военно-морскую деятельность, османский флот, занятый вене­цианской войной, «не противодействовал казакам», и они до­бились больших успехов. Хотя утверждение о «непротиводей­ствии» является значительным преувеличением, донцы явно учитывали положение на средиземноморском театре, а военные действия в том регионе облегчали казачьи набеги, в частности и в район Босфора.

Однако мы имеем дело со взаимосвязанными процессами и можем то же самое сказать об их средиземноморской составляю­щей: действия казаков на Черном море и Босфоре решительно способствовали усилению позиций западноевропейских против­ников Турции. Много сведений на этот счет содержится в мате­риалах посольства Т. Роу. Прежде чем обратиться к ним, напом­ним, что если Испания, Австрия, Венеция и ряд других госу­дарств были заинтересованы в ослаблении Османской империи, смутах и мятежах на ее территории и казачьих набегах на ее зем­ли, то французское и особенно английское правительства стре­мились направить силы Турции против своих европейских со­перников — Испании и Австрии — и потому воспринимали дей­ствия казаков на Черном море и Босфоре, отвлекавшие эти силы, как сильную помеху собственным стратегическим интересам.

Именно по этой причине Т. Роу писал: «Если бы казаки ос­тавили нас (в Стамбуле. — В.К.) в покое, то это было бы все, что я желаю», — а позже желал им «небольшой удачи» в случае при­хода на Босфор. Из-за того, что «нашествия казаков... удержи­вают армаду (турецкий флот. — В. К.) на Черном море к великой выгоде Испании», дипломат пытался содействовать правитель­ствам Турции и Польши в урегулировании их отношений, а 2 ок­тября 1625 г. вручил великому везиру свое «Рассуждение о дого­воре Испании с великим синьором», где, имея в виду заинтере­сованность Испании в казачьих набегах, прямо говорил об одном предполагавшемся пункте документа: «Что король Испании бу­дет способствовать королю Польши удерживать казаков, более нелепо, чем сон».

Не удивляет в связи с этим, что в бумагах Т. Роу мы часто встречаем весьма недовольные реплики по поводу отвлечения османского флота из Средиземноморья. «Казаки, — писал дип­ломат Э. Конвею 21 февраля 1624 г., —... заставят нас пробу­диться...» Поскольку капудан-паша готовит «армаду» против них, «Средиземное море будет два года без турецкого флота; до сих пор испанцы этого не замечают». Спустя год, в феврале 1625 г., посол информировал того же адресата о подготовке османской «армады» для обороны черноморского побережья от казаков и замечал, что «таким образом Средиземное море будет свободно (от присутствия султанского флота. — В.К.) и испанец свобо­ден, который... использует эти неурядицы в своих собственных целях». Известно, что в 1625 г., когда состоялся поход казаков с Яхьей, капудан-паше, по сведениям Т. Роу, пришлось выйти в Черное море, собрав «все галеры Архипелага».

Еще через год, в апреле 1626 г., посол писал герцогу Д. Бэкингему, что поскольку турецкая «армада» приготовилась за­щищать черноморские берега и Босфор, «Средиземное море будет свободным к великому удовлетворению испанца». Нако­нец, 22 марта 1627 г. в письме Т. Роу Э. Конвею появляется при­ятное известие: «Капитан-паша кончает готовить два флота, один меньший, чтобы охранять Черное море, другой — чтобы навес­тить самолично Средиземное море, что весьма необходимо...» Выразив надежду, что он это сделает, посол, однако, далее сооб­щал, что татары недавно вторглись в Польшу и возвратились с добычей и 6 тыс. пленных, а казаки, «довольные поводом», го­товят 200 «фрегатов» «для отмщения». «Если этот слух подтвер­дится, то вся сила этого города (Стамбула. — В. К.) будет обра­щена на защиту, и моря Леванта будут оставлены...»

Подобные отвлечения сил турецкого флота и армии наблю­дались и до 1620-х гг., и в последующий период. В 1614г. в свя­зи с казачьими нападениями на города Анатолии османское командование было вынуждено перебросить на Черное море свою «армаду» из Дарданелльского пролива. Мы уже отмечали, что только слухи 1646г. о приготовлении Польши к войне и намерении короля послать запорожцев вплоть до Стамбула за­ставили турецкое командование ослабить натиск на Венецию. Действия казаков у Румелии 1652 г. понудили Стамбул «крайне спешно оттянуть на Черное море» часть своего флота, находив­шегося в Дарданеллах, на венецианском театре военных дей­ствий.

Из-за казачьей угрозы султаны и их военачальники не раз отказывались от проведения средиземноморских операций, в том числе уже начинавшихся.

Капудан-паша, рассказывает «Всеобщая история о мореход­стве», в 1611—1612 гг. «с нетерпением выдерживал... нещастия», связанные с успешными операциями против турок тосканско­го, мальтийского и неаполитанского флотов. «Для отвращения оных выступя из Константинополя (в 1612 г. — В.К.) с 33 гале­рами, он приказал всем архипелажским пашам собраться к нему со всеми галерами, какие можно было найти. Но между тем, как он таким образом готовился к освобождению городов (куда втор­глись средиземноморские неприятели. — В.К.)^п, от ужаса при­нужден был оставить сей поход и итти против русских морских наездников, которые, вышед из всех устьев впадающих в Черное море рек, опустошали султанские области, простирающиеся по берегам сего моря».

В письме Мурада IV польскому королю Сигизмунду III от сентября 1628 г. (нового стиля), т.е. уже после летнего нападе­ния донцов и запорожцев на Босфор и других казачьих набегов этой кампании, говорилось, что люди из османских владений, как румелийских, так и анатолийских¹², жалуются на большие «шкоды» и разграбление поселений со стороны казаков, вышед­ших в море с немалым числом лодок. По этой причине, заявлял султан, мы, отказавшись от отправки флота на Белое море, по­слали везира и капудан-пашу Хасан-пашу для ликвидации тех «негодяев» и охраны жителей от дальнейших «шкод». В письме королю от каймакама приводилась та же информация с указа­нием на множество казачьих лодок и разграбление и сожжение казаками многих поселений и с добавлением, что флот уже был отправлен на Белое море, но властям пришлось снова послать корабли на Черное море¹³.

Средиземноморские противники Османской империи ис­пользовали отвлечение ее сил на защиту от казаков для активи­зации собственных действий. В 1624 г., во время сильных каза­чьих набегов на Босфор и Прибосфорский район и борьбы капу-дан-паши с казаками и крымскими «мятежниками», «пришли в движение» мальтийцы, которые «взяли у корсаров Берберии пять больших кораблей», уведенных затем на Мальту вместе с коман­довавшим ими Османом Рейсом и 350 пленниками.

«В то время как все морские силы были заняты (действия­ми против казаков. — В. К.), —доносил 2 июня 1627 г. Т. Роу, — ... Архипелаг был оставлен без защиты, и шесть галер, как мы полагаем, великого герцога (Тосканского. — В.К.) пришли к устью Геллеспонта и взяли один галион и много меньших ко­раблей каирского флота... сообщают о добыче в миллионы. Эта тревога заставила великого синьора послать на Черное море, и немедленно из армады были выделены 12 галер и посланы ис­кать христиан, которые, я не сомневаюсь, ушли со своими бо­гатствами».

В 1620-х гг. турецкий корсар Азан Калефат, имея эскадру кораблей и «сделавшись страшилищем на море, перелетывал туда и сюда с такою быстротою, что, кажется, в самое короткое время везде получал новое бытие», но, оставшись без необхо­димой поддержки османского флота, в конце концов был раз­бит соединением из восьми неаполитанских, четырех тоскан­ских и трех папских кораблей. «Во время сих неприятельских действий, происходивших на Средиземном море, — подчер­кивают французские авторы, — Амурат (Мурад IV. — В. К.) терпел непрестанное беспокойство от Козаков и сколько ни ста­рался их усмирить, но все усилия обращались всегда к собствен­ному его вреду».

Под влиянием успешных казачьих набегов на Босфор ряд осведомленных западноевропейцев высказывал сожаление о не состоявшемся одновременном и мощном наступлении на Ос­манскую империю с юга. Мы уже приводили высказывания на этот счет, сделанные М. Бодье после событий 1624 г.: Среди­земное море находилось тогда без защиты, и был удобнейший случай для нападения христианских стран на Турцию. «В то вре­мя, — вторит названному автору " Всеобщая история о мореход­стве", — конечно бы решилась судьба империи Оттоманской, естли бы христиане в толь благоприятных обстоятельствах учи­нили на нее нападение». Однако в рассматриваемое время по­литика Франции и Англии в отношении Турции и казаков, как мы знаем, была совершенно иной.

Казачья морская война оказывала также воздействие на со­бытия персидско-турецкого фронта, и ситуация в «связке» чер­номорских и босфорских набегов казаков с делами Персии была похожа на европейскую. Обычно считают, что донские войско­вые власти выступали против казачьих разбоев на персидском побережье Каспия под давлением Москвы или из-за нежелания ссориться с нею. Но эта позиция имела и еще одну, не менее важную причину. Стратегические интересы Войска Донского требовали не ослабления Персии, а усиления ее действий про­тив Турции. В свою очередь, операции казаков на Черном и Азов­ском морях и на Босфоре оттягивали на себя османские силы, предназначавшиеся для борьбы с персами.

Еще в 1590 г. венецианский посол в Стамбуле Джеронимо Липпомано сообщал дожу о послании Мурада III английской королеве Елизавете, из текста которого вытекало, что во время закончившейся в том году многолетней турецко-персидской войны казаки сильно беспокоили Османское государство напа­дениями на его территорию и что только теперь, по завершении войны, султан оказался способен и намеревался наказать каза­ков.

Точно так же в качестве отвлекающего фактора запорожцы и донцы выступали и в ходе войн Турции с Персией 1600— 1610-х гг., азатем затрудняли положение Османской империи в персидской войне, которая велась с 1623 г. «Турция, — пишет об этом времени и действиях запорожских казаков А.А. Ново­сельский, — не могла сосредоточить своего внимания и своихсил для борьбы с Персией». Английское посольство в Стамбуле в 1624 г., перед первым и самым мошным казачьим нападением этого года на Босфор, указывало, что туркам приходится вести войну не только на главном персидском направлении, но и на черноморском казачьем тоже.

В следующем году в связи с набегами запорожцев и донцов на Трабзон, Самсун и Синоп османскому правительству при­шлось перенацелить часть армии Илез-паши, которая, по сло­вам бежавшего из плена сапожковского казака Алексея Василь­ева, имела будто бы 100 тыс. человеки шла под Багдад, занятый персами, а теперь была вынуждена направить свои силы от То-ката и Сиваса к побережью Черного моря. Это сильно осложни­ло для Турции обстановку на персидском фронте.

Н.Л. Янчевский, говоря об изложенных событиях, даже ут­верждает, что таким образом Москва руками казаков «оказала существенную услугу» своей союзнице Персии. Впрочем, у это­го автора получается, что и Азов в 1637 г. был взят казаками по команде Москвы ради помощи персам.

Мы уже цитировали депешу Ф. де Сези Людовику XIII от 8 мар­та (26 февраля) 1626 г. о намерении султана лично идти на Пер­сию и уговорах сановников не оставлять Стамбул из-за татарско-казачьей угрозы. Несколько позже, но в том же году Э. Конвей информировал Т. Роу, что князь Трансильвании и бывший вен­герский король Бетлен Габор советует туркам заключить мир с персами, чтобы использовать все свои силы против Польши и для обеспечения собственной безопасности от казаков.

«Казачья карта» имела вес и на Кавказе. Приближенный имеретинского царя Александра III Рамазан, вернувшийся 19 июля 1651 г. из Мегрелии, говорил московскому послу Н. То-лочанову, что тамошний правитель, вассал Турции Леван II Да-диани, как только «послышал» о набеге донских казаков к Стам­булу, «почал быть от них в болшой боязни», а в Мегрелии вооб­ще полагают, что «будет и он под государьскою высокою рукою (русского царя. — В.К.), только изволит царское величество на него... послать с Дону казаков, а царь (Имеретин. — В.К.) от себя своих ратных людей». Затем Александр прямо просил при­слать донцов, чтобы «с неприятели своими управитца» и рас­ширить пределы Российского государства.

9 октября 1651 г. правитель Имеретии подписал крестоцеловальную запись о переходе страны «под высокую руку» мос­ковского царя, а на следующий день направил в Москву посла­ние, в котором буквально умолял ее оказать помощь донскими казаками против «врага христианства» Дадиани. «Если государь сжалится над нами и захочет, — говорилось в послании, — сто­ит ему только приказать донцам, и он овладеет Черным морем и этим устроит сообразно желанию своему константинопольские дела».

Уже отмечалось, что даже весьма далекие от Средиземно-морско-Черноморского бассейна государства пытались исполь­зовать в своих интересах отвлечение Турции на борьбу с казака­ми. У Т. Роу среди таких стран прямо называется Швеция.

«Угнетенному христианству, — заявлял в 1621 г. митропо­лит Иов, — несомненно, во всем мире никто после Бога не ока­зывает таких великих благодеяний, как греки окупами (выку­пом пленных. — В.К.), испанский король своим сильным фло­том, а Войско Запорожское своею храбростью и победами...» Казачьи набеги на Турцию и Стамбул оказывали влияние и на развитие освободительного движения различных народов мно­гонациональной Османской империи, которая была вынужде­на бросать вооруженные силы на его предотвращение и подав­ление.

«Успешные военные действия казачества на Черном море, — справедливо замечает Б.В. Лунин, — не могли не поднимать морального духа тяжко порабощенных турками балканских сла­вян и вселяли в них чувство надежды на предстоящее освобож­дение от султанского ига». Это мнение разделяют и болгарские историки. Так, В. Гюзелев, сказав о набегах запорожцев и дон­цов «до самого Стамбула», добавляет, что они поддерживали в населении Болгарии «дух непокорности», а Иван Снегаров пи­шет об огромной популярности там русских, в частности в XVII в., чему способствовали казаки своими частыми нападе­ниями на Царьград и черноморские города.

Мы говорили ранее о проявлении сочувствия казакам со сто­роны представителей греческого и армянского населения импе­рии. В 1621 г. иерусалимский патриарх Феофан обратился к ук­раинским казакам с призывом поддержать польского короля в предстоявшей войне с Турцией. «Ярмо турецкой неволи, — от­мечалось в обращении, — грозит отчизне вашей от рук главного врага всего христианства. Станете в помощь отчизне и славу снис-каете Войску своему». Население и иногда даже правители под­властных османам стран, в частности Мегрелии и Гурии, всту­пали во взаимодействие с казаками.

Павел Алеппский, араб по происхождению, современник казачьих морских экспедиций и очевидец их последствий, в томчисле в Прибосфорском районе, рассказывавший о суровости и жертвах этих набегов, тем не менее замечал: «Татары трепещут перед ними (донцами. — В.К.)... Так как татары — наказание для христиан, живущих вокруг них, то Бог послал на них этих [казаков] в возмездие им (да увеличит Бог их силу над ними!). Также и турки на Черном море боятся казаков...»

Это была распространенная точка зрения среди христиан, поскольку и у митрополита Иова читаем: «Бог содержит их (ка­заков. — В.К.) и ими управляет; как некто написал, Бог татар положил на земле как некий молнии и громы и ими навещает и карает христиан, так и казаков низовых, запорожских и донских положил он другими молниями и громами живыми на море и на суше, чтобы ими страшить и громить неверных турок и татар».

И запорожцы, и западноевропейские дипломаты конца XVI в., как мы знаем, были уверены в присоединении к казакам, если их сильное войско появится на Дунае, тамошних христи­анских народов, которые «не в состоянии переносить долее тяж­кое турецкое иго». Но также полагали и в более позднее время, и на этом, мы помним, строил свои планы Яхья, у которого, правда, целью являлся Стамбул. Сами турки на протяжении большей части XVII в. сильно опасались соединения с казаками христианского населения столицы и всего государства.

Отсюда проистекали подозрительное отношение властей к ряду предстоятелей православной церкви в Турции и отвлече­ние сил и средств на раскрытие соответствующих «враждебных заговоров».

В середине 1620-х гг. обвинению в заговоре подвергся кон­стантинопольский патриарх Кирилл Лукарис, оклеветанный, как считают, иезуитами, с которыми он вел борьбу.

Согласно Е.М. Овсянникову, ссылающемуся на книгу анг­личанина Смита, которая была издана в Лондоне в 1708 г., в феврале 1625 г. в Стамбул с тайными поручениями от Конгрега­ции пропаганды веры прибыли агенты-иезуиты. Первый из них, упоминавшийся выше Берилль, как писал Смит, должен был «внушить турецкому правительству, что благодаря содействию и убеждениям Кирилла были возбуждены к войне с турками ка­заки, подчиненные патриарху Константинопольскому в духов­ных делах», а второй обвинял Кирилла в том, что тот, имея тай­ные сношения с Испанией, препятствовал заключению турецко-испанского союза. Под войной подразумевался в первую очередь набег на Босфор, совершенный казаками в 1624 г., од­нако они подлежали духовному ведению московского, а вовсе не константинопольского патриарха, хотя он и имел авторитет в среде украинского казачества.

Т. Роу относит начало подрывной операции на год раньше и говорит, что для ее осуществления Рим прислал трех агентов: помимо названного Берилля, который должен был, как говори­лось, поднять казаков именем патриарха, еще некоего миряни­на, имевшего задачу пропагандировать «мир для испанца», и «иезуита-грека, практичного прозелита, обученного в Риме, по имени Канаки Росси».

«Отважные русские казаки, — излагает события Е.М. Овсян­ников, — приплыли на судах к Босфору, опустошили берега его и выжгли несколько селений в окрестностях самой столицы. Страх объял турок при виде столь грозного и неожиданного не­приятеля. Пользуясь всеобщим смятением, иезуиты поспеши­ли оклеветать Кирилла Л укариса как виновника этого государ­ственного бедствия». По словам цитируемого автора, они «вну­шили правительству, что полчища казаков, угрожавшие столице, исповедуют греческую веру, что патриарх, глава православного народа, не раз посещал их земли (очевидно, этим клеветники намекали на пребывание Кирилла Лукариса в Юго-Западной Руси, в Молдавии и Валахии) и имел тайные сношения с их предводителями, что если они осмелились теперь явиться в виду самого Константинополя, то сделали это именно с тою целью, чтобы возмутить греков и побудить их к восстанию, о чем будто бы помышлял и патриарх».

Согласно сведениям Т. Роу, Кирилла и его окружение обви­няли в том, что они хотели втянуть греков в мятеж, а «многие из них посланы к казакам, чтобы побудить их к соединению по случаю экспедиции великого синьора в Азию и таким образом изгнать его навсегда из Европы».

Великий везир уже был готов поверить этим обвинениям и обрушить свой гнев на патриарха. Но скоро обстоятельства пе­ременились не в пользу клеветников: казаки отступили, в Стам­буле все было спокойно, а в защиту Кирилла выступили послы двух протестантских стран, Англии и Голландии, с которыми он поддерживал связи, видя в протестантах союзников по борь­бе с католицизмом.

Патриарху удалось оправдаться, однако, как считает Е. М. Ов­сянников, воспоминание о клевете, «по-видимому, глубоко запало в душу султана Амурата (Мурада IV. — В, К.): 15 лет спу­стя после этого, когда казаки стали снова угрожать Константи­нополю, жестокий султан велел предать Кирилла Лукарисасмерти». В действительности трагедия случилась через 14 лет после первого обвинения, и речь теперь шла не о конкретной угрозе именно османской столице, а об общей угрозе империи в целом в связи со взятием казаками Азова; впрочем, мы по­мним, что в Турции тогда ожидали массированного нападения на Стамбул.

По словам Е.М. Овсянникова, враги Кирилла подкупили «огромными подарками» везира Байрам-пашу, пользовавшего­ся особым благоволением падишаха. Когда последний отпра­вился в Азию для завоевания Багдада, Байрам-паша «донес от­сутствующему султану, что патриарх Кирилл Лукарис пользует­ся весьма большим авторитетом у греков, что по его наущению казаки недавно взяли приступом город Азов, что он человек зло­намеренный, что в особенности должно опасаться, как бы он теперь, когда Константинополь не имеет войска, не возбудил греков к восстанию, что все эти опасения исчезнут, если Ки­рилл будет предан смерти. Султан, взбешенный гневом и подо­зрениями, уступил его советам и произнес роковой приговор о смерти, весьма скоро доставленный гонцом в Константинополь». Патриарх, схваченный янычарами, 27 июня 1638 г. был поса­жен в лодку, в ней удавлен и выброшен в море.

В 1657 г. обвинение в заговоре повторилось в отношении другого константинопольского патриарха, Паисия, но на этот раз оно сразу повлекло за собой убийство предстоятеля и, кроме того, резню стамбульских греков.

По рассказам ее очевидцев, сына боярского Никиты Псаре-ва, бывшего полоняника, и нескольких греков, бежавших из ту­рецкой столицы, дело развивалось следующим образом. Патри­арх и митрополит будто бы «писали грамоты... и печати прило­жили, и послали тайным обычаем самых худых людей, чтоб ни опознали их». Одного направили в Москву, адругого к венеци­анскому флоту и конкретно к патриаршему брату Антону, кото­рый в 1656 г. бежал из Стамбула в Венецию, стал военачальни­ком у венецианцев и успел побить «многие тысячи» турок. Пер­вому гонцу удалось выбраться из столицы, а второй был задержан на пристани армянскими купцами и вместе с найденной у него грамотой доставлен к везиру и султану.

В бумаге, написанной митрополитом, но подписанной Па-исием с приложением его печати, излагался план восстания в Стамбуле и вступления в город венецианцев. Антону предлага­лось заключить союз с московским царем, вместе выступить против Турции и освободить Константинополь. «И вы, — говорилось в грамоте (в передаче Н. Псарева), —...пойдитя против турок не боясь, потому что... турок стало немного и многим... людем в собранье быть неоткуды». Достаточно будет появления венецианских кораблей на Босфоре и разгрома «людей первых, которые выйдут против вас навстречу», как христиане поднимут восстание в Стамбуле, и войска Венеции овладеют им без боя.

Содержание письма в Москву неизвестно, но если оно име­ло место, то можно не сомневаться, что в нем упоминались каза­ки, так как с российской стороны только они, ударив по Босфо­ру, могли сыграть действенную и важную роль во взятии Стам­була.

Патриарх и митрополит, призванные к Мехмеду IV и вези­ру, признали, что перехваченная грамота принадлежала им, ска­зав при этом: «... видят... и сами (султан и везир. — В.К.) то,что так случилось». По повелению Мехмеда 25 марта Паисия зако­лоли кинжалом и бросили в море, митрополита повесили, а гре­ческому населению столицы, заперев городские ворота, устрои­ли резню. Турки клялись вырезать греков всех до единого, не жалея и грудных детей. Везир приказал убивать греков и в дру­гих городах, и только опасение сильной смуты во всей стране и просьбы янычар греческого происхождения остановили эту вак­ханалию. Однако и после 25 марта, как говорили в Крыму гре­ческие купцы, в Стамбуле думали «греков побить всех».

Г.А. Санин, изучавший эту историю, подозревает, что пере­хваченное письмо являлось подложным, и указывает, что бук­вально на следующий день после казни Паисия, 26 марта, «под­купался у царя и у визиря армейский патриарх (историк думает, что вряд ли речь идет о католикосе, но, вероятно, о стамбуль­ском епископе армянской церкви. — В.К.)... чтоб не быть в Ца-регороде и в Еросалиме патриархам греческим для... того, что они ему, турскому царю, и всем турком не доброхоты», и пред­лагал везиру 400 тыс. талеров за получение иерусалимского пат­риаршества.

Само же дело Паисия Г. А. Санин расценивает как, «возмож­но, существовавший, но неудавшийся заговор православного населения Константинополя против османов», однако добав­ляет, что категорически говорить о подготовке восстания нельзя, так как для этого слишком мало фактов, и что константино­польские патриархи в XVII в. фактически не выступали против османского режима. Резня же могла быть и следствием реально существовавшего заговора, и «мерой безопасности» правитель­ства, разрядившего таким способом обстановку.

Но в Османской империи нередки были и вполне реальные антиосманские выступления. Участники некоторых из них на­деялись на помощь казаков и обращались за нею. Достаточно вспомнить просьбу восставших сербских «капитанов» 1654 г.: воодушевленные венецианскими победами над турками и силь­ным набегом донцов на Босфор, они просили о помощи укра­инских казаков. В 1647 г. лазы на нескольких десятках лодок пытались соединиться с казаками, которые взяли крепость Го-нио, а затем были осаждены в ней турками. За эту попытку гру­зинские земли подверглись жестокому наказанию со стороны Османского государства.

Казачьи действия нередко способствовали усилению само­стоятельности «мятежных вассалов» Турции и прямо отвлекали османские силы от их подавления.

Мы уже отмечали, что в 1621 г. Осман II из-за неопределен­ности польских дел и опасения набега казаков на Стамбул отка­зался от желания возглавить поход против эмира Сайды. Под­писав в 1624 г. договор о союзе и взаимопомощи с Шахин-Гиреем, Войско Запорожское далее до конца 1620-х гг., действуя вместе с донскими казаками, связывало на Черном море и Бос­форе значительные силы турок и хотя обеспечивало собствен­ные интересы, но одновременно тем самым оказывало помощь «мятежной Татарии», не говоря уже о прямом участии казаков в военных действиях крымцев против османов на самом Крым­ском полуострове. Не случайно поэтому ряд историков расце­нивает казачий набег на Босфор 1624 г. как «очень эффектив­ную» помощь Крыму.

В 1630-х гг. в результате военно-морских операций казаков отказалась от выплаты дани туркам Мегрелия. Османские суда, заявил в 1640 г. русскому послу Федоту Елчину представитель Левана II, «не бывали к нам... со ста четыредесят четвертого году (с 1635—1636 гг. — В.К.), а морем, говорят, потому... оне к нам не ходят караблями, что боятца казаков; с тех... мест мы им и дани не даем»¹⁴.

По сведениям, исходившим от князя Трансильвании Ракоци Дьёрдя II, в 1658 г. татары, которые должны были по повеле­нию султана напасть на эту «мятежную» страну, были разбиты «московитами и казаками», и вообще в названном году внешне­политическое положение Трансильвании значительно улучши­лось прежде всего потому, что «казаки выходили со многими челнами на Черное море не только для нападений на татарскую страну, но и на саму Турцию».

Власти и сановники Польши, равно как и Османской импе­рии, обвиняли казаков в том, что их набеги вызывают ухудше­ние польско-турецких и польско-крымских отношений и ответ­ные наступательные действия империи и ханства. Сами короли не раз утверждали, что причиной осложнений в отношениях Речи Посполитой и Турции являлось казачье «своеволие». С. Жол-кевский заявлял, что набег крымцев на Подолье и Волынь в ав­густе 1615 г. был ответом султана, разгневанного на запорож­цев за босфорский поход.

Противостоять падишаху и бороться с ним невозможно, и потому остается лишь безропотно терпеть — такие настроения были широко распространены в правящих кругах Речи Поспо­литой.

«Стоять одной Польше против этого владыки Азии, Афри­ки и большей части Европы, — говорил в сейме, упрекая каза­ков за сожжение Очакова, писатель Оржельский, — все равно, что одному человеку против сотни человек. Первая проигран­ная битва погубит нас, а он выдержит и пятнадцать. И то надоб­но помнить, как с ним обходятся другие потентаты (правите­ли. — В.К.). Сколько он отнял у генуэзцев, сколько у венетов! Великому испанскому монарху разорил Гулету и разные другие делает досады, — все терпят! Молчали и наши предки, когда он отнял у них Молдавию: решились лучше рукавом заткнуть дыру, нежели целым жупаном».

Что касается московского правительства, то оно также по­стоянно и порой гневно высказывало свое недовольство в адрес донских казаков, обвинявшихся подобным же образом в ухуд­шении русско-турецких и русско-крымских отношений¹⁵.

Тогдашние «сановные» обвинения казаков во втягивании Польши и Руси в конфликты с Турцией фактически находят поддержку и у некоторых историков. Запорожцы, всерьез уверя­ет П.А. Кулиш, «своими разбоями в турецких владениях не да­вали Польше обезопасить юго-восточную границу». По С.М. Со­ловьеву, «польза от козачества перевешивалась вредом, ибо ко-заки не ограничивались только делом пограничной стражи, но... нападали на соседей и тогда, когда государству это было вредно, нападали морем на турецкие владения и вовлекали оба государ­ства, особенно Польское, в опасную вражду с Турциею»¹⁶.

Между тем многие в Польше XVI—XVII вв. прекрасно по­нимали, кто начал агрессию и кто отвечал на разорительные турецко-крымские походы, какова роль казачества в противо­стоянии этому страшному натиску. Именно в том 1618 г.,когдаканцлер на заседании сейма «громил» запорожцев, Кшиштоф Пальчовский в брошюре с характерным названием «О казаках, ликвидировать их или нет: рассуждение» приводил интересные факты и соображения об османской экспансии и казаках.

«Не было у персов казаков, — писал он, — а все-таки [турок] у них Ассирию и Месопотамию силой отнял в году 1537 и до настоящего времени с ними воюет. Не было у греков казаков, а все-таки, взяв от них вознаграждение и будучи призваны от них на помощь против болгар, [турки] изменнически ими овладели и до настоящего времени ими владеют. Не было у венетов каза­ков, а все-таки у них в году 1499 Метону и Корону (Модон и Корон в Греции. — В.К.) без всякого права взяли... А в недавние времена Кипр у них [султан] отнял. Не было у венгров казаков, а все-таки у них турки половину королевства отняли...

А с нами в какой же дружбе были? Начиная с того времени... как турки Константинополем овладели, вплоть до того време­ни, как казаки появились (по автору, в самом начале XVI в. — В. К.), почти каждый год если не турки, так татары по их под­стрекательству, а иногда и жалованье от нас взявши, нам очень вредили».

Выше уже цитировался Б. Папроцкий, который еще раньше замечал, что «русские» — казаки и украинцы — без всякого уча­стия и помощи шляхты защищают христианский мир и пре­граждают турецкую агрессию в польском направлении.

Собственно говоря, иные турецкие сановники и не считали нужным скрывать агрессивные замыслы и действия своего госу­дарства. «Мы виновники всех войн, — восклицал великий везир Мере Хюсейн-паша, обращаясь к Реджеб-паше на мюшавере в 1623 г., — а не они (поляки. — В. К.), всегда сохранявшие друж­бу с нами. Мы же насылали татар, напрасно напал на них (поля­ков. — В.К.) Осман, которому я говорил, что не покорит их. Чего же ты хочешь? Чтобы они сидели сложа руки, когда татары на них будут нападать?»

«Если бы не гьяуры-казаки, — полагали в Стамбуле, — Тур­ция могла бы вовсе не думать о защите поднестровских колоний своих, об обороне черноморских берегов и всею своею силою устремилась бы на крушение християнского мира. Тогда бы об­разовался калифат, вполне достойный наследников пророка: все короли платили бы харач (налог с немусульман. — В.К.) султа­ну, и даже повелитель Сибири (московский царь — В.К.) вер­нулся бы под ярмо, из которого так ловко освободили шею свою его предки (имеется в виду ордынское иго — В.К.)».

В обстановке турецко-татарской агрессии казачество, даже по мнению П.А. Кулиша, считавшего его разрушительной, ан­тигосударственной силой, которая вредила интересам Польши, все-таки «было своего рода нидерландскою плотиною, сдержи­вавшею опустошительную стихию». Будучи в глазах историка варварами, казаки не давали мусульманскому варварству «раз­литься беспрепятственно по русской почве».

Тесную связь казачьих морских походов, в том числе и бос­форских, с татарскими набегами, которые поощрялись и часто инициировались Стамбулом, видели многие современники. Тот же Т. Роу при всем его негативном отношении к действиям каза­ков признавал, что их нападения на Босфор можно рассматри­вать как месть татарам, и полагал, что Польша никогда не смо­жет обуздать казачество, «покататар... не удержат».

Несмотря на обвинения С. Жолкевского и других сановни­ков в адрес казаков польские дипломаты на переговорах с турец­кими властями, отбиваясь от гневных укоров в потакательстве казачьим «разбоям», должны были сравнивать набеги казаков и татар, и «счет» получался не в пользу последних.

В 1623г. польский дипломатический агент в Стамбуле Кшиштоф Серебкович заявлял везиру: «Как вам не стыдно жа­ловаться на то, что несколько тясяч казаков, о чем я не знаю наверняка, но, как вы говорите, ворвались в Крым и нанесли вам ущерб. Что же мы должны делать, когда ваши своевольные тата­ры в прошлом году десять раз нападали и постоянно опустоша­ли земли Речи Посполитой?» На заседание Дивана привели ка­заков, захваченных с несколькими чайками, и везир заметил агенту: «Попробуй скажи, что это не ваши», — но получил от­вет, что это донские казаки, а «если и наши», то в пяти чайках по 40 человек в каждой всего было 200 казаков, тогда как «татары нападают по 20—30 тысяч человек»¹⁷.

Речь Посполитая боролась с запорожцами всякими средства­ми вплоть до информирования Стамбула о выходах казаков в море, однако, как замечал в том же XVII в. П. де Вансьен, и пользовалась ими «для обработки берегов Большого моря, при­надлежащих великому сеньору, чтобы заставить его сдерживать набеги татар, что часто, к счастью, и случалось». В тяжелые вре­мена, в частности в период Хотинской войны, Польша обраща­лась к казакам за помощью. Сейм, заседавший в конце 1620 г., решил просить помощи против османов даже у Войска Донско­го. Точно так же поступала в случае необходимости и Москва в отношении донских и реже запорожских казаков.

Еще В.Д. Сухорукое, критиковавший утверждения о «бес­смысленных делах казачьих», которые представлялись «одною только потехою удальства», считал, что они, занимая татар и турок, ограждали Россию «стеною крепости» и давали Русскому государству «возможность укрепиться», и таким образом от этих дел «явственно и непосредственно текли существенные и важ­ные выгоды в Москву... царю и царству». Но и до В.Д. Сухоруко-ва Ж.-Б. Шерер полагал, что «со времени основания казаков в краю, который они занимают, у турок не было более опасных врагов, а у Польши, как и у России, барьера более прочного и непреодолимого, чтобы противопоставить его набегам турок и татар». С. Бобров утверждал, что казаки «споспешествовали во славу и пользу России», а их мореплавание «было столь же нуж­но в нешастном и расстроенном тогда состоянии России, как и в щастливом и благоустроенном положении ее».

Борьба казачества с Крымом и Турцией на суше и на море, считает современный историк, «сыграла исторически прогрес­сивную роль в укреплении национальной независимости, тер­риториальной целостности и международного авторитета Рос­сии». В самом деле, за формальной стороной событий, в кото­рой казачьи набеги, особенно к Стамбулу, действительно выступали в качестве раздражителя для османских властей в их сношениях с Польшей и Россией, нельзя забывать и другую, глубинную, стратегическую сторону. Военные действия Войска Запорожского и Войска Донского весьма заметно отвлекали силы Крымского ханства от набегов на Русь и Польшу, в которой боль­ше всего страдала Украина, и этими же действиями казаки оття­гивали на себя значительную часть вооруженных сил Турции, отвращая их тем самым от Речи Посполитой и Московского го­сударства, мешая дальнейшему развитию турецкой агрессии и препятствуя далеко еще не остановившемуся тогда расширению Османской империи. Этим отвлечением, как замечает Б.В. Лу­нин, «казачество делало большое дело».

«При всяких условиях, даже в периоды мирных отношений между Москвой, Турцией и Крымом, — как полагает историк, — действия казаков шли в целом на пользу Русскому государству и объективно служили его интересам, так как татары и турки были опасными и вероломными противниками Руси на протя­жении многих лет». Б.В. Лунин считает, что «Московское го­сударство в целом только выигрывало от походов казаков на турок», в частности, не неся «по существу никаких тягот по организации и снабжению походов», за исключением жалованья казакам, и не испытывая материального ущерба. «Есте­ственно... полагать, что русское правительство, категорически отрицая свою причастность к казачеству и даже прибегая к вы­говорам и угрозам по адресу Войска Донского... в действитель­ности опасалось лишь крайностей со стороны казачества». М.Н. Тихомиров также высказывает мнение, согласно которо­му «московское правительство было заинтересовано в суще­ствовании постоянного казацкого флота на Дону, противосто­явшего турецким морским силам».

Османские властители признавали и уважали только силу, и в этой связи набеги казаков на Босфор, Анатолию и Румелию волей-неволей прибавляли уважение османов к Польше и Рос­сии, которые, как считали в Стамбуле, могли, не ограничиваясь «жалкой обороной», ответить в известной степени, хотя бы ру­ками и головами казаков, ударами вплоть до Босфора. Ведь не случайно, например, в 1650-х гг., в период борьбы за Украину, турки «боялись вступить во враждебные отношения с царем», поскольку имели «сильное опасение со стороны Черного моря».

Казачьи набеги повышали авторитет Варшавы и особенно Москвы на Балканах и, наконец, пробуждали самосознание рус­ского, украинского и польского народов, звали их от пассивного непротивления «турецко-татарскому злу» и часто неудачной и неэффективной обороны к активной, наступательной борьбе. Сильное влияние этих «героических походов», в том числе к Стамбулу, на «чувство народного самосознания» отметили не­которые ученые и общественные деятели прошлого, в частно­сти Иван Франко¹⁸.

В целом же Войско Запорожское и Войско Донское, выну­див армию и флот Турции, нередко весьма крупные ее сухопут­ные силы и почти всю морскую «армаду», вести в XVII в. отчаян­ную борьбу в Причерноморье и на Босфоре, объективно облег­чали военное и политическое положение Венеции, Испании, Персии и других противников Османской империи, а также потенциальных жертв ее экспансии, существенно ослабляли ту­рецкий натиск на европейские и азиатские страны и независи­мо от существования или отсутствия конкретных договореннос­тей оказывали этим странам и народам, боровшимся за свое ос­вобождение, огромную помощь. Выступая в качестве мощной антиосманской силы, имевшей международное значение, каза­чьи сообщества играли выдающуюся роль в сдерживании и оста­новке турецкой агрессии в Восточной и Западной Европе, Сре­диземноморье, на Кавказе и Среднем Востоке.

 

Сделаем выводы:

1. Еще до начала Босфорской войны в Западной Европе ста­ли обсуждать возможность вовлечения казаков в антиосманские союзы и нанесения казачьих ударов по Анатолии и Босфору. В первой четверти XVII в. имели место польско-персидские кон­такты и запорожско-персидские переговоры о совместной борь­бе с Турцией, в частности о блокаде казаками Босфорского про­лива. Они завершились неудачей в связи с заключением пер-сидско-османского перемирия.

2. Активизация казачьих военно-морских операций и Бос­форская война вызвали огромный интерес к казачеству в Запад­ной Европе, где рассматривалось несколько планов участия ка­заков в сокрушении Османской империи путем нападений на Анатолию и Стамбул. Главную роль в попытках осуществления этих планов играли Венеция и Ватикан. Контакты с запорож­скими казаками пыталась установить Испания.

3. С середины 1640-х гг. в связи с началом венецианско-ту-рецкой войны Венеция провела серию переговоров с Польшей и казаками об ударах по Османской империи со стороны Черно­го моря. Главная надежда при этом возлагалась на Войско Запо­рожское, однако его действия были скованы борьбой с Речью Посполитой.

4. В 1650-х гг. Венеция проявляла заинтересованность в чер­номорских и босфорских операциях донских казаков. Планы участия казачества в наступлении на Турцию и ее столицу появ­лялись в Западной Европе и в 1660— 1670-х гг., но к тому време­ни Босфорская война уже закончилась.

5. Действия казаков на Черном море и Босфоре усиливали позиции противников Турции на Средиземном море. Отвлекая османские вооруженные силы со средиземноморского театра, казаки фактически оказывали помощь Венеции и Испании и мешали политике Англии и Франции.

6. Казачьи морские походы объективно помогали также Персии и «мятежным вассалам» Турции и способствовали раз­витию освободительного движения покоренных османами на­родов. Турецкие власти постоянно опасались восстания хри­стиан в Стамбуле и их непосредственного сотрудничества с казаками, в силу чего обрушивали репрессии на константи­нопольских Иерархов православной церкви и греческое насе­ление.

7. Казачьи набеги на Черное море и Босфор, формально ухуд­шая отношения Польши и России с Турцией, объективно и исторически были на пользу первым государствам, поскольку значительно ослабляли османскую экспансию. В сдерживании ее ¹казаки сыграли большую международную роль.

Примечания

¹ Историк повторяет здесь слова запорожского гетмана из разговоров с представителем папского нунция, о чем см. ниже.

² С.Н. Плохий в своем более позднем переводе заменил «капитана» «гетманом».

³ Степаном называет его и В. И. Ламанский.

⁴ Таким образом, Н. Вахнянин не прав в утверждении, что шах ответил очень неопределенно. По Я.Р. Дашкевичу, Аббас «не дал конкретного ответа».

⁵ Н. Вахнянин в одном месте замечает, что отсутствие у Этьена широ­ких полномочий на заключение союза «было, кажется, и причиной, почему все дело не было доведено до конца», если не допустить, что эта причина заключалась в одной и той же вере шаха с султаном, которая удерживала первого от дружбы с христианскими государствами. Но далее читаем у авто­ра, что главную причину несостоявшегося союза следует искать в междуна­родных отношениях и подписании персидско-турецкого мира, а также в нежелании шахского окружения идти на дружбу с казаками — «бурлаками, как говорили».

'Основанием для предположения служит сильное созвучие имен (Оли-фер — Оливарий). Я.Р. Дашкевич указывает, что не нашел среди высокопо­ставленных особ, близких к Сигизмунду III, ни одного Марконеса, а киев­ским воеводой тогда был великий коронный гетман С. Жолкевский, извес­тный своей враждебностью к казачеству. В письме О. де Марконеса 1620 г. упоминается и его же письмо, доставленное в Персию в 1618 г. Яковом, и, надо полагать, безымянный казачий гетман 1618г. и О. де Марконес — одно лицо. О. Голуб избирался запорожским гетманом, но в последующем, и Я.Р. Дашкевич предполагает, что он мог им быть и в какой-то период в 1617—1618 гг., а в 1620 г. уже не занимал этот пост и потому подписался «казачьим полковником». Ю.А. Мыцык высказывает мнение, что Этьен и ездил к шаху по поручению О. Голуба.

⁷ Согласно Я.Р. Дашкевичу, последнее замечание является еще одним аргументом в пользу идентичности О. Голуба и О. де Марконеса. Оба пути из Польши в Персию — через Россию и Турцию — были тогда перекрыты для польских дипломатов, и оставался только путь Этьена и его товари­щей — на запорожской чайке через Черное море и затем через Кавказ. «Этот третий путь, — считает историк, — вполне приемлем для казацкого полковника и абсолютно нереален (хотя бы с точки зрения престижа Речи Посполитой) для королевского посольства».

⁸ С.Н. Плохий считает, что миссия А. Зимины субъективно способство­вала «отвлечению масс от народно-освободительной... борьбы на Украи­не». С учетом неудачи миссии это утверждение требует подкрепления фак­тами.

⁹ Ю.А. Мыцык связывает уклонение Б. Хмельницкого от предложения венецианцев с соблюдением гетманом украинско-турецкого договора 1649 г.

¹⁰ И.В. Цинкайзен неверно сообщает, что царь ответил посольством только через три года, после морской победы венецианцев в Дарданеллах.

¹¹ По С. Боброву, мальтийцы и неаполитанцы «опустошили остров Лан-го и город, взяв великое множество бесценных добычь и пленников».

¹² В тексте упоминаются румелийская и «ассирийская» стороны. " См. также письмо Мурада IV королю от 13 июля 1628 г.: казаки вы­шли в большом числе чаек в море, и когда пленники сообщили, что 2 тыс. запорожцев послала Польша на помощь Шахин-Гирею, султан оставил на­мерение отправить флот на Средиземное море и направил Хасан-пашу на Черное. Об этой посылке см. письма самого капудаи-паши. С. Рудницкий ошибочно относит упомянутые события к 1629 г.

¹⁴ Впрочем, Н.Т. Накашидзе в этом шаге Мегрелии по пути к независи­мости видит «теневую сторону» казачьих набегов, поскольку-де прекрати­лась местная торговля с Турцией, но вынужден признать, что донцы и запорожцы играли «важную роль в борьбе против турецкой агрессии» и объективно «являлись естественными союзниками Западной Грузии в борьбе за независимость». Историк, ссылаясь на статейный список Ф. Елчина, ошибочно указывает «ста четыредесят год» и переводит его в 1636—1637 гг., тогда как 140г. соответствовал бы 1631 — 1632 гг. У Я. Р. Дашкевича также почему-то фигурирует 1637г. и еще неверно указана дата беседы посла с представителем Левана — 1639 г., в то время как она состоялась 4 января 1640г. Любопытно, что и сам публикатор статейного списка С.А. Белоку­ров неверно понял цитированный текст и утверждал, что со 144 г. мегрель-иы, боясь казаков, перестали ходить в Россию.

¹⁵ Типичное требование Москвы содержится в грамоте царя Михаила Федоровича на Дон, войсковому атаману и «всему великому Войску», от 10 марта 1623г.: «И как к вам ся наша грамота придет, и вы б по прежнему и по сему нашему указу с азовцы однолично были в миру и на море для добычь под турского и под крымского (государей. — В.К.) городы и улусы не ходили, и катарг не громили, и никаких задоров им не чинили, и во всем с ними были мирны, тем бы есте нам службу свою показали и меж нас... ссоры однолично не учинили и в недружбу нас не вводили». Казаки объяв­лялись виновниками будущих вражеских нападений: если Турция и Крым, «видя от вас своим люлем и землям тесноту и войну, пошлют на наши украйны воинских людей, и та кровь и ссора будет от вас... а которая война нашим украйнам будет от турских и от крымских людей или посланником нашим во Царегороде учинитца задержаны; и теснота, и то будет от вас». «А то вам самим ведомо, — говорилось в грамоте, — что нашим посланни­ком во Царегороде за то, что вы ходите под турские городы и карабли громите, бывает многое задержанье и неволя...»

Последнее в самом деле соответствовало действительности (в главе III уже упоминалось, что послы П. Мансуров и С. Самсонов были задержаны в Стамбуле за «воевание» донцами в 1616—1617гг. турецких городов и «волостей» и захват османских судов, а также — добавим здесь — за попут­ное доставление дипломатами царского жалованья Войску Донскому), по­скольку в Турции рассматривали московского государя как верховного сюзерена донских казаков и знали об их тайной поддержке со стороны Москвы. С конца XVI в. цари особо требовали от казаков прекращения походов на период пребывания российских послов в Стамбуле и на турец­кой земле.

16 Современные историки подходят к вопросу объективнее и, во всяком случае, осторожнее, хотя и у них встречаются, на наш взгляд, недостаточно выверенные оценки. «Казацкие морские походы того времени, — напри­мер, пишет о 1610-х гг. Я.Р. Дашкевич, — создали чрезвычайно напряжен­ную обстановку в бассейне Черного моря, что осложнило международные отношения, в частности между Турцией и Польшей. С другой стороны, эти походы объективно облегчали положение Ирана...» Иными словами, полу­чается, что запорожцы вредили интересам Польши, зато «работали» на интересы Персии? Но почему же надо начинать с казачьих походов, а не с предшествовавших действий Турции?

17В 1630 г. польский посол Александр Пясечиньский, находясь на га­лере капудан-паши Фирари Хасан-паши, заявлял ему, что ущерб, наноси­мый татарскими набегами целым провинциям Речи Посполитой, несравним с тем, что «казак какое-либо судно разобьет или деревню вашу ограбит».

¹⁸ Обратим внимание на то, что Н.И. Краснов при неверной характери­стике похода И. Богатого «близко к Стамбулу» считает, что эта экспедиция независимо от ее результатов принесла «видимую пользу России своим нрав­ственным влиянием».

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Набеги на Босфор являлись апогеем морской войны, кото­рую вело казачество на Азовском и Черном морях и в которой, по выражению Д.Л. Мордовцева, казачья речь раздавалась от Стамбула до Ингула и Азова, а янычары султана гибли от Тама­ни и Аккермана до Скутари. Действия запорожцев и донцов были необыкновенно смелы, а их успехи поражали воображе­ние современников.

События разворачивались в закрытых для всех морском бас­сейне и проливе, принадлежавших могущественной мировой Османской империи. «Кто устоял когда-либо против меня? — спрашивал "именем султана" великий везир Синан-паша у польских послов в Стамбуле. — Персия ужасается меня, венеты дрожат передо мною, испанец молится, немец должен дать, что потребую... И вы смеете думать об отражении меня? Весь мир дрожит передо мною!» Это эмоциональное заявление было очень недалеко от реальности и отражало великую силу империи, с которой схватились казаки, наносившие ей крайне болезнен­ные удары на ее собственной территории.

Многим современникам борьба казаков «казалась за преде­лами здравого смысла», поскольку с прихода османов в Перед­нюю Азию нога их врагов не ступала на анатолийское побере­жье. Более того, только казакам удалось «достать» турок в сердце их государства — на Босфоре и в самом «Пороге Благоденствия», Стамбуле, куда не могли прорваться через Дарданеллы эскадры Венеции и Испании или мальтийские корсары. Падишахам, «владыкам мира», пришлось опасаться уже за собственную сто­лицу. И если, как замечал Мигель де Сервантес, участник битвы при Лепанто, в этом сражении «наконец рассеялось заблужде­ние, в коем пребывали весь мир и все народы, полагавшие, что турки на море непобедимы», то Босфорская война казаков раз­веяла незыблемое до того всеобщее представление о недоступ­ности и неприступности «Царягорода».

В 1640 г. османский сановник Кучибей в меморандуме но­вому султану Ибрахиму I предлагал проект высочайшего указа капудан-паше, и этот документ должен был начинаться следую­щими фразами: «Ты, мой везир, морской капудан Мехмед-паша, когда прибудет сей мой, несущий справедливость, священный указ, да будет тебе известно, чтобы ты не давал себе покоя и отдавал все силы и все внимание охране Черного и Средиземно­го морей, чтобы военные суда кяфиров не причиняли в них ни­какого ущерба торговым кораблям и чтобы лодки казаков не приставали к берегам. Если же они, пристав, нападут на жите­лей, то отвечать будешь ты». И затем еще раз: «Ты должен как следует охранять Черное и Средиземное моря. Смотри, чтобы неверные казаки не совершили нападения на какое-либо место! Отвечать будешь ты».

К 1640 г. уже долгое время важнейшей заботой всех «вели­ких адмиралов» османского флота являлась борьба с набегами казаков, которую еще Л. де Курменен характеризовал как глав­нейшую внешнеполитическую проблему Турции. «Начиная с 1574 г. — года их первого большого похода в Молдавию, — в от­томанских архивах, — отмечает современный французский тюр­колог Александр Беннигсен, — мы находим упоминания о каза­ках как о главном враге империи». Примечательно, что доку­менты дают им определения «неверные, окаянные, подлые, мерзкие, проклятые». Удивляться этому не приходится: спра­виться с набегами казаков решительно не удавалось, они дей­ствовали в Румелии и Анатолии, все ближе подходили к Босфо­ру, стали входить в пролив, и их суда уже показывались не толь­ко в «Канале Черного моря», но и в пределах столицы и даже перед окнами султанского дворца. Как уже отмечалось, И.В. Цин-кайзен нашел точные слова для оценки этих набегов с турецкой точки зрения — «казачье бедствие».

Еще в 1580-х гг. К. Гамберини свидетельствовал, что казаки наводили ужас на своих неприятелей и самого властителя Ос­манской империи. Однако то был легкий испуг по сравнению с паникой следующего XVII в. «Ужас, который распространили казаки своими морскими походами по всему поморью, — кон­статирует В.Д. Сухорукое, — едва вероятен: иногда по одному слуху о их приближении жители бросали домы, разбегались по лесам, и на несколько сот верст кругом нельзя было встретить человека ни в селениях, ни в городах».

При этом слухи многократно преувеличивали силы казаков, и турки ожидали появления у своих берегов, в том числе и наБосфоре, уже не десятков, а многих сотен казачьих судов. Этот страх, можно сказать, бежал впереди каждой чайки или струга и сам по себе готовил успех замечательного запорожского и дон­ского оружия. Казаки, говорил современник их действий на море Ш. Старовольский, «очень часто одерживают победы, причем до такой степени, что страх распространился до Константино­поля», который и сам, видя казаков, «несколько раз в нашем веке... был в тревоге». «Имя их, — писал другой современник Ж. ле Лабурёр де Блеранваль, — наводит ужас на все Турецкое государство; нет ничего, что было бы для них (турок. — В.К.) страшнее...»

Запорожцы и донцы во время Босфорской войны уничтожа­ли воинов неприятельских войск и суда, громили и сжигали се­ления, захватывали ценные трофеи и ясырь, освобождали плен­ников и тем самым разрушали инфраструктуру и всю систему обороны Босфора и Стамбула, сковывали флот и армию Тур­ции, нанося ей в целом весьма существенный и очень болезнен­ный ущерб в военном, экономическом и моральном плане. Эф­фективные казачьи военные действия на Черном море и Босфо­ре подтачивали основы Османской империи, способствовали сокрушению ее могущества, ослабляли ее агрессивные устрем­ления в Европе и Азии и оказывали реальную помощь среди­земноморским противникам Турции и антиосманскому осво­бодительному движению.

Сковывая агрессивную инициативу Стамбула, казаки суще­ственно влияли на военно-политическую ситуацию во всей Ев­ропе и внесли неоценимый вклад в многовековую общеевро­пейскую борьбу по прекращению, казалось, неостановимой ос­манской экспансии. Вполне естественно, что борьба казаков с Турцией имела общеевропейское значение, их слава распрост­ранилась по всему континенту, а их морские походы заняли вид­ное место в мировой истории.

Нельзя не сказать и еще об одной стороне рассмотренных событий. Н.И. Краснов утверждал, что казачьи морские набеги на Анатолию и Румелию помогли взятию казаками Азова. Это действительно было так, причем в более широком смысле можно полагать, что босфорские и иные операции казаков на далеких, «выносных» позициях укрепляли оборону и жизнестойкость Вой­ска Запорожского и Войска Донского, упрочивали и усиливали их позиции в отношениях с близкими и дальними соседями.

«По странной случайности, — замечает Ф.Ф.Веселого, — в то время, когда Россия лишилась выхода в Балтийское море (имеются в виду условия Столбовского мира со Швецией 1617г.-— В. К.), русские в лице казаков сделались ужасом прибрежья Чер­ного моря и самого Константинополя». Запорожцы и донцы сыграли важную роль в истории Польши и России. Как бы ни осложняли казачьи набеги отношения варшавских и москов­ских правителей со Стамбулом и Бахчисараем, казаки оттягива­ли на себя значительные турецко-татарские силы и в конечном счете прикрывали собой Речь Посполитую и Московское госу­дарство. Морская война казачества объективно создавала пред­посылки для выхода России к Азовскому и Черному морям, а совместные действия запорожских и донских казаков — пред­посылки для объединения и союза Украины и России.

 

БИБЛИОГРАФИЯ

 

Источники

 

1. Государственный архив Ростовской области (ГАРО), ф. 46, оп. 1, д. 1.

2. ГАРО, ф. 55, оп. 1, д. 4.

3. ГАРО, ф. 55, оп. 1, д. 13.

4. ГАРО, ф. 55, оп. 1, д. 789.

5. ГАРО, ф. 243, оп. 1,д. 28.

6. Российский государственный архив древних актов (РГАДА), ф. 89, оп. I, 1615, № 3.

7. РГАДА, ф. 89, оп. 1, 1617, № 1.

8. РГАДА, ф. 89, оп. 1, 1622, № 1.

9. РГАДА, ф. 89, оп. 1, 1630, № 1.

10. РГАДА, ф. 89, оп. 1, 1640, № ), ч. 1.

11. РГАДА, ф. 123, оп. 1, 1654, № 1, стб. 3.

12. РГАДА, ф. 127, оп. 1, 1626, № 1.

13. Акты Московского государства, изданные императорскою Акаде-миею наук. СПб., 1894. Т. 2.

14. Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собран­ные и изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1869—1889. Т. 6, 8, 11, 12, 14.

15. Археографический сборник документов, относящихся к истории Северо-Западной Руси, издаваемый при управлении Виленского учебного округа. Вильна, 1870. Т. 7.

16. Астафьев С. Русские колонисты в Турции. Путевые странички // Природа и люди. 1898. №28.

17. Б.В. Константинополь // Военный журнал. 1829. № 1.

18. Базили К. Босфор // Сын отечества. 1836. Ч. 175.

19. Базили К. Босфор и новые очерки Константинополя. СПб., 1836. Ч. 1.

20. Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). М., 1896. Ч. 2.

21. Барт А. Царьград и окрестности. Историко-художественное описа­ние. Пг., 1915.

22. Берега Воспора. (Из выданных недавно в Париже «ЬеИгез зиг 1е Возрпог») // Исторический, статистический и географический журнал, или Современная история света. 1822. Ч. 2. Кн. 3. Июнь.

23. Боевая летопись русского флота. Хроника важнейших событий во­енной истории русского флота с IX в. по 1917 г. М., 1948.

24. Бронёвский М. Описание Крыма (ТаПапае Ве5спр1ю) Мартина Бро-невского // Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса,

1867. Т. 6.

25. Бумаги Флорентийского центрального архива, касающиеся до России. Итальянские и латинские подлинники с русским переводом графа М.Д. Бутур­лина. М., 1871. Ч. 2.

26. Буссов К. Московская хроника. 1584—1613. М.; Л., 1961.

27. [Бутаков Г.И., Шестаков И.А.]. Лоция Черного моря. Николаев, 1851.

28. Величко С. Летопись событий в Юго-Западной России в ХУП-м веке. Составил Самоил Величко, бывший канцелярист канцелярии Войска Запорожского. 1720. Киев, 1848—1864. Т. 1. Приложения. Т. 2. Т. 4. Прило­жения.

29. Весела 3. Турецкий трактат об османских крепостях Северного Причерноморья в начале XVIII в. // Восточные источники по истории на­родов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1969, Вып. 2.

30. Вести-Куранты. 1600-1639 гг. М., 1972.

31. Вести-Куранты. 1645-1646, 1648гг. М., 1980.

32. Взгляд на Константинополь, Фракийский Босфор и Дарданеллы в топографическом, политическом и военном отношении. СПб., 1821.

33. Византии С. Очерки Константинополя // Вестник императорского Русского географического общества. 1857. Кн. 1.

34. Вимина А. Донесение венецианца Альберто Вимина о козаках и Б. Хмельницком (1656г.). Киев, 1900.

35. Военный энциклопедический словарь. М., 1983.

36. Воинские повести древней Руси. М.; Л., 1949.

37. Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы в трех томах. М., 1953. Т. 1-2.

38. Восстание И. Болотникова. Документы и материалы. М., 1959.

39. Вратислав [В.]. Приключения чешского дворянина Братислава в Константинополе и в тяжкой неволе у турок с австрийским посольством в

1591 г. М., 1904.

40. Гамалея П. Опыт морской практики. СПб., 1804. Ч. 1.

41. Гнедич П.П. Через Черное море на Босфор. Путевые заметки. СПб., 1896.

42. Травянка Г. Действия презельной и от начала поляков крвавшой небывалой брани Богдана Хмелницкого, гетмана Запорожского, с поляки за найяснейших королей полских Владислава, потом и Каземира, в року 1648 отправоватися начатой и за лет десять по смерти Хмелницкого не оконченной, з розних летописцев и из диариуша, на той войне писанного, в граде Гадячу трудом Григория Грабянки собранная и самобитних старо­жилов сведительстви утвержденная. Року 1710. Киев, 1854.

43. Гранжиэ Л. Письмо, посланное с Востока отцом Луи Гранжиэ его. преподобию отцу Клод Аквавива, генералу иезуитского ордена. Написан­ное в Мокви (Мояш), в Мингрелии, 2-го марта 1615 года // Сборник мате­риалов для описания местностей и племен Кавказа. Тифлис, 1915. Вып. 44. Отд. 3.

44. Гранстрем Е.Э. Заметка современника о набегах казаков на турец­кие владения в начале XVII в. // Восточный сборник. М., 1972. Вып. 3.

45. Гундулич И. Осман, Минск, 1969.

46. Гурьянов И. Русский в Царьграде, или Историческое, топографичес­кое и статистическое обозрение Константинополя и его окрестностей, с описанием Дивана, важнейших должностей, пышных восточных титулов как султана, так и первых его чиновников, различных празднеств и церемо­ниалов Сераля, многих примечательных обыкновений турков и с кратким обозрением взятия Царырада Магомедом Вторым в 1453 году. Собранное Иваном Гурьяновым. М., 1828.

47. Даркот Б. География Турции. М., 1959.

48. Даудов В.А. Автобиография В.А. Даудова // Русский архив. 1889. Кн. 2. Вып. 5.

49. Добровольский А.Д., Залогин Б.С. Моря СССР. М., 1982.

50. Документи Богдана Хмельницького (1648—1657). КиУв, 1961.

51. Донские дела. СПб. [Пг.], 1898-1917. Кн. 1-5.

52. Донские казачьи песни. Собрал и издал А. Пивоваров. Новочер­касск, 1885. [Отд. I].

53. Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Архе­ографическою комиссиею. СПб., 1857—1872. Т. 6, 10—12.

54. Дортелли д'Асколи Э. Описание Черного мор