Роман СЃ коллективом 6 страница

Шпанов родился в Приморском крае 22 июня 1896 года (да, читатель, в будущий День памяти и скорби,— и есть, как хотите, нечто неслучайное в том, что именно он написал самую популярную в СССРповесть о предстоящей войне, хоть и не угадал ее хода). Добровольцем пошел на фронт Первой мировой, окончил воздухоплавательную школу, после революции немедленно взял сторону большевиков, добровольцем же вступил в Красную армию, после Гражданской редактировал журналы «Вестник воздушного флота», «Техника воздушного флота» и «Самолет». Написал учебник для летных училищ и монографию об авиационных моторах. Дебютировал в литературе повестью «Лед и фраки», сочетавшей крайнюю политизированность с увлекательностью и подлинным исследовательским азартом: материал для нее он собрал, отправившись на «Красине» спасать Нобиле и его дирижабль «Италия» в качестве корреспондента «Известий». «Первый удар», называвшийся вначале «Двенадцать часов войны», был сочинен десять лет спустя, в 1938 году, отвергнут всеми издательствами по причине литературной беспомощности. Впрочем, мы знаем, что литературная беспомощность никогда не мешала советским классикам, и более того — рассматривалась как преимущество; дело было в политической неопределенности. У Шпанова явно воевали с фашистами, с немцами, а окончательной ссоры с ними не произошло: конечно, в тридцать восьмом допустить договор о ненападении и дружбе мало кто мог, отсюда и почти всеобщий шок, о котором вспоминают многие, от того же Симонова до Эренбурга; однако брать на себя ответственность — публиковать сценарий воздушной войны с наиболее вероятным противником — никто не рвался. Похвальную храбрость проявил один Всеволод Вишневский — он всю вторую половину тридцатых неустанно твердил о близости грандиозной войны, которая сотрет в пыль Польшу и уничтожит десятки европейских городов. Советская победа не вызывала у Вишневского сомнений, но воевать, предсказывал он, придется долго. Желающих проследить историю публикации, согласования и раздувания «Первого удара» отсылаю к информативной и дотошной статье Василия Токарева «Советская военная утопия кануна Второй мировой».

Интересные соображения РЅР° эту же тему публиковал РІ разное время (прежде всего РІ статьях РѕР± Аркадии Гайдаре) киновед Рё культуролог Евгений Марголит: всеобщий милитаристский РїСЃРёС…РѕР· РІ его трактовке предстает единственной возможностью разрядить невыносимое напряжение, копящееся РІ РІРѕР·РґСѓС…Рµ, снять РІСЃРµ противоречия, оправдать любой террор. Р’РѕР№РЅР° была необходима, входила непременной частью РІРѕ РІСЃСЋ советскую мифологию тридцатых,— РІРѕРїСЂРѕСЃ заключался лишь РІ том, кто ее убедительнее вообразит Рё представит более лестную для Отечества версию. Трагифарс состоит РІ том, что Сталин обожал фильм «Если завтра война» (тоже 1938) Рё регулярно смотрел его… РІРѕ время РІРѕР№РЅС‹! Нет, прикиньте: РІСЃРµ уже случилось, причем совершенно РЅРµ так, как предсказывала картина Дзигана (РїРѕ сценарию, между прочим, Светлова),— Р° РѕРЅ мало того что регулярно пересматривает эту квазидокументальную, чуть РЅРµ первую РІ жанре mocumentary, агитационную ленту, Р° еще Рё дает ей РІ 1941 РіРѕРґСѓ премию своего имени, второй степени! Понятно, что С…РѕРґ пропагандистский,— значит, Рё РІРїСЂСЏРјСЊ велика наша мощь, Рё РјС‹ это подтверждаем, РЅРµ наказывать же теперь тех, кто давал шапкозакидательские РїСЂРѕРіРЅРѕР·С‹,— РЅРѕ картину-то РѕРЅ смотрел РЅРµ принародно, РЅР° даче, для себя. Стало быть, РѕРЅР° его вдохновляла Рё успокаивала, что Рё требовалось. И чего РЅРµ отнять Сѓ советского предвоенного искусства — так это чувства спокойствия Рё силы; шпановское сочинение — РЅРµ исключение. РЈ него там советские истребители встречают немецких РІ РІРѕР·РґСѓС…Рµ СЂРѕРІРЅРѕ через три минуты после того, как те пересекли нашу границу 18 августа тысяча девятьсот тридцать будущего РіРѕРґР°,— Р° потом, обратив РёС… РІ бегство, стремительно раздалбывают Рё РІСЃСЋ вражескую территорию. Разумеется, РІСЃСЏ советская предвоенная мифология строилась РЅР° западной провокации — РЅР° которую РјС‹ отвечаем «малой РєСЂРѕРІСЊСЋ, могучим ударом»: РІСЃРµ точно РїРѕ РЎСѓРІРѕСЂРѕРІСѓ, лишний аргумент РІ его копилку.

Есть РѕРґРёРЅ занятный нюанс РІРѕ всех этих советских агитках, своеобразная экстраполяция, РїРѕРєР° никем РЅРµ отмеченная. Почти РІСЃРµ, начиная СЃ Радека Рё кончая нашим Шпановым, были убеждены, что простые люди Германии РЅРµ захотят РІРѕР№РЅС‹ Рё быстренько начнут разваливать тыл. Вишневский РїСЂСЏРјРѕ писал, что именно развал Рё деморализация тыла были причиной всех германских военных поражений. Степень зомбированности немцев РІ РЎРЎРЎР СЏРІРЅРѕ недооценивали, искренне уповая РЅР° восстание германского пролетариата, РЅРµ желающего воевать СЃ первой страной победившей революции; Р° между тем немецкий пролетариат пер Рё пер РЅР° РРѕСЃСЃРёСЋ, даже РЅРµ думая протестовать. Единственный значимый антигитлеровский заговор был аристократический, офицерский. Р’ том Рё дело, что РРѕСЃСЃРёСЏ РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ была РїРѕ-настоящему тоталитарной страной: здесь между идеологией Рё убеждениями масс всегда есть значительный зазор, подушка безопасности, здесь никто РЅРёРєРѕРіРґР° вполне РЅРµ верит тому, что официально сообщается, Р° потому Рё внутренняя мобилизация, как отлично показал Марк Солонин, РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС‚ РЅРµ сразу. Нужно время, чтобы государство Рё РРѕРґРёРЅР° отождествились. Обычно же население РРѕСЃСЃРёРё относится РєРѕ всему, что РіРѕРІРѕСЂРёС‚ Рё делает власть, СЃ серьезной поправкой, СЃ иронической дистанцией, Рё старается дистанцироваться РѕС‚ рискованных инициатив, дабы потом РЅРµ оказаться крайним. Такого же поведения СЂРѕСЃСЃРёСЏРЅРµ справедливо ожидают Рё РѕС‚ немцев, РЅРѕ РІ Германии подушка отсутствует — там процент людей, убежденных РІ святости нацизма, оказался печально высок, Р° степень иммунитета Рє тоталитарным гипнозам — РІ разы ниже, чем РІ РРѕСЃСЃРёРё СЃ ее пресловутой Рё РІРѕ РјРЅРѕРіРѕРј мифической тоталитарностью. Р’ РРѕСЃСЃРёРё всегда есть щель, зазор, Рё РѕР± этом точнее всего — Сѓ Кушнера: «Когда Р± СЏ родился РІ Германии, РІ том же году… РќРѕ РјРЅРµ повезло, СЏ родился РІ РРѕСЃСЃРёРё, такой, СЃСЏРєРѕР№, возмутительной, сладко РЅРµ жившей РЅРё РґРЅСЏ, бесстыдной, бесправной, замученной, полунагой, кромешной — Рё выжить был РІСЃРµ-таки шанс Сѓ меня».

РРѕСЃСЃРёСЏ РЅРёРєРѕРіРґР° РЅРµ была вполне коммунистической, даже РІ РіРѕРґС‹ Большого террора,— РЅРѕ Германия была нацистской, ничего РЅРµ поделаешь. Шпанов предполагал: «Первые же разрывы советских Р±РѕРјР± подтвердили СЃРѕ всей очевидностью тяжелый для германского командования недостаток технических РІРѕР№СЃРє. Слишком РјРЅРѕРіРѕРµ зависело РѕС‚ людей, обладающих умелыми Рё грубыми руками, слишком РјРЅРѕРіРѕРµ РіРѕСЃРїРѕРґР° офицеры РЅРµ умели делать сами. Если РІ пехоте солдат, попавший РІ Р±РѕР№, РїРѕРґ страхом наведенных РЅР° него СЃ тыла пулеметов полевой жандармерии, волей-неволей должен идти вперед, стрелять, колоть Рё умирать Р·Р° тех, РєРѕРјСѓ РѕРЅ хотел Р±С‹ всадить РІ живот СЃРІРѕР№ штык, то здесь, РІ авиации, РіРґРµ нужны прежде всего умелые СЂСѓРєРё ремесленника Рё сметка мастерового, пулеметом РЅРµ поможешь. РЈРІС‹, это было слишком СЏСЃРЅРѕ Рё самим офицерам». Первая составляющая утопии вполне убедительна — СЂСѓСЃСЃРєРёРµ асы отлично владеют СЃРѕР±РѕР№, машиной Рё всей полнотой информации; РЅРѕ вторая — РјС‹ победим РїСЂРё мощной поддержке германского пролетариата — наводит РЅР° мысль, что СѓР¶ лучше Р±С‹ РѕРЅ летал.

РљРѕРіРґР° Шпанов отвлекается РѕС‚ авиации РЅР° личную жизнь героев, пейзажи Рё РіСЂРѕРјРєСѓСЋ идеологию,— РІРёРґРЅРѕ, как ему РІСЃРµ это скучно. Зато РєРѕРіРґР° речь заходит Рѕ РўРўРҐ (тактико-технических характеристиках), скорости, высоте полета,— РѕРЅ РІ своей стихии, Рё РІ стиле его, нарочито стертом, появляется даже нечто поэтическое. Р’ описаниях отрицательных героев РѕРЅ СЏРІРЅРѕ наследует Жюлю Верну — РІСЃРµ РѕРЅРё сплошь аристократы Рё развратники, РЅРµ умеющие ничего спланировать РЅР° сутки вперед. Наши же необыкновенно четки, быстры Рё деловиты — новый, РЅРµ являвшийся прежде образ «массового человека», весьма показательная эволюция РѕС‚ рохли Рё мечтателя Рє железному, РІСЃРµ умеющему конструктивисту. И некие черты этого РЅРѕРІРѕРіРѕ облика были реальны. Скажем, вышеупомянутый азарт, жажда сделать невозможное Рё явить его РјРёСЂСѓ, Р° главное — РІСЃРµ та же свежесть, восторг первопроходца, зашедшего туда, РіРґРµ никто еще РЅРµ бывал! Фашизм опирался РЅР° архаику, РЅР° РїРѕРґРІРёРіРё дедов, искал идеала РІ прошлом,— РЅРѕ первопроходчество, РІ том числе Рё социальное, бредит только будущим, Рё РІ этой модернистской ориентации — главное различие между РґРІСѓРјСЏ тоталитарными режимами, различие, которого РЅРµ чувствуют люди СЃ отбитым обонянием. РћРЅРё С…РѕРґСЏС‚ РЅР° выставку «Москва — Берлин», любуются тяжеловесными спортивными Брунгильдами Рё кричат РѕР± эстетических сходствах; РЅРѕ стоит РёРј сравнить тевтонскую РїСЂРѕР·Сѓ СЃ романами Шпанова (хотя Р±С‹ роман Роберта Кнауха РїРѕРґ псевдонимом «Майор Гельдерс» В«Разрушение Парижа», демонстративно переведенный Рё выпущенный РІ РЎРЎРЎР,— СЃ тем же «Первым ударом»), Рё РІСЃРµ интонационные, фабульные Рё эмоциональные различия сделаются наглядны. И это уже РЅРµ градация РІРѕ вкусовых качествах ботиночных шнурков, Р° полярность самой ориентации: РѕС‚ фашистской утопии, равно как Рё РѕС‚ нынешних «суверенных» потуг, несет отборной тухлятиной, Р° утопии времен советского проекта — РѕС‚ «Иприта» того же Шкловского СЃ Ивановым РґРѕ «Аэлиты», РѕС‚ «Звезды КЭЦ» Александра Беляева РґРѕ «Глубинного пути» Николая Трублаини — веют свежестью, ничего РЅРµ поделаешь. Хорошие люди СЃ правильными ценностями, СЃ верой РІ разум Рё РІ необходимость человеческого отношения Рє человеку, РёРґСѓС‚, летят, плывут Рё растут РІ том направлении, РіРґРµ никто еще РЅРµ бывал. И этого РѕР·РѕРЅР° ничем РЅРµ отобьешь — сколько Р±С‹ ерунды РЅРё написал Шпанов после РІРѕР№РЅС‹, РєРѕРіРґР° проект начал выдыхаться. Ведь РІ «Первом ударе» нет ксенофобии, РІРѕС‚ РІ чем дело: РІ военном романе — Рё нет! Потому что это роман Рѕ РҐРћРОШИХ немцах, свергающих собственный режим, Рё Рѕ том, как СЂСѓСЃСЃРєРёРµ побеждают Германию Р’ СОЮЗЕ РЎ НЕМЦАМИ. Идиотская вера, РЅРѕ трогательная. Рђ РІРѕС‚ РІ РїРѕР·РґРЅРёС… сочинениях Шпанова, чуткого Рє РІРѕР·РґСѓС…Сѓ времени, повеяло как раз архаикой Рё — более того — сусальностью; РІРѕР№РЅС‹ уже РЅРµ было, РѕРЅР° была уже совсем, так сказать, холодная,— Р° враги уже были везде, Рё прежде всего РІ Штатах. РњРёСЂ был уже безоговорочно враждебен, Р° главный положительный герой, легендарный сыщик РќРёР» Кручинин, следователь СЃ душой художника, писал такие, например, пейзажи: «Нил Платонович сидел РЅР° парусиновом стульчике посреди лужайки, окаймленной веселым С…РѕСЂРѕРІРѕРґРѕРј молодых березок. Перед Кручининым стоял мольберт; РЅР° мольберте — подрамник СЃ натянутым холстом. РЈ РЅРѕРі Кручинина лежал ящик СЃ тюбиками, выпачканными красками Рё измятыми так, что нельзя было заподозрить РёС… владельца РІ бездеятельности. РќРѕ палитра Кручинина была чиста Рё СЂСѓРєР° СЃ зажатой кистью опущена. Склонивши голову набок, Кручинин приглядывался Рє березкам, словно РѕРЅРё заворожили его Рё РѕРЅ РЅРµ РјРѕРі оторвать РѕС‚ РЅРёС… взгляда прищуренных голубых глаз».

По Шпанову наглядно можно судить об этапах перерождения советского проекта — от его раннего конструктивистского модернизма в поздний квасной пафос, от интернационализма к синдрому осажденной крепости, от оптимизма в отношении человеческой природы (в том числе и германского пролетариата) — к мрачному мироощущению, заполнявшему мир «Заговорщиками», «Поджигателями» и «Ураганами». Отдыхал он душою только на стилизациях в духе «Старой тетради», хотя и там подхалтуривал, ибо многое тырил, скажем, у Эдгара По. Сравните то, что писал Шпанов до и во время войны, с тем, что он ваял после,— и причины советской катастрофы станут вам очевидны. Но и с поздними его сочинениями «Воинов креатива» и «Американское сало» не сравнить: Шпанов вызывает чувство горечи, а его нынешние аналоги — чувство гадливости. Почему бы?

А потому, что Шпанов верил в то, что писал. Это и есть чистое сливочное масло пропаганды: главной особенностью так называемого суверенного дискурса является не экспертная, а экспортная его природа. То есть ориентация на другого потребителя — заграничного ли, отечественного ли, живущего этажом ниже. Сами хозяева дискурса не верят ни одному своему слову и даже подмигивают тем, кто кажется им «своими»: ну вы же видите.

А Шпанов — верил. Может быть, потому, что он был не такой умный, а может быть, потому, что слова хозяев дискурса не так расходились с делами, и дети главных идеологов ксенофобии не обучались за границей, и заграничных вкладов у них тоже не было. Есть только один рецепт качественной агитлитературы: ты должен хотеть жить в мире, который рисуешь в качестве положительного образца, и верить в собственные слова. Это, кстати, касается в первую очередь утопии Стругацких, которые сформировались под прямым влиянием раннесоветского утопизма. Позднесоветские времена были в основном отмечены уже антиутопиями о холодных противостояниях, осадах и подкупах; апофеозом этой белиберды стало кочетовское «Чего же ты хочешь?», роман во многих отношениях фантастический, в том числе фантастически смешной. Символично, что раннесоветская утопия была о страшной войне, а поздние апокалиптические сочинения — о мире; почувствуйте разницу самого качества жизни. Впрочем, это отчасти и возрастное: молодость сильна и бесстрашна — старость слабеет и всего боится, кругом враги, не вылезешь из норы своей коммунальной, чужие дети хамят, соседка нарочно рассыпает по кухне свои крашеные волосы…

Современная российская пропаганда, мягкообложечная, крикливая и напыщенно-наглая, соотносится с прозой Шпанова, примерно как мир Саракша с миром Полдня. Мир Полдня — особенно у поздних Стругацких — тоже не рай, там возрастает роль Комкона (организации с прозрачными прототипами) и все очевидней становится расслоение на людей и люденов,— но это все-таки не Саракш. Не Саракш.

Впрочем, Михаил Харитонов обоснованно предположил, что Саракш был лишь заповедником, учрежденным комконовцами для обкатки некоторых идей вроде башен-ретрансляторов. Потому что мир Полдня в этих башнях нуждается чем дальше, тем больше.

Дмитрий Быков

Федин беден

Константин Федин (1892—1977)

 

Сегодня РІ РРѕСЃСЃРёРё трудно найти человека, который Р±С‹ перечитывал или хоть внятно РїРѕРјРЅРёР» роман Константина Федина «Города Рё годы». РџСЂРѕ остальные его сочинения речи нет вообще — РѕРЅРё Рё РІ советские времена были достоянием специалистов РїРѕ истории советской литературы. Взявшись писать портретную галерею советских классиков СЃ намерением вернуть РёС… РІ активный читательский РѕР±РёС…РѕРґ — потому что адекватной замены РёРј новые времена, Рє сожалению, так Рё РЅРµ предложили,— перед СЃСѓРґСЊР±РѕР№ Рё личностью Федина СЏ останавливаюсь РІ некотором недоумении. Лет РІ двенадцать-тринадцать СЏ посмотрел фильм Зархи РїРѕ «Городам Рё годам» СЃ замечательным Старыгиным РІ главной роли, прочел роман, Рё некоторое время РѕРЅ был Сѓ меня РѕРґРЅРёРј РёР· любимых, причем въелся даже глубже, чем казалось: сочиняя РІ «Орфографии» пародию РЅР° типичный СЂСѓСЃСЃРєРёР№ революционный СЌРїРѕСЃ, СЏ неожиданно довольно точно изложил именно фединскую фабулу — СЃ СЂРѕРєРѕРІРѕР№ любовью Рё бесконечным переходом всех героев, включая главного лощеного злодея, то РЅР° сторону красных, то РІ стан белых, то РІ банду зеленых. РќРѕ штука РІ том, что роман Федина РІ самом деле РїРѕС…РѕР¶ РЅР° РІСЃРµ революционные СЌРїРѕСЃС‹ сразу — старший «серапион» создал РёС… идеальную квинтэссенцию. Прочитав «Города Рё годы», можно… РЅРµ то чтобы больше ничего РЅРµ читать РѕР± империалистической РІРѕР№РЅРµ Рё революции, РЅРѕ как-то сразу РѕР±Рѕ всем получить представление. Федин, чтобы СѓР¶ сразу покончить СЃ остальными его сочинениями Рё сосредоточиться РЅР° лучшем, обладал уникальным пластическим даром — даром РЅРµ столько описания, сколько перевоплощения: скажем, Александр Архангельский, вовремя узнав РѕР± этой своей способности, РёР· посредственных поэтов переметнулся РІ гениальные пародисты. Может, такова Рё была СЃСѓРґСЊР±Р° Федина — написав РїРѕ стечению обстоятельств РѕРґРЅСѓ действительно классную РєРЅРёРіСѓ, сосредоточиться РЅР° литературной критике, мемуарах либо, чем черт РЅРµ шутит, пародии. Р’Рѕ РІСЃСЏРєРѕРј случае, РІСЃРµ его следующие РєРЅРёРіРё были безукоризненно вторичны, Рё РІ каждой слышатся точно имитированные чужие голоса. Разохотившись после «Городов Рё РіРѕРґРѕРІВ», СЏ принялся Р·Р° фединский серый девятитомник — Рё СЃ ужасом обнаружил, что уже следующий его роман, «Братья», написан РёР· СЂСѓРє РІРѕРЅ никак, Р° дальше пошла абсолютно мертвая материя, РІСЃСЏРєРѕРµ «Похищение Европы», «Санаторий «Арктур»», Рё опять РІСЃРµ похоже РЅР° всех сразу, РЅРµ РіРѕРІРѕСЂСЏ СѓР¶ Рѕ трилогии, почти дословно слизанной СЃ «Хождения РїРѕ мукам» Рё завязшей РІ процессе. Р’ последние РіРѕРґС‹ жизни Федин, как большинство соцреалистов-ровесников, домучивал вторую РєРЅРёРіСѓ «Костра» — Рё здесь тоже есть роковая общность: Шолохов двадцать лет ваял второй том «Поднятой целины», чудовищно слабый, ходульный,— отговариваясь невероятной требовательностью художника Рє себе; Фадеев РІСЃСЋ жизнь мечтал закончить пятую часть «Последнего РёР· Удэге», Леонов РІ РіРѕРґ смерти выпустил отнявшую Сѓ него 50 лет жизни двухтомную «Пирамиду»… Р’СЃРµ РѕРЅРё РёР·Рѕ всех СЃРёР» пытались — РёРЅРѕРіРґР° честно — вернуть вдохновение двадцатых Рё тридцатых, РєРѕРіРґР° РѕРЅРё, вчерашние студенты, белогвардейцы или красноармейцы, РІ каких-то десять лет написали могучий РєРѕСЂРїСѓСЃ текстов, непредставимых для сегодняшних двадцатилетних — Рё РїРѕ таланту, Рё РїРѕ ранней зрелости, Рё РїРѕ метафизической дерзости; РЅРѕ как РёС… страна СЃ годами РІСЃРµ медленней двигалась, РІСЃРµ глубже увязала РІ колее — так Рё собственные РёС… РїРѕР·РґРЅРёРµ сочинения безнадежно тормозились Рё рассыпались, Р° слава основывалась исключительно РЅР° ранних достижениях. Какая СѓР¶ тут требовательность художника — позднего Федина вообще читать нельзя, словно вату жуешь. Р’ «Братьях» РѕРЅ подражал одновременно Леонову, Чапыгину Рё однокашнику РїРѕ серапионовскому братству Всеволоду Иванову, пуская, например, такие фиоритуры: «На царское багренье первую ятовь, РїРѕРґ учугом, казаги брали РІ почин, Р° потом шли РІРЅРёР· РїРѕ Уралу, РѕС‚ ятови Рє ятови, поднимая СЃРѕРЅРЅСѓСЋ рыбу шумом Рё Р·РІРѕРЅРѕРј ломов РёР· глубины РЅР° поверхность, РєРѕ льду, выволакивая осетров через РїСЂРѕСЂСѓР±Рё баграми Рё подбагренниками». Р’ наше время такие штуки любит выделывать Алексей Иванов, отличный прозаик, которому зачем-то надо насыщать иные страницы экзотическими диалектизмами РґРѕ полной нечитабельности,— РЅРѕ Иванов явственно пересмеивает большой стиль советских исторических эпопей, Р° Федин ведь РІСЃРµ всерьез. Р’ «Арктуре» РѕРЅ попытался закосить РїРѕРґ «Волшебную РіРѕСЂСѓВ», РІ «Похищении» — РїРѕРґ Горького, Роллана, Цвейга, Рё РІСЃРµ это одновременно (Р° РІРѕ втором томе, РіРґРµ герой Рё действие переезжают РёР· фашистской Европы РІ Советскую РРѕСЃСЃРёСЋ,— одновременно РїРѕРґ Эренбурга, Катаева Рё Шагинян); РІ трилогии, как уже было сказано, РѕРЅ переиродил Алексея Толстого, РЅРѕ ориентировался РїСЂРё этом РЅР° Льва, Р° потому разбодяживал без того вялое повествование монотонными многотонными периодами РѕР± исторической необходимости Рё частной СЃСѓРґСЊР±Рµ; мысли там, правду сказать, РЅР° копейку. РџСЂРё этом РѕРЅ был очень дурным человеком, многократно предавшим собственную серапионовскую юность, младшего товарища Лунца (чье «Избранное» РїСЂРё советской власти так Рё РЅРµ РїСЂРѕР±РёР» РІ печать), Р° также старшего РґСЂСѓРіР° Пастернака, РЅР° которого РѕРґРЅРѕ время молился. Его чрезвычайно гнилая роль РІ истории предсмертной травли Пастернака многократно описана, РѕРЅ РЅРµ имел даже мужества выйти РёР· РґРѕРјСѓ РІ день его РїРѕС…РѕСЂРѕРЅ (Р° сколько раз Пастернак его защищал РІРѕ время разноса тех же «Братьев», как перехваливал, как тушил пожар РЅР° фединской даче РІ 1951 РіРѕРґСѓ!). Р’ общем, неловко реабилитировать Федина. Да Рё РЅРµ хочется. Да никто Рё РЅРµ собирается. РќРѕ случилось так, что РѕРґРЅСѓ блестящую РєРЅРёРіСѓ РѕРЅ написал, Рё РІРѕС‚ как это вышло.