И еще один год прошел, вот-вот наступит 1914
Андрей Жвалевский
Правдивая история Деда Мороза
Андрей Жвалевский
Евгения Пастернак
Правдивая история Деда Мороза
Откуда взялся Дед Мороз и почему он никуда не денется
Что сейчас будет!
(что-то вроде предисловия)
Дорогие наши читатели, взрослые и дети, а также взрослые дети!
Нам очень приятно, что вы взяли в руки нашу книжку, и будет вдвойне приятно, если вы ее прочитаете. А уж если вы прочитаете и это предисловие, то мы будем просто счастливы.
Потому что, с одной стороны, то, что мы написали — это сказка. А с другой стороны — не совсем. Все, что мы выдумали, так похоже на правду, что мы уже и не знаем, выдумали мы это все, или нам птёрки с охлями нашептали?
Кто такие птёрки и охли? Потерпите, скоро узнаете. А пока — несколько слов собственно о Деде Морозе.
* * *
Кажется, что Новый год был всегда. Причем именно такой, как сейчас — зимний детский праздник с елкой, хороводами, Дедушкой Морозом и Снегурочкой. Как бы не так!
Во-первых, Новый год на Руси отмечали то 1 марта, то 1 сентября. На 1 января его перенес царь Петр I не так давно — три сотни лет назад.
Во-вторых, елки у нас в домах появились еще позже. То есть в Германии они давно были, но в России обычай ставить рождественскую ель приживался очень долго. Тот же Петр I пытался заставить в новогоднюю ночь вешать «украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых» — но без особого успеха. Только в середине XIX века в городских домах начали появляться привычные нам елки. А в деревнях эта традиция долго еще пробивала себе дорогу.
В-третьих и в-главных, Деда Мороза не было аж до начала ХХ века! То есть он родился всего сто лет назад, приблизительно одновременно с вашими прадедушками! Представляете?! Мы, когда узнали, долго не могли поверить, но это факт: был Мороз-воевода (злой и суровый), был Морозко (молодой и веселый), за границей уже был Санта Клаус, а вот Дедушки Мороза не было!
Мы так возмутились по этому поводу, что решили написать полную историю Деда Мороза. А заодно выяснить, откуда у него взялась Снегурочка. (А Снегурочка, оказывается, вообще появилась только в 1937 году!)
Странно ведь — внучка Снегурочка есть, а родители ее где?
Решили написать — и написали!
Теперь мы все знаем:
— и что Дед Мороз появился уже давно, просто мало кто об этом знал;
— и что Снегурочка — совсем не внучка Деда Мороза;
— и что он на самом деле волшебник, но только две недели в году;
— и самое важное — Дед Мороз существует! По крайней мере, пока в него верят.
Мы — верим.
Потому что эту историю мы все-таки не сами из головы выдумали, а подслушали у птёрков и охлей.
Кстати, пора и про них уже узнать. Переворачивайте страницу.
Доброго чтения!
Ваши авторы.
Рождество перед новым 1912 годом
Из истории
В 1911 году не было многих привычных сегодня вещей: телевидения, радио, космических кораблей, компьютеров. Кое-что появлялось, но было еще редкостью, например, телефоны, трамваи и автомобили.
Самым быстрым транспортом была железная дорога. Инженеры, которые работали на железной дороге, считались очень уважаемыми людьми, жили в хороших домах. Хотя этим хорошим домам было далеко до современных — ни тебе горячей воды, ни кабельного телевидения.
Зато были самовары и гимназии. Из самоваров с особым удовольствием пили чай, а в гимназии (школы) ходили без особенного удовольствия. А все потому, что в тогдашних гимназиях изучали слова с буквой «ять». Это была удивительная буква, выглядела она вот так ?, а читалась просто как буква «е», и не было правила, по которому было понятно, что нужно писать в слове — «е» или «?». Все слова, в которых пишется ?, приходилось учить наизусть, а их было много, несколько сотен! Букву ? вскорости отменили, но дети все равно не полюбили школу.
Ёлку в начале ХХ века уже ставили во многих городских домах.
Украшали ее совсем не такими игрушками, как сейчас, — обычно самодельными. В то время перед Рождеством продавались наборы для самостоятельного изготовления игрушек. Фабричные игрушки делали из папье-маше или толстого стекла, а самый шик — игрушки из тонкого стекла — возили из Германии. Стоили такие украшения очень дорого.
А еще в то время страной управлял царь. Впрочем, для нашей истории это не очень важно.
— Ванечка, — маменька осторожно потрясла Ваню за плечо, — вставай. В гимназию пора.
Мальчик тут же попытался укрыться за подушкой. Чья-то сильная, но осторожная рука подняла подушку, и густой бас произнес:
— А охли уже проснулись. На кухне безобразничают.
Ваня повел носом и приподнялся на кровати.
— Смотри, не успеешь, — добавил бас.
Ваня направился на кухню. По дороге он, как обычно, выяснил, что по квартире очень трудно бродить с закрытыми глазами. Он открыл один и успешно завершил путешествие. На кухне открылся и второй глаз: наглая охля как раз готовилась заглотить его тарелку с манной кашей целиком. Обычно Ваня терпеть не мог кашу, но сейчас ловко выхватил добычу из охлиной пасти. Та так и осталась сидеть с открытым ртом.
Вернее, лежать, потому что охля была нарисована на листе бумаги.
— Успел? — спросил знакомый бас.
— Доброе утро, дядя Сережа! — сказал Ваня, жадно глотая кашу.
Манка оказалась, как ни странно, вкусной. Дядя Сережа — большой и бородатый — присел рядом.
Дядя Сережа был не просто дядя — а самый любимый на свете дядя. Пару раз в неделю, когда у него было утро посвободнее, он заезжал к своим племянникам. Завтракал с ними, а потом провожал Ваню до гимназии.
— Сестра! — крикнул он. — И мне такой каши! Только тарелку побольше, я тогда Ванюшу обгоню.
— Нет, — крикнул и Ваня, — мне добавки. Тогда будет один плюс один… две! Я больше тарелок съем!
Под шумок мама скормила Ване и противный кисель, но он даже не заметил: дядя Сережа рассказывал, что видел пару птёрков в депо, где он работал инженером.
— Может, они путешествовать собираются? — сказал он.
— Они на каникулы едут!
— Вряд ли. До Рождества еще два дня.
— Дядя Сережа, а ты к нам на елку придешь?
— Обязательно. Как же я могу не прийти к любимым племянникам?
Папа любимых племянников, Николай Андреевич Шестаков, появился в столовой парадно одетым.
— Ой, пап, а ты куда? — удивился Ваня.
— У нас сегодня в посольстве торжественный обед. А я не успею заехать домой. Доброе утро, Сергей Иванович.
— Доброе утро, Николай Андреевич!
Мужчины пожали руки и разулыбались. Они были совершенно не похожи. Большой, веселый балагур дядя Сережа и худой, высокий серьезный папа. Но дети очень любили их обоих. Только жалели, что дядя живет не с ними.
В это утро младшие дети сползались в столовую на редкость медленно. В отличие от Вани-гимназиста, им с утра никуда не нужно было спешить. У них троих — трехлетней Наташи, пятилетнего Коленьки и двухлетней Софьи — еще продолжалось счастливое детство.
Папа их не дождался и ушел на службу.
И дети, как только появились в комнате, тут же повисли на дяде. Даже Сонечка все время старалась спрыгнуть с маминых рук и улыбалась во весь рот.
— А где мои охли?
— Ой, а у меня под тарелкой птёрк!
— Где? Дай посмотреть!
— Вот! Он голодный! На тебе, птёрк, ложечку… А чаю хочешь?
— Это, наверное, самая долгая сказка, в которую они играют, — сказала Светлана, мама ребят и сестра дяди Сережи.
Она пыталась поймать Сонечку, которая выкручивалась с рук.
— И не надоест же им!
— Надоест — другую придумаем!.. Ладно, всем до свидания. А ты, Ваня, давай быстрее, если хочешь, чтобы я тебя до гимназии проводил.
Ваня одним глотком допил оставшийся чай, а маленькая Софья наконец-то вырвалась из маминых рук и бросилась к любимому дяде. Обняла его за ногу и заулыбалась, как сто солнышек.
— Любят они тебя. Иногда мне кажется, что даже больше, чем нас, родителей. Как жаль, что у вас с Машей…
— Все, мы с Ванюшей уходим!
Дядя Сережа решительно встал из-за стола, закружил Софью, отдал на руки ее мамочке и вышел из комнаты.
Светлана испуганно притихла. Кто ее дернул за язык? Зачем лишний раз напоминать, что у Сергея Ивановича и его жены Маши нет своих детей?
* * *
На улице Ваня сразу взял дядю под руку и принялся гордо вертеть головой — глядите, кого я веду! Здесь многие знали Сергея Ивановича Морозова, дамы улыбались, а мужчины на бегу прикладывали перчатку (а то и варежку) к шапке. При этом все ежились и кутались. Дядя Сережа — будто ему и мороз нипочем — шел прямо и весело. И Ване рядом с ним отчего-то было совсем не холодно.
— А нам не морозно! — крикнул он.
— Потому что Морозовы! — отозвался Сергей Иванович. — Повелители морозов! — и от избытка чувств подбросил племянника к синему, как мамины глаза, небу.
Вообще-то, Ваня был по фамилии не Морозов, но дядю не поправлял. Ему приятно было чувствовать себя повелителем морозов.
* * *
Ване страшно нравилось, когда в гимназию его отводил любимый дядя. Он по дороге всегда рассказывал потрясающе интересные истории, таких не услышишь больше ни от кого. Особенно интересно было, когда Сергей Иванович рассказывал «про город» или «про работу». К сожалению, от дома до гимназии умещалась всего одна история, так что тему приходилось каждый раз выбирать.
— Давай сегодня про город, — попросил Ванечка после недолгого колебания.
Сказал и сразу немного пожалел, потому что работа у дяди удивительно интересная. Не работа — мечта любого мальчишки. Пару раз дядя брал с собой племянника к себе в депо. А там машины всякие! Чертежи! И дядя там самый главный, если что непонятно, все сразу к нему бегут. А Сергей Иванович даже и не задается, а спокойно все объясняет.
Год назад дядя сводил Ваню на железнодорожную выставку. Выставка эта была совсем рядышком, чуть не в соседнем доме с гимназией. Ваня еле оттуда ушел, так заворожили его маленькие паровозики и настоящие модели поездов. Казалось, как только люди уйдут из зала, из паровозика повалит дым и маленькие пассажиры побегут заполнять маленькие вагоны.
А еще дядя брал с собой Ваню смотреть на аэропланы. В гимназии мальчишки обзавидовались! Ване внутри аэроплана посидеть не дали, зато ему удалось потрогать это чудо летучее за крыло.
Но лучше всего Сергей Иванович разбирался в трамваях, его работа в том и заключалась — трамваи обслуживать. Дядя много про трамвай рассказывал, но, честно говоря, Ваня понял не все. Ну, конка, это понятно — ее лошади везут, а трамвай как едет? Куда лошадей-то запихали? Или его кто за веревочку тянет?
От размышлений Ваню оторвал голос Сергея Ивановича:
— О чем задумался, детина?
— Дядя Сережа, а ты трамвай придумал, потому что тебе лошадок жалко?
Ваня с дядей пересекали Кирочную улицу, и Ваня наткнулся взглядом на конку. Две лошади тянули на себе переполненный вагон, который подозрительно поскрипывал и потрескивал.
— Ну и лошадок тоже жалко. А еще с механизмом внутри быстрее получается, чем с лошадками. Ты ж просил сегодня про город рассказать?
Ваня подумал и кивнул, тем более что историю о том, как дядя помогал придумывать трамвай, он знал уже почти наизусть.
К тому времени они быстрым шагом вылетели на Литейный.
Здесь вовсю кипела жизнь и было такое оживленное движение, что о рассказе речи не шло, дай бог живыми дорогу перескочить.
По Литейному проспекту конка не ходила, тут уже был трамвай, а кроме трамвая еще извозчики и машины. Людей куча, и все так и снуют под колесами туда-сюда!
Ваня перевел дух только на другой стороне проспекта.
— Рассказывай! — потребовал он.
— Ну что, Ванечка, тебе рассказать? По какой мы с тобой улице идем?
— Пантелеймоновской!
— Точно! А знаешь, почему она так называется? Видишь ту церковь? Это церковь святого Пантелеймона. Знаешь, кто ее построить велел? Царь Петр. В благодарность за победу над шведами в одной битве. Царь лично в той битве участвовал. И решил он построить на том месте, где сейчас Соляной городок, верфь для гребных и парусных судов…
— А почему городок Соляной?
— Это он сейчас так называется, потому что после верфи в этих зданиях были склады соли…
— Наверное, земля здесь соленая, да?
— Не знаю, не пробовал…
— А давай попробуем, а?
— Ну разве только под музей подкопаемся…
— А ты меня еще в музей сводишь?
— Свожу, свожу…
— И все-все-все расскажешь?
Сергей Иванович расхохотался.
— Ну, все-все-все тебе только Господь Бог расскажет, я не смогу. Но что знаю, расскажу.
* * *
Технический музей был для Вани как медом намазан. Один раз дядя затащил его в соседний, сельскохозяйственный, музей, но там была скукота. Кроме модели паровой машины, Ваня не нашел там ничегошеньки интересного.
За рассказом о соленой земле Ваня не заметил, как они дошли до гимназии. А это означало окончание экскурсии.
Заметив кислую мину на лице мальчика, Морозов утешил его:
— Вот завтра пораньше выйдем из дома, я тебе про Пантелеймоновский мост много интересного расскажу. Он же раньше цепной был, красивый! — Сергей Иванович мечтательно улыбнулся: — Он на цепях висел, представляешь? Идешь по нему — а он качается… Эх, такую красоту разрушили! А это же уникальный мост был, другого такого не встретишь. Но тут как раз собирались трамвайные пути проложить, так что пришлось его убрать. Видишь, от трамвая не только польза. Ладно, дружок, беги, а то опоздаешь.
* * *
Сдав племянника усатому замотанному в платок швейцару, Сергей Иванович зашагал по улице не так весело. Спешить ему сегодня некуда, на работу можно немного припоздниться.
И племянник тоже как-то сдулся. Улыбка с лица слетела, он угрюмо стоял и ковырял ногой комочек грязного снега, глядя вслед уходящему дяде.
— Ну что грустный такой, а? — Швейцар Митрофан Игнатьевич (гимназисты звали его за низкий рост просто Митрофанчик) похлопал Ваню по плечу. — Иди уже. Через пяток минуток и молитва начнется.
— Не пойду, — из глаз у Вани неожиданно брызнули слезы, — не пойду туда больше.
— Да что ты! Негоже так говорить. Вырастешь, ученым станешь…
— Я инженером стану! И не буду писать диктанты… Никогда!
— А-а-а, понятно… У вас, что ль, грамматика первая?
Ваня всхлипнул и кивнул.
— Коренные с «ять» писать будете?
— А ты откуда знаешь?
— Ой, Ванюша, я тут уже пятнадцать годков стою. Я уже эту вашу «ять» как «Отче наш»…
Митрофанчик подобрался и начал нараспев:
— Еще рассказывать?
Ваня только кивнул.
— Слухай, — довольно сказал Митрофанчик.
— Уф, — Митрофанчик перевел дух, — ну как? Я много таких знаю. Час могу рассказывать. Вишь, я старый, и то сдюжил, а ты молодой, тебе сам бог велел…
— Ну какой же вы старый, Митрофанчик?!. — Ваня прикусил язык. — Игнатьевич… Вы же молодой еще!
— Ты, гимназер, хвостом-то не мети! — пробурчал Митрофанчик. — Бегом в класс, а я пошел звонок давать…
Ваня рванул раздеваться.
* * *
А в это время Сергей Иванович уже выходил у своего дома из коляски извозчика. Он решил, что перед работой не грех еще раз попить чайку.
— Так и знала, что вернешься, — засмеялась его любезная Марья Владимировна, — самовар уже сердится!
— Успокоим, успокоим, — загудел инженер Морозов. — Мы из него пар-то выпустим!
Пар выпустили, выпив по три чашки обжигающего ароматного чаю. Маша умела его готовить особенным способом, с добавлением корешков и трав. Наконец Сергей Иванович откинулся на стуле, извлек из кармана часы и покачал головой.
— Пора мне идти, Машенька. Утро я себе освободил, но через полтора часа мне надобно в депо быть. Как бы не наломали дров там без меня.
Супруга вздохнула и улыбнулась. Нужно было прожить с ней много лет, чтобы уловить тоненькую нотку тоски.
— Что такое, Маша-простокваша? Киснуть будем?
— Да нет, все хорошо… Только скучно очень. Что-то мы давно ни к кому не ходили.
— Ничего, на Рождество походим! Ты же знаешь, нас везде привечают.
— А сегодня? Опять целый день тебя ждать…
Морозов на секунду нахмурился, но вмиг просветлел.
— Зачем ждать? Пошли гулять прямо сейчас?
Госпожа Морозова удивленно прищурилась. Сколько лет живет она с этим большим мальчишкой, а все никак не привыкнет к его фокусам.
— Так тебе же в депо?
— Ничего страшного! Немного прогуляемся, а потом я поеду в депо. А тебе возьму лихача, доедешь в тепле.
Марья Владимировна была не из балованных барышень, собралась в две минуты. И вот уже шла под руку с дорогим мужем по скрипучему снегу. Шла и смеялась тихо, непонятно отчего. И ей тоже было совсем не холодно рядом с повелителем морозов.
Сначала они думали пешком дойти до Николаевского вокзала, где и работал Сергей Иванович. Однако, выйдя из дома, не сговариваясь, свернули в другую сторону и пошли не к Невскому проспекту, где шумно и людно, а тихими улочками к Сергеевской, мимо дома сестры и любимых племянников на Фурштатской.
— Эх, люблю я этот район, хорошо здесь! Тихо, красиво, уютно…
Машины юбки тихо шелестели, сапожки поскрипывали по снегу. Она шла и разглядывала красивые особняки, не замечая, что Сергей Иванович насупился. И насупился еще больше, когда Маша остановилась у одного особняка — когда-то Бутурлинского. Нынче в нем расположилось посольство Австро-Венгрии.
— А представляешь, — сказала Маша, — если б это был не Бутурлиной особняк, а Морозовский! Как ты думаешь, я бы хорошо выглядела на этой террасе? — Только тут, не дождавшись быстрого ответа, Маша спохватилась, заметила, что супруг уже мрачнее тучи. — Шучу я, шучу ! Что ты надутый, как цеппелин? Мне наш дом очень нравится. А здесь пусть бояре да дипломаты живут. — Маша погладила по щеке немного оттаявшего мужа и повела его дальше. — Просто дома тут красивые очень. Представляешь, они же тут уже лет 50 стоят и простоят еще лет 200. И нас уже не будет, а люди все будут ходить и любоваться! И церковь вот эта, Сергиевская… Видишь вон ту бабушку, что внучку ведет… А через пятьдесят лет та свою внучку сюда приведет, а потом та свою внучку… Знаешь, что я иногда думаю? Что если бы все, каждый, потихоньку свою жизнь записывали, как бы это было здорово! Вот кажется: что писать, и так все помнишь, а через сто лет как это будет людям интересно! Что мы носили, куда ходили? А вдруг у них, через сто лет все по-другому будет?
— Ну как уж так особенно по-другому? — не выдержал, разулыбался Сергей Иванович, — шляпки, что ли, будут с другими полями?
— При чем тут шляпки? Хотя это тоже очень интересно… А вдруг через сто лет все-все люди будут жить вот в таких домах! И болеть не будут, совсем не будут! И не будет несчастных детей!
К этому времени пара уже подходила к Гагаринской улице, куда всего несколько часов назад дядя отводил племянника.
— М-да… Чтоб детей несчастных не было, придется все гимназии поотменять, вот тогда они и будут в мяч гонять весь день и снеговиков лепить. О! Я знаю, как сделать всех детей счастливыми! Нужно букву «ять» отменить!
Маша сначала посмотрела на мужа огромными глазами, а потом расхохоталась.
— А как же без нее? Чем же первоклашки заниматься будут весь год?
Супруги отсмеялись, и тема всеобщего детского счастья была закрыта.
* * *
Морозовы свернули на Косой переулок и разом остановились.
На улице было необыкновенно тихо.
И снег вдруг пошел — белый, пушистый и ме-е-едленный-ме-е-едленный. Он как будто зависал в воздухе перед тем, как упасть на землю.
Неизвестно сколько простояли Морозовы в переулке, по которому ходили до того тысячу раз.
— Какая красота! — первой пришла в себя Маша. — Прямо как в сказке.
— Я частенько здесь хожу, а привели б сюда с закрытыми глазами — нипочем бы места не узнал! — согласился Сергей Иванович.
Морозовы переглянулись и разом осторожно шагнули в Косой переулок.
И чем глубже они входили в переулок, тем волшебнее становилось вокруг. Дома за кружевной завесой снегопада казались сказочными замками. Небо опустилось низко-низко, как свод огромной пещеры. И снег то ли падал с этого свода, то ли, наоборот, летел вверх, как будто какой-то великан сдул пушинки с миллиона пышных одуванчиков.
И еще — было фантастически тихо.
Так тихо, что слышно, как снежинки ударяются одна о другую.
В середине переулка Маша снова остановилась. Остановился и Сергей Иванович.
— Слышишь? — спросила Маша шепотом.
Сергей Иванович прислушался и кивнул.
Шум сталкивающихся снежинок становился чуть громче и отчетливее, он все больше напоминал музыку. Словно огромный оркестр тихо-тихо играл на колокольчиках какую-то необычную мелодию.
Снег повалил сильнее, но было совсем не страшно, а… волшебно. Снегопад стоял уже сплошной стеной, он начал медленно кружить вокруг мужа и жены, словно пытаясь их завернуть в снежную простыню. Где право? Где лево? Где стены домов?
Подчиняясь ускоряющемуся ритму, Маша начала вальсировать и звонко рассмеялась.
— Смотри, снег танцует. Раз, два, три, раз, два, три…
Полы Машиного пальто развевались, и Сергею Ивановичу даже показалось, что из снега соткался кавалер, который ведет его Машу в танце. Теперь музыка колокольчиков звучала совершенно ясно.
— Ой, где-то сегодня бал, — сказала Маша и замерла от восторга.
Потому что в эту минуту снег вокруг них стал разноцветным. Сотни огней вспыхнули в каждой снежинке вокруг них. Сергей Иванович и Маша стояли, как завороженные, смотрели, как цветные снежинки падают на их волосы, на их одежду. Тают, но от этого только становятся ярче, отражаясь одна в другой.
Казалось, у них еще не было минуты счастливее этой, казалось, что вся их жизнь была только ожиданием этого снегопада и что теперь все изменится…
* * *
Сергей Иванович Морозов пришел в тот день в депо с большим опозданием, собственно он появился на работе только после обеда.
Вел он себя совершенно необычно — был тих, неразговорчив. Не балагурил, не смеялся заливисто… Сначала сослуживцы решили, что беда у человека стряслась, потом присмотрелись — а он улыбается. Широко, открыто, по-доброму, просто в широченной бороде эту улыбку не сразу и разглядишь. И поняли, что если что и стряслось у этого человека, то только хорошее.
* * *
— Ванечка, вставай! Будешь так спать — Сочельник проспишь!
— Дядя Сережа, я такой сон видел!
Ваня, осознав, что возле его постели не мама, а дядя, мгновенно проснулся и сел на кровати.
— Дядь Сереж, помнишь, мы с тобой на выставку ходили, там поезда были маленькие? Представляешь, я во сне увидел такую же железную дорогу! Сама малюсенькая, паровозик по полу в комнате ездит, между стульев, но рельсы настоящие! И вагончики тоже. А из вагончиков все можно выгружать. И елочки вокруг растут, почти как живые! И даже машинист в паровозе есть.
Ваня выпаливал все увиденное с закрытыми глазами, чтобы не размазать картинку, которую видел до сих пор.
— Эх ты, придумщик!
Дядя обнял мальчика, тот забрался к нему на колени, и вдруг в голове у Сергея Ивановича отчетливо вспыхнула та же картинка — железная дорога, поезд, елочки и даже крошечный шлагбаум на крошечном переезде.
И ему ужасно захотелось, чтобы вся эта красота принадлежала его племяннику. Просто захотелось, и все.
Слегка ошарашенный ярким видением, Сергей Иванович мотнул головой, подкинул Ванечку к потолку и отправился здороваться с остальными детьми.
* * *
За пару дней до праздника все дети в доме садились делать елочные игрушки. Это было нечто вроде катастрофы, но катастрофы ожидаемой. Дети ждали ее с восторгом, а взрослые — понимая, что ее не избежать.
Сначала на свет извлекался заветный чемоданчик со всяческими волшебными причиндалами. Листы разноцветной бумаги, золотая и серебряная канитель, бристольский картон, вата, проволока, блестки, бусины. Все это раскладывалось на огромном столе в кухне, который предварительно застилали старыми газетами.
Далее варился клей. Дети завороженно наблюдали за тем, как растворяется крахмал. Сначала получалось непрозрачное варево, а потом вдруг становилось прозрачным.
Каждый год взрослые боялись, что чей-нибудь любопытный носик обольют-таки кипятком. Выгнать эти носики из кухни было невозможно ни под каким предлогом.
А потом… А потом начиналось самое интересное! Дети клеили, крутили, лепили, резали, пришивали, плакали и смеялись, дрались и мирились. Забывали про обед и ужин. Иногда выбегали в гостиную с криками:
— Смотри, что у меня получилось!
И мама стонала от восторга при виде крошечной бонбоньерки и от ужаса при виде волос в клее, платья в вате или безнадежно испорченных брюк, на которые «Колька вылил чернила, но ты, мамочка, не волнуйся».
Ближе к вечеру мама не выдерживала, приходила, просила строгим голосом:
— Вы, пожалуйста, заканчивайте, а то уже спать пора.
Дети знали, как с этим бороться.
— Мамочка, а помоги мне, пожалуйста, кукле волосы приклеить, — невинным голосом просит Наташа.
Мама берет в руки куклу.
— А платье у нее уже есть?
— Нет, — Наташа прячет хитрющие глазки.
— Да как же она будет без платья? — возмущается мама.
И через час папа находит маму на кухне, всю в нитках, измазанную клеем, а куклу не только с приклеенными волосами, но и в бальном платье из настоящих кружев.
Папа хватается за голову, разгоняет всех по кроватям, клятвенно обещая детям, что завтра это безобразие будет продолжено.
И вот завтрашнее утро наступило. Вся кухня завешана разноцветными бусами, гирляндами и флажками. На печке сохнут котики, лебеди, ангелы, звездочки, шарики, коробочки и просто звери, которых никто не смог опознать.
Торжественный момент, все ждут дядю Сережу.
А дядя Сережа, спустившись из Ваниной спальни, медленно прохаживается по кухне, скидывает сюртук, берет кисточки, долго готовит краски, мудрит, перемешивает. Дети не торопят, они тихонько сидят и млеют от удовольствия. А потом неопознанные зверюшки оживают, приобретают характеры. Только что был недоделанный шарик, а стал котик, свернувшийся клубком. Один глазик закрыт, а второй чуть приоткрыт, это он мышку ждет. А вот и мышка — смешная такая, носик пуговкой, глазки-щелочки. Маленькая Софья, которой только недавно исполнилось два годика, та, что создала этот крохотный кривой комочек, пытаясь сделать ровный шарик, визжит от восторга.
— Мама, мышка, мама, пи-пи-пи, мама, это масенькая мышка, у нее глазки, у нее носик, ну посмотри же, мама!..
Мама прибегает на этот визг.
— Софья, что случилось? — это испуганно, а потом с облегчением. — Сергей, ты уже здесь… Я думала, что вы еще с Ваней секретничаете.
* * *
— Мама, у меня мышка!..
— Ой! Какая красавица…
Мама недолго мнется у стола, подглядывая брату через плечо, а потом, видно, мысленно махнув рукой на все домашние дела, говорит:
— А давай мы твоей мышке сделаем серебряный хвостик.
Дети с готовностью освобождают маме место за столом.
Укоризненно качает головой няня. Папа, заглянув на секунду перед уходом на службу, строгим голосом сообщает:
— И учтите — сегодня вечером вовремя спать!
А сам улыбается. Никто из присутствующих на кухне не поднимает головы.
Ближе к вечеру Сергей Иванович, с трудом оторвавшись от разукрашивания игрушек, ушел домой. Он шел пешком. Он вообще гораздо больше ходил пешком, чем ездил на извозчиках. И на своем «родном» трамвае почти не катался. Он шел, вспоминал Софьину мышку и думал, что здорово ощущать себя немного волшебником.
Кстати, вспомнил и про необыкновенную Ванину игрушку, которую тот увидел во сне, и даже зашел в игрушечный магазин. Но, поговорив с очень обходительным приказчиком, понял, что ничего подобного в их городе пока не появлялось. Немного расстроившись за племянника, дядя купил ему обычный паровозик, который можно тягать за собой на веревочке.
Этот паровозик Машенька потом завернула в красивую бумагу и присоединила к груде подарков, которые только и мечтали о том, чтобы оказаться на рождественской елке.
Утром в Рождество Сергей Иванович с Машей по традиции опять пришли к Светлане с детьми. Там же собралась вся семья, так что детей получилось очень много.
В Санкт-Петербурге жили три сестры Сергея Ивановича. Самая младшая, самая любимая и близкая сестра — Светлана, младшая Вера, у которой было две дочки, и старшая Елена, со своими двумя сыновьями. Итого — восемь племянников!
И дяде очень хотелось посмотреть на глазенки детей, разворачивающих подарки.
Сначала дети раскладывали подарки по кучкам. Те, кто уже умеет читать, были самыми важными, только они могли отличить, где написано «Ваня», а где «Паша». Потом подарки потихоньку разворачивались, но не все сразу, а по очереди, медленно. Каждый развернутый подарок встречали общим восторгом, все его обсматривали со всех сторон и только после этого приступали к следующему.
Дядя Сережа уже через пять минут после начала церемонии скидывал сюртук, закатывал рукава и перемещался на пол — именно там происходило самое интересное. Туда, где нужно было помочь распаковать, показать, завести, не дать сломать…
Он уже за несколько дней до Рождества начинал предвкушать эти минуты и волновался: а вдруг его подарки не понравятся, а вдруг не поделят чего его любимые, но не всегда дружные племянники?
А еще у них был целый ритуал осмотра елки.
Каждая сделанная детскими руками игрушка должна быть по достоинству оценена, каждую следовало подержать в руках, поцокать языком, выслушать историю создания, и это несмотря на то, что еще вчера эти игрушки делали всем миром.
Но кроме самоделок на елке были еще и другие чудеса. Шикарное навершие — огромная золотая шестиконечная звезда, такая красивая, что просто дух захватывало, когда ее закрепляли на верхушке елки. Картонажные ордена, их особенно любили мальчишки, потому что с ними можно было поиграть — после выигранной серьезной солдатиковой битвы их генералу Кольке или Ване прикалывался Владимир, и они сразу становились как будто даже ростом повыше.
Всякие бонбоньерки и прочие коробочки в виде туфелек, бутылочек, сердечек и розочек.
Ну и готовые игрушки из ваты. У каждого были свои любимцы. Наташе нравился месяц со звездами, она называла его «месяц-месяцович» и требовала повесить пониже, чтоб она сама могла до него достать руками.
А Софья очень любила клоуна и, наоборот, требовала повесить его повыше — чтоб никто его не трогал. А Ванька любил будочника. Он висел вместе со своей будкой на елке, как на боевом посту. И Ваня утверждал, что если не он, то все игрушки на елке перессорятся…
Еще на елке были хлопушки, в которых запрятано столько интересного! А еще конфеты. А еще гирлянды. И свечи…
Свечей, правда, было немного, потому что мама очень боялась пожара и разрешала их зажигать только один раз и буквально на несколько минут.
А вот стеклянных игрушек на елке не было. Один раз детей взяли с собой в гости сразу после Рождества. Был праздник у папиного знакомого из Германии. И там на елке висели настоящие стеклянные шары. Блестящие, ровные, гладкие — они завораживали взгляд, глаз не оторвать. Их так и хотелось облизать, но и потрогать не дали, даже к елке подойти, ее огородили пуфами и ширмочкой, не подберешься.
— Мама, а можно мне посмотреть вон тот шарик? — шепотом спросил Ваня у мамы.
— Нельзя, Ванечка, такие шары стоят целое состояние.
Ваня надулся и пробурчал:
— А зачем их тогда на елку повесили? Лежали бы себе в банке…
Очень кстати кто-то ему недавно рассказал, что состояния хранят в банках. Мама хихикнула, а уже дома рассказывала папе:
— Нет, ну правда, зачем они их вешают на елку? А вдруг ветка обломится? А вдруг елка упадет?
Папа ответил непонятно:
— Престиж.
А мама все недоумевала:
— Нет, я понимаю, украшения демонстрировать. Но их же можно по наследству передавать, продать можно…
— В банк положить, — не удержался папа.
— И ничего смешного! Ваня все правильно сказал! Сто рублей за шарики, это же немыслимые деньги… На эти деньги можно три граммофона купить, у людей пенсия семь рублей в месяц!
Граммофоны в России стоили целое состояние. Например, за простенький граммофон «Монархъ-Олимпiя» просили 26 руб. 75 коп. А вот самой продвинутой новинкой 1910 года, уверяет «Огонек», был «Монархъ-Гигантъ-Люксусъ» — в корпусе орехового дерева Modern, с иголкой «непортящийся „Сапфиръ“» и рупором (то есть сам`ой медной трубой) «Тюльпанъ». Стоил «Люксусъ» 37 рублей (сегодня примерно столько стоит плазменный телевизор). Объявление в «Огоньке» заканчивалось призывом: «Остерегайтесь варшавских подделок!»
А дальше Ваня не дослушал, потому что его под дверью кабинета нашла няня и увела в детскую, журя за то, что слушает взрослые разговоры.
— А какие мне разговоры слушать? Детские, что ли? — обиделся Ваня.
Он очень расстроился, что так и не дослушал, как же можно положить в банк елочные шарики…
Но в это Рождество все традиции полетели в тартарары. Как только Сергей Иванович с супругой вошли в дом, на них тут же набросился Ванечка. Он быстрее ветра несся вниз по лестнице и с разбегу запрыгнул дяде на шею.
— Дяденька Сереженька, милый! Я знал! Я так ее хотел! Я даже никому-никому больше про нее не рассказывал!
Слегка сбитый с толку дядя, обхватив Ваню поудобнее, вошел в гостиную и обомлел.
На полу были выложены маленькие рельсы, а на них стоял крохотный паровозик. Несчитанное количество запасных частей лежало в огромной коробке, которая стояла посреди комнаты.
Все дети и взрослые стояли вокруг и молча наблюдали это великолепие.
Светлана первая заметила брата.
— Ну, дорогой… Я даже не знаю, что сказать. Ваня весь дом в семь утра поднял криками. Мы сбежались сюда, думали, случилось что. А он сидит на полу, в пижаме, босой, коробку обнял и все говорит: «Я знал, я знал…» Когда вы с ним успели договориться? И где ты взял это чудо?
* * *
Маша смотрела на мужа с недоумением, остальные с любопытством. Всем было интересно, где он взял такую замечательную игрушку.
Сергей Иванович пытался по глазам сестры прочесть, разыгрывает она его или просто хочет скрыть от мужа дорогую покупку. А Маша пыталась то же самое выяснить по глазам мужа. Только по ним разве что поймешь? Вроде серьезные-серьезные, но иногда вдруг промелькнет в уголке какой-то чертик. А может, и не чертик, а птёрк или охля.
Так в тот вечер никто ничего и не понял. Дяде Сереже и не особенно до разбирательств было: остальные племянники и племянницы повисли на нем и требовали себе — кто необыкновенную куклу с малиновыми волосами, кто целую армию солдатиков, кто живого котенка.
— Все будет! — только успевал кивать Сергей Иванович. — Всенепременнейше. Никого не обидим. Всех одарим.
И все дети сразу ему верили, потому что дядя Сережа никогда никого не обманывал. По крайней мере, никого из детей.
* * *
Жена даже упрекнула его, когда суматошный вечер остался позади:
— Что ж ты им наобещал? Как ты это все выполнишь?
— Ничего, Машенька, — Сергей Иванович выдохнул клуб пара, — что-нибудь придумаю. Еще год впереди. Да они все позабудут за год, дети ведь.
А сам еще долго лежал и смотрел в потолок.
До того долежался, что увидел вдруг на потолке птёрка. Птёрк сидел один-одинешенек и грустил. Увидев, что Сергей Иванович его заметил, птёрк приветственно помахал хвостом и выпустил из лапки какую-то искру. Морозов в ответ подмигнул и подумал: «А ведь я уже сплю».
Прошел год…
Из истории
Новый 1913 год почти не отличался от Нового 1912 года.
Все те же самовары да редкие автомобили.
И Санкт-Петербург был все тем же столичным городом. Открыли первую в городе световую рекламу. Провели первый матч по футболу между сборными Питера и Москвы (Питер выиграл!). Несколько роскошных дворцов построили. Несколько роскошных дворцов уничтожил пожар.
Игрушки по-прежнему мастерили вручную или в небольших мастерских.
А в общем — год как год.
И никто в России не догадывался, что наступает не просто 1913 год, а последний спокойный год в жизни империи…
Прошел год, но дети ничего не забыли. Просто непонятно, почему взрослые считают, что дети так быстро все забывают.
Нет, они забывают, конечно, всякую ерунду — как держать вилку или вернуться домой до темноты — но важные вещи они помнят очень крепко.
Еще за две недели до Рождества племянница Таня, дочь сестры Веры, отловила дядю Сережу, который пришел в гости, загнала его в угол и спросила:
— Ты про куклу не забыл?
— Куклу? — удивился дядя Сережа.
Что еще раз доказывает: это взрослые все забывают, а на детей сваливают. Таня терпеливо вздохнула:
— Ну куклу. Ты в прошлом году обещал. Большая, с меня ростом. Глаза закрываются, руки-ноги гнутся. И обязательно с сиреневыми волосами.
— А-а-а, припоминаю. Только волосы, кажется, малиновые?
— Это в прошлом году малиновые были, а теперь мне нужны сиреневые. Я же выросла, понимаешь?
Дядя Сережа понимал.
— Это я тебя проверял, — сказал он. — А так я все помню.
Таня недоверчиво скривила губки.
— Ничего ты не помнишь, — заявила она. — Я тебе на бумажке запишу.
И она тут же, не сходя с места, написала на бумажке, которую вытребовала у дяди Сережи: «Д?вочка съ сиреневыми волосами!»
Судя по всему, Таня не стала делать секрета из разговора с дядей. Очень скоро все племянники — кто печатными буквами, а кто и каллиграфическим гимназическим почерком — написали заказы и вручили их Сергею Ивановичу.
Однажды вечером он разложил их на столе и принялся изучать.
— «Коник, на котором можно качаться»… Это легко… «Солдатики-гренадеры, как у Никитки»… Что за Никитка? Соседский, что ли? Ладно, разберемся…
Подошла Маша, обняла его за шею и поцеловала в макушку. Муж только потерся щекой и продолжил ревизию.
— Маш, — сказал он, — ты не видела нигде большую куклу, аршина полтора, и чтобы волосы сиреневые?
— А такие бывают?
— Конечно, — Сергей Иванович взял записочку в руки, помял ее… и вдруг кукла стала перед ним, как настоящая!
Точно так же, как давеча, перед прошлым Рождеством, увидел Сергей Иванович Наташину мечту во всех деталях: ее румяные щечки, нестерпимо синие глаза-пуговички, бантик рта, сиреневая копна волос и какое-то умопомрачительное платье. Платье было самым чудесным в этой картине: все блестящее, переливающееся, с ярким бантом, тонким серебряным пояском.
— Ух ты! — сказал Сергей Иванович шепотом.
— Увидел? — тоже шепотом спросила Маша.
— Да.
— Значит, есть такая кукла. И под елкой она непременно окажется.
Непонятно, с чего так сказала Маша. Надо было бы ей не поверить, посмеяться, а завтра помчаться по магазинам, но Сергей Иванович отчего-то знал: права его любимая жена. Через неделю именно ее найдет Таня под елкой.
Сергей Иванович поцеловал руку Маше и глянул ей в глаза. А Маша погладила его по голове и спросила:
— Ну, что там дальше?
Сергей Иванович взял следующую записочку и даже зажмурился — целый полк оловянных гренадеров, сверкая примкнутыми багинетами, явился его взору…
* * *
Сочельник Морозовы справляли как положено, посемейному, вдвоем. Маша напекла невероятное количество пирожков и с рыбой, и с кашей, были на столе и заливная рыба, и вареники с капустой. Стояла кутья из риса с изюмом, компот из сушеных фруктов и клюквенный кисель. А еще горячие, подрумяненные ватрушки с мармеладом.
Сергей Иванович, с трудом дождавшись первой вечерней звезды (пока она не появится, к застолью приступать нельзя, даже если пирожки остывают), ел и по традиции сокрушался:
— А вкусно-то как! А зачем столько? Пропадет ведь.
— Ничего, — говорила польщенная хозяйка, — что-нибудь придумаем.
На самом деле Морозовы все давно и хорошо придумали. Оставшиеся после рождественского ужина пирожки и ватрушки упаковывались в папиросную бумагу и разносились по племянникам. Те ели так, что родители диву давались: ничего не желают дети, только «тетьмашиного» угощения.
А племянники лишь закатывали глаза и требовали еще. Но «еще» не получали, потому что пирожки были под счет. Поэтому Сергей Иванович старался особо не налегать, а Маша с каждым годом выготавливала все больше — племянники все увеличивались в числе.
После ужина Морозовы — опять-таки по традиции — садились возле елочки, задували все свечи, кроме одной, и молча загадывали желание. Желание всегда было одно и то же. И каждый год оно не исполнялось.
— Ничего, — Сергей Иванович погладил жену по руке, — будет еще у нас с тобой маленький.
Маша, как могла весело, улыбнулась в ответ. Она понимала, что годы уже не те, не появится в семье Морозовых никакой маленький.
* * *
На следующее утро на рождественский утренник Морозовы пришли загодя. Уверенность, что все получится, никуда не делась, но логика инженера нашептывала Сергею Ивановичу: «А вдруг не выйдет? Вдруг не получится? Вдруг это сестра тогда так пошутила?» Но Сергей Иванович только сильнее стискивал локоть Маши, та улыбалась, — и все снова становилось просто и ясно. Кроме того, дядя Сережа решил подстраховаться, захватил с собой кое-какие подарки. Предчувствие предчувствием, но мало ли? Набрал игрушек, положил их в красный шелковый мешочек из-под лото, сунул в карман.
По прибытии, отчего-то стесняясь, сунул мешочек под елку, пока никто не видел. Вздохнул глубоко и пошел в детскую помогать няне ленивого Коли. Все дети уже были наряжены и причесаны, а увалень Коленька все еще натягивал чулки.
— А ты чего тут? — удивился дядя Сережа, входя в спальню Коленьки. — Все подарки уже разобрали.
Племянник ойкнул, рванул к двери в одном чулке, был изловлен и возвращен в руки няни. Его быстро одели, кое-как причесали и выпустили из рук, как выпускают в небо птиц на весеннем празднике. Коля бросился вниз с необычной для себя прытью.
И поспел вовремя. Как раз мама открывала двери гостиной и запускала детей к елке.
В этом году елка превзошла все предыдущие вместе взятые. Дворник Никодим еле втащил ее через парадное, потому что через черный ход она просто не влезала. Нижние ветки распушились на ползала, на верхних висели настоящие шишки. Ёлка была так красива, что дети даже не сразу решились ее потрогать, они ходили в благоговении вокруг, не смея поверить, что у них дома теперь будет такое чудо.
— Мамочка, милая, давай ее никогда-никогда не выбросим, — взмолилась Наташа.
Мама улыбнулась.
— Ладно, пусть недельку постоит, уж больно хороша…
На такую красавицу и игрушек потребовалось вдвое больше, чем обычно, да и наряжали ее целый день. Дети просто истомились ждать под дверью, когда же их впустят посмотреть на наряженную красавицу.
И результат стоил того. Ёлка была прекрасна!
— Не спешите! Все успеете! — мама старалась говорить спокойно и строго, но видно было, что самой не терпится посмотреть, что там, под елкой, в разноцветных коробках.
Сергей Иванович зашел в комнату, когда инспекция подарков была в самом разгаре. Дети уже рассматривали машинки, кукол, книжки и были, кажется, довольны, в меру визжали, в меру хвастались. Однако на дядю Сергея смотрели с ожиданием. Он огляделся. Ни одного из заказанных ему подарков не обнаружил. Ни гренадеров, ни чудо-куклы, ни даже лошадки-качалки. Сергей Иванович растерянно посмотрел на Машу, которая подошла сзади и взяла его за руку, как маленького потерявшегося мальчика. Она же ни в чем не сомневалась, и Сергей Иванович сразу успокоился. «Будет чудо, — подумал он, — несомненно, будет!»
— А кукла где? — раздался строгий голос племянницы Тани.
— Под елкой, — ответил дядя Сережа, — где же еще?
Таня смерила его придирчивым взглядом, поджала губки и отправилась на поиски. Возле елки она на секунду замерла, потом встала на четвереньки и — к ужасу маменьки — быстро забралась под нижние ветки.
— Татьяна! — закричали взрослые. — Таня! Что ты делаешь? Разве так себя ведут воспитанные девочки? Вылезай сейчас же!
— Вылезу! — пообещала воспитанная девочка из-под елки. — Только помогите мешок вытащить.
Через пять минут совместного пыхтения извлекли и усыпанную иголками Таню, и мешок, в который она вцепилась всем, чем смогла. Это оказался почти тот самый красный мешочек из-под лото. «Почти» — потому что он стал вдесятеро больше того, что дядя Сережа принес в кармане.
— Вот видишь, — шепнула мужу Маша, — все на месте.
И ее слова тут же подтвердились: настойчивая Таня, не дав себя как следует отряхнуть, нырнула в мешок чуть ли не вся и завопила:
— Ур-р-ра! Вот она!
Снова взрослым пришлось выуживать девочку, на сей раз — из мешка. Даже не одну девочку, а сразу двух, потому что на свет божий Таня появилась в обнимку с куклой. Не куклой — куклищей! Ростом она была с саму Таню, синие глаза-пуговицы закрывались-открывались, а невероятное блестящее платье словно бы звенело.
Что тут началось! Взрослые охали, дети один за другим ныряли в мешок и появлялись оттуда каждый со своим подарком. Ор поднялся такой, что свечи на елке заколыхались.
А когда счастливые племянники наорались, то бросились к любимому дяде Сереже, и говорили что-то все разом, и за рукав дергали, и вообще всячески выражали восторг и обожание.
«Вот и случилось, — с облегчением думал Сергей Иванович, — вот и чудо». Впрочем, главное чудо состояло в том, что ни один из подарков не был в этой кутерьме поломан, разбит. И споров никаких не возникло — всякий получил то, о чем мечтал.
Когда детский прибой схлынул, стали подходить взрослые. Все благодарили, но смотрели… с опаской, что ли? Сестра так и прямо спросила:
— Как же это, Сережа? Где ты эту красоту раздобыл?
— В мешке, сестрица, в мешке, — ухмыльнулся в бороду Сергей Иванович.
* * *
С этой елки супруги ушли необыкновенно быстро. Новоявленному волшебнику очень хотелось остаться одному, понять, что происходит, подумать, осознать…
По молчаливому согласию с Машей, выйдя из дома сестры, они двинулись домой пешком. Сергей Иванович летел по улице, не разбирая дороги, и, вдруг, выскочив на Невский проспект, остановился, замер, разглядывая рождественские витрины.
* * *
Ох и толчея была в это время на Невском!
Группками, звеня, шли трамваи. Рекой текли извозчики, толпой шли люди. Все эти три потока существовали сами по себе, периодически пересекаясь. Вот эти пересечения и порождали шум и неразбериху.
То какая-нибудь барышня в последний момент вспомнит, что ей срочно нужно купить что-нибудь к чаю, и начинает выскакивать из коляски прямо под ноги следующим лошадям! А попробуй останови коляску разом! Лошади, они ж не машина бездумная, они не могут колом стать. Тут же шум, гам, извозчики ругаются, барышня краснеет и нервничает, цепляется юбкой за коляску, спотыкается. А сзади уже подпирают. Это же проспект, а не переулок какой-нибудь, тут быстро надобно соображать.
То какой-нибудь шустрый малый начинает перебегать проспект перед носом у трамвая. А трамвай звенит, вагоновожатый нервничает. Трамвай не может колом стать, он же не лошадь! То лошадь глупая трамвая шуганется, дернется. А если еще и пара автомобилей появится, то совсем беда. Вообще негде развернуться.
А людей-то, людей! Все бегут, торопятся. Кто по делу, кто за покупками.
* * *
Сергей Иванович очень любил Невский. Только не в такую толчею, а тихим вечером, когда уже никто никуда не торопится, а только редкие прохожие спокойно гуляют.
И Сергей Иванович совсем не любил, когда на его любимом проспекте начинали что-то новое строить. Он страшно переживал, когда закладывали дом Зингера, а когда его построили — почти плакал.
— Руки отрывать таким архитекторам! Правду про него в газетах пишут — гнилой зуб вырос в нашем городе.
Маша относилась ко всему новому гораздо спокойнее.
— А мне нравится, — говорила она, — ты присмотрись, он красивый! Глобус наверху такой замечательный. Ты же к Елисеевскому привык!
Новый магазин компании «Братья Елисеевы» Сергею Ивановичу сначала тоже не понравился. Он бурчал, что это не дом, а теремок какой-то, и что солидному, стройному, классическому Невскому такие дома совершенно не к лицу. Но со временем привык. Даже уже и не представлялся ему Невский проспект без этого большого, чем-то смахивающего на громадный торт, магазина.
Вот и сейчас выбежал Сергей Иванович на проспект, даже улыбнулся знакомым зданиям. Повертел головой, раздумывая, куда б лучше пойти, и, повинуясь непонятному ему самому инстинкту, развернулся и направился прямиком к Александринскому театру.
Маша шла за ним и улыбалась, очень забавно было наблюдать со стороны, как мечется ее большой и слегка неповоротливый муж.
В сквере, возле Екатерины, Сергей Иванович замер. Вокруг памятника великой царице Екатерине Второй было необычно тихо. Обычно это место просто переполнено детьми, здесь выгуливали всех окрестных малышей, но, видимо, сейчас многие дети уже разворачивали свои рождественские подарки. И тут со стороны Невского показалась девочка лет пяти, с няней.
— Девочка-красавица, а как тебя зовут? А можно с тобой поговорить? А что тебе подарили на Рождество? — с места в карьер начал Сергей Иванович.
— Коляску для куклы Нины, — ответила прилежная девочка.
— Замечательный подарок! — сказал Сергей Иванович и немедленно начал озираться по сторонам в поисках других детей.
Заметил еще одну девочку, кинулся к ней так порывисто, что Маше показалось — девочка сейчас бросится наутек.
— Девочка, а как тебя зовут? А что тебе на Рождество подарили, можешь мне сказать?
А девочка даже и нисколечки не испугалась, а наоборот, начала бойко рассказывать.
— Ничего еще не подарили. У нас только после обеда елка.
Сергей Иванович страшно обрадовался.
— А что бы тебе хотелось получить в подарок?
Девочка бойко затараторила, а Сергей Иванович кивал, но с достаточно кислым видом.
Когда словоохотливую девочку увели, Маша подошла и легонько тронула мужа за руку.
— Ну, что?
— Ничего, — буркнул муж, — я ничего не вижу.
Приходили еще дети. Один мальчик был совсем неразговорчивым, вторая девочка явно испугалась незнакомого дядю, а вот следующий ребенок оказался особенным.
Это был худенький мальчик в сопровождении женщины с наружностью классной дамы. Мальчик смотрел исключительно в землю, и поэтому Сергей Иванович обратился к даме.
— Сударыня, вы не возражаете, если я задам этому юноше пару вопросов?
Сударыня кивнула.
* * *
— Молодой человек, что бы вы хотели получить в подарок на Рождество, если вы этот подарок еще не получили?
Мальчик, не задумываясь ни на секунду, отчеканил:
— Не получил еще. В этом году на Рождество мне хотелось бы получить атлас мира и глобус, чтобы продолжить изучение географии.
Классная дама довольно кивнула.
Мальчик опустил глаза.
Сергей Иванович протянул руку ребенку и, пожав, собирался сказать что-то вроде:
— Через много лет страна будет гордиться вами, лучшим географом…
Но не сказал. Потому что через холодную детскую ладошку на него нахлынула целая волна образов. Тут были губная гармошка и целый полк солдатиков, солнечный день и толпа детей, игравших в салки, большая вислоухая собака, и каток в парке.
Все это так потрясло Сергей Ивановича, что он стоял, не в силах отдернуть руку, а мальчик словно тоже что-то почувствовал и поднял глаза. Так они и смотрели друг на друга.
— Как тебя зовут? — спросил Сергей Иванович.
— Михаил.
— Все у тебя будет, Миша. Поверь мне.
Настроение Морозова стремительно летело вверх. Он метался по скверу, балагурил, знакомился с детьми. Их вдруг привалила целая толпа, все вышли на послеобеденную прогулку. Каждого ребенка Морозов старался подержать за руку. Впрочем, быстро выяснилось, что именно руку держать вовсе не обязательно. Нужен любой контакт, хоть по голове погладить, хоть за косичку подержаться.
И еще нужно было, чтоб ребенок четко представлял, чего хочет. Потому что иногда к нему в голову врывался непонятный поток сознания — что-то яркое, взрывающееся и крутящееся или, наоборот, что-то спокойное и плавное. Вот и пойми, что эти детки имеют в виду!
Сложнее всего было с совсем маленькими. Думали они быстро и отрывисто — нипочем не успеешь запомнить, да еще и вопросы всякие задавали.
Один карапуз сразу спросил, не успел Сергей Иванович к нему обратиться:
— Ты кто?
Няня возмущенно дернула мальчика за воротник, но тот даже не моргнул, ждал ответа.
— Я? Я — Сергей Иванович Морозов.
Это было слишком длинно для требовательного мальчика, поэтому тот сократил:
— Вот что, Дед Мороз, мне нужна конфета. Во-о-о-от такая!
Размаха ручонок не хватило, чтобы показать размер конфеты, и мальчик тянул «О-о-о», пока воздух не кончился. Потом судорожно вздохнул и протянул еще немного. Сергей Иванович погладил его по голове и сразу увидел, какая конфета большая и вкусная, в какой яркой обертке и как долго ее можно сосать.
— Договорились, — сказал «Дед Мороз».
Карапуз кивнул и двинулся по своим делам.
— Павлик, — растерянно сказала няня, — а спасибо сказать… дедушке?
Но мальчик уже увидел невдалеке чьи-то санки, направлялся к ним и не обращал ни на что другое никакого внимания. Няня виновато улыбнулась и бросилась за карапузом.
— А ты и правда, как дедушка, — улыбнулась Маша.
Сергей Иванович аккуратно потрогал свое лицо. Борода, усы, морщины…
— Ничего, — сказал он, — зато ты на бабушку не похожа.
* * *
После прогулки супруги пришли домой основательно подмерзшие. Маша тут же кинулась ставить самовар и накрывать на стол.
Как бы она ни хорохорилась, каждый раз, когда она видела, как расцветает ее муж, окруженный детьми, у нее начинало противно щемить сердце.
Так грустно было возвращаться в пустую и тихую квартиру!
Но в тот вечер все шло не так, как обычно. Квартира очень быстро перестала быть пустой и тихой. В ней появился гость.
— Приятный вечер, — сказал он, выскакивая на освещенную часть стола. — Докладываю: Мишка, даром что отличник, втихаря залез под елку, гармонику губную нашел и солдатиков тоже. Остальное по весне будет.
Маша ойкнула. Сергей Иванович покосился на бутылку кагора — он только что отхлебнул глоточек, чтоб согреться, но от такого количества чертики не мерещатся.
— Не узнал, значит, — горько произнес маленький, — сам придумал, а сам не узнал. А я, между прочим, к тебе еще в прошлом году приходил!
Сергея Ивановича осенило.
— Птёрк, что ли?
— Ну не охля же! — маленький, но гордый птёрк прищелкнул хвостиком.
— Так они на самом деле есть? — Маша уже не знала, пугаться ей или смеяться.
Она потянулась к птёрку пальцем, но тот предупредил:
— Но-но! Без рук! Мы, птёрки, народ гордый.
Маша не стала настаивать. В конце концов, птёрк был совсем махонький, с ее палец ростом.
— Да, чуть не забыл, — птёрк всплеснул лапками, и в воздух взлетела яркая звездочка.
Она зависла под потолком, а потом, мерцая и постепенно угасая, начала медленно падать. И в конце концов тихо растаяла в воздухе.
— Что это? — Маша завороженно проводила звездочку глазами.
— Это… — птёрк задумался, почесал лапкой затылок, — это что-то типа «спасибо». Значит, подарок получен, ребенок счастлив… Ну примерно так… А что это у вас? Рыбка? А это что? Хлебушек? А это?
Птёрк запрыгнул на бутылку кагора и залез туда с головой, почти свалился внутрь.
Вылез через секунду, непрерывно чихая и лихорадочно протирая глаза.
— Вот ведь гадость-то какая… Да что ж вы эту отраву на столе держите, еще отхлебнет кто? А водичка есть?
— Водичка есть.
Маша убежала и вернулась с кувшином воды. Птёрк заглянул туда и пригорюнился еще больше.
— Вот ведь… Водичка…
— Что, холодная? Невкусная? — занервничала хозяйка.
— Да не знаю я! Мы ж, птёрки, не пьем. И не едим.
Заметив изумленные взгляды Маши и Сергея Ивановича, птёрк насупился:
— Ну что смотрите? Просто хотел разговор поддержать.
Следующие пару минут люди рассматривали птёрка, который хвостом выписывал узоры на поверхности киселя. Надо сказать, что птёрка это наблюдение за ним абсолютно не смущало, он самозабвенно рисовал, благо узоры мгновенно исчезали.
Так, наверное, могло бы продолжаться долго, но тут с другой стороны стола раздалось робкое покашливание.
— Добрый вечер! Выпускаю!
Красивая алая звездочка взмыла над столом и погасла, чуть-чуть не долетев до тарелки.
Первым среагировал птёрк.
— Красивая! Сильно радовалась?
— Кричала так, что уши заложило! Я, говорит, о такой кукле всю жизнь мечтала… Подумаешь, той жизни пять лет, а крику-то крику…
— Ты — охля? — осторожно спросила Маша.
— Ну не птёрк же! — вместе ответили маленькие гости, обменявшись многозначительными взглядами.
— А вы теперь будете с нами жить? — спросила Маша.
— Зачем? Мы немного наших подождем, а потом домой, отдыхать.
— А много еще ваших придет? — наконец-то подал голос Сергей Иванович.
— Да откуда ж много? Сколько заказов было, столько нас и придет. Штук шесть еще или восемь.
— Скажите, а вы подарки детям разносите, да?
Птёрк страдальчески закатил глаза, явно нелестно думая о людях, а охля уселась на стол, свесила ножки и, обращаясь к Маше, но смотря на птёрка, начала рассказывать:
— Что ты глаза закатываешь? Ну не знают еще, не понимают… Что ж теперь, пропадать людям? Слушай, я тебе все расскажу. Если вот он — (кивок в сторону Сергея Ивановича) — принимает заказ на подарок, то мы, птёрки и охли, должны его доставить и положить под елку. Кроме тех, что вы сами разносите, конечно. А когда мы подарок принесли, взамен появляется звездочка. Ее мы и приносим вам, чтоб показать, что все исполнено. Сколько подарков, столько звездочек. Потом мы отдыхаем, а через год вернемся. Вы в следующем году побольше заказов соберите, а то устали мы без работы.
— Здоро во! — звонко объявили о своем появлении еще два птёрка. — Лови!
Никто, конечно, ничего изловить не успел, да и не пытался. Две одинаковые звездочки синхронно взмыли к потолку и одновременно растаяли на пути вниз.
— Красиво, — восхитились новые птёрки. — Ну, чего смотрите?! Радуйтесь давайте!
Но Маша еще не перестала удивляться и спросила:
— А почему вас двое?
— Так мы к близнецам ходили, — ответили птёрки так слаженно, как будто один человек говорил двумя ртами.
— К каким близнецам? — не понял Сергей Иванович. — У меня нет никаких знакомых близнецов.
— Зато незнакомые есть. Ты в сквере одного по голове погладил, а он и себе, и брату нажелал. Ну что, — двойняшки повернулись к первому птёрку, — как угощение?
— Нормально, — ответил тот, — только в ту бутылку не лезьте, потравитесь.
— Ух ты! — обрадовались два птёрка и тут же полезли в бутылку.
К концу застолья компания заметно увеличилась. Сергею Ивановичу предъявили не шесть, и не восемь, а целых десять разноцветных звездочек. Семь из них притащили птёрки, а три — охли.
Маша, наученная опытом и ворчанием первого птёрка, встречала каждого гостя правильно: охами и ахами по поводу принесенных звездочек. Попутно она выяснила, что птёрки носят подарки мальчикам, а охли — девочкам, хотя это неважно, можно и поменяться. А в промежутках Маше приходилось спасать птёрков, которые все, как один, норовили искупаться в кагоре.
Сергей Иванович сидел, улыбался в бороду и вел степенную беседу с первым птёрком. Тот чувствовал себя главным и покрикивал на остальных. Остальные не обижались, но и не слушались, развлекались кто как мог. Например, хозяйственные охли стали убирать со стола. Правда, они норовили убрать в первую очередь те тарелки, из которых еще ели хозяева, так что Маше пришлось придумать для охлей другое занятие — протирать вымытые чашки. Охли втроем навалились на одну чашку, не поделили ее, грохнули об пол, разбили, пытаясь подмести осколки, запутались в венике…
— Стоп-стоп-стоп! — сказала Маша, и гости испуганно замерли. — Не надо мне больше помогать! Я сама справлюсь.
— А вы и подарки так доставляете, — осведомился Сергей Иванович, — с таким кавардаком?
— Не-е-е, — сказал кто-то из птёрков, — там мы на работе. А тут, у своих, и отдохнуть можно.
— Кстати, — заявил Главный Птёрк, — отдохнули? Пора и хозяевам отдохнуть дать! Счастливо отпраздновать!
На сей раз его почему-то послушались, да так быстро, что Сергей Иванович с женой и моргнуть не успели. Только что по дому носился десяток неугомонных коротышек — ан и нет никого.
— Хорошие они, — сказала Маша, утыкаясь в мужа, — только буйные. Теперь убирать за ними придется до утра.
— Убирать? — в голосе Сергея Ивановича послышалось лукавство, — а что убирать-то?
* * *
Маша обвела комнату удивленным взглядом. Птёрки и охли исчезли в один миг, но и его хватило, чтобы привести комнату в идеальное состояние. Стол прибран, вымытая посуда аккуратно составлена, даже давешняя чашка склеена и блестит себе на краешке буфетной полки.
— Ой, — прошептала Маша, — а они были тут?
Сергей Иванович пожал плечами и прошелся по квартире. Зайдя за угол буфета, он тихо засмеялся и поманил к себе Машу. Та подошла и обнаружила на боковой буфетной стенке надпись красивым малиновым вареньем:
Съ праздникомъ, Дъед Мороз и Машенька!
И еще один год прошел, вот-вот наступит 1914
Из истории
Прошедший 1913 год все запомнили по шикарным праздникам, которые устроила царская семья. Император Николай II праздновал 300-летие. Не в том смысле, что ему лично исполнилось 300 лет (столько не живут даже императоры), а просто 300 лет назад — в 1613 году — первый из Романовых взошел на трон.
А в остальном все было, как и в 1912, и в 1911. Разве что автомобилей и телефонов стало чуть больше.