Глава XXII О том, как прислужники Квинты занимались разными делами, а равно и о том, как госпожа королева утвердила нас в должности абстракторов

 

Затем я увидел, что многие из упомянутых прислужников оттирают эфиопам дном корзинки только живот, и ничего более, от чего те малое время спустя белеют.

Другие на трех парах лисиц, впряженных в одно ярмо, пахали песчаный берег моря и попусту не теряли ни единого зернышка.

Третьи мыли черепицу и сводили с нее краску.

Четвертые долго толкли в мраморной ступке наждак, который у вас называется пемзой, и таким путем извлекали из него воду и изменяли его состав.

Пятые стригли ослов и получали отменную шерсть.

Шестые собирали с терновника виноград, а с репейника смоквы.

Седьмые доили козла и с великой пользой для хозяйства сливали молоко в решето.

Восьмые мыли ослам голову и после мытья щелок не выбрасывали.

Девятые ловили сетями ветер, а вместе с ветром и преогромных раков.

Я видел, как некий юный сподизатор ловко добывал из дохлого осла газы и потом продавал их по пять су за локоть.

Другой гноил сехаботов. Лакомое, должно полагать, блюдо!

Панурга, однако ж, препаскудным образом вырвало при виде некоего ахашдарпнина, гноившего целую лохань человеческой мочи в лошадином навозе, смешанном с изрядным количеством христианского дерьма. Экий невежа! А прислужник нам пояснил, что дистиллированною этою жидкостью он поит королей и великих князей и продлевает им веку на добрую туазу, а то и на целых две.

Иные колом бацали колбасы.

Иные обдирали угрей с хвоста, причем угри поднимали крик только после того, как уже были ободраны, – не в пример угрям меленским.

Иные из ничего творили нечто великое, а великое обращали в ничто.

Иные резали огонь ножом, а воду черпали решетом. Иные мастерили луну из чугуна, а из молока – облака.

Мы видели, как двенадцать прислужников пировали под сенью дерев и пили из красивых и емких сосудов вино четырех сортов, вино холодное, чудесное, на все вкусы, и нам пояснили, что это они, как здесь принято, поднимают погоду и что именно так поднимали в былое время погоду Геркулес совместно с Атлантом.

Иные по одежке протягивали ножки, и это занятие показалось мне ласкающим взор и вместе полезным.

Иные клали зубы на полку и в это время не слишком усердно ходили на двор.

Иные в обширном цветнике старательно измеряли скачки блох, да еще уверяли, что это занятие более чем необходимое для управления королевствами, для ведения войн, для поддержания порядка в государствах, и ссылались в том на Сократа, первого низведшего философию с небес на землю, из праздной забавы превратившего ее в полезное и прибыльное дело и, как удостоверяет квинт-эссенциал Аристофан, половину времени, которое он посвящал науке, употреблявшего на измерение блошиных скачков.

Я видел, как два гиборима, стоя на башне, исполняли обязанности караульных, – нам сказали, что это они охраняют луну от волков.

В углу сада я встретил четырех человек, о чем-то ожесточенно споривших и готовых вцепиться друг дружке в волосы; осведомившись о причине распри, я узнал, что вот уже четыре дня, как они обсуждают три важные сверхфизические проблемы, от решения коих они ожидали золотых гор. Первая проблема касалась тени невыхолощенного осла; вторая – дыма от фонаря; третья – козьей шерсти: шерсть это или не шерсть. Кроме того, как нам стало известно, они не усматривают ничего невероятного в том, что два противоречивых суждения могут быть истинны по модусу, форме, фигуре, а также во времени. Между тем парижские софисты скорее перейдут в другую веру, чем признают это положение.

Мы все еще внимательно следили за необычайными действиями этих людей, когда, уже при свете ясного Геспера, перед нами предстала госпожа королева со своею доблестной свитой. При ее появлении мы вновь ощутили трепет, и в очах наших померкнул свет. Оцепенение наше не укрылось от взоров королевы, и она тотчас же обратилась к нам:

– Мысль человеческую заставляет блуждать в безднах изумления не верховенство последствий, в тесной связи коих с причинами естественными люди убеждаются воочию благодаря хитроумию искусных мастеров, – нет, их ошеломляет новизна опыта, воздействующая на их чувства, о степени же легкости самого действия люди судить не могут, коль скоро прилежное изучение не сочетается у них с ясностью представлений. Итак, совладайте с coбoй и отриньте всякий страх, как видно, внушенный вам деяниями кого-либо из прислужников моих. Смотрите, слушайте и созерцайте по своему произволению все, что ни есть в моем доме, и мало-помалу вы освободитесь от ига невежества. Таково мое желание, а дабы вы удостоверились в его искренности, равно как и в уважении к той живой любознательности, какую я читаю у вас в сердцах, ныне я утверждаю вас в должности и звании моих абстракторов. Гебер, мой первый табахим, перед вашим отъездом занесет вас в списки.

Мы молча и почтительно изъявили ей свою признательность и согласились отправлять славную эту должность.

 

Г