Что! Черт! Побери! Здесь! Делает! Безымянный! 6 страница

Джек останавливается и смотрит на меня, а я на него. Мы разделяем глубокую тишину, и именно в этот момент девушка в бикини выбегает на лестницу и, одаряя Джека очень пьяным поцелуем в щеку, как бы невзначай роняет розовую упаковку с презервативом, а затем быстренько удаляется обратно. Я поднимаю резинку и протягиваю Джеку.

– Упакуй свой член, пока не облажался, – напоминаю я. Джек эффектно закрывает лицо рукой, и я засчитываю это за победу, потому что, по крайней мере, он не выглядит печальным. На его губах расцветает едва заметная улыбка, но он быстро ее стирает.

– Слушай, можешь остаться. Но, когда приедет Безымянный, тебе придется уйти.

– О, спасибо, что дал мне разрешение продолжить то, что я и так делала последние пять лет.

Взявшись за дверную ручку, Джек останавливается.

– Прости.

– Не извиняйся. От этого ты кажешься милым.

– Он выходил на очень влиятельных людей и выполнял для них грязную работу.

– Понятно. Но прежде, чем ты со своими дружками-шпионами его задержишь, позволь мне его побить.

– Айсис...

– Всего один удар. В глазное яблоко. Вилкой.

Джек обдумывает это, а затем ухмыляется.

– Хорошо. Но при одном условии.

– Назови его, идиот.

– Я получаю второй глаз.

Я обдумываю это и киваю.

– Договорились.

Он даже не представляет, как я ему благодарна. Или, может, представляет, потому что его глаза искрится лаской и теплотой в сочетании с его фирменной ноткой тихо пылающего гнева. Эта нотка столько раз предназначалась мне, что я без сомнения могу определить, что на сей раз ее пробудила не я.

А Безымянный.

Я не единственная, кто знает. Может, Джек и не знает детали, но он знает достаточно. Он догадался. Не выпытывал. В его глазах нет жалости или вины. Они ясные и видят меня насквозь, и мой секрет больше не секрет. Ноша поделена и распределена, за что я пытаюсь сказать «спасибо», но выходит только кривая улыбка.

Он развеял часть тьмы внутри меня.

Джек разворачивается и открывает дверь. Мы выходим с лестничной клетки, и моя челюсть отваливается, как багажник моего старого «Жука». Дом весь из белого камня и мрамора, а в гигантском внутреннем дворике дорожки переплетаются между россыпью фиолетовых гортензий и осенних роз. Повсюду бродят люди, некоторые сидят на стульях возле керамической костровой чаши, в которой потрескивают поленья и пляшут угольки. Джакузи и огромный освященный бассейн окружены гриль-барами и столиками, накрытыми зонтиками. Пьяные студенты разбрасываются бургерами и отвратительными шутками, которые уже давно устарели. Чарли, который выглядит очень раздраженным, жует чипсы и разговаривает с девушкой в черном бикини. Ребята толкают друг друга в бассейн и во все горло хохочут в джакузи. Джек слегка касается моего предплечья и, наклонившись, шепчет:

– Я пойду пообщаюсь. Мне нужна информация. Стой там, где я смогу тебя видеть.

– Тебе не нужно со мной нянькаться, – отвечаю я. – Просто выполняй свою работу. А я, знаешь ли, буду веселиться. Тебе как-нибудь тоже стоит пробовать.

Я беру хот-дог и присаживаюсь на шезлонг рядом с джакузи. Мило улыбаясь, на меня смотрит блондин с накаченным прессом.

– Привет.

– Привет, – отвечаю я, изящно выплевывая сосиску на плитку.

– Нет купальника? – спрашивает он.

– Оставила дома. На Марсе.

– Так вот почему ты выделяешься, как нарыв на большом пальце? Потому что ты инопланетянка?

– Или – и это безумная теория – я просто здесь сексуальнее всех, – выдвигаю свою версию я.

Парень смеется.

– Точно. У тебя потрясные волосы.

– У тебя тоже ничего, солнечный-мальчик-я-наверняка-из-Калифорнии-и-провожу-пять-дней-в-неделю-в-спортзале.

Он снова смеется, но уже громче, и весь мокрый вылезает из джакузи, чтобы сесть рядом со мной.

– Три дня, спасибо большое, но я не настолько мускулистый пижон.

– Смог меня обдурить. – Я киваю на его живот, и он похлопывает по нему, словно Санта, объевшийся печеньем.

– Это моя гордость и радость. У меня нет мозгов и перспектив на будущее, но у меня есть эти малышки.

– Это все, что тебе нужно, – говорю я. – Сделай фото и отправь Ким Кардашьян. Женись на ней.

– Мне придется побороться с Канье, – сетует он.

– Ой, – отмахиваюсь я, – просто скажи ему, что его солнечные очки – отстой. Он тотчас упадет замертво.

Парень хохочет.

– Я Кайл Моррис. Безумно рад с тобой познакомиться.

– Айсис, – выпаливаю я на автомате, – уничтожитель сердец и грез. И любой выпечки в районе двух миль.

– Когтевран. – Он протягивает мне руку, и я хватаю ее своей перепачканной жиром ладонью.

– Пуффендуй, – отвечаю я.

– Серьезно? – Он выгибает бровь. – Ты не кажешься столь милой.

– Ох, – я тыкаю в него тем, что осталось от моего хот-дога, – придержи выводы, пока не увидишь моих друзей. Я практически заправляю благотворительным шоу.

– Парень, с которым ты пришла? – Он кивает на Джека, который весьма любезно позволяет девушке в черном бикини цепляться за свою руку и тараторить. У нее проколот пупок и, вероятно, влагалище тоже, о, кстати, я говорила, что ее зовут Геморрой? Девушки в джакузи, откуда вылез Кайл, медленно начинают замечать, насколько красив Джек, и, образовав группку, с важным видом проходят мимо него, чтобы нырнуть в бассейн с преувеличенной сексуальностью. А парни следуют за ними, как голодные псы.

– Да, идиот, по которому все пускают слюни, – говорю я. – Он мой друг.

– Просто друг?

– Это что, какой-то тонкий намек/вопрос, который я должна подтвердить, чтобы ты знал, есть ли у тебя шанс со мной переспать? Потому что если так, то он и близко не тонкий, к тому же жутко дилетантский, серьезно, в следующий раз можешь сразу прикрепить ко лбу неоновую вывеску «НЕУДАЧНИК ЖЕЛАЕТ ПЕРЕПИХНУТЬСЯ». Это, несомненно, сэкономит твое время, ведь, похоже, все парни заботятся только об одном – как можно быстрее затащить кого-нибудь в койку.

Кайл спокойно воспринимает мою речь, притворяясь слегка уязвленным.

– Эй, по крайней мере, я честен.

Я закатываю глаза и направляюсь к бассейну, изо всех сил пытаясь не смотреть – и, конечно же, терплю неудачу, – как, повиснув на Джеке, Геморрой трется об него бедром. Чарли развлекается в бассейне с кучей девушек, однако, даже когда они игриво его обрызгивают, его улыбка выглядит натянутой. Ну, в принципе, так и должно быть, ведь, насколько я знаю, шпионство подразумевает огромное количество пистолетов и ручек, стреляющих ядом, а не хихиканья. Подойдя к краю бассейна, я наблюдаю за покачивающимся отражением луны, похожей на серебряный медальон.

– Итак, какая у тебя специализация? – спрашивает Кайл, подойдя ко мне.

– Я первокурсница. Пока еще не определилась. Ядерная энергетика и теплофизика. Кулинарное искусство. Зависит от того, в каком настроении я просыпаюсь. – Я вытягиваю руки и балансирую ими, как весами. – Уничтожить мир или приготовить торт, чтобы отпраздновать крушение мира. Вот такой чертовски сложный выбор.

Кайл смеется.

– Боже, да ты крутая.

– Да, так говорят, – соглашаюсь я. – По правде говоря, выкрикивают. Мои враги. Прежде чем я их обезглавливаю.

Внезапно я ощущаю резкое давление на ягодице – щипок. Я подпрыгиваю, а из моей груди вырывается отнюдь не приятный визг, и в ужасе смотрю на Кайла. Меня еще никогда так не лапали. Он ухмыляется и пожимает плечами. Я сжимаю кулаки, но не успеваю пустить их в ход. Кайл отправляется в полет и, дико извиваясь, шлепается в бассейн. А на его месте теперь стоит Джек с холодным выражением лица.

– Упс, – бубнит он. Геморрой смеется, и остальные девушки подхватывают ее волну, поэтому когда Кайл вылезает, разбрызгивая воду, то ему не остается ничего другого, кроме как нервно посмеяться вместе со всеми.

– Ха-ха, очень смешно, братан!

Джек презрительно выгибает бровь. Чарли сразу же подплывает, вылезает вслед за Кайлом и уводит Джека в сторону. Речь Чарли быстрая, тихая и гневная, а Джека – монотонная.

– Он словно из сновидения, правда? – с придыханием произносит рядом со мной Геморрой.

– Да, – соглашаюсь я, – прямо из кошмара.

Она игнорирует меня и вновь прицепляется к Джеку, едва тот отходит от Чарли. Чарли направляет его к бассейну. И Джек это выполняет, хотя недовольство на его лице столь очевидно. Зачем он это делает, если ему не нравится?

– Ты. – Раздается голос у меня над ухом. Я поворачиваюсь и вижу Чарли с искривленными от злости устами.

– Я, – отвечаю я. – Теперь, когда мы друг другу представились, мы можем наконец перейти к чаю.

– Ты его отвлекаешь, – ворчит Чарли. – Ты чертово отвлечение, которое ему сейчас не нужно.

– Прости?

– Ты меня слышала, – утверждает Чарли. – Видишь ту рыжую в бикини? Она – важный источник информации, которая нам необходима. Джек должен ее охмурить, и он бы уже сделал это, если бы не ты! По какой-то причине ему нравится твоя гребаная задница, поэтому он тянет.

– Ты ошибаешься. Мы ненавидим друг друга. Платонически.

– Из-за тебя он не может залезть к ней в трусы, – огрызается Чарли. – Убирайся отсюда, черт побери, не то я сам тебя вышвырну.

– Боже, ты всегда так вежлив с дамами или я исключение? Или, может, только парни заслуживают твоего уважения? Ну конечно. Козлы чертовски достойны вежливого обращения.

– Убирайся!

Через его загорелое плечо я вижу, как Геморрой наклоняется и прижимается губами к щеке Джека. Он не отстраняется, он принимает поцелуй, как замерзшая статуя, и лишь слегка наклоняет голову в ответ. И я все понимаю. Как и всегда, ведь я Айсис Блейк. Меня всегда выбирали последней в команду на физкультуре. На что я вообще рассчитывала? Все, что бы между нами ни было, поглотилось потерей Софии, болью и ледяным щитом, которым он величает «работу». Небольшой лучик надежды, спасавший меня от тьмы, мерцает, бесповоротно ослабевая.

– Я все равно уже собиралась уходить, – говорю я.

Чарли наблюдает за мной, пока я не скрываюсь на лестничной площадке. Приглушенная, ноющая ярость изнуряет меня, даже когда я паркуюсь и устало тащусь вверх по лестнице в общежитие. Слава богу, Иветты нет. Четыре часа назад она отправила мне сообщение: «Останусь у друга, не переживай». Возможно, для очередного сношения. Мне все равно. Это ее жизнь, и, пока она в безопасности и счастлива, меня все устраивает. Когда я ложусь на кровать и смотрю в потолок, пульсирующая боль после вечеринки еще громче стучит в моей голове, застилая глаза горячей влагой.

Я не смогу заснуть, пока не выскажусь. Беру телефон и набираю сообщение.

 

«Знаешь, сколько раз, черт возьми, ты заставлял меня плакать?»

 

Его ответ приходит позже, гораздо позже. Он будит меня в два часа ночи. И я представляю Джека в ее постели. Он сидит с краю. Обнаженный. А рядом спит она, тоже нагая. Представляю его взъерошенные волосы, его мускулы, его голубые глаза, посеребренные лунным светом.

 

«Слишком много»

 

Его ответ. Спустя полчаса он присылает еще одно сообщение.

 

«Найди того, кто не заставит тебя плакать. Найди кого-нибудь получше»

 

* * *

 

«Знаешь, сколько раз, черт возьми, ты заставлял меня плакать?»

 

Я смотрю на экран телефона, и слабый свет пронзает мои глаза, как копья. Копья вины. Копья сожаления. Я не должен быть здесь. То, что осталось от моего сердца, понимает это, едва я успеваю прочесть сообщение. Я должен быть там, с ней. Должен быть нормальным студентом, а не играться в шпионов, пытаясь поймать преступника.

Не трахать девушку преступника, чтобы она выложила мне на них компромат.

Было скучно и рутинно, движения укоренились во мне еще со времен клуба «Розы». Я использовал каждый прием, чтобы удовлетворить ее – полностью насытить, чтобы утром она ползала на коленях, прося большего, и на следующей неделе, и на неделе после. Единственной полезной ее частью является рот, который может выболтать секреты Кайла, а следовательно, и его партнера Уилла.

Это был первый секс с той ночи в отеле с Айсис. Запах Айсис – ваниль и корица – окружал меня, даже несмотря на то, что я очень долго к ней не прикасался. Боль в ее карих глазах преследовала меня, когда я кончил в девчонку преступника. Именно ее, Айсис, имя безмолвно слетело с моих уст в порыве разрывающего сердце, окутанного виной наслаждения, и, закрыв глаза, я мог представить, всего на кротчайший миг, что подо мною была Айсис.

Но иллюзия быстро испарилась.

«Используй все, что можешь, в своих интересах. – Резонирует голос Грегори с тренировки. – В том числе и свое чертовски красивое лицо. Женщины его полюбят. Используй их».

Доказательство, которое нам нужно, на шаг ближе.

Искупление на шаг ближе. Искупление перед Софией. Искупление перед Айсис. Поймать Безымянного, избавиться от него навсегда, чтобы она больше никогда его не увидела, – это единственное хорошее, что я могу сделать для нее. Единственное хорошее, что я могу сделать, точка. Единственное, что может помочь искупить боль, которую я причинил.

Надеваю рубашку, застегиваю джинсы и очень тихо, чтобы не разбудить соседок девушки, покидаю шикарные апартаменты. Возле двери я оглядываюсь назад на затененную квартиру, которая хранит доказательство моих отвратительных действий.

Я думал, что покончил с этим. Но вновь к этому вернулся, на самом деле я никогда не оставлял эту работу.

– Искупление, – шепчу я и ухожу. Вина иссушает меня, терзая мои внутренности. Мне нужно облегчение. Мне нужно отвлечение. Мне нужно нечто иное, чем сообщение Айсис, воспламеняющее мой телефон в кармане своей печалью и разочарованием.

Что она от меня хочет?

Я ничего не могу ей дать. Я больше никогда, ничего и никому не смогу дать. Мое сердце пустое, сломанное и бесполезное.

Неоновые огни в районе университета сверкают ярким соблазном: ломбарды, стриптиз-клубы, магазины спиртных напитков открыты допоздна. Я нахожу то, что искал, в убогом клубе, забитом до верха потными и скользкими телами. Сидя у бара, я внимательно осматриваю толпу и натыкаюсь на мужчину, который подсыпает наркотики в напиток брюнетки.

Он весь в крови – нос сломан, а рука вывихнута, – когда я заканчиваю с ним. Это занимает всего сорок секунд. Он ударяет в ответ с тем же рвением, костяшками рассекая мне бровь, и горячая кровь стекает в глаза. На эти сорок секунд все замирает – я чистый холст, двигаюсь, ударяя и уклоняясь, как учил меня Грегори. В голове пусто, но все же шестеренки вращаются и выстраивают оборонительную позицию, наблюдая и быстро просчитывая, как быстро движется кулак противника, куда он приземлится, как увернуться и опрокинуть противника так, чтобы он отведал определенную каменную ступеньку клуба. Я пуст. Айсис ушла. София ушла. Есть только вкус крови, злости и пота и привычный рев чудовища в моей голове. Но теперь рев другой. Он резок, отточен и отчетлив. Когда рев слабый – это намного ужаснее.

«Когда оно просит еды, корми его сразу же и маленькими порциями. Пока оно накормлено, оно не взбунтуется, и ты никогда не навредишь тому, кому не хочешь. – Эхом раздаются слова Грегори в моей голове. – Пока оно накормлено, ты хозяин».

Вышибалы разнимают нас, и, пока они выводят меня наружу, я киваю брюнетке, которая, как и все в клубе, подошла, чтобы понаблюдать за дракой.

– В твой напиток подсыпали наркотики. Предлагаю взять такси до дома.

Она приходит в ужас, а ее друзья обнюхивают напиток в ее руке. Ее напуганное лицо – последнее, что я вижу, прежде чем меня выкидывают на дорогу. Чудовище дает мне достаточно сил, чтобы добраться до кампуса и завалиться на кровать. Слепая ярость быстро исчезает, охладевая, как лава, столкнувшаяся с океанской водой.

Я хозяин.

Я больше никогда не причиню боль тому, кто ее не заслуживает.

 

– 8 –

 

3 года

48 недель

4 дня

 

Кайла все понимает, потому что она ничего не понимает. Она подобна сухой губке, на которую я выливаю ведра воды. А иногда и писаю. С большим воодушевлением.

Здорово наконец-то пообщаться с ней по скайпу, за всю неделю мы обменялись лишь парой смс.

Болтая, мы обе красим ногти на ногах.

– Айсис, ты меня убиваешь, – стонет Кайла.

– Надеюсь, не буквально. Если только ты не собираешься стать зомби. Тогда пожалуйста, мне определенно понравится быть единственной девушкой в мире, у которой есть подружка-зомби.

– Да не умираю я. Я просто разочарована. Не могу поверить, что вы с Джеком просто… не…– Я выгибаю бровь, ожидая продолжения. Она возмущенно фыркает, а затем, во внезапном порыве ярости всплеснув руками, чуть не опрокидывает флакончик с зеленым лаком. – Он уехал, ты уехала, а теперь вы оба в одном и том же месте, и я тебе уже это говорила, так почему вы не воспользуетесь этой, сверхочевидно, предопределенной возможностью, чтобы совокупляться как безумные обезьяны?

– Потому что, милая Кайла, в жизни есть кое-что поважнее животных инстинктов. Странно, знаю.

– Слушай, – она стискивает зубы и осторожно добавляет зеленую полоску на большой палец, – я просто хочу сказать, что он всегда выкидывал какую-нибудь странную джекоподобную фигню, но раньше тебя это не останавливало! Ты постоянно к нему цеплялась…

– В надежде как следует врезать, – вставляю я.

– …когда он работал в «Розе», но сейчас стоило ему переспать с девушкой ради получения информации, как ты на него разозлилась?

– Я… я… – бормочу. – Это было раньше!

– А что изменилось?

– Раньше… мне…

Кайла выжидающе смотрит в камеру.

– Ты знаешь, что я хочу сказать! – причитаю я.

– Все равно скажи это, – требует она.

– Нет!

– Да!

– Какой убедительный аргумент.

– Не умничай, Айсис!

– Ладно! Он мне нравится. Он мне нравится, довольна?

– Значит, он тебе нравится. – Она откидывается назад. – Ты хочешь изредка обедать с ним и целомудренно обниматься.

– Боже, нет, мы же не в Англии семнадцатого века.

– То-то и оно, – продолжает Кайла. – Нравится. Ни два ни полтора. Это ничего не значит. Вот взять, например, нас с тобой. Ты мне не нравишься. Я люблю тебя.

– Гм…

– По-дружески, блин, извращенка! Я люблю тебя, и ты любишь меня, а также ты любишь Джека. Но иначе.

– Кайла… – предупреждаю я.

– Страстно.

– Нет.

– Любовью в значении «обнимай меня, пока мне станет нечем дышать».

– Ошибаешься.

– В значении «вторгнись в меня своим пенисом».

Я верещу, как напуганный крылан, и захлопываю крышку лэптопа, отчетливо слыша собственное сбившиеся гневное дыхание. Немного успокоившись, вновь открываю крышку и, глядя прямо в камеру, твердо произношу:

– В моей голове нет никаких мыслей о вторжении гениталий.

– Правда? – беспечно спрашивает Кайла, нанося песочный лак. – Потому что Джек сто процентов об этом думал. Неоднократно. Играя с ним.

– Кайла! Когда ты стала такой… такой…

– Потрясающей? Это все благодаря твоему влиянию.

Я молчу, пристально глядя на нее.

– И Рена, – сдается она. – Он очень содержательный и методичный. Однажды мне пришлось выслушивать лекцию по истории презерватива, пока я его надевала.

– Фу-у! Даже не знаю, что удивительнее: что он рассказал ее всего один раз или что из всех людей во всей мыслимой Вселенной именно Рен превратил тебя в сексперта.

– Короче, – резко произносит Кайла, – если ты хочешь встречаться с Джеком…

– Я не хочу! – протестую я. – Не хочу, не хочу, не хочу. Я больше никогда не буду ни с кем встречаться.

– Если ты хочешь переспать с Джеком… – конкретизирует она.

– Я НЕ ХОЧУ. И почему люди говорят «переспать»? Сон тут вообще ни при чем! Сон – это мирно и приятно, а секс – это… противоположность этому.

– Ты не можешь так говорить, – в ответ бросает она, – у тебя его никогда не было.

– Был! Один раз, – защищаюсь я, резко обессилев.

– Это был не секс, и мы обе это знаем.

– Слушай, здорово, что ты вся такая полная энтузиазма относительно секса, меня и Джека, нашей с ним близости. – Я вздыхаю. – Но ты кое-что забываешь. Я больше никогда не прикоснусь ни к одному парню. И ни один парень больше никогда не прикоснется ко мне. Кроме того, Джек даже не захотел бы ко мне прикасаться.

– Неправда.

– Я толстая.

– Ты на удивление не толстая.

– Я не такая красивая, как… любая другая девушка, которую он мог бы заполучить. Ты видела его лицо? У него была ты. Он мог бы заполучить долбаную Скарлетт Йоханссон, если бы действительно захотел.

– И, конечно же, штат Огайо просто кишит двойниками Скарлетт.

– В черном бикини.

Кайла вздыхает.

– Тяжело, понимаю. После всего, что случилось… Не знаю, каково это, но, должно быть, это тяжело. И мне очень жаль. Но ты ему действительно нравишься, Айсис. А он тебе. Вам, ребята, похоже, на самом деле интересно вместе, вы зажигаете друг друга странным, симбиотическим образом. Жизнь коротка. София нас этому научила. И я считаю, что вы должны попытать счастье вместе, прежде чем полностью списать друг друга со счетов из-за ложного мученичества.

– Ничего себе. «Мученичество». Наверное, ты единственная в мире действительно уделяешь внимание занятиям в колледже.

– Заткнись. – Она краснеет и наклоняется, чтобы закрыть свой ноутбук. – И не звони мне, пока хотя бы его не поцелуешь.

Я падаю лицом на клавиатуру лэптопа и, стеная, качаю головой.

В комнату резко врывается Иветта и, точно так же стеная, плюхается на свою кровать.

– Моя жизнь кончена!

Я встаю и заваливаюсь рядом с нею на кровать.

– Наконец-то. Время умирать.

И довольно долго мы просто молча дышим в подушки, проводя опыт по самоудушению. Иветта сдается первой, поднимаясь за глотком воздуха.

– Я кое с кем переспала, – признается она.

– Знаю. – Я поднимаю голову. – Слышала.

Иветта заливается румянцем вплоть до сережек-черепов.

– Мне жаль. Я не про секс, черт, нет, я не жалею. Это было чертовски хорошо.

– Ничего, если я поинтересуюсь, кто твой герой-любовник?

– Если честно, нет. Скорее наоборот.

Теперь мои мысли целиком сосредоточены на Иветте. Хорошее отвлечение.

– Это Стивен. С социального.

– Вау! – Иветта аплодирует. – Десять баллов за высказывание самого глупого дерьма, которое я когда-либо слышала.

– Бретт, который постоянно ходит в странных футболках.

– Ну конечно, я ведь хочу превратить свое влагалище в гонорейный рассадник.

– Намекни хоть. В смысле, дай мне как минимум семьсот подсказок. В виде эссе, с цитатами и сносками.

Иветта морщится, словно испытывает реальную боль, и вот тогда я улавливаю легкий аромат чего-то знакомого. Чего-то мускусного, сладкого и цветочного. Розы.

– Диа…

– Я лесбиянка, – шепотом прерывает меня Иветта, будто боится, что кто-то услышит ее в безопасности нашей собственной комнаты. Мы смотрим друг на друга в изумленном молчании, а потом я улыбаюсь и игриво ударяю ее в плечо.

– Диана? Да ты счастливый кусок дерьма!

Глаза Иветты округляются, как будто она ожидала чего-то хуже – криков, гнева, может быть, – а затем наполняются благодарностью, и уже в типичной для себя манере она прячет лицо в подушку.

Я встаю.

– Ну же, пойдем отпразднуем это мороженым.

Ноль реакции. Я дергаю ее за ботинок, и она стонет.

– Вставай, – настаиваю я.

– Я не могу! – Голос Иветты приглушен подушкой. – Я лесбиянка!

– Если не встанешь в ближайшие пять секунд, то ты платишь, Лесбиянка.

Иветта приподнимается, она выглядит как испуганный ребенок.

– Я не рассказала родителям.

– Ты и не должна, – советую я. – Не сейчас. Мы свалим отсюда только через шесть месяцев. А когда они спросят, почему ты спустила их двадцать тысяч долларов в унитаз, ответь им: потому что ты лесбиянка. Поверь мне. Они больше разозлятся из-за денег, чем из-за твоей подружки.

Иветта ухмыляется, вытирая нос.

– Или. Или ты можешь сбросить бомбу сейчас. По телефону. Сбрось все бомбы. Взорви собственный дом.

Иветта смеется и слегка бьет меня по коленке. А затем мы разделяем мороженое. Мужество Иветты напоминает мне, что я не единственная, у кого есть проблемы. Не единственная, кто считает любовь и секс неким сплетением странности, сложности и страха.

Если Иветта смогла признаться мне, что она лесбиянка, если она смогла самостоятельно преодолеть эту сумятицу и жизнеповоротное откровение, тогда и я смогу преодолеть то, что произошло со мной.

Я не смогу быть такой же сильной, как она, но я могу попробовать.

Ради себя и всех, кто меня любит, я должна, блин, хотя бы попробовать.

В выходные я навещаю маму. Дорога длинная, но любовь стоит того. Мама встречает меня с улыбкой и распростертыми объятиями, и сегодня она приготовила ужин. Пасту. Дома чисто. Окна распахнуты, и воздух в каждой комнате больше не затхлый, свежий. Мамина кожа выглядит здоровой, а ее глаза сияют как никогда. Она без остановки тараторит о работе, о новых подругах, с которыми познакомилась на йоге, а я просто спокойно ем и все это впитываю – все ее счастье, все ее изменения.

– Ты-то как, дорогая? Прости, я слишком много болтаю…

– Все в порядке, мам. Не извиняйся. Я просто очень проголодалась.

– Ты хорошо там питаешься?

– Разумеется. У меня трехразовое обильное питание. Состоящее из пончиков и сожаления.

Она смеется, и я ухмыляюсь в пасту.

– Без тебя здесь стало ужасно тихо, – говорит мама. – Так что я стараюсь чаще выходить. Чем-то себя занимать, больше встречаться с людьми.

Я вздрагиваю.

– Прости. Прости, что уехала, прости, что не навестила в прошлые выходные, я была…

– Все хорошо. Не нужно оправдываться. Но ты дала мне обещание, Айсис. Ты обещала, что будешь приезжать каждые выходные. Знаю, ты занята и учеба очень важна, но я твоя мама. И я хочу видеться с тобою. Мне нужно видеться с тобою.

– Прости! – Я сжимаю вилку. – Мне так жаль…

Мама встает и подходит ко мне.

– Нет, дорогая. Это мне жаль, – успокаивающе шепчет она, гладя меня по голове. – Прости, что так сильно в тебе нуждаюсь. Ты должна быть свободной, я должна позволить тебе улететь из моего гнезда. Твои ровесники и их родители уже научились уходить и отпускать, но… но для меня это сложно. Что делает это сложным и для тебя.

Я с трудом сглатываю. Мама смотрит мне в глаза.

– Иногда меня посещают плохие мысли, темные мысли. Тогда я иду к доктору Торранду, и он помогает мне с ними справиться. Но ночью они вновь настигают меня, отгоняя сон. И я начинаю на всех злиться: на твоего отца, на Лео, даже на тебя… и это ужасно. Я ужасная.

Я обнимаю ее, крепко, бесконечно.

– Мы не ужасные, – шепчу я. – Мы просто люди.

 

* * *

 

Я смотрю, как Чарли выполняет домашнее задание; его волосы сальные, а лицо, как всегда, хмурое. Чарли не самый умный агент, и он не думает, прежде чем что-то сказать, но он добивается цели с поразительной быстротой и мощью. Мой стиль – писать, лишь слегка касаясь бумаги шариковой ручкой, его – сильно надавливать пропитанной чернилами кистью. Мы оба хорошо выполняем свою работу, просто разными способами. Вот почему Грегори поручил нас друг другу – наверное, два радикально разных метода удвоят шансы на успех. Теоретически.

На самом же деле мы ладим так же хорошо, как и две мокрые кошки в кастрюле.

– Чего уставился? – ворчит Чарли, не отрывая глаз от своей тетради.

– Хотел тебя поблагодарить, – наконец произношу я.

– Чертовски в этом сомневаюсь.

– За то, что прогнал Айсис с барбекю. Сам бы я не смог.

– Да уж. – Чарли закатывает глаза. – Так у вас с ней что-то было?

– Можно сказать и так.

– Ну, держи ее подальше от задания. Не хватало еще, чтобы твои трахнутые подружки загадили мне все дело. Работенка вроде этой означает чертово продвижение по службе.

Я устремляю взор на его стол. У него не много личных вещей, но он привез фотографию своей бабушки – пожилой японки с морщинами, на снимке она широко улыбается в объятиях Чарли перед крошечным магазинчиком лапши в месте, похожем на туманный Сан-Франциско. Заработанные деньги он отправляет ей – я немного покопался в его досье и банковском счете. Расовая ненависть оставила Чарли сиротой в три года, и его вырастила бабушка. Теперь же ей почти восемьдесят, и она не в состоянии работать в магазине, так что лишь Чарли помогает ему оставаться на плаву. Раньше он состоял в банде Чайнатауна, пока Грегори его не разыскал.

Чарли слабее меня, хоть по нему этого и не скажешь.

Люди, которых он любит, все еще живы. А это само по себе слабость. Вот почему я всегда буду лучшим агентом, чем он. Или думал, что буду. Пока Айсис вновь не появилась на горизонте.

– Она не трахнутая подружка, – проясняю я, подавляя слабый огонь гнева, который вспыхивает в моих легких. Он сказал это не всерьез; его оскорбление – защитный механизм, чтобы не сближаться с людьми и, следовательно, чтобы не заботиться о них. Это сродни безумным шуточкам Айсис.

– Кем бы она тебе ни была, тем вечером она точно безумно ревновала тебя к Бриттани. То и дело бросала на нее свирепые взгляды. Не дай ей помешать вытягивать из Бриттани инфу, ты понял меня?

Ревновала? Айсис? Этого не может быть. Я причинил ей столько невыносимой боли. Как она может чувствовать ко мне что-то, кроме презрения? Она слишком умна, чтобы гоняться за ничего не стоящей целью. Она никогда бы не стала за мной бегать. Не после того, что я с ней сделал.